Линия жизни

"Здравствуй, неизвестный друг! Да милосердны будут к тебе боги, которым ты молишься.

Если ты читаешь это послание, то меня, скорее всего, уже нет среди живых. Наверное, я страдаю в царстве Келемвора, в его Чертогах Скорби. Меня зовут Нот Фаунд, и я поведаю тебе свою историю.

Родового имени у меня нет, ибо не достоин бастард носить его. Женщина, родившая меня, была эльфийкой из древнего знатного рода. Возможно, она здравствует и поныне, поэтому, дабы не компрометировать лучших представителей эльфийской аристократии, никаких имен называть не буду. Мне-то все равно, но им придется как-то жить с этим знанием. Мужчина, зачавший меня, был бродягой, вором и убийцей откуда-то с Юга. Доля его дурной крови бурлит во мне, не позволяя оставаться на одном месте слишком долго и толкая иногда на весьма гнусные дела. Это, как и многое другое, открылось во время одного из Грибных снов, о которых пойдет речь ниже.

Человека, которого я считаю своим отцом, звали Грум Большой Сугроб. Это был великий охотник из племени Белого Волка, один из лучших в Долине Ледяного Ветра. Ему я обязан всем, что знаю об охоте на четырехлапых существ и двуногих тварей. Отец давно почил в земле - настолько давно, что уже не сыщешь могилу. Но его дух, в числе многих, по-прежнему помогает мне по милости Гуэрона Уиндстрома, бога северных следопытов, которому отец молился при жизни.

Он купил меня у дварфов за десять золотых монет. Я был болезненным семилетним мальчишкой, который в скором времени должен был отправиться копать руду на шахты. Как я попал к дварфам, не помню. Все, что отложилось в мозгах - бесконечные побои и унижения. Ненависть к этим мерзким коротышкам бережно пронесена мною сквозь всю долгую жизнь. Полностью согласен с орочьей мудростью: "Встретишь дварфа - подожги ему бороду".

Первого своего дварфа я убил в возрасте двенадцати лет. То была лютая и голодная зима, и отец, дабы прокормить жен и детей, решил идти на большую дорогу, прихватив меня, к тому возрасту уже неплохо стрелявшего из лука. Нам попались дварфские купцы, которые везли телегу зерна куда-то в Долину. Благодаря хлебу, созданному из него, мы все выжили. Пожалуй, тот хлеб - самое вкусное, что я ел в своей жизни.

Первого человека я убил в пятнадцать. Он был одним из наемников, которые, наслушавшись басен о богатствах Белых Волков, многочисленным отрядом напали на наши яранги. Мы дрались, как подобает волкам, но благодаря перевесу в количестве они бы всех нас поубивали. К счастью, на помощь пришли воины племени Совы, чьи шаманы увидели приближавшуюся бойню за несколько дней до этого. В той схватке погиб мой отец, его жены и многие из тех, кого я считал своими близкими. Тогда я плакал впервые в жизни.

Белые Волки к шаманам относились равнодушно, уважением в племени пользовались охотники и воины. Совы были иными. Их Видящие были самыми могущественными на всем бескрайнем просторе Дикого Севера. Они поедали свои бледные грибы и видели особые сны - иногда прошлое, иногда будущее, иногда то, что происходит за тысячи миль, а иногда совершенно незнакомые и чуждые миры. К грибам постепенно пристрастился и я. Мне повезло обрести хорошего наставника, и я не сошел с ума сразу же после первого Грибного сна, как многие неофиты. Второе мое имя, духовное - Смеющийся Дым. Я получил его, когда во время ритуального Танца Огня хохотал, как ненормальный, невзирая на загоревшиеся одежду, бороду и волосы. На тот момент мне было восемнадцать, и в стойбище Сов я жил уже три года.

Когда пришло время уходить, Ржавый Крик, старейшина Сов, дал мне один очень мудрый и ценный совет. Он сказал: "Не старайся казаться или быть лучше или хуже, чем ты есть на самом деле. Будь самим собой, и обретешь радость. И не ухмыляйся так ехидно - я хотя и стар, пинка отвесить пока могу."

Первого эльфа я убил во время пьяной поножовщины в какой-то третьесортной корчме недалеко от границ Великой Пустоши. Мне было двадцать, и, кажется, тогда же я впервые попробовал эль. Суровый край с суровыми законами. Меня бы вздернули на первом же дереве, но я не стал ждать ловчих и ударился в бега.

Я избороздил половину Фэйруна - когда на коне, когда на верблюде, а когда и пешком, босой, с кандалами на ногах. Обычаи везде примерно одинаковы: стрела или пуля летит быстрее самого резвого бегуна. Острый нож и большой топор сильнее кулака. Кулак затыкае мудрые слова, льющиеся из разбитых губ. Правда за тем, кто попирает труп врага, и неважно, в чем заключена сила - в оружии, магии или золоте.

Что касается богов, то в них, в отличие от духов, я не верил лет до пятидесяти. Но однажды встретил одного нищего пилигрима, последователя Келемвора, разговор с которым поразил меня до глубины души. На его руках была кровь сотен загубленных существ. Но убывал он, в отличие от меня, не для самообороны или с целью грабежа, а по зову сердца, ибо таков был его обет.

Я думал, что убил его, пока не встретил опять через несколько лет в Закхаре. Он ловил в пустыне ядовитых змей, которых собирался выпустить на базаре в ближайшем городе. Брошенный им отравленный нож, причинив дикие мучения, отправил меня прямиком в Чертоги Скорби. Там я узрел бога, которому служу по сей день.

С Келемвором я встречался трижды. Трижды же он говорил, что доволен моим служением, и отправлял обратно в мир живых. Очень сомневаюсь, что это случится в четвертый раз - братья по вере говорят, такой шанс дается лишь избранным. О Пятом Возвращении есть лишь несколько туманных намеков в трудах святого Харма Стального Сердца - будто этот дар способно вместить лишь одно из воплощений нашего Господа. К сожалению, к таковым я не отношусь, хотя многие почему-то считают иначе.

Почему к сожалению? Мне без малого сто пятьдесят лет - слишком много для человека, слишком мало для эльфа. Я прожил бы еще лет триста - для полуэльфа обычный век. Жить хочется, как и в юности: неся смерть и боль по велению черного сердца, жизнь начинаешь ценить превыше всего, ибо она сладка, и может оборваться в самый неожиданный и неподходящий момент.

Открою один секрет, о котором все идущие Скорбным Путем знают, но никто ни под какими пытками не расскажет. Чтобы пребывать в радости, количество благих и нечестивых деяний должно быть равным. Убийство, даже во славу Келемвора, как не крути - хотя и незначительное, но прегрешение. Не скажу, что творил добро с неохотой или мне это противно. Возможно, сложись моя жизнь иначе, я стал бы одним из героев Невервинтера, идеальных правдоборцев без единого изъяна.

Ах, этот город... Город, в котором уживаются герои и авантюристы, рыцари и убийцы, святые девы и продажные шлюхи. Неважно, кто ты - при наличии желания работа найдется для всякого. Тем более, для охотника и следопыта, который видит и знает больше некоторых шаманов, и который без раздумий пустит в ход лук или топор. Я служил городу более тридцати лет, иногда пропадая надолго, но всегда возвращаясь вновь. Лишь здесь за всю долгую жизнь я встретил людей, которых могу назвать своими друзьями, а также сестрами и братьями. Они считали меня славным парнем. Возможно, было за что - не мне самого себя судить, тем более, я не могу этого делать непредвзято. Судить меня будет сам Келемвор, и похоже, уже очень скоро.

Всегда настает пора уходить. Я не хочу видеть, как исчезают один за другим мои близкие. Не хочу смотреть, во что превращается  старый славный город. Былые героев нет, а новых и героями-то назвать язык не поворачивается. Лишенные каких-либо понятий о чести и долге, движимые одной лишь в жизни жаждой - жаждой золота. Зачем им золото? На саване карманов не шьют...

Поэтому, оказав Неверемберу последнюю услугу, о которой вы вряд ли слышали, я решил уйти с размахом - как и подобает Лорду (да, этот титул был мне пожалован за значительный вклад в развитие военной мощи города). Для этого я пробрался в хранилище Конвента и угнал Стрекозавра - по другому назвать это творение одного из безумных служителей Гонда мне недостает фантазии. Не знаю принципа его работы, но этот летательный аппарат должен был вынести меня подальше от Фэйруна - возможно, даже в Эвермит, всегда хотел там побывать. К несчастью, за мной увязалась воздушная погоня со стрельбой из мушкетов, и Стрекозавру повредили одно из крыльев. Развернись мы в сторону материка, все бы обошлось - я бы приземлился где-нибудь, купил коня (хотя кому я вру, конечно же, украл бы) и поехал куда глаза глядят. Но сейчас подо мной - безбрежные воды океана, в дно которого упирается моя линия жизни, а летательный аппарат плавно, но неумолимо теряет высоту. У меня осталось еще полбутылки вина - самого вкусного и крепкого, которое я когда-либо пил. Дописав это послание, я запечатаю его в сосуд и отправлю странствовать по волнам. Последняя воля живого, находящегося у последней черты: передайте в Невервинтер, чтобы меня больше не искали, я действительно умер, окончательно и безвозвратно. Дабы эта просьба не оказалась пустой, прикладываю этот камушек - поверь, он стоит немало.

Я ни о чем не жалею. Моя жизнь была полной и насыщенной. Желаю, чтобы в конце твоего пути ты смог бы утверждать так же, мой дорогой неизвестный друг. Береги себя и не давай в обиду.

P.S. Что касается женщин, то достойных упоминания в моей жизни было двое. Я не принимаю в расчет разномастных шлюх, как платных, так и занимающихся этим ремеслом сугубо из-за эстетического или прочего наслаждения. Одна из них любила меня. Другую любил я. Их разделяет расстояние и время, они никогда не встречались и не слышали друг о друге. Обеих давно похоронили, но воспоминания до сих пор бередят мое старое сердце. От одной из них у меня есть дочь - не столь важно, от которой. Сейчас эта почтенная дама, эльфийка лишь на четверть, замужем за графом, у них трое детей. Мои внуки. Дедушка Нот... Хорошо, что они считают меня погибшим за правое дело - им не приходится стыдиться того, что я иногда творил."

Юноша, дочитав записку, порвал ее в клочья и выбросил за борт. Сапфир он спрятал за подкладку дублета - туда, где хранились остальные его сокровища: золотой дукат и невероятно красивая, но не представлявшая никакой ценности резная деревянная фигурка дельфина.

- Что там, Балло? - спросила сестра, которая, сидя на корме лодки, собрав пойманную рыбу, в очередной раз начала забрасывать сеть.
- Я почти ничего не понял. Там упоминаются названия мест и имена богов, о которых я в жизни не слышал.
- А кто это написал?
- Какой-то охотник. Его больше нет...