Пример Длуговского

Эдуард Рыбкин


Пример Длуговского

(рассказ)


Воспоминания мои о Михаиле Фёдоровиче Длуговском вероятно сугубо личные! Может кто-то его знает и помнит иным. Я же знаю его этаким старой закалки учителем, каковым он был всю жизнь, а затем уже руководителем литературного объединения "Парус", чему он посвятил полжизни до самого конца.
Я в 1968 году пришёл на работу в "Бийский рабочий" литсотрудником. Пригласил меня туда заведующий промышленным отделом Василий Филиппович Белозерцев.
Оказалось, до моего прихода там работал и Михаил Фёдорович. И теперь был частым гостем у нас в редакции, принося стихи и материалы в прозе. Он тогда по молодости казался мне глубоко пожилым человеком. Плотным и невысокого роста.
Я его почему-то всегда побаивался. Казалось, он всех людей видит насквозь. В том числе и меня, который далеко не во всём был уверен в себе. К тому же, уважал в Длуговском хорошего поэта. Потому что сам писал стихи. Правда, пока только в стол, так и не решившись показать их кому-либо.
Так вот как-то сидели мы  в промышленном отделе с Василием Филипповичем Белозерцевым.  Тот, разбирая почту,  найдя там найдя там несколько листков напечатанных на машинке. Вдруг протянул их мне и сказал: "Вот, Эдуард, возьми и сделай из этого, как ты умеешь, зарисовку".
Я взял. Это оказался доклад Михаила Фёдоровича о какой-то художественной выставке, а точнее, о маститом местном художнике, к сожалению, фамилию сейчас не помню.
Материал был написан почему-то не в стиле Михаила Фёдоровича. Сухим канцелярским языком, замысловатыми общими фразами. Передавая мне материал, Белозерцев поморщился, сказал: "В таком виде материал не пойдёт". И добавил: "На, обработай! Добавь своего видения и поэтического мышления". Он уже знал, что я пишу стихи.
Я с час, наверное, просидел над материалом, сделал, что смог, и отнёс машинистке, чтобы перепечатать на машинке.
Дня через два вышла газета. На второй полосе, как раз посредине, оказалась зарисовка, сделанная из доклада Длуговского.
Прочтя её. Я всуе вспомнил о Михаиле Фёдоровиче, а главное, поопасался. Как бы мне не получить разнос за свою смелость править мэтра. Если она ему не понравится.
И едва подумал об этом. Будто услышав меня, на пороге редакции вдруг увидел входящего Михаила Фёдоровича. Он сразу пошёл к подшивке газеты, за моей спиной на столе у окна.
Я испуганно вскочил, стараясь прикрыть собой свежую газету с переделанной из доклада Михаила Фёдоровича.
Но Длуговский решительно отстранил меня. Внимательно прочёл зарисовку. Вдруг спросил Белозерцева: "Кто правил?"
"Да вот Эдуард!" - не отрываясь от материала, который он готовил для газеты, буркнул он. И вновь окунулся в материал.
Длуговский перевёл взгляд на меня, и вдруг разулыбался: "Молодец Эдик! Я даже не предполагал, что ты так можешь!" Подойдя, пожал мне руку, немного погодя, прошёл в кабинет редактора, а потом ушёл.
Сразу скажу. Окрылённый его похвалой, через несколько дней я, наконец, набрался смелости, пошёл к нему, со своей поэмой о матери. Над которой уже давно работал. Казалось мне, что она удалась, и я пошёл уверенный, что получу одобрение Михаила Фёдоровича. И он вновь меня похвалит. Неожиданно, он действительно, прочтя поэму, вновь похвалив, сказав: "Это ты молодец Эдуард, что о матери, так тепло и душевно написал!" И помолчав несколько секунд, продолжил: "Но всё таки в твоей поэме маловато поэзии. Напиши лучше в прозе очерк - это у тебя лучше получается". И пошёл от меня прочь, оставив меня с открытым ртом.
В "Парус" я решился пойти лишь через месяца два, и даже не взяв с собой стихов. Решил пока поприсутствовать там вольным слушателем.
В "Парусе", на этот раз, обсуждалась повесть Василия Белозерцева о известной знаменитой орденоноске, награждённой орденом Ленина, штукатуре-маляре треста №122. Повесть я уже читал у Василия Филипповича - она мне, в общем понравилась.
Но в "Парусе", её почему-то все сразу дружно раскритиковали. Наконец Михаил Фёдорович спросил у меня. Что я думаю о повести своего руководителя промышленного отдела и наставника. Я заволновался. И неожиданно для себя ляпнул: "Мне документальные повести не нравятся. Кажется, в них нет души". "Даже так?!" - засмеялся Длуговский. А я засмущался и с опаской оглянулся на Белозерцева, вспомнив, как он всегда расхваливал меня. Говорил, что мои зарисовки - это почти готовые рассказы, с образом и героем, где сюжет до конца пронизан теплотой и чувствами.
Вспомнив тотчас об этом, я поймал себя на мысли, что предал своего наставника. А мог бы, и заступиться за своего учителя. В общем, ведь повесть мне понравилась.
Подумав так, вновь оглянулся на Белозерцева, и, встретившись с его напряжённым взглядом, понял, что он обиделся. И долго потом переживал, что сболтнул, не подумав.
А вскоре мы обсуждали в "Парусе" и повесть самого Михаила Фёдоровича "Ветры над Бией", о Гражданской войне и становлении Советской власти в Бийске. На обсуждении присутствовали гости из Барнаула - поэты и прозаики. Повесть одобрили и рекомендовали к печати в краевом издательстве.
Лишь один из гостей, вдруг, язвительно заметил Михаилу Фёдоровичу. "Михаил Фёдорович! В одной главе у тебя есть эпизод с Лениным. Будто местному богатею приснился сон, что к нему пришёл продотряд, выгреб у него из закромов всё зерно. Разозлившись, кулак схватил топор, погнался за Лениным. Убил его, распорол ему живот и набил его только что реквизированным зерном".
В заключение, гость из Барнаула вывел резюме: "Так писать о вожде и гении революции нельзя".
Повесть вскоре напечатали в Крайиздате. Но вот этого эпизода, со сном кулака, там уже не было. Длуговский сам убрал его из своего материала, учитывая мнение товарищей по перу.
Вот таким я знал и запомнил Длуговского, что сам умел сделать меткое замечание и покритиковать. Но вовремя и оценить хорошее и талантливое. И всячески помогал молодым встать на ноги и на крыло. Следуя его замечаниям и советам, я и стал прозаиком, хотя до сих пор пишу и стихи. В том для меня примером Длуговский, который был хорошим поэтом и прозаиком. То есть, считаю, что если человек в чём-то талантлив, то он талантлив также и во многом другом. Добиваются успехов только те, кто честно за что-то берутся, и делают, не жалея сил...

Эдуард Рыбкин