Оптина. Дорога к Богу

Москва, 21 декабря. Идет снег. Ты везешь меня на машине к метро Новоясеневская. Дальше автобусом в Оптину. Приезжаем рано, в семь утра, автобуса еще нет, будет через полчаса. Разговор как-то не ладится: ты о Путине, о Ходорковском, хотя при чем здесь политика? Я еду в Оптину, помолиться о себе, о тебе, о родных и близких.
- Все, приехали.
 Я поворачиваюсь к тебе и говорю:
 - Посмотри, что я положила на заднее сиденье машины.
 Ты резко:
 - Я не буду делать то, чего хочешь ты.
 Ответ пятнадцатилетнего подростка.
- И вообще выходи, иди погуляй, мне в Ашан за едой, некогда мне.
 - Как, - говорю я – ведь зима?
- Ну постой в метро.
 - Нет, я иду гулять (в семь утра возле храма).
Вот так мы и расставляем в жизни приоритеты: кто в Ашан за колбасой и водкой, а кто в монастырь, к Богу, помолиться. Я выхожу из машины.
- Пока.
И иду к храму. Подходит автобус. Садимся, я оказываюсь на втором кресле, на первом экскурсовод, матушка. У меня перед глазами большой экран – лобовое стекло автобуса. Люблю смотреть на лес, на поля, на природу. Все, поехали. Матушка читает вслух молитвы Спасу, Божией Матери, Ангелу-Хранителю. Народ в автобусе дремлет. А я сижу, смотрю на часы и высчитываю время, когда ты затаришься в Ашане и приедешь домой, выгрузишь вожделенную еду и посмотришь, что же лежит на заднем сиденье твоей машины. Ты знаешь, это картины, вышитые мною, но твоя гордыня и упрямство не позволяют тебе посмотреть при мне. Я шлю смс: «Примите скромный дар моей души – великолепные тюльпаны – в память о Вашей маме, написан мною. И маленький Ангел под елкой вышит для Вашей внучки, чтобы доставить радость маленькому ребенку». Ты отвечаешь на смс: «Лучше бы ты не писала про маму – хочется плакать». И я отвечаю: «Плачь, любимый, плачь! Значит сердце твое еще живое, раз на боль реагирует». Правда только на свою боль, а на чужую нет. В конце каждой смс я пишу, что я тебя люблю и чувствую, как это тебя раздражает. Ты пишешь: «Ты о чем? О какой любви?» Я: «Да о простой, не о той, что в штанах, прости за выражение!» Ты: «Я не хочу об этом говорить». Я: «У тебя катастрофа – Путин, Ходорковский… При чем здесь это? Она у тебя, мой любимый. Ты никого не любишь, и это страшно. Как у нас мало осталось времени на любовь и прощение…».  Лучше бы я этого не писала, потому как через минуту разыгрывается трагедия. Я слышу, как кричит матушка:
- Господи, помоги! Господи, помилуй!
Все происходит быстро, в доли секунды. Сталкиваются три машины: одна летит на обочину, другая кружится как консервная банка на дороге, третья притягивается к ней. Автобус резко тормозит. Тут я уже не отвечаю на твои глупые смс, а бегу на дорогу вместе с матушкой и водителем. Нужна помощь, а я – медик. В «десятке» сидит окровавленный молодой человек, мертвый. Голова на бок, почему-то на пассажирском сиденье. Мне говорят, от удара отнесло. Вторая машина. Подбегаю. Молодые мужчины пытаются открыть двери, их от удара переклинило.
- Живой? Руки, ноги целы?  - спрашиваю я. - Ну, Слава Богу!
 Третья машина. Женщина не пострадала, только шок – плачет, ее колотит.
- Все, поехали - говорит водитель, и мы идем к автобусу.
Вот тут-то и приходит осмысление и переоценка себя, отношений, с тобой, с людьми, что-то новое, или хорошо забытое старое, открывается за горизонтом сознания. Может быть Вечность? И все суетное (работа, еда, магазины, любит, не любит) уходит куда-то далеко. А впереди: я, Бог, вечность. Едем дальше, все молчат.
- Не гоните, - говорит водителю матушка.
А я еду и думаю: «Ашан, продукты, я, монастырь…» Неужели каждый из нас выбрал свою дорогу: я – к Богу, ты – в Ашан. «Да-а-а-а, - протяжно говорю я себе, - выбор сделан».  Подъезжаем, выходим из автобуса, идем тропинкой мимо леса к монастырю. Стоят молодые тетки, бабульки просят милостыню. Одна так рыдает, видно горько и стыдно, что просит, я даю ей пятьсот рублей (большие деньги для сельской бабушки, кидают в основном мелочь).
- Имя, имя скажи - просит она со слезами.
- Татьяна.
- Я помолюсь.
 Я иду и думаю, что они могли бы уже и не пригодиться, эти деньги. А ты торопился в Ашан. А я? Заходим в гостиницу, размещаемся. Иду в храм, за свечным ящиком женщина. Прошу позвонить монаху, отцу В. (знаю батюшку, приезжаю не первый раз).
- Батюшка, - говорю я, – я приехала, раба Божия Татьяна, привезла в подарок книгу своих стихов. Как Вас увидеть?
И вот у отца В. свободное время, идем по лесу и тихо беседуем. Падает снег, в лесу торжественно и благодатно. Доходим до скита, звонит колокол.
- Вы слышите, какой чистый звон? Это, наверное, из-за леса и воздуха? - говорю я.
- Нет. Это такой чистый звон колокола, - отвечает батюшка.
Идем и говорим о жизни, о Боге, о дороге к Богу. Я рассказываю батюшке о тебе, о себе, о наших непонятных отношениях. О детях, о работе.
- Не то, все не то, - говорит батюшка, - не о том думаете, не о том печетесь и печалитесь. Надо думать о том, с чем к Богу придете, и как перед Ним предстанете, как ответ держать будете. Вот что главное.
- А Вы готовы? - спросил он меня.
Вопрос повис в воздухе. Нет, конечно я собралась бы с мыслями и ответила, но чтоб вот так, в лоб, сразу…
- Не знаю.
- То-то, - сказал батюшка.
Сказал, как отрезал. И сразу мозги на место встали. Потом был храм, вечерняя служба, лавка, на которой я сидела и рыдала. Вокруг ходили люди, толкались, суетились, но я их не видела, слушала хор монахов и рыдала. А потом, как озарение, в голову прекрасная мысль пришла, и я ее записала, листочек и ручку взяла тут, рядом, на свечном ящике. Вот она, эта мысль, которая касается всех тех, кто говорит, что любви нет, или сам не любит. Вслушайтесь в эти строчки, они банальны, это прописные истины (сказала потом моя дочь). Но Евангелие – тоже прописные истины. Все ли его знают? Так вот: когда сможешь почувствовать чужую боль и принять чужие страдания, тогда в твоем сердце зародится любовь, любовь к ближнему. И твоя боль, и твои страдания будут ничто по сравнению со страданиями тысячи, десятков тысяч страждущих человек. Все! Наверное, пока рыдала, пришло осознание чего-то нового, светлого, прекрасного.
Служба закончилась. Иду в гостиницу спать. Завтра ранехонько вставать, в четыре тридцать. 22 декабря, праздник Иконы Нечаянной радости. Бегу в храм. 5.15. В храме пусто, лавки свободны. Снимаю пальто, присаживаюсь, вслушиваюсь в тишину Казанского храма. Вдруг пронзает стрелою мысль: «И что ты, Таня, села, как дура, на лавку? Место заняла? Имей совесть, приложись к иконам». Вскакиваю, подхожу в центр храма. Спиной ко мне у царских ворот стоит монах.
- Батюшка! А где же мощи Амвросия? - вопрошаю я.
- В Введенском храме, - строго говорит он. - Ты вот туда сходи, - показывает монах в угол, где собрался народ.
Подхожу, людей не много, но очередь. Батюшки, свет! Так это же архимандрит Илия! Что-то тихо говорит женщине. Я встаю в очередь в надежде услышать совет. Но тут подбегают суетливые монашки, бегут в перед очереди, и батюшка Илия уходит. Стою, стою как дура с мыслью о том, что проворонила что-то важное. Ехидный голос изнутри: «Зато лавку заняла!» Рядом со мной монашка, у нее строгое лицо и добрые глаза.
- Не расстраивайтесь, - говорит она мне, - только увидеть отца Илию уже благодать. Может еще выйдет, - вздыхает она.
Выходит отец Илия и монахи. Начинается служба. «Проворонила, прошляпила», - говорю про себя. Слушаю службу, молюсь, причащаюсь. На часах 8.25. Бегу в Введенский храм, там молебен преподобному Амвросию. Беру акафист, пою со всеми. Молебен заканчивается, пишу записки на следующий молебен, ставлю свечи, а время будто остановилось. Выхожу из храма и вижу Наталью, женщину из нашего номера в гостинице.
- Беги быстрей в Казанский храм, там отец Илия крестом благословляет!
Бегу. Толпа народа. Как, как до отца Илии добраться? И тут, прости меня Господи, я в первый раз обрадовалась, что маленького роста. Обогнув толпу справа, я пробралась сквозь нее к батюшке Илии, поцеловала крест, приложилась к руке, поцеловала рясу, подняла его мантию и тоже поцеловала… Кто-то сзади схватил за капюшон, и я поняла, достаточно. С какой же благодатью я вышла из храма. Вот тебе и Нечаянная радость. После службы, в трапезной, я читала стихи. Когда села в автобус, женщины попросили экскурсовода Ирину:
- Ирина, можно Татьяна почитает свои стихи, мы их в трапезной случайно услышали?
- Конечно, - согласилась Ира.
Автобус ехал, я читала стихи: о Боге, о душе, о любви. О том, как люди, сами того не зная и не понимая, не видят эту любовь, не принимают, не пускают ее, пугаются. И это так походило на то, как бедные Мария и Иосиф стучали в двери домов и гостиниц, но их никуда не пускали, и Матерь Божия родила Спасителя Мира в пещере. И что прошли столетия, а люди не готовы принять Бога, любовь, и закрываются на замки, запоры, засовы, отгораживаясь от любви, этим самым обкрадывая себя, не веря и не понимая, почему не приходит к ним любовь, Бог. А потому, что сами не любят. Что же я? Я наряжу в Рождество елку, на окно поставлю зажжённую лампадку. Так я делаю, чтобы Матерь Божия видела, что я ее жду в своем доме, Ее и младенца Христа. Пойду в храм, буду молиться и радоваться рождению Чуда, Большой Любви, Спасителя Мира. А ты? Ты тоже пойдешь в храм и будешь изображать истинного христианина. А на душе будет мерзко и гадко, потому что совершил подлость по отношению к близкому, любящему человеку. А потом ты придешь домой и откроешь свои любимые шпроты и выпьешь дорогого итальянского вина. Но у тебя не будет ни любви, ни радости. Потому что ты сам закрылся от нее крепко, на все замки и засовы. И все-таки постарайся полюбить Мир простой христианской любовью. И Мир отзовется на эту любовь. Или? Все зависит только от тебя…