ничего кроме моря... вступление

«Ветер. Ветер вечно беспокоит море. Волнует его и гонит волны к берегу, разбивая их с пеной или же мягко укладывает на песчаный пляж. Но даже самые мелкие и спокойные волны с легкостью слизывают с мокрого песка наши следы. И не остается ничего. Ничего кроме моря. Не зря умные старцы говорят про давно забытые дела – будто они были написаны на прибрежном песке. Старое забывается так же, как и смываются рисунки на морском берегу. Идут, идут неумолимо годы. Люди приходят и уходят. Острова меняют облик свой, то покрываясь растительностью, то превращаясь в пустыню после очередного набега огромных волн. Океан один не меняется.
 
Много лет прошло с тех пор, как я был молод. Уже никого не осталось из тех, кто рос вместе со мной. Скоро уже и я уйду за ними вослед, за своими друзьями и недругами, на зов морского царя. Вот уж, пожалуй, один я остался из  тех, кто еще помнит эти смутные события. Вряд ли кто кроме меня сможет уже рассказать о Республике Тысячи Островов. Вам молодым дела нет до тех великих событий! А, ведь, волновали они всех, пожалуй, в этом уголке нашего безбрежного Тихого океана.. Кто же поведает об этом когда я умру? Я последний, кто остался из тех, кто видел это. Только я из ныне живущих знал Васакочи»...

Старик закашлялся. говорить ему было трудно. Да ему, собственно, и сидеть было трудно. Он напоминал скорее скелет обтянутый смуглой кожей, чем человека. Мы даже сначала и не поверили, когда местные жители притащили нас к нему, утверждая, что он нам хочет что-то рассказать. Казалось, что он и глазами пошевелить уже не сможет. Но, на удивление, он даже привстал, приветствуя нас. По его словам – мы его почетные гости, ведь мы прибыли оттуда, откуда был родом загадочный Васакочи.

Рассказ его много раз прерывался, то доходя до еле внятного бормотания, то взвиваясь старческим фальцетом, то пропадая совсем. В эти минуты было слышно только слабое посапывание. Старик все-таки уставал. Видно давно уже у него не было такой длительной беседы.

Сначала мы пытались по очереди записывать в тетради, но во-первых пиджит инглиш – это все-таки не английский, а во-вторых, за рваным темпом повествования трудно было поспевать. Поэтому мы в конце-концов выпросили у радиста магнитофон, а у дизелистов аккумулятор и весь дальнейший рассказ записали на пленку.

Так получилось, что запись отдали мне. С научной точки зрения особой ценности она, как оказалось, не представляла. По крайней мере, нам тогда так казалось. Просто интересная история одного из наших соотечественников.

Кстати, звали его, как оказалось (вернее, как мы догадались) Васька-кочегар. Это на местном диалекте его имя так красиво обкатали и превратили в «Васакочи».

Я обработал магнитофонные записи, но рассказ оказался неполным. Пришлось провести небольшое расследование уже на родине. Именно в результате этого расследования и выяснилось, что кочи – это не фамилия, а скорее прозвище. Но прежде, чем до меня это дошло, пролетело целых три года. Три года бесплодных попыток отыскать человека с такой необычной фамилией.

На след напал совершенно случайно. Когда, разуверившись окончательно в возможности откопать хоть что-нибудь по этому делу, я познакомился  на рыбалке с одним старым убежденным холостяком.

Вечером у костра он рассказал о судьбе своего родного дядьки. Сначала я не придал значения этому рыбацкому трепу. Чего только не расскажут после двух-трех чарок беленькой, да еще на природе. В палатке. Но потом я с удивлением стал находить странные совпадения в его словах и в том, что вот уже три года хранилось у меня в столе.