Модня

МОДНЯ. ПРОГУЛКА ПО ЗАРОСШИМ И ОСЫПАННЫМ СЕНТЯБРЬСКИМ ЛИСТОМ ТРОПИНКАМ

Это место у самой дороги хорошо видно еще издалека, как только вы, миновав Грузино, двигаетесь на машине по шоссе в сторону Оскуя. Придорожная роща с бросающейся в глаза живописной краснокирпичной аркой (тогда еще краснокирпичной, полуразрушенной, а позже отремонтированной, вновь оштукатуренной, белоснежной). Это Модня. Старое деревенское кладбище, расположенное между Грузиным и Новой Деревней. Сейчас, говоря «Модня», подразумевают исключительно кладбище («похоронен на Модне», «свезли на Модню»), а когда-то здесь по обеим сторонам дороги стояла большая деревня Модня, от которой и осталось лишь это кладбище да устойчивое название. В воспоминаниях будогощанина Е.И.Полисадова, уроженца с.Клинково Киришского р-на, до войны, в 1939-1940 гг. вместе с родителями проживавшего в Модне, об этой деревне сказано следующее: «Летом 1939 г. отец устроился работать в колхоз деревни Модня, недалеко от рабочего поселка Грузино... В деревне Модня поселились в 2-х этажном доме, заняли 1-й этаж. Дом был расположен в центре деревни, окна выходили на небольшую площадь, вправо от дома на другой стороне было кладбище. Вокруг кладбища была ограда, вход на кладбище был с площади через арку с воротами...». Какая была ограда не сказано, а вот воротная арка явно с аракчеевских времён, как и тот кирпичный мостик у Берёзовца через речушку Ваволь, также сохранившийся до наших дней. Дальше Полисадов пишет: «Деревни от поселка Грузино на восток вниз по течению Волхова расположены были одна за другой. Первая деревня называлась Хотитово, вторая Модня, а дальше не помню. Деревни были в виде одной улицы, примыкали одна к другой... После войны я там ни разу не был. Впервые я туда поехал где-то в 1983 году, т.е. через 42 года после начала войны... Местность не узнать, чистое поле и дорога. И вдруг я увидел кирпичную арку — вход на кладбище. Боже мой, место, где мы жили в 1939-40 годах. Это всё что осталось от многих деревень.. Где же люди, дома, сады, огороды, сараи..? Ничего.. Одна арка — и то вся избитая, изрытая пулями и осколками. Только одна арка выдержала шквал войны. Всё остальное сгорело и было стёрто с лица земли...». Деревня Модня исчезла, это да, но не всё оказалось стёртым, помимо воротной арки. На самом старом моденском кладбище оказалось много интересного, сохранившегося с давних времён. Прогулка по заросшим и осыпанным сентябрьским листом тропинкам Модни, лежащей под сенью старинной арки, позволила увидеть то интересное, что сохранилось. Здесь я вспоминаю суеверливые и категорические слова одного человека о кладбищах: да стОит ли вообще ходить туда просто так, без печальных на то причин? СтОит. Конечно, стОит. Ещё бы не стОит. Хотя бы потому, что старые кладбища — это тоже составная часть исторического краеведения, его безусловный и немаловажный источник, поскольку порой только кладбища могут дать хоть какую-то информацию о когда-то живших в данной местности людях, если не удается найти других источников информации, письменных или устных. Старое кладбище — это зачастую открытая книга по истории края. «Въ [далее одно слово выщерблено пулей или осколком]..хъ земли покойся милый прахъ, Небесная душа ликуй на небесахъ. От любящихъ супруга и крестниковъ» - такая эпитафия выбита на одном из стоящих массивных гранитных надгробий. На другом, на расколотой пополам лежащей плите читаем: «Прими Господи, во царствiе Твое. Здесь покоится прахъ раба Божiя Ивана Ефимовича Михайлова, сконч. 11 ноября 1908 года, 72 летъ». А вот интересное массивное гранитное надгробие с рельефным крестом, рядом — изломанная чугунная ограда художественной ковки. Продолжаем шаги по заросшим тропинкам.. Тут и там встречаются самых замысловатых форм старые металлические кресты. В каких годах они изготовлены и установлены? Непонятно, но кресты весьма интересные. И вот опять простые «гранитные» слова: «Здесь покоятся Алексей Романовичъ Меланiя Романовна РОМАНОВЫ» (особо красиво выбито «Романовы»). В одном из укромных уголков Модни накренился вбок большой чугунный крест, о котором я уже писал отдельную заметку - «Расстрелянный крест Адама Шольджевича». Только тогда я написал о Шольджевиче как о вроде бы работнике одной из Грузинских спичечных фабрик, но я ошибался: в метрических книгах Грузинской церкви Адам Шольджевич упоминается как жандармский офицер. Может быть поэтому крест и был изрешечён пулями? Да Бог его знает.. Массивного надгробия удостоился и некий «Иванъ Михайловичъ Ковровцевъ, сконч. 5 Декабря 1893 г.». Местный спичечный заводчик? Управляющий? Фамилия больно интересная: Ковровцев — от прозвища Ковровец, выходец из города Коврова (а не только марка дорожных мотоциклов 1950-1960-х гг.!), очень даже купеческая фамилия. Идём дальше. Смотрю, а здесь и латыши здешние, уроженцы Дерево-Латышской колонии, покоятся — Петерлевичи, Беранты, Земсараи.. Юревич Станислав Казимирович (1877-1932) — это, скорее всего, поляк, как и Шольджевичи с Гайлевичами. Поляков и немцев тоже много работало на местных предприятиях, польские, немецкие, а также эстонские и даже финские фамилии нередко мелькают в списках репрессированных в 1936-1938 гг. жителей Грузина, Селищ, Краснофарфорного, Коминтерна. Явно немецкими смотрятся фамилии погребённых Хольцманн, Бриммер, Лянге, Гевейлер, Штрейс. Точно знаю, что Гевейлеры и Штрейсы были выходцами из большой немецкой Александровской колонии на речке Осьме. Удивительно, но на Модне я нашёл место погребения супругов Густава Севастьяновича Штрейса и Елизаветы Фёдоровны Шеф — увидев эти имена и фамилии, я сразу же понял, что это дедушка с бабушкой моего киришского знакомого Миши Сурикова, он про них как-то мне рассказывал: во время войны дед Густав вместе с семьей покинул Александровскую колонию и на парусной лодке спустился по Волхову до Пчёвжи, а затем уже по Пчёвже поднялся до Будогощи (!), откуда происходила эвакуация гражданского населения (Штрейсы тогда уехали на Урал; кстати, прадед Севастьян Яковлевич Штрейс работал кладовщиком завода «Красный Фарфорист», проживал в Грузине, арестован и расстрелян в 1937-м). Бабушка Елизавета Шеф последние годы жила в Берлине, получается, что после смерти её прах перевезли на родину и захоронили рядом с супругом на Модне. По словам Миши, у бабушки были довоенные фотографии Грузинской усадьбы, уничтоженной во время войны (по всей видимости, немцы-колонисты нередко посещали довоенную музей-усадьбу на Волхове, и, самое главное, фотографировали на память). Интересно всё-таки, что же это были за фотографии?..
Вчитываюсь в надпись на красногранитном надгробии, увенчанном массивным чугунным крестом: «Погребены тела Александры Никифоровны ЛЕВИНОЙ, род. 22 Апреля 1877, сконч. 23 Января 1907, и чадъ ея Владимира, Александры и Нины». Кто они были? Жители Грузина? Модни? Любуни? Или Графской Слободы?.. О! Вот монолит из серого гранита (тоже со следами пуль?) с навечно выбитым: «Спичечный фабрикантъ Степанъ Федоровичъ ПОНОМАРЕВЪ, 25 марта 1837 г., 7 февр. 1910 г. и супруга его Александра Андреевна ПОНОМАРЕВА 3 апр. 1839, 28 апр.1910». Пономарёвы вроде как были владельцами Больше-Любунской «спички», если не ошибаюсь. Надо же, Степан Федорович родился почти через два месяца после смерти А.С.Пушкина, я часто сопоставляю с этой «водораздельной» датой... Где-то на Модне затерялась и могилка Шурочки Замахиной, давней грузинской знакомой известного историка и музейщика Владислава Михайловича Глинки, которая в его юношескую пору, когда он, служа конным разведчиком в стрелковом полку, расквартированном в 1919 году в грузинских казармах, ярче всего познакомила его с историей усадьбы и её хозяина, графа Аракчеева. В своей мемуарной повести «Грузино» В.М.Глинка вспоминал Шурочку так: «Короткое и крепкое пожатие небольшой руки, тоненькая фигурка, лицо всегда ровно-розовое, будто только что протёртое полотенцем, ясные карие глаза и неизменные — чёрный муаровый бант, будто большая бабочка на затылке под причёской, белая блузка и чёрная юбка... Отец Шурочки долго служил по торговой части на фабрике Лапшина. В Грузине почти все служили либо у спичечника Лапшина, либо у фарфорщика Кузнецова... Шурочка с детства слышала рассказы о грузинской старине, и, подрастая, перечитала всё, что смогла достать дома и в Новгороде об Аракчееве, его усадьбе и об Александровском времени. И вот теперь вечерами стала моим лектором и гидом...». Шурочка погибла трагически и случайно: летом 1922 года её жизнь оборвала пуля агента угрозыска на грузинской дороге, когда она вместе с молодым мужем, инженером на спичечной фабрике Ольшевским, и с новорождённой дочкой на руках возвращалась из Чудова домой, а в это время вооружённые сотрудники местного угро поджидали в засаде появления лихих налётчиков, грабивших проезжих на уединённой грузинской дороге.. Много позже, в 1930-е гг., когда Глинка работал в Грузинском музее, он искал и нашёл Шурочкину могилку: «Когда выставка была открыта, я перед самым отъездом в Ленинград сходил-таки на кладбище. Пошёл один и, побродив немного, разыскал могилу Шурочки. Постоял около, прочёл на кресте «трагически погибла». Рядом были могилы отца и матери. Я вспомнил, как она мечтала вырваться из Грузина, увезти брата и родителей, не ложиться в эту землю. Вот судьба...»

14.09.2015