Вокзал

Предрассветная мгла, словно сквозь стеклянную призму сглаживающую контуры, медленно входила в очертания ночного города. Тени кутались в обрывках ночи, наступали из тёмных углов зданий и медленно выходили на открытые пространства дворов и улиц.

Города полноценно не спят никогда, всегда присутствует какое-то движение, так и сейчас - вот промелькнул из подвального окна дворовый кот, вот скрипнула открывшись и с хлопком закрылась какая-то дверь, вот зажглось светом одно из окон...

Кто-то ещё спал, кто-то только ложился, а кто-то уже спешил начать новый день...

А есть место в городе где ночь и вовсе почти не проявляет своей обездвиженности, это вокзал.

На вокзале обычно ждут, иногда спешат, этот человек не ждал и не спешил, он был директором вокзала - Степаном Игнатовичем Гориным. Возраст этого, грузного телосложения, товарища был пусть ещё и не преклонный, но уже весьма весомый - Горин пару месяцев назад разменял шестой десяток. Он был татарином по национальному происхождению, но языком родным почти не владел и считал себя русским, а разрез глаз списывал на то, что СССР страна многонациональная и тип лица не показатель. Характер Степан Игнатович имел добрый и жизнерадостный, чем и снискал себе прозвище "Гора добра" которым и пользовались его подчинённые, но разумеется - за глаза, впрочем, он об этом знал и немного обижался, как и все люди тучного телосложения когда им об этом напоминают. Но ведь это лучше, чем если бы они звали меня жирным татарином - думал иногда, с усмешкой, он.

Жизненная ситуация у Горина складывалась таким образом, что работе он посвящал себя всецело и некоторые из его сотрудников шутили: "Гора с поста не уходит", и в этом высказывании была доля правды. Сильно болевшая тёща, жившая в соседнем городе и не желавшая переезжать к Гориным, требовала ухода и супруга была вынуждена часто и подолгу у неё гостить, а уже взрослые дети разъехались и жили своей жизнью.

Было раннее утро, Горин проснулся в кабинете. Посмотрев на часы и решив, что сейчас самое время проверить работу людей которые заканчивают смену, поднялся с дивана и не включая свет нашёл за столом термос наполненный кофе, налил прямо в крышку и с удовольствием отпил, поставил чашку и всем телом потянулся, глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, опустил руки и засеменил на месте трусцой, сосредоточено, но не долго, а остановившись сделал несколько наклонов, и с довольным видом зевнув снова потянулся. Игнатович сходил в уборную, вышел, взял в руки крышку-чашку с недопитым напитком, отпил, достал сигарету, закурил, подошёл к выходящему на привокзальную площадь окну и обомлел!

Парковка прилегающей площади была заполнена машинами спецслужб. Здесь были все, и пожарные, и милиция, и скорая, и даже служба газа и инкассации. Степан Игнатович, поймал себя на мысли, что такого ещё в его практике не было и он не знает, что делать. Вспомнив, что с вечера отключил телефон, так как кто-то постоянно ошибался номером - жутко этим раздражая, и он позвонив и поговорив с женой , просто вырубил аппарат. Спешно воткнув штекер в сеть, директор поднял трубку и послушав гудки положил её на место.

Телефон служебный молчал. Странно почему мне никто не звонит, подумал Горин,в этот момент  телефон заработал, Гора добра - вздрогнул, потушил недокуренную сигарету и медленно двинулся к аппарату. "Что же случилось, что же случилось" - крутилось у него в голове.

- Алё, алё! Степан Игнатович! - раздалось из трубки - тут такое, тут такое!

 Горин узнал по голосу, начальника транспортного отделения милиции Переферзева.

- Да не кудахтай ты - обрезал он, в несвойственной для себя манере, и громким голосом сказал - говори чётко и внятно, что случилось?

Переферзев молчал, пауза затягивалась, и Горин уже собирался повторить свой вопрос когда в трубке раздалось: "Степан, мне  п о р а ..."

Гора-добра, стоял с телефонной трубкой в руке и слушал гудки, слушал долго и одновременно изо всей силы щипал себя левой (свободной) рукой за мочку левого же уха и думал - " почему меня не разбудил вой сирен?... не могли же спецслужбы приехать тихо..."

Трубка легла на аппарат, он нервной походкой начал ходить, что называется "взад - вперёд", остановился, закурил... Снова начал ходить, снова закурил... За окнами вступало в свои права осеннeе утро большого города.

На уста запросилась молитва, он начал шептать "Отче наш" , но спохватившись, что у него в руке сигаретa, Степан трижды произнёс "Господи помилуй" и не выпуская из пальцев свою "Яву" открыл дверь кабинета, прошёл через приёмную и вышел в коридор административной части, окна которой выходили на пероны и пути.

То, что Гора добра в них, в этих окнах, увидел настолько его поразило, что о вопросе, как так спецслужбы своим приездом его не разбудили, он больше не задумывался. Единственным всецело овладевшим его разумом чувством была растерянность которая ввела Степана в ступор, он просто стоял и смотрел. Сигарета дотлела в руке и обожгла пальцы, Горин даже не вздрогнул, просто разжал их и уронил окурок на пол. Ему почему-то сначала вспомнилось одно из самых ярких событий из его детства, потом он начал думать о том,- почему сейчас он думает именно об этом, и в результате через какое то время он и вовсе даже и думать то перестал! Просто крутил в голове обруч безмыслия и смотрел в окно на то, чего там за этим окном - он видеть был ну никак не должен.

Прямо на месте всех семи путей и пяти перонов всё пространство, кроме площадки  примыкающей непосредственно к зданию , было занято возвышающемся на высоту многоэтажного здания холмом и над ним парила огромная стая белых голубей. Холм представлял собой будто бы опушку леса, леса таёжного, леса не густого, леса раскидистого, леса южно-сибирского. Местами были видны поросшие мхом скалистые возвышения, кое-где бурно громоздились заросли цветущего маральника, островками стояли группы елей, а на отдельных полянах возвышались могучие кедры. По центральной части этого холма бежал довольно широкий ручей, местами он образовывал заводи берега которых были покрыты камышом, осокой и не менее активно чем маральник цветущим репьём. Сама же непосредственно опушка увенчивалась белоснежного цвета трёхэтажным строением в стиле шале. Угловатое, сложенное из среднего размера каменный блоков оно было покрыто сложно-изломленного вида кровлей покрытой шоколадного цвета объёмной черепицей, имело множество разновидных окон и опоясывалось огромной открытой верандой. Заметно выступающие и имеющие широкий контур карнизы кровли дома и веранды придавали строению вид благородного и очень красиво-опрятного белого гриба. Из высокой, выступающей за центральный конёк крыши, трубы шёл дымок и это предавало дому вид обжитого и уютного (даже снаружи) строения.

Степан Игнатович начал по не многу приходить в себя, начал он с малого - с самого малого противоречия - из только что им увиденных. "Почему цветёт маральник, на дворе же сентябрь.." - подумал он, продолжая стоять и лорнировать.

- Что, Игнатыч, в курсе ты уже, что дурдом на вокзал переехал?

Горин вздрогнул всем телом и обернулся на голос. В проёме дверей подсобного помещения стояла баба Нина, местная уборщица. В сером халате, в галошах одетых на шерстяной носок, в косынке цвета моркови и синих резиновых перчатках она показалась Степану такой близкой и родной, что радость на его лице просто засветилась!

- Привет, Нинель! - Горин всегда так, на французский манер, называл эту женщину толи в шутку, толи в серьёз часто говорившую ему, что если б не его разрез глаз она б считала его французом за его любовь к сухому красному, бутылки из под которого она частенько выносила после уборки.

- З д р а в с т в у й т е, Степан Игнатович! - как то слегка будто на распев ответила Нина, - что творится то знает хоть кто-нибудь?

- Если кто-то и знает, то это явно не я, - ответил Горин.

 -  А ты то, давно наблюдаешь это? - спросил, уже в ответ, он.

Ответа на свой вопрос Горин не услышал, Нина развернулась и скрылась в подсобке. Горин какоето время подождал, но женщина не возвращалась. Он позвал, но не услышал ответа, тогда он заглянул в помещение и увидел Нину сидящую на полу в углу комнаты, закрывшую лицо руками и тихо плакавшую... Степан шагнул в комнату в естественном желании успокоить плачущую женщину, но именно в этот момент раздались звуки приближающегося грома и послушался шум дождя. Нина подняла лицо и посмотрела на Горина, как бы с немым вопросом "не ослышалась ли она?" и вместе с тем на лицо её пришло спокойное и даже умиротворённое выражение.

-Слышишь? - спросила она.

Горин молча развернулся и вышел в коридор, снова встал у окна и принялся вглядываться (уже через завесу моросящего дождя) в детали представшего перед ним вида.

Послышались шаги, к Степану подошла Нина и встала рядом.

- Ты видишь это? - еле слышно проговорил Горин.

- Конечно. - услышал он ответ.

- Да нет, я не обо всём этом. Я о ручье! Присмотрись!

- Обалдеть... - Услышал Степан, будто вновь срывающийся в плач, голос Нины. - Да он же течёт в верх!


                ***

Когда путешествую на поезде, каждый раз выезжая из города и видя частные дома  живущих неподалёку от железной дороги людей, думаю - "что же заставляет их здесь селиться? Каково им каждый день видеть проезжающие  поезда?".

Ты смотришь в окно и видишь, как кто то из них занимается во дворе дома своими делами и не обращает ни какого внимания на движение поезда, а кто то наоборот, стоит к примеру у калитки и всматривается в окна пролетающего мимо состава и ты не можешь отделаться от впечатления не причастности тебя и этих людей к, происходящему вроде бы с нами, действию. Будто бы мы это и не мы вовсе, а просто марионетки, игрушечные человечки ...