Волшебница Грустных Детей

Был прекрасный день для проучивания мелких зазнаек. Марк это почувствовал сразу, как только проснулся. Солнце припекало, но по наличию облаков в небе можно было сказать, что в целом день не обещает быть слишком жарким. За окном шумел мотор чьей-то машины. Марк поднялся с кровати и с изумлением обнаружил, что на этот раз настроению можно было поставить отметку «четыре с плюсом», а не «три» или «два», как обычно.
Он ненавидел, когда его будила бабушка, поэтому старался сам заводить будильник на телефоне за несколько минут до того, как бабушка ворвётся в комнату.
 — Подъём, подъём! — раздался громки, почти не старческий голос за дверью, которая тут же с оглушающим скрипом отворилась. Марк в очередной раз вспомнил, что, наверное, такими же криками бабушка во времена своей молодости будила армейских новобранцев.
 — Да встал я, ба! — стараясь перекричать её, ощетинился Марк. — Сама не видишь?!.
 — Шагом марш умываться! Завтрак на столе, — так же стремительно бабушка испарилась из комнаты. Марк не переставал удивляться её нескончаемому запасу энергии. Старушке было за семьдесят, а выглядела она максимум на пятьдесят. Спортсменка в прошлом, каждое утро начинала с зарядки, около двух раз в неделю устраивала длительные пробежки на городском стадионе и по три раза в месяц посещала бассейн. Однако, был у бабушки ещё один крупный недостаток — за свою жизнь она так и не научилась готовить.
Марк с презрительной гримасой «изучил» ложкой остывшую манную кашу с комочками. Бутерброд с маслом он с трудом осилил, но съесть огромную тарелку манной каши с комочками — слишком сильный подвиг для восьми часов утра. Из соседней комнаты раздался голос диктора утренних новостей. Пока бабушка смотрит телевизор, она всё равно ничего не заметит. Недолго думая Марк вылил содержимое тарелки в унитаз.
 — Я в школу, ба! — крикнул он напоследок, стоя в дверном проёме.
 — Не забудь захватить мусор! — пронеслось ему в ответ.
Конечно, ни в какую школу Марк идти не собирался. Да и какому нормальному мальчишке захочется  идти в это унылое место в такой превосходный весенний день, когда, к тому же, летние каникулы на носу? Марк заранее обдумал свой план: покататься на велике часов до двенадцати, потом зайти в продуктовый и купить что-нибудь перекусить, дождаться конца четвёртого урока и незаметно, чтобы не попасться на глаза Марие Григорьевне, подобраться к школе и там подкараулить Филиппа. Мария Григорьевна была классной руководительницей пятого «Б» класса, где учился Марк. Она уже ни один раз замечала Марка, прогуливавшего занятия, но, вместо того, чтобы позвонить бабушке или родителям, или хотя бы обругать ученика, она, кажется, каждый раз только жалела его. Поэтому Марк мог не опасаться неприятностей на свою голову, но попадаться Марии Григорьевне он всё равно не хотел. Он терпеть её не мог, и именно за этот снисходительный жалеющий взгляд и сокрушённое покачивание головой. Так Мария Григорьевна вела себя почти каждый раз, когда Марк совершал какие-нибудь пакости. Будто у него в семье кто-то умер. Делать ей больше нечего, как жалеть тех, кто в её жалости не нуждается! Как будто он слабоумный ребёнок и это — его оправдания за все шалости. Уж лучше бы она звонила родителям и устраивала скандалы...
Слишком добрым и мягким быть ни к чему, думал Марк. Таким людям никогда ничего не добиться. Вот, например, Мария Григорьевна. Всю жизнь мечтала стать главным директором. И до сих пор сидит на должности классного руководителя! Ей даже не разрешают параллельно вести уроки, потому что думают, что она не справиться с такой нагрузкой. Нужно уметь постоять за себя, в конце концов.
Совершая пятый объезд (город, в котором жил Марк, был до того маленький, что объехать его целиком на велосипеде мальчик мог за двадцать минут), Марк стал представлять, как он наконец добьётся возмездия. Этот маленький червяк Филипп уже целый месяц не даёт Марку покоя. Мало того, что он постоянно обзывается и разбрасывается оскорблениями (как будто уверен, что ему ничего за это не будет), он ещё и возомнил себя великим «учительским шпионом». Уже раза четыре он донёс на Марка за списывание на контрольной. Как ни странно, учителя не видели в этом ничего мерзкого, ведь им это было только на руку. Да уж, такие скользкие типы не научат детей ничему хорошему, думал Марк.
Никто из знакомых мальчишек не осмеливался надавать стукачу тумаков. Ведь Великий и Ужасный Стукач первым делом, конечно, расскажет обо всём родителям. Родители его были влиятельными людьми в городе. Папа был, кажется, кем-то близким к должности мэра. Он одним своим словом мог сместить директора с поста. А самого зачинщика драки, конечно, исключат из школы.
Но Марк всё тщательно продумал. У него был тайный ключ. Шантаж — довольно неприятная вещь, конечно. Но возмездие того стоит, думал Марк. Недавно он по чистой случайности узнал, что этот неприятный тип, Филипп, или, как его называли в «народе» Плоский Червь, был давно влюблён в одну девчонку из класса — Динку. Она была вся из себя правильная, аккуратная, училась всегда на одни только пятёрки. Жутко раздражала Марка этой своей «идеальностью». Но, в отличие от Филиппа, она не одобряла страсть к ябедничеству. Она не любила Филиппа, но когда кто-нибудь начинал его публично принижать, она вставала на его сторону. В прочем, в этом была вся Динка. Она всегда вставала на сторону «униженных». Тоже не лучшее из качеств, думал Марк. Постоянно всегда всех жалеть, прямо как Мария Григорьевна. Нужно уметь признавать недостатки других и высказывать своё неодобрение.
В общем, всем известно, чего больше всего боятся влюблённые. Что об их чувствах узнает предмет воздыхания. Марк смог бы устроить всё так, что Динка узнает о чувствах Филиппа в его присутствит. Он, конечно, всё будет отрицать, но точно себя выдаст — неуверенностью, смущением. Покраснеет, в конце концов.
Марк не собирался бить Филиппа. Думал только напугать его хорошенько, показать, с кем он связался. И поговорить с ним на частоту. В идеальном случае у Марка получится вынудить Плоского Червя изменить своё поведение. И тогда он сделает благое дело для всего класса, не только для себя. И в мире будет одним ябедой меньше.
Подъехав к школе и доедая чипсы, Марк отправил сообщения двоим своим товарищам — Кириллу и Артёму. Так как сам Марк с виду не внушал людям страха и уважения (прямо говоря, он выглядел хилым и болезненным), в отличие от него Кирилл и Артём были «грозой класса». Крупные, суровые, одним видом они приводили ботанов в ужас. Марк посвятил их в свой план, и они клялись, что примут в нём участие.
Но время шло, а Артёма и Кирилла было не видать. «Видимо, всё-таки струсили, — сокрушённо подумал Марк. Ни на кого нельзя положиться. Кругом одни слизняки и предатели».
Выждав ещё пять минут (до начала перемены) Марк отправил анонимное сообщение Филлипу со словами «Сейчас. За школой. Приходи один. Если не придёшь, о твоей тайне узнают все учителя и ученики школы». Марк чувствовал уверенность и почти неминуемость успеха. Несмотря на то, что его псевдодрузья Артём и Кирилл бросили его в самый ответственный момент.
А вот и он. Из-за стены появилось круглое лицо Плоского Червя. Трудно представить, какими крохотными его глазки были на самом деле, если даже за стеклом очков они выглядели на редкость маленькими. Филипп шёл медленно и неуверенно, как будто пытаясь что-то скрыть. Неужели всё-таки привёл с собой кого-то?
«Раз так, сам за это расплатится,» — Марк сжал кулаки.
Меньше всего он ожидал увидеть за спиной Филиппа... Динку! Девочка шла осторожно, на цыпочках, будто бы он её не увидит, если она не будет издавать резких звуков. Лицо Динки было на редкость серьёзным и суровым, а щёки раскраснелись. Уверенным жестом убрав волосы за уши, Динка направилась к Марку.
Мальчик, опешив, подался назад и чуть не выронил из рук телефон. Неужели Динка сама обо всём знает? Ну уж нет, Плоский Червь никак не мог добровольно ей признаться...
 — Мне Филипп всё рассказал, — тоненьким, но твёрдым голоском начала девочка.
 — И что это он тебе наплёл?! — Марку показалось, что у него от гнева потемнело в глазах.
 — Ты угрожаешь ему постоянно! Даже во внешкольное время ты всё время названиваешь ему и говоришь, что твой старший брат придёт и побьёт его, — голос Динки слегка дрогнул, когда она заметила, как сжатые в кулаки руки Марка дрожали, будто он вот-вот её ударит. Девочка на всякий случай сделала один шаг назад.
 — У меня даже нет старшего брата! — сквозь зубы процедил Марк. Филипп всё это время стоял в стороне, за спиной одноклассницы, и нервно переступал с ноги на ногу.
 — И позвал ты его сегодня для того, чтобы избить его! Неужели тебя не учили не обижать слабых? — с каждым словом уверенность в голосе Динки убывала.
 — Да ты сама на него посмотри! Ты что, правда ему веришь?! — Марк не узнал свой голос: до того нервным и визгливым он стал, — А ты... — теперь мальчик повернулся к Филиппу. — Ты не выполнил своё обещание! И теперь она всё узнает.
Лицо Филиппа налилось краской. Но в следующий момент он как будто усилием воли взял себя в руки, и на лице его вдруг появилась нахальная самоуверенная улыбка. От одной этой улыбки у Марка зачесались руки.
 — Можешь делать, что хочешь. Одно помни: я... всё... расскажу... папе! Ведь у меня есть то, чего у тебя...
Он не успел договорить последнюю фразу. Марк резким движением руки отпихнул Динку, которая загородила ему путь. Девочка тонко пискнула и замолчала. Глаза Филиппа округлились, его лицо побелело. Казалось, как будто он не видел Марка, надвигающегося на него, а смотрел куда-то в сторону, как заколдованный. Марк с размаху ударил мальчика по носу. Филипп не удержался на ногах и повалился на землю с душераздирающим криком.
 — Ты сумасшедший! — держась за нос, с трудом выговорил Филипп. Притом его рука опять показывала куда-то в сторону. — Посмотри, что ты натворил!
Динка лежала на земле, её глаза были закрыты. Кажется, падая, она ударилась головой о стену школы. Марк почувствовал, как у него кружится голова, ноги подкосились. Филиппа уже не было на месте. Он, как ужаленный, нёсся по дороге и кричал что есть силы:
 — Помоги-и-ите! На по-о-омощь! Марк с ума сошёл! Ско-о-орую!.. Помоги-и-ите!

 — Ты хоть понимаешь, что натворил, мальчик? — Мария Григорьевна сидела за одной из парт в пустом классе, обхватив руками растрёпанную голову. На её лице больше не было той снисходительной жалости, которая так прежде раздражала Марка.
 — Ч-что... что с Динкой? — Марк судорожно сглотнул, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — С ней... она ведь не...
 — Врач сказал, что всё обошлось. У неё совсем небольшое сотрясение, она уже пришла в сознание. Но ты ведь понимаешь, что мог убить её? — мальчику показалось, что глаза женщины покраснели.
 — Я не хотел этого... я не её... я просто... — теперь Марк уже не смог сдержать слёз.
 — Конечно, ты не хотел, чтобы этого произошло. Конечно, я знаю, ты ничего не имеешь против Динки. Но зачем ты позвал Филиппа? Динка сказала, ты хотел избить его, — голос Марии Григорьевны стал вдруг таким беспомощным, что Марку стало её жалко.
 — Я не хотел с ним драться. Так... так вышло, — Марк прокашлялся и повернулся к окну, лишь бы не встретиться взглядом с Марией Григорьевной.
 — Нет, ты ничего, ничего не понимаешь!.. — мальчик ещё ни разу не видел свою руководительницу в таком состоянии. — Ведь мне же за это достанется! И родители Филиппа, и, тем более родители Динки могут подать на меня в суд. Ты и представить не можешь, во что всё это может вылиться! Я боюсь, Марк, ты больше не можешь учиться в нашей школе. Мне очень жаль.
Ей правда было жаль, Марк почувствовал это в том, с каким трудом она произнесла последние слова. Её руки теперь лежали на парте, прямо перед ней, и костяшки пальцев побелели, до того сильно она сжимала кулаки.

У многих киногероев есть свои особенные потайные места, куда они приходят, когда им грустно и одиноко. Марк подыскал себе такое место уже очень давно, и всегда приезжал туда на велосипеде, так как место это находилось на противоположном конце города (это место являлось своеобразным убежищем, которое никто из знакомых не должен был найти).
Это была старая, заброшенная детская площадка. Здесь не было ни одной лавочки, поэтому тут почти никогда не собирались компании сомнительных личностей, которых обычно не сосчитаешь на детских площадках по вечерам. Здесь были качели, слишком низкие и скрипучие для того, чтобы доставлять кому-нибудь удовольствие. Здесь была карусель, наклонённая на бок так, что одно из сидений наполовину «потонуло» в земле. Здесь был большой железный мухомор, какие обычно закрывают детские песочницы от солнца, перевёрнутый с ножки на шляпку. И, главное, здесь был совсем крохотный детский деревянный домик, в который Марк помещался с трудом. Ему приходилось согнуться в три погибели, но именно здесь он больше всего любил скрываться. Ему казалось, что никто точно не станет искать его в старом заброшенном детском домике.
Но в этот раз он ошибся. Кто-то три раза постучался в деревянную стенку. Марк задержал дыхание, надеясь, что его не обнаружат.
 — Есть кто? — раздался чей-то звонкий голос. Это точно не мама, у неё голос гораздо ниже и спокойнее, — размышлял Марк, — Тем более, не бабушка. Голос слишком взрослый для всех моих знакомых девчонок, но слишком старый для Марии Григорьевны.
 — Ау-у-у! Не впустите? — опять раздался тот же голос. Что же ей неймётся.
 — Мест нет! — сердито буркнул Марк, надеясь, что его мрачный тон отпугнёт незваного гостя.
 — Да ладно, не ври мне! — мальчику показалось, что он услышал тихий смех. — Тут места хватит ещё для троих таких, как ты.
Что же она не уходит? Марк начал лихорадочно перебирать в уме все известные себе способы отделаться от навязчивых людей. Обычно для таких способов требовались сподручные материалы, которых с собой у него не имелось.
 — Мальчик! Тебя ведь зовут Марк? — в маленьком окошке резко появилась голова молодой женщины. От неожиданности Марк вздрогнул и больно ударился головой о наклонный потолок. У женщины были огромные, почти безумные тёмно-зелёные глаза (сильно накрашенные чёрными тенями), в нижней губе был пирсинг, и в ушах (точнее в одном ухе, которое успел разглядеть Марк), кроме серёжек тоже был пирсинг. Но, что больше всего поразило мальчика, у неё были осветлённые окрашенные в кислотно-розовый цвет волосы (у корней они были тёмные).
«Этого ещё не хватало! — ужаснулся Марк. — Сумасшедшая панкерша-наркоманка! Пора сваливать отсюда».
С опаской озираясь на окно, мальчик осторожно выскользнул из домика и тут же бросился к оставленному у качелей велосипеду.
 — Неужели я правда в этом виде так сильно отпугиваю детей? — почти обиженно спросила женщина (теперь она показалась Марку значительно моложе).
 — Боюсь, что да, — как можно более уверенным и мрачным голосом ответил мальчик и уже поставил ногу на педаль велосипеда, как девушка вдруг оказалась прямо перед ним.
 — И тебе даже не интересно, откуда я знаю твоё имя? — у неё были очень худые, угловатые плечи, длинная шея и длинные стройные ноги. «Прямо, как у мамы,» — машинально заметил мальчик.
 — Нет, — резко отрезал он. — И вообще, я, знаешь ли, не говорю на улице с незнакомцами. Есть такое правило для несовершеннолетних детей.
 — Но ты уже его нарушил, — и хотя Марку было неприятно признавать, но он вынужден был согласиться с незнакомкой. — Мне казалось, ты ничем не занят. И мне тоже делать нечего. Могли бы просто поболтать немножко, вместо того чтобы грустить по одному. Кстати, мне понравилось, как ты сказал: несовершеннолетних детей! Как будто есть совершеннолетние дети.  И тут ты попал прямо в точку! Например я: совершеннолетний ребёнок, мне уже двадцать, если хочешь знать.
 — Не особо, — Марк опять с опаской покосился на собеседницу. Чего всё-таки этой сумасшедшей от него нужно?
Выйдя из домика, мальчик заметил, что в лице девушки правда есть что-то неуловимое и светлое, что бывает только в лицах детей. И ещё вся кожа под глазами была усыпана мелкими, но хорошо заметными веснушками. Пожалуй, она не такая и страшная, какой показалась сначала.
 — Ты, я вижу, не особенно сговорчив.
 — А ты кто вообще такая?
 — Волшебница Грустных Детей! — девушка широко улыбнулась. Марк сразу показалось, что рот у неё слишком большой. Люди с таким большим ртом обычно стесняются сильно улыбаться. Но от этой улыбки мальчику стало почти смешно.
 — Ага, тогда я — Волшебник Гнусных Идей! И вообще... ты слегка ошиблась адресом, — он непринуждённо пожал плечами.
 — Это ещё почему? Разве ты не грустишь?
 — Нет, я просто серьёзный. И я размышляю, а не грущу. К тому же, я не ребёнок.
 — Ну не-ет, только не говори, что ты один из тех детей, которые хотят как можно быстрее повзрослеть! — Волшебница Грустных Детей презрительно фыркнула.
 — Нет, я не один из тех... — Марк нахмурился. — Просто... Я думал, ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что все в разное время взрослеют. И я не хотел повзрослеть как можно быстрее, просто так получилось...
 — Иногда трудно бывает различить, что тебе кажется, а что происходит на самом деле. Может быть, у тебя просто такое настроение, что тебе кажется, что твоё детство уже никак не вернуть. А завтра всё будет по-другому! И ты снова будешь маленьким, весёлым мальчиком, — Волшебница опять широко улыбнулась, но теперь Марку совсем не хотелось смеяться.
 — Завтра... Я не знаю, что будет завтра. Но точно лучше не будет.
 — В тебе слишком много пессимизма и мрачности. Посмотрим, как мы можешь это исправить... — Волшебница Грустных Детей задумчиво потёрла подбородок.
 — Хах, исправить? — саркастично переспросил мальчик. — Будто ты и в прям волшебница! Мне кажется, у тебя проблема с определением возраста. Мне уже не пять, и я давно не верю в Деда Мороза. И как же мне тебя звать? ВэГэДэ?
 — Ну нет, это звучит почти как ВэЭсДэ, вегето-сосудистая дистония... Знаешь, в иных местах меня зовут ещё и Волшебницей Одиноких Детей, — Волшебница таинственно прищурила глаза.
 — ВОД. Это ещё хуже звучит. Как будто кто-то начал говорить «вода» и не договорил... К тому же... ты опять ошиблась. Я ни чуточку не одинокий. У меня есть... друзья, — Марк вспомнил Кирилла и Артёма, бросивших его в самый ответственный момент, и ему захотелось что-нибудь сломать.
 — Хм-м-м. Зачем же тебе гулять на старой заброшенной площадки и без друзей?
 — Это моё личное место. Я всегда прихожу сюда один, чтобы... поразмышлять о чём-нибудь. А ты испортила всё и рассекретила моё личное убежище.
 — Ой, как грубо, — нахмурилась ВОД, но в голосе её не прозвучало обиды.
 — А можно звать тебя... Ритой? — вдруг спросил Марк.
 — Почему бы и нет. Рита — хорошее имя. Мне нравится, — Рита пожала плечами.
 — Ты так и не сказала, чего же в тебе такого волшебного? — насмешливо спросил мальчик. — И почему именно грустных детей?
 — Должен же кто-то помогать грустным детям, — Рита села на низкие качели и протянула длинные ноги вперёд. Марк незаметно подошёл чуть ближе и поставил велосипед на место, прислонив к железным столбам качелей. — На самом деле, каждый раз, когда ребёнок плачет, я тоже плачу. Если бы ты знал, как часто мне приходится плакать, — Рита грустно улыбнулась, и Марк удивился, потому что только что он готов был поклясться, что это лицо никогда не знает грусти.
 — Но ведь во всём мире в настоящий момент, наверное, много тысяч детей плачут! А у тебя ни слезинки в глазах.
 — Ой, я не совсем правильно объяснилась... — Рита нетерпеливо отмахнулась рукой. — Я плачу только когда вижу, что ребёнок плачет. Своими глазами.
 — И что же в этом... волшебного? Ну, то есть, может, ты просто слишком чувствительный человек.
 — Если бы это было всё, я бы и сама не называла себя Волшебницей Грустных Детей. Хочешь, покажу, что умею? — в огромных глазах загорелись весёлые огоньки.
 — Нет, пожалуй... — засомневался Марк. — Мне уже и домой пора...
 — Готова поклясться, если бы я не нарушила твоё одиночество, ты мог бы просидеть в этом домишке ещё часа два! Ты не похож на человека, который торопится домой.
 — Ладно, ты меня раскусила... — не прекращая хмуриться, сказал Марк. — Просто... ты слишком похожа на маньячку, чтобы идти куда-то за тобой.
 — Ах вот оно что! — Рита рассмеялась. Смех у неё был довольно тихий, совсем не заразительный, а какой-то слишком осторожный и как будто аккуратный. Так смеются, когда боятся, что их услышат. — Ты, конечно, абсолютно прав. Но так, для справки, я всего лишь хотела показать тебе детский сад. Он в нескольких шагах от твоего дома.
 — Детский сад номер 4? — с недоверием в голосе переспросил Марк. Оказывается, эта Волшебница знает и где он живёт. — Но откуда ты...
 — Да, да, конечно, без паники, — Рита подняла ладонь, как будто Марк собирался на неё наброситься. — Ты в замешательстве, почему я знаю твоё имя и твой адрес. Я не шпионила за тобой, если ты этого боишься. К сожалению, хоть я и волшебница, я не умею читать человеческие мысли и тому подобное... Просто я живу в соседнем доме. Ты меня не помнишь, наверное, потому, что я перекрасилась совсем недавно.
 — А-а-а... — в задумчивости протянул Марк. — Ну, раз детский сад 4, то можно... Только я с велосипедом. Можешь сесть на багажник, если... не боишься свалиться или раздавить его.
Рита тихонько прыснула в кулак и, ничего не ответив, села на багажник боком, протянув и скрестив длинные ноги.

 — Вот она! — торжественно подняв обе руки, произнесла Рита. Они расположились на пригорке, с которого хорошо было вино окно в детский сад, устроившись прямо на скошенном газоне. — Обитель Одиноких Детей!
 — Что? Почему это одиноких? — недоумевал Марк. — Это же всего лишь детский сад, а не какой-нибудь дом для подкидышей... Я тоже какое-то время ходил в детский сад, до тех пор пока... не стал жить с бабушкой. И ничего особенно плохого за то время я не запомнил.
Конечно, все по-разному запоминают это место, и не для всех оно остаётся известным как Обитель Одиноких Детей (и слава Богу). Но для многих и очень многих ребят подобное здание — самое одинокое место во вселенной! И, так как детских садов в сто раз больше, чем детских домов, то именно их я называю Обителью Одиноких Детей (временной Обителью, правда). Ты просто посмотри на них. Присмотрись хорошенько!
Марк сощурил глаза (в последнее время у него резко начало ухудшаться зрение) и стал следить за поведением детей из средней группы (им было от трёх до пяти лет). Несколько детей сидели группами и играли в конструктор из кубиков, некоторые сидели по-одиночке в стороне и довольно уныло пытались увлечь себя то ли игрушечными машинками, то ли куклами. Один малыш забился в угол и, разевая непомерно большой рот, заливался рыданиями (слёзы стекали по пухлым щёчкам и, казалось, им не было конца). Марку показалось, что он слышит рыдания малыша даже отсюда (по движениям губ ребёнка он понял, что тот зовёт маму).
 — Маленьким детям всегда трудно без родителей, — равнодушно пожал плечами Марк. — Они просто ещё не привыкли... Когда-то же нужно привыкать. В этом и смысл взросления.
Рита разочарованно хмыкнула, не отводя взгляда от окна.
 — Не все из них, но многие, конечно, оказываются здесь не потому, что у родителей совсем нет на них времени, а потому что родители, возвращаясь с работы хотят уделить время себе, отдохнуть от детского плача. И, несмотря на то, что они могут забрать детей на четыре-пять часов раньше, они заставляют их здесь плакать и звать маму.
 — Родители тоже люди, — неуверенно произнёс Марк. — Им... тоже иногда нужен отдых. Вот они пользуются возможностью, когда она у них есть.
 — Конечно... — почти шёпотом сказала Рита, и Марку показалось, что по её щекам текут слёзы. Он сразу вспомнил её слова про детский плач. Обычно, когда человек плачет, у него кривятся и дрожат губы, морщится подбородок. Но Рита плакала как будто только глазами. — Но как ты объяснишь это детям? Для многих из них то, что родители каждый день упорно отводят их в сад, выглядит самым настоящим предательством. Ежедневным, обязательным предательством! Они верят в своих родителей, любят их так, как каждый ребёнок любит маму или папу, и продолжают любить их несмотря на ежедневные предательства. Ведь некоторые родители даже летом отводят сюда своих детей, когда у них есть и время, и возможность присмотреть за ребёнком! А как же им не хватает простого родительского тепла!
 — Что ты... что ты мне хочешь доказать тут?! — Марк вдруг почувствовал непреодолимое желание встать и уйти. Он почувствовал, как потеют ладони рук. — Ты что, хочешь сказать, я — как те брошенные одинокие дети?.. Что меня нужно жалеть также, как и их?! У меня самые лучшие в мире родители! Мама каждый месяц водит меня в парк развлечений или в аквапарк и вообще... А папа постоянно присылает мне Marvel'овские комиксы с супергероем! Да у меня вообще есть всё, чего может пожелать мальчик моего возраста!
 — Нет, нет... я не имела это в виду...— Рита отчаянно замахала головой. По глазам мальчик понял, что она правда сожалеет о сказанном. По щекам девушки всё ещё лились слёзы. — Просто... так выходит, что мне приходится наблюдать это каждый божий день. И каждый раз это разбивает мне сердце.
 — Ты хотела показать своё волшебство, — голос Марка стал железным и настойчивым. Но слова про волшебство, он понял, прозвучали нелепо и странно.
 — Да, конечно. Смотри на того малыша, — Рита показала на ребёнка, продолжавшего рыдать, раззевая ротик. — Он может так плакать целый день, не останавливаясь. До тех пор пока родители не придут. А теперь, смотри... — девушка подняла правую руку и щёлкнула пальцами. У Марка перехватило дыхание. Малыш почти мгновенно успокоился и закрыл ротик. Он поднялся на ножки, подошёл к окну и как будто начал высматривать кого-то.
 — Что ты сделала?.. — не скрывая восхищения, спросил Марк, когда дар речи вернулся к нему. Неужели она и вправду Волшебница Грустных Детей?
 — Передала ему лучи тепла, — непринуждённо ответила Рита так, будто для неё передавать кому-то лучи тепла на расстоянии — всё равно что сходить в магазин за хлебом.
 — Лучи... тепла? Типа, как говорят: «Передаю тебе лучики добра!» Но... — Марк совсем растерялся, пытаясь подыскать нужные слова. — Это же всё бред! Как... как такое возможно?
Рита пожала плечами, будто она сама не знает, как у неё так выходит.
 — Смотри ещё! — она указала теперь на девочку, сидящую на детском стульчике в противоположной части комнаты. Только сейчас Марк заметил, что девочка тоже плачет, но не так оглушительно громко, как предыдущий малыш, а тихо, незаметно, как будто её могут за это поругать. После щелчка пальцами Риты, девочка встала со стульчика и подошла к одной из групп ребят, игравших в куклы. Девочка кулачками размазала слёзы по щекам.
 — Фантастика! — прошептал Марк, а Рита тихо рассмеялась. Она щёлкала пальцами ещё и ещё раз, и с каждым разом кто-то из малышей переставал плакать и с интересом начинал заниматься каким-нибудь делом.
 — Никогда бы не поверил, если бы не увидел сам... — Марк улыбнулся, в очередной раз с восхищением рассматривая Риту.
 — Ну вот и славно! — девушка потрепала мальчика по голове. — Мне кажется, ты и сам не помнишь, когда в последний раз улыбался. А зайдём-ка с тобой в кафе, — лицо Риты посветело. — За мой счёт!

Они сидели за маленьким столиком напротив окна. Марк пил молочный карамельный коктейль через трубочку, а Рита ела мятное мороженое. Впереди за таким же столом каким-то чудесным образом сумела уместиться семья из пяти человек. Правда, их отец, кажется, ничего не заказывал, а просто сидел молча и улыбался, а мама заказала только чашечку кофе, которую держала в руках, не занимая места на столе. Сзади за столиком сидела пара: молодой человек и девушка, которая, кажется, была обижена на своего парня. Она ела черничный пирог, надув губы, а молодой человек что-то ей увлечённо доказывал. Марк рассматривал в окне, как две маленькие девочки играли с игрушечной коляской.
 — Родители тебя не заждались? — приветливо осведомилась Рита, покончив с мороженым и заказав новое, теперь лимонное.
 — Родители?.. — рассеянно переспросил Марк. — Они не знают, где я... Да вряд ли их это интересует.
 — Думаю, мало каких родителей совсем не интересует то, где их дети в настоящий момент, — возразила Рита.
 — Ты просто не знаешь моих, — настаивал мальчик.
Девушка сокрушённо вздохнула и решила не спорить. В этот момент двухгодовалый мальчик, сидящий за соседним столом (из многодетной семьи) залился плачем. Папа, кажется, пытался как-то успокоить ребёнка, доставая ему игрушки, мама сразу запаниковала и попыталась вытащить малыша на улицу. Пара, сидящая за столиком Марка, недовольно запричитала.
 — А с ним сможешь провернуть? — подмигнув, спросил Марк.
 — Да без проблем! — шёпотом ответила Рита и тоже подмигнула. Раздался тихий, едва заметный щелчок.
Малыш успокоился и принялся с интересом рассматривать мягкого игрушечного тигра, протянутого отцом. Марк одобрительно кивнул.
 — Мне вот интересно... — неуверенно начал мальчик где-то пять минут спустя. — Большинство молодых девушек не сильно любят детей. То есть... такое качество, как у тебя — это постоянное желание помогать детям (ведь не зря именно тебе достался этот дар) он не просто так появился. Обычно так любят детей женщины, у которых уже был ребёнок. У тебя разве уже был ребёнок?
 — Ты всё-таки очень проницателен для своего возраста, — заметила Рита. Марку показалось, что она не была такой грустной за всё время их недолгого знакомства. — Был и есть у меня ребёнок. Сейчас ему три года и три месяца. Но, так уж получилось... долго объяснять, почему, но вышло так, что ребёнок воспитывался не у меня. Три года назад меня и правда нельзя было назвать самостоятельным и ответственным человеком, которому можно было бы поручить воспитание ребёнка. И было решено оставить его на время у родителей. Но... с тех пор многое изменилось, — голос у Риты стал совсем тихим и как будто виноватым. — Почти каждый день я мечтаю, чтобы он снова вернулся ко мне. Но пока что не удаётся убедить родителей в том, что такая мать, как я, буду полезна моему ребёнку.
 — Но... но ведь ты его родила! Разве ты не имеешь права требовать своего ребёнка? — поразился Марк.
 — Есть пока вещи, для которых ты маловат, — Рита опять потрепала мальчика по голове. — Пока трудно что-либо говорить по этому поводу... Но я верю, что однажды я смогу его вернуть.
Несколько минут они сидели молча. Когда Марк начал ощущать неловкость, он наконец прервал паузу.
 — А я вот сегодня побил одноклассника. Разбил ему нос. Случайно толкнул одноклассницу, которая мне давно нравится. Она упала, ударилась головой и получила сотрясение, — Марку показалось, будто он перечисляет какое-то расписание, и голос его звучал неестественно равнодушным. — Теперь меня исключают из школы. А я сижу здесь с коктейлем, и как будто ничего не случилось... Как будто мне совсем не стыдно за произошедшее, — мальчик почувствовал, как к горлу подступает комок. — Иногда мне кажется, из меня получился бы отличный злодей, какими они обычно бывают в комиксах. Потому что человек я паршивый.
Глаза Риты округлились и ещё сильнее увеличились в размере.
 — Я думал, ты и так в курсе. Раз ты всё про меня знаешь, — Марк стал внимательно разглядывать пластыри на пальцах. — Раз ты вся из себя такая Волшебница... Ты же должна знать, из-за чего грустят дети?
 — Никакой ты не паршивый, — грустно улыбнулась Рита и тоже опустила взгляд, — Я не знаю, почему ты ударил того мальчика, хоть и уверенна, что тому есть причина. Но я не буду спрашивать. Просто потому что и без того верю, что ты хороший человек, который совершил ошибку. А... твои родители не знают ещё?
 — Они и не узнаю, — отрезал Марк. — Я дал классной неправильные телефонные номера, с ними не смогут связаться. И бабушкин тоже неправильный.
 — Рано или позно они всё равно узнают. А так они, может быть, могли бы договориться, чтобы тебя не исключили.
 — Бесполезно, — Марк отрицательно покачал головой. — Они не оставят меня в школе, я и так постоянно прогуливаю, постоянно ввязываюсь в драки... А теперь ещё это. Нужны им такие неприятности, как я!
 — Они тебе звонили? Родители?
 — Не знаю, я отключил телефон. Всё равно я обычно гуляю до девяти часов, меня никто не хватится.
 — Зря ты так. Они ведь любят тебя, — Рите давно принесли новое мороженое, но она к нему не притронулось. Нижний шарик мороженого начал подтаивать.
 — Ты вот сказала, что не считаешь меня паршивым, — Марк горько улыбнулся. — Тогда как ты объяснишь то, что я совсем не люблю свою маленькую сестру? Ей всего полгодика. Но я видеть её не могу. Прям до тошноты. Каждый раз, когда приходим с бабушкой к маме, я смотрю в её кроватку, а все остальные сюсюкаются — ну как обычно ведут себя женщины с маленькими детьми. И бабушка такая: «А кто ето у нас такой холосенький! А у кого такие маленькие рученьки!» Мне прям плакать хочется от гнева и убежать куда-нибудь. А мама смотрит на неё так, как будто прям съесть хочет!
 — Ты с бабушкой живёшь? — получив утвердительный ответ Рита задумалась, а потом уверенно подвела итог своим размышлениям: — Просто ты знаешь свою маму гораздо дольше, чем твоя сестра. И тебя подсознательно мучает зависть, хоть ты, может, не всегда это признаёшь. Потому что, как тебе кажется, ты заслуживаешь материнской ласки больше, чем твоя сестра. Но её не получаешь.
 — Материнской ласки! — презрительно фыркнул Марк. — Как будто я младенец какой-то! Я уже не ребёнок. А мама ещё так часто, когда на меня смотрит, говорит: «Ты очень, очень похож на отца». И делает такое лицо серьёзное, как будто пытается мне внушить, будто она это так меня хвалит. Но я то знаю, что таким своим лицом она показывает, как ей неприятно видеть во мне те черты, которые она ненавидит в отце. Поэтому она так не любит нас приглашать. А отец вообще никогда не приезжает, только присылает мне комиксы целыми пачками. А у меня эти комиксы уже во где! — Марк поднял руку выше головы. — Как будто он пытается с помощью них от меня как-то откупиться. Будто боится, что в один день я захочу заглянуть к нему на квартиру. Я знаю, что у него есть два маленьких сына, хотя ни разу их не видел и не знаю, как их зовут. Он не хочет их показывать нам с мамой.
Долго Рита сидела молча, в задумчивости тыкая ложкой в лимонное мороженное. Наконец она спросила, придвинув стеклянную тарелку на ножке:
 — Будешь? Оно уже почти растаяло, мне больше не лезет.
Марк молча кивнул.
 — Может, сходим к реке? Она тут рядом, минут пятнадцать пешочком.
 — Я знаю, был там, — Марк оглянулся, доедая лимонное мороженное. Сидящая по соседству парочка, кажется, нашла общий язык. Молодой человек и девушка, полуобнявшись, выходили из кафе. Многодетная семья уже давно ушла по своим делам.
 — Нет, — вдруг решил Марк. — Не хочу.
 — Вот те на, — расстроилась Рита. — И что ты будешь делать? Ты ведь не пойдёшь домой?
 — Не пойду. Я больше вообще не пойду домой, — мальчик уткнулся носом в пустую тарелку из-под мороженного.
 — Будешь бродяжничать? Тогда я с тобой! — на лице Риты опять появилась озорная улыбка. — Не думай, что тебе так легко удастся от меня отделаться, юноша. Всё-таки, я должна помогать грустным детям, это мой долг. А ты фактически до восемнадцати лет можешь считаться ребёнком. Так что я буду преследовать тебя ещё... примерно шесть лет. Ну пойдём, пойдём же!..  Марк не успел очнуться, как Рита оказалась рядом и из-за всех сил потянула его за рукав так, что тот чуть не оторвался.

 — Могу научить делать блинчики, — предложила Рита. Они сидели на склоне берега реки и жевали травинки.
 — Ты что, думаешь, я не умею делать блинчики? — возмутился Марк. — Да никто не превзойдёт меня в этом деле.
 — Спорим? — Рита протянула руку.
 — Спорим!
Через пару минут оба стояли у самой кромки воды. Марк стянул с себя тесную обувь и зашёл в прохладную воду по щиколотку. Вода приятно щипалась и щекотала ноги.
 — А они всё-таки любят тебя, — в задумчивости произнесла Рита. — Хоть не всегда это так очевидно.
 — Они меня бросили, — Марк говорил так, будто каждое слово ему давалось с огромным трудом. — Отец бросил маму, мама бросила его. И одновременно каждый из них бросил меня! То есть я брошен дважды! Понимаешь?
 — Понимаю, — прошептала Рита, по спине у неё пробежали мурашки. — Часто мы не умеем ценить что-то, пока не ощутим всем своим существом, как страшно нам это что-то потерять. Просто представь, что родителей нет. Нигде нет! Ни в этом городе, ни в каком-нибудь другом, вообще ни на одной планете во вселенной! Разве это не самое страшное?
 — Нет, — Марк говорил совсем тихо, себе под нос, — Я и так их почти не вижу.
 — Ну это же совсем другое дело, — вздохнула Рита. — Я верю, что в тебе сейчас говорит обида и гнев... И это совершенно нормально, потому что родители поступили с тобой скверно и нечестно. Но, пожалуйста, дай им шанс! Ведь всё ещё может измениться. Главное: вернись к ним, не разбивай им сердца. Сделай это ради меня, очень прошу!
 — У них уже давно новые жизни, в которых нет для меня места. Какой я шанс им могу дать? Нельзя же время прокрутить назад.
 — Нельзя, — расстроенно подтвердила Рита и снова села на траву, положив голову на колени. — Мне кажется, я ничем не могу тебе помочь... Я сама запуталась, и не знаю, что сказать.
 — Тебя подослали родители? — на лице Марка появилось сомнение. — Они специально попросили тебя подружиться со мной, чтобы я вернулся домой, так?
 — Нет, с чего ты это... — глаза Риты опять округлились, а лицо побледнело. Она нервно затеребила в руках край клетчатой блузы.
 — Всё ясно с тобой, — мальчику хотелось закричать или заплакать. — Ты ни за что не стала бы со мной общаться, если бы тебя не попросили!
 — Откуда тебе такое в голову могло прийти! — у Риты перехватило дыхание. Она сорвалась с места, но Марк уже отбежал на несколько шагов. Переходя за угол, он последний раз обернулся, и Рита успела крикнуть: — Стой, Марк! Не уходи!
Но он не остановился.

На дворе уже стемнело, сверчки «завели» свою вечную песню. Марк стоял у входа в подъезд. Он знал, что мама приехала, потому что рядом с домом стояла её машина. И это только убавило у него уверенности.
В подъезде пахло сыростью и плесенью. Кажется, здесь не делали ремонт со сталинских времён. Как ни странно, Марку почему-то всегда нравился запах сырости. Он как-то по-своему освежает.
Дверь открыла мама. На её лице появилось изумление и... радость? Глаза у мамы были красные и опухшие.
 — Где ты шлялся до ночи?! А ну отвечай! — голос у мамы был строгий, но не совсем ещё окрепший.
 — Я... гулял, — Марк виновато опустил голову. — Рядом с речкой.
 — И кто тебе разрешил гулять до десяти часов?! Где телефон-то посеял? Почему на звонки не отвечаем, я спрашиваю?! — теперь мамин голос стал по-привычному жёстким.
 — Он... разрядился, — Марк машинально сжал карман джинсов, где лежал выключенный мобильный телефон. — Прости...
 — Ах ты непослушный гадкий мальчишка! Теперь каждый день, слышишь? Каждый день буду проверять, звонить тебе в девять вечера, и чтоб каждый раз был дома! А не возьмёшь или окажешься не дома (бабушка подтвердит), получишь по шее! И буду проверять, был ли ты в школе — каждый день! Теперь ты у меня попляшешь, негодяй ты эдакий...
При мысле о школе Марк совсем пал духом. Как теперь подступиться? Как начать разговор, чтобы узнать у мамы, пора ли ему переводиться в новую школу? Они сидели на кухне, и мама насильно впихивала сыну приготовленный ей наспех куриный бульон.
 — Твоя классная руководительница приходила. Потом я пошла в твою школу, — начала она, и сердце у Марка дрогнуло. — Почти каждый учитель страшно на тебя жаловался... До сих пор в голове не укладывается: зачем ты сломал учительнице русского очки? Зачем залил краской спортивные штаны учителя по физкультуре? Что они тебе сделали?..
На плите мирно гудел чайник, а в духовке готовилось что-то вкусное. Сонечка, сестра Марка, мирно спала в соседней комнате.
 — Я поговорила с директором, классной руководительницей и родителями Филиппа и Динки. В суд они, слава Богу, подавать не собираются. Директор позволил тебе остаться в классе на испытательный срок — на условии, что всю неделю ты не пропустишь ни одного часу занятий, будешь исправно выполнять каждое домашнее задание и не получишь ни одного замечания от учителей и учеников. Ну что?
 — Я... мам, но я ведь виноват, — Марк почувствовал, как лицо заливается краской. — Я столько натворил! Меня нужно как-то наказать.
 — Ну вот, выпей бульон. Разве это тебе не наказание? — мама теребила в руках маленькую посеребрёную ложку для кофе. Марк никогда раньше не замечал, что у мамы проступают тоненькие морщинки у глаз, когда она улыбается. Или, может быть, он просто забыл. Как будто они не виделись целую вечность.
Из соседней комнаты раздался плач. Видимо, их беседа разбудила Сонечку. Мама, немного шаркая ногами, прошла в спальню, а Марк последовал за ней.
У Сонечки были коротенькие чёрные волосы. Всё её личико покраснело от напряжение и исказилось в плаче. Мама качала её на руках, тихо пела колыбельные песни, но младенец не унимался.
Марк, недолго думая щёлкнул пальцем. По чудесному совпадению девочка тут же перестала плакать и начала засыпать.
    Глаза у мальчика медленно начинали слипаться. Он хотел ещё очень многое рассказать маме — про Волшебницу, про её чудесный дар... «Но это уже не сегодня... завтра,» - подумал он.      
    Засыпая, Марк слышал, как совсем рядом мирно посапывает Сонечка. И этот звук вдруг показался ему таким утешающим и убаюкивающим, как обычно успокаивает шум волн на море, или пение птичек по утру, или треск поленьев в камине.