Барнаул - столица мира глава 2. Ночь с понедельник

"Цыпа". Иллюстрация Ю. М. Эсауленко.




Глава 2 НОЧЬ С ПОНЕДЕЛЬНИКА НА ВТОРНИК


Цыпа



"Газик", лязгая железом на ухабах, колесил по каким-то закоулкам, обследовал каждую подворотню, рыскал по засыпающему городу в поисках добычи.
"Не повезло мне сегодня", — подумал Цыпа и попытался задремать.


Цыпулину Валерию Васильевичу, как считал он сам, сказочно везло с первой минуты рождения. Сказочно в том смысле, что был он третьим сыном, а как известно из сказок, именно третьему сыну, несмотря на то, что он "урожденный дурак", дается клад. Клад в виде денег он, конечно, не получил, не те были времена на дворе — коньки-горбунки вымерли, жар-птицы остались только в зоопарках, да и то в таком виде, что их от обыкновенного петуха не отличишь, а щук-волшебниц канализационными стоками потравили; но зато Валерик получил, не стукнув пальцем о палец, авторитет своих грозных братьев. Будучи всего-навсего третьеклассником, он, на зависть сверстникам, мог спокойно, открыв дверь пинком, зайти в школьный туалет, где курили десятиклассники, и те почтительно расступались перед ним и давали ему по первому требованию сигареты и мелочь на пончики.


Очень крупно Валерию Васильвевичу повезло за месяц до его 14-летия. Именно тогда состоялся суд над компанией с его двора, на котором он прошел лишь свидетелем. Затянись следствие всего-навсего на один месяц, сидеть бы бедному Валерику лет 6-7 в ВТКН, и не известно, как бы тогда дальше повернулась его судьба. В знак солидарности с друзьями, отбывшими в места не столь отдаленные, Валерий Васильевич записался в школьный кружок "Юный химик" и добросовестно прозанимался в нем до окончания восьмого класса.


Получив аттестат о восьмилетнем образовании, Валерий Васильевич поступает в ПТУ. Так или иначе, пройдя через суды, приводы, драки, запои, он отходит от общества старых друзей, которые один за одним отбывали на валку леса, избавляется от старых привычек и повадок. В друзьях и знакомых у него теперь числились так называемые друзья детства в хорошем смысле слова. К тому же, он рано женится — в 19 лет. Невесте было 17, и в день свадьбы она уже шестой месяц ждала ребенка. Кстати, с женой Цыпе — эта кличка приклеилась к нему окончательно — тоже повезло. Во-первых, она была красивая, во-вторых, жила в соседнем дворе и, естественно, знала о всех его прошлых выкрутасах, но, однако, — и это в-третьих, — сумела разглядеть в нем самого обыкновенного мужика, отца, работягу, не страдающего никакими комплексами — подумаешь, иногда выпьет с друзьями. Через три месяца после свадьбы родилась дочка с огромными, как у матери, глазами, а еще через два месяца Цыпа загремел под "Прощание славянки" в армию.


После армии жизнь Цыпы текла спокойно, без резких встрясок: семья — работа, аванс — получка, выпил — закусил, купил машину — получил квартиру. Ко времени описываемых событий машину Цыпа уже купил, а вот с квартирой ничего пока не получалось...


"Газик" сильно тряхнуло, и Цыпа, не удержавшись от соблазна, въехал головой в живот сидевшему напротив сержанту. Получив по шее, он занял прежнее положение и простонал:
— Чего дерешься-то?! Я же не нарочно.


— Сиди молчи, — буркнул сержант. — Скорей бы тебя доставить. Никогда из-за вас, ханыг, домой вовремя не приедешь, всегда вы, скоты, не вовремя попадаетесь.


Цыпа посмотрел на сидевших по бокам едва различимых в сумраке будки молчаливых дружинниц и младшего лейтенанта в дальнем углу.
— Сограждане, — не то призывая, не то умоляя, начал Цыпа. — Ну какой же я ханыга? С женой день рождения в ресторане справлял и уже ханыга. Да вы сами не гуляете, что ли? А в кучу эту я полез потому, что подумал... Показалось мне, что друга моего бьют...


Машину тряхнуло, и если бы дружинницы не удержали Цыпу за плечи, он опять бы продавил мягкий живот сержанта до позвоночника.


— Пить меньше надо — казаться не будет! — пробасила сидящая справа дружинница.


— Да я выпил-то!.. — Цыпа хотел сказать сколько, но не сказал. — Да если бы это была простая милиция, я бы туда и не полез. Я же их, милиционеров, по лицам еще в детстве отличать научился! А КГБ-э-э-э!.. Я их никогда не видел. — Цыпа опустил голову на грудь, но тут же встрепенулся и ожил. — Бабоньки! Нельзя мне в трезвяк, ну никак нельзя — на расширение мы стоим! Я стою! Ну, то есть, я на очереди. Ведь это же теперь лет на десять отодвинут. Барышни-согражданочки, может сговоримся, а?


— Все вы так говорите! — замычала сидящая слева. — Заткнись лучше, а то я сейчас с тобой сговорюсь!


В этот момент "газик" остановился, дверь открылась, и Цыпа вслед за сержантом спрыгнул в освещенный полной луной двор.


Двор вытрезвителя, в котором он очутился, был знаком ему с юношеских лет. Когда-то он знал в этом дворе каждую заборную доску. Вон за тем углом бани три доски в заборе были оторваны; через дыру можно было выйти в узкую щель между забором и трансформаторной будкой и дальше — в лабиринт частных гаражей.


Терять, собственно, было нечего; если и поймают, то пару раз по печени стукнут и спать отправят, ну а если не поймают...


И Цыпа решился. Карате его не обучали, и потому, для того, чтобы очистить дорогу от сержанта, он использовал старый, как свет, прием. Он вскинул голову, всем телом подался вперед, замычал, мотая подбородком и показывая руками, чтобы все разошлись, — он сейчас блевать будет. Эффект самосохранения сработал безотказно, все резко отпрыгнули в стороны, и Цыпа рванул...




Ночное совещание


В два часа ночи к зданию краевого УВД подъезжали легковые машины и "уазики" ПМГ. Выходившие из автомобилей люди торопились исчезнуть в темном проеме высоких двустворчатых дверей. Все происходило в тишине, без разговоров и обычных приветствий. Если бы случайный прохожий в этот час сумел чудом оказаться во внутреннем дворе здания, то он бы увидел, что на четвертом этаже в кабинете генерал-майора Федорцова горит яркий свет, некоторые окна распахнуты, и возникающие в них темные силуэты то выплескивают что-то из стаканов, то запускают на дальность окурки.


Собиралось экстренное совещание. Люди, усталые и измотанные рабочими буднями, рассаживались за длинным полированным столом, уставленным пепельницами и стаканами, парившими свежезаваренным чаем. Собралось двенадцать человек. Пятеро были в форме, остальная часть приехавших — в штатском.


Сотрудник главного аппарата Министерства внутренних дел Глушако Кирьян Политаевич, сидевший на подоконнике, стрельнул окурком в темную яму двора, поглядел, как тот красиво рассыпался искрами внизу, и громко, через весь кабинет, спросил Федорцова:
— Сергей Аполлинарьевич, может, пора начинать? Кого ждем?


Федорцов окинул взглядом присутствующих, пересчитывая:
— Нет еще Кизерева. Давайте подождем его. На совещании настояло КГБ, а не мы. Я-то хотел завтра с утра, но товарищи посчитали необходимым сегодня. А Кизерев должен уже быть, должен уже... Он вообще по жизни мне должен, червонец полгода назад занял...


В этот момент вошел Кизерев. Генерал кивнул ему и обратился ко всем:
— Так, товарищи, прошу рассаживаться, будем начинать. — Он подошел к своему креслу, проверил не отваливается ли спинка, проверил сиденье. — Сколько неудобств нам эти иностранцы доставляют, хоть не пускай в страну никого... Я говорил вам, что в силу необходимости нам придется довольно часто собираться? На прошлом совещании ничего не говорил? Нет? Тогда имейте это в виду. — Федорцов обвел глазами сидящих за столом людей. — Мы должны за оставшееся до утра время принять решения, которыми могли бы руководствоваться в дальнейшем. Я еще раз напоминаю, что случай беспрецедентный. Я не хочу повторяться, поскольку вы и так в курсе дел, но не мешает напомнить, что... — Генерал Федорцов замолчал, посмотрев в окно, заполненное ночной тьмой. — Опростоволосились мы с вами на весь мир, и конфуз ожидается еще больший, если какой-то агентишка Интерпола сумеет распутать идиотский ребус с исчезновением, а мы лишь прохлопаем ушами, аплодируя в качестве наблюдателей. Не может, не должен в нашей стране человек пропасть бесследно. Пусть он даже американец, пусть треклятый цэрэушник, один черт — он должен быть найден. Я не сомневаюсь ни в деловых качествах младшего лейтенанта Григорьева... — услышав свою фамилию, Григорьев встрепенулся и заморгал покрасневшими глазами, — ...ни в опытности московского товарища, помогавшего нам, но где-то нами что-то упущено, где-то в чем-то явный просчет. Потому, задача у нас такая... Как ни крути, а приоритет должен быть наш. А то стыдно, товарищи, и перед министерством, — генерал кивнул головой на сидевшего рядом Глушако, — и перед людьми, в конце-концов, тоже стыдно. — Федорцов тяжело опустился в кресло и обратился к сидевшему слева сухопарому человеку в сером костюме: — Александр Рейнгольдович, теперь вы, пожалуйста.


Гребе Александр Рейнгольдович встал, позевывая, прикрываясь ладошкой. Видно было, что сон одолевает его, привыкшего к строгому режиму.
— Я внесу небольшую ясность в дело, — начал он. — Я перед вами извиняюсь, поскольку это собрание — наша инициатива. Комитет госбезопасности решил, что дело того требует. К нашему великому стыду, развитие событий идет в стремительном темпе, и задаем этот темп не мы. Сейчас лейтенант Кизерев доложит нам о результатах только что проведенной операции, и мы, исходя из новой информации, уже как-то сможем ориентироваться в сложившейся ситуации. Вы готовы, Сергей Петрович?


Кизерев утвердительно кивнул.


— Тогда вам слово. — Гребе сел.


Кизерев поднялся, поправил очки, посмотрел в потолок.


— В общем, суть прошедшей операции: предварительная проверка агента на его слабые и сильные стороны, выявление скрытых качеств его как человека и как разведчика. Операция состояла из трех частей.


Первая часть. В ресторане "Барнаул" нами была использована сложившаяся там практика обслуживания клиентов и, учитывая ее, спровоцирована скандальная ситуация, близкая к реальной — конфликт между нами-посетителями и завзалом. С некоторым риском для нас, в скандал ввязался почти весь ресторан, то бишь, я хочу сказать, что проколов с инсценировкой не было, коли посетители все приняли за чистую монету. Интерполовец в конфликте занял позицию примиренческую, то бишь, на обострение не пошел.


Далее, во второй части, мы оставили его одного. Из невразумительных показаний официанта мы поняли следующее: Виллис провел химанализ пищи на предмет наличия отравляющих веществ, то есть, в своем дружелюбии нам его убедить не удалось.
Третья часть операции, надо сказать честно, полностью провалилась. Нами была инсценирована попойка в 805-ом номере. На приглашение принять в ней участие Виллис ответил отказом.


— На девочек намекали? — спросил какой-то пожилой майор.


— Намекали. Реакция отрицательная. И еще. Во время разговора Виллис интересовался, прослушиваются ли телефоны. Я пытался его разубедить... Вот... И не могу точно сказать, удалось мне это или нет.


— А вы уверены, товарищ лейтенант, что пока мы здесь сидим, он спит в номере? — спросил тот же майор.


— В гостинице остались двое наших и Иннокентьич. Если что — мы бы уже знали. Глаз с него не спускают.


— Так и продолжайте, в том же духе. Не вздумайте даже на секунду потерять его из вида, — сказал Александр Рейнгольдович.


— Еще есть вопросы к товарищу Кизереву? — поинтересовался у присутствующих генерал-майор Федорцов.


Лейтенант Кизерев покраснел, как маков цвет.


Глушако, разваливаясь в кресле, закинул ногу на ногу.


— Пусть садится. Мне все ясно. Дело серьезное, а ситуация, так сказать, глупейшая. Свалилось же это исчезновение на нашу страну! И обидно мне, что гнуснейшая эта история произошла в городе, в котором я, так сказать, прожил полжизни. А остальным я хотел бы напомнить, так, для справки, что народные деньги задарма проедать нам никто не позволит. Отсюда вывод: или мы, или... — Глушако замолчал, обводя всех своими круглыми глазами, — ...Или Интерпол. Но тогда нас, родные мои, переведут в область других профессий и других, так сказать, званий... Теперь... Надо еще раз проверить всех без исключения людей, проходивших по делу. Интерпол — организация подкаблучная ЦРУ. Возможно, что мы имеем где-то здесь, под носом, хорошо скрытого резидента. Я  повторяю — все возможно. Кстати! По делу проходил некий физик-теоретик Ряхоносцев. Над чем он работает? В какой области? Его работа имеет отношение к обороне?


Младший лейтенант Григорьев встал, одернул китель.


— Значит так. Ряхоносцев Вениамин Тихонович в данный момент является аспирантом АПИ. Тема научной работы — точечные дефекты в металлах. Тема официально открытая, но... — Григорьев замялся, — ...я хочу сказать, что при желании любую тему можно к обороне отнести.


— Что значит можно? — возмущенно спросил Глушако. — Только так и надо делать. И я прошу точнее: закрытая тема или нет?


— Это очень трудный вопрос. На данной стадии пока не закрытая. Не знаю, как в дальнейшем.


— Ну-ну. — Усы Кирьяна Политаевича ощетинились, глаза округлились и засверкали. — Я жду от вас обстоятельного ответа. Подумайте сами, товарищ младший лейтенант: вы расследуете дело, в котором главное действующее лицо — агент ЦРУ Чарльз Бреннер, имевший контакты с нашим советским физиком. Вас это не настораживает? У нас, в Москве, все Министерство внутренних дел насторожилось, а вы сохраняете спокойствие утопленника! Что их свело? Что объединило?


Григорьев молчал, насупившись.


— Але, дядя, так сказать, ку-ку! Я с кем разговариваю? Я не слышу, в чем проблема? — возмутился Глушако.


За Григорьева вступился лейтенант Кизерев.
— Я Ряхоносцева хорошо знаю. Мы с ним одноклассники. Он, конечно, мыслит специфически, но на заговор не пойдет. А физикой он занимается больше из-за выпендрежа — наука модная. Мода пройдет, и он о физике забудет. И кандидатскую свою сколько лет уже пишет. Кто только ее ему не выправлял... Не напишет он ее, слабоват. Я читал...


— Может быть, Ряхоносцев и ни при чем. Очень даже может быть, — ответил Глушако успокаиваясь. — Но ведь, так сказать, надо знать наверняка.


— Мы, в КГБ, знаем наверняка. Ряхоносцев сам приходил к нам и сдавал изъятую из печати литературу.


Кирьян Политаевич махнул досадливо рукой.


— Оставим физика... Тут еще... — Глушако поводил ногтем в своей бумажке. — По делу проходил рокер. А что это означает? Не знаете? Это означает, что в нашем тылу действует целая пятая колонна! И, кстати... — Глушако вновь погрузился в бумажку. — Вот, нашел. Кто мне объяснит, что это за такое: "Барнаул — столица мира"? Что за нелепый лозунг! Или это призыв? Пароль?! Москва у нас столица, и необходимо прекратить такую наглючую самодеятельность на местах! — Глушако грохнул кулаком по столу. — Теперь о самом интерполовском агенте. Смешно было бы думать, будто к нам пришлют необстрелянного пацана. Его агентурная кличка — Мачете, имейте это в виду. Опять же — кстати! Кто знает, почему за Чарльзом Бреннером ходило прозвище Чарли-Йокагири? Он что, каратист?


Все неопределенно пожали плечами.


— Вот видите, сколько неясных моментов. — Глушако, успокаиваясь, отхлебнул из стакана остывший чай, поморщился. — Ваша ошибка при первых рассмотрениях дела была в чем? В том, что рассматривали его вы как чисто, так сказать, уголовное. И все. Потому-то до сих пор нет никаких результатов. Но не забывайте об ответственности перед государством; промахов нам не простят ни дома, ни на Западе. — Глушако закурил. — Я закончил. Следующий.


Народ облегченно вздохнул, закурил, зазвенел ложечками в стаканах.


— Я предлагаю следующее, — встал полковник, курирующий город. — За прошедший год многое успело утрястись, подзабыться; люди, проходившие по делу, расхолодились. Пусть их встряхнет Виллис. А мы, наблюдая действия общающихся сторон со стороны, всегда сумеем вовремя сделать упреждающий ход, то есть, на чужих плечах въехать в рай.


Пожилой майор загасил сигарету.
— Мне думается, — сказал он, — особо навязчиво следить за действиями Виллиса не стоит. Это его насторожит и свяжет в инициативе. Если сделать наоборот? Лейтенант Кизерев будет играть роль "козла отпущения", лезть на глаза, сидеть по-дилетантски на "хвосте"... Усыпите его бдительность, Сергей Петрович. Пейте с ним пиво или что-то в этом роде придумайте... И параллельно вести второе, глубоко скрытое наблюдение, которое Виллис не увидит, поскольку на глазах у него будет сидеть Кизерев. Пусть Виллис избавляется от Кизерева-хвоста, а вы, товарищ лейтенант, не особенно с профессионализмом, поддавайтесь иногда коллеге, только чтобы он ничего не заподозрил.


Гребе Александр Рейнгольдович из КГБ улыбнулся:
— Я предлагаю проявить э-э-э... и глубже проникнуть... В общем, не мешало бы провести осмотр его вещей. Возможно, мы найдем что-нибудь, какие-нибудь нити нащупаем, которые выведут нас на местных резидентов ЦРУ.


Глушако с удивлением посмотрел на Гребе, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Гребе опередил и с пафосом, достойным лучшего применения, заявил:
— И еще я предлагаю... — он посмотрел на Кирьяна Политаевича, — установить подслушивающую аппаратуру!


— Бардак! — тихо сказал Глушако. — Бардак!!! — заорал он. — Вы что, ничего этого еще не сделали?! Але, мужики, так сказать, ку-ку! Вы о чем думаете? Кровопийцы казенные! Вурдалаки сыска! Шпана в погонах! У-у-у! — Глушако обхватил голову руками и откинулся на спинку кресла.


Вскочил Федорцов.
— Я понял. Ясно. Значит так. Завтра же: аппаратуру в номер — раз. Протрясти все его пожитки — два. И три — это... — Федорцов повернулся к Глушако, — Этого, я думаю, больше не повторится. Ну Кирьян Политаевич, ну ведь неплохие мужики у нас, а? Вон сколько понапридумали. Я сам, грешным делом, чуть не обвинил их в творческом застое. Ну Кирьян Политаевич...


— Что вы в нем понимаете, в застое, — сказал устало Глушако. — Закрывайте свой синклит, трубите отбой. Умотался я с вами сегодня, спать хочу.


— Тогда заканчиваем совещание, — сказал Федорцов, вытирая вспотевший лоб рукавом кителя. — Спокойной ночи, товарищи.


Все с шумом поднялись из-за стола, туша окурки в пепельницах и допивая остывший чай.




Иорин Константин Михайлович


Иорин Константин Михайлович родился ранней весной 1957 года. Костя рос в семье обыкновенных рабочих, месяцами не выходящих из "прорывов" и авралов, и потому все его раннее детство прошло под патронажем воспитательниц и ночных нянечек детского садика. Там же, в детском садике, Костя попал под педагогический эксперимент и приступил к изучению английского языка. Но папа Кости рассудил по-своему, заявив, что на кой хрен нужен сыну английский, если он пойдет слесарить на завод. Так зародился в семье конфликт отцов и детей, а Костя стал все делать вопреки отцу, а отец присвоил сыну звание "Вредитель!". Костя рисовал, хотя его рисунки изничтожались в клочки. Костя осваивал гитару, хотя гитары вылетали в форточку одна за другой под страшное заклинание: "В нашей родне музыкантов не было, и ты им не будешь!" Костя не хотел учиться в школе, где его считали за урода, а его заставляли ремнем. В ответ Костя поступает в заочную физматшколу и успешно в ней учится, и в его родную до ненависти школу приходит хвалебная грамота. Но в родной школе бумаги сей не поняли, а Костю вызвал к себе директор и пригрозили, чтобы впредь не выпендривался.


В седьмом классе Костя погружается в стихию битломании, играет в школьной группе на бас-гитаре и приступает к сочинению собственных песен. Затем его группа начинает "по-взрослому" работать на танцах, и Костя получает свою первую зарплату — 7 рублей 22 копейки. Остальные участники группы тоже получили зарплату, и состоялся первый праздник "по-взрослому" — обмывание получки. Так Костя стал взрослым.


По окончании школы у Кости уже за сотню собственных песен, собственная группа, стабильный заработок на вечеринках в общежитиях рабочей молодежи, и плевать ему на тройки в аттестате. Костя, вопреки отцовским нападкам, поступает в Барнаульское музыкальное училище, сдает наполовину первую сессию и посвящает оставшееся до армии время питью пива и репетициям.


В армии Костю забрали было в "учебку", но вовремя одумались и перевели в оркестр при штабе дивизии. Итог — музыка становится основным смыслом жизни.


После армии Константин Михайлович Иорин женится, продолжает работать музыкантом в ресторанах, на танцах, вновь учится в музыкальном училище, много времени уделяет литературным занятиям, и параллельно получает рабочие специальности. К моменту описываемых событий Константин Михайлович овладел профессиями слесаря-электрика, огранщика алмазов, слесаря-сборщика, подсобного рабочего, почтового экспедитора, вулканизаторщика автокамер. Именно при освоении последней специальности произошло событие, которое коренным образом повлияло не только на его судьбу, но и на судьбы многих и многих людей, и не только в городе Барнауле, — Иорин услышал в своей голове слова: "Здравствуй. Это мы".


"Или отравился резиновой гарью, или действительно...", — подумал тогда Константин Михайлович Иорин.


Последствия показали, что имело место второе...


Был третий час ночи, когда Иорин Константин Михайлович возвращался домой. Иорин был изрядно пьян и еле двигал ногами. До дома Иорину оставалось пять минут пути, и, не смотря на то, что над городом стояла чудесная ясная звездная ночь, Иорин шагал, с раздражением думая о том, что опять набрался до чертиков, а завтра в первую смену. А набрался Иорин у своего приятеля Плутаверхова Бориса Исаевича. Борис Исаевич жил в собственной кооперативной однокомнатной квартире, жил один, и у него постоянно собиралась местная общественность и необщественность площадей и подворотен города Барнаула. Причем, предсказать состав очередного сборища не брался даже хозяин квартиры.


Иорин сплюнул в кучу тополиного пуха. "Никому ничего больше не буду рассказывать!" — решил он.


Причина его плохого настроения была скрыта в истории, случившейся прошлым годом. Однажды появился в квартире Плутаверхова иностранец. Его привели на пьянку Гвоздецкий и Ряхоносцев. Иностранец тащил за ними огромный пластиковый куб с ручками, под крышку закаченный пивом, и загадочно улыбался. Роль грума при господах Ряхоносцеве и Гвоздецком его вполне устраивала.


— Костя, — заорал Ряхоносцев едва войдя в квартиру, — научи этого парня играть "В пространство", а то он нас достал уже своими вопросами.


Иностранец оказался рерихнутым на учении Рериха и, не замолкая, болтал о том, что где-то здесь, в этом районе Евразийского континента есть ворота в Шамбалу.


Ворота в Шамбалу находились не здесь, о чем Иорин тогда и заявил.


— А где? — спросил иностранец.


Иорин не знал где, но знал, что не здесь, не в этой квартире.


— О'кэй, земеля! Вот в тебе я и нуждаюсь! — Воскликнул иностранец с жутким акцентом и увлек Иорина на кухню. — Откуда ты знаешь, что не здесь? — спросил иностранец, разливая по стаканам.


И тогда под пивко произошел между ними задушевный разговор. Иностранца звали Чарли, он приехал что-то устанавливать на каком-то заводе, и кроме своей рерихнутости циклило его на инопланетянах. И поведал Чарли массу презанятных вещей, известных им, живущим по ту сторону железного занавеса, но не известных по эту сторону. Иорин не сдержался и начал поправлять его и вносить коррективы в озвученные факты. И раскрутил-таки Костю Чарли, и рассказал Костя, что — да, есть нечто, происходит нечто, но методы странны, а цели непонятны.


— О'кэй, земеля. Ты можешь вступить с ними в контакт сейчас?


— Я же пьян, как свинья! Какие контакты со скотиной? — ответил Костя.


Всегда после разговоров на эту тему у него просили конкретных доказательств. Пару раз пришлось подключиться к каналу и предсказать судьбу особо ехидничавшим. Наверное, со стороны это выглядело жутковато, но с тем глупые шуточки кончились. А уж когда появилась игра "В пространство", от него совсем отстали. "Если попросит доказательств, предложу сыграть", — подумал Костя.


— О'кэй, земеля. Тогда чем ты подтвердишь свою информацию? — спросил Чарли. — У тебя есть доказательства.


Иорин улыбнулся:
— Хочешь, я научу тебя играть "В пространство"?
— О, да! — воскликнул Чарли. — Все говорят об этой игре, но никто не играет. В чем дело?
— Боятся, — ответил Иорин. — Хотя некоторые играют.
— Боятся?
— Психика может не выдержать. Это если удастся выйти в параллельное пространство. Но это получается не сразу и не у всех. Я предупреждаю, если у тебя получится, ты перестанешь быть просто человеком.


Чарли налил себе полный стакан пива, выпил и сказал:
— Объясняй.


Иорин объяснил основные принципы игры, и Чарли тут же уехал в гостиницу.


И вот сегодня Иорин поинтересовался у Гвоздецкого делами Чарли, и узнал, что иноземец исчез, и ищут его пожарные, ищет милиция...


Иорин остановился, потрясенный неожиданной догадкой прорвавшейся в его мысли, огляделся затравленно. До дома осталось двадцать метров, на четвертом этаже светилось окно кухни — жена не спала. Иорин крепко зажмурился, успокоил дыхание и мысленно обратился к звездному небу: "Где вы?"


Перед внутренним взором вспыхнули два огненных ярко-белых шара и в голове прозвучало:
— Мы здесь.
— Вы его забрали? — спросил мысленно Иорин.
— Он сам этого хотел.
— Так его же ищут!
— Мы знаем. Он давно вернулся в свой дом, но теперь у него другое имя. Он отказался от своего прошлого и начал новую жизнь. С твоей помощью его найдет человек, приехавший издалека.
— Зачем вам это надо? — Иорин растерялся.
— Наши интересы совпадают. Кроме того, пребывание до конца дней жизни и того и другого в "желтом доме", согласись, совсем не лучший вариант.