Телефон

                Телефон

То, что Джоржа Козов   человек солидный, об этом знали все. Он так и представлялся, протягивая руку,   Джоржа.   Если собеседник переспрашивал, смутившись:  Как, как?,  то он прятал руку в карман и отходил в сторону, мол с темными, иностранных языков не знающими, и говорить не о чем. К слову, он и сам иностранных языков не знал, но по телевизору как-то смотрел английский фильм про какого-то лорда, которого звали Джорж, солидный такой, породистый. Вот он и решил во всем его копировать, а Джоржа стал себя называть потому, что был глуховат на оба уха. Ему так и слышалось. Он отрастил себе бороду, правда, она получилась не черная англо-сакская, а какая-то заплесневелая, гнилая, будто в кадушке с мочеными яблоками зиму пролежала. Некоторые приятели Козова даже уверяли, что от неё чем-то пахнет.
Козов считал себя политическим деятелем и серьезным художником. Как-то раз он ездил на конференцию демократических движений Урала и остановился не в гостинице, а у одного из демократов. Он долго рассказывал хозяину квартиры о своей политической борьбе, страданиях и, конечно, о таланте, загубленном коммунистами:   Если б не большевики, мои картины в Третьяковке висели бы, да что там говорить - в Лувре.   Собеседник-демократ как-то задергался, занервничал, а потом так уважительно попросил:   Товарищ Козов, не откажите в любезности, у моего Сашутки день рождения завтра, нарисуйте его портрет. Пусть Лувр, не Лувр, а в центре комнаты повешу.   Делать нечего, тот и согласился. Днем на конференции он так и не появился, а вечером к пароходу пришел хмурый, злой, с распухшим ухом и подбитым глазом. А случилось следующее. Мальчонку он нарисовал, а когда утром открыл полотно - случилось непоправимое. С листа бумаги смотрело нечто: крокодил - не крокодил, пиявка - не пиявка, но явно с олигофреническим выражением. Жена хозяина забилась в истерике, мальчонка разревелся, а Козова прогнали.   Некультурные люди,   долго потом вспоминал Козов,   ничего не понимают в искусстве.
Его старенькая мама, с которой он жил в коммуналке, долго его потом успокаивала:   Ты у меня, Женечка, талантливый, а тебя не понимают. Да ты не рисуй, раз такое дело.   Какой я вам Женечка, что вы, мама, в самом деле,   всхлипывал престарелый сынок.   Я Джорджа, между прочим.   Ой, сынок, что ты какими словами ругаешься?   Ой, мама, не говорите, вы ничего не понимаете, я приближен к высшим кругам.
Как-то такой разговор услышал Ухов, зашедший к нему разносить листовки. Но надо знать Ухова. Он прицепится и не отлепится.   Как это ты, Джорджа, приближен к высшим кругам? Меня тоже сделай таким, я же психолог великий.   Джорджа знал, что Ухов может всё разнести по белому свету, да еще с такими интерпретациями, что хоть из города беги. Он долго думал, а потом сказал:   Ладно, но только, если проболтаешься, вот - видел?   Он показал старческий кулак с синими прожилками, но ещё крепкий. Таким зубы не выбьешь, но расшатаешь.
Как и договорились, Ухов пришел в 12 часов дня в дом Демократии, где у Козова была партийная комната с телефоном. Ухов сбежал из института с лекций. Он знал, что, возможно, за это придется заплатить штраф, но что не сделаешь, чтобы приблизиться к верхним эшелонам власти. Козов зашторил окна, запер дверь, включил маленькую настольную лампу и вытащил из внутреннего кармана кожаный импортный дорогой блокнот. Ухов затаил дыхание. На стол упали роскошные блестящие визитки, притягательные, как сама мечта. Козов разложил визитки и сказал:   Ну что, начнем? Слушай и молчи.   Он набрал код прямой правительственной связи. Ухов прирос к стулу. Ноги его онемели. Вот ещё несколько цифр на телефоне и приятный голос секретарши откуда-то от туда, из вечности, проговорил:   Приемная премьер-министра.   Козов каким-то утробным нечеловеческим голосом выдохнул:   Соедините...   Ухов привстал вместе со стулом, на котором он сидел. Раздался голос большого человека:   Говорите, слушаю.   Козов молчал. Секунды превратились в вечность, растянулись в пространстве и соединили их прерывисто бьющиеся сердца с пульсом всей страны. Премьер дунул в трубку:   Не слышу, кто это, кто?   Козов повесил трубку и вздохнул так, будто сбросил с плеч тяжелый дубовый шкаф. У Ухова потекли слюни. Они сползали, как длинные сосульки в мартовский день, и дотянулись до пола. К ним прилепились старые крошки хлеба и табачный пепел. Козов отдышался и сказал решительно:   А теперь позвоним секретарю Совета Безопасности.   Ухов вдохнул в себя воздух, даже всосал его, втягивая вместе с ним и свои мартовские сосульки с прилипшими к ним крошками хлеба. Он только бормотал что-то, потом произносил:   У - у - ...   А Козов уже приближался к новым эшелонам власти.