Improviser. Глава 24. Эпилог. От автора

 IMPROVISER. Глава 24.

Эпилог. От автора

Последнее, что было известно автору, читатель уже знает, но вот однажды в один из осенних московских будней мой хороший знакомый Виктор (ну, вы его уже знаете!) сообщил мне, что ввиду чрезвычайных обстоятельств ему удалось воплотить на время свою мечту – заполучить в Москву героя нашей повести.

   Надо сказать, что и сама повесть была написана по воспоминаниям Виктора. Сталкиваясь с ним несколько раз по работе в последний год, я не упускал из виду необычного человека, живо интересуясь его судьбой, и получал самые свежие комментарии по этому поводу. Для связности повествования всё же пришлось использовать некоторые более поздние данные, изложенные в первых главах, что-то домысливать и самому. Большую помощь в этом деле оказал следователь небольшого поволжского городка, который и приостановил сбыт раритетов, представляющих музейную ценность, и задержал доморощенного воротилу районного масштаба, но это случилось много позже.

   Но ближе к делу.

  Как-то в осенний слякотный выходной я был приглашён Виктором в некую самодеятельную галерею под интригующим названием «Античная школа», размещавшуюся в подвале одного из сталинских домов Москвы на Ленинском проспекте, о которой читатель уже имеет некоторое представление. Мероприятие вёл хозяин галереи, или Павел Второй, как за глаза его величали некоторые личности из местной богемы. Тут же присутствовали и мои заочные знакомые по повести.

   Собрание началось необычно: хозяин галереи со сцены представил невысокого человека средних лет в качестве ведущего вечера и старейшую свою знакомую Светлану Степановну всему почтенному собранию, предложив ей в его обществе поделиться воспоминаниями о её Москве, о Большом театре, об известных москвичах, поклонниках её балетного таланта.   Светлана Степановна, как мне показалось, была польщена такой честью выступить перед собравшимися, не обратив вначале и тени внимания на какого-то провинциала рядом с собой. Правда, она обладала даром удерживать внимание собравшихся. Речь её лилась свободно и до поры безмятежно.

 Провинциал будто бы и не проявлял должного интереса к рассказчице, только иногда, для поддержки выступающей, задавал некоторые уточняющие вопросы личного характера, которые, впрочем, были самыми обычными и безобидными, помогая Светлане Степановне краткими репликами не терять связи с залом.  Заранее предупредив меня о неординарности личности нашего героя, Виктор начисто отбил интерес выслушивать саму Светлану Степановну, и потому я невинно занимался разбором дел в своём мобильнике.

  Прошло, наверное, минут пятнадцать, как я краем уха уловил вопрос Семёна (таково было имя ведущего-оппонента известной в прошлом балерины):

 - Светлана Степановна, так вот вы упомянули о своей собаке, которая живёт в вашей квартире, вы её называли Джеком. Мне как-то непонятно: она вас охраняет?

- Молодой человек, она – мой друг, член семьи, хотя получается, что семья очень маленькая, я и мой ротвейлер.

- Порода, достойная уважения.

- Да, собака крупная, и, хотя я с нею специально не занималась, но чужого может напугать своим видом, и не только видом.

- Так как же вы её называете другом, а держите в наморднике? Вот у меня дома в Поволжье тоже есть один друг, кот Васька, живёт с нами, в прихожей, но у нас он пользуется полной свободой. Когда захочет – уйдёт, а захочет – вернётся, и я его считаю также членом нашей семьи. А по характеру – чистый лев! Охотник, каких мало. Даже птицам от него достаётся. Но я представить себе не могу, если бы мне пришлось на своего друга и члена семьи надевать ошейник, или намордник. У меня почему-то ассоциации возникают... странные... друзей в ошейниках содержать... непонятно как-то. А если представить себе, что среди друзей у меня ещё и люди попадаются...

  Я забросил свои дела, и уже с неподдельным интересом наблюдал за событиями, разворачивающимися на сцене у рояля со сломанной ножкой. Зал тоже заметно повеселел. Между тем Семён как-то наивно развёл руки, и в полной, как мне показалось, растерянности, попросил присутствующих в зале назвать своих друзей, особо подчеркнув, среди членов своих семей, кого они привели на эту встречу в каких-нибудь там ошейниках-намордниках, так как он близорук и сегодня забыл свои очки.

   Зал рассмеялся, а бывшая балерина даже как-то прогнулась от неожиданности всем станом, что сразу стало ясно - Большой и Светлана Степановна - это навсегда. Манеру Семёна говорить с людьми я бы назвал как доверительную. Да ещё отметил бы, что собой он напоминал человека, которого можно встретить на самой обычной московской улице, и у которого можно было бы узнать, как пройти, скажем, на Патриаршьи, и он снабдил бы вас точнейшими сведениями, да ещё, пожалуй, и проводил бы, и рассказал бы об этом историческом месте... в общем, повёл бы себя с вами, как самый настоящий москвич, искренний и простодушный.

  Во время замечательных диалогов бывшей балерины и нашего героя зал не раз всхлипывал аплодисментами, но чаще - неожиданным хохотом, до того были непредсказуемы метафоры и удивительно-наивная манера вести беседу ведущим. Он будто чувствовал зал, иногда делая свою собеседницу то явным противником зрителей, то меняясь с нею положением в разговоре ролями.

   В перерыве я не спускал с него глаз, отметив по часам, что тот почти всё время перерыва провёл за чайным столиком в обществе очень похожего на себя человека с тростью, только много старше его, очевидно, родственника. Но тут мои наблюдения нарушил какой-то неизвестный мне зритель (я его приметил сидевшим в первом ряду), и как-то отрывисто-чётко произнёс:

- Я вижу, вы глаз не сводите с этого человека! А ведь у меня имеется его портрет... Да, позвольте представиться: Генрих.

   Дружески протянув руку, незнакомец продолжал:

- Я давно отработал своё, и это даёт мне право и возможность наблюдать жизнь... интересуюсь живописью, театром... русским, в частности; кое-чем ещё... Да, о театре – вы не находите, что общий уровень театра в мире несколько упал, да и русского в том числе?   Обиделись? Не отвечайте... это лучшее, что можно сделать... для театра.

  Я сюда подошёл задолго до начала, тут есть на что посмотреть, но того, что сейчас я наблюдал на сцене... да этому названия нет! Вот вы определите жанр... этого... э-э-э... действа?   Я отрицательно качнул головой, а Генрих продолжал:

 - На немецком не слышал такого, на русском, как я по вас отмечаю, тоже... попробуем на ином... скажем, IMPROVISER... да, не иначе... совершеннейший профессионал, IMPROVISER... а жанр...

 Но тут он отошёл, бормоча себе под нос филологические термины на немецком и русском, и больше я его не видел.  Как впоследствии признался Виктор, мне посчастливилось побывать на дебюте Семёна, где негласно, в качестве обычных зрителей, присутствовал один известный московский режиссёр в компании своих друзей, двух театральных критиков и удачливого продюсера, а также его хорошие знакомые, знакомые знакомых, и проч. Впоследствии следы нашего героя затерялись; помнится только, что из Москвы он уехал, а на Поволжье не вернулся.

  Там же, в Галерее, после необычного представления, мне удалось встретиться взглядом с Семёном... что в нём увидел – наверное, некую добродушную, внимательную усталость, как будто этим и высказался: подожди, дорогой, пока не время для нашего разговора, мы ещё встретимся.

   Где он сейчас - неизвестно, но если вдруг в вашем городе вы случайно приметите человека среднего роста с серыми глазами, который внимательно кольнёт вас взглядом, то, возможно, вам посчастливилось увидеться с ним. Мне же думается, что наш разговор ещё впереди, ещё состоится; по крайней мере, я до сих пор надеюсь на это.
               
                27. 09. 2015.