Память моего сердца

Жаркий июльский день.  Я иду по тенистой аллее Северного кладбища. Глазами невольно читаю надписи на памятниках: члены коммунистической партии, герои социалистического труда, заслуженные артисты. Я продолжаю идти дальше по аллеям кладбища. Прохожу мимо захоронения солдат – простых солдат и офицеров. Скромные памятники: сержанты, лейтенанты, майоры, умершие от ранений в госпиталях города N-ска. У них нет званий заслуженных работников какой-нибудь отрасли или министерства. Они просто защищали Родину от коричневой чумы, от фашизма. И у них есть вечное звание – Память в наших сердцах. Я останавливаюсь, крещусь и иду дальше. В своей холодной ладони я комкаю маленькую бумажку, на которой написано: N-ск, Северное кладбище, участок 16, могила 7. Скомкала я ее от волнения и бури эмоций, наполняющих мое сердце: на это кладбище я ехала всю свою сознательную жизнь. Прохожу одну, вторую, третью, четвертую, пятую аллею и останавливаюсь перед густыми зарослями терновника и шиповника. Устало опускаюсь на пенек срубленного дерева, понимая, что мне нужно именно туда, в эти заросли. Но прохода нет, как будто кто-то крепко, наглухо закрыл дверь в прошлое. Мимо, шаркая больными ногами, идет старичок. Я гляжу на него.
- Здравствуйте, дедушка! – говорю я, пытаясь изобразить на своем усталом лице улыбку.
- Здравствуй, девонька! Куды это тебя занесло? Чего ищешь?
- Могилу 7, участок 16.
- Хм, - усмехнулся дед. – Так это там.
И он указал палкой на заросли.
- И хода туда нет. Отдыхают родимые, кто с  сорок второго, кто с сорок пятого, а кто и с сорок седьмого. Умирали от ран в госпиталях, от работы на оборонке, от голода, холода. Всякое бывало. Эх! – махнул дед рукой и вытер слезы грязным рукавом фуфайки.
- А как же эти? – я показала в сторону солдатских могил.
- Ну да, - усмехнулся дед, - сделали образцово-показательную аллею, так это для начальства, так положено, показуха. А эти, остальные, здесь, в зарослях. Отдыхают родимые.
И он громко высморкался в носовой платок. Я онемела, смотрела на деда и понимала, что туда, в эти заросли, в прошлое мне хода нет. И тут я расплакалась. Я рыдала взахлеб, причитая в перерывах:
- Как же так? Почему? Господи, прости…
Дед не на шутку испугался.
- Что с тобой? Расскажи, расскажи, душу облегчи.
- В N-ск я приехала на три дня, сняла квартиру и сразу на кладбище. Из Москвы я, дедушка, понимаете?
- Понятно. Подожди, не понимаю, рассказывай.
- Хорошо, - тихо соглашаюсь я. – Похоронена на этом кладбище моя бабушка Анисья, которую я никогда не видела. Умерла она в 1947 году, и было ей тогда 37 лет.
- Молодая, - вздохнул дед.
- Ага, - продолжала я, вытирая рукавом платья слезы.
- Так ты не плачь, а рассказывай, - поучал дед.
- Мама моя сиротой осталась. Взяли ее бабушкины сестры на воспитание, да что-то незаладилось у них. И мама в 15 лет в Москву к сестре отца уехала.
- Да, - вздохнул дед, - тяжелое время было. А дальше что?
Мой рассказ явно заинтересовал его.
- В Москве мама училась, работала, замуж вышла, там и я родилась. А Анисья, бабушка моя, из большой семьи была. Крепкое хозяйство у Тимофея было: лошади, коровы, гуси, свиньи. Да и рыбачил, и на охоту ходил в тайгу. В двадцатые раскулачили их, и уехала Анисья на стройку, на Турксиб. Там и с дедом Александром познакомилась. Он на стройку с Украины приехал. Поженились, мама родилась. В сорок первом Александр на фронт, Анисья – в N-ск, к сестрам. Работала она на авиационном заводе по восемнадцать часов в сутки, не покладая рук. Большой оборонный завод тогда был с конструкторским бюро. Люди работали, не жалея себя, за Победу, за Родину.
- Да знаю, знаю, - проворчал дед, - я хоть и пацаном был, да помню не понаслышке. Вот это были люди. Люди с большой буквы. Не то, что нынешнее племя.
И дед сердито поглядел на меня.
- Дальше, дальше что?
- Когда я выросла, мама рассказала мне эту историю. Я решила обязательно поехать к Анисье. И вот… - я развела руками и опять заплакала.
- Хватит слезы лить, - серьезно сказал дед, - пойдем.
- Куда? – жалобно спросила я.
- А вот туда. Ты храм перед кладбищем видела?
- Конечно.
- Туда, родная, туда. Храм назвали в честь Всех Святых, - дед значительно поднял указательный палец кверху.
- И что? – спросила я.
- А то, что там батюшка, славный отец Михаил, может чего и присоветует. Мудрый он у нас. Пошли.
Я поднялась с пенька и покорно поплелась за шаркающим дедом. На сегодня он был моей соломинкой, за которую я пыталась ухватиться.
- Все, пришли, - сказал дед, останавливаясь  у дверей храма.
- Крестись и вперед.
Я застыла, обдумывая, что буду говорить батюшке, чтобы рассказ получился коротким и вразумительным. Потому что знаю за собой грех, когда волна эмоций захлестывает, у меня получается какой-то винегрет, а не повествование.
- Ну же, ну, - крикнул дед, - крестись и вперед. Время не ждет.
Я еще раз взглянула на свою «соломинку», перекрестилась и открыла дверь храма. Шагнула внутрь: тихий, домашний, свой, родной, как будто каждый Божий день приходила сюда на Литургию. Уверяю вас, храмы как люди, все разные. А хоть и вера у нас одна, верим мы все тоже по-разному. Есть храмы теплые, светлые, домашние, родные. И не важно, что штукатурка и стены потрескались, что полы не прокрашены, и порой бабушки гнусаво подпевают. Есть в этих храмах то, что и словами не передать, но душою и сердцем понимаешь, что ты дома, под покровом Божией Матери, а рядом Он, Бог-Любовь, Бог-Спаситель, Отец наш Небесный. Есть храмы яркие, кричащие, в позолоте и холодном мраморе. Красота архитектуры, помпезность, но нет там тепла и любви. Холодно в таких храмах. Холодно и пусто в душе.
Этот храм был свой, родной. Я взяла листок бумаги. «Напишу требы, а потом расскажу батюшке все», - подумала я. – «Ведь поймут, не осудят, не обвинят, что на могиле ни разу не была». Я вздохнула и стала писать требы. Из боковой двери алтаря вышел батюшка лет сорока. Статный, высокий. «Русский богатырь», - подумала я. Такие богатыри защищали Русь и веру православную во все времена. Он подошел к свечному ящику, о чем-то заговорил с женщиной, которая продавала свечи и принимала требы. Тихо подошла и я.
- Батюшка, - заговорила я, глядя в большие светлые серьезные глаза.
- Слушаю Вас, - приветливо сказал он.
Здесь я запнулась, явно не зная, с чего начать. Потом глубоко вздохнула, как перед прыжком с большой высоты, и рассказала всю историю.
- Вот и хорошо, что приехали. Завтра суббота, приходите на вечернюю службу. Отслужим службу, панихиду честь по чести.
- А потом в архив кладбища  обратимся и с Божией помощью найдем могилу, - продолжила я.
- Ну конечно, не расстраивайтесь. Господь все управит.
- Это еще не все, - шепотом сказала я, боясь нарушить тишину храма.
- Что еще? – спросил батюшка, улыбаясь.
- Я, я, - шептала я, заикаясь от волнения, - вышиваю иконы с благословением духовного отца. В память о своей бабушке я вышила икону праведной Анны и привезла из Москвы в N-ск. Перед поездкой к вам я молилась праведной Анне, чтобы она с Божией помощью все управила.
- Вот и замечательно, - сказал отец Михаил, - приходите на службу и приносите икону.
Суббота, 17 июля. Я еду на кладбище в храм Всех Святых. Перекрестилась, захожу внутрь. Батюшка Михаил, статный богатырь, идет мне навстречу. Я нежно, с любовью передаю ему икону. Он крестится, благоговейно прикладывается к иконе и уносит в алтарь. Хор небольшой, но слаженный, торжественно выводит псалмы. Батюшка выходит из царских ворот.
- Мир всем! – произносит он.
А я стою перед алтарем и плачу, слезы льются по щекам, по шее, но я их не замечаю, я молюсь. И снова плачу, и снова молюсь. Я вижу икону праведной Анны на кружевной деревянной полке в алтаре, и от этого становится тепло и радостно на душе. И я молюсь, молюсь за родных и близких, за живых и мертвых. За тебя, моя бабушка, за тебя, моя Анисьюшка. И пусть ты меня не видела и не знала, но ты смотришь с неба на свою немолодую внучку и радуешься вместе со мной. У тебя сегодня, моя бабушка, как и у меня праздник. Сегодня соединились наши сердца в одно слово – память.
Служба закончилась, люди остались на панихиду. Я подхожу к свечному ящику купить свечи.
- Матушка, - обращается ко мне шепотом женщина за свечным ящиком. – Наш батюшка Михаил благословил, чтобы Вашу бабушку записали на вечное поминание.
Я застыла от счастья. У меня не было слов, по щекам снова текли слезы, а на душе было огромное море радости. Могла ли я думать о том, что за три тысячи километров икона найдет дом в храме на кладбище, и что частица моего сердца и души будет рядом с моей бабушкой. Это самый дорогой подарок от Бога.
К слову хочу добавить, что в этот день у отца Михаила был день рождения. Все прихожане поздравили его. Мы сфотографировались на память. А на прощание батюшка попросил:
- Вы в Москве молитесь за нас.
- Конечно, - кивнула я головой. – Спаси Вас Господи, батюшка!
А в миру светило солнце, проплывали облака.
Дивны Твои дела, Господи!