Ранение глава1

«Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой»

А.Т. Твардовский


рассказ фронтовика



Вместо предисловия

Эту, на первый взгляд, весёлую историю рассказал в госпитальной палате один ветеран-артиллерист. Нам же, пришедших или привезенных в эту палату «на скорой» со своими камнями и песком, было тогда не до веселья. Каждый из нас ещё отчётливо помнил приступы почечной колики, поэтому лица у всех отдавали кислятиной. А тут сестра приводит в нашу палату весёлого двухметрового деда. Ему только-только вставили катетер, вроде бы не до смеха, а он улыбался, шутил и рассказывал всяческие фронтовые байки из той уже далёкой войны. Из-под коротковатого для него халата между голых коленей болталась двухлитровая бутылка для слива мочи, которую он носил с гордостью, как носит истребитель танков бутылку с «коктейлем Молотова».
Мы сначала думали, что к нам подселили идиота с отшибленными мозгами или контуженного в прошлом. На его месте плакать надо, а он ходит, прикалывается, словно дурачок, с сёстрами заигрывает старый перец с бутылкой в промежности. Но потом как-то быстро привыкли к нему, к его лёгкости с юмором воспринимать всё происходящее и окружающее. Он даже в грустном умудрялся видеть смешное. Короче, неунывающий при любых обстоятельствах старикан. И двухметровый Тёркин своим оптимизмом и позитивом быстро завоевал всеобщий авторитет не только в нашей палате, но и далеко за её пределами.

1
Своё первое ранение на передовой я, Алексей Петрович Строев, получил в правую ягодицу, аккурат в самую мякоть, то есть по центру и… сзади. В тот момент я руководил орудиями батареи, выведенными на прямую наводку для уничтожения танков. Ранение, полученное не спереди, а сзади для особистов, наряду с простреленной рукой, считалось явным подозрением в трусости. Ага, значит, драпальщик или симулянт. Но у меня, комбата - это была не пуля, а осколок мины, которая разорвалась позади моей спины. Правда, сначала в пылу боя я и не обратил на то никакого внимания, хотя и был моментик, как будто бы кто-то хлестнул меня по сидалищу, вот и вся канитель. Только, когда в правом сапоге захлюпала жидкость, и я стал терять сознание, до меня дошло наконец, что ранен..., и, похоже, в правое бедро.

Очнулся я, когда два здоровенных санитара тащили меня на прогибающихся носилках и громко матерились при этом по поводу высокого моего роста и тяжёлого веса. Недовольны они были ещё и тем, что я едва умещался на носилках, бодался головой, как бы давая пендаля впереди идущему, а ногами упирался в промежность позади идущему санитару и, не ровен час, мог всегда взбрыкнуть ими, словно копытами породистого жеребца.
- Санитары, а куда это вы меня прёте!? – спросил я, оглядываясь по сторонам.
- Знамо дело куда, командир, в медсанбат, - сказал пожилой и тут же добавил, - лежите спокойно, вам нельзя говорить… крови целый сапог натекло, правую обувку пришлось разрезать и выкинуть.
- А куда это меня?..
- В самый зад… ранение осколочное, осколок ишо тама, - усмехнулся пожилой, - ничо, жить будете!
- А вы что же, мне всю задницу забинтовали… и даже выхода не оставили?
- А то, как жа!.. Кровища-то прёть и прёть, а времени для аккуратности нет никакого… вона сколь наших ишо на земле валямшись стонет.
- Дурни! А как же мне по большому сходить-то? Уж очень придавило меня, братцы... во время боя мне не до того было, бойцы могли подумать, что угодно, мол, обосрался комбат, значит, сдрейфил… ох, не могу…
- Потерпите товарищ комбат, тут недалече осталось… вот щас принесём вас, сестричка разбинтует, клизмочку вам сварганит… перед операцией, и вы опростаетесь в своё удовольствие…

 А тут, как назло, - продолжил свой рассказ Алексей Петрович, - мина засвистела…
Мои санитары, как по команде, бросив одновременно носилки со мной, шлёпнулись, словно тюки тяжёлые, в разные стороны на землю, обхватив свои бестолковые головы руками. Моё независимое от меня приземление пришлось на самый осколок, то есть на рану. И я опять потерял сознание, видать, уже от боли. Когда снова пришёл в себя, я предупредил пожилого, что если они так ещё разом бросят носилки, то пристрелю обоих. Какой "пристрелю". Так попугал просто... для острастки. Сам испугался больше, когда только подумал "а кто тебя дурака понесёт тогда". Их тоже испугаешь, как же(?), так как минных налётов до медсанбата было ещё два...и вот так же ещё дважды эти подлые трусы бросали меня оземь, отбивая мне внутренности.

В общем, после третьего налёта очухался я окончательно только в операционной, видать, когда надо мной уже свершилось всё. Помню, лежу на столе совсем голый, беззащитный и задницей кверху. А вокруг меня люди в белых халатах и клеёнчатых фартуках шныряют. Хирург заметил моё пробуждение сразу и говорит мне:
- Эко ты, братец, какой рослый, да ширококостный, тебе, поди, в рукопашной и десятерых маловато будет?
- Не-а, - отвечаю, - я эту немчуру с их танками лучше своими пушками кромсать буду, и не одна тысяча у меня поляжет… так что, товарищ военврач, отправляйте меня обратно в часть.
- Молодец комбат, герой мой в жопу раненый…, но не могу я тебя оставить даже при медсанбате, а тем более в часть отправить. Не могу и всё, герой, не проси!.. Осколок я вытащил и зад твой заштопал, вроде порядок, но ты потерял много крови, обессилел, об этом я в направлении так и написал. Сегодня же эшелоном поедешь в тыловой госпиталь. Там ты отдохнёшь, тебя подлечат лучше, чем у нас, кровушки подольют, мясцо нагуляешь и вернёшься в строй добрым молодцем. А сейчас из тебя боец, прямо скажем, никудышный, больше на доходягу похожий, бледный, как мел. До поезда понесут тебя на носилках, ходить тебе ни в коем случае нельзя. Если ослушаешься, то с потерей сознания можешь вдобавок поломать все конечности, какие у тебя только есть, а собрать тебя такого великана нам будет заново трудно... да, ещё под трибунал можешь попасть за нанесение умышленного вреда своему  организму. Вот так вот, комбат!

И понесли меня прямо к санэшелону опять на носилках, но теперь аж четыре бойца. Положили на этот раз пузом вниз, чтоб рану не беспокоить. Несут меня плавно, покачивая, как на лодочке и так, что в дрёму клонит. И задремал, но идиллия моя длилась не долго. Проснулся от резких толчков и топота носильщиков. Открыл глаза – бойцы мои перешли почему-то на ускоренный шаг, а потом и побежали. Со стороны картинка получилась интересной - я весь содрогаюсь, подпрыгиваю и трепыхаюсь, как рыба на льду, а носилки под моей тяжестью жалобно поскрипывают. Думаю, чего бежим, опаздываем что ли? Оказалось, первый вагон состава, в который меня первоначально назначили, поменяли на последний. Чтобы успеть на посадку, надо было бежать. Но когда до вагона оставалось метров десять произошло нечто. То ли я на самом деле был уж таким тяжёлым, то ли от подобных скачек и перегрузок брезент не выдержал, может, сопрел совсем, одним словом, в руках у моих носильщиков оказались только жерди, а я неожиданно пролетел между ними и плюхнулся, как мешок с дерьмом, прямо на твёрдую насыпь. Короче, уронили меня с носилок в четвёртый раз по счёту, но на этот раз прооперированного.

Вначале никто кроме меня ничего не понял. Потом, враз как-то все друг на друга заорали, и заматюкались. Каждый стал обвинять своего напарника в нерасторопности и неповоротливости. А, я в то время лежал на земле с расцарапанной рожей и, корчась от ушибов, смеялся сквозь слёзы над этими дурнями и своим невезением.

Продолжение следует

илл. из Интернета

25.9.15