Хер знает что, маленькое

                Сергею Шаргунову, с пламенным большевистским приветом
     Балдерис бабачет и тычет, указом в пах бия жестоко, плакат вздымая над Бродвеем, где пьяненький латинос слился в экстазе с китаезой, стремя свой бег сквозь мрак столетий навстречу Вилли, мелкому, с усами, еврею, как ни странно, еще из тех, из настоящих, замшелых злобою врагов
     народов, наций и племен, сто лет назад соединившихся в колхоз, на зависть всем, на радость детям в коротких кожаных штанах, пилотках ( дар республиканцев ), с улыбкою невнятною на лицах и бронепоездом на запасных путях, чугунным, жутким, с красным флагом и гневом в перекошенных глазах
     узревших тайну марксовых знамений в пятипудовой книжке " Капитал", сокрытой средь сибирских руд, во мгле и мраке преисподней, и мелкий бес, усатый и с хвостом, чуть ерзая, тряся мотней, стуча копытцами в паркет присутствий, экспедиций и факторий за лепту малую
     за дар данайцев, за мзду, которой брезговал и Верещагин, уплывший на баркасе вдаль, под шум винтов, под гюйсом капитана Флинта, что не боялся никого, за исключением Джигарханяна, точнее, голоса его, а облик был подарен бандеровским художником Татарским или Черкасским
     я вечно путаю фамилии и имена, и даты, и событья, лавиной кала смывшие границы, переступившие черту, мелком опять бандеровца ( что за напасть, опять они и нету никаких сирийцев ) в ночной тиши начертанной " за ради бога" под гробом мертвой девки, бандеровки опять же
     что за ху...я, то бабы голые, то мужики, и снова - украинцы, я заеб...ся, честно, бля, клянусь, куда ни плюнь, ни ткни, везде они, кишат, снуют, бормочут, кипешуют, ну будто мира нет и нет вселенной, лишь Киев, Новороссия, Луганск, вся та байда, что так настоеб...а за этот скорбный год
     а он - ничем не хуже, чем будет следующий, чем был сто лет назад, года - они такие, двенадцать месяцев войны, любви, убийств, смертей, рождений, да что года, вся жизнь и состоит из этого говна, и не найти другого слова, лишь разве : прах