Мама всегда права

                Мама всегда права

Сереженьке везло. У кого как, а его мама была всегда права. Только он хотел сделать какой-то решительный и ответственный шаг, как слышал сзади шаги в тапочках. Мама так тихо подходила и говорила:   Сережа, ты у меня талант, ты ж художник - рисуешь, как Бог, рисуешь, как живой Бог, но ведь кому это надо? Кто это оплатит? Пойдешь в рисовальщики, будешь всю жизнь автомобили красить в автосервисе. Вот я, к примеру, по жизни певуньей была, голосистая до чертиков, в колхозе работала. За трудодни тогда пузо надрывали, спину ломали, а я под бригадира подползла. Тут мне все трудодни и зачли. Вот и ты, Сереженька, к сильным мира сего подползай, от них добра найдешь. Нищих всех, особенно “вумных” этих интеллигентов, гони прочь, вонь одна от них словестная, а денежки-то, они не пахнут, шуршат себе. Вот тебе и лучшая музыка. Здесь и Бах, и Бетховен, и, как это по вашему современному, “Битлы”.
- Странно, мама,   взвыл Сережа и залудил стакан.   Глухая ночь, а мне дробовик в руки и говорят грузовик охраняй, вдруг какой ящик упадет, иль кто сопрет, да еще начальничек под юбку моей Таньке лезет, нахально так у всех на глазах.   А ты терпи, сынок. Я ж терпела такие подлости. А потом - с начальником изменить как-то не грех вовсе, а одно благоденствие. А коль обидно, так ты залуди и ей по урылнику, что б чуяла, где сила-то. Перед начальником унизься, не стыдись   сила-то за ним. Кто те квартиру дал? Кто тя машиной обеспечил государственной? Если надо, так ты сам за бабу станешь.   Мамань, ты что говоришь, как я за бабу стану?   Ты поклонись, поползай, если надо. Я тоже, помню, ползала, чтоб тебя накормить в голодный год.   Мамань, да я ж всё-таки - человек: у меня и совесть, и душа есть, и художественный талант во мне замечали.   Да те, кто замечали, где они? Кто в Америке, а кто - в могиле. Кто в Америке - те не вспомнят, а до могилы - так и подавно не достучишься. Так что, Сереженька, слушай меня, старуху, пока жива.   Маманя, так они ж меня заставляют бумаги подписывать, “лимоны” вешают. А если что - я отвечать буду, может даже посодют, странно, мама.   А что, Сереженька, поделаешь? Маленькие мы с тобой люди, рисковать приходится. Может оно и ничего, пронесет как-нибудь, ведь начальникам за доброту платить надо, а если посодют, так я тебе передачки носить буду, а потом, глядишь, они за тебя доброе слово скажут и выпустят. Нынче то время какое - воровское да пьяное. Потом, Сереженька, может сам в начальники вылезешь, а ведь чистеньких туда не берут, только запачканных. Я вот тоже помню: в деревне когда жила, важный начальник из центра пожаловал. Мне председатель говорит:   Пойдешь, Маняша, к нам на гулянку. Руководство надо честь по чести принять.   Пили мы там, пили, а начальник из центра мужик здоровенный, бутылку за бутылкой заливает и ничего. А потом взял, полстакана водки налил, и - председателю в морду. А тот, как ты думаешь, что? Игриво так захихикал:   Ну вы шутник, Сидор Сидорович!   Зато и председателем остался, и медаль за трудовую доблесть получил, и на недоимки глаза закрыли. То-то! Так что, Сереженька, научись рубить сук по себе, вниз не падай и высоко особо не взлетай, там наверху мужик с лопатой стоит и всех оттуда сбрасывает. Ну уж ежели поднимут тебя повыше - тут уж из тех, кто пониже оказался, веревки вей, с землей смешай. Жизнь то она такая.
-