Глава 2. Вдруг только кошки родятся

Что ж, свечка, так свечка. Вскоре должен был вернуться с работы Маринкин муж, а Оле было нестерпимо больно не то, что видеть их вдвоем, счастливых, но даже слышать звуки приветствий и поцелуев из прихожей. Поэтому она попрощалась с подругой и поспешила восвояси.
- Ты звони в любое время, - на прощанье сказала Марина и вздохнула.
Церковь, Оля помнит, точно была в центре недалеко от большого торгового центра. Там даже две, одна совсем большая, какая-то неприступная. Вторая – на противоположной стороне улицы – чуть  менее заметна, и как-то туда смелее заходить. Что там надо, кажется, платок на голову и в джинсах нельзя? Плевать на джинсы. Ноги несли сами, только в Храме Оле захотелось поскорее все сделать, как сказала Марина и унести оттуда ноги. Так она и сделала – купила свечку побольше и поставила куда-то, куда ей показали, сказав, что - да, можно. "Вам надо за здравие или за упокой?" - "За здравие" - "На любой подсвечник, кроме этого большого плоского". Она думала по дороге, о чем будет просить в Церкви… Кого просить – не думала, но совершенно ясно было её желание: чтобы этот кошмар с Пашей закончился, оказался наваждением, чтобы всё снова было хорошо.
Навязчивым молоточком постукивало в сердце: «А было ли хорошо?», но Оля от молоточка отмахивалась, его стук раздражал, и без того было больно. Думалось, думалось. Жалость к себе перемешивалась с гневом, воспоминаниями, страхом будущего. Паша вернется через две недели – что тогда будет? Как смотреть на него? Оля не сможет. Даже рядом находиться будет невыносимо, уже сейчас невыносимо даже думать об этом.
Оля прошлась по большому магазину рядом с церковью, без особо й радости купила себе весьма дорогую новую сумочку, пару лаков для ногтей и колготки. На карточке осталось только на хлеб и молоко, как у пенсионерки. «А, ладно», - подумала Оля, ужинать уже поздно, завтракать, скорее всего, не захочется. А через три дня зарплата, как-нибудь протяну.
Паша не оставил жене денег – куда делась любезность с момента «официального» объявления о наличии любовницы. «Еще бы, ему самому нужны, на курорте развлекаться с этой… Машкой», - язвило Олино сердце. Но сумочка была действительно ничего себе, поэтому на какое-то непродолжительное время Оля отвлеклась, раскладывая по кожаным кармашкам содержимое старой сумки.
Выйдя из торгового центра, Оля уткнулась взглядом… в церковь, в которой, наверное, догорала еще ее огромная свечка: она купила самую большую, для гарантии результата. Оле захотелось вернуться в храм.
Зачем-то Оля купила еще одну большую свечу, почему-то ее склонность к суевериям надоумила, что нужно поставить две свечки – «на парочку», тогда уж наверняка Паша вернется. Ну… пусть та была за Пашу, а эта – за саму Олю, чтобы Бог всё понял правильно: им обоим нужна Его помощь!
Служба закончилась, шла проповедь. Батюшка говорил с амвона о том, что пришло время духово потрудиться, что грядет Петров Пост, и нам пора, уподобляясь Апостолам… - дальше Оле было не понятно и не интересно.  Она поняла вдруг, что стоит здесь потому, что ждёт батюшку: поговорить.
Когда закончилась проповедь и стали расходиться люди, батюшка почему-то подошел к Оле сам. В красивой золотой одежде… нет, одеянии – это слово подходило больше, хотя Оле было тяжело его вспомнить. Всё в церкви располагало к тому, чтобы называть вещи забытыми старинными словами и немного робеть перед всем этим золотым и расписным величием.
Лицо батюшки было очень доброжелательным, и Олин страх, который, было дело, зародился в сердце, отступил:
- Я хотела бы с Вами поговорить, - сказала девушка,  - эту фразу у нее получилось выговорить без слёз.
Пожилой священник заметил, что Оля жутко смущена и сильно расстроена, поэтому держит себя в руках изо всех сил. Поэтому он ей сказал очень тёплым и спокойным голосом:
- Да, деточка, сейчас мы с тобой поговорим. Ты пойди вон там, - батюшка указал рукой на скамью в уголке храма, - присядь, а я схожу разоблачусь, вот, фелонь сниму (он показал Оле, что так называется то самое золотое одеяние),  и приду к тебе.
Оля почувствовала облегчение,  присев на указанную батюшкой скамью.  Казалось, что этот уголок был отгорожен от посторонних взглядов и ушей, и Оля чувствовала себя там в безопасности. Очень успокаивал и с детства знакомый запах свечного воска и древесной смолы.  Интересно, почему Оле не показалось это странным?  Родители не водили ее в храм, не ходили туда и сами. Однажды зимой, поздно вечером, мама привела десятилетнюю Олю к открывшемуся после многолетнего запрета Собору, это было еще в её родном городе, где она жила до поступления в институт и переезда в столицу. Во дворе Собора было много-премного людей, стояла наряженная ёлка, а под ней Дед Мороз раздавал всем детям подарки из большого мешка. Оле досталась большая конфета на палочке. «Давай зайдем в церковь», - сказала мама. Они вошли, мама купила свечи, и они зажгли и поставили их на большой подсвечник, где уже горело много свечей. И тогда тоже Оле показался знакомым именно запах, хотя она и не помнила, чтобы когда-нибудь  раньше бывала в храме.  «Ну вот»,  - сказала мама, - «была в церкви, получила рождественский подарок». Конфета действительно сошла за подарок, потому что была очень вкусная и наверняка из иностранной гуманитарки.
И сейчас этот же запах – свеч и смолы – успокаивал её даже в таком горе, как будто Олина душа его помнила еще с тех времен, о которых не помнила  и сама Оля.
«Так… только не реветь!» - сказала себе Оля, увидев, что батюшка движется по направлению к ней. Она, положа руку на сердце, струхнула. Понятное дело, что поговорить она хотела бы о Паше, об измене, о том, как жить дальше. Но одно дело, рассказать сокровенное близкой подруге, а другое – первому попавшемуся попу… Снова открываться, снова бередить рану. Оля была готова улизнуть скоренько, но вспомнила, что собиралась свечку поставить, а забыла, и так и сидела с громадной свечой, той второй, «за себя», торчащей из сумочки. Вера взяла своё – вера в магическую силу поставленной в церкви свечи. «Вот и спрошу у него, куда свечку ставить. Только это, и больше ничего», - поправляя юбку и заправляя за ухо выбившуюся из-под узкого шелкового шарфика прядь волос.
- Ну, что тут у нас? – склоняясь над ней, заботливо спросил подошедший батюшка.
- Скажите, пожалуйста, куда вот, - Оля достала из сумочки большую алтарную свечу, -  свечку поставить, меня попросили.
- О чем твое прошение, деточка? О здравии или о упокоении, или о каком добром деле?
- Меня попросила подруга, - снова соврала Оля, - у нее муж ушел к другой, она и сказала свечку поставить в церкви. Какому это святому помолиться и как?
- Молиться, деточка, надо Богу. А свечу твою давай-ка, такую большую, я прямо в алтаре на самом главном подсвечнике завтра за Литургией зажгу. Как звать-то?
- Меня – Ольга.
- Блудника того как звать?
- Павел.
- А супругу его?
И тут Оля поняла, что попалась на вранье. И заплакала, закрыла лицо руками.
- Ольга ее звать, то есть меня. Это мой муж ушел к другой.
- Так что же случилось? – Батюшка спросил очень участливо, как будто не заметив, что Оле неловко, - Вы ругались, мира дома не было? – Он словно по-отечески обнимал и гладил своим голосом Олю по голове, как маленькую девочку.
- Да вроде бы ничего особенного, как все.  Всё хорошо у нас было, только вот детей он не хотел, всё говорил, подождём, встанем на ноги…         
- На ноги, говоришь? А сейчас вы что, на головах стоите? – усмехнулся батюшка
- Ну… это понимаете, мы бы… он бы хотел квартиру побольше, чтобы у малыша своя комната была. И на работе повышения дождаться, чтобы не нуждаться, когда я с работы уйду, растить ребеночка в благополучии, заботиться о его здоровье, на море отдыхать ездить всем вместе…
- Детей, говоришь, планировали, квартиру побольше, на море. И прямо так вдруг ушел? Вдруг, деточка, только кошки родятся. Вот ты замуж как выходила, по любви?
- Конечно, по любви, батюшка! А как же еще? Никогда не понимала расчета в этом деле! Если бы Вы знали, как мы жили с Пашей, душа в душу! Что нам теперь делать, батюшка? Может быть, это случилось, потому что мы невенчанные? Нужно было сразу после свадьбы обвенчаться, тогда бы этого не произошло…
Батюшка усмехнулся, хотя взгляд  его выражал горечь. «Все хотят, чтобы Таинства им служили гарантией…  Как скорбно то, что мало кто, принимая Таинства, гарантирует этим то, что сам идёт служить Господу нашему.  Ну, точно, на головах стоит народ. Всё перевернули с ног на голову, Господи, помилуй нас», - вздохнул он про себя, а вслух сказал:
- Венчаные, невенчаные…  понимаешь, Олечка, вот вы в ЗАГСЕ подписи поставили о том, что согласны стать мужем и женой, скрепили, так сказать, подписями, кольцами и поцелуем, свое намерение строить семью. Это хорошо и правильно по человеческим меркам. А по Божьей мерке, объединяясь в семью, вы подписываете своеобразный трудовой договор: вы оба обязуетесь трудиться, обучаясь  любви.  Той самой любви, которою Господь вам авансом дал на первое время, которую нужно приручать, взращивать, кормить как малое дитя. В печали и в радости, в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит вас, так, кажется, в американских фильмах говорят? Всем нам кажется, миленькая, что мы любим.  Так хорошо вместе молодым, я тебя понимаю, чай, сам не монах и когда-то был молодым, и женился на любимой, и был уверен, что люблю. – Батюшка говорил довольно много, но как-то медленно и выразительно, словно размышляя и озвучивая только тщательно продуманные слова. Поэтому  у Оли никак не получалось перебить его и углубиться в сетование на своё горе. -  Тому, что Павел твой ушел от тебя, могло быть две причины: либо дома у вас было неуютно, не понимали вы друг друга; либо у кого-то из вас воля слабая, склонная ко греху, привыкшая уклоняться за каждым вожделением. Вот смотри: сейчас всё быстро люди привыкли получать. Овсянка моментального приготовления в магазине продается, даже варить не надо! Кредиты на любые капризы – только попроси, дадут в тот же день и разве что не поцелуют на прощанье, зачем копить и ждать долгие месяцы?  В интернете кино скачать хочешь, щелкаешь по ссылке, а там написано: загрузка начнется через десять секунд, нажмите сюда, если не хотите ждать! Чувствуешь, о чем речь? Десять секунд ждать – это уже для нас проблема, не говоря уже о том, что можно в магазин сходить и купить диск с тем самым кино.  Вот и любовь нам хочется заполучить поскорее, как маленький ребенок ножками топает и кричит «Хочу прямо сейчас!».  А любовь, деточка, - это плод тяжелого труда, и природа ее божественна, неважно, венчан ваш брак или нет.
Оля всхлипнула и даже в глубине сердца разозлилась: «Да что он, старый поп, понимает…». Батюшка вовремя заметил, что девушка устала и озадачена, и что не проповедь ей сейчас нужна, а тепло и утешение.
- Ты прости меня, Олечка, старого попа. – Оля оторопела и испугалась, не произнесла ли она вслух свою последнюю, не слишком вежливую, мысль. –  Так мне, грешным делом, поговорить хотелось, а тут ты пришла. И нет, чтобы я твое горе услышал – так заболтал тебя только, старый грешник. Держись, миленькая, Бог поможет тебе. – Батюшка встал с лавки, взял с полки в церковной лавке и протянул на прощанье Оле маленькую книжечку. – Это акафист святым князю Петру и княгине Февронии, их Святая Церковь чтит как покровителей супружества. Там в конце есть их житие, прочти. Сам акафист, конечно, можешь тоже читать, как молитву за вас с Пашей. И ничего страшного, что сразу многого не поймёшь, само по себе повторение святых слов хорошо скажется на твоей душе… И если что, заходи.
… но не значит, что тебе будет просто, деточка, - это он говорил уже, глядя вслед уходящей Оле. – Святые князи Петре и  Февроние, молите Бога о нас.
Он бы мог сказать Оле сейчас очень много важного, например, о том, что, несмотря на печаль, которая борет Олю, и на её «праведный» гнев на мужа-блудника, ей бы стоило усиленно молиться. Или, что важно поддерживать себя в бодром настроении, потому что вряд ли захочет Паша вернуться к жене, которая пребывает  во гневе и подавленности. Но Оля показалась весьма умной девушкой, и отец Георгий – так звали настоятеля храма, --  не стал лишать её ум пищи и, доверившись тому, что дар Божий – Олины интеллект и проницательность – совершенны, как и их благий Податель; благословил удаляющийся Олин силуэт крестным знамением.
Потом батюшка с благоговением перекрестился, глядя на иконостас, достал из глубокого кармана подрясника свой помянник и вписал туда: Павел, Ольга. Поцеловав икону на южных вратах, он вошел в алтарь. С хоров матушка, которая в том храме регентовала, заметила, что отец Георгий с головой ушел в молитву, сдабривая ее земными поклонами, и засобиралась домой одна, как это частенько бывало после службы. «Прости, помилуй и благослови, Боже, моего супруга протоиерея Георгия», - тихо помолилась она, - «и меня, грешную, и чада наши Ирину, Марию, Антония, Василия, Андрея, и сохрани нас в мире и любви, и защити от всякия скорби и вражия напасти».