Прототипы Шубина книга Пушкин глазами следователя

По девятой главе о прототипах.  Вопрос для Пушкинистов сложный и зачастую не решаемый.  И все же до настоящего времени кандидатом № 1 на праобраз Татьяны является Наталья Фонвизина.  В черновиках Пушкина была найдена даже строчка «Итак она звалась Наташа», но затем Пушкин сменил имя главной героини, нарисовав при этом портрет  Воронцовой, который затем ещё неодкратно рисовал при написании «Онегина», что является веской причиной  считать Воронцову прототипом Татьяны, тем более у ней совпадают  некоторые биографические подробности с поздней Татьяной.  Но  сказанное самой о себе Татьяной  «Но я другому отдана и буду век ему верна» никак не соответствуют жизненному образу Воронцовой и её отношениям к семье и к мужу.  В образе Татьяны, возможно, Пушкин писал свой идеал женщины, но он очень далек от образа графини Воронцовой, в принципе избалованной светской даме, ведущей от мужа,  тайно, а иногда явно, развратный образ жизни. А уж если она при живом муже, практически одновременно имея двух любовников, умудрилась ещё зачать от кого-то из них ребенка, которого и Вы, и многие другие исследователи, приписывают Пушкину, то графиня Воронцова – просто обыкновенная светская шлюха, не берегущая супружескую честь и неверная жена без совести. Хотя то,  что это ребенок от Пушкина, очень смущает срок в 8 месяцев:  недошенные  дети обычно рождаются семимесячными, так что здесь, наверняка, Пушкин ни при чем. Но оставим это рождение на совести графини Воронцовой и Пушкина, который в принципе  по жизни, никак не общался, со своей якобы дочерью, что выглядит странно, по отношению к ребенку,  рожденному  когда-то любимой женщиной. Моё личное мнение, что у Пушкина  не было общего ребенка с Воронцовой, а в образе Татьяны присутствуют лишь некоторые черты и биографические особенности её жизни. Образ Татьяны Пушкиным идеализирован и собирателен, под который подведены образы многих женщин, общавшихся с Пушкиным.
   
Глава десятая.  Пришлось прочесть, затем перечитать. Первоначальное впечатление, что опять при помощи однородных слов и фраз из «Конька-Горбунка» и других различных произведений Пушкина будет  доказываться его авторство «Конька»  подтвердилось.  То что под образом Кобылицы, якобы скрывается образ графини Воронцовой, я догадался давно, но доказательств этого меня никак не убедили, как и попытки через Кобылицу установить праобраз Татьяны Лариной. Не достаточно это веское основание - воришко-вор-тать-Татьяна-Воронцова,  а как ещё должен был Иван назвать Кобылицу,  ворующую урожай, как не вором. Отсюда в сказке- воришко, ну а далее богатая фантазия игры слов, на которые богат великий русский язык.  О том, что Пушкин в отношениях с Воронцовой обыгрывал слово вор, как начальные буквыв её фамилии, документально  ничего не известно. Сохранилось лишь одно письмо Пушкина Воронцовой, написанное на французском языке, на котором он обращается к ней словом «Графиня».
  Коники – Ларина, это вообще суперверсия, подтверждающая неуёмную  фантазию, уже с  привлечением словаря Даля, в отличии от ширинки( полотенце), сейчас вряд ли кто проведет аналогию о значении этого слова.  Кстати, в отличии от слова ширина (кусок сукна) в современном словаре Ожегова,  о конике ничего не говорится.
Тем более слово коники попало в поэму спустя многие годы после смерти Пушкина, а эти правки, как известно делал Ершов, так как черновых вариантов пушкинского «Конька» нигде не сохранилось и не найдено, ни с правками, ни до правок, то что их делал Плетнев по записям Пушкина выглядит фантазией и доказательств этому никаких нет. Да и большинство пушкинистов, в том числе Лацис с Козаровецским, отвергли эти поправки, признав их ухудшающими сказку. Вы уж, господа, пушкинисты, разберитесь сами в своем стане. Диалектологи Касаткины  также отвергли эти поправки, как пушкинские. Да и  председатель пушкинской  комиссии В.С.Непомнящий, также категорически против авторства Пушкина у «Конька-Горбунка».
 И ещё раз в этой главе была предпринята попытка доказать наличие общего ребенка у Воронцовой и Пушкина, естественно опять же через совпадение различных слов, словосочетаний, оборотов в разных произведениях Пушкина. Читается с интересом, даже завлекательно, но не более того. Тем более в самой поэме «Евгений Онегин», Татьяна перед Евгением осталось девственно чиста.   Мнения пушкинистов о наличии общего ребенка у Воронцовой с Пушкиным разделяются примерно поровну, многие доказывают, что не было не только общего ребенка, но и даже намеков на интимную близость.

   Глава одиннадцатая.  Саранча.  Разочаровала. Всё о том же. Прямое продолжение предыдущей главы, с упоминанием о том, что Ершов в Сибири о саранче ничего знать не мог, и как следствие, не мог упоминать о ней в своей сказке. Но о прожорливости саранчи Ершов, наверняка,  слышал и о её пришествии на юг в 1824 году, наверно знал, ведь сказка писалась спустя 10 лет после того знаменитого нашествия саранчи.  Не аргумент для авторства Пушкина. Далее в главе все та же игра со словами и их речевыми оборотами в разных комбинациях, сравнение с разными произведениями, в том числе и с прозаическими, опять вспоминаю фразу Попандуполо «Сколько хочешь нарисую». Возможно, какие-то из приведенных примеров и не верны, как «смешались в кучу, кони, люди», но в отличии от этого знаменитого стиха Лермонтова, я плохо знаком настолько детально с творчеством Пушкина, а копаться в деталях и верности приведенных фраз первоисточникам не буду:  это работа для исследователей. Мне как простому читателю нужны факты, они, как известно, вещь упрямая, а вот самих фактов, кроме ссылок на мистические символы Пушкина и совпадение фраз, нет. А на нет и суда нет. По-прежнему констатирую свой вердикт присяжного – автор «Конька-Горбунка» Петр Ершов!