Василиса дочь нежити

 
               

        С О Ф Ь Я    К У Р Б А Т О В А




                ПРОЛОГ



Девушка крадучись прошмыгнула к бане. Постояла, прислушиваясь к стуку своего сердца, и осторожно вошла в предбанник. Быстро раздевшись, юркнула внутрь. В бане было темно, глаза заслезились от едкого запаха дыма. Баня топилась по-черному, это если печь без трубы и дым из печи идет прямо внутрь бани, прогревает стены и потолок, а потом выходит наружу через приоткрытую дверь. Когда баня хорошо натопится, угли складывают в горку подальше в печь, а топку закрывают за-слонкой. Баню проветривают и ждут, ко-гда она настоится. Первыми мыться, идут самые рьяные парильщики. Парятся долго с визгом, время от времени выскакивая и ныряя в сугроб, зимой. А летом, если рядом нет природного водоема,  ставят у двери  бочку с холодной водой и окатываются.
 Но, девушка топила баню не для того, чтобы помыться. Она выбирала время и долго ждала, чтобы ее действия никто не заметил. Затопила еще до света, пока все спят. Дрова собирала с прошлого лета. Надо было подобрать так, чтобы все поленья были из разных пород деревьев, просушивала и складывала их  на чердаке, прикрывала от дождя и снега. Каждое полено, брала с наговором и со значением для себя.
Когда глаза привыкли к темноте, де-вушка прикрыла тряпицей маленькое оконце, через которое хило пробивался свет. Обмылась, расчесала волосы и  на-мылив мочалку, начала мыть полок. По-лок состоял из двух широких досок, по-ставленных на чурбаки. Потом, села на полок и стала просить помощи у хозяина бани, для своего дела:
-Хозяин батюшко! Баньку я тебе исто-пила! До пота первого полок промыла, мылом мылила, голиком шоркала, до цвета белого от цвета черного!
Приходи, хозяин батюшко ко мне по-мытой, да навехоченной, красотой моей омороченный! – Девушка запнулась. Она перепутала слова заклинания. Бабка Фе-дора строго - настрого наказала не попу-тать слова. Надо было сказать: « Красой девичьей омороченный».  Растерявшись,  замешкалась. – Что же делать?  Может бросить все и убежать? - Но, успокоив-шись, продолжила: - Ночью сегодняшней, ровненько за полночь, буду  тебя поджидать. Чтоб открыл мне судьбу мою девичью, счастья приду попытать. - Встала, выскользнула в предбанник, быстро оделась и пошла прочь. Она облегченно вздохнула, полдела было сделано. Теперь, надо дождаться полночи и вернуться в баню с зеркалом и огарочком церковной свечки, с которой стояла заутреню. Днем и то страшно по такому делу в бане нахо-диться, а ночью и вовсе жутко. До вечера мучили сомнения, что неправильно сказала заклинание. Ведь помнила все слова, но как-то сами собой, вылетели совсем другие. Слишком долго она готовилась, и отменить гадание уже не могла.
В полночь, тихонько прошла к бане, разделась и на ощупь, вошла.  Положила на полок зеркало и зажгла свечку. Поста-вила зеркало на полке, оперев о стену, и налила в лохань воду до краев.
Установила зеркало так, чтобы ее отражение в зеркале, отражалось в лохани с водой. Стоять в полу-наклон было неудобно, но она начала читать приглашение хозяина бани на свидание:
-Я пришла к тебе не спеша, не вдруг, ты иди ко мне разлюбезный друг. Вся душа истомилась, измаялась, ожидать тебя я отчаялась. Появись, покажись друг суженый, с кем я стану женою мужненой.-
У девушки затекла спина от напряжения и она, слегка разогнувшись, потерла спину рукой. Когда же вновь наклонилась, чтобы продолжить приглашение, то отражение в воде замутилось, и она увидела большие, на половину лица глаза, со странными зрачками поперек, как у кошки. Испугав-шись, девушка отпрянула от лохани и потеряла сознание.
Шелест листьев и чьи-то легкие шаги насторожили собаку. Она залаяла спросонок, кинулась в сторону звука, но вдруг резко остановилась. Шерсть на загривке встала дыбом, а хвост сам по себе загнулся под живот. Собака села и завыла от бессилия, досады и страха. Ве-ковые ели, окружавшие поселение, хранили равнодушное молчание, а неполная луна, заметившая скользнувшую тень между деревьев, спряталась за тучи.
Девушка очнулась от нестерпимой боли внизу живота, закричала дико, по-звериному. И увидев над собой серое, глазастое лицо и трехпалую руку, снова впала в беспамятство.
Наутро все поселение гудело:-  Про-пала Дуняшка Ковылева!-
 Дома была до ночи, и не видал ни кто, чтоб выходила. Обошли все окрестности - как в воду канула! В тайге, люди часто пропадали, а чтобы прямо из дома, такого еще не было. Старуха Федора, тыча костлявыми пальцами в небо, пророчила: - Погодите, то ли еще будет! Света конец! Антихрист пришел! Антихрист!



               




                Часть первая
            
                В А С И Л И С А 
 
                1

     Она всегда отличалась от других в поселении. В детстве, слишком разумны-ми суждениями, в юности красотой и ста-тью, в замужестве кротостью и растороп-ностью. И имя чудное – Василиса. Но не любили ее люди. То ли завидовали, то ли боялись. Было в ней что-то непонятное, а что именно, ни кто разгадать не мог. Вроде, без хитрости и лукавства, растет на виду у всех. А как посмотрит - душа замирает, будто в самую суть человеческую посмотрела. Пройдет мимо, голова сама по себе повернется, что б ей в след  посмотреть. Если слово скажет, то и добавлять ничего не надо, все ясно и понятно, а главное - вовремя. Будто бы своя девка, таежная, а порода другая. Само ее появление в поселении было событием странным.
   Поговаривали охотники, что у Прошки Косова, с дальней заимки, девчушка жи-вет. Не то из города он ее привез, не то с прииска какого или вовсе в тайге нашел. Никто толком и не интересовался, живет и живет себе.
 Прошкиной жизнью интересоваться - себе дороже! Человек он загадочный и непонятный. Если скажет что, как топором отрубит, а если рассказывать что-нибудь начнет, то и не поймешь, то ли правду говорит или насмехается. Его истории  про тайгу, про жизнь, всегда интересные и всегда новые.  Над его рассказами надо было подумать, мудреные были рассказы, да еще и с намеком для слушателей. Всех, с кем встречался,  по имени отчеству называл, или по прозвищу. Никогда не знаешь, куда клонит его рассказ. Он про всех знал самое тайное. В разговоре хоть и вскользь, всегда за живое заденет. А ведь у каждого есть, что таить, чего людям на посмешище выставлять не хочется. Дело  старательское большими тайнами, да сек-ретами покрыто. Золотишко люди искать ходили сторожась друг против дружки, а мыть и того серьезнее. Все ночью, с молитовкой, да с заговорами против силы нечистой, завистников, да лихих людей.

На семи горах, на Сионских,
Стоит, велик столп каменный.
На том столпе каменном,
Лежит, книга запечатана,
Желтым замком заперта,
Золотым ключом замкнута.
На семи горах Сионских,
На столп тот каменный,

                Положил ту книгу запечатану,
Железным замком заперту,
Золотым ключом замкнуту,
Сам мудрец царь Соломон.
Я премудрому царю поклонюся,
Его словом вооружуся,
В книге той о поклажах земных спрошу,
С благословением на рытву отправ-люся.
Подажь, Боже мне рабу твою,
Приставников злых от поклажи отогнати,
Злато из земли на добрые дела взяти.
Сиротам малым на утешение,
Божьих храмов на построение,
Всей нищей братии на разделение,
А мне рабу Божию, на чесну торговлю купеческую.

  Уходили из дома так, чтоб только к рассвету на место пробраться. А  мало ли секретов по семьям кроется, да по родне. Вот и обходили  Прошку  стороной, побаивались.
    Жили они с девчушкой и никому до них дела не было. Он ее и охотиться научал, и рыбу где можно острогой брать, а где  мордушкой или сеткой.  По травам, что для человека пользу имеют, равных ему в округе и не было. Молодые и старые, все к нему за травами обращались. Кто от какой болезни страдал, на все хвори у него травка припасена была. Только одна неудоба, что по каждой болячке на заимку не набегаешься. Вот Прошка и приходил сам в поселение, травы приносил. А обратно с порохом, да с солью или еще с какими надобностями. Людям ни в чем, по беде какой, не отказывал, но об-ращались к нему, только когда шипко припрет, что уж и деваться некуда. Ежели совсем зубами морду разворотит или  спину от надсады или простуды наперекос поведет, или еще что.
 Всему понемногу и девчонку учил, что ей по памяти, да по возрасту подходило. До заимки тайгой  верст около двадцати от поселения Смокотино, летом не всякий пойдет, а зимой и вовсе не разбежится. А ему, Прошке то, хоть бы что, зимой и ле-том ходил. По любой погоде, еже ли ска-жет, что придет, то всегда в срок и объя-вится. Потому люди говорили про Прошку, будто он, с нечистой силой знается. Не боялся ни волка, ни медведя, ни тигра, если когда тот забредал по ошибке. Не верить ему, тоже нельзя было, не был он в обмане  уличен ни разу, но и в рассказы чудные, с трудом поверить можно. Кто и верил, а кто рукой махнет, пусть мол трепится.

               
                2

 
 Зашли как-то на заимку охотники по зиме, а Прошка уже помер будто. Помер, не помер, а ушел в тайгу и не вернулся. Вот девчушку и привезли в дом Егора Крымова, по хозяйству помогать. Ребятенков в их семье ни кто не считал, а оно когда много, так и незаметно, что одним больше стало. Крымовы, семья видная на поселке была. Одной родни по Томской стороне полным - полно. Да и так, охотники и старатели в роду Крымовых не из последних все были, потому и богаче других считались.
 Василисе тогда лет к тринадцати бы-ло, ясно, что в работницы брали, а не из сочувствия. Сперву- наперву жалели все бабы Василису, куда такую прорву обстирай, да обшей. Света белого девчонка не видала, от работы и головы не подымешь. А она ничего, веселая всегда, ни жалоб от нее, ни упреков каких. Через год - другой уж и оформилась она вся и парни из других  селений, будто по делам заездили.  А невест и без нее хватало, не знали, куда бы своих сбагрить. Коситься начали селяне, да и небылицы всякие про Василису плести от зависти. Девок перестарков не брал ни кто, так ежели, вдовец, какой. Вот и заненавидели девки. Шепотки пошли по поселению:
- Прошка  ее всему научил, охмурить и загубить любого сможет. Не зря видно на дальней  заимке сидела, все умеет!
 Даже чтобы и побить Василису сгова-ривались, да не срослось что-то. Толи не укараулили, толи не вышла она, когда ждали. Из парней, не привечала она никого, но и гонору многого не показывала. А дело уже и до поножовщины доходило. По тайге без ружья, да без ножа доброго немного находишь, вот парни из ревности и начали друг дружку сторожить. Не до смертоубийства конечно, но пострелива-ли. Больше для острастки, видимо.
 Еще год-другой так оно и было. Что там парни и мужики, будто умом трону-лись, заезжали хоть бы глазком глянуть, а потом  уж и совсем будто, голову теряли. Что где ни разговоры, то все про Василису и были. Таежники народ су-ровый, им хоть приласкать, хоть убить -  ничего не стоит. Заподумывали в поселении, что с девкой- то делать? Ведь сдуру и убить могут, не мне мол - так и никому. Но она, это дело смекнула, окрутилась в один день со старшим Егоровым сынком - Васяткой Крымовым и в Приисково в церквушку заехали. Вобщем, все чин по чину скумекала и похвасталась кому надо, и поплакалась тому, кто хотел. Чтобы весть о том, что замуж она вышла, по округе разлете-лась. Так по тому и вышло. В тайге-то, хоть и даль дальняя, а новости мигом разлетаются по всей округе. Если кто к чему интерес имеет, так принепременно услышит и узнает, то, что ему надобно.
 Только свадебку, зажали молодые от

                народа. По причине того, что мать у же-ниха, будто бы, плохая совсем была, со дня на день ждали, как бы ни престави-лась.
 Народ  по этому делу, шибко ушлый. Была б причина, а погулять, хошь за чу-жое,  хошь за свое  завсегда рады. Ходили поднавеливались на свадьбу, а молодые - ни в какую. Свадьбы без драки не бывает, а в драке все может приключиться. Селяне махнули рукой, да и загуляли. С неделю поселение не просыхало, все под окнами у молодых частушками строчили, насилу угомо-нились.
 А Васятко, потому как старшим в се-мье из детей был, по дому все делать мог. И детишек обстирать и еду сварить, матери помогал, пока сиротку не взяли. Потом уж и в силу вошел, и старательное дело отец показал, и охоту справно умел. Без добычи из тайги не приходил. В народе уже тогда говорили – сама Василиса и в мужья себе Василия выбрала, неспроста видно живет. Спроста – неспроста, говорить что-то надо, вот и судачили. Другие и не хуже Василия, сватать приходили, да и вовсе лучше, только разве Крымовы такую ра-ботницу из рук выпустят.
 Детишками они не разжились понача-лу, Егоровых еще не переняньчить было. Сама Лизавета,  жена Егорова, Васят-кина-то мать, хоть по здоровью не из первых была, да и не ходила последние годы, обезножила, но ребят каждый год приносила справно, то по одному, а то и по двоих. Хоть и помирали кой-какие, но и в живых  еще оставалось.
 А в тот год, как свои детишки у Васи-лисы с Василием родились, Васятко в тайге и сгинул. Ходили тогда, искали его и по заимкам спрашивали, и по тропам охотничьим, да только ни ружья, ни при-знаков каких, ни разговоров, что видел кто, так и не нашли. Пождали до осени и решили, что на болоте в тайге на гиблое место попал. Или люди лихие за Василису отомстили. Хоть и брало многих сомнение, чтобы Васятко, да кому-то поддался в тайге? Ни в жисть! Он с измальства все перекосы на таежных тропах знал. Да и зверя никакого не боялся. Это если сторожил кто-то, да и загубил нацелено. В тот же год и мать Васяткина отошла.

                3

 В жизни Василисы, без мужа, да без свекрови, мало что изменилось. Так и тя-нулась она на ребят, да на хлопоты по дому. Некогда было печаль-тоску разводить. Хотела она от Егора отделиться, уйти с детьми, да куда пойдешь? Детей Егоровых на кого бросишь? Вот и осталась горе мыкать. Егор попил после похорон, но как-то быстро утешился. Дома и не был почти, все в тайге. Зайдет на пару дней, в бане отпарится, отоспится и опять уходит. Будто дом для него в тягость и разговоры с людьми дело ненужное. Если кто и зайдет, что спросить, так потом и пожалеет. Лучше б не заходил. Глаза у Егора злые и красные, как у зверя. Раньше такого за ним не замечал никто. Поздней осенью по новому снегу, жену себе привез с какой-то заимки. Вдову казаха старателя, Катерину. Женщину смирную и работящую. Своих  деток у нее никогда не было, вот и пошла за Егора, что бы хоть душа около чужого выводка отогрелась. А у него-то видно, другая задумка была.

                От людей, чтоб срамных слов за него с Василисой не глаголили. Как праздник или еще какая выпивка, так и начинается канитель про Василису да Егора. Все выспрашивают да выпытывают, да догадки строят, кто чего спьяну сболтнет.  Егор еще в соку был, одному с такой оравой детей, да еще с насмешками от людей, горьковато пришлось бы, а так, все и ладно вроде. Из своих,  поселенских, за него вряд ли кто бы пошел. Были дуры, но не до такой степени, что б такое ярмо на себя надеть.
   Егор мужик статный, и охотник, и старатель, но, когда выпивши, страшным становился и злым без предела. Покалечить мог за милую душу, ни родного, ни чужого не признавал. За жену покойную, на него крепко люди грешили, что будто он ее до калечества добил. Только одну Василису по пьяному  мытарству и слушался. Глянет на него Василиса, поведет бровью, у него и злость, и спесь вся пропадает.
   Лизавета, только при Василисе и вздохнула маленько, не бил он ее при Василисе. Да уже поздновато было.  Так и преставилась сердешная, с обидой в душе на мужа.
  Все бы неплохо складывалось, да только  начали таежники, к Василисе в женихи, да в мужья подкатываться. А у Егора, злоба злобная, на все эти сватовства обнаружилась. Всех гнал, да и дебоширил не в меру. И сам, при новой жене,  Василисе начал всякие знаки внимания уделять. Ни людей не стыдился, ни родню не слушал. То, из Томска бусы ей привезет в подарок, то, из лучших самоцветных камушков шкатулочку поддадонит, то соболя королевского подбросит. Как коршун подле нее кружит. А она только насмеха-ется:               
    - Что мне бусы твои стеклянные? Красоты у меня и своей хватает. А по шкатулкам мне и раскладывать нечего, только то, что из-под твоих детишек остается! Соболей я и сама себе добыть могу, еже ли понадобятся, а вот за то, что твоих ребят поднимаю, надо низкий поклон в ноги бить, а не срамоту предла-гать! 
Так потом и вовсе невтерпеж стало Егору. Как шишкование  закончилось, сдали орех кедровый, да золотишко, кто понастарался. В заготконторе деньжищи пополучали, по правилам и гулянка началась. Водка бочонками на дворах стояла. Заходи, пей, кто сколько сможет. Таежники народ не жадный, коли гуляют, так всем поселением. Вот и пили кто до одури, кто до отключки, а кто и вовсе до конца.
   Вот тогда, Егор, Василисе шкуру медвежью под ноги и бросил. Будто бы, сам медведицу положил, еще по прошлой осени, а как шкуру выделал, ей и принес. Легкая шкура да блестящая, глаза бы так в ней и утонули! Охотники только руками развели. Не было такой медведицы во всей окружной тайге. Все диву давались, а сказать было нечего.
   В этот самый день беда с Егором и приключилась. По суете всеобщего гулянья зашли к Егору в дом, а он сидит в сенях, глаза навыкат, штанов на нем нет и от пояса до самых кончиков пальцев ног – синий, да распухший. Стали пытать, что да как? А он только и смог сказать:
 - Василиса…
Хватились, а ее и след простыл.  По-ждали, покумекали, поискали. Исчезла она из поселения. Ни шкуры дареной, ни Василисы, нигде не обнаружили. Ружья Егорова и запаса пороха тоже в доме не оказалось. Ребятенки только руками развели и молчок. Не знаем, мол, ничего.

                Всяко, тогда людишки-то думали, и что порчу навела Василиса по злобе на Егора, и что пришибло его, когда за брагой на печь полез. Да только зачем за брагой на печь лезть, когда водки не перепить было! И что с перепоя, на него немочь черная навалилась.  Но, ни кто в своих догадках уверен не был.

                4               

В доме Егора Крымова, всегда была суета. То, что-то не поделит между собой его многочисленное семейство, то родня наприезжает из Томска, а то просто соседи соберутся для обсуждения каких-либо жизненно важных вопросов. Что бы ни случилось в поселении - сбор всегда у Егора. Так уж повелось исстари. Еще у деда его всегда собирались поселяне. И теплее у него будто бы и разговоры вести можно запросто. А если свадьба там или того хуже, похороны, то начиналось всегда в своем доме, а заканчивалось обычно, в Егоровом.
 На то время дом Егора затих. Разговоры только шепотом. И детишек не видать и не слыхать, все на холодной половине дома, не до визга и игр. Соседи придут молчком посмотрят,  да и назад, восвояси. И он молчит, не выпуская из рук ковша с брагой. Допивает, черпает снова из кадушки, время от времени впадая в тяжелую потную дрему.  Лица, появляющиеся в поле его зрения, кажутся одним незнакомым, назойливым лицом. Нет мыслей и нет желания их думать. Рыжая с проседью борода похожа на мышиное гнездо. В ней застряли  остатки пищи, перья и прочий мусор. Все это обильно залито брагой. Что-то присохло, что-то размокло,  что-то прокисло, но все крепко сидит в густых и рыжих кудрях бороды. Белая холщевая рубаха с закатанными по локоть рукавами, чудно топорщится на сгибах, жесткая и пожелтевшая от пота. Нижняя половина туловища не удостоена никакой одеждой. Добро, что рубаха почти до колен, сзади вид,  в общем-то, вполне пристойный. Со стороны же лица, заходить опасно и крайне не желательно. Страх, не давал Егору протрезветь и боль, не давала ему забыться. Из святого угла, строго и осуждающе,  смотрел на него лик Иисуса. Но Егор и в добром-то здравии редко когда перекрестится, а в такой немочи и вовсе все позабыл. Вечерами, по закопченным стенам бродят неясные тени, раздаются непонятные шорохи, но они не привлекают внимания Егора, его будто нет в этом мире. Сознание самого себя живет где-то внутри, боясь даже выглянуть наружу.

                5

Так и сидел Егор, хорошо хоть браги кадку подкатили к нему, да ковш дали. Сперва водки хотели, но побоялись, что сгореть может. Больше  ничем помочь и не могли. Вся нижина  у него распухла. И тронуть нельзя было - зашибить мог. Ходили, глядели на него, как на невидаль, какую. Даже из Томска профессора привозили. Профессор очками посверкал, платочком нос и рот прикрыл, сказал что-то,  не то по на-учному, не то по матерному, так и не по-нял ни кто. Уехал, зря только деньги на него стравили.
У жены поспрашивали, как, да чего? А она  ни слова. Не видела, мол, не знаю ничего. К родне уезжала, будто. А какая у нее родня? Казах ее привез из казахии, украл будто бы, что ли. Никого из родни у нее тут и не было.
Пошушукали бабы по завалинкам, да и затихли. Что мозолить одно и  то же, больше уж и придумывать нечего было. Призабыли до поры.

                6
                Василиса шла по тайге спокойно, по-домашнему, будто по горнице проходила. Ни ветка под ногой не хрустнет, ни сучек за рукав не зацепится. Принимала ее тайга как родное свое дитя. Знала Василиса, что не предаст ее родная стихия и накормит, и напоит, и оденет, и от непогоды укроет. Как выжить в тайге, она с малых лет знала, дедова наука, а детский ум цепкий, что схватит, то уж запомнит на всю жизнь.
 За годы прожитые в поселении, не нашла она у людей ни любви, ни сочувствия. А может быть и не искала? Жила до поры до времени, пока в силу не вошла? Не жалела она, ни того, что покинула, ни о том, что сотворила.
 Сама не ведала, по каким приметоч-кам и тропиночкам, а к заимке дедовой все-таки вышла. С тех пор как увезли ее охотники,  больше туда наверно, ни кто и не захаживал. Заимка дальняя, ни по какому пути близко не стоит, вот и за-были люди. Старики, что деда знали, по-мерли давно. Сам Прошка, всегда на  большие года тянул, даже и лет своих не помнил. Может и помнил, да никому сказать не хотел. А как пропал,  заимку, вместе с ним из амбарных книг и вычеркнули. Не сдает ни пушнины, ни ореха, ни живицы, ни золота, зачем строку зря держать?

   Избушка обветшала, вросла в землю по самые оконца, но для Василисы она казалась, самым родным приютом. Здесь прошло ее детство, и другого дома и другой крыши над головой не желала ее душа. Сколько бы лет не прошло в поселении, там она всегда была гостьей, а домом для нее  оставалась эта лесная, всеми забытая избушка. Каждую ночь, во сне, она возвращалась сюда, в родной уголок для ее сердца. Помнила каждую мелочь, каждую щель в полу, каждую тряпочку, с которой играла.


                Жердь убрала, подпиравшую дверь, рва-нула на себя ручку и будто вздох услышала, будто ждали ее тут все эти годы. Повела глазами по родным стенам и тепло стало в груди. На столе солонка стоит, тряпицей прикрытая, крупа в мешочке на полке, спичек коробок, береста для растопки, охапка дров. Все на месте, только кисета Егорова на столе не лежит, да половица в углу выворочена. Видно гости все-таки были, самородки искали. Про деда то всякое говорили, да и у нее не раз спрашивали, не прятал ли деда камушков каких? Да не нашли ничего, видимо. Не для того дед такую долгую жизнь прожил, чтобы за просто так, кому непопадя свои сокровища оставить. Улыбнулась легко и радостно. Присела на корточки перед ле-жанкой, достала из-под нее, ящичек дедов заветный и положила туда шкуру, что будто Егоров подарочек. Прилегла на лежанку и засыпая, подумала:
 - А запах все равно остался, родной, незабываемый.
Ночью проснулась от неясного шороха, прислушалась - тишина. Снова шорох в углу и шепоток детский:
-Ты гля, Вашилишка пожаловала! Ну, хоть теперь ш хожайкой жить будем, а то уж и одичали мы тут. – Опять в углу за-шуршало.
-Че ты радуешша, дед придет на жагнобу выставит, тогда пошмотрю как вешело штанет! Хи-хи. – Василиса не удивилась, эти домашние жители ее всегда радовали своим присутствием, никогда не пугали и не пакостили ей. Деда их в строгости держал, иногда и баловал чуток. Нежить домашняя, домовята.      
Придремала, опять звук какой-то, не то скрип, не то визг. Поднялась, зажгла  лучину и подошла к двери. Дверь захо-дила ходуном, кто-то скреб когтями по доскам двери. Не забоялась, открыла, и тут же с визгом и воем, в ноги ей бросился Байкал. Пес  трехлеток,  кото-рый, за хозяйкой по следу нашел заимку.
-Ну что, Байкалушко, нашел-таки ме-ня? Да и ладно, вдвоем-то веселее будет. Покормить тебя, правда, нечем, но терпи до света, на охоту пойдем!-
Василиса погладила пса по морде, при слове « охота», пес заелозился по полу,  выражая свой восторг, громко гавкнул.
До рассвета так и не уснула. Едва за-брезжило, встала и пошла, осматривать свои владения. И крышу до зимы надо бы подправить, и скрадок для дичи совсем завалился . Дел хватит. Надо ж еще и на зиму заготовки сделать. Присела на пень, где деда любил сидеть, да и задумалась. Тут в бок ее кто-то толкает, повернулась, а это Байкал. Утку на болоте поймал, придушил маленько и Василисе принес, на, мол, готовь что-нибудь. А сам снова в бега. Аж дрожит весь от охотничьего азарта.
- Ну, вот и охота отменяется!- Через полчаса уже вкусно пахло варевом. Для Василисы домашние дела, только в ра-дость. То, чего не делала много лет, руки помнили и исполняли так, будто бы толь-ко вчера она покинула заимку, а сегодня назад воротилась. Попила только от-вару, а мясо отдала Байкалу. За утро, он восемь уток  принес. Заработал себе плотный, мясной обед. Птицу отеребила, выпотрошила, промыла в ручье, да на ветер подсушиться подвесила. Пока другие дела делала, уже и утки проветрились,

                посолив крепко, придавила камнем в ка-душечке - пусть просолятся.
 Так с неделю еще по хозяйству управ-лялась, а Байкал все охотился. Утка жир-ная к осени, нагулял молодняк и мясца, и жиру, к перелету готовится.
Но ночами  тревожно стало. Ходит во-круг избушки медведь, да ревет тоскливо и горестно. Байкал прижмется к Васи-лисе и не лает, сидит тихо и слушает, будто понимает, о чем зверь сокрушается.
А тут и по тайге уже пора пришла походить, орехи, грибы припасти, ягоды насушить. Готовилась с вечера, патроны проверила, ружьишко почистила, прилегла. Заснуть не успела еще, слышит, зарычал Байкал, да к ней поближе  подползает.
- Не хозяин ли тайги вернулся? - Поду-мала Василиса. Смотрит, а в углу на ска-меечке тень неясная, свет от луны освещает, но не разобрать очертания.
-Ты, Василисушка поутру на Чулым сходи, там тебе дело будет.- Голос деда звучал ясно.
-А что за дело-то деда?- говорит Васи-лиса, а своего голоса не узнает.
-На место придешь там и разберешься.
 Пес заскулил, но остался лежать у Васи-лисиных ног. Тень в углу растаяла. Мо-жет, ее и не было, показалось спросонок.
- Почудилось или нет, а на Чулым надо идти. По дороге малины наберу, еще и насушить успею до заморозков.
На рассвете были уже в пути. До Чулыма путь неблизкий, но до вечера рассчитывала вернуться. Дошли без приключений, малина еще сидела на ветках, но какая уж и подсохшая стала. Пособирала  совсем  чуток, с краю, а дальше всю медведь повысосал, одни шкурочки с семенами на ветках. Спустилась к воде, попить да умыться. На этом месте деда ее плавать научил, а когда рыба на нерест шла, всегда они тут ее и брали. Вспомнилось Василисе, как дед приводил ее сюда, с хозяйкой реки знакомиться. Одеться велел понаряднее, в косы жемчуга, да монетки вплести. Пришли вечером, да тут у костра и ноче-вали. А на заре, поднялись на крутояр повыше и ждали. Стояли долго, пока посередь реки рябь не пошла. Дед сразу на колени встал, а Василисе стоять велел, как стояла. Сердечко тогда стучало, выпрыгнуть было готово от

                волнения и страха. Потом, середина ре-ки, будто вспять потекла. У берегов вода в одну сторону течет, а серединой в другую сторону движется, и засверкала вся эта река в реке, всеми цветами радуги. Вдали, стала подниматься вода из середки, идет все ближе и становится все выше, и больше, потом  образовалась из воды сама хозяйка Чулыма. Высотой выше леса, а платье на ней и вся сама водою струится, да на солнечном восходе переливается. Глядит Василиса, глаз оторвать не может от такой красоты, ни страха, ни волнения уже нет. Идет хозяйка Чулыма посередине реки, против течения и не понять сон это или явь. Остановилась напротив крутояра, где Василиса с дедом стояли. Заговорила с дедом, будто ручей зажурчал.
Слышит Василиса весь их разговор, а понять о чем говорят, не может. Будто в одно ухо залетают, а в другое вылетают все слова, а в голове не задерживаются. Удивилась Василиса, как же это так бывает, что слышишь, и слова понятные все, а понять ничего не можешь. Долго они так беседовали или скоро, Василиса не знала, время, как будто, остановилось, и замерло все вокруг. Потом, наклонилась хозяйка реки, и лицо ее прямо напротив Василисы стало, большое, во весь Василисин рост. Посмотрела внимательно. А Василиса только диву дается, как это в ней во всей, вода движется и не растекается. Улыбну-лась ей хозяйка реки и пошла дальше.
 Дед стоял на коленях, пока она не скрылась за поворотом, но еще долго было видно из-за леса ее голову, всю в солнечном сиянии и радужных брызгах. Василиса смотрела и радовалась. Сама хозяйка Чулыма, ее,  простую девчонку заприметила!
 Деда всякие чудеса про хозяйку реки рассказывал и как одарить она щедро может, и наказать жестоко, и безжалостно. Но рассказывал это все, шепоточком, да следил при рассказе, чтобы воды в доме на ту пору, не было. Она везде все знает, слышит и видит, где хоть капля воды находится. И образоваться может, хоть из реки, хоть из ковшика с водой, это если знает в лицо человека. Опасная это дружба, когда ее не чтишь, и полезная когда от чистого сердца, да с открытой душой свое место в этой дружбе знаешь. Василиса будто бы взрослее стала, после встречи с хозяйкой реки. Почувствовала внутри себя, какую-то ответственность, за эту встречу. Сколько дедушка готовил ее, да сколько сил положил, чтобы она состоялась. Значит важно это для жизни Василисы и для деда тоже важно, чтобы они встретились. Василиса посмотрела на деда, лицо у него было серое, как неживое вовсе. Не любила она, когда у деда такое лицо становилось, сразу хотелось заплакать. Дед молчал, будто бы задумавшись. Василиса не прерывала его молчания. Потом вдруг почувст-вовала у себя в руках что-то. Глянула, а ладошки полны жемчуга! Жемчуг разноцветный, отборный весь одна жемчужина к одной!
                12    




- Деда! Смотри, чем меня хозяйка реки одарила!-
Василиса бросилась к деду, но он мол-чал, будто не слышал ее крика. Василиса остановилась и замолкла. Нельзя беспокоить деда, если он молчит, забылась от радости. Спустилась к костру, села и стала перебирать жемчуг. Любоваться каждым зернышком. Вскоре и дед подошел, погладил по голове, не поругал за ее несдержанность.
-  Понравилась ты ей, если еще уви-дишься, ничего у нее не проси! Все чего надо, она сама даст. Попросишь чего – навек обидится и никогда больше не появится.  –
Василиса посмотрела на реку, вода посе-редине текла вспять, а в ней плескалась, играла рыба. Таких огромных рыбин Василиса еще не видела. Думала, что и не бывает такой крупной рыбы, в Чулыме.
 А по весне, когда лед на Чулыме тро-нется, такая мощь и сила в этой реке! Грохот стоит – слышно за несколько верст, льдины друг на дружку наворачи-ваются,  такая силища -  дух захватывает! Берег тут покатый, потом, до середины лета, оставшиеся от паводка льдины, лежат на берегу и постепенно тают.  Когда летом, приловишь много рыбы, так хранится на льдине. Не портится. Легко вспоминать,  хоть и дав-но это было!

                6

 Берег меленькой травкой поросший, самое место для отдыха. Пока умылась, да по сторонам огляделась, узнавая знакомые места. Из-за поворота лодка выплывает, прямо посередине реки.
- Пустая? Никого в лодке не видно
Василиса выше на берег поднялась, чтоб  лодку с высоты разглядеть. Груженая, просела в воду лодка. Разделась быстро и вплавь догнала, потянула к берегу за привязь. Байкал заскулил с воем на бе-регу, но в воду за Василисой не пошел. Не сразу почуяла, но пока до берега тянула, поняла, что запах от лодки тяже-лый идет. А как на мель вышла, так и ужаснулась, зачем в воду полезла? И плыла бы она дальше эта лодка! Тела там раздутые,  да гнусом изъеденные,  друг на дружку  сваленные. А оттолкнуть лодку от себя не смогла. Под-тянула ближе к берегу. Перевернула верхнего мужика - лицо все избито, не узнать. Свалила в воду. Второго и смотреть не стала. Навалилась на край лодки, чтоб легче вытаскивать было, тут третий и застонал. 

                Отпихнула от берега оба труппа, а лодку снова наклонила, чтоб вода зачерпну-лась, притопила лодку и  потянула тело за руку по воде к берегу. На  мелководье обмыла  раны. Но мужчина не подавал больше никаких признаков жизни. Но жизнь в нем еще теплилась, это чувство-валось только душой, глаза видели, что мертв.
-Что ж мне с тобой делать? Не бросить же? - Думала Василиса, пытаясь влить  воды в рот мужчины, но вода скатыва-лась со спекшихся разбитых губ. По виду трупов, не понять, сколько дней и ночей плыла эта лодка, но ясно, что не день, а может и не два.
Слышала она от людей, что так с вора-ми, да убийцами расправлялись. Закон-Тайга. Но кто знает, могло и наоборот случиться. Затащила на берег, гнус и ко-мар тут же облепил тело. Значит, живой. Прикрыла ветками, нашла две валежины покрепче, связала их, как смогла, затащила безжизненное тело на сооруженную волокушу. Байкал  наблюдал за ее действиями. Путался под ногами, попискивал вопросительно.
 Достала узелок с мясом, баклажку с во-дой, попыталась из баклажки налить воды в рот мужчине, вроде как прошло немножко, остальная  вода  полилась назад. Поела, отдала остатки Байкалу и, взявшись за концы валежин, потянула в сторону дома.
Путь домой оказался длиннее и труд-нее. Болели плечи и руки, все тело отказывалось двигаться, но надо было идти дальше и тащить на себе, эту чужую, совсем незнакомую жизнь. Байкал  хватал зубами ее за подол и тоже тащил вперед, всем видом показывая, как он хочет помочь. Потом бросал и убегал далеко, треща ветками по тайге и изредка взлаивая.
Василисе казалось, что путь ее бесконечен, пот заливал лицо, мошка залепляла глаза, ветки и сучки цеплялись за одежду. Обессиленная, Василиса  ложилась  рядом с волокушей и лежала так, пока Байкал не начинал лизать ей лицо и руки, тянул за рукав сильно и на-стойчиво. Поднималась и  тащила все дальше от реки с каждым шагом все бли-же к дому.
- Надо развести костер и заварить чай из трав и кореньев. Иначе я его и не дотащу живым.-
Думала Василиса, присматривая место. Как назло, подходящего места не попадалось, и она шла, сбивая в кровь руки о шершавые валежины. Порой казалось, что позади ее кто-то вздыхает, но оглянувшись назад, она видела только бесчувственное тело.
 На небольшой полянке остановилась. Осмотрела мужчину, собрала сушняка разожгла небольшой костерок.  Приставила котелок к огню и пошла за травами. Нашла все быстро, даже чагу с березы сбила для навара, когда же подошла к месту стоянки, все посыпалось у нее из рук. Над  телом мужчины стояла медведица.  Свесив нижнюю губу, она, обнюхивая ему грудь, ворчала довольно и насторо-женно. Рыжие подпалины на боках зверя, ходили ходуном от  глубокого дыхания.
Медведи по осени не опасны. Они иг-рают, валяются, едят грибы и ягоду, ловят рыбу, но больше ради забавы, чем для еды. Запасают впрок, заваливая ветками добычу. Вдруг медведица начала подпрыгивать передними ногами, все выше и выше,  будто исполняя какой-то танец. 

               
Василиса поняла, что она сейчас прыг-нет обеими лапами мужчине на грудь, чтобы раздавить своим весом, грудную клетку жертвы. Ружье висит  на сучке, недалеко от костра, только незаметно к нему не подойти, да и времени нет. Кинулась вперед и встала  напротив:
 - Пошла отсюда!- Василиса вытянула руки вперед, как бы заслоняясь от зверя и в то же время, прогоняя его.
Медведица встала на задние лапы и по-шла на нее, пропуская между ног тело мужчины. Василиса неожиданно для себя, уперлась спиной в дерево. Медведица подняла  лапы, чтобы обрушить их на голову женщине.
Огромные когти торчали как лезвия ножей, готовые растерзать живую плоть. Но вытянув морду, вдруг стала  нюхать ей лицо, грудь, обдавая  горячим  дыханием.  И отступив назад, опустилась на четыре лапы, не спеша направилась  прочь, низко опустив голову, будто бы ища что-то под ногами. Скрывшись за деревьями, заорала громко и тоскливо, словно жалуясь на свою судьбу. Василиса так и замерла у дерева, все поплыло у нее перед глазами. Придя в себя, осмотрела мужчину. Нет, не тронула его медведица, не успела.
 Вода в котелке почти выкипела, при-шлось добавить. Собрала брошенную траву и начала готовить отвар. Остудив, осторожно с ладони вливала в рот мужчины живительный отвар, попила сама. Потом,  потащила  дальше. Ссадины на руках отозвались нестерпимой ноющей болью. Она остановилась и приложила к рукам боль-шие листья красноватой сочной травы. Боль будто бы притупилась. Байкал ку-да-то пропал. Она посвистела, но он не отозвался. Каждый шаг уже давался с трудом, будто ноша удвоилась в весе, а путь казался бесконечно длинным, болели содранные руки и оттянутые но-шей плечи.
Темнело,  надо было устраиваться на ночлег. Не выбирая места, Василиса остановилась у большого дерева, наломала ельника, устроила из него постель, собрала  хвороста. Проверила ружье. Попила приготовленный заново отвар и снова по капельке с ладони, постаралась напоить мужчину. Он не приходил в сознание, но приложив ухо к  его груди, она ясно услышала стук сердца.               

                7

 Егор Василису полюбил от всей таеж-ной души, еще когда пришли они на заимку, к Прошке  Косому, чтобы  про оленей расспросить. Следов было много по тайге, и олень не наш был, пришлый. У нашего оленя  след пошире бывает.  А вот далеко ли ушли олени, неведомо. Мимо заимки проходили по следу, да и решили зайти за советом. Прошка все таежные дела знал. Откуда и куда кабан проследует, и с какой стороны ждать лося, и соболь будет нынче с прибылью или нет. На все вопросы у него были ответы. Вот и оленей пришлых, наверно давно выследил, если знает, так не скроет, всегда поделится.
В доме вместо Прошки, девчонка оказалась, малая совсем, да не по годам разумная. Лицом  белая,  да пригожая,  волос темный, почти черный, брови дугой, а глазенки вострые, да строгие.  Смело она их встретила, Василисой назвалась и чая поставила настоящего, таежного, на травах да на кореньях настоянного и про охоту порасспросила и про здоровье. Уж потом и сказала, что Прохор  загинул. На два дня, будто уходил, а уже вторую неделю как нет. Виду не показала, но видно было, что комок к горлу подступил. Не захотела слезой, перед людьми чужими унизиться. Егор поглядел, на оконцах занавески  цветные, пол подметен, чистенько да уютно, хоть и деда дома нет.  Одна девка, боязно поди из двери выйти, тайга кругом и зверье, и люди всякие забрести могут.
- А ты с нами собирайся, чего одной-то тут куковать? В поселении и ребятни полно и лавка тебе рядом, а жить у нас пока будешь. У меня своих ребят полны хоромы, не помешаешь. А дед если вернется, так мы ему заметочку оставим, где тебя найти. Ну, как, согласна? Лизавета, жена моя, баба добрая, слова худого не промолвит, соглашайся, не пожалеешь.- Выпалил Егор одним махом, аж вспотел весь, от такой-то длинной речи, не ожидал сам от себя, что такое вот выдаст. Мужики тоже поддержали, что иди мол, как одна зимо-вать будешь? Не дело.
Согласилась. Мигом монатки собрала, все разложила по местам для деда, да и в путь. А Егор для Прошки кисет свой оставил на столе, если придет, кисет узнает, так и поймет  где девчонку искать. Но это больше  он для девчонки, чтоб ей спокойнее было из дому-то уходить.
За дорогу не пискнула даже, хоть путь и не ближний. Разговаривала да песни пела, будто и не уставала в пути. А как  в дом к Егору зашли, застеснялась вроде. Глазки опустила, ребятня ее обступили, тоже глазеют, но ничего, прижилась быстро. Ребят полон дом, днем не соскучишься, то дела, то игры. Только, тосковала по деду очень сильно. Все крутилась по ночам на лежанке, да вздыхала горестно.
У Егора все в душе перевернулось, как в дом девчонку привел. Относился  к Василисе  по отцовски, как к дочери. Только в груди щемило, когда видел, как она по дому хлопочет, птицей летает. И все-то у нее получается справно, пока до печи дойдет, мимоходом и нос малому подотрет, и половичку расстелет, и крошки со стола смахнет в горсточку. А уж как подрастать начала, так и вовсе сердце заходиться начало. Все боялся, что уведут Василису из дома, женихи. И сторожил  бедолаг назойливых, и постреливал крупной солью по голяшкам. Пока самого не под-сторожили, да ножик к горлу не приставили. Думал все, конец его бесталанной жизни пришел. А пырнули так неожиданно, что и не заприметил, кто. Не узнал ни руки, ни голоса. Только ясно, что человек выше его намного был, если б пониже, так наверно кадык бы и срезал. Ну, поболело да и зажило. Тело, оно завсегда заживет, а вот душа, совсем другое дело. Еще сильнее заболела, после ранения. Не знамо, сколько седины за все это время, у него повылезло по рыжим волосам.
 А когда с Васькой, они благословле-ния просить стали, что жениться Васька на Василисе хочет – думал, умом тронет-ся. Ушел в тайгу. Душа криком исходила. Когда вернулся, Лиза сказала, что не живут они с Васькой. Так это, для вида сговорились, чтобы женихи отстали.
Тогда и отлегло от сердца, попил на радостях с неделю. А как похмелье кончилось, любовь его еще сильнее мучить начала. Труднее стало скрывать свои чувства, а признаться стыдно было, сам в отцы напросился, так и любовь должна отцовской быть. Была б другая, не Василиса, давно б уже силой взял. А к ней и подойти то боязно.
Еще год-другой так и промаялся. По-том Василиса затяжелела и по весне, двойню родила. Назвала сына Гришей, дочь Грушей. Опять поселение судачило: - Будто других имен нет! Василий- Василиса. Гриша – Груша. Во всем какой-то подвох искали. А ему и не до толков было. Жутко вспоминать, как он эту зиму пережил. Как заметил, что Василиса тяжелая, возненавидел Ваську всем своим сердцем.
Не было этой ненависти, ни дна, ни предела. Знал Егор, что не жить им вместе на белом свете. Не было такой силы, чтобы помогла отцу повернуть свою душу к сыну. Ревность съела все чувства, слепая и жестокая ревность.
Не думал, не гадал Егор, что судьба сведет его с сыном на узкой дорожке. Хотя ни единожды мечтал, как убьет он Ваську, за руки его поганые, что Василису обнимают. Как представит себе такую картину, так готов был на кусочки его порубить, гаденыша. Да и понял он, что Васька взгляд его на Василису перехватывать начал. Как дома, так и смотрит, и глаза колючие как угли становятся.
-Не я его - так он меня. Все равно, не жить нам уже вдвоем. Дышать вдвоем нам с ним нечем. Одна Василиса у нас на двоих, а она дороже жизни и для него и для меня. – Думал Егор. Так вот судьба же случай и предоставила. Наткнулся Егор в тайге на Васькин капкан, ну и поставил у капкана самострел. Знал, что Васька придет проверить, не попалось ли чего. Ну и угадал видно. Не вернулся Васька с охоты. Ходили, искали, да не по тем местам искали! И Егор в ту сторону больше не захаживал - страх не пускал.
Шел после, как самострел поставил, радовался, или злорадствовал. А как Ваську с охоты не дождались, муторно на душе стало. Ваську ухайдокал, а к Василисе ближе не стал. Как была она для него мечтой несбыточной, птицей райской, так и осталась. Вот, чего зверь внутри человека, сделать может.
Тут еще и Лизавета следом за Васькой покинула. Не любил он ее никогда, и во всем, она у него виноватой всегда была. Но совесть Егора не мучила,  если червяк начинал подъедать, или в тайгу уходил, или пить начинал. Но дома старался не пить, чтоб по пьяному уму не набедокурить. К Катерине на заимку уходил, а то и у соседей.


               
Катерину, он давно уже уломал, еще ее казах живой был. Баба она по сравне-нию с мужем, была здоровенная, на голову мужика своего выше и силы в ней не меряно.  Так что, как казах на прииск,  Егор под бок к Катерине. А уж как овдо-вели оба, так и закрутилось, что пришлось для удобства и домой ее привести. Да и Василисе помощь.
Только не угадал, при Василисе на Ка-терину и глядеть зазорно было. Но хода назад не было. Опять рвалась душа на части, и не было покоя и радости. Пока глядит на Василису, дышать легче становится, а нет ее в доме, и тоска нападает, хоть волком завой. Летом на дальнюю заимку, специально пошел. Хотелось побыть там, где Василиса росла, домом своим считала. Да и глянуть хотел, не объявлялся ли Прошка за эти годы. Человек он странный, мог и появиться, и пропасть неожиданно. Кру-жил по тайге дня четыре, никак не мог к заимке выйти, то ли запамятовал дорогу или лешаки кругалем водили. Пришел уже затемно, переночевать на  лежак пристроился. Слышит ночью, голосок тоненький:
   - Шмотри, мужик какой то шпать привалилшя, а бородища рыжая кундря-витша. Давай ему бороду в кошы запле-тем, чтоб он утром не шмог ее рашкудлатить! А? Фу, как воняет! Он наверно шамогоном моетша. Хи-хи. – В ответ такой же голосок только потоньше.
- Не, не будем ему бороду жаплетать, уморимша пока жаплетаем. Давай ему в нождри перья тыкать будем, пока шпит! Он чихать будет, а мы  пошмеемша над ним. Шоплей наверно полный нош! Хи-хи-хи. – Егор отвернулся к стене, закрыл лицо рукой и уснул, а утром бес и попу-тал:
 - Дай - ко, я золотишко дедово поищу! Не в тайге же он его прятал и не с собой же унес?- Пока половицу выворачивал, поясницу прострелило, да так, что до ле-жака на корачках до вечера полз. Кое - как забрался и лежал, боясь шелохнуть-ся. При любом, даже самом малом движении, спину простреливало. Ночью дед Прошка и привидился. Встал напротив, да пальцем так ехидно пригрозил. У Егора волосы на голове зашевелились, туман поплыл перед глазами, от страха  жуткого, аж в штанах отсырело.

                А дед и говорит:
- Ты, Егор, все людские законы пере-шагнул! Нет тебе прощения ни на этом свете, ни на том. Сына своего, плоть от плоти, кровь от крови из-за бабы жизни лишил! Это ты награду, что ли искал под половицей за свои подвиги? Ты спать сейчас будешь крепко, до самого утра, но слова мои тоже крепко запомнишь на всю оставшуюся тебе жизнь. Утром возьмешь вот эту шкуру медвежью и унесешь домой. Схорони ее до шишкования, на чердаке. А после, отдай Василисе, с нижайшим поклоном за все твои мерзкие помыслы. Не егозись, не надорвешься, легкая она, шкура то, как пух! Донесешь, не заметишь ноши.
И второе, тебе наказание за твои дела будет, что и во сне дурном никому не снилось. Вынесешь наказание, долго жить будешь, но всю жизнь и меня помнить будешь, и мою горькую на тебя обиду за Василису.-
Дед растаял будто бы, а на его месте Васятка уже стоит, малой еще, смеется и руки тянет к бороде, из слюней пузыри надувает. А потом разом вырос, стоит и смотрит одним глазом, а вместо второго дыра у него и на пол лица все вырвано до кости. Руки тянет, сказать, будто что-то хочет. Тут Егор и проснулся. Подхватился с лежака. Сел, подумал, что сон это все, а как увидел шкуру медвежью на столе, так спину снова и прихватило. Поднялся кое-как, шкуру в охапку, да так с перекошенной спиной и подался домой. Но, передумал он по дороге много чего. Решил твердо - что будет, то и пусть будет, но Василисе он свою любовь покажет!
- Даже и смерти не побоюсь, пусть уз-нает, что люблю ее больше своей окаян-ной жизни!

               
                8               
                Страшно хотелось спать, глаза сами по себе закрывались, и начинало отключаться сознание, но спать было нельзя, не было рядом Байкала.
- Вот подлый пес! Надо ж было убе-жать куда-то в самый неподходящий мо-мент! И не похоже на него, что б вот так меня бросил. Не случилось бы чего с ним.-
 Думала Василиса. Обидно было ночевать в тайге, когда до заимки рукой подать, но как  с такой ношей в кромешной тьме двигаться дальше? Василиса устроилась так, чтобы больше было обзора, чтобы и костер видеть и все, что он освещает.
Время тянулось медленно, гулял ветер по верхушкам деревьев, ночные шорохи и резкий писк мышей не бодрил. За то холодало. Встала, походила, разминая затекшие ноги, прогоняя сон. Потрогала лоб мужчины - горячий.
-Ну, это по крайней мере лучше, чем холодный. Значит борется. Отвар начал действовать.-  Василиса, снова присела к костру, подбросить крупные ветки, чтобы горели дольше. Вспомнился вдруг Василий, добрая он душа. Не в отца характером он был. Все старался Василисе жизнь облегчить. А как стали женихи под окнами бои между собой творить, предложил ей повенчаться, чтоб отстали все, а там мол, видно будет. Выберешь кого-нибудь  другого – вольному воля. А со мной захочешь остаться, так уже и жена.-  Ни разу не принудил, ни в чем, сама  ему и поко-рилась. По лету дело было, не чувствовала она к Василию ничего, кроме благодарности. Однажды, защемило что-то внутри, будто созрело что-то и наружу запросилось. Проснулась она в ночи от этой сладкой истомы и не нашла в себе силы проти-виться своему желанию. Пришла к нему, обняла жарко, а он будто ждал. Не уди-вился, принял все как должное. Казалось, не было на свете никого лучше и ласковей Василия. Да и собой хорош он был, в мать. Егор-то рыжий, да злой весь, младшие дети, все в его породу. Только Василий был другим. Жили дружно, ссориться было не из-за чего, он свои дела делал, а она свои. Говорили только по делу, а так, лясы точить, оба не любили. Ночи были жаркими и короткими, но упоение было тела, а не души. При людях то никогда и не приголубил, стеснялся, но и слова ху-дого не сказал,  не за что было. Горбати-лась на всю семью как каторжная. Он не побоялся повенчаться, грозились парни, да и мужики, что убьют, если кто на ней женится. А Василий посмеивался, что убьют, если, так вдова будешь, но все равно моя вдова, а не их. Так вот и случилось. Винила себя Василиса за смерть Василия, хоть вроде и не виновата была, а жалела, и думалось, что из-за нее погиб. Повздыхала о своей нелегкой судьбе, да и мыслями опять к своей находке возвратилась.
    - Вот, значит, зачем деда на Ишим от-правил. Надо же, как все получилось, приди я, на чуток позднее и проплыла бы лодка. –
Искры от костра с треском взвились ввысь и желтоватый дым пополз по земле, едко впиваясь в ноздри. Глаза начали слезиться. Василиса удивилась, обтерла слезящиеся глаза и хотела встать,  чтобы подправить огонь, но руки безвольно опустились.
Ночью тайга полна тайн. И днем за ка-ждым кустом может поджидать неожи-данность, а ночью все слышишь и только по звукам догадываешься, что про-исходит в двух шагах от тебя. Твои догадки не всегда то, что есть на самом деле. Они так и остаются догадками. А утром, не каждый охотник восстановит по следам картину, что предполагал под покровом ночи, определяя на слух.
Очнулась Василиса от звонкого пения птицы. Серая хохлатая пичуга сидела на ветке и орала во все горло. Василиса долго ее рассматривала, думая:


               
 - Откуда, в таком крохотном тельце, такой мощный голос? – Птичка все время поворачивалась на ветке, чтобы голос ее раздавался во все стороны. Создавалось впечатление, что она приплясывает в такт своего пения. Издали ей вторили  такие же голоса. Было не понять, то ли это эхо повторяет ее пение, то ли это утренний концерт с множеством исполнителей.
Вдруг, птица резко прервала пение и вспорхнула. Василиса с удовольствием бы послушала еще, если б не было так громко. Ее охватило странное чувство, будто она должна была сделать что-то очень важное и забыла. Забыла сделать и забыла, что именно. Попыталась вспом-нить, что с ней произошло, огляделась по сторонам. Справа - остывшее кострище, прямо перед ней - ельник, слева - старая ель, на ветке  висит ружье. Чего-то явно не хватает, но чего? Никак не приходит в голову! - Подползла к кострищу, потрогала золу - совсем остыла, значит, спала долго. На глаза попадается котелок, встала, пошатываясь подошла, подняла и глотнула. Села и удивленно уставилась на место около ели, там должен лежать лапник, а на нем мужчина, которого она тащила от самого Чулыма! Но, на том месте где он лежал, не было ничего. Только рыжая хвоя годами осыпавшаяся с дерева. Обошла вокруг ели, под ногами мягко пружинил природный настил. Осмотрела кору дерева - нет ни царапин, ни ссадин на коре.
-Куда ж он мог подеваться? Или я все еще сплю?-
Василиса прошлась вокруг поляны. Не было волокуши, на которой она  его тащила, не было ничего, что могло ей подтвердить, что все, что с ней произошло, не сон. Еще раз обошла вокруг, осмотрела кусты, поискала следы от волокуши. Нет ни следа. Прикинула,  как вчера шла к поляне и подалась в обратную сторону. Все равно след должен быть! Идти далеко не при-шлось, след от волокуши прорезался сразу за кустарником. Кусты кто-то аккуратно расправил и засыпал хвоей следы.  Василиса  вернулась на поляну, сдернула с ветки ружье, подхватила котелок и бегом, не разбирая дороги, бросилась на заимку.
Все было на своих местах, как уходила Василиса, прикрыв дверь жердочкой, ни-чего не тронуто, Байкала тоже нет.

               
Присела на скамейку и попыталась найти ответ.
- Сначала  исчез пес, потом, треск костра и едкий дым, потом  исчез мужчина, ничего подозрительного по дороге не заметила. Пес мог и в поселение податься по своим собачьим делам, мог и в капкан угодить. Но куда мог исчезнуть полумертвый человек? Зверь бы следов не заметал. Но тогда, кто? Мигом собралась снова в путь, прихватила все, что могло понадобиться:  веревку, тряпицы,  патроны. На поляну бежала почти бегом. А уже от поляны, прикинула путь к жилью нежити.
-Только они могли, таким образом, ук-расть недвижимого человека. Это ясно. Но вот с какой целью? Почему не тронули ее?- У Василисы от таких мыслей,  начинала болеть голова.
- Деда  их, нежитью поганой называл, не считал за людей, да не люди они вовсе. В поселении  о них и слыхом, не слыхали. Если что и говорится, так байки разные, когда скучно, да время убить надо. Для интереса других, от себя напридумывают всякие небылицы. Всю правду о нежити никто не знает, кроме деда. Вспомнился тихий дедов говор :
- Ты их не привечай, ведь знаю, что иг-рать к тебе повадились. Тебе чудно, что они маленькие, но зла в них столько, что на всех людей хватит. Домовята у тебя вон есть, даже двое, с ними и водись. Нежить лесная, запросто так,  никогда с человеком не подружится! Опасаться их надо, а тебе особенно. Они тебя с самого рождения сторожат, чтобы со двора свести, а ты и рада радешенька! Ты не знаешь, на какие дела они способны, за детей их принимаешь, а я детей у нежити, за всю свою жизнь не видал! Вечные они и подлейшие для человека существа. Раньше они такие хоромы строили! Еже ли кому посчастливилось их поселение видать, так диву давались - красота неописуема! Во внутри  едва ли кто бывал, малы жилища для людей то. Кто забредал к их поселению, мало в живых оставалось! Иных они и сами к себе заманивали, а кого и крали из дому или от кострища в тайге.
Видал я раз их мастерство. Из человека все внутренности вынимали, да и промывали в ручье, потом в чане. Наполняли промытые внутренности травами. Обратно все впихивали и сушили людей на сквозном ветре. А зачем? Пес их знает, надо видно им было. Интерес свой какой-то имели. Сколь лет подряд все бабы пропадали, то старые, то молодые. Люди на зверье, да на каторжан грешили. Нежить то для них тема закрытая, не знают они нежити и не хотят в нее верить, даже когда видят, думают, что с пьяни примерещи-лось. Потом и за мужиков взялись. Ни один не вернулся, не ушел от них живьем.
 Но, в какой-то год, пропали они из тайги, жилища свои с землей сравняли. Я все исходил, искал в какую сторону они ушли, но так и не нашел. А те, что остались, в норах живут и днем не ходят. Видала, глаза то у них какие большие? Это что ночью промышляют, потому и глазастые и зрачки поперек. Роста в них, больше чем до пояса среднему человеку, не бывает, а силы у каждого, вдвое более, чем у людей. Не приведи Бог, встретиться ночью с ними в тайге! Здорового человека могут и не тронуть, а если заболел или кровью пахнет, ну поранился ежели, то пожалеешь, что на свет народился! Было время пристрели они меня, думал каюк мне приспичил!

               
Случай помог - медведица вступилась. С медведем у них старая вражда. Они че-ловека охмуряют и любое другое живот-ное, а медведь не поддается им. Ничего они с медведем поделать не могут!-
Вспомнились Василисе и игры. Как де-да в тайгу, так они в двери. Придут двое, а то и трое. Камушки всякие цветные принесут, играем, то в прятки, то в салки. Весело было. Только говорить они не умели, гласные звуки издавали, как песня без слов получается. Побудут они, и сил не остается, лежала бы день и ночь,  с постели б не вставала. Деда потом и сказал, что силу они забирают. Отвадил он их как-то, не стали наведываться. Но где они живут и все их повадки поганые, и как их распознать, и как укрыться, все дед сказывал. Да вот позабылось, не  подумалось даже, что  может пригодиться. Казалось, что детские это сказки, забавки.
Шла Василиса теперь осторожно, ос-матривая траву и кусты, примечая все, как деда научил. Спустилась в овраг, услышала неясные, низкие звуки, прошла вдоль кустов и замерла в ожидании. В нескольких шагах от нее, за кустом жимолости сидела медведица. Разгребая одной лапой землю подле куста, она тихо, но грозно рычала. Увидев Василису, медведица встала и пошла в сторону от Василисы, огля-дываясь и рыча злобно, угрожающе. Василиса подошла к месту, где сидела медведица, дернула со всей силы куст - не поддается, другой раз, третий.
-Ага. Вот оно логово.- дернула четвер-тый раз, куст легко выдернулся из земли со всеми корнями. Аккуратно пригоршнями выбирала землю, тут же складывая ее в кучу. Дошла до сухой травы, закрывавшей лаз и перегородки из тонких веток, убрала все. Лаз был широким, на четвереньках можно было пройти. Осмотрелась вокруг, послушала, нет ли звуков из норы. Нет, тишина. Достала два патрона и вынула порох, проползла немного внутрь, подожгла порох, и быстро задом вылезла наружу, спиной закрыла лаз. Посидела так, пока не потянуло из-за спины дымом от пороха. Взяла веревку, обвязала ее вокруг себя, накрутила конец себе на руку. Только потом полезла снова. Как она и предполагала, мужчина лежал близко от лаза.   

                В темноте нащупала его ноги, обвязала веревкой и потянула к выходу. Пот зали-вал глаза и липко струился по шее. Нако-нец – свет. Еще несколько усилий и Васи-лиса в ужасе отпрянула. Лицо мужчины представляло жуткую картину. В ноздри и уши были вставлены пучки какой-то травы, рот был открыт и прикус зафиксирован палкой. Василиса успокоилась, вынула палку и осмотрела глотку  - чисто. Убрала траву из ушей и ноздрей. Она знала, что мужик живой. Мертвых, нежити не удостоят такого приема. Им надо, чтобы жертва была жива, до тех пор, пока они не сделают с ней все свои процедуры.
Вливая какой-то раствор в рот, поддерживают работу сердца. Повернула мужика и вытащила пучок той же травы из заднего прохода. Еще раз осмотрела и с ладони из фляжки, полила ему в рот чуток воды, язык у мужчины был совсем сухой.
- Значит, еще не успели они над ним потрудиться, не нанесли большого вреда его состоянию. - Обвязала торс тряпьем, пропустила ему под руки веревку и потянула в сторону заимки.
-Скорей, только бы добраться до до-ма!- силы будто покидали ее, но близость жилья не давала расслабиться и Василиса тянула, и тянула свою ношу, с каждым шагом приближаясь к дому. 
Втащив мужчину в дом, она быстро обтерла его сухим тряпьем, и взвалив на лежанку, укрыла одеялом из шкур. Зато-пила печь, поставила в котелке травки, а пока варилось, обмыла раны.
Ночь прошла спокойно. Мужчина в себя не приходил, но сердце билось ровно, дыхания было неслышно. Василиса вставала, трогала ему лоб и тихонько ложилась снова. Она знала, что сегодня они не придут, они придут завтра ночью и к их приходу надо хорошо подготовиться.
Голос деда зашелестел неожиданно. Василиса вздрогнула всем телом и широко раскрыв глаза смотрела в сторону голоса, скамейка была пустой, но голос звучал из того угла, где она стояла.
- Ты все сделала правильно. И мысли твои правильные, они придут завтра но-чью. Утром придет собака. С ней тебе будет легче. Подношение поставь с вечера. А теперь спи, ты умаялась, я посторожу.-
Она прилегла на лежанку и сон по-слушно смежил веки. Снился Василисе чудный сон, будто она пришла к женщине, чтобы спросить у нее о каком-то деле, но когда она подошла к ней, то увидела, что это она сама, только уже старая. Как бы, она сама у себя пришла спросить,  переместившись во времени, в будущее. От удивления, она забыла свой вопрос и стояла в смущении, не зная как объяснить свой приход. Но вторая Василиса, все поняла без слов, и сказала ей все, что она хотела.


                9               


Байкал бился в дверь с такой силой, будто кто-то стучал кулаками. Лаял громко и радостно. Василиса вскочила и бегом бросилась открывать.
-Намотался бездельник! Разбудил ни свет - ни заря.- но, открыв дверь, засмея-лась и прижала собаку к себе. Ругаться расхотелось, оба были рады встрече. Байкал, по-хозяйски проскочил к лежанке, и обнюхал мужчину, ткнул не-сколько раз мордой в бок, чихнул, и лег, уставившись на Василису. Она прибирала волосы, смотрясь в осколок зеркала закрепленного на стене двумя гвоздями. Он наклонял голову то в одну, то в другую сторону, будто бы любуясь ее красотой, потом  отвернулся, положил голову на передние ноги и  задремал.
Состояние больного за ночь  почти не изменилось. Лоб покрывала испарина, время от времени Василиса обтирала его влажной тряпкой. Пот  был липким, жел-товато-грязного цвета. Хорошего, в этом было мало, поэтому Василиса, пошла, поискать траву, которой в ее запасах не оказалось. Вернулась уже к вечеру. Бай-кал спал у ног больного. Подкинула дров в печь и поставила воду для отвара. Подошла к лежанке и услышала тяжелое дыхание. Пота на мужчине не было, а одеяло было скинуто на пол.
Видимо Байкал стянул одеяло и выли-зывал пот с больного, пока ее не было дома.
- Ну, хоть задышал и то хорошо.- Подумала Василиса, а вслух поругала Байкала за самоуправство. Но пес будто не слышал ее, тихо заскулил  и попросился на двор.
Рвало его долго, с надрывом, он даже от дверей не успел отойти. Василиса вышла и потрепала его по загривку.
- Что ты, Байкалушко? Отравился? - Байкал опрометью бросился прочь.
Василиса вошла в дом и засуетилась по хозяйству. Беспокоиться за него не стоило, собаки быстро находят противоядье даже от змеиного укуса. Достала куропаток из мешка, которых подстрелила когда за травкой ходила. Обработала тушки и поставила вариться.
- Попробую бульон в рот влить к вече-ру, а то совсем силы потеряет.-
Остудила отвар из трав и попоила больного, обтерла его этим же отваром. Раны не воспалялись, но опухоли не спадали. Василиса смотрела на него, и пыталась, представить себе каким он был, его взгляд, голос.
Волосы у мужчины были светлыми, давно не стрижеными, лицо еще не очень-то рассмотришь под отеками и ссадинами, но, скорее всего приятное. Брови густые, выгоревшие на солнце, почти сросшиеся на переносице. Правая бровь была рассечена и здорово припухла. Длинные ресницы, тоже светлые как осенняя высохшая трава, не вздрагивали, как бывает, когда человек просто спит.
Глаза плотно прикрыты. Василиса раздвинула пальцами веко и в испуге отпрянула назад. Она не увидела зрачка, глаз был просто розового цвета! Чуть помешкав, успокоилась,  подошла и открыла второй глаз, он был залит кровью.
- Фу, ты! Они ж у него просто закати-лись вверх!-
Вздохнув, присела на край лежанки и задумалась. Выживет ли мужчина, она не знала. На затылке шишка с кулак, живот синий весь, справа до черноты.
- Да все ли у него будет в порядке с го-ловой? Надо бы еще в отвар девясил и богородскую траву добавить.- Подумала Василиса.
Укрыв больного, начала готовиться к приему гостей.
Нежити обязательно придут. Надо ни-чего не забыть для их приема, иначе встреча может быть последней в ее жизни. У двери залаял Байкал, прося открыть дверь.
- Сиди там, не мешай мне! Тихо!- Собака замолкла.


               
Василиса взяла с полки банку с поро-хом, отсыпала на тряпицу с горсть, банку убрала на место, а с полки сняла мешочек с лун-травой. Трава зашелестела под рукой, ссыпаясь в мешочке вниз.
-Не маловато ли будет?- прикинула на вес рукой, положила на стол рядом с по-рохом. Налила в миску воду, поставила на середину стола.
Потом медленно разделась догола, смачивая руки в миске с водой, обтерла все тело, достала с полки бутылочку с кедровым маслом, налила в ладошку и растерла по телу так, что  смешавшись с водой на коже, оно стало белым. Долго досуха втирала, внимательно следя за тем, чтобы не пропустить, смазать всю кожу. Потом  достала ящик из- под  лежанки, в котором деда  хранил всякие непонятные вещи. Но непонятными они были до поры до времени, пока срок не пришел все понять и уразуметь каждой клеткой своего тела.
Василиса сдула пыль с ящика, и пре-жде чем его открыть, положила руку на крышку и мысленно проговорила все, что учил деда при открытии ящика. Потом громко, во весь голос:
- Бабушка Соломонида! Встань на за-щиту и на подмогу! Открываю я пути Истины от пути Истины! Вызываю я Силу Великую от Силы Величайшей! Эюян, Калоам, Галаеон! Встаньте подле, и за, и с краю, и где попадя! В руки вой-дите, ноги держите, язык прихватите, ветром голову
просквозите! Не дайте, не выйти, не зайти! Оюкола барали ма оштокорт аазуа Ваа! Ваа! Ваа!- упала лицом вниз и молча, ждала знака о том, что ее услышали. Ждала, пока холод не сковал мышцы.
-Значит пора!-
Василиса открыла крышку ящика, ветер зашумел в печи, тени заходили по стенам. Достала из ящика костяной гребень, две нитки жемчуга, золотые монеты. На монетах были просверлены  дырочки и в них вдернуты черные кожаные шнурочки. На одной стороне монет было изображение треугольника, в треугольнике звезда с семью лучами, над звездой крылья. На другой стороне монет, было изображение головы медведя с оскаленной пастью. Василиса начала расчесывать волосы, костяным гребнем.

                Разделила их напополам на прямой про-бор, спереди. Потом, на правой стороне  разделила волосы на три части и начала плести косу, вплетая нитку жемчуга и мо-неты, предварительно разделив их поровну. Потом так же, с левой стороны. Монет было по семь штук на каждую косу. Окончив с прической, воткнула гребень, укрепив им седьмую, не заплетенную в косы прядь на затылке, потрогала, тряхнула головой - хорошо ли держится,  поправила. Села на край лежанки осмотрела больного. Знала она, что придется ей нелегко, в душу начало закрадываться сомнение, стоит ли навле-кать на себя такое внимание со стороны нежити из-за незнакомого ей человека? А вдруг он  столько бед натворил за свою жизнь, что это все кара ему за его деяния? Волосы больного,  растрепавшись по подушке, казались темнее. Василиса поправила ему волосы, прикрыла одеялом и поднялась. Нет, она не может его отдать. Если бы он был здоров, то все решилось бы совсем по-другому. Сейчас его никто не защитит, кроме нее. Значит надо защитить, а там видно будет. Взяла веник и чисто вымела пол. Постелила половички у двери и поправила занавески на окнах. Ту половичку, что лежала у лежанки, скрутила в рулон и убрала за печь. Оглядела комнату, все ли в порядке. Потом начала убирать все съестные про-дукты на полку под окном. Сложила и аккуратно прикрыла занавеской. Насыпала на стол щепотку соли, и взяв тряпку, начала растирать эту соль по столу. Втирала так, чтобы ничего не ос-талось. Пришлось капнуть чуть-чуть воды, потому, что крупицы соли не растирались по столешнице.
- Очищается тело дерева, телом соли.
- Скорбь, от скорби  пройдет.
- От боли боль возродится.
- От горечи горечь, от огня искра.
- Слово от слова.
- А Мать-земля, от чистого неба!-
 Василиса знала, что все  нужно сделать тщательно, потому что от этого зависит многое, в данное время. Дедушка заставлял ее переделывать по несколько раз, когда учил очищать стол солью. У нее никак не получалась, эта, вроде бы совсем простая работа. Почему-то где-нибудь, хоть совсем маленький уголочек оставался нетронутый солью. Дед всегда сердился  и заставлял ее переделывать до тех пор, пока она не начала руками чувствовать очищенное место или нет. Теперь уже все призабылось, и Василиса старалась изо всех сил. Когда она стала уверенна, что стол очищен, бросила тряпку в печь.
Снова положила руку на крышку ящика и произнесла про себя следующее заклинание. Потом в голос:
-Оолаа! Ехоор! Саайда! Ухожу я в пу-ти далекие, возвращаюсь путями близки-ми! Встаньте рядом с санями, ветры буй-ные, станьте моими конями! Эехр! Тоамч ло хооет мо зауро кам ваачет ор! Оола! Ехоор! Сайда!-   И снова пошел ветер по комнате, зашумели ветвями деревья у избушки, завыло тонко в трубе.
Обтерев лицо ладонями сверху вниз, открыла ящик и опустила в него руку,  достала оттуда золотой диск, величиной раза в четыре больше тех монет, что вплела в косы. Диск, с обеих сторон, держали в пасти две змеи, с зелеными камнями на месте глаз, был на  кожаном шнурке.
Василиса закрыла ящик, надела шнурок на шею, и диск аккуратно лег между грудей, сверкая оскаленной мордой медведя.               
                Молча, посидела, собираясь с силами и начала читать следующее заклинание, шевеля губами, время от времени выкрикивая:
-Оохр! Ээхр! Иихр!- и раскачиваясь из стороны в сторону, с каждым разом на-клоняясь все больше и больше, до тех пор, пока не стала доставать до пола головой. Упала, разметавшись на полу, и снова ждала знака.
За окнами осветилось и пошло серебряными искрами, опять заходили тени по стенам, застонали деревья от внезапного нападения ветра.
Василиса поднялась и села у ящика, положив руку на крышку, подождала,  когда ветер утихнет, и открыла крышку. Теперь она достала тонкую легкую шкуру, шерсть на шкуре переливалась и будто бы искрилась, она была такой мягкой и теплой на ощупь, что казалась живой. Потом вынула четыре браслета, В виде двух переплетенных змей держащих в пасти диск, на нем
были те же изображения, что  на монетах и  большом диске. Что поменьше Васили-са одела на запястья, а те, что больше - одела на щиколотки, шкуру накинула на плечи.
 Закрыла ящик, задвинула его под ле-жанку и подошла к столу. Долго нашеп-тывала на миску с водой, медленно под-сыпая в воду лун-траву. Потом насыпала щепотку лун-травы в тряпицу с порохом и тоненькой струйкой высыпая порох, обошла лежанку, на которой лежал больной, будто очертила черту, за которую нельзя заходить. Взяла еще несколько щепоток лун-травы и бросила их в миску с водой на столе, помешала рукой воду и обтерла себе лицо мокрой ладонью. Все готово, осталось только ждать гостей.
Мысленно Василиса перенеслась в прошлое, чтобы вспомнить все, чему учил
деда.
- Четыре стихии  царствуют: Вода, Земля, Огонь, Воздух. Каждая из этих стихий дает жизнь, каждая с легкостью может ее отнять. Духам этих стихий всегда поклонялись, эти духи сохраняли все живущее на Земле, в тех пропорциях, которые нужны для равновесия мира. Эти духи самые сильные и могущественные на Земле. Поклонение им, должно быть одинаковым, не отдающим никому из них предпочтение, они равны в своей силе, уважение их так же свято, как поклонение Создателю.                - Четыре стороны света: Север, Юг, За-пад, Восток. Точки севера и юга фиксированы, запада и востока нет. Духи сторон света живут около каждой живой сущности и никогда их не покидают. Поклоняются им для облегчения передвижения, уважение этих духов дает свободу.
- Четыре времени года: Зима, Лето, Весна, Осень. Они тесно связаны, между собой. Зима, всегда плавно переходит в весну и нередко проявляет себя и летом и осенью. Так же, можно сказать о любом времени года. Духи времен года, дают перемещение во времени. Поклоняясь этим духам,  и достигнув, их расположения, можно перемещаться в прошлое и будущее. Не телом, а душой и видеть все, что тебе нужно.
- Четыре времени суток: Утро, Вечер, Ночь, День. День- время созидания, ночь – время разрушения. Утро и вечер- время подготовки к тому и другому. Ночью властвуют силы зла, днем - силы добра. Все четыре времени, имеют своих духов. Каждому из них поклоняются отдельно. Они ревнивы и самолюбивы, потому что сильны.
- Четыре породы людей : Белые, Чер-ные, Желтые, Коричневые. Белые люди медлительны и ленивы, жадны и непокорны. Черные люди наоборот, темпераментны и быстры, жизнь у них протекает быстрее, чем у белых. Они раньше созревают и раньше старятся. Их ритм жизни не совпадает с белыми людьми, поэтому они не понимают друг друга, поклоняются разным богам и духовные ценности имеют для них разный смысл. Желтые люди, и коричневые, отличаются от белых и чер-ных, но близки между собой. Они жестоки и кровожадны. Весь свой ум они употребляют веками, только для того, чтобы покорить мир. Но беда в том, что они не смогут удержать покоренный мир. Везде будет только война. Поэтому они не могут достичь веками своей цели. Всевышние силы этого не допускают.
- Четыре породы нежити: Высшие, Земляные, Водяные, Летающие.
Высшие, это те, которые живут глубоко в недрах нашей земли. Это самые древние создания и самые мудрые существа нашей планеты. Они несут ответственность перед Создателем, за все, что есть на Земле. И правят всем они. Морями и океанами, холодом и жарой, ветрами и дождями. Они делятся на четыре вида, и только один вид выходит на поверхность, и управляет всей нежитью на поверхности земли.
Земляные, которые тоже делятся на че-тыре породы: Гномы - живут в горах, по-левики - живут по равнинам, лесные - грибы, ягоды в их распоряжении, и те, что к тебе в гости ходят - они везде. Есть еще вампиры и вурдалаки. Но это особые виды-паразиты, между несытью и нежитью, о них, думаю, и говорить надо отдельно.                Водяные - делятся на четыре вида- русалки, дождевики, проточные и озерные. От каждого вида идет еще одна веточка- куражные - тоже четыре вида, эти с людьми живут, людской силой и пи-таются, и еще - домовые, дорожные, лешие, болотные. Летающие - тоже четы-ре вида - видимые, не видимые, светящиеся, мерцающие. Потом каждый вид делится еще на четыре и еще на четыре.
-Четыре вида несыти - Пожирающая плоть,  душу, пространство, время. В ос-новном они действуют сообща, это враги всего живого, зовут их смерть.
-Четыре религии: Христиане, Мусуль-мане, Буддисты, Католики.
-Бог един для всех. Но все поклоняются не Богу, а только его приближенным. Бог – это Вселенная, бесконечная и безмерная. Все остальное придумали люди.- Все что создано, имеет душу, все, что имеет душу- Живое.
- Все что живое, может быть тебе и врагом, и другом, если сумеешь найти общий язык и жить в согласии - друг, а друг всегда поможет и поймет. Не сумеешь понять, обидишь - враг, что бы это ни было, дерево в тайге или камень. Люди, в этом плане - разговор особый. Нет на свете подлее существа, чем человек! Разум применяется человеком только себе во вред. Даже самый правильный и разумный человек, не может оставаться таким, потому, что существуя стаей, они зависят друг от друга. Люди принимают все, что диктует общество. Понятие хорошо или плохо узаконено большинством  или силой вла-сти, для остальных может быть все наоборот. Кто из них прав? На чьей стороне сила, тот и прав! Это закон стаи. Каждый в стае стремится к власти, достигнув ее, заливает кровью своих подчиненных все, что ему принадлежит. Каждый из царей, уничтожает свой народ. На костях строит свое царство. Разрушает достижения своего предшественника и снова топит в крови своих соотечественников. Зачем? Тешат свое самолюбие! Что хочу, то и ворочу! Хоть и этих вот возьми - нежить. Те, что еще в тайге сейчас живут? Тоже, вроде как разумные. Но они, почему нежитью зовутся? Души у них нет! Без страха они, без радости, без гнева. Вот возьми, если пожар по тайге и звери бегут в страхе, и каждый листок, и иголочка на дереве дрожит, боится,- а им все равно! Потому как, души - нет! Мы берестяные ложки на костре правили, а они из золота посуду вовсю вертели. Мы по землянкам  жили, а они хоромы свои серебром отделывали - чо творили? Никто не знает! Только свист на всю тайгу, да свет без дыма с их стороны, до сих пор ни кто из людей не объяснит! Я ж говорю - нежити. Но это если, по человеческим меркам. С их-то стороны поглядеть, так люди вовсе для них, как блохи для нас. В какой-то год исчезли они из тайги,  все разом,  из высшей то нежити. Тебе их видеть не привелось, они как и нынешние, только цветом светлее гораздо, да сила в них неимоверная. Те, что сейчас живут в тайге, слабее намного. Ходил я, потом на их места проживания посмотреть.                Нет там ничего, ни хором, ни их остан-ков. Самородки слегка прикопали, да кустов сверху насадили. Где и наковыряли то столько? Большие. С кулак не меньше каждый. Тоже, самородки то не самородные,  нет  тут в тайге такого золота, чтоб с белым золотом смешанным было. Это они плавили и для чего-то мешали все, да под самородки припудривали. Для чего? Тоже  загадка. А этих, что сейчас живут, сторожить видно оставили. Вот, как сходил я на их стойбище, так они ко мне и привязались. Боятся видно, что на их сокровища людей приведу. Убить не сумели сразу, да и потом все козни строили. Было за что, конечно! Я ведь у них тогда все их  знаки власти и силы  в свой мешок сложил да и унес!
 На ночлег собрался, костерок развел, поужинал, чем мог, да  и лег, мешок под голову. Не медведица бы, так и рассказывать сейчас тебе было б некому. Не знал я тогда, и не мог от них защиты иметь. Это сейчас они у меня в холопах ходят, а тогда страсть и жуть они наводили. Только не сдавался я никаким  страхам, жил как зверь на стороже и день, и ночь, но не отдавал им то, чего забрал. Долго я оружия против них найти не мог. Само пришло, сам и догадался. Сижу как-то, в избушке вечером, а дверь и открылась. Заходит нежить и руку ко мне протягивает. Что, мол, с миром он. Заговорил сразу по нашему, понятно все. Между собой - то они, не поймешь, что и балаболят.
-Тебе пока власть оставляю, на время своего отсутствия. Кровь моя в твоих жи-лах течет и пока она в тебе будет, ничего не бойся ни зверя, ни человека, ни воды, ни грозы. Мы жители этой планеты, но гораздо древнее человечества. Основное наше население, весь цвет нашего общества, живет давно под землей. Сначала мы ушли под землю, из-за холодов наступивших повсеместно. Жили на небольшой глубине и выходили наружу по всяким надобностям. Но постепенно стали искать более удобные места для существования. В глубинах нашей планеты есть все, для того чтобы мы жили так, как нам нужно жить. Земля дает нам энергию и все вещества для усовершенствования наших достижений во всех интересующих нас направлениях. То чего нет на нашей планете, мы берем на других. Ты хранишь то, что взял у нас, но оно всегда было твоим и некому претендовать на то, что принадлежит тебе по праву. Тебя преследуют охотники за материалом. Но когда они узнают, что ты материалом не являешься, они будут тебе покорны. Ты зря их боишься, они ничего не могут тебе сделать. Они берут людей. В человеке есть некоторые вещества, которые нам необходимы в небольших количествах. Для тебя все это, будет не-понятно, если я начну объяснять, для чего и что именно, нам нужно от чело-века. Ты не принесешь потомства ни нам, ни людям, но ты будешь стражем и учителем. – Я о многом догадывался, но то, что он мне рассказал, все равно, было недоступно моему пониманию. 
 Сколь живу, а мертвой нежити, ни разу не привелось увидать, ни старых, ни детей                ихних тоже, а вот живой сам с миром пришел! Поговорили мы по душам тогда, научил он меня как с их добром обращаться, не велел никому о них рассказывать, до времени. Сказал, что в 1908 году, летом, у реки  Подкаменной, снова они появятся, после этого, жизнь на Земле изменится.  Потом вспыхнул огнем и все. Ничего от него не осталось! Только другой породы он был, из верховных, видно оставался, чтоб за этими следить, да в строгости держать. А ко мне пришел передать, что следовало.- Много чего дед рассказывал, да разве упомнишь? Время тянулось медленно, а Василиса старалась вспомнить все, что знала о нежити.
- Перво-наперво, порох ежели, еще да с лун - травой намешать, так и зажигать не надо, не пройдут и не переступят, если сама не разрешишь, а без лун - травы, то зажигай, и не бойся, они уже на то место не придут, до недели срока.
У дверей зашелся лаем Байкал, потом взвыл дико и затих. Пришли, значит. Ва-силиса зажгла фитиль масленки, прошла к лежанке, перешагнула через линию пороха и присев рядом с мужчиной, аккуратно прикрыла шкурой грудь и живот. Масленку поставила у ног. Дверь открылась неожиданно, будто сама. Вошли пять нежитей, и замерли, глядя на Василису. Роста они были до пояса Василисе, головы круглые, с каким-то мохом, вместо волос. Глаза большие, на пол лица, зрачки черные и продолговатые как кошачьи, нос почти и не заметен, а рот большой, но без губ. Цвет кожи серый, а одежда из шкур, но одета мехом вовнутрь. Василиса услышала внутри себя голос:
- Отдай беспалого! Он все равно у тебя умрет. Ты сможешь залечить то, что сна-ружи, а у него все нарушено внутри. Мертвый он нам не нужен. Тебе тоже. – Стояли, глядя на нее немигающими глазами. Василиса хотела четко ответить, но губы не разжимались,  она мысленно дала ответ.
- Он мой. Пусть даже и умрет.- Ногой подвинула масленку ближе к черте из по-роха и лун - травы.
- Мы дадим за него выкуп. Мы не хо-тим иметь врага в твоем лице.- Вошел еще один и положил на стол камень, величиной с детскую голову. Нес он его легко, и положив без стука, сразу вышел.
- Нет! Не надо выкупа! Разговор окон-чен. - Мысленно ответила Василиса.
- Тогда заберем без твоего согласия, он нам нужен!- Нежити двинулись на Василису, но, сделав шаг, замерли, повинуясь поднятой Василисой руке. Шкура, закрывавшая Василису, медленно скользила по телу к ее ногам, постепенно открывая диск, на груди, браслеты на запястьях и щиколотках. Нежити отступили на шаг назад и замерли ошеломленные. Василиса нагнулась, подняла с пола шкуру, и по-вернувшись к нежитям спиной, укрыла ей больного. При этом, явно демонстрируя гребень на голове, поддерживающий не заплетенную прядь волос. Постояла, будто задумавшись. Потом, повернулась лицом к не прошеным гостям. В этот миг,                по избушке прошел ветер, не шелохнув пламя масленки и откуда-то сверху, раз-далось злобное рычание медведя. Оно постепенно заполняло всю избушку и казалось, что все, что в ней находится, и сама избушка, помещена в огромную пасть разгневанного зверя. Рычание резко оборвалось. Нежити что-то сказали друг другу, каждый по нескольку слов.
Василиса молча рассматривала гостей. Трое вышли, а двое сели за стол, и  помочив руки в чашке с лун - травой потерли глаза. Покосились на черту из пороха, и опять помочив руки, потерли ими глаза. Василиса смотрела на все, не проронив не слова.
- Мы согласны, помочь тебе вылечить внутренние разрывы, у твоего беспалого друга. Ты должна разрешить нам приблизиться к нему.
Василиса взяла шкуру, накинула ее себе на плечи и вышла из очерченного пространства, освобождая место нежити. Осторожно перешагнув черту, они встали подле мужчины, и вытянув длинные пальцы, стали поочередно прикасаться к его животу и груди. На их руках было только по три пальца. Под их пальцами кожа  больного становилась прозрачной, и было видно, как внутри пульсирует  кровь. Тело больного скрутила жестокая судорога. Казалось, что хрустят, ломаясь, кости и рвутся сухожилия. Василиса смотрела на все это без малейших эмоций. Нежити стояли и слаженно водили руками над телом мужчины, будто бы, это одно существо с четырьмя руками движется и делает свое, очень хорошо знакомое дело. Потом, развернулись и переступив черту напра-вились к выходу, дверь открылась и за-крылась сама по себе. Вскоре лай Байкала раздался у двери.
 Василиса запустила собаку, задвинула задвижку на дверях и сев у стола, долго рассматривала камень. Нежити не взяли камня с собой. Как она сначала и подумала, это был самородок. Из тех, о которых часто рассказывал дед. Тяжеленным оказался, убрала под лежанку до времени.
Не спеша собрала порох с пола. Байкал лег у двери и наблюдал за ее действиями. Ссыпав  порох в тряпицу, завязала узелком и положила  на полку. Потом, по тому же порядку, что и одевала на себя, сняла наряды, и прошептав заклинания, сложила все в ящик и задвинула его на место. Оделась, и как ни в чем не бывало, занялась своими делами. Под мужчиной растек-лась кроваво-гнойная лужа. Пропитав подстилку, кровь стекала на пол. Запах гниющего мяса, заставил Василису открыть дверь настежь. Обмыла теплой водой, обтерла больного сухой тряпицей и напоила его сначала отваром из трав, а потом чуть-чуть бульоном из куропаток. Поела сама. Байкал есть  не стал.
С каждой процедурой ухода за боль-ным, Василисе становилось теплее на ду-ше. Она видела, как затягиваются его ра-ны, как постепенно сходят опухоли,                и лицо становится уже знакомым и род-ным. Она приметила, что на руках мужчины не было мозолей. У таежников руки с твердой кожей на ладонях, а у него  мягкие, белые, не натруженные.
- Особо он не утруждался, не наш зна-чит мужик, не таежник, на него другие работали, а он просто командовал или бумажки строчил.- Сделала вывод Василиса. И еще заметила, что не было у него мизинца на правой ноге. Как будто так рожденный был без пальчика, ни шрама, ни следа, что он был. Вот почему нежити его беспалым называли! А я и не приметила. На что же он им так нужен оказался? Василиса в раздумье присела на дедову скамеечку. Вроде все постепенно проясняется. В лесу медведица от нежити его охраняла, пока я за травами ходила. Это я от неожиданности решила, что она его убить хочет. И потом, она по следам за ними пошла, чтобы показать мне, где они его спрячут.-
  Только на шестые сутки больной засто-нал, заметался, забредил. Сваливался с лежанки и снова впадал в беспамятство, но Василиса была рада тому,  что он оживал. Неустанно днем и ночью сле-дила за его самочувствием. Каждый день меняла составы отваров, варила бульоны, а когда отлучалась по делам из дома, то бежала бегом всю дорогу, чтобы не оставлять его надолго одного. Мало ли, что могло случиться.
Растирала в кашицу кедровые орехи и добавляла в бульон для силы и  пищеварения.
Мало - помалу, вытянула его из того света. Только к весне  начал он разговаривать четко и выходить на воздух.
 Получалось, по его рассказам, будто геолог он и не один он сюда приехал из Москвы, а целая артель из восьми человек. Все лето на Чулыме они разработки вели и пробы отправляли в Москву на драгметаллы. Но не верила ему Василиса. Может, путал он что, после болезни, но назвался он Петром, а не всегда на имя откликался. И взгляд у него чуткий, колючий, если задумается о чем - то, лицо становится чужим незнакомым. А когда бредил, говорил на непонятном языке. В окно все смотрит, озирается все время, будто боится, кого-то ждет.
Много рассказывал о других землях, о городах, о людях ученых и о машинах разных. Этому верила и слушала, внимая каждому слову. И ласки его принимала с радостью, а не по нужде. Слова то какие он умел говорить!
Каждое слово в любви на вес золота - и тяжелое, и приятное. Баба, она завсегда бабой и остается, даже если и одна в тай-ге живет. В том ее и беда. Вошла как-то                Василиса, а он отпрянул от лежанки, где она спала. Поняла Василиса, что самородком интересовался, тем, что нежити подарили. Чудной самородочек оказался. Много она самородков видела, дед показывал и рассказывал, как по виду и цвету определить, с какого места взято золото. Но это было совсем другое золото. Красные тона, перемежались с более светлыми тонами и переходили в совершенно белые. Как будто их сплавляли специально. Не раз она самородок рассматривала и при дневном свете и при свете огня, да только всегда, он разным видом показывался. Не был бы так тяжел, наверно из рук бы его не выпускала, а смотрела и смотрела на него каждый миг. Насилу заставила себя отбросить это занятие. Однажды дед из угла кулаком пригрозил:
- Глаза не проглядишь? –
Потом, за ненадобностью  закатила под лежанку, чтоб на глазах не мозолился. Петр мог бы спросить запросто, а он крадучись. Василиса виду не подала. А он через день-два выспрашивать потихоньку начал, где, да как такой нашла. Василиса и сказала, что место знает, где их валом навалено. Удержать этим хотела, да все наоборот и вышло. Разве волка сытой жизнью удер-жишь? Все равно сбежит. Пока с Байка-лом на охоту ходили, ушел Петруня и самородок с собой прихватил. Тяжело-вата ноша для больного. Давно уж запо-дозрила Василиса, что он уйти хочет. О дорогах все выспрашивал, как идти на поселение и на Чулым, что в какой стороне находится. Василиса его таким окружным путем направила, что неделю за ним наблюдать можно, как он по тайге плутать будет. Охоту она тоже нарочно придумала, чтобы убедиться, права ли в своих догадках. Стояла за ельником и смотрела, как он крадучись уходил. Следил, видимо, в какую сторону она с Байкалом направится, а сам следом в другую сторону ушел. Не плакалось Василисе ни от обиды, ни от разлуки. Посмотрела в след, да и пошла своей дорогой. Самородка не жалко, на что он нужен! А вот душу жалко. Руки целовал, все благодарил за свое спасение, любил жарко и ненасытно, как в последний раз в жизни, и ушел не попрощавшись. Значит придет.
- Только жаль, что не ко мне придет и не один!- Подумала Василиса.
Сердце болело, долго прислушивалась к каждому шороху, в надежде, что Петр вернется. Вспоминались по ночам его теплые руки. Как сладко томилось тело, когда он лежал голый и беззащитный перед ней, но уже оживавший в своих мужских потребностях. Как сама она, не выдержав такой пытки, наваливалась на него со всей своей страстью и любовью. Как он слабо отвечал ей на старания, но от болезни, а не оттого, что ему было неприятно. Как благодарно смотрел на нее, уставшую, и умиротворенную, и по своему, по бабьи – счастливую.
- Ты Василиса думки-то свои припрячь подальше. Не о том тебе думать надо. Пройди, со тройной завесой по кругу от верха заимки, версты так за две, не более,                чтобы потом, по непогоди идти не при-шлось. Придет к тебе мужик-то этот, и неизвестно кого за собой притянет. Тебе не надо лишнего  глаза и слуха. Помнишь, как заслон делать надо, я знаю.
 Дед снова сидел на скамеечке и гово-рил строго. Байкал попискивал в его сто-рону, но с места не поднимался.
- Медведь за ним вслед направился, вернул я мишку-то, не для того выходила, что б медведь заломал! И чудно, что нежити, за него с тобой торговались. Хочу узнать, в чем тут при-чина? Темен он для меня, а я этого не люблю. Во всем ясность быть должна.
- А что ж ты деда, меня спасти его от-правил? Теперь и бояться его надо? Сама себе страха нажила, выходит, да и ты постарался!- голос Василисы задрожал. Она обрадовалась, что дед от медведя Петра спас, но виду подавать не хотела, хотя и знала, что дед все понимает, каждое движение ее души.
- Не кручинься, люди все такие. Не твое видно счастье в этом деле, но и не его тоже. Задумал он не своими руками, да жар загребать. Пусть потешится чуток. Потом и мы с тобой потешимся!

                10

 Егор долго плутал по тайге, спина бо-лела так, что ноги отказывали идти. В крестец будто бы кол вколотили, и ноги будто разъезжались в стороны. Шел, по-тому, что надо было идти, а когда осмат-ривался, то оказывался в том месте, где вчера проходил. Снова выбирал направление и двигался вперед почти в беспамятстве от боли, и бессильной злобы на себя,  за напрасно пройденный путь. В который раз, обнаружив себя на пройденном вчера месте, упал и горько заплакал в голос.
- Лучше б я сдох! Чем вот такие издевательства терпеть!- В кустах что-то зашелестело, и детский голосок прошепе-лявил:
- Шмотри, еще и плакать может! Хи-хи, лишь бы в шкуру не завернулшя!
- Ага, дед наш потом мытарить будет, ешли он по дороге домой шлежами не умоетшя раж шорок! Хи-хи!- опять в кустах зашелестело.
Егор, не вставая, расправил шкуру, и укрывшись ей, забылся. Когда проснулся, спина не тревожила. Под-нялся и пошел, ясно видя перед собой дорогу домой. Шкуру повесил на плечи, только перед тем как выйти к поселку, снял, и свернув, понес подмышкой.
 Домой сразу не пошел, через сеновал да на чердак, шкуру схоронил,  посидел, подумал:
-Как бы к Василисе подкатиться? Чем же умилостливить ее ледяное сердечко?                Но представил ее насмешливый взгляд  и все слова, что по дороге сочинил, из головы вылетели. В доме Василисы не оказалось, Катерина встретила его смиреной улыбкой.
-Ты, Егорушка садись, поешь, с доро-ги-то. А я побегу баньку затоплю, да бельишко тебе чистое приготовлю!- Ки-нулась в сени.
-Кто поймет этих баб, чему  радуется? Знает ведь, что видеть ее не хочу, а елозит под ногами как сука!- Злость закипала в Егоре с каждым проглоченным куском. Но он сумел подавить в себе эту злость, иначе бы пришла ярость. Поднялся, пошел к ру-чью, чтобы не видеться с Катериной. Че-рез ручей были проложены три жер-дочки, мосток значит. А на этом мостке, устроилась Василиса - белье полощет. Стоит на
коленях, одной рукой за жердочку дер-жится, а другой рукой тряпицу в воде  полощет. Потом поднимается и выжи-мает обеими руками, кладет тряпицу в кучу справа. Берет следующую, слева, и опять наклоняется к воде. У Егора даже дыхание перехватило! Сил нет смотреть, и  нет сил, уйти.
- Василиса!- голос звучал глухо, будто горло передавили. За шумом воды Васи-лиса не услышала зова,  напевала что-то себе тихонько. Егор подошел к воде, Ва-силиса медленно распрямилась и подняла взгляд на Егора.
-А, прибыл пропащий! Назавтра мужики уж искать тебя сговорились с утра-то. Ты пойди, покажись, чтоб не собирались. - И наклонилась со следующей тряпкой к воде.
-Не ждала, значит, и душа не болела, песни распевает, во все горло, когда я пропал по их меркам. – обида захлестнула Егора, пошел прочь чуть не бегом. Слезы к горлу подступали. Забе-жал в баню, от чужих глаз обиду спрятать, а после бани, как положено, понеслась пьянка.
Мыслей своих Егор о Василисе, так и не оставил, становился наглей и настойчивей.
Как-то раз, спьяну, пониже спины хотел ее ущипнуть. Она тесто месила и скалкой его в лоб припечатала,  чтоб в себя при-шел.
Да опять же не затих, где выловит, чтоб одна была, так и канючит о том,что душу, она ему всю перевернула. А ей то что, смеется над ним, как над дитем неразумным.
- Ну, погоди ужо, по осени-то враз об-хохочешься! Я все одно свое возьму!- грозился Егор.
Так оно лето и просквозило, за делами, да за заботами. С каждым днем,  все тревожнее  становилось Егору. Помнил он срок, чтоб шкуру Василисе отдать. Хотелось принародно, чтоб все видели, какой он ей подарок приготовил.
Ни кто ж не знал, чья это передача. Вот и решил покуражиться.
 Не думал Егор, что Василиса, так медвежьей шкуре удивится. Побелела, затряслась вся, да как схватит шкуру и бежать. Кинулся, было за ней, со всей дури, а                в дверях,  Прошка Косой стоит, пальцем ему грозит. Тут Егора кондрашка и хва-тил. Очнулся, лежит без штанов, но в ру-бахе. Сел, глянул, а что в штанах-то про-живало, будто и не его вовсе, синим цве-том покрылося. А Прошка склонился к нему и говорит:
- Ты, о втором наказании забыл, и все, что я тебе говорил, видимо ветром выду-ло. Василиса никогда вашей не была и не будет. Живи и помни мои слова, а забу-дешь, я приду, напомню!
  Людишки тут заскочили в дом, а Егора и переклинило. В себя пришел уже по снегу. Катерина, добрая душа, к исашным ходила, за него просила. Исашные люди простые, бесхитростные, по нашему мало-мало понимают,  между собой по своему говорят. В помощи никому не отказывают. Повели они Катерину к своей старухе, она для Егора на воду талую пошептала. За воду, семь собольих шкур взяла, да сережки золотые с ушей вымотала. Катерина, пока домой добиралась, думала так и сгинет в тайге! Знамо дело, одной в такой путь не пристало бы никому идти. Но принесла воду, да и в бражку помалу подливать стала, пока Егор засыпал, ну а потом от страха, что он услышит, всю и бухнула ему в ковш, что оставалась. Легче ему, вроде, стало. Она потом, еще раза четыре к этой старухе наведывалась, но Егора все-таки выходила. Женщины, они не для себя в основном живут, ради кого то. Вот и Катерина, всю свою жизнь для Егора и положила. Смысла жизни без него и не видала. А случись что, ради его детей бы и жила. Куда их оставить? На то она и женщина.
Из дома  Егор дальше лавки уже хо-дить не захотел, но работал. И шкуры выделывал и табуретки там или еще дела, какие, все у него получалось. Ребята у него, уж и подросли которые, и на охоту уже и везде, куда надо могли. Да и за Катериной,  как за стеной каменной. Не прогадал, когда с пьяну ее в дом привел. Всему своя судьба!

               
                11
                Погоревала Василиса, но все сделала, как дед велел. Срубила березу, распилила ее на мелкие полешки. Просушила чуток и начала палить в костре на угли. Угли от березы остужала, да в мешок складывала. Работы хватило почти на неделю. Потом нашла старое ведерко, да набила в нем дырок побольше, чтобы угли в нем гореть могли, и не задыхался б жар. Пошла на утренней зорьке, мешок с углями на плечо, ведро в руках. Версты за две отошла и запалила костер, насы-пала в него угли от березы из мешка и пока разгорались, читала заговор на тройную завесу от нежданных гостей. Потом собрала разгоревшиеся угли в ведерко и пошла, кадить по кругу вокруг заимки. Когда угли прогорали, возвра-щалась за мешком, опять разжигала костер и снова засыпала в него березовый уголь и читала заговор. Заимку тройной завесой обошла, чтоб чужой человек не смог к ней пройти.
 Байкал охотился и добычей с ней де-лился по-честному, да и нежити не забы-вали, то шишек кедровых, то живицы, то травы разные, за которыми идти по гиб-лым местам надо, все приносили. Только подумает о чем, оно уже утром у порога дожидается.
 А как хороша тайга ближе к осени! Воздух такой ядреный, такой густой, на-сыщенный всеми запахами лета. Листья на деревьях уже окрасились в цвета осени: красная до бордового -  осина, нежно-желтая, еще с прозеленью – береза. Темно-зеленая, почти черная - пихта, светло - зеленая, с серебрянкой – сосна. Смотришь, с пригорка – душа ра-дуется, забываются все печали. Понизу стелются поздние цветы, они ярче и изысканнее ранних цветов, каждый неповторим по форме, цвету и запаху. Не хочется срывать, портить такую красоту, а просто смотреть и видеть, запомнить навсегда цвет, и запах, и чистую природную прелесть. Ведь на сле-дующий год, все будет цвести по-другому, другие цветы, запахи, цвета.
- Теперь Василиса, буду учить тебя, тому чего не успел. Многое мне надо тебе показать, да рассказать еще.- Дед сидел на своей скамеечке, как раньше бывало. Щурился и смотрел ласково, будто бы Василиса в детство свое попала.
- А на что оно мне все это, деда? Ты вот мне свои знания передаешь, учишь, рассказываешь. И что толку с этого мне или другим? Вдвоем мы тут и некому мне, все это рассказать и не с кем, всем этим поделиться!
- Да ужо, с людьми делиться! Ты все своим потомкам передашь!- вздохнул дед.- Нажилась ты среди людишек, па-мять-то любовью вывертело. Когда малой была, все понимала и знала для чего! Теперь - мысля наперекосяк пошла? - Дед пропал из виду, но появился снова, уже у печки, сел у стола и заговорил тихо, каждое слово вкла-дывая, будто в самое сердце Василисы.
- Дел у нас с тобою еще полно, Василисушка! Столько дел, что и за зиму не                переделать.- Покачал головой, задумал-ся.
 Василиса была рада приходу деда, смотрела на него с любовью, было с кем поговорить, спросить и поспорить, если придется. Роднее и ближе его, у нее нико-гда никого не было. Она иногда задумы-валась над тем, как же дед относится к ней? И жалеет он ее, и оберегает, и учит всему с радостью, но ведь оставил на-столько лет одну, не появился ни разу, не подбодрил.
- Где же ты был все эти годы, деда?
- А меня и сейчас нет. Это ты только душу мою видишь. Давно уж я ни здесь. Я живу в своем времени, а ты в своем. Нам с тобой на дальнюю сопку идти надо, там я тебе кое-что показать должен, да и рассказать. По дороге и поговорим обо всем. Много вопросов и ответов с тобой обсудим. Сейчас, не о нас с тобой речь пойдет, есть тема и поважней, чем ты да я.
Сопка-то сама, не природой созданная, выработки это. Из глубин земли доставали то, что нужно, а ненужную землю в сторону сложили, вот сопка и получилась. А сопкой она прозывается, не потому, что гора, а потому, что сопит. Время от времени такие звуки из нее раздаются, будто сопит кто-то. Деревья прямо большими, пересадили из других мест, чтоб не заметно было чужому глазу, что работа велась. Придем - сама увидишь, такие работы наработать людям не под силу. Эта ж тоже нежить и трудится, только роста они больше человеческого, втрое! Другой породы они с нежитью малого роста и задачи у них на земле разные. Малые,  на земле алмазы, золото и многое другое,  промышляют. А гиганты, под землей и под водой, и по воздуху, везде пройти могут. С людьми они не хотят знаться и видеться. Если случайно человек на них попадает, то чаще всего погибает. Такие у них пра-вила. Строят они в земной глубине, ка-кие-то свои стройки. Но земные это создания. Человек как устроен? Что видит, то значит- есть, а чего не видит, значит - того и нет. Если что увидел – по-дай сюда! Надо убить, поймать, изучить, сломать, попробовать на вкус! Вот они по глухим местам и промышляют, чтобы их человек не видел и не знал! Люди ж если до чего доберутся, как дети малые. Все по – своему  переделают, чего бы им это не стоило. Человек слаб разумом. Ему всю силу если дать и знания, что нежить имеет, он всю землю уничтожит. Нет, не нарочно, а как ребенок, если ему дать в руки обрез от ружья, к примеру, он и родителей постреляет и себе мозги вышибет, потому, что не понимает, что острое и где край. Люди, если силу какую и заимеют, сразу на войны применяют, да на убийства. Повелевать им хочется над всем миром, а мозгов-то нет. Был бы он, разум- то если, так и жили б по-другому. Строить мир надо, а не войну! Один человек, достоин и уважения и жалости, когда ему плохо. И помощи, если она ему требуется. А вот, в общем, все человечество, большая беда на Земле.
 Но, человек - то тоже, в этом не вино-ват, как создали, так и живет. Умнее  ве-ками не становится, одно делает - другое ломает.                Надо себя в сравнении видеть, тогда мо-жет и пойдет у людей разум или хотя бы подражание тому, кто выше разумом и сильнее. А люди только с животными в сравнении и могут себя на высшую сту-пеньку поставить. Цари природы! Впереди равняться не на кого, вот и цари. А ведь было промежуточное звено, между людьми и нежитью. Высшая человеческая раса. Было с кем и нежити общаться, вся она в подчинении у них и была. А теперь и люди без умственного роста производятся и нежити с умом, да без души остались. Всем плохо. Пытались нежити восполнить то, что потеряно, думали, от людей с нежитью дети, станут высшей расой. Нет, не стали. Люди их не понимают. Не дано им, детям от человека и нежити, то, что было
утрачено. И нежить им подчиняется, но не все, а так, кое-какие.
 Вот и хочу я, Василиса, показать тебе то, что есть на земле на самом-то деле, а не то, что люди себе создали и придумали. И ты, в свое время, то же сделаешь и покажешь, и расскажешь тому, кого посчитаешь нужным.
Люди то, они тоже разные. Одни, чтобы тяжелым трудом заниматься, другие, что мозгами кумекают, третьи, управляют всем этим. Но есть и такие, которые видят все, что есть на земле, которые людей и нежитей понимают. Та-кие, как мы. Мамка тебя умом и добрым сердцем наградила, душу свою горемычную тебе передала. А вот, что со стороны нежити в тебе прибывает, не знаем пока мы с тобой. Неизвестно, когда оно проявится. Поэтому должна
ты быть готова к любым поворотам судьбы.  Ты, будешь способна видеть то, чего не видят простые люди. А раз видишь больше, то и понимаешь намного шире, все в этом мире. 
-А что если рассказать людям, все чего сама буду знать и видеть?- Василиса смотрит вопросительно.
- Да были и такие, что говорили и рас-сказывали. Только их косточки потом, по кострам, да по омутам расположилися. Не нужно это людям. А что не нужно - то враждебно.
 Нежить раньше тоже пыталась с людьми общаться, но не готовы они к таким переменам, не верят своим глазам и не хотят верить. Мы-то с тобой в тайге живем, а ведь и другие земли есть и стра-ны другие. Люди там тоже живут и каждый по-своему, старается. И нежить живет, по всему свету и тоже старается людям помешать. У них, у нежити, под землей какие заводы понаделаны, а все вокруг как было, так и есть. А люди, если фабрику мануфактурную соорудят, так столько природы нарушат, что душа кровью обливается. И во всем так, за что не возьмутся, только вред природе и себе. Потому как трудятся люди, не для великой цели, а для личного блага. Каждый сам для себя. А то, что в общем то, плохо всем получается, до них не доходит. Если доходит, то уже изменить ничего нельзя. Так и в нашей с тобой жизни, ничего не изменишь.               
Пойдут от тебя отросточки, будешь им объяснять, что да как, почему они не та-кие, как все люди. Сама, пока жизнь про-живешь, многое поймешь и узнаешь и о людях, и о нежити. Только не пристало нам, людям в услужение идти, а к нежити и подавно!
Василиса, слушая деда, не смела слово сказать, прервать его речь. Кивала ти-хонько головой в знак согласия. Ее радо-вало то, что дед снова с ней, и уходить не собирается.  Долго еще сидели так. Обсу-ждали поход к сопке, да чего с собой взять, да каким путем лучше туда доб-раться.


               
                12

На сопку пошли на рассвете. Неблиз-кий путь был радостным и светлым для Василисы. Дед идет впереди, дорогу показывает, да про все то, что вокруг рассказывает.
- Посмотри-ка дитятко, какая полянка расчудесная! Так и тянется душа и тело, на ней отдохнуть с дороги. Травка непримятая сочная, да зеленая. Только беда неминучая, если ты поддашься этому соблазну. Ступишь на травку-то, и  нет тебя. Даже и пискнуть от неожиданности, не сообразишь. Топь тут, дошли мы до места самого опасного в нашем путешествии. Но, если знаешь, как в таких местах ходить, то и нет опасности вовсе. Сейчас передохнем тут на корнях, у дерева, и пойдем сторонкой, поближе к кустарнику. Вот сейчас и слегу себе выбери, далее-то, сплошняком болото пойдет, негде будет слегу взять.
Дед достал из мешка  веревочки вся-кие, потом наломал веток, очистил их от листьев и мелких веточек, и стал, переплетая между собой, связывать. Когда закончил работу, сказал:
-Как к болоту то подойдем, вот эти сплетыши на сапоги привяжем, чтоб по болоту идти легче было, и ноги трясина не засасывала.
Болото перешли благополучно. Толь-ко смешно было Василисе с таким устройством на ногах по болоту идти.
- И откуда деда, ты такие мудрости знаешь? Мы ж с тобой не на болоте жили, тебя научал кто-то или это ты сам придумал?
- Голова у нас для того, чтобы думать и придумывать, как  свою жизнь сохра-нить. Я по этим местам, не раз хаживал, вот мысли-то всякие и думал, как безопаснее пройти. Сейчас болото кончилось, дня через два, к сопке выйдем. Давай костерок разведем, да обувку просушим, ночами тут прохладно, как бы ни застудиться.
               
                13

Скоро в котелке забулькала каша, ко-гда загустела, дед отставил котелок от огня и бросил туда голубики горсть, собранную по пути. Поели пока мясо вя-леное, потом уж как каша упрела, поели каши и на отдых.
-Ээу! Ааауу! – Крик эхом разносился по тайге, и не понять было, с какой стороны он слышится.
-Деда, зовет, что ли кто-то?- встрепенулась Василиса.
- Пущай зовет! Ему больше делать то нечего, вот и орет, как душа запросит. - Дед подпихнул лапник под бок, чтобы удобней было лежать, и сладко зевнул.
- Оооа! Эйеей!- снова раздался крик.
- Так ты знаешь, деда, кто зовет то?- Василиса удивилась равнодушию деда.
- Не знал бы, может и сбегал, посмот-рел. А так, че елозиться, завтра пойдем мимо и поглядишь. – Дед привстал, почесал под бородой, вздохнул тяжко.
- Я думал, чтоб подох  бы он уже, а вот ведь и земля его принять не хочет и на небе он не нужон. Весь сон мне сбил!- Дед снова лег и пытливо посмотрел на Василису.
- Деда, ну расскажи, кто это? Все рав-но под крик не уснем.- Василиса подсела ближе к деду и приготовилась слушать.
- Ну, слушай, коли охота. Тут неподалеку семья жила, парнишка у них был годам уж к четырнадцати, да двое совсем малые. Захаживал я к ним, когда по дороге было. То пороха занесу, то и свинца на дробь да на пули. А когда там, соль или еще чего, по надобности. Маруся была приветливая, добрая и мужик у нее такой же. Сколь лет, вот так мы с ними и дружковались. Еще когда первый сын родиться должен был, она все боялась, что родить не сможет. Все просила, чтоб я ее, поближе к людям увел. Пока собиралась, так и родила дома, муж  роды и принял.  Потом, мы все смеялись над ее страхами, да и до этого уговаривали, чтоб не боялась. Все, мол, рожают и ничего себе, а ты чо хужее всех что ли? Ходить специально чтобы, я не ходил к ним, некогда шипко то было, а если чуть по пути, так обязательно загляну на ночлег. В тот год я у них по осени был. А в другой раз прийти, только уже весной угораздило. Смотрю, беда видно пришла. Не видать никого у жилья то, и живым вроде бы, не пахнет. Зашел, а они все мертвые лежат. И Маруся, и Павел муж ее, и мальчишечка старший, и младшие две девчатки. Почти скелеты уже стали. По-смотрел я, что как получилось.
Зарубили топором и жену, и мужа, и мальца, а малые с голоду померли. Такая меня боль взяла! Ну, думаю, все равно найду, кто их так жестоко убил. Время-то                немало прошло, а все равно следы, то там, то тут, проявились. У исашных по зиме, тоже семью порешили. Потом двух старателей на прииске, и все топором.
Нашел я, потихоньку, рубаку то этого. Привел сюда, поближе, где Марусю и Павла с их детками похоронил. Вот и орет он, уже какой год. Сперва, он у меня на цепи сидел, пока всю траву не выест. А потом, я ему ужо и домишко пристроил. Нашел дерево подходящее, да середку выдолбил. Верхний слой древесины, что под корой, аккуратненько раздвинул, середку выбрал всю, да и поставил его туда, сол-датиком. А потом, на место все сдвинул и хорошо веревкой скрутил. Ходил, ухаживал за деревом то. Сростил все, только для морды дупло и оставил. Вот живет он так, в дереве. Когда надо, при-хожу, осмотрю дерево, а он орет, да грехи свои замаливает.
-Деда, а как же он зимой? И неужели так и стоит в дереве несколько лет? А по нужде то, как он? Не может быть, деда, что б в дереве, да и жить вот так!
- Сама и посмотришь, мимо пойдем, вот и узнаешь, как. Не мог я ему, такого зверства, простить! Не придумал я ему еще наказание, достойное его подвигам. Как придумаю, так и накажу, а сейчас он просто дожидается, когда ему отплата за все придет. Все золото награбленное, я ему под зад положил, пусть оно его греет. По нужде, он на свое золото теперь ходит. А помереть, говоришь? Да кто ж ему даст! Нет, пусть поживет, да помается, пошибче, чем грешники в аду маются! Его тут нежити охраняют и от зверя, и от гнуса, и от мороза. Только дерево, свое тело потихоньку наращива-ет и его между тем в себя всасывает. Питается им.
Не должно нам, в такие дела ввязываться, но когда переходят дела людские, все человеческие и не человеческие границы, то надо. Не прихвати я его? Так бы он и лютовал по тайге, сколько б душ еще загубил безгрешных? Не щадил ни молодое, ни старое, и кто он, после всего этого? Зо-лотишко то, мыть надо! Руки землей ма-рать, горб наживать, в воде по самые шули полоскаться! А тут и делов! Чего люди годами понастарались, раз, и твое! А то, что по самую маковку, в крови? За то сейчас зад в золоте, на него теперя, на золото свое кровавое, гадить только и может!
Ты Василиса, его увидишь, так и жа-леть начнешь со своим человеческим началом. Подумай о том, что если к тебе бы он пришел, да золото стал у тебя вымогать и рубил бы тебя по кусочку, пока не скажешь. А как скажешь, так и конец. Нет от таких иродов, ни спасу, ни оберега. Ты вот в огненное кольцо пред-ками своими взята, но тебя это кольцо от лиха не спасет, только ты сама. А вот наказание за твою обиду, или твою гибель, будет страшным. До седьмого колена весь род обидчика будет проклят. Ни чем, это проклятие не снимается и ни кем не убирается. Так и кольцо огненное, по твоей крови передается, веками жить будет. Вот и делай выводы сама.-
Дед повернулся на бок и тут же заснул. Василиса посидела еще чуток подумала над его словами, подновила костер и тоже легла спать.

                14               

 Утром, чуть забрезжило, и заорал дедов узник, разбудил.  Наладились в дорогу, зашли и к узнику, повидаться. Еще издали Василиса увидела дерево огромное, редко такие исполины  даже  в тайге встречаются. Подошли ближе, а в нем дупло, из дупла бородатое лицо выглядывает и орет во всю головушку. Дед Василису приостановил, а сам подошел и потихоньку что-то сказал. Тот замолк, и деду так же тихо, отвечать начал. Долго они говорили. Потом дед Василису позвал.
- Вот гляди, как люди в деревьях про-живают. Еже ли захочешь, так я тебя премудрости такого поселения научу, мне не впервой, дело не хитрое, за то стоящее!- Дед похлопал рукой по дереву. Василиса обошла вокруг. На вид, дерево крепкое и здоровое, если б не дупло, из которого лицо выглядывает.
- Ну, как работа? Смотри, как хорошо заросли все рассечены. Будто и не было никаких разрезов на стволе.- Дед погладил ствол дерева.
- Деда, вот ты говоришь не первый это, а мне не показывал ни разу?
- Так дите ты была, как тебе такое показать? Ты же бы меня за изверга считать стала. Это теперь ты уж все знаешь, и понимаешь, что к чему. А тогда? -
Василиса подошла вплотную к дереву, и в упор посмотрела в глаза убийце.
- Чо сучка, зыришь, радуешься! Я, та-ких как ты, пачками на кол сажал! Вас по тайге зверьем растаскано, посля моих то радостей, не перечесть сколь! Не дерево бы, так я б прошуровал у тебя промеж ног сухостоиной, ты б у меня как есть завизжала! Я раньше ничего и никого не боялся, а теперь мне все по дереву! Хуже чем есть ужо, не бывает!- Василиса отпрянула назад, повернулась и быстро пошла прочь. Дед догнал и молча, шел рядом.
- Деда, вот ты про нежитей рассказы-вал, ну что они людей потрошили, травами всякими набивали и сушили на ветру. Может, они их тоже наказывали, за какие-нибудь плохие дела?
- Нет, там совсем другое. Они  это ле-карства какие-то делали. Им все равно, что человек живой, и что больно ему, и что дети у него или сирота он. Люди жи-вут мало, по сравнению с нежитью. Они ищут причину короткого века людей, пути продления их жизни, и наоборот. Раньше люди долго жили, почти как нежити, а как стали вред приносить,  им век урезать начали.
Люди всякие лекарства придумывают для себя от болезней, и долго будут еще идти по этому ложному пути. Их лекарства лечат один, а другой орган губят. Это все равно, как одной рукой перевязывать, а другой резать дальше рану которую перевязываешь.  Все лекарства, от всех болезней, в самом человеке! Нежити, это давным - давно знают. Вот и испытывают все, что людям надо и что им вредно, изучают по мере взросления человечества разницу в тех людях, что жили давно и что теперь живут. Рассчитывают, какими они будут в будущем. Контролируют все болезни, войны и тем самым, численность                людей. Если много народа, они им мор устроят, или войну какую, чтоб лишних убрать, а если мало, то плодовитость по-вышают. Один человек для них, что одна иголка от елки, для тебя. Сорвала походя, бросила и забыла.
- Оказывается, люди для них просто как звери для людей, кого полезно - используют, вредно - убивают.
-  Человек, мало живет на земле, да много гадит. То, что начали предки, за-канчивают потомки, не понимая того, что хорошо, а что плохо. 
Еще двое суток по тайге шли, ровно, не сбиваясь в стороны, не обходя завалы и чащи. Дошли до камня, выступающего из земли примерно на аршин, красно-коричневого цвета, похожего на спину медведя. Дед отвел  Василису на опушку, сам пошел к камню и долго молился под-ле. Потом залез на камень и, распластав-шись на нем, лежал, произнося заклинания тихим шепотом, постепенно переходящим в крик. Встал, поднял голову вверх, кричал в небо слова непонятные Василисе. Небо над камнем озарилось, опустился яркий луч. Дед стоял освещенный этим лучом, камень под его ногами светился красным светом, и лицо деда, казалось в этом свете, красным и совсем чужим. Потом он упал на колени, и стоял так, опустив голову, пока луч не потух, дышал тяжело и сипло. Когда Василиса подошла к деду, он  не реагировал на ее зов. Будто ничего не видел и не слышал.  Василиса ждала.
- Поднимись сюда и сядь рядом!- Лицо деда ожило, по щекам разлился румянец. Она поднялась, села рядом с дедом, ка-мень был горячим. Тепло от него прохо-дило по телу приятными ласковыми вол-нами. Чувство восторга и легкости наполнило все тело.
- Настало время, рассказать тебе Васи-лиса, кто ты есть в это мире. Садись по-удобней, разговор будет долгим.
 Зим, наверно, двадцать  назад, а то и больше, шел я по этому месту домой, на заимку. Дело у меня, тогда было, по                следу ходил, сохатых провожал, до Мат-веева хребта. А тут и запозднилось уже, я в снегу ночлежку вырыл, притоптал все как надо. Да на сон пристроился. Слышу, будто бы стонет кто-то или пла-чет, понять не могу. Место это и сейчас не лучшее для ночлега. А тогда и вовсе, гибель верная. Встал я, да тихонько на голос и пошел. Камень этот немного пониже был, а снега на нем никогда не было, даже в лютый мороз, он всегда теплый. Подхожу, а камень, как бы шалашом прикрыт и голос оттуда, из шалаша  слышится. Я позвал шепотком. Отозвался голос девичий. Разгреб я ветки, с одного угла, залез. А она на привязи, руки и ноги все завязано. Расплел кое-как, да и вылезли мы с ней. Ночевать уже и не пришлось. Варежки свои меховые ей на ноги одел, да веревками и привязал, чтоб не сваливались, по снегу то идти. С себя, что мог, поснимал, укутал, мало-мало и в путь. До заимки Павла с Марусей, а там считай, что как дома. Отогрелись, да Маруся, одежду, кое-какую дала. За стол присесть не успели, а они вот, уже под  дверьми елозят. Нежити. Павел, хотел, было с ружьем на них выйти, да я не пустил. Сам вышел. Пошипели они, покрутились, да и ушли ни с чем.  Девушка сказала, что не знает она будто, как ее зовут и откуда родом, тоже не ведает. Помнит, как в бане была, да как чудище глазастое увидала. Только, помнит еще, что лето было. Ну, да и ладно, все равно найдем, чья будет. Чуть забрезжило, домой ее к себе повел. По дороге, она вспоминать начала, что и как было, да только не все рассказывала. Просила, чтобы я домой ее поселение не уводил.  Да и мне не очень хотелось, в такой путь дальний, по снегу идти. До весны, думаю, пусть у меня поживет, а там уж, и видно будет. Жили мы с ней мирно, нежити еще пару раз приходили, все отбить хотели, да так ни с чем и уходили. Месяца два или три прошло, она мне и сказала, будто у нее в животе, что-то трепещется. А я уж и сам догадался, нежити не зря ж ее добыть хотели. По весне ее на роды приспичило. Сам принял, поджидали мы с ней, все со дня на день. Дождались. Вот она Васили-сой тебя и назвала, мамка твоя. Только не долго, она тебя понежила. Всего-то денька два или три, да и истаяла как свечка. Поплакал я тогда, а деваться некуда. Надо тебе сиську искать. Положил тебя к груди материнской, пососешь, думаю, пока не остыла, а сам в лес.-
Дед замолчал, задумался, вздохнул го-рестно.
- Пошел к медведице, знал, где берло-га. Думаю, должно у нее уже медвежата есть. Подкрался тихонечко. Смотрю, не выходила еще из берлоги. Пошептал ей через дырку в снегу,  что узнала меня, не кинулась. Слышу, сопит, не сердится вроде. Засунул руку в берлогу и шарю там, ищу чтоб подстилки чуток взять, если повезет, да навоза хоть бы горстку. Повезло.                Домой прибежал, снега натаял на печке в чугуне, бросил в воду навоз медвежий, да еще там какую траву в берлоге наскреб. Настоялось все это в теплой воде, я тебя и помыл. Это чтобы от тебя человечиной не пахло. Чтоб медведица тебя не съела. Тряпки потом тоже в этом деле замочил, да сушить у печи скорей начал. Завернул потом, да и потащил тебя к берлоге. Ничего, понюхала, стерпела медведица. Покормила. Ну, я опять бегом домой. Так поначалу и бегал, туда-сюда. Потом и оставлять начал. Боялся, правда, что придавит она тебя нечаянно. Молоко у медведицы жирное, ты как пососешь и спишь себе. В общем, когда забирать начал тебя, думал заломает, она меня. Кое-как уговорил, не давала взять и все тут. Кормила она тебя справно, поперек толще была ты, чем, повдоль. А ее медвежонок хиленький какой-то был. Я то, с ней давно дружился, а тем летом, ногу она чем-то поранила. Думаю, что в реке о корягу, когда рыбу ловила. Нога нарывать начала, а кормиться  ей надо было чем-то. Вот я ее и кормил, чтоб  не пропала. Думал к осени, если жира не нагуляет, спать не заляжет. Ну, вот обошлось все, и она мне пригодилась, в беде выручила. Потом, придет к избушке, и орет, тебя зовет, кормить хочет. Так ты и выжила. Матери твоей годков к семнадцати было, не больше. Померла она, наверно потому, что пока носила тебя, все болело у нее. Как будто чужеродное что-то в себе держала. Ни есть, ни пить, толком не могла, и все живот не переставал болел. Да и нежити ходили вокруг да около, все сторожили, караулили. Боялась она их. Одна дома оставаться не хотела. Да, ладно, дело прошлое.- Дед опять замолчал, задумался.
- Вот здесь, Василиса, живет любовь твоих предков. Здесь ты всегда найдешь тепло и понимание. Этот камень даст тебе силу, а если понадобится и новую жизнь. Раньше, вокруг камня располагались жилища тех, чья кровь течет в твоих жилах.  До сей поры, в тебе жило только человеческое начало, то, что досталось тебе от матери. Ты прожила нелегкие годы. Знаешь, что такое труд, обида, боль, голод и утраты. Претерпела унижения и оскорбления, насмешки и коварство.  Тепло и энергия, заключенная в этом камне, разбудит в тебе силу, которая должна тебе перейти от отца. Но ты никогда не применишь это, во вред человеку и против человека. Ночь проведешь здесь, я буду рядом. Слушай себя…
Василисе вдруг показалось, что ка-мень, на котором она сидит, мягкая и теплая спина медведя, она даже почувствовала запах шерсти. Ей захотелось лечь и погрузить ладони в мех. Ощущение покоя и комфорта. Василиса закрыла глаза, и ее сознание растворилось в собственной сущности. Она лежала на спине огромного медведя, который неторопливо шел своей
дорогой, мерно покачивая ее. Под тол-стой шкурой чувствовались тугие, плавно                движущиеся мышцы. Василиса открыла глаза и увидела огромную луну, падаю-щую на нее с неба. Рука невольно вздер-нулась в поисках деда.
-Слушай себя…
Луна быстро приближалась, и вот Василиса уже видит треугольник, заключенный в диск луны, треугольник светлее самого диска. Луна, еще ближе, в треугольнике образуется звезда. Звезда темнеет, и внутри ее распластываются крылья, которые несут Василису далеко в прошлое или далеко в будущее.
- Слушай себя…
 Я живу в мире, который придумали люди.  Все в этом мире используется че-ловеком, в той или иной форме. Он  живет в мире грез, в вечном поиске изобретения чего-то нового. В результате,  ходит по кругу, не изобретая ничего нового, а просто повторяясь в своих изобретениях, ис-пользуя различные ухищрения и обман. Забыв, что это уже было. Иные миры, су-ществующие рядом, развиваются по дру-гим принципам. Их основная цель сохра-нить и преумножить то, что дано свыше. Человек, созидая - разрушает. Пишет для себя самого законы и сам их нарушает. Придумывает религии, чтобы одурачивать ближних своих. Все давно придумано! И законы и религии, от их количества не улучшается качество общества людей. Человека надо усовершенствовать, но нет пути для достижения этой цели. Мы, ищем эти пути и мы должны успеть их найти.
- Слушай себя…
Василиса видит приближающуюся к ней фигуру. Это нечто источает доброту, нет диалога слов, есть диалог чувств. Она не видит лица, она чувствует тепло исходящее от него. Чувствует руку, которая прикасается к ее  голове. От этого прикосновения молния пронзает мозг Василисы, и она проваливается в темноту.
Дед сидит рядом на камне, камень сы-рой от утренней росы, Василисе зябко. Они, не сговариваясь, спускаются вниз и разводят костер, чтобы отогреться и обсудить все, что было этой ночью.
- Ты, сегодня ночью, сделала то, что должна была, а я про геолога все выведал. Было их восемь человек, и старались они на Чулыме все лето, с самой весны. Золото там обнаружили и еще, кое - какие минералы. Вот золото и не поделили.  Трое, что в лодке были, это все ученые, да начальники, а пятеро, что простые работники, отчаянные головы. Они и приехали с целью, золотом разжиться. Убить своих на-чальников, они раньше  решили.               
  Золото для них дороже любой жизни. А этот, что нежити беспалым зовут, какую-то трубку с алмазами раскопал, для нежити это большой урон. Они эти трубки наперечет все знают и человека редко когда пропускают к ней. Ежели уж совсем ни к чему им, или алмаз там перестоявший, что для нежити непри-годный. Тогда пускают, пусть, мол, потешатся людишки. Настоящих сокровищ человеку, ни кто не даст и не покажет.  А беспалый трубку то обна-ружил и скрыл ото всех, сам хотел по-пользоваться. Но не успел, пасюки прибили ночью, да по реке и сплавили. Нежити потеряли его до поры. Он тоже не из простых людей Василиса, он как мы с тобой. Только далеко его нежитная кровь живет, за морем-океаном где-то. Они все беспалыми рождаются,  кто от нежити с другого конца света.  Мало их на земле, особенно тут, а за океаном может и поболее. У наших нежитей, к не-му два интереса было, трубку из памяти стереть, да проверить, вошел он уже в силу или пока в детячьем возрасте. Трубка то ему неспроста же открылась.
Значит, что - то, в нем уже проснулось, только он видимо сам еще не понимал этого. Теперь, уже и не поймет никогда. Память о трубке алмазной, они под видом лечения у него стерли, когда к тебе приходили его выкупить. Ну, и в остальном постарались. Крови то, сколько из него они выжали? А нам, больше всего вред, когда кровь теряешь.  Человеческая остается, а та, что силу нам над человеком дает, уходит, и уже не восполняется. В крови наша сила, в ней и наша разница от людей. Хозяйка Чулыма мне сказала, что наш человек в лодке, что  живой он еще, сама как могла, не давала ему погибнуть до твоего прихода. Думала, видимо, что мы его кровные или еще как. Вот я на Чулым тебя за ним и направил. С ней не поспоришь, сама знаешь, какое ее величие. Да не знаешь, что в ее голове плещется, и с каким умыслом.
Те пятеро, что беспалого с начальством забили, не вышли из тайги. Между собой за золото стали биться. Сначала трое двоих ухайдохали. Потом друг друга сторожить начали, не спали ни днем, ни ночью в страхе, что убитыми будут, так с ума и посходили. Вдвоем третьего убили, потом поняли, что вдвоем золото не донести будет, закопали больше половины. Потом каждый думать стал, как от другого избавиться, чтоб одному за золотом вернуться. Сцепились, как звери лютые и пока друг дружку не поубивали, не отступились. Один другого задушил, а сам кровью истек, порезал его другой-то, пока он его душил. Так что, придет твой геолог, с ним-то, ничего не случилось. Не за тобой, так за золотом, все равно заявится. Только не нужен тебе он будет, ни радости, ни горя, он тебе больше не принесет.
               
                15

Вторые сутки шли до темна. Остано-вившись, костра уже не жгли. Заранее от-дохнули и поели. Просто дошли до опре-деленного места, и сразу на ночлег.
Василиса проснулась, от какой-то вспышки, полоснуло будто бы, по глазам светом, а глаза открыла – темно. Полежала еще, вставать не хотелось. Заря уже и осветлила немного небо, но все равно темно, деревья свет прикрывают. Опять сверкнуло. Она успела заметить осветившийся в сполохе верх сопки. Там, над вершиной сопки, зависала фигура огромного человека. Подняв руки, фигура поплыла вверх и медленно растаяла в небе.
- Деда! Смотри, человек там!- Васи-лиса повернулась, а деда и нет на месте.
- Нежить это. Сейчас все увидишь.- Дед стоял рядом с Василисой, в руках был хворост для костра. Видно дед, давно уже не спал. Василиса посмотрела на сопку, но там было пусто.
Развели костерок, поели мяса, попили чай, и дед начал свой рассказ, изредка показывая рукой на сопку, и поддерживая огонь в костре, так чтобы он горел, но не дымил.
- За сопкой, Малая Тунгуска протека-ет. Вот там они и обитают! Не знаю, что там у них, но уже многие десятилетия они отсюда не уходят. Еще сопки не было, но и тайга здесь была реденькая, чахлая. Сейчас сопкой эта тауга закрыта и смотри, какая поросль на ней сильная. Все это, за несколько дней, создали, и деревья, и сопку. Не было - и на тебе!
-Смотри Василиса, вон он снова поя-вился. – над сопкой плыла фигура человека огромного роста, она подняла руки вверх и устремилась ввысь, все больше и больше озаряясь солнцем. Чем ближе поднималась фигура к солнечному свету, тем темнее становилась. И вдруг, исчезла.
-Деда, а как это они исчезают?   
- Не исчезают они, просто уходят в другой мир, там дорога у них, чтобы от-сюда туда можно было и обратно тоже путешествовать.
- Мы с тобой тоже так сможем, если  сейчас на сопку поднимемся? Или только                они так могут, и в этом мире, и в другом быть, как дома?
- Нет, Василиса, мы так не сможем, хотя это и наши предки. Здесь мы   нахо-димся в опасности,  потому, что рядом живет несыть. Здесь соприкасаются два параллельных мира. Там, на медвежьей спине ты тоже летала в другой мир, толь-ко пока не осознавала этого. Но со стороны было хорошо видно, как ты ушла в другой мир и как оттуда вернулась.
Дед огляделся по сторонам.
– Вон, смотри! - От вершины, вниз по-ползли огни белого цвета, приближаясь к людям. Скоро они превратились в шары, величиной с человеческую голову. Перед местом, где сидели Василиса с дедом, шары замедлили движение. И стали кру-житься вокруг, как бы изучая и рассмат-ривая гостей. В воздухе создалось какое-то напряжение. Шары, сделав несколько кругов, повернули в обратную сторону и вскоре скрылись за вершиной сопки. В это время, из нутра сопки начали раздаваться странные звуки, они на самом деле, походили на сопение. Василиса с дедом  поднялись и пошли в сторону сопки. Идти было легко, воздух был сладким и чистым. Земля под ногами слегка подрагивала. Растительность вокруг была самая разнообразная. Василиса никогда не видела в тайге таких растений, цветы были огромными, но их цвета были совсем не броские. Они как бы стеснялись своих размеров и поэтому маскировались под цвет листьев и почвы.
- Это уже чужая земля. Здесь ты не увидишь знакомых животных и растений. Здесь все другое и другая жизнь. Даже время здесь идет совсем не так. Если сюда нечаянно забредет, например  молодая кабарга, то через два – три часа, она умрет от старости. Хотя веку ей дано три - четыре года. То же самое происходит и с человеком. Мы с тобой, почему на камне предков, на медвежьей спине ночь провели? Чтобы силы набраться. Для простого человека здесь побыть, силу и здоровье потерять. Годы жизни впустую будут потрачены, за несколько часов. Иные детьми сюда забегали, а выходили глубокими стариками.
Василиса ужаснулась.
- Деда, а вдруг, я старухой отсюда выйду?
 Дед улыбнулся, хитро посмотрел на Ва-силису.
- В какой-то степени – да! Ты не соста-ришься телом, но ты станешь мудрее лю-бой бабушки ведуньи. Со стороны то и не заметишь, что сопка эта, особенная. Потом когда зайдешь повыше, увидишь, что все здесь не так устроено. Нельзя здесь трогать ни листьев, ни цветов, ни земли. Все это на самом деле произрастает, но совсем другую основу для жизни имеет. Не зная если, да потрогаешь, или само растение к тебе прикоснется, вдруг, можно получить ожег, который будет годами гнить и никогда не заживет при любом                лечении. Нам с тобой все это не грозит, потому, что ты теперь это знаешь. Ведь знания, основная цель нашего похода.-
Поднявшись на вершину, они, взяв-шись за руки,  любовались панорамой, открывшейся им с высоты. Кругом бескрайняя тайга, подернутая сизой дымкой, манящая и загадочная, опасная и привлекающая, зовущая и отталкивающая! У самого подножия сопки, клубился густой непроглядный туман, он отрывался кусками и немного плыл над тайгой, потом быстро рас-сеивался. От него пахло страхом. Василиса невольно содрогнулась и  не стала смотреть в туман. Но глаза, сами тянулись заглянуть в это белое нечто.
-Там, за туманом, Малая Тунгуска. Жаль, что ничего не видать. Воды в этой реке пить совсем нельзя. Она, подземной протокой, соединена с озерами, Чертов Глаз  и Око Дьявола. Они образуют тре-угольник, два озера и исток реки, этот треугольник, место силы. Только не той силы, которая на благо, здесь обитает не-сыть. Дед потянул ее за руку, чтобы  от-влечь от тумана.
На самой середине вершины была круглая  блестящая площадка. Василиса подошла и потрогала. Это был металлический диск, золотого цвета и на нем было изображение оскаленной медвежьей головы. Диск был очень холодным. И Василисе показалось, что у нее прихватило пальцы. Как зимой в лютый мороз. Она отдернула руку, посмотрела, пальцы действительно были белыми, она начала их растирать и почувствовала покалывание и ноющую боль, как при обморожении.
- Я же сказал, ничего не трогать! Это очень опасно.- Дед смотрел с укором. Даже брови у него топырились, как всегда, когда он сильно сердится.
- Еще бы чуток  и руки бы у тебя не было! А может и тебя саму, было б уже не разморозить. – Дед прошел вокруг диска.
- Ты догадываешься, что изображено на другой стороне? Это символ, знак силы и власти. Ты тоже имеешь эти символы, значит, имеешь силу и власть. Под этим диском находится вход в другой мир, в мир подземный. Я много раз там был, он гораздо интересней и удобней нашего мира, но там все непонятно и сложно. Для того, чтобы там жить, надо там родиться. Нежить живущая в земных глубинах, сотворила там дворцы. Все, что там есть, не похоже на земное. Человеку не создать такой красоты. Потому, что там красота мощи и разума, а у человека, все построено на красоте души. Там огромные арки и за-лы, различные машины и механизмы. Они используют энергию земного ядра. Для человеческого ума, это непостижимые знания. Для нас с тобой эти знания, тоже недоступны, но со временем, что-то должно произойти в мире, и то, что в малой доле доступно нам, откроется и всем людям. Если бы не было смысла, то нежити не творили бы таких, как мы. У них все построено на расчете. Человек рассчитывает обычно, на какое-то определенное время                свои задачи. На время своей жизни. У не-жити век другой. Они не считают лета и зимы, там под землей нет ощущения вре-мени. Вот все люди летают во сне, из снов они выносят ощущение полета и им становится радостно. Мы тоже летаем во сне, но мы, выносим из своих снов, зна-ния.
- Деда, а кто же мне ее дал, и силу и власть? Ты же учил меня с малых лет пользоваться этими вещами? Значит это твое?- Василиса смотрела прямо в глаза деда, он не отвел взгляда.
- Нет, это твое. Всем детям, рожден-ным от нежити и человека, предназначены эти знаки. Для того, чтобы  могли опознать друг друга и чтобы враги наши знали, что за нами стоит нерушимая сила, подвластная только нам! Только у всех они разные, знаки- то. Зависит от того, от какой нежити кровь живет в человеке. - Дед присел на корточки, чтобы не касаться земли оперся рукой на колено. Смотрел на Василису снизу вверх.
- Мое, всегда при мне. - Он поднялся и задрал рубаху, между грудей у него был выжжен круг, а в нем оскаленная медве-жья морда. Рубцы были кроваво – красного цвета.
- На спине тоже, только другая карти-на. А почему так? Потому, что я родился мужчиной, а ты женщиной. - Дед опустил рубаху.
- Но я никогда у тебя этого не видела?- Василиса в недоумении подняла бровь.
- Потому, что это появляется тогда, ко-гда нужно. Если мы здесь пробудем, дольше положенного нам времени, то из рубцов пойдет кровь. Они уже совсем красные, наливаются кровью.
- Пойдем тогда, деда. Что тут делать, все видела и слышала.- Василиса повернулась, чтобы идти вниз.
- Ты не хотела бы увидеть, как  они поднимаются и возвращаются , прямо отсюда?- Дед показал рукой на диск.
- Я думал, что ты познакомиться захо-чешь, узнать поближе, поговорить?- Дед хитро сощурился.
- Нет. То, что мне покажется, будет со-всем не то, что есть на самом деле. Я знаю, как они выглядят. Мне было бы проще, если бы они, не так часто меняли свое обличие. Трудно представить, что я тоже часть этого.- Василиса начала спус-каться с сопки, дед пошел за ней. Вдруг, под ноги Василисе бросилось странное существо. Шерсти на нем почти не было, со всех сторон его тела торчали какие-то отростки, бородавки и колючки. Василиса остановилась, существо присело напротив, и начало грызть свою лапу. С аппетитом отгрызла пальцы, проглотило, и с наслаждением облизало культю. Потом потянулось к руке Василисы. Василиса направила на существо ладонь, и оно, медленно растворилось в воздухе. Сначала исчезли все конечности, потом уже голова и туловище. Дед, наблюдавший эту сцену, только головой покачал, но ничего не сказал.                - А ведь и вправду поняла все!-
Спускаться с сопки оказалось труднее, чем подниматься на нее. Ноги скользили, пришлось поддерживать друг друга, чтобы нечаянно не ухватиться за растения. Сопка сопела, и время от времени содрогаясь, покачивалась под ногами. С каждым шагом, на душе становилось веселее, и легче, как будто после проделанной работы. Остановились только у стоянки, где ночевали. Развели костер, и присели, глядя на огонь. Каждый думал свою думу. Поэтому не сразу заметили опасность.
- Бежим!- Крикнул дед.  Василиса уви-дела приближающийся к ним фиолето-вый шар вдвое меньше белых.
 Они  побежали, быстро, не разбирая дороги.
- Это несыть. Не хотят нас здесь ви-деть. Это даже и не угроза, нас хотят уничтожит.- дед сильно дернул Василису за руку и они кубарем вкатились в зем-лянку. Дед захлопнул дверь и сказал:
- Лежи тихо. Может быть, и пронесет мимо нас с тобой, нашу смерть.-
Занемела спина, затекли руки и ноги, но они лежали, боясь шелохнуться, до тех пор, пока не ушло предчувствие  опасности. Дед сел и подтолкнул Василису:
- Че, задремала с перепугу? Это хо-рошо, что я поутру, когда хворост для костра собирал, на эту землянку наткнулся. А то бы крышка нам с тобой. Даже и лохмотьев бы от нас не осталось. Сжигает этот шарик дотла.
Белые шары, это разведчики, только чем же мы им не понравились? Теперь
надо, по темну, убираться отсюда и чем дальше, тем лучше. Будем идти без оста-новок, еда осталась у костра, а туда нет возврата. Про ружьишко-то тоже поза-будь. Тайга прокормит, лишь бы уйти! Зря ты  ту зверушку растворила, ну ту, что свои пальцы съела. Может, они и не озлобились бы так.
- Так она за моей рукой потянулась! Что, отдать надо было свою руку по ло-коть? Пусть тварь, на здоровье кушает?
Василиса посмотрела на свою руку.
Дед осторожно выглянул за дверь зем-лянки, махнул рукой Василисе и они  двинулись в путь.
- Потеряли они нас, значит! Эти видят только то, что над землей движется. Мы с тобой так неожиданно провалились. Искать, думаю, не будут уже, но все же по сторонам поглядывай. Потому ночью и идем, что их заметить нам легче, шарики эти в темноте светятся. Если шар белый - не боись, а ежели синий или того хуже фиолетовый, только земля спасти исможет! Да, много чего я тебе показать-то хотел, но видно не сложились показушки. Сама видела, что там делается, а ужо остальное, поверишь на слово. - Дед замолчал, задумался видно. Шли быстро, в                сторону сопки, даже и не поворачива-лись, будто сговорились.
Начал накрапывать мелкий дождь и путники старались идти под кронами де-ревьев. Останавливаться было опасно, поэтому дед шел впереди, так как знал дорогу, а Василиса,  шла позади и молчала из осторожности. А хотелось спросить, отчего ноги такие тяжелые стали, да так и не спросила.
 К утру набрели на медвежью берлогу, под вывороченным бурей огромным ке-дром, и спустившись по корням вниз, устроились на мягкой  сухой подстилке. Усталость взяла верх над опасностью, оба уснули крепко и безмятежно. Они и не слышали, как на рассвете пришла к кедру хозяйка их временного пристанища. Медведица понюхала воздух, шумно втягивая его ноздрями, походила вокруг, сожалея, что обжитое место занято не прошенными гостями,  и недовольно похрюкивая, ушла,  в сторону сопки, по их, еще не успевшим выветрится, следам.


                16


    Дождя  не было, но солнце было за-крыто тучами, поэтому в тайге было сумеречно и настроение не располагало к разговорам. Молча, встали и отправились дальше, в обход болота, прибавляя к пути еще день.
Торопиться было некуда, поэтому та-кой, более легкий и менее опасный путь был не в тягость. Развиднелось только к обеду, соорудили костер и сидели, разо-гревая косточки. Каждый думал свою ду-му, и каждый знал, о чем думает другой. Поели орехи, грибы, ягоды, собранные по дороге.
-Деда, ты помоги мне разобраться. Вот круглый диск - это земля, треугольник в круге - это место силы, семиконечная звезда-это вселенная, крылья – означают свободу перемещения. Что означает голова медведя, на обратной стороне диска? – Василиса смотрела на деда вопросительно. Было видно, что она знает ответ, просто хочет убедиться, правильно ли она расшифровала знаки.
- Оскаленный медведь, не медведь во-все, а охранная грамота для тебя, в лю-бом месте земли, где водится этот зверь. Он и сейчас, и всегда, находится рядом. Он охраняет нашу человеческую сущность. Наши тела. Ты перед приходом нежити, когда геолога спасала, читала заклинания и творила обряд защиты. Ты, этими заклинаниями пробудила ту силу, которая               
заключена в диске, она вышла наружу и охраняла тебя от нежити. Ты думаешь, они пороха испугались? Нет, они не любят его запаха и боятся лун - траву, но это бы, их не остановило! То, что заключено в диске, означает полное их повиновение  тебе. А этого, они и вправду боятся. Сходство с медведем конечно есть, но тут совсем другое. То, что тебя медведи не трогают, это не из-за диска, ты выкормлена молоком медведицы, они тебя своей считают, запах свой на тебе чуют. А я с ними, общий язык давно нашел. Умные они, медведи, даже и людей умнее бывают. Даром, что зверь.
 Сновали белки туда-сюда, забивая свои закрома, перед холодной зимой. Всегда суетливые и бесстрашные,  человеком непуганые, они, пока спишь, и карманы обшарят, не завалялось ли там сухарика, или подкладку прогрызут, если так достать не могут. Белка в тайге крупная, ярко-рыжего цвета, но ближе к западу мельчает и сероватый оттенок у нее по зиме. Хороша она конечно на шубу, но так наблюдать гораздо занятнее. Бельчата уже большие, почти с мать ростом, а она, как опасность учует, хватает детеныша за загривок и в дупло тащит. Он цокает, отбивается, а мать будто и не замечает сопротивления. Одного затолкает в дупло и мигом за другим, даром, что первый уже следом вылез и по веткам носится как ог-лашенный. Грибов на ветки нанизано, полным - полно, сушат белки на зиму. Белый-то гриб еще вовремя сорвать для просушки надо, пока он молодой, да нежный. Они вырастают большие, в котомку не влезет! Но уже и на заготовку не идут, сырости в них набирается, да и вкус не тот.
- Ты Василисушка от Шаманской зы-би, сама пойдешь на заимку, там и дело по дороге пристрянет. А мне в другую сторону надо будет, я на озеро «Чертов глаз» пойду, но на четвертый день я приду. - Дед затушил костер и цикнул на белок, которые совсем осмелев, прыгали под ногами.
Шли споро, путь в основном  под ук-лон, приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. Старались идти повыше, в низинах, после вчерашнего дождя, клубился туман, и  путь было сложнее. Василиса шла следом за дедом. Вдруг, она почувствовала на себе чей-то взгляд. Повернула голову и увидела огромную гадюку, свернувшуюся кольцами на дремучем, обросшем зеленым мхом, пне. Змея, подняв голову, смотрела на Василису, можно сказать в упор. Василиса невольно отступила на шаг и остановилась. Она не испугалась гадюки, она удивилась ее размерам. Никогда раньше ей не приходилось видеть гада, длиной и толщиной с березу четырехлетку.
Дед почувствовал, что что-то не так, обернулся и тихонько свистнул, змея за-шипела, но с места не сдвинулась. Дед посвистел еще, махнул Василисе рукой и спокойно пошел дальше. Василиса догнала, спросила:
-Откуда же такая змеища тут, раньше таких огромных, вроде, как и не было?
- Одна она здесь такая, просто не встречалась ты с ней ранее-то.               
Заприметила она тебя, запомнила. Вся змеиная семья, тебя теперь почитать ста-нет. Еже ли  помощь, какая, понадобится или защита, свисни тихонько, как я сви-стел. Кто из их рода поблизости окажется, тот и приползет не мешкая.
- На что оно мне, деда, помощь их, змеиная?- Василиса на ходу развела руками.
- Сама увидишь, когда нужна станет. В лесу живешь. Тебя уважают, и ты ува-жай, тебя обижают, и ты отпор давай.
У Шаманской зыби разошлись в раз-ные стороны. Василиса пошла к себе на заимку, думая по дороге:
 - Как там Байкал один управляется? А то может, и бросил сторожить, да и в се-ление подался.- Думки всякие в голове роятся, путь дальний, иди да и думай себе, все, что в голову приходит. Остановилась у ручья отдохнуть, да воды напиться. Присела на поваленное бурей дерево. Красота! Птицы поют, заливаются, прощаются с летом.
Лосиха вышла с лосенком к ручью. Морду вытянула, нюхает воздух своими чуткими бархатными ноздрями. А Васи-лиса, сидит не шелохнется, будто и нет ее вовсе. Но лосиха что-то почуяла, прикрыла собой лосенка и пошла тихонько в заросли, так и не испив студеной воды.
 Вокруг ног суетились муравьи, все озабоченные проблемами зимних запасов для потомства. Чего только они не тащили в свой, огромных размеров, муравейник, макушка которого выглядывала из-за зарослей вишняка. И огромный жук усач, с поперечными серыми ласинами на крыльях и с усами длинней его самого, и шершень, с ярким, оранжевым, полосатым
брюшком, и какие-то травинки и соло-минки. Так же тащили домой и своих ра-неных и убитых на охоте сородичей. Ни-чего не проходило мимо изучающих уси-ков, этих странных и очень тру-долюбивых насекомых.
Василиса долго наблюдала за возней муравьев.  Смотрела, как они слаженно работают и делают общее дело сообща, но все же, каждый в отдельности принимает решение, что именно ему делать. Вместе с другими нести тяжелого жука, или тащить
раненого, который еще и упирался, и пробовал укусить своего спасителя.
Почти рядом, раздался выстрел. Сердце у Василисы екнуло от неожиданности. Она встала, и прячась за деревья, пошла в сторону выстрела.
Мимо нее пробежала, ломая ветки, ло-сиха. Она ломилась, не разбирая дороги, и ужас застыл в ее глазах. Все стало понятно. Охотились всегда на молодняк, потому, что мясо взрослого  лося жесткое и сухое, а у лосенка нежное и вкусное.
Василиса решила посмотреть, кто охо-тился, осторожно прошла дальше. Лосе-нок бился в кустах, пытаясь встать на но-ги, но, неуклюже заваливаясь на бок, ме-кал громко и жалобно.
               
                17

В стороне за кустами, Василиса увидела распластанное тело. Голова мужчины была неестественно запрокинута. Кровь, фонтанчиком била из, надувшейся шишкой, пробитой шеи, забрызгивая траву. Правая рука, все еще сжимавшая ружье, была вмята в землю. Лосиха напала на охотника, защищая детеныша. Крик лосенка, напоминал, плачь больного ребенка, у Василисы сжалось сердце. Поняв, что охотнику, ни чем уже не поможешь, Василиса направилась к лосенку. Она понимала, что сильно рискует, что в любой момент она может оказаться под копытами обезумевшей лосихи. Но жалобные стоны лосенка не оставляли выбора. Тихо говоря с лосенком, она кое-как успокоила его и осторожно осмотрела. Пуля попала в мякоть ноги и  пролетела насквозь. С обеих сторон текла густая кровь, кость была цела, но лосенок был обречен. Он истечет кровью. Василиса кинулась к телу охотника и быстро сняла с его пояса веревку, метнулась к лосенку и связала ему передние ноги, чтобы он не мог биться, так немного меньше будет течь кровь. Собрала и смяла какую-то траву, покусала ее, чтобы появился сок, и вставила пробками в обе раны. Лосенок выкатывал глаза и тоненько мекал.
Василиса отошла за дерево и огляде-лась, прислушалась, вроде тихо. Но она знала, что как бы, ни была напугана лосиха, она не уйдет далеко, и все равно вернется к детенышу. Даже когда он ум-рет и его плоть отделится от костей, она будет ходить вокруг, и охранять эти кости, и будет убивать любого приблизившегося человека или животное. Лосенок замолчал, обессилев. Василиса пошла к телу охотника, потянула за ствол ружье, рука от локтя выдернулась из земли и потащилась за ружьем. Василиса присела и стала раз-жимать пальцы. Они легко отпустили ре-мень. Осмотрев ружье, убедившись, что оно целое, Василиса взяла патрон из кар-мана охотника и перезарядила ружье. Вскинув ружье на плечо, все время, озираясь по сторонам, собирала валежник, чтобы закрыть тело. Мешок с патронами и едой, валялся  недалеко, видимо охотник его бросил, когда начал охотиться, на лосенка. Василиса  со вздохом подняла его с земли.
Темнело, лосиха не появилась. Лосе-нок забился снова и закричал, когда Василиса стала к нему подходить. Она, погладила ему голову, говоря спокойно и ласково, он затих. Осмотрела раны. Кровь не текла.
Пришлось снять с него веревку, если придет мать, то снять веревку будет уже невозможно. Но он будто понимая, не стал пытаться встать, ослабевший, лежал смирно. Василиса не могла уйти, звери, учуяв кровь и легкую добычу, все равно убьют лосенка, надо дождаться мать. По-косившись на наваленную поверх тела охотника, кучу валежника,  пошла в сто-рону ручья, выбрала дерево, на которое было легко забраться и удобно устроить-ся. Угнездившись на ветвях, постоянно осматриваясь, поела то, чем должен был ужинать охотник. Попив из его фляжки, хорошо осмотрелась и стала ждать                лосиху. Мать пришла, когда было со-всем темно, Василиса не видела, как она подошла к лосенку, но услышала, как она позвала его, и как он откликнулся на ее зов. Василиса облегченно вздохнула. До утра он в безопасности. Привалившись к стволу, Василиса задремала, сквозь сон, прислушиваясь к тайге, четко контролируя каждый звук и движение. Утром она видела, как лоси пошли к ручью. Лосенок, подняв раненую ногу, хромал на трех, но все-таки шел, повинуясь, зову матери. По-пили и ушли через ручей дальше в тайгу.
Василиса спустилась с дерева и осмотрела их следы, крови было не видно. Набирая в пригоршни воды, умылась, попила, а когда подняла глаза, пришлось замереть на месте. На противоположном берегу ручья стоял тигр. Он, слегка согнув передние ноги, нюхал следы лосей. Шерсть на его загривке то поднималась, то опускалась, кончик хвоста резко дергался  из стороны в сторону.  Это говорило о волнении зверя.
-Значит, голодный. – Подумала Василиса, стараясь не выдать свое присутствие даже дыханием. Только деваться некуда. Вот она, вся на виду стоит. Это он следами увлекся, сейчас го-лову повернет, и в один прыжок достанет. Василисе показалось, что под ногами у нее, что-то происходит. Почудилось какое-то движение. Она покосилась под ноги и увидела, что вода в ручье под ногами у Василисы, без-звучно забурлила и начала подниматься вверх. Все выше и выше, и вот уже не видно тигра, перед глазами кружит водя-ная масса, и голос журчит, знакомый и непонятный. Василиса узнала по голосу хозяйку Чулыма. Сердце забилось в груди от волнения и радости. Она протянула руку, чтобы дотронуться до воды. Но вода резко упала вниз. Тигра не было. Василиса постояла, ошеломленная видением и быстро пошла в сторону заимки.


                18


    Байкал встречал радостно, показывая, какой он молодец. Сначала грозно за-лаял, будто не узнал хозяйку, потом лай превратился в  пронзительный визг. Было хорошо на душе от сознания того, что ты уже дома и что тебя здесь ждали.
Василиса принесла воды, вскипятила, заварила травы. Расплела косы, разделась и долго мылась, чтобы дать свободно вздохнуть телу, крепко поспать и отдохнуть после долгой дороги. Отдельно                запарила другую травку и попарила но-ги. Легла и сладко вытянулась на лежанке. Последняя ночь, проведенная на дереве, не дала отдыха, а наоборот отняла все силы.
- Лосенок - то твой, ничего, хромает за матерью потихоньку.- Дед сидел на своей скамеечке и  посмеивался в бороду.
- Ой,  деда!- Обрадовалась Василиса.- Я думала, ты завтра придешь!-
- Да давно я уж тут. Ждал когда помо-ешься, да приляжешь. Там травку я тебе принес, с озерца, попей по утрам, до еды, чтобы регулы тебя не мучили. Тебе сила для здоровья нужна, а с кровями-то все уходит, когда оно вхолостую. С неделю попей, а на следующий месяц, опять с неделю. Больше не будут приходить, тебе свою кровь беречь надо. Детей тебе рожать ни к чему. Да и не сможешь ты более. Кровь твоя третьим коленом выйдет, от внука девчушка образуется, все твое в ней и проявится. И через нее тоже третьим коленом, опять твоя кровь силу возьмет, над сторонней.- Дед испытующе посмотрел на Василису. Она, слегка смутившись, молча кивнула.
-В лосенка-то, Гришка Чалый стрелял. Не повезло ему, когда ружье переза-ряжал, запнулся, а лосиха  и  перекинула его через себя. Шею ему сломала, потопталась еще на нем. А ты молодец! Не растерялась. Я когда мимо того места проходил, у ручья тоже попить остановился. Гляжу, сидит куколь лысая, на том дереве, где ты ночевала. Ну, это-то, я уже потом определил, что и как было. А сначала насторожился, раз сидит, значит точно мертвец где-то рядом есть. Она по таким только делам показывается. Крылья расшиперила и зыркает глазищами туда-сюда, шипит будто змея! Живое-то не видит, только мертвое. Разобрал я ветки, что ты на горе-охотника навалила, узнал кто. Яму рыть нечем было. Отнес я его под дерево вывороченное, закопал. Сколь их по тайге безымянных могил? Счету нет! Что поделаешь. Твоего Василия тоже я, хоронил. На самострел он напоролся, у своего же капкана. Но не печалься более, не житье вам с ним все равно бы было. Прошел бы год другой, тебя бы все равно колдуньей нарекли. Не убили б если, так из поселения бы прогнали. Так уж повелось,  спокон веков нас люди вне закона объявляют. А так, хоть детишки без клейма позорного вырастут. Люди злые, памятью злой и живут. Добро то у них быстро забывается. 
Сами набедокурят, приходят за помо-щью, а потом нас во всем и обвиняют. И жгут, и калечат, и топят. А ведь людям, без их же просьбы, мы никогда худого не желаем, и не делаем. Зависть их гложет, что они не могут того, что мы можем. Жадность их мучает, потому что в чужом амбаре добро считать любят. Сами себя и колдунами провозглашают, да не от добра и не для добра, а только из корысти. Истинного богатства не видели и не дано им. Вот и хорошо, что не дано. Дай им все - сами себя уничтожат.- Опять замолчал                надолго. Василиса задумалась о деде. Не знала она, чего в нем больше человечно-сти или нежити. Он иногда говорил о лю-дях плохо, и даже с какой-то злобой. Но все равно это было так, как мать, бывает недовольна своим дитем, ругает его, но в то же время жалеет и понимает, как никто другой.
   -Деда, а ты сказал, что куколь лысая там сидела, ну на дереве, у ручья, где я ночевала. Что за тварь такая, я что-то не припомню, что б видела?
  - Может, видела, а может, и нет. Вид не-жити это, они появляются, когда несыть рядом пирует. Или в том месте, куда не-сыть собирается. Они попутчики. Выгля-дит она как большая птица, только тело у нее без перьев и на человеческое похоже. Крылья перепончатые, как у летучей мыши. Днем-то они не летают почти, где-нибудь в укромном месте сидят, где покойник рядом не прибранный. А ночью и в большом городе могут появиться, если там беда будет вскорости, с большими людскими жертвами. Плохо, когда они человеку показываются. Если не увидел их человек, может беда-то и мимо пройдет, а если увидел, то нет уже обратного хода. Я хотел, как-то было, поговорить с это тварью, мосты дружеские навести. Где там! Шипит да язык выставляет. А язык у нее черный и острый как у птицы. Будто копье изо рта выглядывает, того и гляди проткнет тебя своим жалом. Мозгов нет, видимо совсем, так бы хоть мысли ее услышал. Нет и мыслей вовсе. Запах смерти, больше ничего она не понимает и не знает. Ты отдыхай, Василиса. Я приду завтра, пора мне уже.-  Василиса не ответила. Она вспоминала, где и когда видела такую тварь.

                19
 
Утром чуть свет, Василиса была уже готова к новой дороге. Свистнув Байкала, поправила на плече ружье и быстро зашагала в сторону рассвета. Байкал догнал и пристроился рядом.  Она спешила, чтобы вернуться до прихода деда. Ей не хотелось, чтобы он узнал о ее походе и тем более, о ее намерении. Дойдя до хребта, Василиса начала взбираться по камням наверх. Там, за уступом, была пещера. Эту пещеру не было видно снизу и не было видно сверху. Наткнуться на нее можно было только случайно, или нужно точно знать, где она находится, иначе не найти. Василиса знала. Ее туда водили нежити, когда она была маленькой. Даже не водили, а носили, наверное. Потому, что когда они играли, то Василиса вдруг забывала обо всем и во время игры они все оказывались в этой пещере. Она не помнила убранства пещеры, но точно знала, где она расположена, и то, что ей необходимо в ней побывать. Из-под ноги неожиданно посыпались мелкие камушки. И нога соскользнула, больно ударившись об острый край скалы. Василиса присела на несколько минут, чтобы перевести дыхание и успокоить боль. Байкалу велела сидеть и ждать на этом уступе, дальше пошла одна. Вход в пещеру был свободен, и легкий теплый воздух струился из нутра пещеры. Василиса зашла внутрь и  вздрогнула,                настолько разительной была перемена температуры и влажности воздуха. Сняла с плеча ружье и мешок, достала из мешка тряпку пропитанную жиром медведя и прикрутила ее к небольшой палке, соорудив факел. Зажигать не стала. Вскинула на плечо мешок и ружье, с незажженным факелом в руке медленно пошла вглубь пещеры. С каждым шагом становилось все темнее, но Василиса помнила, что там было светло, когда она в детстве была в пе-щере. Потому не спешила зажигать факел, а несла его на всякий случай, если детские воспоминания ее обманули или за эти годы что-то изменилось в самой пещере. Внезапно Василиса наткнулась на глухую стену. Она пошарила руками вправо и влево, проход закрыт. Повернувшись назад, увидела, что про-шла поворот, он был в нескольких шагах от нее. Женщина смело прошла дальше, теперь она уже не сомневалась, что знает дорогу. Свет начал струиться со всех сторон. Сначала едва заметный сумрак,  но чем дальше проходила Василиса, тем светлее становилось в пещере. Василиса услышала тихое шипение в момент, когда вошла в первую залу пещеры. Да, она помнила эту залу. Тут жили эти самые твари, о которых рассказывал дед. Воздух в зале был чист, свет струился ото всюду, но был слабым. Надо было присматриваться, чтобы хорошо раз-глядеть все вокруг. Стены пещеры были ярусами и на них сидели и лежали стран-ные существа, похожие на людей с крыльями и коротким широким хвостом. Они шипели друг на друга, разговаривая или ругаясь между собой, но не видели Василисы. Их было много, Василиса прикинула по пальцам, оказа-лось, что больше чем пальцев на руках. Существа не были агрессивными друг к другу, Василиса тоже их не ин-тересовала. Они смотрели сквозь нее.
   -Может быть, шипение помогает им пе-реваривать пищу? – Подумала Василиса, потому, что они и друг друга тоже будто бы не замечали. Это сначала ей показа-лось, что они общаются. Нет, они вели себя так, будто не видят друг друга. На стенах залы, кое-где были видны какие-то черные потеки, она подумала, что это твари нагадили на стены, но потому как воздух был свободен от запахов, как после грозы, засомневалась. Василиса подошла и потрогала, это было похоже на черную застывшую смолу. Она знала, что это за смола. Дед приносил ее и выпаривал в чане на костре, потом лечил ей животных и людей. Это мумие. Но дед никогда не рассказывал ей, где брал мумие. Василиса пошла дальше. Следующая зала была белоснежная. Вся переливалась, как снег на морозе и не соответствовала эта белизна теплому климату залы. Вся зала была заполнена соляными столбами. На первый взгляд, казалось, что стоит толпа людей, в белых одеждах. Некоторые столбы были и в самом деле похожи на человеческие фи-гуры. Василиса увидела фигуру женщины со склоненной головой, мужчины, стоявшего на одном колене и протягивающего руки к женщине. Стало не по себе, здесь Василиса почувствовала себя лишней, и быстро прошла в следующую залу. Где-то высоко вверху чувствовалось какое-то движение, но увидеть что-либо, было               
невозможно. Вся зала была заполнена туманом. Под ногами у Василисы было подземное озеро. От воды медленно поднимался пар, и приобретая самые различные очертания, постепенно уплотняясь, устремлялся в высь. Вода в озере время от времени пузырилась, будто бы кипела, и поднималась, почти касаясь ног Василисы. Потом кипение прекращалось, и вода опускалась вниз. Василиса прошла, придерживаясь за стену, чтобы не соскользнуть в воду, на другую сторону залы. Там лежали, сваленные в кучу, детские игрушки, тряпичные куклы и множество женских украшений. Украшения были из золота с драгоценными камнями, просто из самоцветов. Можно было бесконечно пе-ребирать их, восхищаясь красотой и бле-ском. Игрушки были влажными на ощупь, но не было, ни следа плесени или гнили. Она помнила эти игрушки и ук-рашения. Нежити говорили, что все это для нее. Василиса так увлеклась воспоминаниями, что не заметила, как вода в озере, за ее спиной забурлила в очередной раз. Страх напал внезапно, сзади. Спину сковало, ноги будто бы были мягкими, без костей, а волосы на голове зашевелились. Василиса стояла и не в силах была шелохнуться. Казалось, что душа сейчас вылетит из тела и в ужасе умчится прочь, оставив нерадивое тело, медленно превращаться в соляной столб. Она не могла повернуть головы, было немыслимо посмотреть в лицо такому ужасу. Вверху захлопали огромные крылья, и жуткие звуки наполнили пространство. Василиса по-чувствовала какое-то движение со стороны озера, и вспышка яркого света ослепила ее. Когда вернулась способность видеть, страх прошел, Васи-лиса почти бегом бросилась прочь. Она не помнила, как прошла обратный путь. У входа в пещеру она бросила ненужный факел, и  стала спускаться вниз. Байкал сидел на том месте, где она его оставила. Присев рядом, Василиса посмотрела на солнце, оно находилось в том же положе-нии, едва касалось верхушек деревьев. Ей казалось, что она провела много времени там, в пещере. Но здесь, солнце  будто остановилось на время ее отсутствия. Байкал даже не поменял позы, будто бы она отлучилась на миг.
По дороге к заимке, Василиса почувст-вовала себя плохо. Перед глазами все сливалось,  ноги стали тяжелыми и непо-слушными. Кое-как добралась до дома, легла на лежанку и будто бы провалилась в черную пустоту. Когда снова открыла глаза, дед, склонившись над ней, обтирал ей лицо мокрой тряпицей.
- Ну, вот и очнулась. Я уж думал не выхожу тебя.
- Как не выхожу? Что, спала долго?- Василиса округлила глаза.
- Да ты уж почитай, второй месяц, как уснула-то. Глянь в окно, снег уже лежит.-  Дед засуетился около печки. Василиса подняла руку и увидела тонкие длинные пальцы. Рука была настолько худой, что Василисе с трудом верилось, что это ее рука. Вспомнила, как ходила в пещеру и лицо невольно загорелось от стыда перед дедом.               
- Что глазки-то забегали? Отстегать бы тебя хворостиной, чтоб знала.  Это еще ладно, что ты с безделушками задержа-лась, а прошла б дальше, так  возврата не было б.
- А ты почем знаешь, где я была? А если знал, что туда пойду, почему промолчал?
Дед пригрозил кулаком Василисе от печки. Налил в кружку горячего отвара , и подал ей в руки. Брови у деда шевелились сами по себе. Так было всегда, когда он сильно сердится. Василиса знала, что сейчас лучше всего молчать. Стала маленькими глоточками пить. Глотать было почему-то больно. Но Василиса не подала вида.
- Это поначалу больно, потому, что ты же не ела столько времени ничего. Сейчас пройдет. Попьешь, так попробуй на двор сходить, а то тоже застой пока будет.- Дед отвернулся и будто бы начал поправлять половички. Василиса понимала, что сильно виновата перед дедом. Он ей не раз говорил, чтобы забыла все тропы,  по которым ее нежити водили.  Там где они ходят, человеку дорога закрыта. Она и сама помнила, как после таких путешествий силы ее покидали надолго, это не смотря на то, что нежить ее вводила в особое со-стояние, когда не так сильно влияет на здоровье человека их энергия. Думала, что после похода на сопку, нет ей уже вреда от этих мест.  Поняла, что ошибалась, когда страх напал. Да поздно уже было, что-то изменить. Думала конец пришел.
- По этой пещере, можно ходить века-ми. После перехода от озера в следующую залу, путь назад закрывается. Там другое время. – Дед прошел и сел на скамеечку. Василиса приготовилась к длинному разговору.
- Ты Василиса, отдыхай пока. Поняла уже и сама наверно, что тут, в этом мире, нежити тебе бояться не за чем. Они попу-гать могут, а навредить уже нет. Здесь только человек и друг, и враг. А в их мире, ты можешь погибнуть. Без знаний и по болоту ходить опасно, а уж подземное-то царство, нам с тобой не выдаст своих тайн до конца. Жизни не хватит, чтобы хоть чуточку приблизиться к этой непостижимой для нас науке самостоятельно. Погоди уже, что здесь надо, все узнаешь, а чего не дано, не стремись, без толку.

                20

Прошло еще несколько лет. Василиса всегда чувствовала себя  хозяйкой тайги. Дикие пчелы свили свое гнездо у самой заимки и щедро делились с ней сладким медом. Дед исчезал надолго, иногда на все лето или на всю зиму, но назначал срок своего возвращения. И возвра-щался всегда во время. Обитали вокруг заимки и зверушки всякие, кого Василиса из капкана вызволяла, да лечила потом. Кто по суровой зиме к ней за подкормкой сам приходил, обесси-ленный от стужи и голода, а рысенка ей Байкал принес. То ли из гнезда выкрал, толи от матери отбил. Жил, рысенок у Василисы в доме, как простой домашний кот. Дед после отлучки пришел, так шуму было из-за этого рысенка! Взял хворостину да и прогнал его в лес.                       - Не дело, чтобы хищник в доме жил. Придушит сонную и пикнуть не успеешь! Домовята меня за Волчьей падью нашли, жаловались, что жизни им рысь твоя не дает!-  Стыдно Василисе стало, о домовя-тах она и не подумала даже. Нехорошо это. Но на поиски рысенка все-таки отправилась. Не сможет он сам теперь прожить в тайге, погибнет. Не умеет ни птицы поймать, ни чего другого на еду себе. Ни от голоду, так от волка, все равно пропадет. Пошли с Байкалом на поиски. Байкал след сразу взял и умчался по следу, только Василиса его и видела. Идет, зовет потихоньку :
-Рыся! Рыся!- А далеко уже от заимки ушла. Замяукало что-то в стороне, она туда, а мяуканье уже в другой стороне слышится. Так металась по кустам да по овражкам, пока не поняла, что леший ее разыгрывает. Села на дерево поваленное, начала Байкала звать. Видит, тень какая-то промелькнула в стороне. Байкал, думала, нет, он бы уже голос подал. Поглядь, а между кустов опять что-то промелькивает. То с одной стороны, то с другой, не по себе стало. Ни ружья с собой, ни ножа. Пошла ни далеко, да и ни на долго, не думала, что так получится. А тени все мелькают, да ближе приближаются. Не может понять Василиса, кто ж это? Не то волки, не то нежити? Да и смеркаться уж скоро начнет, дело к вечеру. Подняла ветку сухую, очертила вокруг себя круг. Пока чертила, от нежити зачитку нашептала, встала в кругу, да и свистнула тихонько. Что тут началось!
Василиса и не ожидала такого оборота . Как поползли ото всюду гады. Из-под дерева, на котором она сидела, и из-под коряги напротив. Из-под всех корней и веток, из-под каждого листика и кустика! Сплошным потоком идут, растекаются вокруг круга, в котором Василиса стоит, а от круга, в стороны расползаются. Не приводилось Василисе видеть сразу столько змей.
- Живешь и не перестаешь удивляться! Вроде знаешь каждый кустик и каждую травинку, но получается, что удивитель-ное рядом с тобой живет, и каждый день ты с ним общаешься, только не знаешь этого и не видишь. Хорошо, что деда то-гда сказал, про змеиную царицу. Не успела свист закончить, а их, уже видимо - не видимо оказалось около меня. – Подумала Василиса. Змеи отползали в стороны, образуя круг, свивались в огромный тугой жгут и вот, уже вокруг Василисы образовалось кольцо диаметром в несколько метров, которое двигалось и шипело на все лады. Оно поднималось одним краем над землей, и извиваясь, передавало движение по всему кольцу. Неясные, но наводящие ужас звуки,  раздались со всех сторон, то приближаясь, то удаляясь. Движение кольца стало медленнее, и наконец, оно перестало отрываться от земли, но еще двигалось по окружности. Потом, по-ползло во все стороны.  Полчища змей, начали редеть и вскоре уже не было видно ни единого гада. Василиса направилась к дому, вспоминая по дороге, каких змей она видела. И ужи, и гадюки, и медянки,  какие только в тайге водятся, толстые и                блестящие  от сытости. И большие, и ма-ленькие.
-Каким же законам они подчиняются? Откуда взяться такому количеству рядом со мной, или они так теперь и прибывают, вокруг меня, до поры пока не понадобятся?- Удивлялась Василиса.
- Хорошо хоть вспомнила, надо деду рассказать.
Деда, дома не оказалось, разозлился наверно на нее, что поскакала рысенка по лесу искать, обиделся. А может, и просто так ушел. Может, приходил для того, чтобы порядок навести, да и снова в путь?


                21
 
   В окно резко постучали.  - Это кто-то чужой, некому тут по окнам тарабанить. Подумала Василиса. Присела на лежанку дожидаясь, постучат ли еще. Не дождав-шись нового стука,  вышла и увидела ху-денькую девушку, почти подростка. Де-вушка при виде Василисы горько заплакала, не в силах даже поздороваться.
- Заходи в дом дева, успокойся. Сейчас поужинаем с тобой, чаю с медом попьем, да и поговорим потом, зачем пожа-ловала.  Вошли, захлопотала у печки, а девушка как присела на скамеечку, так и уснула сидя. Добиралась видно долго, спать в тайге боялась, вот и сморило. Василиса на
стол  накрыла, и еду, и питье поставила, как для гостя дорогого. А разбудить не осмелилась, жалко стало.
 Василиса поела,  чай попила, прилег-ла на лежанку и тоже задремала. Снится ей сон, что стоит она на большой горе. А с обеих сторон горы, две  реки текут и сливаются в одну. Потом, вдали, эта река, снова раздваивается, и обе реки текут в разные стороны, только одна по верху течет, а другая под землю. Проснулась и задумалась. Горе предстоит, да стороной обойдет. Из одной беды, две получится. Смотрит, а девушка тоже проснулась уже, сидит с Василисы глаз не сводит.
- Ты садись, поешь с дороги-то, потом и расскажешь, зачем пришла в такую даль.- Василиса присела к столу, чтоб де-вушке компанию составить. Рассказала она, что зовут ее Надеждой, живет с отцом, да с бабушкой. Стал к ним захаживать друг отца, еще с прошлого лета. Теперь вот замуж звать начал, а ей он не нравится вовсе. И старый он, и кривоногий, и пьет не в меру. А отец за друга против дочери.
- Не любишь, так полюбишь! Как ска-зал, так и будет!-
   Много лет назад, Надина мать убежала из дому, с каким-то охотником из города. Оставила ее маленькую, и мужа своего забулдыгу. Может и не оставила бы, если б не мать. Мать благословила, и пообещала девочку вырастить, пока жива, не бросать. Осталась бабушка при внучке, да с зятем. Вот и кочевряжился он над ними, с тех пор как жена сбежала. Сколько синяков изношено, да слов обидных прослушано. А как выросла Надя, так вовсе житья не стало. Как специально жениха смешней пугала ей привел, да еще и замуж идти за него приказал. Закрыл их в сарае, пока не одумаются, а сам пьет уж какой день.
Бабушка и говорит:
-Беги к Василисе, защиты проси. Иначе убьет он нас, или будешь с пьянчугой век вековать!-
 Они с бабушкой под стеной  сарай подкопали, и побежала Надя, что есть мочи, куда бабушка показала. Вот и дошла, а сердце разрывается, жива ли бабушка то, после ее побега. Отец пьяный, все случиться может.
Послушала Василиса, покачала головой.
- Ты отдыхай пока, ложись на мою ле-жанку и никого не бойся. Уйду я сейчас на часок-другой. Вернусь, поговорим еще. Оделась Василиса, все, что надо для дела, с собой прихватила, да и вышла. Встала между домом и скрадочком, уже и круг начертила. Смотрит, а деда рядом стоит.
-Не спеши Василиса, я этого Кузьму, сам возьму! Ты домой иди, да с девушкой поговори, много чего у нее для тебя рассказать есть. А утром ее домой отправляй, не оставляй ни на минуту дольше чем надо. Я поутру домой приду.- Пришла Василиса, а Надя ждет ее. Про любовь свою рассказала, к парню смирному, да работящему. Как в Томск они сбежать собираются, от его родителей. Не хотят они брошенку в снохи, вдруг тоже как мать, деток
бросит да за хахалем убежит.- Посидели они поплакали, пошептались вволю. Ва-силиса собрала ей узелок с едой, да жем-чуга отсыпала, что ей хозяйка Чулыма дарила. Его сколько хочешь дарить можешь, не убывает, если от чистого сердца. Да самородков кедровых орешков, горстку дала, на счастье. В городе, так просто, тоже не приживешься, хоть что-то надо. И проводила.
Зашла в дом, а дед уж на скамеечке при-строился, сидит, сам довольный. Все вид-но у него удачно сложилось, как хотел наказать обидчика, так и вышло, видимо. Села Василиса рядышком, и потекла беседа, за прошлое и за будущее, обо всем говорено было, и не было этому разговору конца. Не знала Василиса или во сне они беседуют или еще в реальности. Впереди были долгие зимы и лета, с походами и приключениями, с радостями и горестями. В уголке тихонько шепелявили два детских голоска, и все было ладно.


               

               
         

               
                22


      Шли годы и быльем обрастали собы-тия, забывались старые, обсуждались но-вые. И Василисины детки промеж Егоро-вых тоже повзрослели. Сын в старатели подался далеко куда то, на Калыму - реку, а дочка в Томск в няньки уехала, да так там и прижилась. Замуж вышла за грамотея какого то, не то адвоката, не то пристава. На детишек они не расстарались. Грамотей в годах уж был, а может и сама Груша бесплодной ока-залась. Его ребят подняла, а своим деткам и не порадовалась. Да с такой красотой, какой ее природа одарила, можно было в царском дворце жить! Но не на каждую красавицу, царь нахо-дился.
Давно уж шел промеж людей слух, что живет в тайге баба таежная, что спасает, будто людей от верной гибели. То геоло-гов из топи выведет, то медведем помято-го - выходит. И что если без надобности к ней пойдешь, из любопытства, не найдешь ни тропы не дороги, вокруг заимки ходить будешь, а ее не увидишь. Но если сердце плачем исходить будет, и душа о помощи просить станет, то будто сама эта баба таежная к просящему выходит и никто от нее без помощи, да подарка дорогого не уйдет.
 Как-то, понаехали в селение  всякие умы научные, искать  ведунью по тайге начали.  Одному человеку, большого ви-дать чина из Москвы, помощь сильная потребовалась. Вон она где Москва, а где тайга наша дремучая! Погнал он подчиненных своих на поиски, да и сам погодя явился. Подручные  его, уже весь красноярский край обсвашили и томскую сторону всю объездили, записали много преданий всяких да  рассказов.
 И выходило из них - что жил в тайге человек старательный, одинокий и мудростью своей с живой природой общался. Откуда он пришел, ни кто не знает, его, будто деды и прадеды помнят, да только все в тех годах он и всегда был. Все вокруг рождались и старились, а он все, такой. По словам выходило, медведица, будто ему за место матери была долгие годы, а потом жил бы и промеж людей, да только не доверял им и не якшался ни с кем, и чтобы там водку  или бражку - никогда не приваживал.
 Потом, будто бы с медведицей ребе-ночка прижил и воспитывал будто сам, на дальнем прииске. А как время подошло, ушел с прииска в другие места. Девчушку евонную охотники забрали, да только пока мала она была ласковая, да пригожая, а как в силу вошла, будто и мужика своего примяла и свекра, что после смерти мужа приставать начал, так приголубила, что до                самой смерти, с синим задом, промаялся. Уж тут и скажешь, что язык без костей! Но, вся эта история, прямо к Василисе наметками и приводила. И опять же, кто знает, может на каждый край, по такой Василисе и приходилось, и каждый про свою, сказку сказывал? Народ по тайге разный шастал, сегодня тут, а завтра там, только кто на лесоповале по сроку - задерживался, за то потом, по всей Рос-сии-матушке эти побасенки рассказыва-лись, со своими уже добавками да при-думками. Народ, до историй разных жаден был всегда, если что не по правилам, так и вдвое интересней.
 Ну, чин-то этот, московский, сам в тайгу наладился, без провожатых, провианту набрал, патронов. Да нет, не приняла его Василиса. Гонял туда, сюда вокруг заимки, верст до двух по округе, а ближе так и не подступился. Нашли его потом, все вокруг обгажено, да утоптано, и сам лежит смирнехонько, только мухи вокруг жужжат. Сапоги кожаные на кочке поставлены, портянки на кустах развешаны. Говорили мужики, что у чина  этого московского, мизинца на ноге не было. Может и откусил кто, пока он лежал, а может, и вовсе его не было. Ну, тогда уже и солдатов напривезли, и полиции всякой. И всех, кто из поселянов по ту пору не в тайге-то был, в каталажку, да в Томск. Понагнали стра-ху, а чин-то не убитым же был, а так, сам чего-то скапустился. Может, ягоду какую съел, или еще чего, что все внутренности из него выдавило. Таежников помурыжи-ли, да и отпустили.  Затравили Василису, как зверя лютого, и с солдатами искали, и охотников с собаками по следу пускали, да только ни шиша не выловили. Это потом уже открылось, когда дознаватели московские снова охотников, да старателей на дыбу поднимать начали, выпытывали, да вынюхивали, с какого места геолог са-мородок золотой с дитячью голову в Москву привез. Будто баба таежная его им одарила, а место он и показать не смог. По карте вроде находят, а по местности не сходится. За золотом они прибыли, а не за байками-сказами таежными! Только знающие люди говорят, будто не уходила, Василиса никуда, а просто заимку свою от глаз людских схоронила. И живет себе там, если кто поплакать, да за помощью, то завсегда примет и поможет. Дорога, го-ворили, от нее короче шага воробьиного, туда сутками добирались, а обратно, через порожек перешагнешь и на своем пороге уже стоишь - во как!
А болезнь эта у мужиков, которые по несправедливости к женам живут, то там, то тут, проявляется, только врачи руками разводят, почто от пояса до самого низа, чернеет все и раздувается. Даже гипотезу выдвигали, будто бы клещ, какой то, заразу эту разносит, но люди говорят, что это
Василиса наказывает, если женка какая, пожалобится. По осени-то клещей не бывало уже, а мужиков эта болезнь и по зиме прихватывала.  Может и приду-мывали все бабы, чтобы мужиков немного приструнить, кто знает?

               


Потом уже власти меняться начали, понагнали народа видимо-невидимо, ба-раков понастроили, флагов красных навешали. Которых  в одиночку пригоняли, а кого и семьями. Стужа зимами лютая в те года была, с непривычки, сколько по померзло - ни кем не считано. Лютовали власти, зверствовали. Да, таежному-то человеку, мало чего от этой лютости перепадало, что не по нашему - шасть в тайгу. А там ни какая свирепость не достигнет. И гри-бы тебе, и ягоды, и дичи было руками не переловить. Тетерева сами в котелки прыгали. А сохатих бабы по задворкам доили. Так что таежному человеку, власти не причем, были. И теперя землянок по тайге не пересчитать, сколько завалено, а то все людишки проживали.
Войной всех урезонило. Кто из тайги на войну побежал, по молодой дурости, а кто от войны еще далее в тайгу укрылся. Свои  понимали, в чужую даль, да от семей, нельзя было. Разве ж баба, со всей сворой детишек, да с делами мужичьими управится? Были, конечно, и такие, что любого мужика заломает, да не все ж. А кого из дезертиров, прямо и забивали, по наводке людей-то добрых. Ну, а у многих и паспортов не было никогда, в тайге родился - тайга и заберет, не в юности, так в старости, а бумажка, она ни к чему была, многим.
 Так стороной и прогремела, война-то. Куда там, войной, да на тайгу идти! В тайге сила такая, что не немцу, не англичанину ввек не осилить!  Кто ушел из мужиков местных, так никто не вернулся, кого на войне поубивало, а кто другие земли увидел, да и на новую жизнь позарился.
 Какой год приспичит,  то по тайге му-жиков ложится поболее, может, чем на
войне бывало, ни кто ж не считал. Одних каторжан, мрет как гнуса по осени. Ладно, хоть бабы не скучают, припложи-вают, а то совсем на людишек, тайга то оскудела б.


                23

     Василисин-то внук, это что от сына, Гришки  Крымова, на то время с Калымы - реки уже вернувшись были, жили в Киреке. Гришка сам уже выработанный весь был, а Васька, сын-то его, в аккурат жениться стал. Выбрал себе ревизоршу, Нину из потребсоюза, и постарше она была, и ребенок у нее уже был, лет этак, до трех. Жила она с  мате-рью в потребсоюзовском бараке. Ну, и слюбились, видно. Отцу то че, пусть живут, а люди не перемоют костей - не успокоятся. Так хорошо у них за-ладилось, да видно Васька мамаше ее, не больно по нраву пришелся. Вся                то она из себя, культурная была, вся нигудями наверчена. Подполковника вдова. Васька мужик простой, таежный, да еще и с норовом. Нинка на работе, теща Ваське как кость в горле. Вот и ку-ролесил Васька, пока жена по сельпам, да по ревизиям разъезжала.
 Волков в ту пору развелось - тьма. Раньше охотники поголовье в строгости держали, все волчихи наперечет были, если много, так им еще в щенячестве головы сворачивали, а тут, все самоте-ком пошло.
Знамо дело, какой у ревизора транс-порт? Лошадь да санки, постелет в сани тулуп, да им и укроется от мороза, да чтоб лицо снегом из-под копыт не посекло и дует так верст по пять, а то и все двадцать, тока счеты костяшками бренчат.  В то время не только волки, в страхе всю округу держали, еще и рысь по дороге разбойничала. Прихоронится на дереве, а как путник-то поравняется, она с верху, да за глотку сразу. Много таких случаев было. А еще и людишек склизких полно было.  Нинка  с мешком, а то и двумя денег, бывало, проезживала. Выручку собрать иногда заставляли, что б еще кого не посылать. Ну и по темноте возвращалась домой, да волки и подкараулили на дороге. Лошадь как понесла по сугробам да по суметам, того и гляди вывалит из санок, а волки не отстают, следом так и гонятся. Лошаденки тогда все приученные были, идет по дороге и сыпом спит, а скажи так негромко – «Волки!»- так птицей и поле-тит и вожжей не надо.
    У Васьки, сердце почуяло, видит, что поздновато уже, а Нинки нет. Ружьишко за спину, на коня, да на встречу по верхам, во весь опор.
Насилу отбил, отстрелялся. Он егерем тогда в лесничество пристроился, и Нинку с работы увольнять начал, что не дело, мол, в одиночку по лесам на кобыле рыскать. Сиди, дома, чего не хва-тает.
Теща-то, тоже подзуживала, свои ка-кие-то интриги плела, но Нинка уже и на сносях была, лето еще промоталась по продмагам, а к зиме дома уж сидела. Васька ревнивый был до одури, он Нинку, чуть вилами не запорол,
когда ее мать, сказала, будто к Нинке другой свататься приходил. Это еще по началу было. Люди сказали Нинке, что ее Васька ищет, злой будто, убить грозится, она в сеновале и схоронилась под сено, прижалась к стеночке. А он по сену-то вилами, так все и истыкал, ладно, что не попал. Потом и окрутилась с ним.
 Тут уже и родня, Егоровы последы-ши, родниться начали, и сами к ним в гости и их к себе зазывать стали. Они все Крымовы, так и жили в поселении Смокотино, от Кирека не ближний свет. Да и ладно, чем дальше родня-то, тем роднее.
Нину, с родами, в худое время прихва-тило, 31 октября. Стары люди говорили, будто в ночь с 31 октября, да на 1 но-ября, вся нечисть силу большую имеет, все под себя гребет, а уж новорожденных и вовсе себе прибирает, нету у них защи-ты. Так ребеночек народится, его в тряпицу, да на печь клали, чтоб в тепле не продрог, а поутру,  поглядят на печь, а там веник-                голик в тряпке-то. А дитя будто и не было вовсе.
  Не ходили в этот день ни на охоту, ни на рыбалку, а кто ежели по глупости или незнанию куда потаращится, тут ему и конец приходит. Какие позамерзнут, а какие и вообще дурачками домой добираются . А кого в тайге застанет, то и будет плутать пока не окочурится. Вот и сидели все по домишкам своим, кто на печи, кто на лавке, даже рукодельничать не велено было. И говорили только шепотком, чтоб сила нечистая не дослышала. Кто верил, кто и не верил, а один-то вечерок в году и посмирничать  можно было. Раньше и попы молодухам ума наставляли, чтоб не починали они на конец января, все ж тем днем-то страшили. Ну а Нинка не таежная, не то с Каспия, не то еще с места какого, и знать не знала про эти хитрости.
 К вечеру, как корежить начало, она сердешная, дрова из сарая в дом таскать начала.  Чтоб время попусту не тратить, и разминка, и польза, и время поскорей тянется. Васьки дома не было, по своим делам егерским  в районе был, или в тайге сидел, домой пойти побоялся. А дров  он много натрандыбачил, сарай полон, да еще поленница. Нинка без него и сподобилась. Берет по несколько по-лешков, да и в сенцы потихохоньку  складывает. Чтобы апосля родов, по холоду в сарай не бегать. Потом уж и матери сказала, что худо-то ей.
 Мать побежала по соседям, чтоб ее в Смокотино в больницу свезти, да где там! Так ни до кого и не достучалась. Мать-то сидит на лавке дома, в окошечко поглядывает, может Ваську поджидает, а может так не увидит ли кого. Нинка ходит из сеней в сарай, из сарая в сени. Уж и сумеркаться стало. Заходит в сарай, а там, будто баба стоит, улыбнулась Нинке  ласково, и рукой на землю указывает. Нинка глаза опустила, куда баба-то указала, не видит
ничего, а когда подняла глаза, ан - нет никого. Боязно стало, но она пошла в дом да спички прихватила, присветила место, а там уголочек какой-то торчит, Нинка потянула за уголок и какую-то досочку вытянула, с ладошку -побольше величиной. Она и про дровишки забыла, домой скорей прошла, да досочку помыла, тряпочкой сухой обтерла, а на ней, так Богородица и заиграла всеми цветами. Ну, Нинка  нехристь чистая, а и то перекрестилась, иконку на тумбочку к койке поставила и прилегла.
 Лежит себе, не болит ничего у ее. На иконку поглядывает, душой радуется. Да и ладно. Так до полночи и пролежала смирнехонько, даже и водицы не попила. Все думала, что за видение такое ей было? Кто эта женщина, что на иконку ей показала? И взгляд ее ласковый все тело будто теплом пронизывает. Откуда ей знать, что это Василиса на помощь ей приходила, кровиночку свою, что Нинка носит, из беды спасала, от силы нечистой прикрывала.
После полуночи, быстрехонько разре-шилась, без мук и страданий. Девчонка родилась крепенькая, да еще и в ру-башке. Нина-то сильно сначала испугалась,                понять не может, чем дитя окутано, а мать как могла помогала, и рубашечку с младенца сняла, ну пуповину там обре-зать, воды нагреть. А так Нинка сама все сумела, хоть и страшилась. Рубашечку потом промыли, да и просушили, как положено, прибрали на место, до вре-мени.
А что на первое-то ноября народилась, так день-то всех святых почитается, вот и хорошо, будто. Да и снег поутру пошел такой густой, большими хлопьями, что старики такого чудного снегопада не помнили.
Васька спозаранку домой пришел, а там радости полные хоромы. Сына ждал видно, да не вышло по жданке-то. Морду скривил сразу, но потом как девчушку поглядел, смягчился вроде, даже и Нинку в щеку обмуслявил. Забегал по дому, заелозился. А потом неделю и гулял, как положено, и по друзьям, и по родне, везде поспал и в сенях, и на лавках. Даже не понял, как дома оказаться посчастливилось. Как проспался, да в себя-то пришел, и Нинке строго так сказал, что Софией назвать велено. А уж кто велел объяснить не смог, не помнил. Да так и назвали.
Васька тогда расшиперился весь, гор-дый по Киреку шастал, ну и начудил по весне, завалил сохатого, охотник он от-менный был, и белку в глаз стрелял, и дичи в доме всегда насолено да наморожено, а тут бес попутал. Лоси тогда на особом учете были, за лося-то годков к десяти дать могли, да и по деньгам не откупишься. Нашлась же добрая душа, доглядели,
да и донесли. Начали копаться, что да как, ну и шкуру и мясо лосевое все обнаружили. В суд дело завели. Васька, совсем  духом упал, кому ж по дури в тюрьму охота. Тут Нинка про рубашечку и вспомнила. Говорили в народе, что кто в рубашке родится, тот счастливым будет, а если, беда, какая или суд там, то если рубашечку при себе иметь, то и не засудят ни за что. Нина рубашечку Ваське в одежу и зашила, ко-гда на суд-то поехал. Так и оправдали.
У Нины первая, тоже девочка была, от первого мужа подарочек- Наташа. Смуг-ленькая,  черноглазая, волосы густые да черные, в три года уж в косу заплета-лась. Ничего, Васька-то девчонку не оби-жал, и конфетку когда припасет для На-ташки и от зайчика гостинец из тайги завсегда передаст. Мужики, когда из тайги домой прут, где если ягода какая подвернется или орешков, в лопушок приворачивали, да ребятишкам будто от зайчика или лисички передачный гостинец преподносили. И ребятишкам радость и мужикам на душе теплее. Так и жили б, если б Васька не в дедов характер удался. А то ведь как припьется - так и в драку, если ни с кем кулаками не почешется, так и Нинке припечатает. А для этого причину найти, по пьяному уму, всегда можно. Если еще и родня над ухом пожужжит вовремя. То де
своих девок в поселке не перетоптать, а он с ребенком чужим воландается, да хоть бы сына принесла, то ведь тоже - девку, по кустам-то потом не набегаешься, от чужого прикормыша сраму не оберешься.
А Васька все слушал, да помалкивал, до поры, пока трезвый. Тошно слушать было,                вот и вымещал по случаю, эту тошноту. Пришел как-то домой, пьяным - пьян,
а Нинки дома не оказалось. Теща сидит – носки вяжет. Покрутился, к чему б привязаться, не вымыслил причины, ну и схватил спящую-то Софию на руки. Испугал ли дитя или взял как-то неловко, только закричало дитя и долго успокоиться не могло. Бабка на кухне сидела, а дитя в комнате спало. Забежала на крик, а он уж детеныша в кроватку кладет, а она орет - спасу нет! Ну, Нинка-то, как пришла домой, бабка ей все и высказала. Да пока Васька по заимкам, да по родне выгуливался, собрала что можно, да девчушек и поминай, как звали.
Искал он ее долго, и в район ездил, и мужиков, что до района Нину с матерью да дочками довезли, бил боем смертным, и запил так, что уж искать позабыл. Но не для того сбежала, что б нашел. Так и разошлись пути дороги ихние навсегда.
На другой год ему родня девку присватала, женился тогда, все чин по чину и в сельсовете расписался и свадьбу играли. Успокоился вроде, не стал по Нинке горевать. Новая- то жена, настрочила ему  потом, четверо девок, зря Нинку за дочку гнобил.
Так и потянулась его жизнь день за днем, без особых встрясок и не без мелких
радостей. Крутая беда стороной обхо-дила, а как напьется, то и плачет горько
и безутешно, но причину слез никому не говаривал - с перепоя - мол. Нинка то уе-хала, а рубашечка родильная, будто у Васьки так и осталась. Жена искала везде, но так и не нашла, может в тайге, где в дупло спрятал.
Приберег видно для, от какой опасно-сти, если.

               
               


               



Часть вторая

С О Ф И Я

                24

  Тропинка к заветному озеру вытоптана моими босыми ногами, ее почти незамет-но, но я туда доберусь в любое время су-ток и даже с закрытыми глазами. Кожа, на моих пятках, такая толстая и твердая, что не надо никакой обуви. За зиму, твердая кожа облазит, и к лету становится розовой и нежной,когда весной выходишь на траву, становится щекотно, но это только первое время, а потом уже не чувствуешь ни колючек под ногами, ни камней. Я нашла его случайно, это озеро. Ходила, собирала малину и забыла, в какой стороне поселок. Немного поискала дорогу домой и неожиданно вышла на поляну, сплошь покрытую листьями земляники, приподняв листики, я увидела крупную спелую ягоду! Было так здорово!
               


На другом конце поляны стояли кусты жимолости, а сквозь них была видна вода. Я раздвинула ветки и увидела чудное голубое озеро, оно казалось круглым, спокойная гладь воды напоми-нала зеркало, в котором отражались облака и голубое небо. Но больше всего поразил сам берег озера, он был из крупного черного песка. Такая широкая черная полоса отделяла воду озера от травы, низенькой и чахлой у самой полосы и сочной и зеленой ближе к кустам. Так же полоской, вокруг озера шла, будто посеянная, трава фиолетово-голубого цвета, с мелкими листиками и мохнатыми шариками по верхушкам. Это производило впечатление неземного пейзажа.
 Я уселась на этот песок и стала пред-ставлять себе сказочную  добрую фею, которая сотворила для себя такое круглое зеркало в черной раме. Представляла, как она смотрится в него по утрам и расчесывает свои длинные волосы, любуясь своей красотой. И тут мне стало невыносимо жарко, как будто я сижу на раскаленных камнях, а сверху палит нестерпимое солнце. Я встала и подошла к воде, хотелось попить, вода манила своей прохладой, и я, подняв подол, чтобы не замочить, вошла в озеро шагов на десять. Дно было гладкое и твердое, без  ила и водорослей, а ногам становилась все холоднее, с каждым ша-гом от берега. Вода уже почти закрыла бедра и я, наклонившись, черпая ладош-кой воду, стала пить. Вода была холодной и вкусной, ноги стали замерзать, и я быстро вернулась на берег греться. Контраст был поразителен, горячий песок на берегу и ледяная вода, от которой ломило зубы. Полюбовавшись еще немного чудо - озе-ром, я отправилась обследовать его окрестности.
 На противоположной стороне озера, оказалось, несколько небольших водоем-чиков, в которых, во все горло орали ля-гушки. Они привлекли меня не только громким кваканьем, они были в два раза крупнее обычных, совсем меня не боя-лись, и я без особых усилий ловила их. У каждой из лягушек было неповторимо окрашена грудка и брюшко. Розовое -  в коричневую или зеленую крапинку, жел-тое- с красными и оранжевыми разводами, голубое- с чудным фиолетовым рисунком.
 Я долго рассматривала каждую из них, и удивлялась - какую красоту может сотворить природа! Потом, я увидела нечто необычное, такого водяного дракончика, с большим красным греб-нем, как у петуха. Он не торопясь, выполз на кочку, пересек ее и снова опустился в воду. Яркая раскраска и вид необычного существа озадачил и ошеломил меня, но время шло, и мне надо было пулей лететь домой, иначе мне крепко может попасть от мамы. По-обещав себе, что  обязательно сюда вер-нусь,  быстро выбрав нужное направле-ние, я вприпрыжку помчалась домой. На ходу думая, что это мой секрет, и я нико-гда никому не выдам его. Это мое озеро!
 На другой день, прихватив с собой жестяную кружку и хлеба, я бежала с корзинкой к заветному озеру. Корзинка для земляники, а все остальное для меня. Я собиралась не только потрудиться, но и отдохнуть. Корзинка наполнилась быстро, и я уселась под кустики в тень пообедать. Вдруг слышу за спиной глубокий вздох, я затаилась, сижу, жду. Выходит к воде огромный лось, рога короной, шерсть на нем лоснится на солнце, у меня и дыхание перехватило. Лось понюхал воду, опять вздохнул, и пошел подальше от берега вглубь озера, но резко провалился в воде,  и она накрыла его вместе с короной. Он быстро вынырнул  и рывком кинулся к берегу. Постоял ошеломленный, поню-хал черный песок, и вздохнув, скрылся в зарослях. Сердечко мое колотилось еще долго, все никак не могло успокоиться. Вот это встреча!
 За то, каким вкусным был мой обед! Оказалось, что я проголодалась и с жадностью подмела все, что принесла с собой, если б было еще что-нибудь  съедобное, то я бы съела все до по-следней крошки. Но, к сожалению, ничего больше не было, и я поела еще землянику из корзинки, в надежде, что наберу снова. Да и уснула. Проснулась под вечер, в тайге темнеет быстро. Сразу подумала:-« Как хорошо, что здесь нет комаров, а то бы съели меня заживо, пока спала!» Я спрятала корзинку в кусты, и помчалась домой, на ходу при-думывая, что сказать бабе Шуре, я ж по землянику отпросилась. Баба Шура по-ворчала лениво, даже и на визг не переходила. Сказала:- «Не найдешь  завтра корзинку - все волосы повыдеру!»
-Ну и ладно, там и волос-то этих! Все подстрижены, как на овечке! Пусть и ос-татки повыдерут, не жалко.- А с утра, я уже побежала, будто бы корзинку искать. На озере тишь да гладь, ни тебе комаров, ни гнуса поганого, ни бабы Шуры. Земляники наспело за ночь – собирай-нихочу.
Так продолжалось до конца лета. Каж-дый день я бежала туда, к своему, завет-ному озеру, и мне казалось, что нет места на всей земле красивей и лучше. Вечерами я засыпала с ощущением счастья и в предвкушении завтрашней встречи с озером. Каждый день оно было новым, когда я садилась и смотрела на противоположный берег, то лес за озером  оживал, испарения от воды преломляли свет и деревья, будто шевелили ветвями и наклонялись друг к другу как живые. А  то, когда смотришь на озеро с берега, то кажется, что в воде отражаются огромные крылья птицы, видно каждое перышко. Смотришь в небо – птицы нет. Как это так получалось? Я даже пыталась половить рыбу на этом озере, раз есть вода, значит должна быть и рыба. Но мне не везло с рыбалкой или рыбы в озере, действительно никогда и не было.
               


               
                25 


 Закончилось лето, и нудная дождли-вая осень не дала возможности бывать на озере, только зимой я выбралась на лыжах к заветному месту. Как же я удивилась, что озеро не замерзло! Только черный песок покрыт коркой льда, а вода потемнела и пар как от горячего.
Прошла по кромке берега на другую сторону. Там со стороны болота прямо к воде, шли огромные трехпалые следы. Я померила своей ногой в валенке, как раз, два следа получалось. След как будто бы птичий, только совсем большой. Не бывает таких птиц. От каждого следа было четыре моих шага. Я представила, что за махина прошла из болота в озеро. Обратно следа нигде не было. Стало как-то не по себе, скорей надо уходить. Чуть отошла от озера в сторону дома - и лисы, и лоси, и мелочь какая-то непонятная, всех не перечесть, столько следов, не понять кто наследил!
Пошла домой ждать лета, больше меня на лыжах в тайгу не пустят. Весной, нас ребятню, волками пугали, да медведями, что голодные они с зимы, корову будто зарезали и козу в соседнем поселке. Да и змеями тоже пугали, что если на свадьбу змеиную попадешь случайно, закусают до смерти.
И вот долгожданная свобода! Я ног под собой не чую, бегу по заветной тро-пинке, только ветер в ушах свистит. Вот уже и поляна земляничная, и кусты жимолости, и я замираю от неожиданности и удивления – вместо черного песка, вокруг озера белое пульсирующее нечто. Подхожу ближе, и восторгу нет предела – весь берег вокруг озера сплошным ковром, покрыт белыми бабочками! И я уже бегу по берегу и бабочки вспархивают вокруг меня и кружатся в неистовом танце вместе со мной или я вместе с ними! Не знаю, сколько длилась эта пляска, но нет таких слов, чтобы выразить чувства охва-тившие меня!
 Наконец я устала и поплелась на свое, заветное место, чтобы отдохнуть и помечтать. Села так,  чтобы, не вставая можно было полакомиться еще не совсем спелой земляникой, и чтоб тень от кустов прикрывала от солнца. Набрала целую пригоршню крупных ягод и отправила все сразу в рот, закрыла глаза от удовольствия, а когда открыла, почувствовала, что что-то происходит, что-то изменилось, но не могу понять, что именно. Встаю и смотрю на озеро, а там на самой середине, вода поднимается конусом вверх и кружится, движется по кругу как верхняя часть юлы. Конус сверкает всеми цветами радуги и становится все выше. Скорость вращения увеличивается.
Постепенно конус белеет и от его осно-вания начинает отделяться и расти не-большой водяной вал, образовывая кольцо, вал растет ввысь, и кольцо становится шире, приближаясь к берегу. Из вершины конуса вырывается луч яркого света и устремляется вверх, конус рассыпается, оседает, в это время волна накрывает берег. Захлестывает мои ноги по щиколотки, и я падаю от  толчка в грудь.
Полная темнота. Ясное сознание того, что я лечу в черную бездну, состояние полета или даже не полета, а просто какого- то удаления от какой- то точки. Все дальше и дальше и ты уже растворяешься в этой пустоте, сама становишься этой пустотой.
               
Нет сил и желания вернуться, состояние
неизбежности и безразличия, и вдруг, да-леко-далеко улавливается слухом какой-то звук. Тут же начинает просыпаться сознание, звук ближе, но еще не ясный, очень далекий. Вот уже почти рядом слышу голос мамы. Она зовет меня по имени, и я возвращаюсь к исходной точке. Чувствую, ласковые прикосновения холодных пальцев на своем лбу, этот холод приятен. Лежу и думаю, как мне сейчас попадет от мамы. А пальцы все гладят мое лицо, как будто изучая. Нет, это не мамины руки, это не ее запах. Осторожно приоткрываю глаза и вижу темные волосы, заплетенные в две толстые косы, вернее их часть, с вплетен-ными нитками жемчуга и какими-то монетками желтого цвета. Монетки ве-личиной с желток куриного яйца, а на них рисунок, голова медведя с оскаленной пастью.  Волосы пахнут хвоей и свежестью. Мои глаза начинают открываться сами по себе от удивления и страха. Надо мной сидит женщина, моя голова у нее на коленях, она смотрит мне в лицо, а на ресницах ее карих глаз дрожат слезы.
-Ты кто?- Спрашиваю я.
- Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Пойдем, я покажу тебе где мож-но пить воду. Не пей воды из озера, она вкусная, но очень вредная для здоровья.-
Голос  ее звучит  тихо и ласково,  хочется слушать его бесконечно, не улавливая смысла сказанного. Но  она замолкает, поднимает меня и ведет за руку к огромному кедру, опускается на колени и раздвигает руками коричневую хвою у корней дерева. Там круглое углубление, величиной с футбольный мяч,  заполненное прозрачной водой. Дно этой криницы, все усыпано прозрачными оранжевыми шариками, из застывших капелек живицы - смолы скатившейся с дерева.
- Пей, София, всегда здесь, никогда не будешь болеть и домой носи воду из этой криницы, а мне пора. - Она проводит рукой по моему лицу сверху вниз и уходит легким неторопливым ша-гом.
 – Тетенька, а ты кто?!- Кричу я вслед, стараясь не упустить ее из вида. Она не оборачивается, но я слышу издалека ее чудный тихий голос.
- Василиса я, твоя ……..бушка.- конец  фразы почти растворился в воздухе, я
не расслышала последнего слова.
- Избушка что ли?- Подумала я, но сразу переключилась на воду, сильно хотелось пить. Надо бежать домой, и никому не рассказывать обо всем, что здесь случилось. Оглядываюсь вокруг, смотрю на озеро. Вся поверхность воды покрыта белыми бабочками, как будто озеро усыпано лепестками сказочных цветов. Они все мертвы.
               
                26


В поселке все люди наперечет. Все зна-ют все о каждом, и каждый знает все, обо всех. Двери не закрывают на запор даже на ночь. По соседству с нами жил паренек Костя-сукоручка. Я думала, что сухоручка, но когда рассмотрела, что руки у него нормальные, стала спраши-вать у мамы, что означает такое про-звище. Но мама не ответила, сказала, что сама разберусь, когда подрасту. Случай разобраться в значении прозвища быстро представился.
Я шла на озеро, немного обходным путем, чтобы баба Шура из окна не узре-ла, в какую сторону я направилась. Слышу, впереди меня ветки шуршат, будто кто-то идет мне навстречу. Присела за кустики и смотрю, а это Костя-сукоручка. За спиной одностволка, и руки об траву вытирает. Прошел, не заметил меня. Ну, я дальше трусцой, а в голове так и крутится :
- Где ж он был? -
Слышу писк на поляне, подхожу, а там котята соседские. Два убитых валяются, а один мне навстречу ползет, голова вся в крови и глаз на ниточке болтается. Кошка у них была, Шурка, пушистая сибирская трехшерстная, вот котята от нее и были. Веселые котята такие, играют в траве целыми днями.
Моя бабушка не любила эту кошку, но только за то, наверное, что ее тоже Шурой звали, ей было неприятно иметь тезкой кошку. Кошке наверно тоже.
Увидела я этого котенка, сердце от жа-лости сжалось, ком к горлу подступил. Подошла, а он не видит ничего и не слы-шит, его видно головой об дерево ударили с такой силой, что глаз вывалился.  У меня слезы градом, не помню, как до озера добежала. Сижу, тоскую.
- Вот, гад!- думаю - Даже убить не смог, или помучить хотел?-
 Но то, что он их без спроса взял и убил, это я знала точно. На этих котят хозяева уже были, их потому и оставили, не утопили сразу, как родились, потому, что их заказывали при мне. Хохлушка тетя Галя, просила. И соседка наша тетя Рая, тоже просила оставить котенка. Кошка у них пропала, а без кошки, что за дом? Тут рука мне на плечо ложится и гладит. Голос слышу знакомый.
-Не плачь деточка, недо. Много в жизни горя бывает и несправедливости. Надо                привыкать быть сильной, в нашем роду все сильные.- И будто монетки на косах звякнули, оглянулась, а нет никого. Мо-жет - показалось? Или правда Василиса приходила, почему ж так сразу и ушла?
Все непонятно с этими взрослыми! И ничего-то их не интересует! Или они все на свете уже видели и знают? Когда мне грустно, я не иду к маме или к бабушке, я иду в тайгу. Там все ясно и спокойно. На пригорке растет Марьин корень, чудесный весенний цветок, а подальше на поляне Венерин башмачок, большой такой, я всегда хожу, смотрю, когда он расцветет и радуюсь. А знакомых Саранок и Ирисов вообще не перечесть! А какие ящерицы живут  на камнях! Зеленые с коричневыми узорами и совсем меня не боятся!
Мысли прерывает какая-то возня за кустами и веселый мужской голос:
-Ты что София, здесь одна?- Это дядя Игнат. И чего приперся, теперь всем рас-трезвонит про озеро.
-Ага, отдыхаю тут, по малину приходила, но зеленовата еще.- Отвечаю я.
-А ты на Красный мох сходи, там по-спеть должна, но одна-то не ходи, медве-дица там вчера с медвежонком паслась, может, и ушла ужо, а если нет?- Закурил свою махорку, сел на корягу и пальцем манит.
- Иди ближе, разговор есть.- Хлопает по коряге рукой, чтоб рядом села. Ага, нашел дурочку!
-Так говори, я и отсюда слышу.- Отве-чаю, а сама на тропинку кошусь, не догонит, если что.
- Не боись, я не забижу. Смотрю я на тебя, ты все по тайге лазаешь, а ведь не ровен час и беда может случиться. Ты вот здеся торчишь, а ведь место- то это самое гиблое в наших местах. Сюда не ходят даж и охотники. Я то за тобой сюда пришел, вижу летишь, как всегда, вприпрыжку, слезы с соплям по обе стороны шмыголяют. Дай, думаю, по-смотрю, куда енто ты навострилась. А ты-то вишь, чо вытвораживаешь! 
Это озерцо, Чертов глаз, зовется, а вон туда на восток, верстах в десяти отсюда, точно такое же есть. И все - то там так же, и трава, и кусты, и даже деревья  и ягоды. На север от этих озер - болота непроходимые, а между ними в аккурат посередке - гряда каменная начинается и идет она на юг  ровно верст двадцать, может и поболее, кто ж  мерил-то.
 Чем ближе к югу, тем шире гряда ста-новится и выше, а заканчивается она, резко обрываясь в низ. Как спустишься к подножию, там две пещеры.
 Если поутру туда войти, так хорошо, все осмотреть можно. Чудеса там расчу-десные из камней  самоцветов, и сосуль-ки там диковинные, и столбы соляные, и самородки золотые под ногой прямо найти можно. И ветерок, теплый на выход  дует, до заката сумеешь вернуться - твое счастье! И все, что нашел – твое. А не успеешь, горе тогда. Ветер дуть начинает  внутрь пещеры, ни за что не выйти,
 засосет вовнутрь - не воротишься.
 Кто возвращался оттуда до вечера, уез-жал молчком из этих благодатных мест и никогда больше сюда не возвращался.                Пещеры эти называют Ноздри Дьявола.
 А дальше к югу пройти верст  около пяти, опять гряда скалистая идет, только уже с востока на запад. Длиной верст в тридцать, за ней сразу другая, повыше и пошире, но между ними пропасть. В об-щем-то, как посчастливится, то прохо-дишь, с одной гряды спустишься, да и на другую подымишься и вали дальше. А то, меж ними дыра образуется, и хода нет. Туманом все покрывается, ни шиша не видать под ногами. Там и дышать-то вредно, такие испарения снизу идут - го-лова кругом! Если присесть на камни, да прислушаться - стоны изнутри слышно и крики жуткие и вонь серная стоит подле - не продохнуть. Там тогда долго нельзя находиться, бежать подальше надо. Твари прямо из тумана вылетают такие, что на земле – матушке не родятся. Крылья - как у мыши летучей – перепончатые. Тело продолговатое бурого цвета, и волосья торчком редкие, а роста они всякие, и малые, и с лошадь бывают, хвосты у них как у драконов, что в книжках нарисованы, плоские и с шишкой на конце. Если ударит - может и насмерть. Пасти большие зубастые, порвать могут, а вот проглотить, нет. Будто закрыта  внутри пасть. Словить и поранить могут сильно, но потом вниз несут, а там кто знает, что твориться. Ад наверно там и есть, это где грешников-то поджаривают, апосля как преставятся! Уж больно жутко кричат они там, сам бы не слыхал - так не поверил.
Я, по молодой-то дурости, все эти мес-та с Пашкой Кнутом, да с Леней Ефано-вым – вдоль и поперек облазал. Чуду-то хвостатую, сам я подстрелял. Осмотрели всю, общупали, что у нее, откуда растет и для каких целей предназначено, тока глотки  нет у нее и ж..пы -тож нету. Чем живет, непонятно. Вместо крови из раны дрисня какая-то течет, желто-поносного цвета и воняет серой, спасу нет!  Чего только не насмотрелся, да кто верит  что ли, чего рассказываю, смеются только. Сами б сходили, да боятся. Ты вот слушаешь, и что получается? - Оскалил коричневые зубы, в улыбочке хитрой.
- Так лицо и получается! Здесь глаз и там еще один, а меж ними нос, потом рот. Дядя Игнат, так это ж самолета можно посмотреть! Тогда- то все и проявится, что ваша правда!- Догадалась я.
-Вот бы глянуть, правда! Только кто ж даст на самолете полететь.
- Так говорили мы, но не верит ни кто, не надо это никому.- Игнат махнул рукой и задумался.
Я тоже подумала, что врет все наверно, что б меня напугать. Ну, ладно про озеро, а все остальное, зачем мне рассказывать? Нет, не врет. Вечером спать лягу – все надо вспомнить об этом, может у мамы спросить? 
Дядька Игнат вздохнул, снова закрутил свою махорку, прикурил.
-  Здеся одному, что и по многу, нельзя ходить. Старики говорят, кто приходит сюда по незнанию, тут и пропадают. Одежа, ежли разденутся, на месте лежит, а люди, толи тонут в озерке, толи так пропадают, толи ест их тута кто –                неизвестно.- Поплевал на самокрутку, растер коричневыми пальцами.
-Как-то командировашных искали, тебя-то тогда  еще и в проекте не было, так вот,- нет дна у этого озера! Здеся спецалисты ныряли, и канаты опускали со штуковиной на конце, нет дна вообще. Откуда знаш хто из ентой  глыбины вылезет? Можа, чудовище какое, да и со-жрет твою молоду жисть? Страшные вещи про энто место говорят! Ты вот тута шастаешь, а ты хоть одну птицу тут видела? Нету тут птиц! Не гнездятся, не залетают и не поют тут птицы-то. Слышишь, какая тишина тут? Ни одна не взвягнет тут, а отойди подальше и свиристят, то там, то сям, пичуги неугомонные. Они хоть и птицы, а опас-ность чуют. Ты-то вроде уж человек, тож должна подумать, догадаться, что тут что-то не так. Облетают  птицы это место далеко. Я сам видел как они, даж и перелетные, сворачивают в сторону, чтоб над озером не лететь.  Чо ты лыбишься? Матери скажу, отдерет как сидорову козу! Геологи
рассказывали, что с вертолета, сверху видали  это озерцо – чисто как круглый глаз. Вокруг черным обведено, потом го-лубая вода, а середка озера черная как зрачок.-
 Поднял руку, да так и замер с поднятой рукой и открытым ртом.
Глаза его смотрели на озеро. Я быстро оглянулась и  ноги, подкосились от удив-ления и неожиданности, озеро было кро-ваво-красного цвета! Я глянула на небо - синее и облака белые плывут, а в озере не отражаются. Вода все краснее становится, а середина воронкой вглубь заворачивается,  вдоль по берегу забурлило красным, будто изнутри озе-ра огонь полыхает, и из середины озера легким красным туманом два  столба к небу поднимаются. Обвиваясь, друг  о дружку словно змеи,  расходясь в стороны и снова свиваясь, ползут все выше и выше. Сквозь них видно деревья на той стороне озера, но они становятся все плотнее и плотнее и уже выше леса. Там, где встречаются их головы, возникает огненный шар, змеи держат его в пастях с обеих сторон!
-Епрменде!- Кричит дядя Игнат, мы не договариваясь, бросаемся в сторону тропы и бежим, что есть мочи. Я впереди, а он за мной. Ветки больно бьют по лицу и ногам, но, нет сил, остановиться, страх гонит так, что остановка только на опушке.
Садимся рядом и Игнат не в силах ска-зать ни слова, только руками машет, да по коленкам себя хлопает.
-Кисет потерял!- наконец выдавил из себя дядька. Помолчали, обсуждать ви-денное не могли, надо было отдышаться и подумать, что видели, а что привиделось.
-Иш, страсть-то какая! Ужасть целая! Епрменде! Был бы один, так не поверил бы глазам-то, а так ведь, вота оно как!- опять по карманам шарит, кисет видно ищет.
- Не ищи, если б не потерял, так все равно замочил бы весь табак свой, штаны-то все мокрые у тебя, все равно не покурить табака бы было. - Отвернулась,                знаю, что не то сморозила.
-Дядь Игнат, ты не говори маме про меня, а? Совсем запрет дома, да и побить может, а? - Смотрю в глаза умоляюще.
-Не боись, я - могила!- Поднялся, огля-делся, и как будто что-то вспомнив, быстро засеменил к дому.


                27


Спала я той ночью плохо, под поло-гом душно было, полог поднимешь- мошка заедает. Уснешь, чудища всякие снятся. Потом, чувствую, сидит кто-то на постели рядом. Думала баба Шура или мама пришла ко мне, может, кричала я во сне, да и разбудила кого-то из них, повернулась - а сидит Василиса! Палец к губам приложила, а я и так слова сказать не могу, и говорит, не шевеля губами:
-« Ты София, на озеро больше не хо-ди. Опасно там теперь стало. Если надо будет, я сама к тебе приду и скажу когда на озеро прийти можно. Поняла? Озеро твое от тебя никуда не денется, связаны вы с ним на всю жизнь. Ты не бойся ничего, я всегда приду к тебе на помощь. А теперь спи». -
Не хило она меня уторкала! Я до сле-дующего вечера и проспала. Мама прибегала с работы даже температуру мне померить, заболела, думали. Но ничего, я поела вечером, да и снова спать легла. Что-то, вроде как в паху мешало маленько, но я не обратила внимания. А ночью, как заболит нога от колена до паха. Я встала, а боль так и просквозила по всему телу, как стрелой прострелило. Очнулась потом, уж и все на ногах домашние. Ногу смотрят, а она как булка, раздулась и красная, и горячая. И сама я вся огнем полыхаю. И озеро красное перед глазами, и две змеи извиваются. Закрыла глаза, лежу, открывать больно, на свет смотреть не могу.
 Потом повезли меня куда-то на маши-не, с мамой в кабине сидим, а я вниз по-смотрела, а там, под бардачком, труба какая-то виднеется как гофрированная, я ее бояться стала, она мне напоминала горло. Когда корову резали, такая как бы трубка из горла торчала. Я маме говорила, но она так и не поняла меня. –« Не смотри туда!» Прижала к себе, так и доехали.
 В больнице сказали, что ногу ампути-ровать будут. Я не знала, что такое ампутировать. Думала, значит, лечить. Обиделась на маму, когда она кричала сквозь слезы врачам: «Коновалы! Чему вас только учили! Девочке ногу ампутировать! Пусть лучше умрет, чем калекой, всю жизнь проклинать меня бу-дет!»
 В другой больнице тоже нас не обрадовали. И повезла меня мама к какой-то бабушке лечить. Ногу-то уже тогда совсем разворотило, и пузырь какой-то вздулся, как от ожога.
Бабка меня положила на свою кровать, раздела догола и шептала что-то, плева-лась и снова шептала. А я так с дороги умаялась, что и уснула.


                Ночью проснулась, сидит рядом со мной  Василиса. Бабка спит на полу подле кро-вати, маму и шофера в другую половину дома положили. Василиса достала из ру-кава что - то и медленно начала водить мне по больному месту, против часовой стрелки, казалось, что будто ток проходит между моим телом и ее рукой. Мне не видно было, что у нее в руке, потом я чувствовала ее холодные пальцы, прикасающиеся к ноге. Она сидела долго, потом поднялась и я успела спросить, что это у нее в руке.- «Громовая стрела». - Ответила Василиса.
 Я не знаю, сколько я спала, но проснулась я от голода. Села на кровать и чувствую, что подо мной все мокрое и скользкое. Откинула одеяло, вся простынь в гною. Нога моя уже не такая пухлая и не красная как была вчера, а в середине  опухоли – дырка большая, мизинец влезет, и так из нее и вытекает гной с кровью. Мама пришла, бабка засуетилась, гной давай вытирать,  да еще и выдавливать хотела, но я не дала, сказала, что Василиса давить не велела, пусть все само очистится.
На другой день и домой поехали. Всю дорогу мама сокрушалась, ругалась и радовалась, что не дала мне ногу ампутировать. А когда приехали домой, нас встречала ни бабушка, а встретила милиция.
 Пока мама ездила со мной по больницам и к бабке, у нее обокрали магазин. Она продавцом работала. Люди все складно придумали, будто мама с шофером краденое увезли и меня прихватили заодно. Ждали их, в засаде сидели, когда они за бабой Шурой и за сестрой моей Наташей приедут. Не выпускали их из дома, чтоб не сбежали. Начали разбираться, что да как, в общем, сказали маме - «Сама если найдешь кто обворовал магазин - вся недостача спишется, не найдешь - платить будешь!»
Сперва шок был, а потом мама мага-зин открыла, прибрала там все. Воры в складское оконце проникли в магазин, а в него только ребенок или совсем худенький человек пролезть смог бы. Мама все думала, с бабой Шурой каждый вечер обсуждала все детали кражи. Ну, а я помалкивала, да слушала все. Перед тем как мне заболеть, за месяц, наверное, привезли к маме в ма-газин товар и были там туфельки четыре пары. Красивые, китайские, на каблучке, замшевые черные, носик открыт, а от но-сика по боку дырочки позолотой окайм-ленные. Три пары сразу купили, а одна осталась. Потому, что размер тридцать третий, малы всем оказались.
Моей мамы размер. Ножка у нее ма-ленькая, да мама и сама тоже не велика. Но туфли дороговаты для нее были, а ко-гда мерила их в магазине, за ящик задела немного, но полоска на замше так и оста-лась.  Она их и убрала под прилавок, что если скопит на туфельки, то и купит, а так по размеру некому купить, зачем на прилавке пылиться. Вот эти туфельки и украли вместе с остальным товаром. На этих туфлях и попались воры. Пошли в клуб на праздник, кино там крутили, да и танцы после фильма. Мама свои туфельки и увидела на одной дамочке. Сообщила кому надо, ну тех и забрали. Они не один магазин уже опустошили, только поймать их никак не могли. Эта дамочка худенькая и маленькая как под-росток, а муж у нее как медведь здоро-вый, еще у него два брата. Эта дамочка в окошечко и пролазила, все ценное в окно передавала и тут не устояла, уж больно туфельки красивы были. На суде, воры пригрозили маме, что все равно убьют и ее, и нас.

28


А весной бабе Шуре ответ откуда-то пришел. Родню, она свою искала. Навод-нение какое-то было в Перми что ли, и вот растерялись они и не знали, кто и где из родни теперь живет или погиб в наводнении. Нашлась ее сестра Катя, что жила теперь в городе Кургане. И письмо от них пришло, звали они нас к себе в Зауралье. Мама боялась, конечно, что эти воры отомстить могут. Поэтому и согласилась поехать. Меня с Наташей и с бабой Шурой на поезд посадила в Красноярске, а сама осталась пока все дела сделает.
Как здорово ехать в поезде! Я жила и кроме тайги ничего не видела, а оказыва-ется, есть еще и большие города, и ма-ленькие поселки и везде живут люди. Сколько же это людей на земле живет? Взрослые наверно все друг друга знают. Нет, как они могут знать тех, кого не ви-дели ни разу? За окном столько всего ин-тересного! Мы с Наташей лежим на верх-ней полке и смотрим в окно, а там поля, леса, березы, и коровы прямо целым ста-дом идут, я даже не успела посчитать как много. И вдруг какой-то рывок и мы уже летим с Наташей вниз. Я больно удари-лась коленкой об полку, соскочила на ноги, и слышу крик бабы Шуры. Она си-дела где-то внизу, теперь она кричит, и все лицо у нее залито кровью. В вагоне крики суматоха. Кто-то сорвал стоп-кран. Баба  Шура ударилась лбом об обитый железом острый угол  столика, который у боковых мест и рассекла лоб. Нас сняли с поезда и на машине скорой помощи отвезли в больницу.
Там мы с Наташей скучали несколько дней, потому что нас не выпускали никуда и к бабушке тоже не водили. Мы плакали и спали. Наконец бабу Шуру привели к нам. На лбу у нее была громадная синяя шишка через края зашитая толстыми серо-белыми нитками. Она ругалась с врачами, говорила, что ей надо ехать, а они не отпускали, пока не спадет опухоль, и не снимут швы. И все-таки мы поехали дальше.
Оказалось, что ехать нам  оставалось меньше суток, и на другой день мы

                были уже в Кургане. Нас встретили  род-ственники, и мы все радостные пошли с вокзала к тете Вере, маминой двоюродной сестре. Там мы и оставались жить,  пока не приехала мама.
Я очень скучала по маме, здесь все бы-ло чужим, и люди, и дома, и воздух. Баба Шура тут же стала навещать свою многочисленную родню и везде брала свою любимицу Наташу. А я снова была предоставлена сама себе. Люся, дочь тети Веры, была уже взрослой девушкой и смотрела на меня свысока, называла деревней и зверенышем, и это за то, что я сказала, что
у них домик старый и маленький, что у нас там, в тайге, дом большой и светлый. Она чтобы не присматривать за мной, в отсутствии бабы Шуры, познакомила меня с соседской девочкой Леной. Вот мы с Леной и проводили время вдвоем. Лена как - то сказала:
-Хочешь конфетку?»-
-Хочу.- Ответила я, удивившись та-кому вопросу, кто ж не хочет.
-Тогда пойдем, вон дед видишь, на ла-вочке сидит? Все очень просто, подхо-дишь к нему, здороваешься и садишься рядом. Он тоже спросит:
 - Хочешь конфетку? Тогда бери вон в кармане!
- Ты руку в карман суешь, поищешь хорошо и найдешь конфетку, если долго будешь искать, то он потом еще одну даст. Ты не бойся, это сперва, боязно и противно, а потом привыкнешь и ничего. За то конфеты! - Говорит она. Пока я стою, отправляется к деду, сидит с ним, шаря у него в кармане и оглядываясь по сторонам, чтоб ни кто не увидел ее действий. Пришла, конфета во рту, руку понюхала и скривилась.
- Хочешь понюхать?- спрашивает.
-Нет.- отвечаю я, не предвидя ничего приятного от этого запаха, судя по ее гримасе, но все равно нюхаю.
-Фу, какая гадость!- Даже и конфет расхотелось.
-Ничего, привыкнешь. Когда меня, ваша Люська, научила к деду ходить, то говорила, что воняет. Ты Люське не говори, что я про деда тебе рассказала, а то побьет. Ну, иди что ли.
Иду к лавочке, здороваюсь, сажусь ря-дом с дедом. Дед, в общем- то, не так чтоб дряхлый, борода белая почти до пояса, волосы сзади подстрижены  по плечи, рубаха синяя и брюки ко-ричневые.
 –Здравствуй,- говорит - а ты, чья бу-дешь?-
   - Так приезжие мы, к Сафроновым.- Отвечаю.
- А конфетку-то хочешь?- посмеива-ется.
-Хочу, если угостите. - Самой что-то нехорошо стало, противно как-то.
-Так возьми вон в кармане, не бойся. Сколько найдешь, все и бери.- На карман в брюках показывает. Ну, я руку в карман, а там кармана и нет, а что-то мохнатое, скользкое и дряблое. Я руку выдернула и говорю:
- Не хорошо - дед, а маленьких обманываешь, там и нет никаких конфет и трусов у тебя даже нет!- а он смеется.
-Ты плохо искала, подружка твоя на-шла, а ты вот попробуй еще, может,и найдешь, конфетка там есть и даже не одна. Просто ты ленивая, хочешь, чтобы тебе за просто так, все давали.- Сам снова подставляет карман. Я встала и пошла к Ленке. Обидно было, не хотелось мне таких вот конфет из такого кармана. А Ленка уж навстречу бежит, смотрит, что в руках у меня есть конфеты или нет конфет.                -  Ну что, ты не стала что ли?- смотрит так, как- будто я все испортила.
-Нет у него там конфет, ты наверно все забрала.
-От дурра, тебе надо было пошариться хорошо, ну ладно, постой здесь, я сейчас и тебе принесу.- Она идет к деду, а я ню-хаю свою руку.
- Нет. Я не хочу таких конфет!
Ленка пришла не скоро, но пригоршня карамелек в руке у нее была, еще две шо-коладных в кармане. Конфеты поделили поровну, карамельки, а вот шоколадные, Лена со мной делить не стала, для себя оставила. Я не обиделась, заработала сама, пусть сама и ест! Конфет почему-то хотелось всегда. Не скажу, чтобы как-то обделяли меня в этом плане, но жизнь без конфет была совсем неинтересной и скучной.
-Сонь, ты не думай, он просто старый и вот так угощает нас. Он раньше учителем в школе работал, все говорят, что грамотный он и читает много и сейчас все на лавочке с газетой сидит.- Лена будто оправдывалась передо мной, или отвлекала мое внимание от шоколадных конфет, лежащих у нее в кармане. Я почему-то повернулась и пошла домой, не знаю почему, но как-то в груди заныло. Зашла в дом, а на кровати кофта белая лежит и мамой пах-нет. Метнулась туда - сюда, а мама в ого-роде с тетей Верой разговаривают. Как я по ней соскучилась! Какая все-таки са-мая-самая милая и дорогая моя мама!


                28


В Кургане мы прожили еще год. Мама работала ревизором в горторге, мы с Наташей учились в школе. Училась я с Леной в одном классе и из школы мы вместе ходили домой. Часто уходили на вокзальную площадь и просто ходили по магазинам, глазели на витрины, где всего было полным полно. Потом через парк направлялись к дому и болтали просто ни о чем. Иногда я рассказывала Ленке про тайгу, про цветы и орехи кедровые, но про озеро не могла ей рассказать. Язык не поворачивался.
- Какая ты счастливая Сонька, ты и тайгу видела и все что там есть, а я,   в этом городе, ничегошеньки кроме школы и детского сада! - Лена смотрит с неподдельной                завистью. Чему завидовать? Придет вре-мя, и она когда-нибудь поедет в тайгу.
В тот день, мы тоже шли через парк. Выпили по два стакана газировки из автомата в гастрономе и страшно хотели в туалет. Забежали в туалет в парке, и я присела сразу у входа на дырку, только управилась и встала, чтобы надеть трусики, в туалет заскочил парень. Я не успела даже сообразить в чем дело, он подскочил ко мне и схватил рукой между ног, я завизжала от испуга и неожиданности, и оттолкнув его выскочила из туалета с трусами на коленках. Быстро натянула их, ог-лянулась, где же Ленка? Да и портфель там остался, в туалете. Я покричала  Лену. Тишина.  Смотрю, тетка какая-то идет, я ее остановила и рассказала все, как было. Она взяла палку и вошла в туалет. Почти сразу выскочил парень и быстро побежал в сторону вокзала. Тетка орала на Ленку, обзывала сучкой малолетней, а Ленка красная вся, только ухмылялась, прихватив с собой и мой портфель, вышла, показав тетке язык. Мы пошли домой, а тетка все смотрела нам в след и качала головой. Мне почему - то стало стыдно, как будто я сделала что - то очень плохое.
-Лен, что там было-то? Ты чего не орала и не выходила так долго, я так испугалась, не знала что делать, а тут тетенька идет. - А она улыбается загадочно так.
-Знаешь, а мне так понравилось, когда он по мне рукой водить начал, прямо за-ныло все внутри, так приятно было! Я никогда такого не испытывала, Сонь, это наверно любовь, да?-  смотрит мне в глаза, а у нее глаза, затуманенные какие-то и влажные, будто сейчас заплачет.
-А ты его знаешь что ли?- спрашиваю, раз любовь, то наверно знает. Но она ка-чает головой отрицательно.
- Нет. Если б не тетка, то, наверное, знала бы теперь. Он уже все свое достал и начал по мне водить, а тут эта тетка забежала и палкой ему по спине, он все спрятал и убежал. Ты знаешь, а я еще теперь хочу. Давай каждый день его тут ждать будем, может он снова придет. Он же меня хочет, а раз хочет, значит любит! Ты только дома не рассказывай, а то не пустят никуда.
-Не знаю, может и мне бы понрави-лось, но я испугалась сильно, не ожидала просто, но ходить я не буду с тобой, его ждать, если он тебя полюбил, значит, сам тебя найдет. Когда любят, то находят друг друга, даже и в большом городе и даже в бесконечной тайге. Самое сильное на свете – это любовь!
- Ты не понимаешь, город такой боль-шой, где он меня найдет? Ему другую любовь найти легче, чем меня одну в таком городе. А я теперь буду любить и страдать, и умереть могу от неразделенной любви! Понимаешь?- Лицо у Ленки стало злобным .
-Это все ты виновата! Побежала: -Тетенька, тетенька!- да ты мне все сердце разбила! И ему тоже, еще и палкой моему любимому попало! И все из-за тебя! Потому что ты - дура! Дура! Я ненавижу тебя!- Ленка бегом побежала назад, наверно искать своего любимого, а я тихонько пошла домой, все еще ощу-щая  на своем теле тепло его руки.
- Да,- сказала я себе, - это что-то новое в моей жизни. Теперь это будет преследовать меня всю жизнь, изменить-то ничего уже нельзя.


               
Больше мы с Леной не ходили вместе из школы. Она шла из школы в сторону парка, а я шла домой на улицу Парковая, дом шестнадцать. Потом начались каникулы, и я затосковала о природе, о своем далеком озере. О цветах, которые никогда не смогут заменить садовые. Еще, из армии пришел тети Веры сын - Вовка. Он  возненавидел меня сразу, как только я отпустила с цепи их собаку Жучку, и она покусала его пьяного друга Витьку. Он дал мне пощечину, довольно внушительную. Я сидела в огороде и горько плакала. Мама меня никогда не била, если только баба Шура за волосы иногда теребнет. Поэтому наверно обидно было, что чужой дядька по лицу ударил, да и больно все-таки. Тут Василиса и появилась. Я даже и не заметила, как она подошла, гладит меня по голове и говорит:
- Не плачь, скажи маме, что надо в де-ревню уезжать. Здесь вам не прожить бу-дет. А там и дом свой будет и ни кто тебе по лицу больше не ударит. И я там с тобой буду! – Я хотела спросить у Василисы, почему она так долго не при-ходила, но ее уже не было рядом.  Наверно я плакала и заснула, вот и приснилось мне все. Но маме я все-таки передала слова Василисы, только, как бы сама все это, я так думаю. Мама согласилась, что жить в такой тесноте невыносимо дальше. Мы переехали в село Меньшиково.



                29


Мама стала работать в сельпо бухгалтером. Дом нам дали прямо напротив  конторы, через дорогу. Баба Катя, сестра бабы Шуры, подарила на новоселье пестрые половики, тканные из разноцветных лоскутков. В комнатах было весело от этих разноцветных полосок. И еще подарила на новоселье  рыжего пушистого кота. Я назвала его Мартын, потому, что он родился в марте.
 Лес был недалеко, и еще, почти ря-дом, был молокозавод, а там, на крыше жили дикие голуби. Их было так много, что они покрывали всю крышу, когда прилетали с кормежки. Были чисто белые, рыжие и в крапинку, но больше всего было сизых голубей. Мне так хотелось поймать и разводить их дома на крыше. Я поймала на заборе в огороде ящерицу, большую, коричневую с желтым брюшком, посадила ее в банку стеклянную и ловила для нее мух и кузнечиков. Пока не пришла Василиса ночью, во сне, и не приказала отпустить. Жизнь изменилась к лучшему!
Василиса стала приходить ко мне почти каждую ночь, и рассказывала мне о разных интересных вещах. Но чаще всего мы путешествовали, оказывались с ней на моем озере или в тайге. Мы ходили с ней по пещерам и поднимались высоко в горы. Я видела, как встает солнце и как красиво северное сияние. Все это нельзя было рассказать кому-то, не хватило бы слов чтобы все это описать и разве кто-нибудь мог мне по-верить?
 Наташа, старшая сестра, всегда была отличницей. В свободное от уроков время - читала книги и не нуждалась в чьем- либо обществе. Тем более с высоты своей значимости, сидя на печке, она назвала меня - врушей, и я уже никогда ничего о Василисе и о моих снах, ей не рассказывала, а больше и некому было. Я любила Наташу как старшую сестру, и даже завидовала ей, что она старшая. Ведь я должна была ей подчиняться, она всегда права.
Это осталось во мне навсегда. Даже став взрослой, имея семью и детей, я не могла с ней спорить, отстаивать свою точку зрения. Каждая оставалась при своем мнении, и это уже не обсуждалось.
 Училась я не плохо, но в передовые как-то не стремилась, учиться было мне легко, я вообще-то и уроков устных никогда не учила, я их в школе слушала, и было достаточно, я все знала и помнила. Письменные приходилось писать. В основном старалась, а иногда - лишь бы написать. Мама всегда доверяла нам с сестрой, и уроки мы учили по собственной воле. Никогда не проверялось, учили мы уроки или нет. Все сводилось к конечному результату. Даже и на собрания в школу мама никогда не ходила. Ругать нас было не за что, а когда только хвалят, не видела смысла ходить на собрания. Баба Шура иногда ходила в школу, беседовала с классными  руководителями по очереди, сначала с Наташиным, потом с моим. Ве-чером соответственно и беседа была.
Хорошие оценки - молодец! Плохие оценки - стыд и позор!
                30


После полудня из-за горизонта выгля-нула туча. Хохотнула издали, и спряталась за кромку леса. Я шла по дороге ей навстречу, и не было желания вернуться и переждать непогоду дома. Шла как будто навстречу своей судьбе. Чужой пес проводил меня до околицы и вернулся назад. Погодя, туча появилась снова, тяжело нависла над лесом, почти черная в середине и белесая по бокам, она брызгала молниями и грохотала громом без перерыва.
Когда я была на середине пути между лесом и селом. Туча утихла и замерла,                распластавшись над лесом.  Наступила гнетущая тишина. Замолкли птицы, по-малкивали собаки. Все стихло, бессиль-ное и беспомощное перед силой природы. Воздух как - будто разрядился, вдыхаешь, но не чувствуешь кислорода, пот струится по всему телу, вытираешь, но он тут же появляется снова. Давит виски и хочется заорать во все горло. Чувство безысходности и тревоги заполняет все существо. Но отступать некуда, я далеко от дома и далеко от леса.
Внезапно налетает ветер, срывая мел-кие сучья с деревьев, несет с собой какой-то невероятный мусор и густую непродыхаемую пыль. На теле не успевшем просохнуть от пота, появляется грязная корка, засыхающая на ветру. Приседаю под порывом ветра, чтобы устоять на ногах, прячу глаза и закрываю нос и рот подолом платья, чтобы не задохнуться от пыли. Вдоль до-роги деревья и кусты желтой акации, но они не защищают от ветра, потому, что он дует со всех сторон сразу. Пытаюсь повернуться к нему спиной, чтобы легче было дышать, но безрезультатно.  Первые капли дождя крупные, редкие и холодные, прибивают дорожную пыль. Ветка, сорванная ветром с дерева, больно бьет по спине. Ветер внезапно прекращается, и я слышу странный шум, даже не шум, а какой-то гул, поворачиваюсь в сторону звука и вижу сплошную стену дождя, надвигающуюся на меня со стороны леса. В страхе, бросаюсь под первое попавшее дерево и, в ту же секунду стена теплого и чистого дождя накрывает меня, смывая с моего тела и одежды пот и грязь. Дождь льет как из ведра, освежая и успокаивая. Расправляю складки на платье, провожу ладонями по лицу и рукам, встряхиваю волосы, чтобы смылась вся пыль. В глаза бьет яркий свет….
Черная и беспросветная пустота, я ни что и ни кто, просто - я. Нет тела, имени, нет никого рядом и ни кто не нужен. Нет страха и нет ощущений. Пустота раздви-гается, и проносится сквозь, она беско-нечна…..
 Вдруг где-то на краю этой пустоты, тихо-тихо звенькает колокольчик. Еще. И
еще. Уже ближе. Нет, это не колоколь-чик, я начинаю узнавать звук монеток, ударяющихся друг о дружку в косах Василисы. Вот  что - то, коснулась моей головы, я чувствую тепло от ее руки на своем лбу. Слышу ласковое воркование, но не могу понять слов, до меня не доходит их смысл.
Я вижу Василису, закрытыми глазами, потому,  что не могу их открыть, нет сил, открыть веки. Василиса сидит рядом со мной и держит на коленях мою голову. Она гладит меня по волосам и все время что-то говорит мне. Тихо в такт ее движениям, позвякивают монетки в ее косах, на запястьях браслеты чудной красоты - две  переплетенные между собой змейки, держащие в пасти диск, на котором оскаленная пасть медведя. Где-то я видела это чудное сплетение змей? Да. Я видела это на своем озере, только между змеями был                огненный шар, а может диск.
-Убило! Девчонку молнией убило!- ис-тошный крик окончательно приводит в себя. Открываю глаза, вижу ветки дерева, синее небо, и на миг крыло в небе, огромное крыло. Саму птицу закрывает ствол дерева, расколотый надвое до самых корней и обугленный изнутри, оттуда идет пар, что-то булькает, как будто варится. Вокруг бегает баба  в темно синем фартуке, ноги у нее босые, облепленные грязью до самых колен. Она орет не переставая.
-Надо в землю закопать, не троньте, не подымайте ее с земли!-
Пронзительный визг больно режет уши. Хочется заткнуть их и полежать в полной тишине, потому что болит голова. К горлу подступает тошнота от этого жуткого крика. Какая-то суета, приглушенные мужские голоса,  говорят все разом, но не понять что. Меня в это время мучает вопрос:
-Какая же должна быть сама птица, если ее крыло закрывает полнеба?Я видела такое крыло отраженное в озере, в моем озере.
 Подъезжает телега, меня осторожно кладут на солому и везут.  Лошадь скользит по грязи, идет тихо. Ни кто уже не орет, я вижу синее небо с медленно плывущими  белыми облаками. Лошадь время от времени всхрапывает и плавно везет меня в село.


                31
      

-Странно как-то, по спине красная по-лоса, но это не ожег, а скорее ушиб. На лицо вроде удар молнией, а видимых признаков и нет. Ну, ты София, в «рубашке» родилась наверно? – говорит врач. Долго осматривает, проверяет зрение, слух.
- Неделю придется полежать, ты не плачь, все будет хорошо. – Он стреми-тельно выходит из кабинета, так что полы белого халата не успевают за ним и развеваются как от ветра. Я и не плачу вовсе, но неожиданно для себя замечаю, что слезы бегут из моих глаз сами по себе, без моего ведома.
Вытираю лицо, глаза, но по щекам снова пробиваются мокрые полоски. Я  чувствую, что к горлу подступает тошнота. Входит медсестра и укладывает меня на кушетку, потом готовит шприц для укола. За дверями врач тихо разговаривает с мамой. Говорит что-то об изменении состава крови, о районной больнице. Они уходят от дверей, а мне ставят болючий укол и уводят в палату. В палате восемь кроватей, все за-правлены синими шерстяными одеялами. На кровати сидит девчонка примерно как я по возрасту. Мы с ней  вдвоем на всю палату.
                Семь дней пролетают незаметно. Все хо-дят ко мне в гости, рассматривают и спрашивают, что со мной случилось, и что я про это помню и чувствую. Совсем незнакомые люди приносят мне гостинцы и все говорят, что я молодец. Да уж, не больница бы, так баба Шура, меня б за волосы так бы прихвалила.  Я в лес без спроса ушла. Она мне сказала помыть крыльцо, а потом грядку прополоть с морковкой. Я все сделала, и во избежании новых поручений, умоталась куда подальше, а точнее - в лес! Так решили взрослые. Хотя определенной цели своего визита в лес, я вроде бы и не говорила ни кому. Было страшно вспо-минать или просто не хотелось.
Все было так хорошо, если б не эта гроза. Меня поманил не лес, а гроза! Я видела и знала, что что-то должно было произойти, но не могла себя пересилить. Меня тянуло в сторону тучи, какая-то неведомая сила приказала мне идти, я не в силах была сопротивляться этому. Потом я искала себе оправдание, но не могла объяснить даже сама себе, зачем я туда пошла? Когда я услышала, что-то похожее на отдаленные раскаты грома, я сидела у грядки с морковкой, скрупулезно выщипывая сорняки, и вдруг, меня охватило волнение. Я начала торопиться, чтобы успеть. Не понимала куда тороплюсь, и что, должна успеть? Грядка уже почти была закончена. Я сидела, и все время смотрела в сторону леса, ждала определенного момента, когда надо встать и идти. Кто определил этот момент? Почему меня сорвало с места и понесло навстречу стихии? Я всегда боялась грозы, и буду бояться ее до самого конца. Она открыла мне многое, изменила мою жизнь до самого основания. Я стала другой.  Только почему именно я, и зачем мне все это? Может быть, со временем, я сама найду ответ на этот вопрос, может Василиса откроет мне истину, только это будет уже другая история.
Василиса разбудила меня ночью, в па-лате было темно, и я спросонок, не по-няла сначала, кто сидит у меня на кровати, рядом со мной. Думала, что укол пришли ставить. Но, услышала знакомый голос, и сердце приятно заныло. Я так по ней соскучилась!
- Ты теперь будешь многие болезни видеть у людей, не спеши  им об этом говорить. Тебе учиться надо, профессию получить. Помочь ты всем не сможешь, а себе навредить, да. Так если когда в виде исключения, можешь сказать о болезни человека, если только ему нужна такая информация.
Часто будешь видеть и понимать, что человек должен умереть. Тоже не говори ничего. Скажут – накаркала  беду! Привыкай ко всему, тебе теперь с этим жить. Постарайся жить так, чтобы люди не заметили того, что ты предвидишь события, которые должны с ними произойти. Не выставляй напоказ свои знания, ты не заслуживала их, тебе их просто дали. Не забывай, что обида, нанесенная тебе, жестоко отольется по всей крови обидчика. Не создавай себе врагов, живи со всеми в мире. Человек, существо вспыльчивое, поэтому,  не всегда достойно наказания. Чаще, он достоин прощения и понимания.               
Я не всегда буду с тобой, поэтому ты должна сама теперь оценивать ситуацию, и поступать так, как надо, а не так как тебе хочется.-
Она поднялась и вышла из палаты, то-ненько прозвенели монетки в косах, в такт ее шагам. Остался запах свежей хвои и легкость в теле. Я лежала и думала над ее словами. Она никогда не говорила со мной так, как со взрослой. Даже интонация голоса была совсем другой. Ощущение вины, вдруг захлестнуло меня. Что-то я, сделала не так! Все стало по-другому, по моей вине. Наверно, Василиса обиделась на меня. Но я не хотела, я просто не смогла иначе.
- Ты что, плачешь? - Девочка с койки рядом, включила свет и подсела ко мне на кровать.
- Тебя тетенька обидела, да?- Она на-клонилась ко мне и дала мне яблоко.
- Какая тетенька?- Схитрила я. Ни кто ж не верил, что Василиса есть на самом деле, что она не сон, а реальный человек.
- Ну, та, что сейчас вышла. Она же с тобой разговаривала долго, сидела вот как я сейчас. Только я не поняла, что она тебе говорила. Слова вроде как все слышала, а о чем разговор не поняла даже. А почему она ночью пришла? Но-чью не пускают к больным! Наверно она здесь работает?-
Я не знала, что ответить доброй девоч-ке. Сказать про Василису, начнутся рас-спросы. Не сказать, она скажет врачам, что ко мне ночью приходила тетенька, опять начнутся расспросы. Решила пере-менить тему разговора.
- А тебя как зовут? Меня зовут Соней. Вообще-то Софой наверно, потому что в метрике – София. Ну, в общем, разницы нет, как хочешь, так и называй.-
- Меня Клавой. Я из Пролетаровки. Говорили, что тебя молния ударила, правда? Думали, что не спасут тебя, и что ты, будто бы, на том свете побывала. А я тут вторую неделю лежу, у меня глисты наверно, так врач сказал. Живот болит, и никто не знает почему. И клизму делали и таблетки давали от глистов.- Выпалила Клава.
- У тебя, Клава вот тут - Я показала на низ живота справа - Как то нездоровое показывает. Будто чернота какая-то. Ты скажи завтра доктору, что вот тут болит у тебя, и они тебя вылечат.
- Ладно, скажу. Только там и не болит вовсе, обманывать – нехорошо, да еще и врачей! Но я все равно скажу, как ты ве-лела. Мы же с тобой подруги. А вдруг, и правда вылечат. Давай еще поспим пока, а то утром укол придут ставить, а мы не выспавшись.-
Клава выключила свет и легла на свою кровать. Я тоже уснула, а когда просну-лась, ее кровать была заправлена чисты-ми простынями. Вошла медсестра и сказала:
- Ну что, проспала соня-засоня, твою подругу в областную больницу увезли. Аппендицит у нее, операцию надо делать. Она  хотела тебе что-то сказать, но будить не стала. Вот записку написала, возьми.               
В записке было написано, что мы с Клавой подруги на всю жизнь, и что мы еще  увидимся. Я мысленно пожелала Клаве здоровья и удачи. Меня тоже выписывали из больницы, и я точно знала, что у нее все будет хорошо, и что мы обязательно встретимся.
Забирала меня из больницы баба Шу-ра, мама была на работе. Баба Шура всю дорогу ругала меня, что я такая мерзавка, и что не думаю, что творю.
Но я на нее не сердилась,  знала, что бабушка все равно любит меня. А ругается просто для порядка, ну не хвалить же ей меня.
 
                32


Клуб в селе находился далеко от на-шего дома, надо идти почти через все село. Поэтому в клуб нас с Наташей пускали редко, только если концерт или фильм индийский. На танцы не пускали. Теперь я считаю, что правильно и делали, что не пускали. Парни на танцы только в пьяном виде ходили. Трезвому парню идти на танцы, видимо, смелости не хватало или скучно было. Мы с Наташей на танцы после кино остались. Пока танцевали с девчонками, потеряли друг друга из вида. Получилось, что она искала меня, а я, ее. И потом побежали домой, в надежде догнать друг друга по дороге. Она подумала, что я уже ушла. Пошла за мной, мне сказали, что она ушла, и я побежала за ней, чтобы домой вместе прийти. Было темно, и я старалась идти посередине улицы, чтобы было как можно больше пространства для обзора. Я услышала за спиной быстрые шаги и подумала, что это Наташа меня догоняет. Остановилась и обернулась, у фонаря шагал парень. От него  чувство-валась опасность. Я пошла быстро, почти побежала, чтобы быть под следую-щим фонарем, когда он меня догонит. До фонаря добежать успела. Он был уже за моей спиной, и я отскочила в сторону. Парень схватил меня за ворот платья и потянул к себе. Платье затрещало, я сильно испугалась и постаралась вывернуться. Но он перехватил второй рукой мою руку и завел ее за спину. Было больно. Надо было заорать, что есть мочи, но я молчала и во мне медленно закипала злость, страх про-шел. Он протащил меня до забора, и прижав спиной к жесткому штакетнику, начал шарить по мне руками. Скользкие слюнявые губы елозили по моему лицу. Запах перегара, свежего спиртного и чеснока, вызывал приступ тошноты. Я отворачивала лицо и не давала ему вцепиться своими губами мне в губы,  одновременно старалась, не выпускать из поля зрения дорогу, в ожидании прохожих. Вся эта возня была не больше минуты, вдруг он замер, будто бы остол-бенел. Я посмотрела ему в лицо, у него были круглые выпученные глаза, они смотрели на что-то или кого-то за моей спиной, то есть за забором. Ужас, отра-зившийся на его лице, придал мне                силы, я резко оттолкнула его и побежала прочь. За мной никто не гнался. За спи-ной раздался дикий крик. Я оглянулась, но ничего не увидела. У забора было пусто. Около дома я поправила платье, волосы. И будто бы ничего не случилось, вошла. Наташа была дома и поругала меня за то, что я куда- то пропала. Я тоже огрызнулась, что она ушла и меня бросила, но, про случай на дороге, промолчала.
Утром соседка пришла к бабе Шуре и рассказала, что парня из соседней дерев-ни, из Орловки, порвала собака. Увезли в Курган в областную больницу. А только чья собака, так и не знают. Поблизости больших собак ни кто не держит, и большие все на цепях сидят. Он, зачем-то, к Тучковым в огород влез, там его потом и нашли. Вокруг следы собачьи, а у него все мясо с рук вырвано. Мужики говорят, что может быть волк? Только волков тут, с самой войны не видали. На танцы мы долго не ходили. А я все время думаю, что за собака так вовремя появилась. Прямо спасатель, а не пес! Штакетник там был, метра полтора высотой. Но я ничего не видела и ничего не слышала за своей спиной, когда была прижатой к забору. И собаки он бы так не испугался, что у него глаза из орбит вылезли. Сам он хуже волка, так ему и надо! Кто же меня спас? Наверное,  случайность.
Любовь, чувство не подвластное разу-му. Она приходит и уходит сама, тогда, когда человек меньше всего ждет таких перемен. Так и моя любовь пришла сама по себе, нежданно и негаданно. Если это можно назвать любовью. Любовь, по мо-им понятиям, окрыляет. Дает человеку столько энергии и добра, что хочется по-делиться со всеми людьми на земле, своим восторгом и радостью. Она приносит в сердце новые ощущения и новые желания. Если человек любит, он не способен на дурные поступки, любовь творит добро. Моя же любовь была в вечных сомнениях, в ревности и страданиях. Если бы мне сейчас предложили испытать снова эти чувства, я бы отказалась. Я люблю своих детей, внуков, люблю людей, в общем, и каждого человека в отдельности, со всеми его слабостями и достоинствами. В любом человеке ищу хорошее, но это совсем другая любовь. Любовь к мужчине во мне умерла давно, если она вообще во мне возникала. Мои чувства, скорее были навеяны, чисто физиологическими изменениями в организме, чем даром любви пришедшим свыше. Не зря говорят люди - обретая, всегда теряешь, и чаще всего теряешь гораздо больше, чем обретаешь. Но как знать, может то, что мне дано, гораздо ценнее, чем - то, чем я заплатила взамен. Анализируя прошлое, я понимаю, что я всегда придумывала себе любовь. Я хотела любить всем сердцем, готова была к самопожертвованию ради этой любви, ради  любимого человека, но я не могла любить. Это была имитация чувства. Поэтому, я была обречена на вечный поиск, раз-очарования и душевные страдания. Лю-бовь приходила, а потом исчезала бес-следно. Оставалось, какая  то пустота. Эта пустота и была невыносима, хотелось скорее заполнить душу,
                чтобы не было одиноко и больно, чтобы забылись обиды и неудачи. Сначала выбирался объект любви, а потом уже разжигались сами чувства. Это наверно плохо, но иначе я не могла и не умела.
 
-Четыре ветра буйные, пятивихровые!
Я вам помолюсь, я вам поклонюсь!
Пойдите по свету по лещеному,
По миру по крещеному!
Найдите раба Божия Владимира.
Внесите тоску- тоскучую, сухоту-сухотучую!
Чтобы он тосковал, горевал, темной ночи не спал,
Часу не часовал, минуты не миновал,
В еде не заедал, в питье не запивал,
В ходьбе не захаживал, в езде не заез-живал,
Во сне не засыпал, в работе не зараба-тывал,
Ни в утро, ни в вечер, ни в день, ни в ночь,
Было бы ему без меня ни в мочь.
Все бы страдал, да горевал, раб Божий Владимир
Обо мне рабе Божьей Софии! Аминь. Аминь. Аминь.
 
Где я взяла этот заговор? Сам он у меня сочинялся,  или ветры буйные его мне нашептали. Но всегда, тот, кого я выбирала жертвой своей любви, был моим. Да только ни надолго. Проходили первые чувства новизны, раскрывались недостатки и достоинства. Оказывалось, что это совсем не тот мужчина, которого бы я хотела любить. Жертвовать собой ради такого, я не могла, и человек, становился не интересен. Так было всегда. Те, кто выбирал меня сам, не привлекали моего внимания. Кого выбирала я, в дальнейшем оказывались не такими, как я сама себе их пред-ставляла. Я за всю жизнь, не принесла счастья ни одному мужчине, одни страдания и боль. Но я не желала этого, была всегда жертвой обстоятельств или какой-нибудь интриги. Или жертвой того, что живет во мне, с рождения и по сей день.
В первую очередь, я выбрала отца своих детей. Не знаю, по каким  призна-кам я его выбирала, но он был единственным мужчиной, от которого я хотела, или должна была иметь детей. Другого отца своим детям, в жизни мне просто было не нужно. Создалась семья, родились дети. Но не это главное было в моей жизни. Все, что получалось из проб и ошибок, было не то, я искала саму себя. Училась, работала, стремилась ко всему, к чему только можно было стремиться. Освоила множество профессий, но душно было мне, я не находила покоя. Это низкое серое небо Зауралья, давило меня, я чувствовала себя червяком, копошащимся в навозе. Я хотела там прижиться, но это было не мое. Сама               
судьба вырвала меня из этой ямы, из которой, казалось, не было выхода и все мои движения погружали меня все ниже и ниже, на самое дно.
Поездка в Таджикистан к маме в гости, оказалась для меня судьбоносной. Я переехала туда жить. Даже не по жела-нию, а по независящим от меня  жизненным обстоятельствам. Там, вернулась ко мне Василиса. Я жила в Ходженте, в то время он назывался Лени-нобад. В центре старого города, стоит мечеть, рядом с мечетью большое покосившееся от времени дерево. Под него подведена подпорка из бетона, чтобы его сохранить. На подпорке таб-личка, вся стертая временем, написано, что это самое древнее дерево этой земли, что ему, сколько-то лет. Но сколько, уже не видно, и неизвестно когда писали эту табличку. Я подошла к дереву и положила руку на ствол. Захотелось постоять так и подумать о вечном. Сверху моей руки, легла, чья-то  теплая, легкая, сухая ладонь, я обернулась. Рядом со мной стояла женщина, одетая в национальное платье. Черный большой платок, даже не платок, а тонкая шаль, покрывала плечи и была слегка спущена с головы на лицо. Две толстые косы лежали на груди и были украшены жемчугом и монетками. Я посмотрела на запястье, и увидела знакомый браслет, в виде двух переплетенных между собой змей.
- Василиса? Ты почему, так долго не приходила ко мне? – Я расплакалась от нахлынувших на меня чувств. Хотелось упасть ей на грудь и рассказать ей все, что случилось со мной за все годы разлуки. Излить всю боль и сомнения, мучающие меня после переезда, тоску по сыну, и вечный вопрос - как быть?- Задать ей, глядя в родные добрые глаза. Но вокруг были люди, толчея  базарной площади, громко разговаривающие между собой таджики. Ослики, перевозящие товар, тоже громко выра-жали свое нежелание идти туда, куда надо хозяину. Все было забавно, непри-вычно, но слишком шумно.
- Я все знаю.- Тихо сказала Василиса.
- Ты справишься, ты все сможешь.- Ва-силиса погладила меня рукой по щеке, вытерла слезы ползущие дорожками вниз. И потянула меня за руку в сторону мечети. Там, во дворе стояла скамейка, мы сели и можно было спокойно вести беседу.
- Две тысячи пятьсот лет назад, это ме-сто было уже святым. Ты чувствуешь силу этого места? Оставь здесь свои со-мнения! Воздух, пропитанный молитвой, очистит тебя от боли и непонимания. Подними камень, лежащий у твоих ног, оставь его себе. Он будет впитывать в себя то, что ты будешь приносить из мирской жизни в свой дом. То, что тебе не нужно, и что мешает тебе - обида, злость, ненависть и ложь. К тебе пойдут люди, не все они будут с открытым сердцем и с добрыми намерениями. Многие захотят склонить тебя к поступкам неблаговидным, твоей силой, завладеть благами для себя. Прости их. Они не ведают, чего творят. Не иди на поводу их желаний.               
Мы сидели долго. Я наклонилась, чтобы поднять камень, лежащий у моих ног, когда подняла, Василисы рядом не было. Но  почувствовала себя сильной и защищенной от всех бед и врагов. Стала уверенной в себе и своих действиях.
Я часто ходила в церковь, но не тогда когда там были люди, и велась служба. Ходила тогда, когда там никого не было. Ходила в храм не для вида, а по велению души. Поп был молодой, приезжий из Душанбе. Я работала в ДОСААФ главным бухгалтером, а поп обучался на права вождения. Вел он себя не как служитель Богу. Без рясы и не под сводом церкви, это был хамоватый наглый тип, который мог проехать на машине рядом с пожилой женщиной так, чтобы до полусмерти ее напугать, а потом смеясь сказать:
-Пусть не ходит, уже на покой пора!
Таких служителей конечно единицы, но слушать его проповеди и просить благословения, исповедоваться и целовать руки, такому служителю церкви, желания не возникало. В церкви, сторожем и одновременно уборщицей, работала моя соседка Света. Я ей звонила, она говорила, что уже никого нет, и я приходила, ставила свечки и отдыхала душой.
 Однажды, когда я молилась, я увиде-ла странное существо, которое сидело на ящиках темно зеленого цвета. Ящики по-ходили на военные по цвету, обитые же-лезными уголками. Они стояли в углу, и я сначала их не заметила. Удивляться было нечему, тогда все продавалось и покупалось. А уж на счет военной атрибутики, то все воинские части были разграблены. Но, они не сочетались с церковью, эти ящики, как-то странно смотрелись на фоне икон и горящих свеч. Существо, было чуть крупнее кота, но странным образом, оно было похоже на человека или обезьянку, что-то
человекоподобное. Оно открыло ящик и юркнуло в него, крышка хлопнула. Света вышла из подсобки и вопросительно на меня посмотрела. Я стояла далеко от ящиков, и не смогла бы так быстро, отпрыгнуть на такое расстояние. Она вышла сразу после хлопка, будто стояла за дверью. Света осмотрела ящики и ушла снова в подсобку, чтобы не мешать мне молиться.
- Света, а что это за ящики? – Спро-сила я, зайдя за ней следом. Она как- то смутилась, но ответила сразу без коле-баний.
- Да огарки от свечей мы туда склады-ваем, потом отправляем багажом по же-лезной дороге  в Москву, нам  взамен от-туда свечи присылают.
Ответ был конкретным, но как мне по-казалось маловероятным. Посчитав, что это не мое дело, чем там они занимаются, я не стала строить догадки и постаралась обо всем  этом, забыть. Тем более, назре-вали события, которые перевернули все представления о нашей жизни. Слова Ро-дина, честь, совесть, произносились как ругательства.  Но потом, дома, я попыта-лась вспомнить это существо до мельчай-ших подробностей, нарисовать его, таким как видела. Но получалось плохо, ни как не могла представить его заново, чтобы                восстановить в памяти подробности.
Вспомнился рассказ Василисы о нежи-ти. Это существо в церкви была нежить, нежить которую Василиса называла дур-манной. Они обитают там, где растет мак, дурман, конопля, в общем, где есть наркотические растения или вещества. Они контролируют количество сока и пыльцы в этих растениях и таким образом влияют на людей, которые потом все это употребляют. Подумать даже страшно, церковь и наркотики. Это невероятно. Может быть, я бы и попыталась выяснить что- то еще, если бы это, не было так опасно. Да и зачем мне. Постаралась выкинуть из головы, и забыть, по крайней мере, до поры, до времени.
 До этого, я тоже видела нежить, но она была совсем другого вида и с совсем другим предназначением. Вечером я легла спать, вдруг комната осветилась, сине-фиолетовым цветом, даже не комната, а стена напротив, и я увидела нечто стоящее у стены. Это нечто было большим и квадратным. Оно постояло, попыхтело и исчезло. Я почему-то сразу поняла, что кто-то умер. Утром пришла телеграмма, что в Киеве умерла моя старшая сестра Наташа. Мама поехала к ней в гости, но сестра умерла за шесть часов до ее приезда. После взрыва на Чернобыльской АЭС, у нее стал болеть желудок. Даже ни то что бы болеть, а просто перестал принимать пищу. Все, что съедалось, вырывалось через пятнадцать-двадцать минут. Она могла есть, только манную кашу. Началась де-прессия, врачи не находили никакого за-болевания, дошло до психбольницы. По-сле лечения, никаких изменений. Она по-весилась дома. Написала записку, чтобы все ее простили, но больше выносить все это, она не в силах. Я срочно вылетела самолетом в Киев, через Москву. Пока собирались ехать в морг, прилетел голубь и стал биться в стекло балконной двери. Потом, он ходил по подоконнику, заглядывая в комнату, стучал клювом в стекло. Когда мы уже собрались выходить, чтобы ехать, он улетел. Впечатление осталось тягостное. Нам сначала назначили на одиннадцать часов, потом перезвонили и сказали, чтобы мы приехали за телом в час дня. Казалось, что душа моей сестры никак не могла дождаться нашего приезда за ней и прилетала поторопить нас. После похорон, стали происходить совсем непонятные и невероятные вещи. Падали книги с полок, хлопали межкомнатные двери, хотя не было сквозняков, и все окна были закрыты. Ночью начинало играть пианино, и кресло - качалка само по себе раскачивалось, будто там сидит кто-то невидимый. Потом она пришла ко мне ночью, села на край кровати и хотела что-то сказать, но я не понимала ее лепета, она не могла разговаривать. Потом в голове зазвучали фразы.
- Платье, что вы мне одели, слишком нарядное и светлое, передай мне мое тем-ное платье, с пояском. Мне сейчас в нем будет удобней.- Растаяла дымкой.
 В Киеве, в то время, умирало  много людей. Каждый божий день по улице                проходило по нескольку похоронных процессий. Музыка духовых оркестров, расшатывала и так до предела напряжен-ные нервы. Боль утраты не проходила три года. Каждую ночь я проводила с се-строй Наташей. Мы были всегда в снах в своем детстве, и то, что мы не доиграли, не до общались когда-то, наверстывали таким образом. Она показывала мне, где она обитает. Это было, что-то наподобие улья, у каждого своя ячейка. Нет солнца, неба, свет просто льется со всех сторон. Кругом цветы и радость. Я не заходила туда, смотрела издали. То место разделяла излучина реки. Мне приходи-лось быть на другом берегу. Они, обита-тели того мира, общались на каком то непонятном мне языке. Звуки были только гласными. Они будто бы пели. А рельеф местности очень напоминал киевский колумбарий. Днем, я занималась своими делами, работала, воспитывала детей и ждала с нетерпением ночь, чтобы провести ее со своей сестрой. Прошло три года, она стала приходить все реже и реже. Сейчас не снится вообще. Хоть я и тоскую по ней.

 По внешнему виду нежить можно оп-ределить, к какому виду они принадлежат. Я их не боюсь, но встреча с ними всегда несет какие-то перемены. Иногда хорошие, но чаще все-таки плохие. Многие люди видят нежить, и думают, что это галлюцинации. Но они есть и были всегда, и будут, пока существует жизнь на земле.
Василиса помогла мне, еще в детстве понять и воспринимать все,  как есть, на
самом деле, а не так, как привыкли ду-мать многие. Это трудно, совмещать- жизнь мирскую, веру в Бога и общение с нежитью. Но, как бы ни было, люди приходили ко мне всегда за помощью и советом. Приходили молодые и старые, приносили детей и внуков. Но приходили тогда, когда им плохо. Почему не приходят когда хорошо? Потому что когда хорошо, помощь не нужна. Помогать радоваться находятся более интересные люди, чем я.
Помочь, можно почти всегда и почти всем, но вопрос в том, что будет после решения проблемы. В ней ли основная беда? Не станет ли хуже после реальной помощи. Ведь беда всегда состоит из множества мелочей, решение этих мелочей, постепенно поворачивают проблему то в одну, то в другую сторону. Если нарушить равновесие, то все может рухнуть на голову просящего. А это уже плохо для меня. Лучше отка-зать в помощи, чем навредить человеку. Это правило, которое нельзя нарушить. Говорят, те, кто действительно, что-то может и помогает, не берет за это денег. Неправда, все это. Личное дело каждого, брать деньги за свой труд или нет. А вот куда он их потратит, тут разговор особый. Если на благие дела, то все ладно. А если не на благие, то сам и ответ держать будет. Никому до этого дела быть не должно. Такое правило.
  Не каждый из нас знает, что он несет в себе кровь нежити. Но все мы неспособ-ны к любви, в отличие от простых людей. Все одиноки. Если кто из них хоть однажды сдал свою кровь, как донор, то способности к провидению теряются безвозвратно. Остаются только навыки, чудо совершить, он уже не может.
                А если  принял чужую кровь, при переливании, то тоже потерял половину силы и ее уже не восстановить, и передать свои способности через поколения, невозможно. Но беда не в том, что мы не всегда находим общий язык друг с другом, беда в том, что мы видим и понимаем многое и ничего не можем предпринять. В основном остаешься наблюдателем.
 Я отправляла багаж на станции Лени-нобад. Все, как положено, было зашито в большие мешки. Но таможенник велел мне распороть мешки и перебрал все вещи сложенные в них. После досмотра, под наблюдением их сотрудника, я сидела и зашивала все снова. Было обидно, что ушла тьма времени, на пустую работу, Потом, мы подтащили эти мешки к весам и ждали в очереди, когда их взвесят, чтобы оформить документы и оплатить багаж. Подъехала машина, из нее вышла женщина в скромной одежде и с ясными голубыми глазами. Она подошла к таможеннику и что-то тихо ему сказала. Он посмотрел на очередь и кивнул ей. Я смотрела на женщину и никак не могла вспомнить, где я ее видела? Женщина подошла к ма-шине, на которой приехала и поговорила с шофером. Он вылез из кабины, и ловко забравшись в кузов, начал сгружать ящики темно-зеленого цвета с железными застежками по бокам. Ему помогали два грузчика, неожиданно  появившиеся, не-известно по чьему приказу, как двое из ларца. Они принимали ящики из кузова машины и аккуратно ставили их на весы. Взвесив одну партию, они укладывали ящики на тележку, которая отвозила их сразу на перрон, и принимались за сле-дующую. Очередь негодовала. Но женщина стояла и спокойно, безо всяких эмоций слушала замечания в ее адрес, по поводу наглого нарушения очередности. Вспомнила. Эта женщина работала в церкви. Я узнала эти ящики. Да, они проходили через станцию без досмотра, сразу грузились в вагоны. Стоили ли огарки от свечей такой транспортировки, можно сказать за рубеж? Смысл в их перевозке?  Очевидное невероятное. Хотя, судя по нежити, обитающей в этих ящиках в церкви и так все ясно. Но ничего не поделать и ничего не изменить. Церковь, это святое. Если человек поднял руку на веру, я думаю, что ему по делам его и воздастся. Тогда надо было делать вид, что все нормально, и ты ничего не понимаешь и ни о чем не догадываешься. Все так запросто делается, обходятся законы, нарушаются права. Кто-то может это делать, а кому- то за это, срок. Все настолько просто и настолько сложно. В столовой находится много народа, но одни стоят в очереди, а другие на раздаче. Хотя все под одной крышей. Так было всегда и всегда будет.               
                33
       

        Дорога оборвалась неожиданно. Даже не дорога, а асфальтовое покрытие. Метров за пятьдесят, заглох мотор, и ма-шина по инерции катилась ровно до конца асфальта. Не пришлось даже давить на педаль тормоза. Дальше был гравий, метров тридцать,  потом, дорога постепенно переходила в грунтовую. Две слабо накатанные колеи виднелись вдали. Я вышла из машины и направилась в сторону грунтовки. Асфальт был будто бы срезан, огромным острым ножом.  Ровный край дороги наводил на размышления, но я не стала морочить себе голову пустяками, и по-шла дальше. Четырех часовое сидение за рулем, утомило меня. Хотелось дать от-дых телу, размять спину и заглянуть за ближние кустики. На трассе велись до-рожные работы, небольшая пробка из автомашин, досадно задерживала движение. Знак «объезд», привлек мое внимание и я не задумываясь, свернула с трассы направо. Проехала километров шесть, не было встречных машин и не было тех, кто бы вместе со мной свернул на эту дорогу. Пройдя по гравию, я по-смотрела вперед. Дальше, две колеи соединялись в одну. Тропинка змеилась, заползая в огромное поле ржи. Я оглянулась на свою машину сиротливо стоящую на дороге и пошла дальше. Мне вдруг захотелось потрогать руками колосья, вдохнуть запах поля. Кругом стояла тишина. Не было слышно гула моторов, пения птиц и шороха ветра. На душе было спокойно и даже почему-то радостно. Поле оказалось немного дальше, чем представлялось с дороги. Но я все-таки не вернулась, дошла до него. Крупные золотистые колосья завораживали взгляд. Рожь была высо-той мне до груди. Я не видела еще такого буйства природы. Все растения были сильными и крупными, как на подбор. Я подумала, что может быть, это только с краю такое благолепие, и пошла по тропинке вглубь поля. Не было сорняков и ровные рядочки посева про-сматривались, когда я приседала.
  - Наверное, какое-нибудь, образцово-показательное или экспериментальное поле, или вернее сказать, участок.- Поду-мала я вслух. Не хотелось возвращаться, хотелось идти дальше. Посмотреть до конца.
 - К этому полю проведена асфальтированная дорога. Только, почему знак поставлен «объезд». Скорее всего, там должен стоять запрещающий знак. Следом за мной не свернула ни одна машина. Это я, что- то перепутала от усталости, и заехала не туда?- Тропинка все время извивалась и явно куда-то вела. Я решила пройти по ней и просто расслабиться. Местами рожь была такой высокой, что скрывала меня с головой, и если бы не тропинка, я бы наверно заблудилась. На минуту я засомневалась, не вернуться ли назад, но потом все-таки пошла дальше, как говорят, до победного конца. Тело постепенно расслаблялось, и настроение становилось более оптимистичным.

               
Шла с каким-то странным чувством, как будто бы я с удовольствием делаю необходимую работу. Вот уже завиднелся конец поля, и шаги мои сами по себе стали быстрее. Выйдя на другую сторону поля, я снова увидела извиваю-щуюся тропинку, которая раздваиваясь, превращалась в грунтовую дорогу, а потом переходила в дорогу засыпанную гравием, дальше асфальт. На самом краю асфальта стояла, как ни в чем небывало, моя машина. Я оглянулась назад, на поле. Неужели тропинка сделала круг на поле и снова вернулась назад? Но я внимательно следила, не было никаких пересечений. Тропинка была одна и она чуть-чуть сворачивала, то влево, то вправо, но она нигде не заворачивала назад. Может машина не моя? Я иду к машине и на расстоянии вижу ее номер. Это номер моей машины! Только оставляла я ее так, как ехала. Теперь машина была повернута от поля. Следов никаких не было. Какие следы на асфальте? Дверки закрыты, ключи у меня в кармане. Машина развернута на сто восемьдесят градусов.
- Да, дела… – Огляделась по сторо-нам. Нигде ни души. Интересно, как я выглядела со стороны? Наверно, как и любой другой человек, оказавшийся на моем месте. Открыла машину и села на заднее сидение. Прежде чем достать пакет с едой, закрылась в машине. Внимательно наблюдая вокруг, поела и попила горячий кофе из термоса. Не выходя, я перебралась на переднее сидение. Машина завелась без проблем, и я двинулась в обратный путь.
- Это подходит под определение «де жа-вю», или больше, под  «крыша едет»?- На шестом километре вдали замаячила трасса, я успокоилась и добавила скорость. Выехала на трассу я с левой стороны. Пробка уже немного рассо-салась, но мне пришлось проехать несколько километров назад, чтобы развернуться в нужном направлении. Я смотрела во все глаза, чтобы еще раз увидеть знак «объезд», но никакого знака на том месте, я так и не увидела. Получилось, что я сделала какую-то пет-лю, и мне пришлось вернуться на исход-ную позицию. Добравшись до дома, хотела поделиться впечатлениями о поездке, со знакомыми автомобилистами, но, что то, останавливало меня, как только я хотела раскрыть рот. Может, боялась насмешек? А может, не захотелось быть непонятой. Даже если я вернулась назад по тропинке, кто развернул мою машину? Если это сделала я, и потом забыла, то, как я могла оказаться, с другой стороны трас-сы? Иногда приходит в голову мысль, что дорога, это живое существо. Ну, если не существо, то все равно какая-то сущ-ность. Если взять карту дорог той местности, в которой родился и, высчитав число вашего рождения, просмотреть дорогу под этим числом, то в вашей судьбе все будет намного яснее. Вы увидите не только ваш жизненный путь, но и все повороты вашей судьбы. Не верите? Попробуйте! Не пожалеете!
               
Иногда я  ездила с отчимом на рыбал-ку на мотоцикле. В Кайрак-кумском водохранилище была отличная рыбалка. Особенно в сторону Хаджи-бакиргана, там берег пологий и песок. Приезжали мы к вечеру расставляли закидушки, подвешивали к ним колокольчики. Потом, ночью, если рыба попадалась на крючок, она начинала биться и дергала леску так, что колокольчик на леске звякал. Мы с лампой-карбидкой бежали от костра на звук колокольчика и выби-рали закидушку из воды. Потом я заходила в воду
по пояс и сачком подхватывала рыбину, чтобы она на мели не сорвалась с крючка. Здесь тоже был свой риск, в любой момент я могла попасть на крючок сама. В самом прямом смысле. Если рыба крупная, то никогда не знаешь, как она себя поведет при приближении к берегу. На закидушке, до тридцати крючков, но Бог как-то миловал, ни разу не произошло такой ситуации. На крючки я не попадалась. Со мной на рыбалке отчиму  всегда везло, привозили сомов по восемь –десять килограммов каждый. Там води-лись сомы и по восемьдесят килограмм, но зачем такой? И как его домой везти. Однажды во время рыбалки, вечером, мы наблюдали неопознанные лета-тельные объекты в небе.
Это было здорово! С нами вместе рыбачили двое военных, и они с видом знатоков, заливали нам про секретную базу, якобы находящуюся в горах. И что эти летательные аппараты стартуют с той базы и часто здесь появляются.
Сначала летят в одну сторону, а потом возвращаются назад. Но, когда объект, снизившись, подлетел к высоковольтной линии и шарахнул разрядом в опору, все резко замолчали. Это произошло в двух-стах метрах от нашей стоянки, и больше всего смахивало на шаровую молнию. Когда шар, отцепившись от опоры, поплыл в нашу сторону, все потеряли не только дар речи, но и ориентиры на местности. Один из военных огромными прыжками поскакал в сторону воды, а второй в сторону палатки. Оба забыли о нашем присутствии. Шар диаметром в полметра, может и чуть больше, подлетел к нам на расстояние пяти метров. Казалось, что он обследовал наши вещи, зависнув над ними. Облетел вокруг мотоцикла и замер, чуть про-двинувшись в нашу сторону. Мы тоже замерли на месте, не говоря друг другу ни слова, наблюдали или ждали решения нашей участи. На голове начали потрескивать волосы, как от статического электричества при расчесы-вании. Казалось, нас просвечивают рентгеновскими лучами насквозь. Страха, пожалуй, не было. Было состояние обреченности. От шара иногда отлетали искорки, и таяли в воздухе, не долетая до земли. Я не могу сказать, на какое время завис этот шар, но потом, он резко поднялся вертикально вверх. Чем выше он поднимался, тем больше  стано-вился. Потом разделился на четыре части,                и отбыл в сторону гор. Четыре шара змейкой следовали друг за другом, один за другим пропадая из зоны видимости. Отчим посмотрел на часы, они стояли. Больше эти часы не пошли. Их не смогли отремонтировать. Мастера пожимали плечами и возвращали их назад. Не могли найти причину, все на месте, все в исправности - не идут и все.
Когда шары исчезли из вида, мужчина, стоящий по горло в воде, начал громко и заковыристо материться, а второй, так и не вышел из палатки до утра. Мы сидели втроем всю ночь у костра, военный сушил свои вещи, а второй, будто бы спал. Утром за ними пришла машина, и они уехали. Второй рыбак, так и не попрощался с нами. Но с тем, что сушил свои вещи у костра, я познакомилась надолго. Звали его Юра Цоков. Он был командировочный с
Байконура. Приезжал в Ленинобад-30, теперь Чкаловск. На горно-обогатительный химический комбинат редкоземельных металлов. Там они получали секретные, по тем временам, грузы и уезжали назад. Он был старше меня лет на восемь. Жена и дочка у него погибли в автоаварии, года четыре назад. Так что, был он свободным, но не сказать, чтобы в поиске. Жил себе и особо не заморачивался по поводу новой судьбы. Ко мне он относился как к чело-веку, видевшего его в минуты слабости. Сначала, пытался реабилитироваться в моих глазах, а потом понял, что не имеет смысла, и навсегда откинул эту тему раз-говора. Но судьба опять повернула все иначе. Через два года после этих событий, мы сидели с ним в ресторанчике в городе Кайрак-кум. Это в двадцати пяти километрах от Лени-нобада. Ресторанчик был построен прямо над водой Кайрак-кумского водохранилища. На открытой площадке стояли столики. Повара, перегибаясь через перила, доставали из воды сетки на веревках, с живой рыбой, и клиент выбирал сам, какую из рыб, ему при-готовить. Тихо играла музыка, было около десяти часов вечера. Все было так замечательно! Юра тогда приехал в командировку и забрал меня с работы, мы погуляли по городу, сходили в кино, на фильм « Смерть среди айсбергов». Потом решили поехать в ресторан. Сидели, болтали ни о чем. Каждый рассказывал о том, как проходило время в разлуке. Мы не были любовниками, мы были хорошими знакомыми, друзьями, а на что-то большее, как-то не хватало духу.
Напротив нас, за столиком, сидел ху-дощавый таджик лет пятидесяти, и громко возмущался. Одет он был в чапан, это черный стеганый халат, подвязанный вместо пояса национальным платком. На голове тюбетейка. Официантка, уже потеряла терпение и еле сдерживалась, чтобы не нагрубить ему.
-Э, джаным, позови поварещку сюда! Ты сказал, что шашлык из рыба будет? Почему эта рыба скозлит по талерке? А? Он ее на скороепке жарил, а я шашлык заказ делал! Пусть поварещка сюда джалябная книга принесет. Я ее писать буду!-               
Мы смеялись подталкивая друг друга, если учесть то, что джаляб, на таджикском - гулящая женщина, то смысл сказанного был весьма зага-дочным. Потом пересели подальше от шума, хотелось пообщаться поболтать.
 Юра мне рассказывал, когда будет за-пуск очередного спутника, что было строго секретно. О своей работе инжене-ра, без особых подробностей, о том, что скоро его переведут с Байконура, так как у него уже в несколько раз превышена доза облучения. В принципе, он рассказывал вполне понятные вещи, но я их воспринимала, откуда - то издали. Возможно, он хотел понимания, стремился, чтобы я делала выводы для себя из этой информации, но я была занята своими мыслями. Я очень тоско-вала по сыну, но рассказать ему о том, что мой сын живет далеко от меня, с отцом,  я не могла. Не хотела пускать в душу чужого человека. Пусть даже и друга. Видя, мое настроение, он пригласил меня на медленный танец, чтобы отвлечь меня от каких-то своих мыслей, и привлечь внимание к себе. Держась за его руку, я поднялась со стула и вдруг, пол под нами покачнулся. Я подумала, что показалось, мы слегка выпили шампанского. Но в следующий миг, уже зашатались горы. Мы, прижавшись, друг к дружке попытались удержать равновесие. В это время из-под площадки, на которой расположен сам ресторанчик, на которой мы стоим, вылетает большой огненный шар, диаметром метра полтора и, пролетая над водой, удаляясь, набирает высоту. Все происходит почти одновременно. Стихла музыка, отключилось электричество, раздалось сильное шипение из-под площадки. Как будто там закипела вода, и хлопок, как взрыв, от которого заложило уши. Началась паника, все бежали прочь, на землю. Но там, на земле, пришлось сесть, так как от толчков землетрясения, невозможно было устоять на ногах. Сваи, на которых находился ресторанчик, были срезаны, как ножом. Потом, мы долго пытались разобраться – шар, вылетевший из-под берега под рестораном, спровоцировал такое землетрясение, или землетрясение вытолкнуло его наружу? Поняли только одно, что уже второй раз, мы, находясь вместе, видим нечто, похожее на шаровую молнию. Получаем сильнейший стресс и находимся в принципе в шаге от смерти. До этого, ни он, ни я, шаровых молний не встречали.
 Землетрясение принесло большие раз-рушения. Погибло много людей. Вторая смена коврового комбината, была завалена обрушившейся крышей. Это был 1985год 14 октября. Моему старшему сыну в этот день, исполнилось 16 лет.
Юра приезжал еще раз, весной. Его переводили в Амдерму. Звал меня с собой. Обещал оформить все документы за один день, и мой развод с мужем и брак с ним. Я ему отказала. Если моя душа не отвечала на его призывы, что могло поделать с этим  мое тело? Ниче-го! А жить и слушать только саму себя, в то время, когда с тобой говорит  человек, по меньшей мере, не               
порядочно. Тем более, что я уже собра-лась ехать в Зауралье, вести дочь к отцу, на время пока школы были закрыты, после землетрясения. Амдерма, был, конечно, какой-то выход из ситуации, но выход в тупик.
Прошло много лет, но мне много раз хотелось вернуться в тот день, и в тот час, и на то же самое место. Чтобы еще раз убедиться, что это не было совпадением, что это все закономерность, которая преследует меня всю жизнь. Я попадаю всегда в самую гущу событий, которые не-возможно предотвратить. Только наблю-дать и испытывать себя на прочность, в который раз. Иногда хочется убежать и спрятаться от всех и всего. Но ведь я убегу и спрячусь именно там, где ожидается очередной катаклизм.
Дочь я все-таки увезла к отцу. После землетрясения стояла такая разруха кру-гом, что ребенку не стоило на все это смотреть. А может, просто нашла причину увидеть сына и хоть чуть-чуть побыть рядом с отцом моих детей. Я не видела их семь долгих лет.
Из Кургана, я направилась прямо в Томск. Хотелось посетить места своего
детства, взрослыми глазами осмотреть свое озеро. Еще раз убедиться, где детская фантазия, а где истина. Вообще, люди не способны на фантазию. Все видят параллельные миры, эффект двадцать пятого кадра. Мозг, потом воспроизводит виденное, в сновидениях, или сбрасывает картинки на подсознание. А чей-то мозг имеет ограничитель. Все монстры и разные чудища живут в параллельном мире. Там тоже происходят разные катаклизмы, сложнейшие ситуации, и все это всегда рядом с нами. Эти миры прорываются к нам, через людей воспринимающих, а они передают всем, в виде фильмов ужаса и фантастических книг. Иногда мы видим сами различных животных или человекоподобных существ. Все это есть в нашей жизни и не надо от этого открещиваться. Динозавры ушли в параллельный мир. Временами они появляются в нашем мире, но там, где редко можно встретить  человека. И где меньше всего нарушена экология. Все чудовища, появляющиеся из мор-ских глубин, посланцы  параллельного мира. Их ни кто никогда не поймает и не изучит. Потому, что они возвращаются назад. Здесь им не выжить.
                34
 
В Томске у меня не было знакомых, и помотавшись по городу, я отправилась к своему отцу. Хотелось увидеть, я же его и не знала вовсе. Меня увезли совсем ма-ленькой. Знала только из рассказов бабы Шуры, что он был в молодости ревнивым и злым, когда выпьет. Но я не знала, как он выглядит, и вообще, сколько даже ему лет.
В Кирек доехала на попутной машине. Повезло просто. Разговорилась на вокзале с женщиной, она оказалась мест-ной. Вот она и посоветовала к лесничеству подойти, объяснила на какую улицу и на каком               
автобусе доехать. Только, предупредила, что утром надо. Ночевала в гостинице Сибирь, а утром отправилась по за-данному маршруту.
У лесничества действительно стояло несколько машин груженых лесом. Я по-дошла и спросила у шофера ближайшей машины:
- Здравствуйте! Вы не подскажете мне, с кем бы я могла доехать до Кирека, или до Смокотино?
-Здравствуй. Со мной и доедешь. Погуляй часов до двух. Потом подойдешь, я здесь буду.
- Ага, погуляю! - Ответила я и пода-лась в сторону магазина. Было половина десятого и времени у меня, хоть отбавляй. Купила беляш и пирожок с картошкой, с удовольствием съела прямо на улице. Можно было зайти в столовую, но мне не захотела морочить себе голову. Зашла еще в туалет за столовой, он был весь исписан местными «писателями» и «художниками» до такой степени, что свободного места не было. Исписаны были даже двери и пол. Забавное заведение. Потом отправилась гулять по городу. Чтобы убить с пользой время, зашла в местный краеведческий музей, но он оказался закрыт на ремонт и я пошла в кино. Фильм был интерес-ный, но я его уже видела « Синдбад- мореход». После фильма направилась пешком к лесничеству, чтобы еще и в столовую зайти подкрепиться, время хватало. Взяла себе щей полпорции, котлету с пюре, компот, два кусочка хлеба и прошла с подносом к столику. Села и не торопясь занялась приемом пищи.
- Сейчас пообедаем и поедем.- Шофер, с которым утром я договаривалась, садился за мой столик. На подносе у него было то же самое, что и у меня, только в двойном размере.
- Хорошо.- Ответила я, продолжая же-вать, не подавая вида, что смутилась. Мужчина был не то, чтобы хорош собой, но что-то в нем было притягивающее взгляд. Широкие мощные плечи, рост выше среднего. Большие руки были чисто вымыты, рукава клетчатой рубашки закатаны до локтей. На груди виднелся треугольник тельняшки. На вид, ему было лет
тридцать, может тридцать три. Разгляды-вать его откровенно, мне было неудобно, и я не смотрела ему в лицо. Быстро допила компот и, выйдя из столовой, на-правилась к машине. Лес видимо разгру-зили, кузов был пуст.
Шофер вышел минут через десять и, подойдя к машине, открыл дверцу.
-Залазь!- Я стала забираться в кабину, он легко подсадил меня и захлопнул дверцу. Кабина была большая, на троих человек. Попинал зачем-то колеса и сел за руль.
-Сейчас заедем на базу, погружу сахар и поедем. Это по пути, так что задержимся ненадолго.- Протянул руку:
-Алексей! А тебя как зовут?- Улыбка у него была приятная и открытая, глаза лучились добрым, ласковым светом. Я тоже невольно заулыбалась.               
- София! Я к отцу в гости еду. Может, знаете, Крымов Василий?- Отпустив его руку, я ждала, но он не торопился отве-чать. Достал пачку «Беломора», закурил и завел мотор. Мы поехали через весь город, останавливаясь на светофорах и поворачивая в самых неподходящих для такой машины местах. Наконец машина остановились у какого-то здания, скорей всего склада. Он вышел и тут же из дверей здания выпорхнула какая-то вертлявая особа и кинулась к нему на грудь. Он тихонько отстранился и что-то тихо ей сказал. Она покосилась на кабину, увидев меня, подошла и внимательно посмотрела. Взгляд был умоляющим. Это не были глаза со-перницы, скорее, глаза побитой собаки.  Они пошли к двери. Потом, он принес несколько мешков, один за другим складывая их в кузов, и запрыгнув туда, уложил поближе к кабине, закрыл бре-зентом. Я наблюдала за ним через стекло в кабине и зеркало заднего вида. Особа снова выпорхнула из дверей и затянув его за руку за машину, что-то долго доказывала, размахивая руками.
Его мне не было видно. Потом, она как-то сникла, отпрянула как от удара, повернулась и пошла к двери. Вся ее фи-гурка была соткана в эти минуты,  из боли и скорби. Даже задорные кудряшки не топорщились и не развевались от ее движений. У двери, она не остановилась и не оглянулась, а просто в нее вошла. Алексей даже не проводил ее взглядом, обошел машину и сел за руль. Он не был взволнован или огорчен, просто складка между бровей стала глубже и поэтому резко выделялась на его лице. Закурил папиросу, с силой выжав сцепление, рванул машину вперед. Вскоре за окном пошла сплошная полоса леса. Заняться было нечем, а начать разговор первой, я не решилась. Под гул мотора, сами собой, начали складываться строчки:

Проскакало детство по лесным просел-кам,
Промелькнула юность с завитою чел-кой.
Молодые годы вихрем пролетели,
Серебрят прическу белые метели.

 Но годам прошедшим, я бросаю вызов,
Не могу отвыкнуть от своих капризов!
Пусть меня годами, старость не балует,
Лучше пусть любимый насмерть заце-лует!

Да, уж. Где бы его еще взять, этого любимого. Не любится что-то.
- По тайге одна будешь шастать, так и зацелует кто-нибудь до смерти!- Я под-прыгнула от неожиданности. Вслух я не говорила, он что, мысли прочитал, что ли?               
- Ты что, испугалась? Это я так, к слову. Конечно, надо осторожней быть. Вот поехала ты, не знаешь, кто я, куда везу? В жизни всякое бывает! Это я тебе наперед, чтоб в историю, какую-нибудь не влипла.- Алексей смотрел с улыбкой, настроение видимо наладилось.
- Я тоже об этом подумала. Но так уж сложилось. Не хочется думать о плохом. Надо надеяться на лучшее. Встретить хо-рошего человека в пути, гораздо больше шансов, чем плохого. Тем более, очень плохого.- Говорить приходилось громко, мотор ревел во всю мощь.
- А зачем ты колеса пинал, перед тем как поехать, ну там, у лесничества?- Он засмеялся.
- Это ритуал такой своеобразный, чтобы машина боялась и не ломалась
по дороге. Не слышала, что ли?- Он, заглянул мне в лицо, хитро улыбаясь.
- Нет, не слышала. Я и на машине, на такой, первый раз еду. А ты не ответил, знаешь моего отца или нет? Может я и еду зря?-
- Не зря. Знаю я его, и предупреждал он меня, что если увижу, так довез чтобы. Ты же телеграмму давала. Я и не удивился, когда подошла. Мы все друг друга тут знаем, и все что у кого случается, тоже знаем. А ты надолго?
- Не знаю, как получится. Хотела отца повидать, да еще в одно - два места за-ехать, туда,  где раньше с мамой жили. Интересно через столько лет посмотреть.
-Это куда, если не секрет?
- Да на Зимний! Какой тут секрет, только дороги туда, тоже не знаю. Но на-деюсь, что доберусь.-
Замолчали. Дорога, особенно на пово-ротах, была разбита, и в колеях скапливалась вода. Земля еще не оттаяла глубоко и не пропускала воду, а высохнуть, пока не успевала. Я смотрела через стекло, на стволы деревьев, обступивших дорогу. Лес был как мертвый. Земля, засыпанная толстым слоем хвои и ни одного кустика или травки. Стволы вековых сосен и все. Посмотрела вверх, прислонившись к окну, но верхушек деревьев не увидела. Вспомнила, как провожал меня отец моих детей. Равнодушный взгляд че-ловека с похмелья. Полное безразличие, кстати сказать, взаимное. Казалось, что после стольких лет разлуки, что-то вздрогнет внутри, проснется былое чувство, но нет, не вздрогнуло, не проснулось. Значит просто не время еще.
Сын, такой большой, ловкий и конечно красивый. Думала, что сердце выпрыгнет из груди, когда увидела его. Но сдержала порыв, осадила себя на полном скаку. Зачем? Не хотелось пока-заться смешной и лукавой? Показала, наверно, себя чопорной и бездушной. Обидно, но уж так. Привыкла любить его на расстоянии, а рядом не знала как себя вести.
Когда он родился, мой сын, я уснула прямо на родильном столе. Так утомилась за сутки боли и страданий. Вижу страшный и вещий сон, что невидимые руки                забирают у меня младенца. Завернутый в пеленки сверточек, поднимает невидимая рука и несет к форточке. Я тянусь к нему, чтобы схватить, не дать его унести от ме-ня, но, нет ни малейшего шанса это сде-лать. Проснулась в ужасе и слезах. Всю жизнь преследуют воспоминания этого сна. Но по жизни так оно и есть. Тянусь к нему всем сердцем, всей душой, а дотя-нуться никак не могу.
- Ты не заснула? А то, что-то скучно стало, молчишь.- Алексей остановил ма-шину. Слева была просека, и поэтому стало светлей. По просеке росли кусты и трава, какие-то розовые цветочки, похожие на маленькие гвоздички.
- Девочки налево, мальчики направо!- Смеясь, сказал шофер, вылезая из кабины. Я тоже выпрыгнула на обочину и пошла в сторону кустов.
- Далеко не уходи! Если что, кричи!
- Ладно!- Ответила я, не замедляя хо-да. Действительно уже приспичило, постаралась быстрей уйти из зоны видимости. Когда вернулась, то на пеньке у дороги была разложена провизия. Сельдь, нарезанная кусочками, луковица, хлеб, картошка в мундирах и бутылка водки. Еще, стоял граненый стакан, большой охотничий нож воткнутый острием в пень придерживал газету, чтобы ветром не сдувало и две помятые карамельки.
- Давай подкрепимся! Место здесь та-кое, что нельзя проехать мимо. Надо остановиться и побыть какое-то время. Иначе замучаешься ехать дальше. Граница тут лешего. Откуп нужен.- Алексей жестом приглашает к столу.
- Хитришь, похоже!- говорю я, под-ходя к пеньку.
- А водка и селедка тоже для лешего припасена?
- Ну да! А как же без пропуска? Толь-ко так дорогу и откупаем у него.- Алексей достал из под сидения в кабине два складных стульчика, и мы удобно устроились у пня.
- Извиняй, стакан только один. Но вы-пить, тебе все равно придется. Так уж по-ложено.- Налил полстакана, потом доба-вил еще.
- Это тебе. А я из горлышка, мне так привычней.-
Чокнулись, я стаканом, он бутылкой. Я выпила два глотка и стала скорей закусывать. Селедочка была отменная! Не пересоленная, жирная, прямо во рту таяла, да с черным хлебом, да с картошкой! На свежем воздухе и аппетит разыгрался. Водка « Столичная» в длинной светлой бутылке. Алексей отпил, крякнул и тоже начал закусывать. Помолчали и выпили еще по глотку.
- Тут такая история, когда-то давным - давно, здесь была сплошная тайга, ни до-рог, ни тропинок. Потом лес стали заго-тавливать, сперва лежневку проложили, потом и дорога со временем наладилась. Ну вот, когда для лежневки лес вы-рубали, на дерево наткнулись в два с лишним обхвата толщиной. А когда спилили его, то в нем пустота была, ну как бы, дупло на                всю середку, золота там немеряно на-шли, и кости человеческие.
Поудивлялись конечно, как это в дереве и золото, да еще и кости? Ну, пока начальства не было, золотишко поделили, кости прикопали и молчок. Дальше трудятся, да посмеиваются. До вечера посмеялись, а утром один из смеявшихся зарублен топором оказался, на другой день, другой, на третий -третий. Стали думать, что и как? Может друг дружку они из-за золота убивали? Но и золото неизвестно куда пропало, не нашли. А люди гибли каждый день. И видеть мужичка стали, лохматый весь, все грозится, да золото спрашивает. Ушли люди с вырубки. Других набрали, та же история, что не день, то несчастье. Хотели уж по другому пути маршрут рассчитывать. Да пришел будто, старик какой-то, походил по вырубке, пошептал что - то. Сказал, чтобы работали, не боялись. Вроде все и наладилось потом. Но вот с тех пор на этом месте, всегда наш брат шофер останавливается, постоим, поговорим, историю эту вспомним и в путь. Иначе дороги не будет.- Алексей допил остатки из бутылки, я тоже пригубила.
Доели все и начали собираться в путь. Смотрим, а через просеку к нам идет му-жичек. Роста небольшого, обросший весь, оглядывается все время, будто ищет кого-то, а за спиной в руке топор по-сверкивает. Мы не сговариваясь, в ка-бину и прочь. Я смотрела в зеркало когда мы уезжали, уже не видно никого было, может, показалось? Так обоим что ли враз?
- Ты не удивляйся, в тайге всякое бывает!
- Если б мы его не увидели, зарубил бы?- Смотрю на Алексея.
- Не знаю, не было вроде такого на моей памяти, да и так, не рассказывали. Кто знает, может и зарубил бы. Я на флоте служил три года, потом еще пять сверхсрочно, тоже всего навидался, так не очень боюсь всего этого, не-объяснимого. Если б не с тобой был сей-час, то остался бы, контакт навести попробовал бы. Сколько езжу тут, а ни разу его не видел. Дело в случае. А может в тебе? - Опять замолчали надолго. С водки, меня слегка разморило, и я незаметно для себя, задремала. Когда проснулась, машина стояла на берегу реки.
- Это Чулым! Смотри София, красота-то какая!- я вышла из машины и встала рядом с Алексеем на берегу. Внизу текла полноводная река. По берегам цвели желтые цветы мать-мачехи и одуванчика, а вокруг, на сколько видит глаз –тайга. Зрелище грандиозное и какое-то торжественное. По крайней мере, мне так казалось. Захотелось заорать во все горло от радости и переполнявших меня эмоций.
-Здесь, на этом берегу, даже хозяйку реки можно увидеть.
Старики говорят, будто она образуется из воды и становится выше леса.
Проходит посередине реки и осматри-вает свои владения! После ее появления, рыбы можно наловить столько, сколько душа пожелает. Только дождаться                надо, чтобы она подальше ушла. Если поймает она рыбака, то конец. Весь род его под корень выведет. Все потонут. А если кто ей по нраву придется, то одари-вает она того, и жемчугами и самоцвета-ми.-
 Я живо представила себе эту картину, и она показалась мне настолько реальной, что захотелось прийти сюда и увидеть своими глазами хозяйку реки, было бы так здорово!
- Далеко еще до Кирека?
- Скоро приедем уже. Устала навер-но?- Спросил Алексей, когда мы  сели в кабину.
- Нет, не устала.
- Я в деревню заезжать не буду, по-кажу тебе, как дойти до дома Крымовых. Увидимся еще, может и на Зимний тебя свожу. Узнаю все, как там на работе получится.- Подмигнул мне.
- Ладно, буду ждать!-
Проехав еще километра три, останови-лись на опушке.
- Пойдешь прямо по дороге, здесь су-хо, почва песчаная, за поворотом сразу дома, зайдешь в четвертый дом . Там собака, позовешь - Байкал, не тронет. Я постою пока тут, не бойся, иди.- Он подал мне руку и долго не отпускал свою теплую и жесткую ладонь, я крепко ее пожала.

                35

   Деревня была из одной улицы. Несколько домов стояли в стороне, на берегу видимо. А всего не больше тридцати. Я подошла к четвертому дому,открыла калитку и громко позвала:
- Байкал, Байкал!- Собака вышла на зов, виляя хвостом. Это была сибирская лайка, белая с черными пятнами, ростом с доброго теленка. Пес подошел, обнюхал меня и пошел вперед по тропинке к дому, оглядываясь, как бы приглашая меня идти следом. Я немного замялась, как то заволновалась в предчувствии встречи с отцом. Пересиливая себя, пошла следом за псом.
- Ты кто?- В дверях стояла девушка, приземистая с широкой костью, полными слегка кривыми ногами и в упор разгля-дывала меня.
- Здравствуйте! Крымовы здесь живут?
- Да, здесь. А ты чья будешь?- Снова спросила девушка, загораживая собой проход в дом.
Я не знала, что мне отвечать, своя или чужая и вообще хотелось развернуться и убежать. Зачем я сюда приехала? Втор-глась в чужую, совсем незнакомую                мне жизнь! Туда, где меня не знали и ни-когда не звали.
- София я! К отцу приехала, повидать-ся!- выпалила я четко и неожиданно для себя.
Она молча развернулась и ушла в дом. Я постояла на крыльце и пошла следом. В сенях было темно, из дома доносились слова:
-Мамашу свою, профуру, она тоже с собой привезла, на отца посмотреть?
Я открыла дверь и вошла.
- Одна я приехала. Не переживайте так, посмотрю и уйду!-
Посредине кухни стояла женщина, ниже меня ростом, полная. Слегка раскосые и узкие, как у бурят, глазки, зло смотрели на меня.
-А, Сонечка приехала! Мы-то тут за-ждались уже,  решили, что передумала ехать! Входи, раздевайся, да садись в пе-редний угол, отец-то придет скоро, у соседей он, сети чинит.- Это наигранное радушие, так больно резануло по серд-цу. Но деваться некуда, сама затеяла, надо расхлебывать. Сняла куртку, села на лавку.
-Насима! Сходи к Степке-то, скажи, чтоб отец домой шел! – Девушка бегом бросилась в сени, громко протопала по половицам и хлопнула входной дверью так, как будто хотела ее разбить.
Наступило тягостное молчание. Я все подбирала слова, хотела начать разговор, чтобы как то разрядить обстановку, но не знала, что говорить. Женщина тоже молчала. И тогда я заметила, что мы не одни на кухне. В уголке сидела маленькая старушечка и вязала носки из овечьей шерсти. Она не смотрела на руки, на свое вязание и никак не реагировала на разговоры. Толстые узловатые пальцы монотонно исполняли свою работу, а глаза смотрели, куда-то мимо нас, не моргая.
-Это бабушка наша, она не видит и не слышит, уже давно. Но вот вяжет и день, и ночь, не может остановиться. Часа три- четыре поспит, и снова вяжет. Почитай всю деревню обвязывает носками. Если спицы отбираем, болеть начинает. Пусть уж лучше вяжет, чем болеет. Постепенно на стол стали выставляться разные блю-да. Женщина нарезала хлеб, потом принесла рыбу.
Посидев, помолчав, принесла из сеней холодец, соленое сало, грибы и огурцы. Достала из печи картошку в мундирах и вареные яйца. Все подгадала вовремя. Только расставила стопки на столе, боль-шую бутыль с самогоном, две бутылки водки и трехлитровую банку с клюквен-ным морсом, в сенях послышались тяже-лые торопливые шаги. Дверь открылась, и вошел отец. Я его таким и представляла себе, высоким мощным сибиряком с кудрявой бородой и густыми бровями. Он протянул руки ко мне, и обняв, поднял с лавки.
- Ну ко, дай я на тебя посмотрю! Красавица! Вся в мать! Как доехала то?-
И не ожидая моего ответа:
- Давай садись за стол, сейчас соседи придут, гулять будем! – Быстро налил                себе стопку самогона и выпил, занюхал рукавом.
- Крепкая зараза! – А сам все смотрит на меня и говорит, и говорит, все что попало, лишь бы не молчать. Понятно, тоже стресс. Пришли какие-то люди за-галдели, зашумели. Все здоровались, знакомились, но я, ни на ком не остановила внимания. Было ясно, что люди пришли для компании и может быть слегка из любопытства. Потом и гармошка появилась, и пели под нее все подряд и пили не меряно, и ни кто пья-ным не был.
Ко мне подсела женщина и стала спра-шивать меня, про маму, про мою семью, где живем и все в этом духе. Я отвечала, хотя знала, что по большому счету, это никому не нужно.
- А ты с кем приехала-то? Кто от Том-ска тебя привез?
- На лесовозе от лесничества. Шофер Алексеем назвался.- За столом наступила гробовая тишина.
- Как, говоришь, назвался?- Отец при-встал со скамейки.
- Алексеем.- Сказала я.
- В тельняшке был и клетчатой руба-хе?- отец налил себе полный стакан, даже через край побежало.
- Ну, да. А в чем дело? Чего это вы все так замолчали сразу?-
Вновь заиграла гармошка, и начали петь частушки:

-Меня милый не целует,
Говорит- потом, потом!
 Я иду, а он на печке,
    Тренируется с котом!
    А мне милый изменил,
    На козле уехал в Крым!
Ну, я маху не дала,
На кобыле догнала!
Как я не пыталась выяснить об Алексее, так больше ни кто мне ничего не сказал. Разговоры переводились на другую тему или делался вид, что не поняли или не расслышали. Ну и ладно, не хотят и не надо.
Гуляли с утра и на следующий день, и на следующий, и наверно гуляли бы еще долго, пока бы я не собралась уезжать. У отца было четыре дочери, кроме меня. Три были замужем, и приходили с мужьями на меня посмотреть, себя показать. Одна жила с родителями, пока не замужем. Слепая и глухая, бабушка жены отца. Родни здесь много, почитай каждый дом, родня. Но по гостям ходить, я отказалась. Решила съездить еще в Зимний, потом может быть, и вернусь еще сюда, на недельку, а может, и сразу поеду домой.
- Утром к лесовозам выйдешь, до Том-ска доедешь, а в Зимний, автобус ходит. С автовокзала. Потом,  нагостишься, приезжай, я ждать тебя буду. Не погово-рили                даже с тобой, за пьянкой-то. Может, и го-ворили чего, да запамятовал я уже все. Так что, приезжай.- Сказал отец.
- Приеду, если так пить-то сразу, не начнете. Поговорить и мне охота, да вот не с кем было. Только попеть и смогла.- Я устала от этой суеты, хотелось покоя. Хотелось все обдумать, и встречу с отцом, и все свои дальнейшие шаги. Насима проводила меня до дороги, но ждать со мной машину не стала. Попрощалась и ушла, всем своим видом показывая, что меня тут не очень-то будут ждать.
Машина засигналила издали. Я побежала навстречу и к своей радости увидела Алексея. Он открыл дверцу кабины, и я сама проворно забралась на мягкое сидение.
- Ну, как? Повидалась?- Спросил Алексей, закуривая свой «Беломор».
- Ага, в Зимний поеду, потом может на недельку, еще сюда вернусь. А может, и не вернусь, не решила еще.
На обратном пути мы не останавлива-лись ни на Ишиме, ни у пенька. Ехали ровно и по возможности быстро. Я про-болтала всю дорогу, рассказывая про Таджикистан, про землетрясения, про рыбалку. Алексей слушал, время от времени поднимая то одну бровь, то другую. В Томске он высадил меня около автовокзала, и я уже через сорок минут тряслась в автобусе на пути к Зимнему. Все было удачно, пока ждала отправки автобуса, я успела купить себе продукты, на дорогу. В Зимнем, родни у нас не было, и не известно, как я устроюсь у чужих людей, если не окажется знакомых.
Знакомые оказались. Ночевала у быв-ших соседей, у тети Раи с дядей Иваном. Проболтали полночи, утром встала к десяти часам и собралась к озеру. Тетя Рая отговаривала меня туда идти. А я за этим только и приехала, не с ними же повидаться! Выхожу на улицу, а у двора машина стоит. Алексей с ведром, что-то в моторе промывает. Увидел меня, смеется.
- Ну, как ночевала? Я давно жду, ко-гда проснешься. Рая будить не велела. Ну что, на озеро пойдем?
- А может, зайдем, хоть чаю попьешь?- Спросила я.
- Нет, уже напитый.- Захлопнул капот, достал из кабины рюкзак, забросил ведро в кузов и подал мне руку. Мне даже как-то легче стало.
Вдвоем все равно веселее, и чего уж там кривить душой! Не так страшно.


                36


Дорогу к озеру я всегда помнила до мельчайших подробностей. Поэтому                шла по знакомой тропе и не знала, как спросить у Алексея о той девушке, с которой они поссорились возле склада. Мне было интересно, что за драма у них развернулась. Но вдруг я ему испорчу настроение, и я молчала до тех пор, пока он не заговорил сам.
-Отпросился на четыре дня. Сейчас вот на озеро сходим, потом может еще куда-нибудь надо тебе будет, так что, располагай мной на свое усмотрение. Весь к вашим услугам, мадам!- Он весело рассмеялся и слегка приобнял меня. Я не отстранилась. Пусть будет так, как будет! Во-первых, он мне нужен сейчас, во-вторых, он приятный мужчина, а в третьих, почему бы и нет? До озера дошли быстро и без приключений. Я постояла и мысленно вернулась в свое детство. Озеро ничуть не изменилось. Даже земляника тут уже начала поспевать! Я села на свое из-бранное еще в детстве место, и начала срывать ягоды, одну съедаю сама, другую даю Алексею.
-Какой-то особенный вкус у этих ягод! И озеро загадочное, я не видел таких озер. Когда ты уедешь, я буду приезжать сюда и вспоминать о нашей встрече и о тебе.-
 Он будто смутился от своих слов и пошел собирать хворост для костра. А я предалась воспоминаниям. Лежала на траве и смотрела на озеро. Зеркальная гладь воды не колыхнется, отражая высоко плывущие облака. От этого, озеро кажется бездонным и светлым, как небо. Алексей, набрав хвороста, принес еще и большую охапку лапника, повесил рюкзак на сучек повыше и предложил прогуляться вокруг озера.
- Или устала уже?- Смеясь, сказал он, и потянул меня за руку к кромке воды. Мы медленно пошли по черному песку вдоль берега. Идти было легко, как по асфальту. Песок не проваливался, удерживал наш вес, и это было необычно.
- Хорошо здесь, комара нет. И тиши-на. Родился я в Киреке. – Неожиданно начал он.
- Там и вырос и в школу ходил, потом в Томске на водителя учился и работал год перед армией на лесовозе. Три года на Балтике прослужил, да еще пять на Северном флоте. Девушка у меня была, Лидой звали. Да не дождалась она меня, замуж вышла. С тех пор покоя и не могу себе найти. Не могу полюбить никого. И ее не любил вроде, но будто что-то родное тут оставлял. Знал, что ждет кто-то каждый день, каждый час обо мне думает, и
легче от этого было, на чужой-то сторо-не. Когда написали мне, что замуж она вышла и уехала с мужем в Мурманск. Я насилу дождался, когда срочную отслужу. Потом на Северный флот стал проситься, в Мурманск. Думал встречу ее там, спрошу, как это она меня, про-меняла. А когда приехал в Мурманск, не захотел искать. Тут сразу на Кубу пошли, потом дальше, так и забылось все. Страны дальние, люди разные, моря, порты, причалы, женщины. Все                крутилось вокруг меня колесом, да только сердца не разжигало. Домой вер-нулся, мои одногодки детей не по од-ному имеют, а я так бобылем и хожу. Девчата, да и женщины вокруг увиваются - холостяк! Каждая планы строит, мечты мечтает! А я ничего поде-лать с собой не могу, все у меня на месте, а любви нет. Ты же Риту видела, ну на склад когда за сахаром заезжали? Ну, чем не жена? Любит, страдает, мучается, а я как пень, ответить не могу ей тем же. А обманывать не хочу. Лучше одному так страдать, чем потом вдвоем, да еще с детьми. Так вот и маюсь. От одной отма-шусь, вторая привяжется. И жалко их, но сердцу-то не прикажешь. Какая это жизнь, без любви? -
-Да, любовь она как вера, либо она есть, либо ее нет. Существует множество религий, а вера одна. Стремление к выс-шему, или возвышенному было всегда, зачем же опускать руки? Может, стоит просто подождать?
-Вот, кстати о религии. Ты как понима-ешь веру в Бога?
-Так и понимаю, как веру в Бога. Кто не хочет пусть не верит. Но только принимаю все это, без лишнего фанатизма. Каким образом люди приходят к вере в высшие силы, нет никакой разницы. Будь то католики или христиане, главное, чтобы они придерживались этой веры. Вера объ-единяет людей, делает их терпимее друг к другу.
-А как вот секты всякие, культовые жертвоприношения? Это же тоже вера? - Алексей склонил голову и внимательно ожидал моего ответа. Тема для разговора, была необычной.
- Нет. Это уже не вера, а неверие, по крайней мере, в Бога Творца. Секты объединяет какая-то общая идея, даже не идея, а комплекс. Люди, жаждущие крови, которые не могут реализовать свои наклонности в обществе, создают сообщество себе подобных или сочувствующих или просто обманутых великими идеями, которые прикрывают самую настоящую банальную тягу к убийствам. Создатели сект, в основном, люди с психическими заболеваниями. Они воздействуют на недалеких людей своей одержимостью и умением убеждать. Потом, перед обществом, оп-равдываются верой в какого-нибудь вы-думанного бога, и что это он, требует этих жертв. Нет такой веры и Бога, который бы благословлял убийства.
- Я тоже так думаю. – Алексей поднял камешек и бросил в озеро. Вода поглотила камень без звука и всплеска.
-Может, искупаемся? Вода, правда, хо-лодная. Но ничего, потом согреемся у костра.- Спросил Алексей, трогая воду и оглядываясь, где бы устроить пляж.
- А смысл? Я не буду купаться в озере и тебе совсем не советую этого делать. Я не шучу, здесь опасно находиться, а ты купание затеять хочешь!
- Не хочешь, не купайся, а я все-таки окунусь. Не бойся, я быстренько. Ты же на берегу подстрахуешь, если что.-
Алексей начал раздеваться. Я не стала его отговаривать. Знала, что это еще больше его распалит.
- Имей в виду, вода холоднее ледяной, не уходи далеко от берега, может судорогой ноги свести. Как я тебя доставать буду?-
Алексей пошел по воде вглубь озера. По-том, побежал бегом и резко провалился в глубину, вынырнул и быстро поплыл са-женками. Ближе к середине остановился и нырнул. Его не было целую вечность, я думала, что больше не увижу его никогда. Но Алексей резко вынырнул совсем близко к  берегу, и смеясь, вышел из воды.
-Да уж, вода действительно на глубине такая холодная и тяжелая, что мне стоило огромных усилий, выбраться на-зад. Она затягивает, не выпускает из своих объятий. Без подготовки, тут верная гибель, ты права!-
У Алексея зуб на зуб не попадал от холо-да. Он пробежался по берегу сделал не-сколько прыжков – кувырков с переворотом. Явно демонстрируя свою физическую подготовку. Я шла за ним и несла в руках его одежду.
-В детстве, я видела,  как лось хотел переплыть озеро, и провалился с головой и рогами под воду, потом с трудом выбрался на берег. Тогда мне показалось, что это озеро как ловушка. Будто питается оно теми, кто в него попадает.
-Ясно, почему ты меня не остановила! В надежде, что я так вот там и останусь? У, коварная! Решила скормить меня сво-ему озеру!- Он налетел на меня, и схватив на руки, сделал вид, что хочет бросить меня в воду, как можно дальше от берега. Я завизжала и мы, потеряв равновесие, упали и покатились по черному песку. В шутку, отбиваясь от Алексея, я все время невольно смотрела на воду. Мне хотелось отойти подальше от воды, и ни в коем случае, к ней не прикасаться. Алексей, согревшись и чуть обсохнув, оделся, мы продолжили свой путь, разговаривая, и подшучивая  друг  над другом. Шли вокруг озера, под ногами поскрипывал черный песок, на котором не оставалось наших следов. Мы отражались в озере, а вместе с нами отражался вековой лес и безбрежное небо. Казалось, что мы одни на этой земле, только двое. Говорим и слушаем. Читаем мысли друг друга, и мы сча-стливы в эти минуты, а больше ничего и не надо.
- Может, об этом озере, тоже какое-нибудь предание есть, или рассказ, ты не знаешь? Я бы послушал с удовольствием. А? -
Алексей начал разводить костер. Потом достал из рюкзака сардельки, и ловко на-низал их на палочки, и мы, дождавшись, когда огонь перестал дымить, стали под-жаривать их на огне. Положили в золу несколько картофелин, чтобы испеклись. Тем временем, из рюкзака Алексей достал покрывало, консервы, конфеты. Покрывало было постелено, мы сели подложив под покрывало лапник, чтобы было удобнее и повыше сидеть, разложили провизию на газете. Болтали, шутили, рассказывали анекдоты и смеялись до колик в животе. Вдруг я вспомнила, что воду в озере пить вредно, и пошла, искать криницу, которую мне в детстве показывала Василиса. Взяла с собой кружку, чтобы попить воды. Кри-ница нашлась сразу, на том же месте. Я разгребла хвою, и заструился поток чис-той холодной воды. Я позвала Алексея,  мы попили, а потом умылись из криницы. Сидели весь день и говорили, и говорили. Я рассказала о себе все, все, что знала об этом озере. Только не сказала ничего о Василисе. Пусть это будет моим, личным. Перед уходом набрала водички из криницы в пустую бутылку. Возвращались уже вечером.
- Мне показалось, что это озеро ды-шит. Я видел, как вода в нем, то поднималась, то опускалась. Не стал тебе говорить, а то бы испугалась, и мы бы лишились с тобой такого замечательного общения.-
Алексей остановился и взяв меня за под-бородок  посмотрел в глаза. Он обнял меня за плечи, и мы стояли так, не проронив ни слова. Потом пошли дальше. Все-таки интересно общаются мужчина и женщина. Лежали рядом, ели, пили, болтали, и ни каких интимных мыслей. А теперь уже вроде поздно, скоро уже дойдем до поселка, и вдруг, такое сожаление о том, что ничего между нами не произошло. Хотя, все вроде как подразумевалось, вначале. Но потом уже казалось нелепым и лишним. Нам и так было замечательно. Во мне
заговорило какое-то странное чувство, ни то обида, не то злость.
- А на поцелуй, я хотя бы могу рассчи-тывать? - Я нагло посмотрела Алексею, прямо в лицо.
- Ты можешь рассчитывать на гораздо большее, чем поцелуй.- Он снова засмеялся и прижал меня к себе:

       Когда-нибудь, в каком-то из миров,
       С тобою мы сольемся воедино.
       И станем вновь основою основ,
       Одной души две равных половины.

Может быть, это стихи о тебе, так говорит моя душа, находясь рядом с тобой. Ты, действительно - свет! Не потому как ты ,что-то говоришь, или, как-то общаешься иначе. Нет, это словами не выразить, такое можно только почувствовать. Мне кажется, что я знал тебя всегда, с самого рождения. Просто мы расстались когда-то давно, может даже в прошлой жизни, и я всю эту жизнь тосковал о тебе. Ждал нашей с тобой встречи, искал тебя в других женщинах, потому, что забыл, как ты вы-глядишь. Теперь вспомнил. Не хочу вновь потерять тебя, но разве я вправе удержать? За то, я знаю теперь, для чего я здесь, и знаю, кого я так долго искал.-
Мне нечего было ответить на такое вот откровение. Оба задумавшись, дошли до калитки. Я зашла к тете Рае. Попрощалась, забрала сумку. У машины ждал Алексей.
-Куда вы в ночь собрались! Ночевали бы уже, а утром и поедите. Кто ж по но-чам-то по тайге ездит?- Тетя Рая была ка-тегорически против того, чтобы мы уеха-ли сейчас.
- Может и вправду, до утра? Поспим как люди, да и поедем?- Я начала сомне-ваться в правильности своего решения, уехать. Смысла отправляться в ночь не было. Мне просто не хотелось вновь рас-ставаться с Алексеем.
- Можем и остаться. Смотри сама. Я же сказал, у меня еще три дня в запасе. –
 Алексей будто даже обрадовался предложению. Остались до утра. Посидели в гостях, знакомые зашли на меня посмотреть. Разошлись далеко за полночь. Тетя Рая постелила нам одну постель, в отдельной комнате, не спрашивая и не разбираясь, кто кому и кем приходится. Я, сначала опешила, потом сделала вид, что все нормально. Быстро разделась и юркнула под одеяло. Алексей долго курил под окном, потом вошел, и раздевшись, лег рядом. Все было настолько естественно, и заме-чательно, и слова, и ласки, и желания. Не было ощущения неловкости, все было в здравом рассудке и без ноток сладостра-стия. Ночь пролетела в жарком объятии, как одна минута. Все было бы так хорошо, если б не было так горько. Мы оба знали, что это единственная ночь, подаренная нам судьбой. Хотелось, чтобы она никогда не кончилась. Но вот запели петухи, и забрезжил рассвет. Мы не сомкнули глаз, но мы и не устали, спать не хотелось. Говорить тоже, все было ясно без слов.
Тетя Рая за завтраком сказала, как бы, между прочим:
- Я вчера вам вместе постелила, больше-то негде. Не тесно было?
- Нет не тесно, все нормально. – Спо-койно ответил Алексей.
- В машине-то, еще тесней бы было. Ха-ха-ха!- Тетя Рая рассмеялась, подкла-дывая Алексею оладьи.
-Так ты София, опять к отцу налади-лась, или уже домой поедешь?-
Тетя Рая смотрела на меня как рентген, изучая и запоминая каждый мой жест и каждое слово.
- Заеду еще к отцу, время есть. Боль-ше-то, может, и не увидимся. Живу дале-ко, время смутное, не очень разъездишься.
-Матери, привет от меня передай. Ска-жи, что все нормально, живем, стареем помаленьку.               
               
                36


Ну, вот мы и снова в дороге. В Томск заехали, в магазин заскочили и снова в путь. По дороге болтали ни о чем. Анек-доты рассказывали. Ночь не обсуждали, как будто ничего и не было. Посидели, поели у пенька, но никого не видели больше. Хотя, я постоянно оглядыва-лась, было ощущение, что кто-то в спину смотрит, что рядом какая-то опасность.
Скорее всего, просто нервы.
- Ну вот, на твоем озере мы побывали. У меня есть встречное предложение, съездить к моему заветному месту. Как ты? Отклонения не принимаются! Время есть, транспорт есть, желание? Будет!- Алексей сжал мою руку.
- Не знаю даже. Ну, поехали!-
Я не была готова с ним расставаться. Что-то удерживало меня. Хотелось слышать его голос, чувствовать тепло его рук. Нет, даже не это. Мы находились с ним на одной волне, наши желания совпадали. Не надо было притворяться или заискивать. Каждый из нас, был самим собой, и это устраивало нас обоих. Два человека, две личности, как зеркальное отражение друг друга. Это реально, но чаще всего в жизни, это случается, ни в том месте, или, ни в то время.
 Мы колесили по тайге, застревали в болоте, с трудом вытаскивали машину и снова ехали. Заезжали в какой-то поселок за соляркой, и ехали дальше. Я уже не представляла себе, в какой стороне от Томска я нахожусь, от постоянного гула мотора, у меня разболелась голова.
- Давай остановимся, отдохнем немно-го, ладно?-
Головная боль достигла такого предела, что я была готова выпрыгнуть из машины, прямо на ходу. Алексей внимательно посмотрел на меня:
- Потерпи еще чуть-чуть. Нам осталось еще километр или даже меньше.
Если мы сейчас остановимся и выйдем, то голова заболит еще сильней. Место такое. Вон там, справа, стоит идол, вырезанный из большой березы. Такая трехметровая баба. Когда прикла-дываешь ладонь к ней, идет тепло, как от живого человека.-
 Он прижал меня к себе одной рукой, а другой крутил баранку руля. Мне стало легче. Когда мы действительно останови-лись, голова уже не болела, а настроение было приподнятым.
- Ура! Закричал Алексей, мы это сделали!- Я тоже заорала:
-Ура!- Не совсем понимая, по какому поводу такое веселье. В кабине было просторно, и мы решили поесть, не выходя из машины. Погода была не располагающей, да и места в зоне видимости, подходящего не было. Мы остановились как бы на пригорке, ветер свистит насквозь. А из машины вид замечательный и ветра нет и тепло и уютно.
- Вон видишь возвышенность? Завтра с утра мы с тобой спустимся вниз,                пешочком, а потом пройдем через вон тот лес, и окажемся у подножья.
Отдохнем, и пойдем наверх. Там, мое заветное место! Ну, как тебе такая пер-спектива?-
 Алексей повернулся и начал целовать мне глаза, щеки, нос, губы. Гармония души порождала гармонию тела. Был чудный вечер. Над тайгой нависла Большая медведица, яркие звезды этого созвездия всегда пробуждали во мне тягу к поэзии, но почитать стихи не получилось. С неба, вдруг одна за другой, стали свисать огромные сосульки из света и цвета. Они выстраивались рядами, и их мерцающий свет приводил в полный восторг.
-Это северное сияние! Я видел такое на севере, но здесь, как-то не доводилось. Красота-то, какая!- Алексей все время прижимал меня к себе, как будто боялся отпустить даже на миг. Потом звезды на небе погасли, а над сопкой  все освети-лось. Был виден каждый кустик на склоне. Потом загорелось еще ярче, и от сопки отделился большой шар. Он проплыл над тайгой и резко пошел вверх. Впереди него, полукругом, было светящееся облако. Оно как бы обволакивало шар, создавая подушку между атмосферой и самим шаром. Впереди, облако было заметно плотнее, сзади исходило на нет. Мы замерли, зре-лище было необычное и заво-раживающее. Хотелось рассмотреть все, как можно подробнее и запомнить. Мне показалось, что за спиной, что-то светится, я оглянулась и увидела небольшой светящийся шар за стеклом машины. Я вздрогнула всем телом, зная, что стекло для этого сгустка энергии не помеха. Крепко сжала руку Алексея и мы, замерев, смотрели за движением нового объекта. Он облетел вокруг, остановился, на несколько секунд у лобового стекла, как бы рассматривая нас или оценивая ситуацию. Потом быст-ро стал удаляться в сторону леса.
- Смотри, София, он полетел к идолу. Через некоторое время там что-то вспых-нуло и погасло. Мы повернулись к сопке, там было совсем темно, звезд на небе тоже не было. Казалось, что мы провалились в черную бездну. Алексей завел двигатель и включил фары, но так ощущение бездны
усилилось. Пришлось выключить фары и заглушить мотор. Когда глаза привыкли, постепенно стали появляться звезды. Сидели, какое-то время и считали метеориты, кто больше заметит. Потом перешли к более интересному занятию, дружно решили поспать. Вскоре было замечательное утро. 
Мы оставили машину, и пошли к сопке. С собой взяли рюкзак. У Алексея все было предусмотрено, в рюкзаке всегда находились самые необходимые вещи.
-Я человек дороги. Никогда не знаю, что может случиться за следующим поворотом, потому готовлюсь всегда основательно, стараюсь ничего не забыть и всегда ко всему быть готовым, как пионер. Армия научила, ну и тайга то-же.-
 Лес внизу, был лиственным и не гус-тым, поэтому не было так хмуро, как в хвойном. Березы придавали какую-то торжественность лесу, и мы шли легко, болтая и целуясь. Мы оборачивались, и дурачась, махали руками машине, которая была видна на пригорке. Кричали ей, чтобы не скучала, и что мы скоро вернемся.
- Ну, расскажи, куда ты все-таки меня ведешь? Или это останется секретом до определенного времени?
Я уведу тебя за горизонт,
    Где оживают птицы оригами,
Там на заре целует небосвод
Цветы и травы алыми губами.
Чтоб окунуться в музыку росы,
Едва-едва прикрывшись облаками,
Остановлю вселенские часы,
Рассыпав время ловкими руками.
И пригублю, смакуя каждый вдох
Всего тебя, до донышка, до края.
Любовь и счастье нам подарит Бог,
Слегка приоткрывая двери рая.-

 - Звучит многообещающе! Вот привал будет, и я расколюсь. Расскажу все как на духу. Только обещай всему верить и ни над чем не смеяться.
 - Обещаю! Обещаю! Обещаю!- кричала я, и эхо разносило мой голос, то возвра-щая, то удаляя его.
- Послушай, откуда здесь такое эхо? Во-обще-то это не реально в данной
местности!
  - Я же обещал чудо, вот уже оно начинается. Нет, первое чудо, это ты.
Наша с тобой встреча. А все остальное, приложение к чуду, окружение его.-

Не дойдя до возвышенности метров двести, мы сделали привал. Просто зава-лились в траву и лежали, смотрели в небо и думали, каждый о своем. Не забывая, конечно, о друг о друге. Потом развели костер, готовили еду. Разогрели тушенку прямо в банках, нарезали хлеб. Как всегда бутылка водки, была незаменимым атрибутом каждого приема пищи.  Но пили чисто символически. Как говорил Алексей:
 - От микробов! Дезинфекция ЖКТ!
Вдруг раздался какой-то неясный гул. Будто под землей заработал мотор. Я по-смотрела в сторону машины, ее хорошо было видно. Потом на небо, посмотрела, не летит ли где самолет или вертолет.
- Ну вот, и продолжение чуда! Здесь, в радиусе пятидесяти километров, можно сказать, ни одной живой души. А что же тогда гудит? Сейчас перестанет, потом опять загудит. Так много лет уже. Ищу ответ на этот вопрос, может, подскажешь?-
Он взял меня за руку, и мы пошли к сопке, уже хотели подниматься вверх по склону. Но, посмотрев вверх,  увидели, что навстречу нам быстро спускалась ка-кая-то женщина. Казалось, ноги ее не ка-саются земли, она просто плывет вниз и предупредительно машет рукой. Я по-смотрела на Алексея, он на меня. Когда оба посмотрели вверх, то никого не уви-дели.
- Я не поняла? Куда она делась?
- Кто она? Я видел, как какой-то му-жик грозил мне кулаком, и как бы запре-щал жестами, подниматься вверх. А ты говоришь она, значит, ты видела женщи-ну?
- Ну да! Она скользила вниз, нам на встречу и тоже не разрешала подниматься.

               


Меня резко затошнило и вырвало. Я чуть не захлебнулась от неожиданности. Голова закружилась, и я обессиленная села на землю. Алексей подхватил меня на руки и почти бегом бросился прочь. Опустил только тогда, когда дошел до места, где мы жгли костер. Мне стало намного лучше.
- Наверное, тушенкой отравилась.- Предположила я. Чувствуя какую-то не-ловкость перед Алексеем.
- Дело не в тушенке, я бы тоже так же, если б еще пару шагов сделал. Мы были тут с пацанами, еще до армии, так и не смогли подняться. Вот на этом же месте костер жгли. Ночевали тут. Ночью, там, на вершине, огонь загорался, и шары в небо улетали. Не пускает, какая-то сила наверх. Ну и не надо!-
 Крикнул Алексей в сторону сопки. Мы собрали вещи и отправились назад, к заждавшейся нас машине. С каждым шагом настроение поднималось и вскоре мы уже снова дурачились, рвали цветы и плели веночки, наряжали в них друг друга. Потом, мы ехали, и бурно обсуждая случившееся, на все лады. Алексей, будто вспомнив что-то, остановил машину и потянул меня в сторону леса. Мы вошли в лес, и я увидела огромную бабу, вырубленную из дерева.
Одно лицо у нее было на затылке, дру-гое как обычно. Лицо на затылке было злым, можно даже сказать свирепым. Тонкие губы будто змеились в злой усмешке. Второе лицо, было добрым, и слегка будто бы обиженным, по нему текла роса, а казалось, что это слезы.
- Не надо смотреть ей в лицо!- Алексей отвел меня чуть-чуть в сторону.
- Смотри, какая выжженная полоса, а вон там и вовсе горело.-
Алексей отошел немного и топнул но-гой несколько раз. Походил по кругу, будто бы искал что-то.
-Вот здесь, на этом месте был камень. Большой такой, коричневый. Я сидел, от-дыхал на нем. Теплый был камень, как живой. Под землю наверно ушел. Слышал я, что бывает такое с камнями. То появляются, то уходят.
Я подошла к идолу и приложила ладонь к обожженному месту, оно тоже было теплым. Мы тихонько пошли прочь. В машине я постаралась уснуть. Но меня постоянно преследовала мысль, что наверху сопки я видела Василису.
Закрывая глаза, я вспоминала скользя-щую фигуру, это была она. Скорее всего, нас ожидала смертельная опасность, нельзя было подниматься наверх этой сопки.


                37

     На берегу Чулыма  долго стояли об-нявшись. Прощались мы с Алексеем.
Навсегда прощались. Я не позвала с со-бой, он не предложил остаться. Мы были взрослыми и все, все понимали.

На осеннее небо прикован,
Разноцвет облаков – паутин.
Проплывает на солнце багровом
Журавлиный курлычущий клин.
           Полосы самолета коснулся
           И пропал, в бесконечной дали.
           Но весной они снова вернутся,
           Журавли, журавли, журавли…

- А ты?- Алексей взял мою руку.
- Что я?
Он не ответив, пошел к машине. В тот момент я и сама не знала, вернусь я когда-нибудь или нет. Оба все знали,  не хотелось говорить на эту тему. Расстались, как и в прошлый раз на опушке, я пошла, а он остался у машины. Удаляясь, с каждым шагом, мне все сильней хотелось развернуться и побежать назад, к Алексею. Сердце разрывалось на части, в какой-то миг я все-таки решилась, оглянулась,  машины уже не было. Я видно так разволно-валась, что не слышала мотора. Может у Алексея, тоже не было сил, смотреть мне в след, вот и уехал. Обидно было, за свою слабость, но я не заплакала. Проглотила комок в горле и постаралась улыбнуться.
Отец был дома и ждал меня трезвый. Поговорили о жизни, о маме, как мы жили все эти годы, а к вечеру опять набралось народу, полон дом. И гулянка пошла как по нотам. С частушками да прибаутками.
- Ты с кем приехала-то? Сегодня вроде и машин не должно быть.
- Да опять с Алексеем, он меня из Зим-нева забрал и сюда привез.- Опять ти-шина за столом.
- Что-то не так, что ли? Вы хоть объяс-нить-то мне можете, в чем дело? Что за тайна такая, как заговорю, с кем приехала, так и молчок! –
Я, прямо, негодовала.
- Ты не переживай так, только нет такого человека у нас тут. Был, давно, да весь и вышел!-  Загалдели снова, песни запели, частушками строчить начали:
 
 Раз, зять тещу,
 Заманил в рощу,
Трещит роща,
 Не дает теща!
               
               
               


                Взял дед бабку,
                Замотал в тряпку,
                Поливал ее водой,
                Чтобы стала молодой!
 
Так до утра почти и горлопанили. Не привыкшая я, к таким-то вот гуляниям и пениям тоже. Но делать нечего, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. У нас как - то все быстрее, посидели, пого-ворили, попели чуток, да пора и честь знать. Чтобы самим отдохнуть и хо-зяевам не в тягость быть. А тут, до упора, и так должно и быть. Иначе осудят.
На другой день пошли на кладбище, родственников попроведовать, ну отец мне и показал могилу солдатскую. На па-мятнике написано « Алексей Зубрин 195..-197..гг.» И фото Алексея. Я не могла прийти в себя. Не может такого быть!
- Он в армию ушел, на флоте служил. А с армии его в цинковом гробу привезли. Ни кто толком не сказал, не объяснил, что и как. Погиб при исполнении и все.- Тебя наверно кто-то другой привозил, может, для шутки так назвался?
- А фото как же? Это он, только на фото он моложе. Может, не он это похоронен то, а он живет себе, да работает?-
Я не знала, что и предположить. Полу-чается, что я с призраком время проводила, да еще и ночь с ним. Да он живее всех живых! Кошмар какой-то.
- Давно уж поговаривают, что солдат-то тот, тут объявился. Но из родни, его ни кто не видел. Когда спрашивают о нем, обижаются. Зачем, мол, душу травите, совесть должна быть. А одна девка из Приискова, будто бы загуляла с ним, она в Томске на складе работает, продуктовом. Вот и возит он ее домой, когда надо, и на работу будто. Приезжала она в Смокотино, узнавала кто он. Что мол, вдруг женатый, а ей врет. Ну и сказали ей, что нет такого, и машины у них такой нет. Не поверила, по людям пошла, спрашивать, любит видно шипко его. Да, че поделаешь, ежели нет человека. Чудеса, да и только! В Томске  в лесничестве спрашивали, нет такого водителя. И машины уже такой, на которой он ездит, нет, списали давно, да и на металлолом в Томске сдали. Такие вот дела, у нас творятся! Говорят, что подвозит и разговаривает, и все вроде как надо. И именем своим называется. Вот ведь хрень какая!- Отец развел руками, но я ему не поверила.
На следующий день я уехала из Кирека. Отец сам проводил меня и посадил в машину, в лесовоз. Шофер был знакомый отца. Рассказывал по дороге, как он тоже с Алексеем встречался. И водку пили и раз-говаривали про жизнь. Я молчала всю дорогу, все понять старалась, как так получилось? В Томске, я осталась еще на один день, спросила в лесничестве, за тот день, когда я приехала, разгружалась или нет машина из Смокотино. Проверили накладные, не было такой машины. Я поехала на склад, нашла по памяти здание. Зашла, спросила, что сахар получал, вот такой водитель. Ответили, что сахара здесь вообще не бывает. А Рита, уволилась три дня назад и ни кто не знает, где ее можно найти. Дали понять, что я, что-то путаю. Может, мне и надо было, в Смокотино поехать, найти его. Выяснить в чем дело. Но я отправилась на вокзал, чтобы поехать домой. Мы встретились и расстались. Нам было хорошо вместе, но это не дает мне права вторгаться, по своему желанию, в его жизнь. Между нами все ясно. Не надо цепляться за соломинку, если под ногами нет воды.
Не зря говорят, что мир тесен. Рита си-дела в зале ожидания, на первой скамейке. Казалось, что она кого-то жда-ла, или не приняла еще окончательного решения. Поэтому сидела у выхода, чтобы можно было, вовремя вспорхнуть и улететь. Она узнала меня и вся вспыхнула. Я спокойно подошла и села рядом.
- Встречаешь, кого-то?- Спросила  я,  не здороваясь.
- Нет, уезжаю я.- Голова ее склони-лась, чтобы скрыть от меня набежавшие слезы.
- Я тоже уезжаю. Поезд через четыре часа. Тоска. Идти никуда не охота, и здесь сидеть столько времени как-то муторно. У тебя, когда поезд?
- Вчера..
- А.. Время, значит, у нас прорва. Да-вай в пирожковую пойдем! Поедим, чаю выпьем, поболтаем? – Опять заговорила во мне какая-то женская хитрость. Мне не было жаль Риту. Мне хотелось услышать об Алексее. Хоть что-нибудь, хоть самое плохое. В пирожковой народу не было. Взяли по два беляша, лимонад, сели за столик.
- Я искала тебя на работе, сказали, что ты уволилась. Поговорить хотела, об Алексее спросить.
- А что, он мне родственник, что ли? Я знаю о нем ровно столько, сколько и ты. Может быть, ты  даже и больше знаешь. Ну, покатал он меня, пару раз на природу съездили. Домой свозил, с родителями познакомился и все. В сторо-ну будто бы не отошел, и ближе не приблизился. Думала, что женатый может, а сказать боится. Нет у него жены. И его самого, вроде бы как, тоже нет. И вообще отстань от меня, не знаю я ничего. Запуталась совсем. Живой, мертвый, дурдом какой-то! Уезжаешь? Ну и вали отсюда! Что в душу-то лезешь? Ты все равно уедешь и забудешь все! А мне то, что делать?-
Она посмотрела на меня полными слез глазами, поднялась и вышла.
Я посидела еще, допила лимонад и от-правилась в зал ожидания. Риты, нигде не было. Видно передумала уезжать, решила добиться истины.
В поезде я мучилась вопросом:
-Кто же он, этот простой и загадочный Алексей? Почему мне хочется, выпрыг-нуть из поезда и идти пешком назад? –
Я знала, что он будет стоять на дороге со своим лесовозом и встречать меня. Глядя в окно, я представляла его в маши-не, едущим за поездом. Встречающим меня на следующей станции. Почувствовала тепло его рук, и у меня в ушах зазвучал его милый бархатный голос. Я хотела его увидеть, прямо сейчас, сию минуту!-
 
Скоротечное время проплыло,
Не жалея о нем, а скорбя,
 Невзначай я тебя полюбила,
 Невзначай потеряла себя.

 Голос с выше бормочет невнятно:
 -Пронеси этот крест до конца!-
  Я не каялась, что безвозвратно
У других разбивала сердца…

И наказана, Богом Единым.
Бьюсь с собою, один на один.
Если клин выбивается клином,
Не судьба мне найти этот клин!

Я не выпрыгнула. Ехала все дальше и дальше. От тайги, от родни, от Алексея. Я поняла, что не он мне нужен, он разбудил во мне, что-то новое, раскрыл мою душу для меня самой, с другой, неизвестной мне стороны. Мне не хотелось потерять это ощущение, а он просто ключик. И все встало, на свои места.
               
                37
 Мама с отчимом встречали меня на вокзале в Ленинобаде. Дома ждал накры-тый стол, младшая сестра Марина с мужем Радиком и их дочери. Рассказам о путешествии не было конца, вопросам тоже. Вскоре истопилась баня, и я пошла, мыться с дороги. Попросила маму принести мне щипчики для бровей. Просто хотелось с ней пошептаться, рассказать про Алексея, послушать ее мнение.
В бане мне вдруг не стало хватать воз-духа и я, так и не помывшись, неожиданно для себя улеглась на лавку, чтобы отдохнуть. Тело стала сводить судорога, каждая мышца начала сокращаться сама по себе и я провалилась в пустоту. Черная беспро-светная масса затягивала меня все дальше и дальше, тела у меня не было, но я о нем, как-то и не думала. Страха тоже не было, но ожидание света, порождало какое - то беспокойство. Вдруг эта тьма бесконечна? Она казалась живой, принимающей суб-станцией, а я была песчинкой, не летящей и не падающей, а поглощаемой. Вдруг я почувствовала, что я уже не поглощаюсь кем-то, или чем-то. Я нахожусь, в чьих-то теплых и бережных ладонях, надо мной лицо Василисы, она несет меня в обратную сторону. Слова ее не доходят до моего рассудка, но они звучат во мне самой. Тела нет.
- А что же она несет?- Думаю я.
- Чем я ощущаю тепло, если я без те-ла?
- Ты будешь жить у горы, которую ох-раняет лев. Он будет лежать на вершине, и ты всегда проходя мимо, будешь смотреть на него, и будешь радоваться его присутствию. Я всегда буду рядом….
- Соня! Соничка!- Голос мамы зовет издалека, я начинаю стремиться к нему, и он все ближе и ближе. Мама кричит, со-всем рядом со мной, и тормошит меня, бьет по щекам. Открываю глаза, я в комнате у сестры, на полу играют два небольших рыжих щенка. Стоит врач в белом халате и делает мне внутривенную инъекцию. Мама кричит, и сестра старается ее успокоить. Держит за руки, чтобы она не мешала врачу.
Когда я совсем пришла в сознание, оказалось, что никаких щенков у сестры не было. Но я их видела ясно, они были толстыми и переваливались друг через друга, кусая. Мордочки, были черными и я до сих пор, могу восстановить в памяти и каждое их движение. В бане, по всей вероятности, скопился угарный газ. Если бы мама не пришла со щипчиками для бровей, меня бы уже не было. Но врач сказал, что если я ожила через столько времени, то я не угорела. От угарного газа меня было бы уже не откачать. Но что со мной произошло, он не знает. Мама потом ходила и пробовала зажигать в бане спички, они не горели. Труба была заткнута тряпкой снаружи, на крыше бани. Это обнаружил отчим. Вообще то, в баню должен был первым пойти Радик, муж моей младшей сестры Марины, но так как я была с дороги, и еще хотела сегодня же поехать домой, то пошла первой. Домой я  попала, только на следующий день, к ве-черу.

Домовой  объявился неожиданно, я придремала на кровати, чувствую, кто-то потянул за пальцы на ногах. Подняла го-лову, у ног стоит нечто. Роста -до метра, голый, а голова лохматая. Присел, будто бы, увидев, что я смотрю на него и начал удаляться в проем арки. Постепенно с ка-ждым шагом назад, уменьшаясь в разме-рах.
                -Да,- сказала я вслух,- надо паковать че-моданы!-
Махкам спал на кухне. У него была де-журная смена, и он не поехал домой, а остался у меня. Он работал в горисполкоме, личным водителем мера города.
Дружили мы с ним давно. Это была даже не дружба, а какая-то взаимовыручка, с оттенком обожания, с его стороны и позволение меня обожать, с моей.
Я встала и прошла на кухню. Махкам, мирно посапывал на полу. Значит, не по-казалось, домовой был на самом деле и предупредил о предстоящих переменах. Спать расхотелось. Прошла в комнату, и включив настольную лампу, села доделывать отчеты.
Часы стояли передо мной на журналь-ном столике. Четыре часа утра.
- Может прилечь?- Подумала я, и тут  услышала отдаленные раскаты грома. По крайней мере, мне так показалось. Странно как то, в конце ноября – гроза? Взрыв, и в ту же секунду окно охватило пламя. Тут же погасло, с шипением лизнув стекло. Раздались автоматные очереди, и резкие щелчки пистолетных выстрелов. Я бросилась в детскую, Вова, мой младший сын, и Арсен, сын моей старшей сестры, крепко спали. Со стороны детской комнаты, звуки выстрелов были приглушенными. Разбудила детей и велела лечь на пол.  За окном бушевала война. Было слышно, как Махкам, что-то говорит по телефону. Потом он зашел в детскую и сказал, чтоб я закрылась и никого не впускала. Сам оделся и быстро спустился вниз. Через несколько секунд, дом содрогнулся от сильного взрыва. Дом у нас трехэтажный, кирпичный, на два подъезда. Мы живем на третьем этаже. Подойти к окнам страшно, поэтому лежим на полу в детской, прижавшись, друг к дружке и не знаем, что с нами будет в следующую секунду.
- Мама,- говорит Вовка, - я и не боюсь, а почему так внутри меня дрожат все мои кишки? И сердце, и печенка, и все что там есть?
Я тоже подумала об этом, каждый орган внутри, пульсировал по отдельности.
- Это наверно животный страх, Вова. Ты головой думаешь, стараешься быть храбрым, а твое тело боится погибнуть и не слушается твоих мыслей, само по себе, боится и все.-
Я обняла мальчишек, и мы лежали, стараясь, подбодрить друг друга и побо-роть страх. Перестрелка отодвинулась в сторону воинской части. Осмелилась по-дойти к окну. Из дома напротив, выглядывали испуганные лица соседей. Радио молчало. А на мои звонки, с вопросом:
- Что происходит? – Ни кто не мог ответить ничего вразумительного. Потом телефон отключили, на все звонки отвечал один и тот же голос, говоря что-то на таджикском языке. Через некоторое время во дворе раздались крики о помощи. Я спустилась в низ. Оказалось, что снарядом из базуки, пробита стена нашего дома, и убита женщина. Мы с соседкой поднялись на                второй этаж соседнего подъезда, зашли в квартиру, в прихожей лежала Лариса. Запах ливера стоял в квартире, как на скотобойне. Ей вырвало снарядом все внутренности. В комнате сидели ее четверо детей, и мы не знали, что делать в этой ситуации.
Дети сказали, что мать долго шевели-лась, но они боялись к ней подойти. Шок. Вызвали скорую. В милицию - не дозвонились. «Скорая», тоже не приехала. Как нам потом рассказали – «скорую», остановили люди в камуфляжной форме, высадили из машины врача и водителя, поставили на колени. Помочились на них и велели садиться и ехать. Потом в след машине выстрелили из гранатомета. Врачу было двадцать четыре года. Моя соседка Тамара Ивановна Немыкина, до пенсии работала хирургической сестрой, она и собрала внутренности убитой Ларисы с пола, сложила все во внутрь и кое -как прихватила все это простой цыганской иголкой и нитками, какие нашлись в доме. Завернули тело в простынь, и в покрывало.
Вечером пришел Махкам, принес две булки хлеба. Не велел никуда ходить.
Рассказал, что город захватила аппозиция и что творится полный беспредел. Отец с сыном, пошли на пекарню за хлебом, их остановили воен-ные, спросили у отца:
- Любишь сына, да?- Он ответил, что конечно любит, он же у него единствен-ный. Мальчика расстреляли из автомата, на глазах отца и пошли.
- Люби, люби! – Кричали со смехом, садясь в машину. Не было какого-то массового уничтожения русских, а то там, то тут, что-то происходило с расчетом запугать. Чтобы люди бросили все и начали спасать своих детей.
Растерзали девочку тринадцати лет, облили бензином и подожгли мужчину. Это только то, что доходило до нас. Все сидели по домам, а кто пускался в путь за едой, подвергал свою жизнь смертельной опасности.
Ларису надо было хоронить. Хоронить было некому. Муж был на заработках в России. Старшему сыну, едва было пятнадцать. Дети взяли в больничном морге каталку, на которой возят покойников. Соседи помогли вынести тело и уложить на каталке. Но провожать не пошел никто. Так и повезли потихоньку дети. Потом рассказывали, что их остановили люди с автоматами и спросили, кого они везут и куда. Дети ответили, что маму везут на кладбище хоронить. Те спросили, почему умерла. Дети сказали, что вы же и убили. Военные дали детям сто долларов и пошли дальше.
 Махкам  регулярно приносил хлеб, иногда кое - какие продукты. В принципе мы не голодали. Просто и есть не хотелось совсем, обстановка в городе не располагала к еде. Все время доходили какие -то ужасные слухи. Дети находили гранаты и пистолеты прямо на улице, в кустах, в арыках, на мусорных баках. Во дворе больницы, собака ела несколько дней
                человеческую ногу и ни как не могли у нее, ее отобрать, пока не убили саму собаку.
Надо было уезжать. Когда я закрывала глаза, передо мной становился рыцарь в военных доспехах. Картинка не менялась несколько дней. Значит, нам объявили войну. Будут выживать правдами и неправдами. Многие русские уже уехали. Семьи, где были мужчины имеющие специальность и квалификацию, те, кто имели хоть ка-кой-нибудь капитал, и те, кто имел авантюрный характер, силу, и надеялся на свою счастливую звезду, ухитрились продать квартиры, и возможно, что с деньгами, Родина приняла их с распро-стертыми объятьями. Оставались пенсио-неры, боящиеся потерять крышу над головой и свою копеечную пенсию. Вдруг в России не считается пенсия, заработанная в союзной республике? Незамужние одиночки, боящиеся потерять работу, жилье, и перемен. Пья-ницы, которым всегда и все без разницы. И истинные патриоты, которым было жаль оставлять плоды своих многолетних трудов, надеющиеся на пе-ремены к лучшему или вообще ни на что не надеющиеся. По городу ходили коро-вы, овцы. Как быстро можно превратить маленький рай, в большую помойку. Было очень жаль города. Жаль людей, которые строили, создавали, любили этот маленький городок. Здесь рождались дети и внуки. Здесь были могилы родных и близких. Однажды я, проходя мимо мусорного бака, встретила своего знакомого. Он ковы-рялся палочкой в баке, явно что-то выис-кивая. Это был Юрий Андреевич Глады-шев. Я поздоровалась и быстро прошла мимо. Этот человек работал  инженером  в аэропорту. Занимался техническим об-служиванием самолетов.
Я знала, что его ценили как специали-ста. И вот, результат перестройки.

Сманила Русь заблудших сыновей.
На растерзанье, брошен песьей стае
Таджикистан, страна моих друзей-
Как вражий стан в чужом и диком крае.
     Здесь старики на паперти стоят,
     Глаза детей, горят при виде хлеба.
     Пьют бизнесмены утром шоколад-
     За Горбачева, Ельцина и небо!
Издалека явилось к нам несчастье,
Нет света, газа, сахара, муки.
И гибнут люди не по Божьей власти –
От Бога отрешившейся руки.
     И стыдно нам смотреть в глаза друг другу
      И каждый носит часть вины своей.
      Как человек надорванный недугом –
     Таджикистан, страна души моей!

                В конце декабря мы уехали из Таджики-стана. От Ленинобада до Сызрани ехали девять дней. Автобус переполнен, холод. Чтобы хоть как-то согреться, зажигали паяльную лампу и ставили в проходе. Ехали только по ночам, днем стояли, ремонтировались. В Сызрани терпение кончилось. Обещали за трое суток довезти от Ленинобада до Мосвкы, а на самом деле, дороге не было конца. Сошли с автобуса и поехали дальше на поезде. Нет смысла все это описывать, потому, что нет слов. Оказалось, что нет у нас Родины! Мы стали лишними там, а здесь мы и нужны никому не были. Что с того, что мы русские? Нас обобрали до нитки там, а душу из нас, потому, что больше было нечего, вынули тут, на Родине. Светлое будущее было позади. Я не знала, в каком духе, воспитывать младшего сына. В духе патриотизма, уже наверно не получилось бы. Он видел сам, как нас принимала наша Родина. Лучше бы расстреливали там, на границе, чем от своих, терпеть такие издевательства. Прошли годы, прежде чем я, начала себя чувствовать че-ловеком. Была просто
беженкой, бомжем, отбросом союзной республики. А сколько таких, что не пе-режили всего этого? Кто ответит и когда, за слезы наших детей и за наши слезы?


                38


Остановилась на первое время у доче-ри в селе Лисково, в Тверской области. Квартира однокомнатная, теснота. Ра-боты нет, жить не на что. Последнее колечко, на таможне забрали. А денег только на дорогу и хватило. Поехала в Бежетск, ближайший город от Лисково. Походила посмотрела. Кругом разруха. На автобус села, оказалось денег не хватает на билет до Лисково, билет обратно на два рубля дороже оказался. Водитель меня высадил. Пошла пешком. Бешеной собаке, сто верст, не крюк. Так и мне, тридцать километров! Не милостину же просить. Может, думаю, попутка подберет. Половину пути прошла нормально, машины туда – сюда едут. Голосую каждой, останавливаться не хотят. И место есть в машине свободное, а как будто и не видят, что женщина идет и далеко от населенного пункта, как-то никого не задевает. Пусть себе чешет, кошелка старая. Обидно стало, хотелось пожалеть себя. Только чего там жалеть, сама себе путь выбирала! Там бы осталась, может, прибили б давно, тут еще шанс на выжи-вание есть.
Дальше уже и лес пошел, по обеим сторонам дороги, и дело к вечеру, и машин нет. Смотрю, впереди меня силуэт появился, вроде как женщина идет.
                От сердца отлегло, не одна я, думаю, та-кая. Посмотрю на нее, и на душе веселее становится, не так страшно. Пойду, ду-маю, быстрее догоню, да вместе и пойдем. Нет, я шаг прибавила, и она быстрее пошла, я в кустики зашла, задержалась, и она по дороге не продвинулась. Ну, думаю, мираж, какой то!
Потом вроде как ближе она ко мне ста-ла, видно, я все-таки быстрее шла, так хотелось мне ее догнать. Женщина или девушка, молодая, идет, ручками помахивает, косынка или платок у нее в руке, беленький. Платьице на ней не по погоде, с рукавами короткими, белое. Я в кофте шла, шерстяной и то не запарилась. А к вечеру и совсем похолодает. Уже так километров пять прошли.
-Эй! Девушка! Подожди меня, вместе пойдем! – Она оглянулась, рукой махнула мне и идет дальше. Не поняла, я ее жеста, то ли отстань, то ли догоняй. Иду, а солнце уже за деревья заходит. Скоро и темно станет. Слышу, мотор гудит сзади, машина едет. Не оглянулась я, иду себе. Пусть, думаю, как будет, так и будет! Сколько уж можно кланяться, стоишь потом, как будто тебе в душу плюнули. Машина резко затормозила. Подхожу к машине, а водитель все назад смотрит. Потерял что-то видимо, на ходу у машины, может, что-то отвалилось.
- А вторая-то где?- Спрашивает.
Я вперед показываю.
- Вон там, впереди какая-то, идет.
- Нет, сейчас в белом платье тут стоя-ла, чуть под колеса не прыгнула?
- Не было никого. Я не видела.
- Вот тебя, я точно не видел! А та, суч-ка, чуть меня до инфаркта не довела!-
Хлопнул дверцей и поехал. Потом дал задний ход и посадил меня все-таки. Женщины на дороге не было. Я смотрела во все глаза. Свернуть ей, кроме как в лес, было некуда. До поворота на Лисково километра три всего и остава-лось. Пришла я домой, а у дочки гости, кумовья, с первого этажа, Коля со Светой Прокуроровы. Рассказала я им, про все свои приключения. Тут Коля и говорит:
- Это вы еще хорошо отделались. Эта девушка, уже много лет там ходит. Рас-сматривают, как бы два варианта. Первый: - Здесь была дача, не то Екатерины второй, не то еще какой знатной дамы, полюбила она истопника, а он ей не поддался. Невеста у него была, и любил он ее так, что ни за какие сокровища не согласен был ей изменить. А к особе, приезжали всякие знатные вельможи на охоту. Ну, вот и сговорились они, его невесту в день свадьбы опозорить, чтоб знал он, свое место. Выкрали ее и надругались над ней в лесу. Она потом там и повесилась. С тех пор в этом лесу, страх поселился. Пропадать там люди стали. Мужики и парни молодые. Ягода там самая крупная и сладкая. Только ни кто ее собирать не ходит, боятся люди, и грибов там всегда, в любой год, полным-полно. Так на корню и сгнивают. Даже  елку на новый год, в этом лесу не рубят. Хотя, лет-то сколько прошло, а люди все боятся. Да и случаи разные забыть не дают.
Иногда на дороге ее видят, только в определенное время какое-то. Она в свадебном наряде, одна по дороге ходит, обычно под машину бросается на повороте. Сколько там машин побилось и людей  погибло.  Истопника, та дамочка, тоже погубила. На том месте, где убили его, потом часовню построила, во искупление грехов. Но ушла та часовенка под землю. Не захотели святые на крови стоять. Сейчас на том месте клуб построен. Тоже, даже днем в нем находиться, по трезвому уму, страх берет почему-то. А как подзаправишься, пол литром или двумя, так и ничего вроде.
А вторая: - Лет так около тридцати на-зад, в городе Кашин, девушка пропала. Искали ее там, а нашли тут на дороге. Села она на попутную машину, до Кесовой горы доехать, а парни, что ее посадили, провезли мимо, да в ельнике, что могли, то с ней и делали. Потом в машину затолкали, и разогнавшись, на полном ходу,  выбросили ее из машины. Не нашли их тогда. А вот девушка в белом платье, до сих пор их и ищет . Останавливает машины и всматривается в лица. Иногда садится, проедет немного и выходит.-
Да, уж. Информация к размышлению. Да только не до сказок мне было. По газете нашла работу в двух районах, в Старицком и в Кувшиновском районе, деревня Пречисто-Каменка. В Старице, в колхозе, в котором мне предложили работу главного бухгалтера, председатель колхоза, главный зоотехник, главный агроном, все главные специалисты - выходцы из Кавказа. Я решила, что едва ли мне светит сработаться с ними, заподозрила какую-то хитрость. А в Пречисто – Каменке, был колхоз нищий конечно, но люди все-таки, неплохие, понимающие мою си-туацию. Я осталась в Пречисто – Каменке. Председателем там, в то время, был Семыкин Александр Николаевич. Была б возможность, я бы ему и сейчас в ноги поклонилась, за то, что дал хоть какую-то возможность выжить. Он приезжал на работу, откуда-то из Торжка или Твери. Хозяин он был не ахти. Потому, что не местный. Там все в основном воровством леса промышляют, а ему издалека не очень-то видно было, кто чем, там дышит. Но потом вроде, как и освоился, да уже и переизбрали его. Пречисто-Каменка была для меня, как бы чистилищем. Я входила в образ жительницы российской деревни. Забывались прежние переживания, ухо-дили в прошлое. Общение с новыми людьми и совершенно иной образ жизни. Климат, питание, ко всему нужно было привыкать. Пожили мы сначала на квартире, а потом  и в колхозный коттедж перешли. Стоял он несколько лет пустой, и конечно в нежилом состоянии. Колхоз мне помог кое-что в ремонте, но в основном, все сами доделывали. Люди в этом коттедже жить не могли, болели, с ума сходили, или просто уезжали из него. Нам-то деваться некуда. Пошли в семье раздоры. Дочка с


                внучками со мной из Лесково приехала. Что ей там одной бедовать, мужа увели, работы нет. Две дочки у нее. Вместе, все равно легче трудное время переживать.
Сначала-то, Вовка стал ночами кошмары видеть. Сижу как-то вечером на кухне, смотрю, мама в окно заглядывает. Внимательно так присматривается, а меня как будто бы и не видит. Я подумала, что окна высоко, а мама росточка небольшого, может подставила что-нибудь, чтобы достать до окна. Подошла к окну, а нет никого, да и быть не могло. Мама в Башкирии с младшей сестрой моей, Мариной, жила, они раньше меня из Таджикистана уеха-ли, до войны еще. Днем телеграмму принесли, что умерла мама.
Душа приходила проститься. Потом у дочери, началась какая-то агрессия на меня и на всех.  А когда полнолуние, находил на всю семью такой страх, что хотелось выскочить из дома и бежать, куда глаза глядят. Нежить там ходит, кружит вокруг домов. Водит нежить, кто-то из деревенских, знается с нежитью и сам же ее боится. Колдовством, там во всех дворах занимаются, и старые, и малые. Только сами себе судьбу ломают, по крови рвут. Мужики мрут в Пречисто-Каменке, как мухи. Молодые, здоровые, а если не обопьются, так повесятся. Деградирует древня, моло-дежь не стремится ни к чему. Пьют со школьной скамьи. В принципе, все равно чувства юмора не теряют.

Катерина камасутру
Балабанихе дала,
А теперь она в больнице,
Лежит с вывихом бедра.
                Получила бабка стресс   
                По утру ходила в лес,
                Повстречала Лешего
                Тумаков навешала.

У кого-то, прямо из жизни, деревне, хватало мозгов частушки сочинять. Значит все не так плохо. Но скорей всего, это приезжие, сочиняют.
В Пречисте прожили, года три. За это время к нам переехал старший мой сын Евгений. Устроился на работу в Кувшиново и женился. Все вроде налаживалось, а тут и зять объявился. Приехал из Ростова, на своем Опеле, и забрал сначала девчонок, потом Наташа с Вовой в Ростов уехали. А потом уже и я собралась.  Заехала в Кувшиново к Евгению. Света, его жена беременная была. Посидели, поговорили обо всем, и проводил он тогда меня на вокзал. Не думала я и не знала, что вижу своего старшенького сыночка в последний раз живым.
Через три года я приехала на похоро-ны. Такси, взятое у вокзала, спускалось к мосту, за которым и находился дом, где жил мой старший сын.


                Мне казалось, что машина едет слишком быстро, хотелось оттянуть  встречу с не-избежным. Был конец февраля, мороз стоял трескучий, ниже тридцати пяти градусов. Вдруг, впереди машины, начал появляться розовый светящийся туман. Машина не проезжала сквозь него, он струился и менял очертания перед капотом машины, но постоянно отдалялся, не давая въехать в него.
Водитель удивился:
- Что, за природное явление? От мо-роза что ли, или как?
Я весь путь жила надеждой на то, что произошла, какая-то ошибка. Что я прие-ду, и все встанет на свои места. Как мог умереть молодой мужчина на тридцать шестом году жизни, здоровый, десантник? Нет, я не могла в это пове-рить! Но когда я увидела этот странный туман, в голове промелькнуло:
- Жека встречает. – Все, надежда рухнула. Тяжело перенести такую утрату, нет ни на каком языке слов, чтобы утешили горе матери. Света, сказала, что уснул вечером, а утром не проснулся. Кровоизлияние в мозг. Сели за стол, люди какие-то толпятся, кто что говорит, что делает, ничего понять не могу. За столом сижу, а в руке, выше локтя, вроде как жилка шевелится. Как будто кто-то за руку взять хочет, и не может, а просто знак подает. Встала я, вышла из дома. Гроб в сенях стоит. У из-головья сидит Василиса. Свечки две за-жжены. Горе захлестнуло, сил нет. А Ва-силиса говорит:
- Хочешь, увидеть, как все было? Смотри, да не засматривайся, говори, да не заговаривайся.-
Повела она рукой перед моими глаза-ми. Вижу комнату, Света сидит, одевает Оксану, дочку их с Женей. Вроде как идти куда-то собираются, а Оксана кашляет. Женя заходит и говорит:
- Куда ты ее в такой мороз, пусть дома сидит, слышишь, как кашляет.-
В дверь, заходит молодой мужичек, лицом чуток на татарина похож. За ним еще двое. Света к ним. Радуется, в комнату приглашает. Жене говорит, что это друг детства. Из тюрьмы, привет от братишки Сереги привез, повидаться за-ехал. Двое, что за ним зашли, соседи. Стол накрыли, спирт развели. В общем, пир горой. Женя только не радостный как-то сидит.
- Завтра праздник 23 февраля. Надо выпить за нашу Советскую Армию.- Женя пьет мало. Все больше слушает, чем говорит. Пока курит у печки с соседом, Света в сенях целуется с гостем. Потом заходит, садится за стол и что-то говорит Жене, он неохотно отвечает, что голова болит. Она достает из кармана халата таблетки, дает ему три штуки. Наливает стопку спирта и дает запить. Он садится за стол, но потом встает и идет в комнату. Берет подушку с кровати и ложится на пол. Оксана тоже берет свою подушечку и соскочив с кроватки устраивается к папке под бок. В комнате жарко.
Заскрипела дверь, кто-то вышел и идет к нам. Видение резко пропадает.
                Это Светина мать, Галя.
- Пойдем в дом, простудишься тут, мо-роз-то какой.-
Тянет меня за рукав. Иду за ней, как на привязи. Не могу прийти в себя, от увиденного. Подхожу к Свете:
-Голова болит, у тебя таблеточки не найдется от головной боли?-
Света руку в карман, достает таблетки, хочет дать, но потом спохватывается.
- Ой, это от давления, мне выписали. Сейчас я « Цитрамон» поищу.-
Смотрю на упаковку у нее в руке-« Клофелин».
Все стало ясно, только изменить было ничего нельзя. Не было сил что-то пред-принимать. Сходила в морг, поговорила с патологоанатомом. Он сказал, что все уже написал и отдал выписку заключения вскрытия жене. Криминала нет. Нетравматическое кровоизлияние.
А еще через три года, я забрала Оксану, единственную дочь моего старшего сына к себе. Света, сразу после похорон Жени, вышла замуж, и родила от нового мужа, ребенка. Оксана стала лишней в ее семье. Бог, ей судья, моей бывшей снохе. Хорошо, что внучка со мной, моя кровинка.

   Все это было потом. А пока, я уезжала в Ростов. В надежде со временем, когда устроюсь сама, позвать к себе сына с семьей. Новые планы и заботы, новые места и новые люди, все это требует от человека мобилизации всех своих сил и возможностей.

                39

       На поезде от Кувшиново до Москвы, часов пять-шесть. Время незаметно пролетело, не успела отдохнуть от суеты сборов в дорогу, вот уже и Москва. На Казанском вокзале толчея, покупаю билет на Ростов и иду в зал ожидания. На ходу выбивают сумку из руки, и из нее вываливается пакет. Наклоняюсь, собираю все, рискуя быть сбитой с ног.
- Простите, пожалуйста!  Я нечаянно, даже не заметил, что так получилось. Случайно оглянулся и увидел, что выбил у вас сумку из рук. – Голос, звучавший сверху справа, был знакомым и родным голосом. Но я не могу вспомнить, скорее боюсь даже поверить, кому он принадлежит. Разгибаюсь с сумкой и смотрю, явно не собираясь рассыпаться в благодарности.
-Все нормально, не стоило беспокоить-ся. Такая толпа, все бывает, это  вокзал.-
Может быть, я бы и сказала что-нибудь резкое, но настроение было не распола-гающее на конфликт. Передо мной стоял мужчина, неловко переминаясь с ноги на ногу. Рукава модной бежевой рубашки закатаны по локти, на груди треугольник тельняшки. Мужчина протянул руку к сумке, но, тут же убрал ее, видимо                остановленный мыслью, что я приму его за вора или не так пойму его намерения. Наконец, он подхватил меня под руку и отвел в сторону от движущегося потока людей.
- Здесь свободнее. Еще раз простите, я не хотел. – Смотрю ему в лицо, густые брови, лучистые глаза. Он почти не изменился.
- Лет пятнадцать назад, ты Алексей, то-же был вежлив и благороден. –
 Мы смеемся, не зная, что еще сказать друг другу. Он хватает меня в охапку и кружит, долго будто бы боясь отпустить.
- Хватит!- Ору я - Голова уже кружит-ся!- Он ставит меня аккуратно на пол, и  смотрит в глаза, гладя правой рукой по щеке. И снова не надо было слов, все и так ясно и понятно. На душе легко и весело. Как будто многолетний груз спал с плеч.
- Я опоздал на поезд, но я успел к соб-ственному счастью, если бы я не оглянулся, то мы, наверное, уже никогда бы не встретились. –
Достаю из кармана билет, поезд у меня через два часа. Алексей берет у меня би-лет и не читая, как бы, между прочим, рвет его на мелкие кусочки. Наблюдаю, как он относит в урну для мусора обрывки моего билета, берет мою сумку и, подставив локоть, увлекает подальше от вокзала. На такси уезжаем в пригород, и машина останавливается около подстриженной живой изгороди.
Входим в калитку, дорожка, засыпанная гравием шурша под ногами, ведет к дому. Это даже не дом, а теремок. Резное деревянное крыльцо, окна со ставенками и мансарда с балконом. Навстречу выбежал пес и, не подавая голоса начал радостно прыгать вокруг нас. Алексей потрепал его за ухо. В теремке было тепло и уютно. Мы поднялись на балкон, Алексей усадил ме-ня на плетеный диванчик, и ушел хлопо-тать по хозяйству. Я сидела и думала о том, как тесен мир. Удивляться нашей встрече наверно не стоило, надо было радоваться, и я от души радовалась. Мы не проронили ни слова, ни в машине, не по дороге, вошли в дом и сейчас я сижу, и нет слов.
- А вот и я! – Алексей поднимался по лестнице. На подносе фрукты, шампан-ское, два высоких бокала и большая плитка шоколада.
- О! Раньше вроде бы водочка была в предпочтении! Вот ведь, что столица то делает, с простым сибирским народом! –
- А то! Мы таперича, не то, что давеча! Принял шутку и ответил соответственно. Налил шампанское в бокалы. На се-кунду, его лицо стало напряженным, он как- будто сомневался в чем-то. Потом сел рядом и чокнувшись со мной бокалами, заговорил просто и непринуж-денно.
- Я давно в столице, лет семь, как к тет-ке приехал и остался тут. Не люблю в принципе городскую суету, но в тайге без тебя не смог. Гнался за твоим поездом, искал тебя повсюду. Состояние было такое, будто душу из меня вынули. И жил, и двигался, и думал как зомби. К исашным поехал, бабка там одна есть, ни кто не знает, сколько ей и лет. Вот она и выправила.                Сказала она многое про пробабку твою Василису. Даже встречу с ней обещала мне устроить. Но Василиса, не захотела со мной встретиться. Не велела тебя искать, судьба, мол, сама сведет. А бабка, корешки какие-то заваривать дала. Мало, помалу, успокоился вроде, перестал гоняться за голубой мечтой. Семьей обзавелся, дочка родилась, но не сложилось. Не склеилось. Может, я как-то не так жил, может жена моя, в выборе ошиблась. Чувствовала видно, что не люблю, я ее. С участковым загуляла. Я по началу, и не понял даже, отчего у дочки волосы рыжие да кудрявые. Потом уж призналась, что до меня она с ним путалась, не знала, говорит, чей ребенок родится, твой или его. Он отказываться начал, а мне и в голову не приходило, что женщина так может схитрить. Дочка родилась, я в рейс, а он к ней. Разглядел на втором году, что шевелюра у девочки, как у него. Начал права на ребенка заявлять. А я и не настаивал. Раз твое – забирай. Обидно было, что в дураках оказался, но вздохнул с облегчением. А то жил, как будто уроки учил. –
 Алексей снова наполнил бокалы. Я накрошила в них мелко шоколад и, не перебивая, слушала. Не важно, что он говорил, я хотела слышать его голос. Пузырьки шампанского, то поднимали, то опускали кусочки шоколада на дно бокала. Я наблюдала за этим движением и была бесконечно благодарна судьбе за эту встречу. Алексей встал и накрыл меня пледом, я и не заметила, что похолодало.
- Может, пойдем в комнату? Здесь про-хладно вечерами.-
 Он задорно приподнял брови, и мне показалось, что не было этих лет разлуки. Будто виделись мы вчера. Нет морщинок и нет житейского опыта за плечами. Мы полны сил и энергии, все у нас впереди.
- Как скажешь. Мне все равно, в комнату, так в комнату! – Я спустилась по лестнице и села на диван. Алексей пододвинул к дивану журнальный столик, принес еще фрукты и продолжил свой рассказ. Знаешь, а ведь я тебя раньше заметил на вокзале. Когда ты только из поезда вышла. Сомневался сначала, может, забыла меня, может, просто обознался. Столько лет жить и искать тебя глазами повсюду! Не грех и ошибиться. Вот сумку и выбил из рук, будто невзначай. Прости, конечно, подлеца!- засмеялся Алексей.
Я сделала царственный жест рукой.
- Прощаю великодушно! Но в послед-ний раз! Еще одна выбитая сумка и казню! – Мы посмотрели друг другу в глаза, вспоминая моменты встречи, и снова испытав волнение и радость, как-то замолкли оба.
- В жизни не бывает случайностей, все идет как по сценарию. Твои предыдущие поступки, выстраивают сюжет будущей жизни. Я когда на Северном флоте слу-жил, много всего повидал, и выводов для себя много сделал. Но самое загадочное, и интересное, и ужасное, что я видел там – это неопознанные летательные объ-екты. Вот загадка для всех времен и народов!

               


Один матрос, у нас на глазах, поседел весь за несколько минут, после встречи с НЛО. Мы шутили потом, все ли волосы побелели или только на голове? Оказа-лось, что все, и везде. А ты как думаешь, что это за феномен такой?
- На счет НЛО или на счет поседевших волос?
- И то и другое, и поподробнее. Я уже наговорился за сегодня, хочу слушать тебя. Слушать и созерцать! – Алексей сел поближе ко мне и взял меня за руки.
- На таком расстоянии не созерцают, а смотрят! Для созерцания отойди в угол и сядь, желательно в позу лотоса! Да, кста-ти, нераскрывшегося лотоса!
- Ну, я так не играю! Чуть что, так сразу - в угол!
- А если серьезно, для меня в этом пла-не, загадок нет. Не надо думать, что Земля - это вокзал. Никто к нам не прилетает с других планет. Для того что-бы осваивать чужие миры, надо изучить хорошо свой мир. Человек рвется в кос-мос, а для чего, толком и сам не знает. Что там изучать или какая польза для него от пустоты? Задрав голову вверх, бежим, не видя, что у нас под ногами. Так и до пропасти добежать можно и ее не увидев, рухнуть вниз, не взлетев к своей мечте. Учимся читать, не изучив азбуку. Пишем слова, не зная их значения. Просто мы не одни на планете, есть те, кто знает ее гораздо больше чем мы. Это они посещают другие планеты. Они - знают отгадку мироздания, и для них нет белых пятен во вселенной. НЛО, чаще всего – миражи, а сами объекты, находятся в другом месте, но в результате различных световых преломлений мы видим  их отражение, как в зеркале. Лишь иногда, видим настоящие космические корабли, они очень большие, в нашем понимании и могут достигать в размерах  нескольких километров. Это нормально, потому, что их создатели, по сравнению с нами, гиганты. Есть и маленькие НЛО, но это роботы. Вообще, вопрос очень обшир-ный и для диспута на эту тему, потребуется  много времени. Выражение «мир тесен» имеет прямое значение, бок о бок с нами, живет множество существ и сущностей.
- Ну да, бациллы всякие, микробы и так далее! - Алексей сделал большие глаза, будто бы в страхе, начал озираться по сторонам.
- Я не имею в виду микробов, хотя и они тоже живут вокруг и на нас и внутри нас.-
 Мне было неприятно. Я понимала, что он просто хотел меня рассмешить, чтобы тема разговора не казалась наиважнейшей в нашей встрече.
- Знаешь, мне все это представлялось совсем иначе. Я понял, что ты  права. А как все сопоставить в своем мозгу, изме-нить резко понимание того, чего не пони-маешь? Подумаем об этом завтра! –
Алексей встал, прошелся по комнате и, остановившись напротив, неожиданно спросил:
- А сколько тебе лет?
                - В данный момент, это имеет какое-то значение?
- Наверное, да. Хотя не обязательно в данный момент. Просто ты смотришь на все, несколько иначе, чем, например я, или люди  с которыми я общался, знал, с которыми жил. Ты всегда говоришь утверждающе, о вещах, в которых сомневаются все. А ты будто бы, точно знаешь.
- Я же никому не навязываю свое мне-ние и никогда сама не начинаю разго-вора, на такие темы. Спросили, ответила. –
 Разговор постепенно заходил в тупик.
- Ты так и не ответила на мой вопрос. Но я уже понял, что нам с тобой по семнадцать. Сидим и до сих пор не знаем, как начать разговор, о самом важном для нас двоих, о наших чувствах, и о нашем будущем. –
 Алексей сел рядом, обнял меня крепко, и я слышала как ровно и сильно стучит его сердце под моей рукой. Все было как во сне. Ночь как миг и сон как вечность. Проснувшись к обеду, мы обрадовались друг другу даже больше, чем вчера при встрече.
- Ну почему мы не можем быть вместе? Ведь нам не нужен никто другой. Как из-менить все, и что нужно сделать для того, чтобы мы никогда не расставались? –
 Алексей лежал на животе и разговари-вал, не обращаясь ко мне. Говорил сам с собой и сам у себя спрашивал ответ на свои вопросы.
- И часто ты так общаешься сам с со-бой вслух? Наверное, это и есть первая причина! –
 Я засмеялась. Он схватил подушку и начал нападать на меня. Мы дурачились, шутили и смеялись до слез. Снова перед нами вставал вопрос: Как быть дальше? А может быть этот вопрос, вставал между нами? Ни кто не хотел брать ре-шение на себя?
- Мы толком ничего не знаем друг о друге. Говорим и рассказываем только то, что хотим рассказать. Цель этих рассказов, заинтересовать собеседника собственной персоной, а не поведать ему самое сокровенное, для того, чтобы я поняла тебя до конца, саму твою сущность, твою душу. Это дорогого стоит. За все время нашего общения ты ни разу не коснулся одного момента из твоей жизни. Хотя ты знаешь, что этот момент самый, наверное, важный для меня. – Алексей сидел и как будто не слышал моих слов. Мне показалось, что лицо его стало медленно бледнеть. Он поднялся и ушел в ванную. Через минуту я услышала гудение машинки для бритья. Я не знала, как мне быть. Он был бесконечно мне дорог. Но какая-то сила, не давала мне потерять контроль над своими поступками. Что-то неуловимое металось между нами, не давая нашим жизням слиться в одну. Мне не хотелось хозяйничать в чужом доме, и миссию приготовления завтрака я оставила хозяину. Пусть побреется, помоется, приготовит поесть и заодно подумает обо всем в одиночестве. Я крепко заснула.
Проснулась от тишины в доме. Было так тихо, что слышно как тикают часы в                другой комнате. Встала и пошла, искать хозяина владений. Алексея нигде не было. Долго плескалась в ванной, но си-туация не изменилась. Когда я вышла, Алексей так и не появился. На кухонном столе под салфеткой на тарелке лежали бутерброды, с маслом, с ветчиной, с сы-ром. На плите стоял чайник, он давно остыл. В душу начало закрадываться какое-то беспокойство.  Прошлась глазами по видным местам, записки нигде не было. Да, ситуация странная. Приподнятое настроение начало быстро падать на границу истерики. Чтобы совсем не впасть в уныние, я зажгла газ и поставила на огонь чайник. Заварила чай и плотно позавтракала. Немного навела порядок и стала строить планы. Что же делать? На крыльце раздались, чьи-то шаги и мужские голоса. Вошли двое незнакомых мужчин, лет к сорока может чуть меньше. Они явно не ожидали увидеть меня.
- Ни фига себе! Ой, здрасте! А мы вот мимо шли, да решили с Алексеем поздо-роваться. Дело у нас к нему, дома или где он? – Мужчины были в растерянности, будто они привидение увидели.
- Он скоро будет!- Выпалила я от не-ожиданности.
- А вон он, уже идет.- Сказал второй и они вышли. Я бросилась к окну. Алексей действительно был во дворе и что-то го-ворил мужчинам. Потом пошел в дом. Я отскочила от окна и уселась на диване, изображая из себя обиженную жертву.
- Не сердись, пожалуйста, я не думал, что они придут. Напугалась? Они знали, что я должен уехать. Это сосед со своим братом. Люди, впрочем, мирные и поря-дочные. Иногда мы выпиваем вместе, в баню ходим. В общем, почти друзья.- Сел рядом.
- У меня отпуск. Хочешь, останемся тут. Можем поехать к тебе или в Томск. Ты решай, я на все согласен. –
 Алексей был серьезен и задумчив. Я поняла, что мое решение много значит для него. Но то, что он готов смириться с любым моим решением, я тоже поняла.
- О Томске, я уже как-то не скучаю. Сам город для меня чужой. В той стороне осталось мое босоногое детство. Я скучаю по нему, а не по месту, где оно пробежало. Если серьезно, то меня очень тянет в Таджикистан. Там родился мой младший сын Вовка, мои внучки Сашенька и Надюшка. Это их родина. Столько всего хорошего, связано с этим благодатным местом. Мы, русские, чувствовали там ответственность за свою нацию. Старались быть справедливыми и великодушными. Говорили всегда правильно, не коверкая слов, потому, что это русский язык. Там мы были «бе-лыми людьми», к нам относились с ува-жением. Я прожила там двадцать пять лет, всю свою сознательную жизнь. Теперь вот, скорей бы старость, да в детство впасть. Тяжело привыкать, менять что-то, особенно когда делаешь это вынужденно,                а не по своей воле. Во сне, я чувствую за-пах роз, слышу журчание воды в арыке. Если на земле есть рай, то я там жила. Самые горестные воспоминания у меня связаны с Таджикистаном, но и самые светлые и приятные, тоже с ним. –
 Я посмотрела на Алексея, он слушал, внимательно рассматривая меня.
- Вот ты сказал, что нет тебе жизни без меня, что все это время жил надеждой на встречу. А мне было не на что надеяться и не на кого. Я жила и все. Жила как умела и как могла. Некогда мне было мечтать. Столько всего произошло в жизни за эти годы, что наверно, я уже совсем другой человек. Я не та, что ты знал раньше. Ты один, всегда был один. Даже женившись, ты жил не семьей, а сам по себе.
- Я всегда жил с тобой. В мыслях, только ты была со мной рядом. Я совето-вался с тобой и жаловался тебе, когда мне было плохо.
- Жить в мечтах, это одно, а с челове-ком, совсем другое. Та, с которой ты жил мысленно, не имеет детей и забот. У нее всегда хорошее настроение и она во всем с тобой соглашается. У меня взрослый сын и взрослая дочь, маленький сын, которому сейчас четырнадцатый год и две внучки, скоро будет еще одна. Мы с тобой не на равных. Я не думаю, что смогу принести тебе счастье. Ты хорош собой и все еще свободен. Мне трудно сказать тебе все это, но несправедливо, загружать тебя своими проблемами. Я хочу, чтобы мы любили друг друга, такими, как мы были раньше. Сейчас, все уже выжжено в душе и любить, в жизни реально, невозможно. Мы привыкли любить друг друга на расстоянии, давай не будем изменять своим привычкам.
- Ты замужем? У тебя кто-то есть, с кем ты живешь, и ты не можешь его
бросить ради меня?
- Нет. Никого у меня нет. И я уже давно не замужем. Я тоже живу с тобой и советуюсь, и плачу на твоем плече, когда мне горько. Только поделить эту горечь с тобой  в жизни, я уже не смогу.
- А сын? Ты хочешь сказать, что это не мой ребенок?
- Дети рождаются маленькими и безза-щитными, их нужно беречь, любить и за-ботиться о них. Как ты можешь сказать четырнадцатилетнему ребенку, что он твой? Мой сын не примет тебя, даже если я очень его об этом попрошу. Да и с чего ты взял, что он твой? Детей я рожала от мужа. Давай еще подумаем хорошо, прежде чем принимать какое-то решение.
- Я думал пятнадцать лет! Все. Для меня нет других решений, я поеду с тобой! Даже если ты не захочешь жить со мной, я буду жить рядом и видеть тебя каждый день. Больше я ничего не хочу. Я, буду счастлив этим.
- Вот видишь, все я, да я! Мы стали разными. Жизнь изменила все. Ты будешь, счастлив, а я буду страдать и мучиться. Нет. Живи как жил. – Алексей встал и вышел из дома. Он не сказал мне больше ни слова на эту тему. Не знаю, где он был,                но за калитку он не выходил. Я включи-ла телевизор, посмотрела новости, нача-лось кино « Свадьба в Малиновке». Он пришел, и мы вместе начали готовить борщ. Я заметила, что глаза у него были заплаканными, или от лука, который он начал чистить и резать, сразу как пришел, или действительно плакал, где-то во дворе. Потом, обсуждали международные события и разные филь-мы, кто, что видел за годы разлуки. Я  ждала, что он все-таки даст мне объясне-ние тому, что его могила на родине стоит ухоженная его родней и с его фото. А он живет и любит. Все это не укладывалось в моей голове. Если бы он сам рассказал мне все, объяснил, пролил свет на эту невыдуманную историю своей смерти, может быть, и я бы изменила свое решение. Но он молчал, и даже когда я ему слегка намекнула, он сделал вид, что не понимает, чего я от него хочу. Что ж, пусть будет так, как будет!
- Мне надо ехать. Завтра с утра, я на вокзал. –
 Слова вылетели сами собой, как будто мысли вслух.
- Ну что ж, надо так надо. Могла бы и погостить, хоть с недельку. Давай, я схожу завтра, и дам детям телеграмму, что ты задержишься. Денег им вышлю. А мы с тобой поживем как два голубя? А?
- Опять за свое? Боюсь привыкнуть. С каждым днем расставаться будет трудней. Не хочу испытать эту боль снова. Да и дети ждут, столько проблем решать надо, как они без меня? -
- И не надо привыкать, отвыкать. Поживем тут неделю-две, потом к тебе поедем.
- У тебя в роду цыган не было?
- Нет, а что?
- Да уж больно хорошо уговариваешь, по-цыгански.-
Ночью я почти не спала. Было тяжело, мысли метались. Алексей создавал види-мость, будто бы спит, но тоже ворочался и страдал. Утром встала поздно, вся уставшая и разбитая. Я так и не решила для себя ничего, вернее не отступилась от своих слов, но сомнение терзало меня. В доме снова было тихо, но как-то совсем по-другому, не так как в прошлое утро. Было ощущение не тишины, а пустоты. На столе лежал железнодо-рожный билет на мое имя.
Деньги в конверте и письмо. Отправле-ние поезда в 16-30. Я села на диван, чтобы прочитать письмо, руки почему-то дрожали, сердце стучало, как молот в висках давило. Кое-как собралась с си-лами и все-таки настроилась на чтение.
-«Прости, что не смогу тебя прово-дить. Сейчас, когда ты читаешь мое пись-мо, я уже далеко от тебя и от Москвы. Еще вчера, мне пришел вызов, я улетаю в экспедицию за полярный круг. Буду жить на льдине, и мысли о тебе будут согревать меня. Еще вчера, можно было отказаться,                но судьба складывается иначе. В твоем паспорте я нашел адрес прописки, ду-маю, что найду тебя в любом случае. Еще раз прости за все. Я знаю, что мы обязательно встретимся. Я люблю тебя. Ключи положи под коврик у двери и накорми собаку. Такси заказано и оплачено. Целую крепко и люблю. Твой Алексей».
Я снова и снова перечитывала скупые строчки. Почему я ищу, еще какую- то информацию между строк? Чего не хватает в этом письме? Похоже, что не хватает в голове. Все ясно и понятно. Собирайся и вали в Ростов. Выбор сделан, в чем проблема? Слезы текли сами по себе, градом и я не знала, горькие они или очищающие и облегчающие. Не помню, когда я плака-ла в последний раз? Наверно, это физио-логическая необходимость или состояние души. Оплакивать, в принципе, было не-чего. Надо собираться в дорогу.

                39

      В Ростове жили опять тяжело и голодно. Не было квартиры, съемное жилье было не по карману. Пришлось переехать в небольшой шахтерский городок. Наташа на фабрику работать устроилась, вышивальщицей, а Вова и внучки, в школу ходили. У зятя была другая семья, он жил в Аксае и только изредка навещал девочек. Еду как -то, из Ростова, через Радионовку в Новошахтинск, проезжаем Самбек, Красный, и вижу - на терриконе лежит лев. Его сотворила природа, дожди и ветры изваяли это чудо.
-Ты будешь жить у горы, которую ох-раняет лев. Он будет лежать на вершине и ты, всегда проходя мимо, будешь смот-реть на него и будешь радоваться его присутствию. Я всегда буду рядом…-
Сколько лет прошло с тех пор, как Ва-силиса поведала мне об этом? Наверно около двадцати. За бедами, невзгодами и переездами, я совсем ушла оттого, что было мной. Превратилась в какую - то машину для выживания. Я подошла к водителю автобуса и попросила оста-новиться. Мне захотелось подойти ближе к подножию террикона. Шла долго, через поле подсолнечника, потом просто по траве, через канавы и буераки, и каждый шаг нес меня к заветной цели. Остановилась, гора коричневой породы поднималась вверх, лев был не виден, он был высоко.



               

Хотя я знала, что с этого расстояния картина может выглядеть совсем по- дру-гому. Мне это было не важно. Важен был сам знак. Я должна быть тут. Присела на траву, чтобы немного отдышаться, я так торопилась, как будто боялась опоздать. Василиса появилась неожиданно, между терриконов и медленно направилась ко мне. Я не видела еще ее лица, но я знала, что это она. Тихо звякнули монетки на косах, она присела рядом.
- Ну вот, мы и встретились. Тебе здесь будет тяжело, но ты же не в обиде?- голос звучал тихо как в детстве. Завораживающе. Что я могла ответить? Сказать, что в обиде? А на что мне обижаться или быть благодарной, за что? Я просто рада была снова видеть ее и снова слышать ее родной голос.
- Ты скоро будешь жить тут, почти ря-дом. Вот в этом доме. - Она открыла ла-донь, и я увидела трехэтажный па-нельный дом.
- Здесь нездоровая местность, но это все плоды человеческих усилий. Люди не должны добывать уголь. Не нужно поль-зоваться им как топливом. Земля давно предупреждает их об опасности, но у них все построено на личных выгодах. В ближайшие два - три года, погибнет несколько сотен людей, их заберет Земля. Чтобы они, наконец, поняли, что нет им больше смысла опускаться в ее недра. Жизнь человека , должна быть дороже. Сейчас, люди еще смогут залечить раны нанесенные Земле. Но, они будут продолжать варварски от-носиться к природе, Земля сбросит их с себя. Люди болеют неизлечимыми болезнями. Земля собирает дань за их варварство. Изменить ситуацию ты не сможешь, но помочь и поддержать тех, кто в этом нуждается, твой святой долг. Люди тебе помогут, поддержат все твои начинания, а ты поможешь им. Я буду с тобой.
- Я так долго тебя не видела, что не могу и с мыслями собраться. Было столько вопросов, которые я мысленно посылала тебе, но ответы получала не всегда. Почему ты думаешь, что все я знаю сама. Я живу как слепой котенок. Столько сделано ошибок в жизни, и жаль, что эти ошибки невозможно ис-править.
- Но и не совершить их тоже невозможно. Вся жизнь построена на действиях и противодействиях. Ты когда-нибудь встречала человека, который никогда не ошибался ни в чем? Человека, который за всю свою жизнь, ни в чем не раскаивался?
- Наверно, только святые.- Почему-то сказала я.
- Святые, это такие же люди. Только они становятся святыми, после того как нагрешат непомерно много и раскаются душой. Потом за свои прегрешения, мо-лятся и служат Богу. Уходят от мирской жизни, чтобы не было соблазнов и греха. Есть, наверное, и такие люди, что с рож-дения служат Богу. Ты же слышала, то там то сям, нетленные останки святых находят                и с молитвами им поклоняются. Исцеле-ния и отпущения грехов просят. А ведь нетленными они становятся оттого, что в них кровь нежити. Она не дает разложе-ния. Остальное все тленно.
-Что же получается, ламы тибетские тоже от человека и нежити рождены?
- И не только ламы.  Но это норма. Там у людей свое мировоззрение. Они ближе всех к промежуточному звену, между людьми и высшим видом нежити. Там, другие ценности по жизни у людей. Они не похожи на остальное население планеты, другой внутренний мир.   
Мы говорили долго. Многое мне хоте-лось понять и уразуметь. Слова Васили-сы вернули меня на свое место. Начался новый жизненный этап.
 Все изменилось с той самой минуты, как только я увидела льва. Я стала сама собой. Снова стала видеть болезни лю-дей, прошедшее и будущее. Возвратилась в свое нормальное состояние. Так должно быть.
 Долго добиралась обратно до дороги, а потом на  маршрутке до центра, на автобусе до поселка.
Я снимала дом, за домом большой огород. Сажала картошку, помидоры, тыкву. На этой усадьбе, есть небольшая полуразвалившаяся избушка, старый дом. Я решила туда зайти, чтобы посмотреть, куда можно там поставить ненужные вещи. В сенях хотела пройти в левый угол. Сделав шаг, я почувствовала, что проваливаюсь. Нога пошла вниз, и другая нога тоже потеряла под собой опору. Я испугалась, но кто-то резко схватил меня за подмышки и выдернул наверх. Стою на краю под-вала. Доски пола прогнили и не выдержав моего веса, обрушились вниз. Внизу торчат, какие-то колья, вбитые для того, чтобы разделить  подвал на две части. Доски рассыпались в труху, а колья стоят. Мне не видно, железные они или деревянные, эти колья, на вид крепкие и острые. Представила себе, что я на них свалилась. Подмышки болели долго, но синяков не было. Кто ж меня все-таки спас? Одна я была в это время, разве что, со своими мыслями.


                40


Раньше девчонками на карты гадали, соберемся перед танцами и гадаем, какой из кавалеров в клубе будет. А вот правда,  всегда жила в моей колоде. Как я скажу, так и будет. Только для себя никогда не гадала, даже и не знаю почему. Как-то, интереса не было. Я и так знала, без карт. Теперь вот не знаю, и интерес появился, потому, что снова в мою жизнь вошел Алексей. Вошел по новому, не так как раньше. Может быть, я изменилась за эти годы, но если не кривить душой, то по большому счету, я вспоминала о нем только первое время.



               
Когда домой вернулась. Потом жизнь закрутилась так, что не до амурных вос-поминаний было. И учеба, и работа, рождение сына. Столько прекрасных людей встречается по жизни. Каждый человек, это клад. Знаешь немного, создается одно мнение, а когда подружишься и откроешь человека с его лучшей стороны, то получается, что внешность обманчива, так же как и поведение в иных ситуациях. Я уст-роилась на работу в небольшую организацию, патриотического направления. Начальник был таким чопорным буквоедом, что я не знала, как мне приноровиться к этому бывшему военному. Он меня ругал каждый день. То не так написала, то не так посчитала. Проверял каждый отчет. В бухгалтерии, он мало что понимал, но арифметику проверял до копейки. Проходило время, я научилась работать так, чтобы ему не за что было меня отчитывать. Оказалось, добрейший человек. Просто порядок во всем любил.  По жизни мне мало встречалось плохих людей, и я бла-годарна судьбе за это.


       Прошло столько столетий, с тех пор как были использованы для гадания карты, но интерес к гаданию на картах, так и не исчез, наоборот повысился. Карты, только наводят на мысль, само предсказание, зарождается всегда в голове ворожеи. Можно и не смотреть в карты, но так привычнее, для тех, кто пришел погадать. Карты дают информацию ровно столько, на сколько человек рассчитывает оплату. Все остальное даешь от себя. Потому гадание себе самой, не имеют под собой основы, то есть - оплаты. Карты обижаются и могут дать неправильную информацию. Хотя свое они никогда не упустят, расплатиться все равно придется. Только вопрос, чем ?

Захотелось вдруг, раскинуть карты, на наши, будущие отношения с Алексеем. Хотелось узнать, помнит ли он меня, или просто вычеркнул из жизни наши с ним встречи. Может быть, он не понял моих сомнений, обиделся.  Взяла новые карты. Перетасовала и зачитала так, как раньше зачитывались новые карты, предназначенные только для гадания. Зачитываются карты по- разному. Есть такие, зачитки, которые позволяют картам говорить правду, только один раз. Потом их нельзя использовать для гадания. Не зачитанные карты не слушаются ворожеи, они выдают не расчитывающийся расклад, получается абракадабра, не имеющая ни начала, ни конца. Хотя могут пророчить складно и правду. 

Тридцать шесть картей,
Тридцать шесть чертей,
Скажите, не соврите,
Правды- истины не утаите.
Пройдите травой сопрелой,
Лучиной горелой.
По лесу и полю,
Даю я вам волю.
Найдите крестового короля Алексея!
Войдите в его сердце,
Войдите в его печень,
Войдите в его горячую кровь!
Скажите, что с ним было,



               

Скажите, что с ним будет,
Что ему препятствует,
И кто к нему благоволит.
Выпади ему я, червонною дамой.
София.

Расклад получался странным. Правду ли карты говорили или обманывали, только дорога у Алексея была не радостная и встреча нам выпадала скорая.
Поругала я себя за ворожбу. У карт прощения попросила. Но душа на время успокоилась.  Не то, чтобы забывать его начала, а просто перестала перебирать в памяти прошлые события, связанные с Алексеем. До ворожбы каждую ночь вспоминала, каждый миг нашей последней встречи. Бывало, что до утра так и проворочаешься, сна ни в одном глазу. Только зачем все это? Сама все решила, ни в чем не раскаиваюсь и сама же себе покоя и не даю. Больше всего меня мучает загадка его воскрешения и смерти. Но язык так и не повернулся напрямую спросить. Может, побоялась больно сделать, разворошить горькие воспоминания?  Он не сказал мне, как звали его жену, дочку. Почему-то не конкретизировал факты. Даже когда рассказывал о службе в армии, и на Северном флоте, тоже все как-то вскользь. Единственное место, которое он назвал точно, это Мурманск и Полярный. Если бы, можно было туда съездить и узнать в архивах все о нем. Кто даст мне такие сведения? Кто я ему?
Моя мама, во время войны работала в Полярном, на оптическом заводе.
Они делали морские бинокли. У нас дома тоже был морской бинокль, но мы с сестрой Наташей, все время таскали его, то в детский сад, то в школу. В конечном итоге, он у нас исчез. Или потеряли или забыли где-то. Но мама очень часто вспоминала про Мурманск, про поселок Полярный. Поэтому, когда Алексей назвал Мурманск, для меня это было близким и вроде как, совсем знакомым местом. Будто бы я сама была там и знаю этот город. Что-то потянуло туда, сейчас и не знаю что, тоска по маме или по Алексею? Наверно и то, и другое.

               


               
                41


Лето было жаркое. Два месяца не про-лилось ни капли дождя. В огороде погибали растения. Воду отключали так часто, что не успевали хотя бы немножко полить, сохранить то, что посадили и посеяли. Если не успеешь обработать каким-нибудь препаратом, картофель съедался за одну ночь колорадским жуком. Спали с открытыми дверями и окнами. Дышать было нечем. Испарения от угольного шлака и золы, которыми были засыпаны дороги, и все места которые можно было им засыпать за десятилетия, насыщали воздух. Василиса пришла ночью, поманила на улицу. Я быстро оделась, и мы вышли за калитку. Она взяла меня за руку и приказала закрыть глаза. Меня обдуло горячим ветром, по всему телу пробежала непри-ятная дрожь. Когда я открыла глаза, мы стояли с ней на какой-то горе. Внизу были

               



видны фонари, освещавшие ночные ули-цы. Я поняла, что мы на ближайшем тер-риконе. Накалившаяся за день порода, щедро отдавала тепло остывавшему воз-духу. Даже здесь, на высоте, дышать было не легче, скорее наоборот.
-Слушай себя! – Сказала Василиса и я, поддаваясь внутреннему зову, стала смотреть внутрь террикона. В середине  выгоревшая пустота. Газы образующиеся при горении угля, проби-ваются наружу во все стороны,  от пустоты. Тяжелые газы проходят, разрыхляя подошву террикона, его основание, более легкие разрушают склоны. Теряется сцепка между отдельными кусками породы, которая была за счет веса и влажности.
Минимальная влажность окружающей атмосферы и внутреннее горение терри-кона, приводит к состоянию сыпучести и неустойчивости колоссального количества породы. Внизу, у подножия, дома мирно спящих людей. Они внутренним чутьем понимают, что каждая минута в их жизни может оказаться последней. Что этот поселок вокруг, может стать братской могилой. Я прислушалась, внутри террикона за-рождались шумы движения. Он уже был
готов  расползтись в разные стороны, разрушая на своем пути все, как снежная лавина.
- Василиса! Срочно нужен дождь. Счет уже идет на часы, а может быть и минуты. Ты слышишь движение внутри?
- Да. – Она подняла руки вверх, я по-следовала ее примеру. Мы стояли на вер-шине террикона, лицом друг к другу, глядя друг другу в глаза. Потом медленно начали поднимать лицо к небу. На щеку упала первая капля дождя, по-том еще и еще. Мы взялись за руки, и уже через несколько секунд, стояли у калитки. Здесь дождя еще не было. Поселок мирно спал. Даже не лаяли собаки, уморенные за день нестерпимой жарой. Дождь пошел сразу, ровный и тихий без ветра.
- Я приду послезавтра. Жди. Слушай себя.- Василиса ушла в дождь, и я не смотрела ей в след.  Поняла, что опасность не миновала. Дождь немного остудит породу, напитает влагой, она станет тяжелей, и ей будет труднее сдвинуться с места. Мельчайшие частицы сцепятся между собой как цемент. Но, если вершина, отяжелевшая от переизбытка влаги, провалится в пустоту, выдавит и разобьет подошву, то вся эта махина расплывется по окружности и не остановить, или предот-вратить беду невозможно. Все это будет скользить, постепенно набирая скорость и уже исчерпав себя, двигательную силу на ускорение, долго еще будет двигаться по инерции, разрушая все на своем пути.
- Господи! Почему никто не видит всего этого? Почему ни кто ничего не предпринимает? Что могу я? Поехать в администрацию, сказать, заявить, закричать? Кто меня послушает? Даже если и послушают, пока раскачаются, пока определятся, пока посоветуются со всеми специалистами и                начальством - будет поздно.
Дождь льет вторые сутки. Вода сплош-ным потоком падает с неба, наконец, на-паивая досыта землю, растрескавшуюся и превратившуюся в камень или пыль, в зависимости от места. По улицам течет вода не успевающая впитываться, переполняет дорожные колеи и журчит ручьями по склонам, размывая овраги. Да, пора срочно что-то предпринимать! Даже если дождь прекратится сейчас, то вода постепенно соберется внизу террикона и малейший незначительный внутренний обвал стенок, спровоцирует оползень.
Василиса появляется к полночи. Я, ожидая ее, не раздевалась и не ложилась в постель. Выходим и идем на открытое место. Становимся, друг к другу спиной и устремляем взгляды на вершину террикона. Вершины не видно, темные тучи закрывают свет луны и звезд. Смотрим в темноту, представляя вершину. Наконец тучи начинают подсвечиваться над вершиной, и взгляд начинает улавливать очертание террикона. Первая молния бьет в вершину как-то несмело, будто бы с опаской. За ней вторая и третья уже с на-растающей мощью, до нас начинают до-ходить раскаты грома. Ветер часто меняя направление, буйствует вокруг нас. Молнии беспрерывно пронизывают террикон, сваривая пласты между собой и закрепляя их шапкой вокруг и внутри. Наконец силы покидают нас, и мы валимся на траву и лежим под потоками дождя, не чувствуя ночной прохлады. На душе становится легче. Уходит тревога и предчувствие неизбежной трагедии. Иду домой, и наконец, впервые, за несколько суток, спокойно засыпаю.

Через некоторое время мне дали квар-тиру. Стала жить в другом районе города. Теперь, направляясь в центр, я проезжаю мимо террикона, на котором мирно лежит лев. Принося покой в мою душу, он меняет жизнь людей в лучшую сторону, охраняет от бед и несчастий. Может быть, и карает кого-то. Он страж.
Неразрешимой проблемой, у меня ос-тался Алексей. Однажды я спросила у Василисы :
-Почему я не могу забыть этого человека, и почему жизнь складывается так, что мы не можем быть вместе? Прошло столько лет и мы, оставаясь в одиночестве, не сближаемся и не рас-стаемся с ним?
- Я знаю, что у тебя много вопросов, но на все эти вопросы, ты сама знаешь ответы. Он есть, Алексей, в твоей жизни, и все-таки его нет. Почему тебе показали его могилу? Потому, что вы с ним живете в разных мирах. Только когда эти миры соприкасаются друг с другом, через определенное время, вы с ним встречаетесь. Вы оба терпеливо ждете этих встреч и неизменно стремитесь друг к другу. Но проходит время и ваши пути снова расходятся, для того, чтобы сойтись в будущем.
 Когда родится твоя правнучка, ты на-зовешь ее моим именем. Будешь учить ее, показывать и рассказывать ей все, чему учила тебя я.
- А если я не назову ее Василисой? Если ее родители захотят назвать ее Ириной или Светой, то ты останешься со мной? Какую роль во всем этом играет имя?
- Так уж случится, наверное, так должно быть. Имя приходит свыше. Тебя называют не родители, им кажется, что это их воля. На самом деле, человек зарождается, уже имея имя. Это первое, что ему предназначено. Соответственно и судьба. Я не знаю, когда именно родится твоя правнучка, но имя Анфиса, задержит меня еще надолго, рядом с вами. Если же дадут, Василиса, то ты уже готова заменить меня в качестве учи-теля.
-Нет, я еще не готова. В душе, я все еще осталась ребенком. Я не боюсь трудностей, не боюсь самой жизни, как бы она не складывалась. Но я привыкла, что меня постоянно страхует твое присутствие. Я не готова остаться без тебя. Пройдет еще немало лет, прежде чем я повзрослею до твоего уровня. А пока, так хочется быть с тобой рядом всегда, чтобы ты не исчезала на долгие годы.
- Мне тоже не хочется, с тобой расста-ваться, но что поделаешь. Ведь в повсе-дневной жизни, я только буду мешать те-бе. Я живу в своем времени. У меня там свой мир. Есть же такие вопросы, которые не решаются только нашим с тобой общением. Все намного сложнее, чем тебе кажется. В данное время, человеку подкинули новую идею, и наука начала двигаться в этом направлении. Как всегда без оглядки на окружающую среду. Развитие нано технологий несет с собой огромный по-тенциал положительных результатов. Но, как всегда, при определенных условиях и большую опасность. Начинается гонка ученых за результатом, без оглядки на результаты многолетнего опыта. Они не знают, какими окажутся результаты их плодотворных трудов, через двадцать лет. Да даже и не через двадцать, а через два, три года. Люди ждут какого-нибудь катаклизма из вне, из космоса, но все гораздо проще, чем комета или метеорит. Они уже запустили эту комету сами, в самих себя.-

                42

В Мурманск я приехала рано утром. Город казался хмурым и неприветливым. Не радовал взгляда и внешний вид города. Все обшарпано, и даже административные здания были какими-то серыми. Я не нашла следов Алексея. Мне предложили, чтобы я сделала письменный запрос с места своего жительства. Чтобы этот запрос был официальным и имел веские причи-ны. Все данные по личному составу, ко-рабля, на годы службы Алексея, были                сданы в архив. А может быть просто, эти данные засекречены. Или, просто, ни-кому не хотелось заниматься моим вопросом. Я поехала к морю. Душе захотелось простора и спокойствия. Тяжелые, будто бы свинцовые волны перекатывались у моих ног. Не хотелось нагнуться и потрогать воду руками. Ветер был пронизывающим, хотя и не сильным. В шуме прибоя, я услышала голос Алексея, не потому, что он вдруг зазвучал у меня в ушах, а потому, что мне хотелось его услышать. Я напрягала память и звала к себе этот голос. Знала, что там, далеко за этими волнами, живет человек, который думает обо мне, помнит меня, каждую минуту и каждый час, ждет встречи со мной. Я чувствовала через расстояние, то, что он не забыл ме-ня.
- Ну, узнаю я что-нибудь о нем, что служил, что был, и что мне это даст? Ин-тересно, все-таки, сначала еду к черту на кулички, а потом задаюсь вопросом:- За-чем? Значит так надо!
Через час я уже сидела в гостинице и пила горячий чай. Вечером посмотрела телевизор и уже в постели вспомнила, как с Юрой Цоковым и его двумя друзьями ездили на природу. Друзья были Чкаловскими, жили в общежитии комбината. Мы долго ждали, пока они соберутся, забьют продуктами багажник машины. Я начала нервничать, но потом решила, что торопиться-то некуда, и стала слушать музыку. Юра был каким-то загадочным, или просто грустным. По дороге, он внезапно остановил машину и сказал, что нам надо поговорить. Я вышла из машины, и мы начали подниматься наверх по какому-то поло-гому склону.
- А что, здесь не говориться? Надо обязательно залезть повыше?
- Ага. Мне нужен простор, чтобы речь лучше звучала!
Мы стояли на возвышенности, теплый, даже горячий ветер, обдувал наши разгоряченные подъемом тела. Внизу, было озеро. Ветер не колыхал воды, оно, будто бы, было не из нашего мира. Зеркало воды не отражало,  а поглощало.
- Ты куда меня приволок? Это что за мерзость такая? Ни фига себе, отдых на природе! Ты что, вот это вот, природой называешь, да? Вы там, на своем Байко-нуре, наверно все, такие вот из-вращенцы?
- Сейчас поедем дальше. Ты просто посмотри, ладно.
Юра был серьезен. Я начала вгляды-ваться в озеро. То там, то тут, виднелись трупики птиц. Они не тонули в воде, а просто плавали сверху. Вдали, за озером, виднелись сады, пестрели дачные домики.                Дальше, за дачами, высотки Ленинобада, а за ним - горы.

- Сюда сливает отходы химкомбинат.  Это мертвое озеро. Вот видишь, у евреев мертвое море, у нас мертвое озеро! Только в их море лечиться можно, а тут, просто на берегу стоять опасно. Пошли.-
Взявшись за руки, мы начали спускаться вниз, к машине.
- Я состою в одной комиссии, пришло письмо по поводу этого водоема. Должен был проверить. Ну, а тебя захватил с со-бой, для общего развития. Раньше, тут такая красота была, не опишешь! Потому дачки и построили для высшего начальства. Потом начальство сместили, дачки приватизировали. Но, кто-то дал распоряжение о сливе отходов.-
У меня разболелась голова, и совер-шенно испортилось настроение, наверно, от испарений из озера. Но потом, мы за-мечательно отдыхали, ловили в канале  рыбу маринку, варили уху. Слушали Высоцкого, Цоя, пели сами, под гитару, загорали и рассказывали много анекдотов, но не отпускала какая-то тяжесть внутри. Я сидела с удочкой, внимательно следя за поплавком. В канале вода течет быстро и надо все время перекидывать удочку, а то течение зацепит крючок за какую-нибудь корягу. Юра подсел с боку, взял у меня из рук удочку, положил рядом. Говорить приходилось громко, потому, что журчание воды заглушало голос.
- Знаешь София, там, на озере, я будто бы в душу себе посмотрел. Кругом бурлит жизнь, цветут цветы, рождаются дети. А у меня внутри, как в этом озере мертво и серо все. Только один я, сам, знаю, что там происходит, да и то по-верхностно. Как ты думаешь, можно это озеро очистить?
- Думаю, что для этого понадобится лет сто. А может и больше.
- Вот и я так думаю. Воскресить, теперь уже невозможно. Только засыпать, захоронить, и ограждение поставить.-
Он подал мне в руки удочку, поднялся и пошел загорать. Я посмотрела ему вслед. Он для меня, просто хороший знакомый или друг, который не бросит в беде. Кто же тогда для него я? Сволочь, наверно. Он явно просит поддержки, а я не хочу копаться грязными руками в его чистой душе, даже по его просьбе. Потому, что мне это не надо. Конечно, сволочь! Ведь я тогда понимала, о чем он говорит. Он рассчитывал на мою помощь, на душевное тепло. Я же ограничилась сухими фразами по делу. О его внутреннем состоянии, будто и не догадывалась. Сейчас, я бы наверно поступила иначе. Может быть и так же, но не так сурово. Попыталась бы разо-браться, в чем истинная причина его пе-реживаний, помочь. Нет, не хотела я да-вать ему пустую надежду. Это было бы несправедливо.

               


 Бродила по Мурманску два дня, и ни с чем отправилась в обратный путь. Ска-зать, что ни с чем, это наверно неправильно. Я увозила с собой то, что своими глазами видела город, который любила моя мама. Мне было хорошо, как будто бы я выполнила долг.
Не беда, что я не нашла следов Алексея. Поиск его прошлого, не был истинной целью поездки. Это был поиск будущего. И я его нашла.
               

               




               

               
ЭПИЛОГ



Небольшой легкий самолет держит  курс прямо на север. Смело борясь с по-рывами ветра и неожиданной турбулент-ностью. За окном простирается сплошным зеленым ковром российское лето. Алексей не мог сосредоточиться на полете, не думалось о новой работе и о новых людях, с которыми ему придется провести ближайшие полгода. Он все еще находился с Софией. Говорил ей слова, которые не успел или не смог ей сказать тогда. Сейчас все было легко и просто, не было никаких препятствий для их счастья.
- Зачем и куда я сейчас направляюсь? Кому от этого станет легче? Да я просто трус - воспользовавшийся удобным случаем! Я ломаю свою и ее жизнь своими руками.-
Алексей встал и направился к кабине пи-лота. Тюки и ящики преграждали путь, самолет все время болтало туда-сюда. Наконец пробравшись к пилоту, спросил:
- Остановка еще будет или прямо на место летим?
- Сейчас будет в Архангельске. Скинем там груз и возьмем двух человек.
- Передай в Москву, что я возвраща-юсь. Пусть предупредят дублера.-           Пилот вопросительно посмотрел на Алексея, но ничего не сказав, включил рацию.
               
               



В Архангильске пилот подошел к Алексею и сказал:
-Дублера не будет. Надо лететь.

                София встала и тихонько прошла на кух-ню. Все еще спали. Вчера засиделись до-поздна. Приехала племянница Алена, дочь Марины и Радика. София прошла в ванную, привела себя в порядок и осмотрев запасы холодильника, начала собираться в магазин. Настроение было почему-то приподнятое. Или солнышко светило приветливо, или тишина и порядок в доме действовали положительно. А может быть, прошедший ночью дождик, смыл все пе-чали и заботы.  Повязала платок, как обычно, концами назад, накинула куртку. Калоши стояли рядочком у входной двери. Тихонько закрыла калитку. Скользнула взглядом по окну, там, глядя на нее, сидел большой рыжий кот. Софии стало не по себе. Рыжего кота у них не было. Но не стала возвращаться, повернулась и пошла.

                Однажды, еще в Таджикистане, по пути с работы, зашла к дочери в гости. Дочки дома не оказалось, и она тихонько вошла в детскую. Внучке тогда еще не было года, она сидела в кроватке, а напротив нее сидел большой рыжий кот. София замерла у двери. Кот лапой трогал погремушки, и они гремели, внучка слушала, потом стукала ручками по погремушкам, кот внимательно следил за ее действиями. Вдруг,  кот увидел Со-фию, и спрыгнув с кроватки, бросился под диван. В это время зашла дочь. Они поболтали немного. Оказалось, что она выскочила на минутку к соседке за молоком. София поругала дочь за то, что с дитем кот водится. Но оказалось, что кота у них нет. Прошли вдвоем в дет-скую и облазали все углы. Кота нигде не было. Вскоре, дочь уехали с мужем в Россию.

 Пока шла, сердце как-то замирало, будто перед прыжком в воду.
-Аритмия, что ли?- Подумала София, и тут же заняла себя мыслями о том, что необходимо купить. В магазине неболь-шая очередь, но она быстро растворилась, и  София, сделав покупки, направилась к дому.
- Мадам! Вам помочь?-
Ее называли и тетенькой, и девушкой, и женщиной, и даже бабушкой, но «ма-дам» - когда ты идешь в платке, и в кало-шах, с двумя тяжелыми пакетами продуктов, переваливаясь как утка с ноги на ногу, чтобы не поскользнуться, на скользкой, после ночного дождичка, дороге. Это было круто! София засмеялась, и, поворачиваясь на голос, вдруг поняла, кому он принадлежит. Пальцы внезапно разжались, выпустили пакеты из рук, и они шмякнулись о землю.
               
               



- Я сейчас помогу!- Мужчина скло-нился и начал складывать в пакет, то, что из него вывалилось. Не поворачивая лица к Софье.
- Уже помог!- Софья стояла и смеялась от всей души. И над «мадам» и над всей ситуацией, которая сложилась в данный момент. Но больше, наверно от радости, что она снова видит, этого, бесконечно дорогого ей человека.
 



                2010 г.