Цыганский абзац

Колеса поезда мерно постукивали, с очень плавно нарастающей частотой. В вагоне был полумрак позднего вечера. На боковом сиденье сидел цыган. Такой, как и полагается, классический экземпляр. В красную рубаху одет и в черную жилетку. Шевелюра густая и всклокоченная, а в ухе огромное кольцо.
Цыган сидел в бледно-желтом пятне тусклого света. Только лицо его смуглое было плохо различимо, закрытое тенью верхней полки, будто вуалью. В этой тени время от времени можно было наблюдать сверкающие глаза, когда он осматривал обстановку. Люди со всех ближайших полок и темных углов то и дело бросали в сторону цыгана настороженные неприязненные взгляды. Он видел их. Всем вокруг хотелось одного – чтобы прямо сейчас открылось окно рядом с этим романом, из окна бы появилась гигантская рука, схватила бы его и утащила прочь в ночную тьму. Окно закрывать можно было бы даже не утруждаться. Уж окно то они бы закрыли.
А там пусть рука делает с цыганом все, что пожелает. Бросит его на пути, унесет на луну, зашвырнет в Антарктиду – что угодно. Столько всего можно сделать с похищенным конокрадом. Все пассажиры принялись увлеченно фантазировать в мыслях, как бы они поступили будь это в их компетентности. Вдруг щеки у цыгана запылали красным в темноте и он начал отчетливо икать. Тогда все вокруг начали как-то наиграно шевелиться, изображать какую-то деятельность. А кое-кто даже стал насвистывать задорную песню Герцога из оперы «Риголлето». Цыган икать перестал.
Но поезд плавно раскачивался, колеса убаюкивающее стучали с медитативной монотонностью, и цыган сидел смирно, ничего подозрительного, по всей видимости, не затевая. Расслабив утомивший уже ремень бдительности, народ стал думать о чем-то другом. В эфире ночного вагона даже зазвучал первый инструмент в традиционных вагонных концертах - храп.
«Сейчас они уже хватятся меня. Но уже поздно. Прощай! Прощай, Элеонора! Ты – слишком роскошный и нежный цветок для таких рук, как у меня, для такой жизни, как у меня. Для такого дикого сердца, как у меня. Взять тебя с собой, как мы красиво придумали… Нет. Я, конечно, знал с самого начала, что это только красивая захватывающая сказка. Я читал сказки. Много читал.
Возможно, это ошибка, и твоя красота и нежность не осыпались бы как листья с цветка во время скачки от погони. Ты могла бы стать еще прекрасней в образе гангстерши. Но ты не знаешь, что такое на самом деле жизнь бродяги. Ты не создана для этого. Как я не создан для оседлой жизни. Ты на удивление упряма, как для девушки твоего круга. И я бы не смог тебе противостоять. Поэтому ушел не встретившись. Шлю тебе это мысленное послание. Ты получишь его, когда проснешься. И ты нахмуришься и гневно бросишь мне в след: «Ах ты черствый, грубый, бесчувственный сухарь!» Потом нервно походишь туда сюда по комнате и в слезах бросишься на кровать.
Это больно, но быстро. Цыганская жизнь не для тебя, Элен. Я мог уйти раньше, но не такой уж я, видимо, сухарь. Теперь все в прошлом. И я не обещаю, что буду помнить. Сейчас я выкидываю твое имя из головы. Я забываю тебя. Мне пора».
Утром пассажиры обнаружили на месте цыгана пожилую женщину в красном кашне. Они позаказывали кофе и чай с печеньем. А позже один их пассажиров вдруг вскочил и принялся в глубоком волнении перелопачивать свою сумку, хлопать по всем карманам и мучительно о чем-то вспоминать. Остальные его попутчики как по команде вскочили и занялись тем же самым…