Горизонталь

Голод приносит сильнейшую боль только первые два дня. Если перетерпеть, то как-то уже не так болит желудок, ты его чувствуешь, его форму, объем, желудочный сок внутри, который жжется, как уксус. А вот жажда гораздо более занимательна. Это не боль, но бесконечное желание воды. Оно настолько сильно, что даже под кожей вены начинают чесаться.
Он насладился и голодом, и жаждой в полной мере. Смерть он представлял часто, обдумывал, фантазировал. Но последние часы никогда не представлял, ему это даже в голову не приходило. Кто он такой, что бы спорить с великим Бытием.
Всю жизнь он пытался жить правильно, принимать правильные решения. И вот где все закончилось. Старая заброшенная изба, на окраине мира, где он нищенствует последние двадцать лет. Странно это, ведь он не алкоголик, не уголовник, у него даже высшее образование, но места под солнцем, как оказалось, недостаточно, что бы получить место в обществе. Сорок пять лет от рождения, он бился не за выживание, а за жизнь, старался вползти на гору социума, но гора была скользкой и оказалась ему не по зубам.
На его пути возникали, в основном, только хорошие люди. И даже сейчас, где-то там, живут три части его души. Он помнит их маленькими, не старше четырех лет. Интересно, а мама им рассказывает о нем? Наверняка она говорит, что папа их очень любит, просто папа не подружился с мамой, но он все равно хороший. Она мудрая женщина, но лучше бы им и не знать о нем. Сколько им сейчас лет, где они? Все это вранье, что отцы уходят из семьи на свободу. Двадцать лет в тюрьме собственной головы, посреди бескрайних полей этого богом забытого места.
С другой стороны, не так уж все и поменялось с того времени, когда руки были крепки, а глаза зорки. Нищета в молодости, нищета сейчас. Какая разница, где и когда быть бедным? Какая разница, где слышать упреки о своих мечтах, стремлениях? Какая разница где, когда и кому позволить воровать свои мечты, смиренно укладывая их на алтарь своей глупости, вновь и вновь делать то, что должно и подставлять голову под то, что будет? Он дрался, стремился, обивал пороги, месил пироги, работал, начинал, но все тщетно.
Одно решение он принял в своей жизни самостоятельно- уехать сюда, сбежать от плачущей жены, плачущих детей, людей, работ, машин, поездов, этого мира, который медленно его обсасывал, что бы плюнуть подальше. И это решение было правильным, но снова не верным.
Всю свою жизнь, каждый день он бежал по горизонтали, в надежде, что достигнет цели, увидит ее в предрассветной дымке. Но в итоге, он упал, и сломал себе что-то: толи ногу, толи крестец, лежа на дощатом полу уже пять дней, он не задавался этим вопросом. Все больше его волновали тоска, злоба и уныние из-за бездарно прожитой жизни, но все же прожитой.
Ему было больно, он мучился и дергался. И, в конце концов, его горизонталь стала взлетной полосой.