Школа 103. Мои воспоминания

                Моя память  уходит в те годы, когда я ещё не учился. Наш дом  находился  рядом со школой № 103, Томской железной дороги, г. Барнаула. Школа, в то время, располагалась в двух зданиях. Одно здание, бревенчатое,  выходило на проспект Калинина ( Калинина, 5а), называлось Большая школа. Другое здание, одноэтажный барак с двумя входами –  на проезде Рыночном, 11. Так называемая, Маленькая школа.

                У обеих школ был общий двор с большой цветочной клумбой, спортивной площадкой, хозяйственными постройками, брёвнами вдоль забора, со стороны частного сектора, выходящего на ул. Семафорную, ныне – улица Пионеров. Сейчас, вместо частного сектора, стоит жилой 5-этажный дом, Пионеров,7, первый этаж которого занимал УКП института инженеров железнодорожного транспорта, теперь там административные помещения разных организаций.

                Кроме меня в этой школе училась моя старшая сестра, Галина, и племянница, Нина, дочь Галины. Меня, дошкольника, знали многие учителя, у которых училась сестра. Знала и директор школы, Елена Александровна Жеребьёва. Галина была отличницей, но с характером, и маме иногда приходилось бывать у директора, выслушивать жалобы на гонор сестры, и я, ещё малой, был при маме.

                Всё своё дошкольное детство я просидел дома, под замком. Мама работала на Барнаульском меланжевом комбинате, в три смены, сестра училась в школе и занималась моим воспитанием. Ей частенько приходилось отпрашиваться с занятий, чтобы меня проведать, накормить, сменить штанишки. Она приносила мне по полбулочки из школьного буфета. Остальная половина булочки, со стаканом чая, являлась её школьным обедом. А один какой-то год Галина совсем уходила из школы, чтобы водиться со мной. Я же был ещё маленьким и, оставшись один, подолгу ревел от страха и одиночества. Благо – жили на два хозяина, так соседи открывали замок и заходили в комнату, чтобы меня успокоить.

                Мне оставляли цветные карандаши, бумагу. Я рисовал каракули, которых потом боялся. А однажды, увидев на подоконнике таракана, схватил молоток, залез под одеяло и дрожал от страха, пока не пришла сестра. Вечерами Галина учила меня читать. В пять лет я с успехом читал её учебники и свои детские книги. Галина была строга со мной, наказывала, ставила в угол, а я потом жаловался маме. Только позднее понял, что Галина была во многом права.

                А, как-то, осенью, будучи уже учеником первого класса, я гулял во дворе школы. На крыльце школы стояли учителя. Одна из них, Варвара Дмитриевна, бывшая учительница моей сестры, увидев меня, рассказывала учителям, как Галина отпрашивалась у неё, чтобы сбегать домой, накормить меня и успокоить. Я воспринимал сестру, как вторую маму.

                В Большой школе располагались учебные классы, а в Маленькой, помимо учебных классов, были жилые комнаты для учителей и обслуживающего персонала. Обслуживающий персонал – уборщицы этой школы. Мама частенько ходила к ним «на посиделки», где они гадали на «королей», лузгали семечки и рассказывали, каждая, о своей жизни.  Дети уборщиц были моими друзьями, но уже позднее, когда я начал учиться.

                Учителей,  живших в Маленькой школе, я тоже знал. Прекрасно помню семью преподавателя школы Нины Михайловны Голобоковой с мужем и с двумя дочками. Старшая дочь училась в музыкальной школе, младшая –  была ещё дошкольницей.  Помню семью Краевых, где Октябрина Михайловна (упрощённое имя – Бина) и её муж, тоже преподавали а школе. Муж был учителем по труду. С братом Октябрины Михайловны, Виктором Лобановым, мы дружили. Ездили вместе в Озеро-Куреевский детский турлагерь, который находился на реке Бия, в Горном Алтае. Мама Виктора и Октябрины Михайловны длительное время болела водянкой, в последствии, скончалась. С Виктором, через много лет, мы встречались на Алтайском моторном заводе, где я работал мастером, а он посещал наш цех, как инструктор Октябрьского РК ВЛКСМ.

                Там же, среди учителей, жила семья Сычовых. Мама работала библиотекарем в стотретьей школе. Папа был машинистом на железной дороге. Дочь, Надя, училась в школе номер двадцать пять, а сын, Виктор, в те времена, ещё не учился. Года за два до моего выпуска, в одной из комнат Маленькой школы поселилась преподаватель немецкого языка Мария Степановна. В последствии я встречался с ней, когда учился в Барнаульском филиале ВЗИТЛП. Она так же, как и раньше, преподавала немецкий язык.

                Жил в нашем доме школьный сторож, фронтовик, сосед по лестничной площадке, Леонид Иванов. Школьный кочегар, Пётр Широв, был моим соседом по подъезду. Через много лет, когда я начал сочинять стихи, мною была написал баллада «О русском солдате», где речь шла о Леониде Иванове. Я посвятил эту балладу ему,  рано ушедшему из жизни.

        О  русском солдате
           памяти Л.Иванова,
сторожа шк. №103, г. Барнаула.

Грязно-рыжий, заросший щетиной,
Он, в растоптанных, пыльных пимах,
В гимнастёрке, «линяло-мякинной»,
Вызывал состраданья и страх.

След звезды на солдатской ушанке,
Замусоленное «галифе»…
Ни в одной не замеченный пьянке,
Он казался слегка «под шафе».

Двухметровый мужик, но согбенный.
Продолжение рук – костыли.
Жертва долгой дороги военной,
Сын истерзанной русской земли.

Весь пропахший махрой, с самокруткой,
Прилепившейся к жёлтой губе,
Не дружил он с беспечною шуткой,
И рассказов не вёл о себе.

Знали только – был ранен зимою,
И прижёг ему ноги мороз…
Не досталось награды герою…
Но дополз… но, зато, не замёрз…

Подрабатывал сторожем в школе,
Пацанов-хулиганов гроза.
И не раз для заряда из соли
Был мишенью мальчишеский зад…

Вёл хозяйство: сарай, поросята,
На плечах уживались мешки…
Узнавали трудягу-солдата –
Обжигали ж не боги горшки…

Был «виновником» трёх ребятишек,
«Жинка» вновь на сносях, неспрося…
Две семьи уживались под крышей,
Разногласия быта снося…

Звали Лёнькой его, а «кликуха»
За себя говорила – «Ротан».
Хриплый мат, не для каждого уха,
И не каждому был он – «братан»,

На скамейке когда предподъездной
Отдирал c диким рёвом бинты
С ног гниющих. При воле железной
Содрогнёшься от той маяты…

«Подсобили» однажды соседи,
На Восток навсегда укатив…
Русский воин, он склонен к победе…
Лишний угол – весомый мотив –

Не отдать, хоть и комнатка – малость…
А уж Лёнькина – вовсе мала,
Десять метров… уж та бы досталась.
Действуй, воин! Была, не была!..

Зарядил дробовик крупной солью,
Запер дверь на советский крючок…
Под бинтами, тоскующей болью,
Ныли кости натруженных ног…

Объявился жилец с чемоданом.
Только крепок советский запор.
Пригрозил участковый наганом.
Но в квартире – хозяин, не вор…

Подоконник, ружьё… мат за матом…
Комендант и милиция – прочь!
Дети ползали возле солдата.
Приближалась победная ночь,

Без салютов, без залпов картечи –
Соль – дешевле, но всё же в цене.
Спички, свечи – былого предтечи,
Будто память о страшной войне,
С отголоском предсмертного стона…

…На скамейке солдат умирал,
Возле дома, у старого клёна…
Боль терзала… а ветер играл
Золотистым дождём листопада…

Сердобольный народ приносил
Хлебца, кашки, съестного из сада –
Пусть солдату прибавится сил…

Только переборола гангрена.
Обречённый, вознёсся солдат
В мир иной, из житейского плена.
Победитель… достоин и свят…

                Многое, ранее описанное в воспоминаниях, относится к разным годам дошкольного и школьного периода. Но вот, наступило первое сентября 1954 года. В тот год я пошёл в первый класс. Он характеризовался тем, что школа, ранее женская, стала смешанной, несмотря на то, что соответствующее постановление вышло в 1955 году. Тридцатого августа нас собрали на первую школьную линейку, где всех «первоклашек» распределили по учебным классам и познакомили со своими учителями.

                Мою первую учительницу звали Клавдия Яковлевна Башмачникова. Очень добрая женщина, средних лет, воспринималась нами, как мама. Клавдия Яковлевна рассказала нам о школьных правилах и, в конце знакомства, вручила каждому ученику по букету цветов со школьной клумбы. День стоял солнечный, и настроение было солнечным. Я, счастливый, шёл домой с букетом цветов, и мир вокруг меня был прекрасен!..

                Дети нашего класса были разными по социальному положению их родителей и, соответственно, по достатку в семьях. Детям из особо бедных семей в школе бесплатно выдавали валенки к зиме, зимние пальто. Многие из детей жили недалеко от школы, на соседних улицах. Мой друг, Дима Терёхин, жил в том же доме, что и я. Мама его была учительницей в школе, бабушка преподавала в начальных классах нашей, стотретьей,  школы. Папа – лётчик. Три неразлучные подружки, Галя Колотвина,  Люда Алексеева и Вера Ермакова так же были моими соседками по дому. В доме, что напротив, по проспекту Калинина,5, жил ещё один из моих друзей, Володя Серов, а друг Женька, Женя Кокин – в районе ВРЗ.

                Я был маленького расточка, ниже парты, в чёрном костюмчике, который мама купила по случаю моего поступления в школу. На ногах – красные ботиночки. Они очень хорошо запомнились маме моего школьного друга, Женьки Кокина. Мне она, уже повзрослевшему, сама рассказала об этом.

                Хорошо помню школьного конюха Никитича и его лошадь Майку, серого в яблоках окраса, очень спокойную и добрую. Сам Никитич ходил в поношенном, замусоленном пиджаке, непонятного цвета, и в таких же брюках, заправленных в заношенные сапоги. Через некоторое время, когда школа перешла в другое здание, у Майки родился коричневый жеребёнок. Звали его Гордый. Когда Гордый подрос, он стал выполнять работу Майки, остепенился. А то всё носился по двору, да крутился возле Майки, на привязи, когда  с конюхом куда-то ездил. С годами его окрас поменялся, стал, как у Майки, серый в яблоках. А Майку списали. Некоторое время она жила в конюшне, вместе с Гордым, потом куда-то исчезла.

                Запомнились школьные обеды. Не каждый родитель мог дать своему ребёнку тридцать две копейки (реформа до 01.1961 г.) на булочку в буфете, не говоря уж о кофе, чае, творожных сырках. Еду приносили из дома. Сейчас тяжело вспоминать всю ту нищету и убогость, и в еде, и в одежде. Приносили варёный картофель, селёдку, жареную рыбу — кто что мог. Ели, боялись глаз поднять на соседей. Многие стеснялись своей бедности. Не буду подробно описывать те события. На эту тему у меня есть стихотворение, которое я привожу, как пример.

      Вступление в жизнь

Простая рыбка на тряпице,
Хлеб чёрный, парочка картох –
Обед соседки-ученицы,
Сумел послать что добрый Бог.
Послевоенных вёсен дети.
Никто богатством не блистал.
И грош на булочку в буфете
Имел не каждый. Я страдал,
На бедность девочкину глядя.
Худой, под штопкой, локоток,
В портфеле тряпочном тетради,
Местами, штопаный чулок.
И конопушки, конопушки…
С заметной оспинкой висок.
Подобно маленькой старушке
Жевала хлебушка кусок,
Сама согбенная, и ела,
Стесняясь голову поднять.
Душа от жалости скорбела,
Хотелось доброе сказать,
Сам ниже парты. Вдруг мальчишка
Тряпицу дёрнул, и на пол
Еда упала… шалунишка…
Был глуп ещё, совсем не зол…
Девчонка плакала, по щёчкам
Слезинки горькие лились,
Не прекращаясь под платочком,
Худые плечики тряслись.
Во мне от боли всё сжималось,
Хотелось плакать вместе с ней.
И по сей день та боль осталась
В душе, с далёких первых дней
Вступленья в жизнь…

                Это  было в первом классе.  А однажды мне, шёпотом, под строжайшим секретом, сообщили странную и непонятную для меня тайну. Оказывается мой друг, Женя Кокин, влюблён в девочку из нашего класса, Галю. Я так и не мог понять, что значит, влюблён. Сам я полюбил туже самую девочку позднее, уже в третьем классе. В то время многие мальчики влюблялись в девочек, а девочки — в мальчиков. Классы-то были смешанными. Мой друг, Володя Серов, тоже любил девочку по имени Таня. Мы часто беседовали с ним о своей любви, подмечая самые незначительные мелочи, которые свидетельствовали о том, что девочки тоже обращали на нас внимание. По этому поводу у меня тоже есть стихотворение.

Нас с другом разлучили…            

Нас с другом разлучили,
Несчастного его,
С девчонкой посадили,
И всё бы ничего,
Но, как-то, по секрету,
Мне друг мой сообщил,
Что он девчонку эту
Вдруг взял да полюбил.

А я сидел с подружкой
Её, девчонки той,
С отличницей, в веснушках,
С каштановой косой,
И голос – колокольчик…
За партой не видать…
Придира… между прочим,
Мне было наплевать…

А друг с «седьмого неба»
Улыбкою блистал
(Таким он раньше не был),
И взор его сиял.
Он обожал соседку,
Её боготворил
И о любви нередко
Со мною говорил.

Он мне желал того же,
Но я не понимал,
Зачем так лезть из кожи,
И попросту – зевал.
Я жил себе спокойно,
Знал – дважды два – не пять,
И к девочке достойно
Подглядывал в тетрадь.

Меня ей поручили
По русскому «тянуть».
Мы правила «зубрили»
Часами наизусть,
Над книжками сидели,
Сосали леденцы.
За окнами галдели
Весёлые скворцы…

Всё в миг перевернулось…
Я не успел понять…
Моей щеки коснулась
Каштановая прядь.
Я вздрогнул… от  волненья
Склоненья все забыл…
Себе на удивленье
Девчонку полюбил…

Я стал в её тетрадку
Глядеть исподтишка.
Жить не давала прядка
С колечком у виска,
И нравились веснушки,
И звонкий голосок,
И родинка за ушком…               
Без них я жить не мог…

Я перед ней смущался
И глаз не поднимал.
Ей тайно любовался,
К мальчишкам ревновал.
Стал мир вокруг прекрасен,
Но было не до сна…
Вот так вот, в третьем классе,
Пришла моя Весна!..

                01.09.1955 года нашу школу перевели в новое здание, недалеко от железнодорожного вокзала, на улицу Деповскую. А Маленькая школа простояла ещё лет десять.  В ней продолжали жить учителя и обслуживающий персонал. Потом и её снесли, а персоналу дали квартиры в новом доме, в районе кинотеатра Россия.
  В те времена новую школу окружал частный сектор, от улицы Профинтерна до улицы 21 января (улица Новая, потом – проспект Строителей). В частном секторе, что тянулся вплоть до посёлка Осипенко, тоже жили наши ученики.
 
                В школу я ходил с попутчиком, Юрой Новомлинским, соседом по подъезду. Он был на несколько лет старше меня. Потом, освоив маршрут, я стал ходить самостоятельно. Путешествие было интересным, иногда, не без приключений. Однажды испытывал новые резиновые сапоги. Не пропускал ни одной лужи (дело было весной), на пути попалась небольшая ямка, наполненная до краёв водой. Мне показалось, что это мелкая лужа, и я смело шагнул в неё, оказавшись по пояс в  талой воде.

                Пришлось идти домой, переодеваться и снова шагать в школу. На первый урок я, конечно, опоздал, но мне простили. Причина-то уважительная. Через несколько дней, после этого случая, мы с мальчишками из нашего класса катались на плотах. За школой собирались строить большой дом, но вырыт был только котлован, заполненный вешними стоками.

                В котловане плавали деревянные щиты, на которых должны были доставлять кирпич на верхние этажи будущего дома. На этих щитах мы и пытались кататься. У кого-то получалось. А мой щит сразу дал крен и перевернулся. Я оказался вместе с портфелем в воде. Ветром меня поднесло к берегу. Сколько было рёву, когда я, мокрый, в зимнем пальто, шёл из школы домой. Учебники разбухли и расклеились. Записи в тетрадях смыло, пришлось заводить новые. Маме я сказал, что попал в ту же яму. На следующий день в школу не пошёл. Пошла мама, объяснять ситуацию. Долго подробности этого случая были в секрете от мамы. Только через много лет, работая мастером на Алтайском моторном заводе, я рассказал маме суть дела. Но мой рассказ ажиотажа не вызвал.

                В последствии к  школе сделали пристройку. В разработке проекта пристройки участвовал бывший учащийся нашей школы (имени и фамилии не помню). Он учился на класс ниже. Мне довелось с ним встретиться у моего друга Виктора,  когда он занимал должность  инженера-проектировщика.

                С четвёртого класса я начал писать стихи. Сначала я дописал эпиграф к книге «Рассказы о Чапаеве», добавил к куплету народной песни продолжение. Потом было много разных, маленьких стихотворений, несовершенных и наивных. К сожалению, они не сохранились. Но главное стихотворение, которое меня прославило, это посвящение Евгению Кокину, где я поведал о его любви к Гале. У меня сохранились дневниковые записи 1964 года, где упоминалось об этом случае. Выдержку из этих записей я привожу целиком:

                «В третьем классе я влюбился в одну очаровательную девочку по имени Галя. На неё, ещё раньше меня, заглядывались несколько человек, в том числе, мои закадычные друзья, Женька Кокин и Димка Терёхин. О своих чувствах я поделился с третьим своим другом, Вовкой Серовым, который тоже был влюблён, но в подругу Гали, Таню. Мы ежедневно, вместе возвращались из школы домой, долго сидели на скамейке, возле его дома, и беседовали о любви. И вот, однажды, после очередной беседы, я утром пришёл в класс. В классе было шумно. Ещё у входа все бросились ко мне и стали поздравлять с чем-то. А с чем, я так сразу и не понял. Потом выяснилось, что Серов, придя раньше меня, объявил всему классу о моей любви к Гале. Меня стали называть женихом. Но вскоре всё забылось и замялось.  Из чувства ревности к Женьке Кокину, который тоже был влюблён в Галю, я написал стихотворение. И  начиналось оно так:
       
О, Женя мой, Евгений
Я знаю – ты влюблён,
Наук безвестный гений,
Любовью упоён.
Её зовут Галина,
Она прекрасна очень…

Дальнейший текст утерян - его забрали одноклассники. Весь вечер, накануне, я писал это стихотворение, исписав в два столбика тетрадный лист. Я распространил стихотворение по классу. С тех пор меня стали называть поэтом». А Женька сказал, с обидой:
 «Если бы я умел писать стихи, я написал бы о тебе ещё похлестче…»
 
                Когда эти стихи показали Гале, она назвала меня дураком и порвала лист со стихами в клочья…»  Это был четвёртый класс. Но Женька отомстил. Он сфотографировал меня, сделал большой снимок, а в середине снимка, в области грудной клетки, поместил фотографию Гали, в виде сердечка. Вот такой фотомонтаж был распространён по классу.

                На этот раз «дураком» оказался Женька.  Умный был парень. Круглый отличник по всем предметам (его называли Ломоносовым), но далеко не «пай-мальчик». Уж похохмить, что-то изобрести, придумать какую-либо идею, а потом претворять её в жизнь, мог только он. Его уважали учителя и одноклассники. Многие проделки прощались. А дома, от родителей, крепко доставалось.

                Сначала он всех нас затащил в конькобежную секцию, потом сам бросил занятия, и мы, его друзья – следом. Потом мы все дружно стали посещать судомодельный кружок. В последствии, по его инициативе, кружок «перетащили» в школу, и в городских соревнованиях мы участвовали от школы.

                Одно лето мы, все друзья, были спасателями на спасательной станции, городского пляжа. Нас приняли в общество спасателей, выдали значки.  Мы брали на станции лодку и плавали по Оби во всех направлениях. Не дай Бог, лодка бы перевернулась, один Женька бы и выплыл. На воде он держался как рыба, остальные – кто как сможет. Я вообще плавать не умел.
                Однажды, собрались строить штаб. Хотели выкопать в лесу землянку, укрепить её деревянными щитами, установить рацию. Составили список командиров и членов отряда, где наши любимые девчонки числились санитарками, сами того не зная. Но идея «провалилась» в самом зачатье.
 
                Из школы ходили компанией, провожали друг друга до дома. Женькин дом был последним, но и к нему ходили всей гурьбой.  В районе будущей улицы Ивана Гулькина, в районе поселка ВРЗ, стояла кузница. Располагалась она в землянке. Мы заходили в неё поглядеть, как работает кузнец, весёлый и добрый дядька. Тот не ругался и нас не прогонял.

                Книг читали в то время очень много. Весь класс был записан в разные библиотеки. Я ходил в библиотеку ФЗМК Меланжевого комбината. Потом, когда почувствовал, что прочёл там всё, перешёл в детскую библиотеку им. Н.К. Крупской.

                С пятого класса у нас увеличился объём изучаемых предметов, и на каждый предмет был свой преподаватель. Классным руководителем стала Антонина Дмитриевна Налётова, преподаватель русского языка и литературы. Её муж, Иван Дмитриевич, ещё не занимал высоких постов, работал в исполкоме на рядовой должности. Сын Антонины Дмитриевны учился в нашей же школе, но в младших классах.

                Мне, с группой одноклассников, приходилось бывать у них дома, когда мы готовили какой-то литературный монтаж. Потом, под руководством Антонины Дмитриевны, мы ставили сказку  А.С. Пушкина «О попе и его работнике Балде». Я, как самый маленький и худенький, играл роль бесёнка. Безупречно выучил текст, старательно участвовал в мизансценах.

                Было интересно и нам, ученикам, и родителям. Через много лет, когда я был секретарём парторганизации на Барнаульском заводе Резиновых технических изделий, видел Антонину Дмитриевну на различных партийных мероприятиях. Даже в президиуме, на партконференции, вместе сидели.

                Очень, всем ученикам, нравился преподаватель математики Ор Николаевич. Он настолько артистично и образно представлял нам темы по математике, что мы больше хохотали, чем воспринимали материал.

                Муза Аркадьевна Михеева, добрейшая женщина, вела черчение, рисование и географию. Многих преподавателей я помню в лицо, но имена их стёрлись в памяти. Однако прекрасно запомнилась преподаватель по биологии Павлина Васильевна Дудкевич. Её уроки часто «срывались», уж так слабохарактерна она была. Я преуспевал по всем её предметам и темам. Это касалось ботаники, зоологии, анатомии. Но в «отличники» не стремился, не хватало характера. Твёрдая «четвёрка» меня устраивала. Я думаю – достаточно будет нескольких моих стихотворений, чтобы иметь представление об атмосфере на уроках биологии.

 Уроки биологии.               
Павлине Васильевне,
преподавателю биологии шк.№103.       

Лукавой совести вне зренья,
Уроки, был грешок, срывали
«Биологичке»… уваженья
К ней, безобидной, не скрывали…
Сдвигали кафедру, случалось,
Мы в угол противоположный,
Но шалость ей не замечалась…
Не унывал народ «балдёжный»,
Пальто с крючков на Женьку скинув
(А тот под ними выл, как кошка),
Мы выжидали, «рты разинув»…
Она же, глянув за окошко,
За ухо извлекала Женьку,
И плёлся тот к доске покорно,
Изобразив испуг притворно,
И отвечал ей помаленьку,
Из каждой прошлой темы, бойко.
И, кабы не был он кумиром,
Была б ему за шалость двойка,
Как прочим баловням, задирам.
За издевательство над мухой
В фашизме Вовку обвинила
И перед классом всем стыдила.
Мы потешались над старухой.
А как-то, всем нам рассказала
О Комсомольске-на-Амуре,
Как на строительство попала
По зову сердца. Нашей «дури»,
Чтоб не понять её, хватило.
И было за неё обидно.
И за бездушье наше стыдно.
Нас, шалунов, она простила…

 ***
Очки.               
Павлине Васильевне,
преподавателю биологии шк.№103.               

Решил подменить «ботаничке» очки я.
Оправы похожи, типично мужские.
Диоптрии разные. Я, близорукий,
Сидел перед кафедрой, «квёлый» от скуки.
Причина – отличное знанье предмета,
Любой был вопрос удостоен ответом…

Очки «ботанички» я взял незаметно,
Сидел, как в тумане, струхнувший конкретно,
Когда она, вдруг, в свой футляр положила
Мои, «близорукие». Жалко мне было
И страшно сознаться. А класс потешался.
Потом их надела… сняла… класс смеялся…

На стёкла дышала, платком протирала
И щурилась, хмурилась, не понимала,
Что с ними случилось. Я, с миной невинной,
Очки её сдвинул на нос «буратинный»,
На класс озирался, поддавшись азарту…
Она поняла и швырнула на парту
Мои, «близорукие». Класс потешался.
«Отдай… наигрался?..» Урок продолжался…

                Так мы шутили на уроках биологии. Случалось, что на шум приходил завуч школы, Александр Кузьмич Мотовилов. Павлина Васильевна объясняла, что никакого шума нет, просто, ученик неверное слово сказал, а детям смешно стало, тот уходил, покачивая головой. Александр Кузьмич преподавал историю, но не в нашем классе. Мы побаивались его властного, командного голоса, разносящегося по всей школе. Бывало, выстроит нас в шеренгу, в коридоре, и отдаёт команду: «Открыть рты!..»

                Мы послушно открываем. Школьный врач всем по очереди забрасывает в открытые рты крупные витамины от полиомиелита (в те годы, после VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, проходившего в Москве, в стране была эпидемия этого заболевания). Затем, команда: «Закрыть рты!» Мы дружно закрываем. «Разойтись!..» Мы расходимся по классам. Витамины были сладкими, мы их с  съедали, как конфеты.

                Яркой  фигурой, запомнившейся мне и многим нашим учащимся, являлась преподаватель русского языка и литературы, Луиза Давыдовна Трояновская. Уж очень любила она свой предмет. На уроках настолько вдохновенно рассказывала о писателях, поэтах, об их литературных произведениях, об исторической обстановке, на период написания того или иного произведения, что класс сидел заворожённый, затаив дыхание, и слушал. Сама она была «театралка», посещала Народный театр драмы, в ДК «Трансмаш»,  кто-то из её близких родственников, в то время, был директором Алтайского краевого драматического театра.

                Женщина очень принципиальная, экспрессивная, с поставленным голосом. Пока она у нас не преподавала, мы её боялись и называли «крысой». Да простит меня весь учительский состав за такое сравнение. Уже потом, кода я учился в техникуме, я видел её на сцене ДК. И очень гордился тем, что это моя бывшая учительница.

                Сам я тогда занимался в любительской оперной студии при ДК «Трансмаш». Благодаря этому талантливому преподавателю я ещё сильнее полюбил литературу и с большим интересом продолжал писать стихи. Луизе Давыдовне Трояновской я тоже посвятил одно из своих стихотворений.



                Л.Д.Трояновской,
преподавателю литературы, шк. № 103.      

Гроза для школьных шалунов и хулиганов,
Была она открыта и проста,
«Вгоняла в краску» «петушистых» мальчуганов
Словечком острым, «накрутить» могла «хвоста»
За леность двоечнику. Троечник почёта
За безразличие к предмету не имел…
С её явлением во мне открылось что-то,
Чего я и представить-то не смел…

Её боялись, кто не знал, и звали «крысой»
За властность, за скандальный, дерзкий нрав…
Я восхищался ей, блистательной актрисой,
Её к театру о пристрастии узнав…
С душой, насыщенной особым духом сцены
Являлась в класс она, что сценой ей служил,
И о героях нам вещала вдохновенно,
Вживаясь в образы, и голос страстью жил
В согласье с ними, раскрываясь в каждой теме.

Одушевлённый, он в безвременье витал,
О судьбах ратуя в некрасовской поэме,
Из «Света» изгнанному Чацкому внимал,
Кружил над горными вершинами Кавказа,
В нём свет опальных теплился времён,
И завораживала пушкинская фраза.
И каждый был немножечко влюблён,
В неё и вместе с ней – в литературу…

И я, как мышь при свете, сер и тих,
Стал чувствовать – вгрызается в натуру
Упрямым червячком наивный стих,
Моим воображением рождённый
Я стал ночами плохо засыпать,
Засильем чувств и мыслей возбуждённый,
И что-то даже пробовал писать…

И это «что-то» – сочинение стихами.
И удивлялся весь учительский состав…
Я, со своими неуклюжими строками,
Прослыл поэтом, так им и не став…

                Некоторые задают вопрос: как это, я не стал поэтом? Я же пишу стихи. В моём понятии ПОЭЗИЯ, это нечто высшее, божественное. И ПОЭТ – человек с особым внутренним миром, с ощущением прекрасного во всём, что его окружает. Мало знать теорию стихосложения. Поэтом надо родиться. С таким понятием я и живу.

                С пятого класса у нас ввели уроки труда. Мы изучали слесарное дело. Изготавливали вёдра, молотки. Преподаватель по труду, Павел Петрович Семёнов, коренастый мужчина, в парусиновом пиджаке, неплохо знал своё дело. Мы многому у него научились. Эта выучка живёт во мне до сих пор.

                Параллельно он руководил нашим судомодельным кружком и был капитаном команды на всех соревнованиях. Не помню, какие мы занимали места, но наша команда выглядела неплохо. Однажды произошёл смешной случай. Его супруга постирала парусиновый пиджак вместе с товарными чеками на покупку какого-то товара для школы. Он поручил мне взять у него дома, высохшие после стирки, товарные чеки, наклеенные на картон и поменять их в магазине. Там посмеялись над случившимся, но чеки поменяли.

                А, как-то, я ходил на Металлозавод №1, к нашим шефам. Тамошние сварщики должны были  сварить части рыхлителей для земли, изготовленные нами, в единое целое. Заказ был не готов, и я пошёл на выход, к воротам завода. Мой путь проходил среди самосвалов, выстроившихся в ряд. Возле одного из них я услыхал, как громко закричал один из рабочих. Я остановился. В этот момент, мимо моего виска, пролетела совковая лопата. Ещё бы пол шага, и она снесла бы мне череп. Рабочий матерно заругался, а мне ничего не оставалось делать, как идти дальше, но с оглядкой.

                Освоив слесарное дело, где имели неплохие успехи, мы стали изучать столярное дело. Основным нашим изделием был табурет. Но и его мы постепенно освоили. А наш общий друг, Женька Кокин, как всегда, во всём преуспевал. В мастерской стояли токарные станки по дереву. На них мы учились выполнять несложные операции. И опять Женьке пришла в голову идея – сделать подарки нашим  мамам к Восьмому Марта.

                Мы, четверо друзей и, примкнувшая к нам, Галка Колотвина, шустрая девчонка, решили выточить на токарных станках для мам скалки. Но днём нам не разрешали, и  вся операция, по изготовлению скалок, была запланирована на вечер.

                По данному поводу у меня есть стихотворение, подробно описывающее это событие. Только последние строки, про Галку, я  исключил —  стихотворение показалось мне длинноватым. А вместо «дяди Пети» написал «дядя Ваня», для рифмы. Хотя, если честно сказать, на момент написания стихотворения, имя сторожа я запамятовал и вспомнил позднее. Им стал, по совместительству (после кончины Леонида Иванова), слесарь, дядя Петя Широв.

 
  Подарки мамам. 

Мамам подарки наш «сговор» решил
Сделать своими руками.
Многому нас «трудовик» научил…
Мы овладели станками…

Прочен, добротен был наш табурет.
Вёдра из жести клепали
Не разглашали мы в классе секрет,
Как в мастерскую попали…

Форточный утром открыли запор…
Вечером Женьку втолкнули,
Самого тощего. Он, будто вор,
В сумерках сгинул… cтрухнули…

Приотворил изнутри он окно.
Влезли мы, мешкать не смея.
Было заманчиво, только темно,
Но вдохновляла идея…

Шторы задёрнули, чтоб не «усёк»
Сторож, добряк, дядя Ваня.
В школьной сторожке горел огонёк –
Он почивал на диване…

Свет только местный… гудели станки…
Из необстроганной палки
Мамам,  уверенно, с лёгкой руки,
Дружно точили мы скалки…

                В те годы мы учились по старой программе, поэтому 7-й класс считался выпускным, в системе неполного среднего образования. Мы сдавали выпускные экзамены. По русскому языку и математике я получил «отличные» оценки. Потом школа организовала выпускной вечер, где я весь вечер танцевал с девушками из нашего класса, очень волновался — танцевать почти не умел. Весь вечер, по пути домой, и всю ночь у меня в голове звучала музыка. Настолько этот вечер оказался  впечатляющим. А в кармане курточки лежала веточка сирени, подаренная одной из девушек.

               После 7-го класса некоторые ученики ушли в техникумы, другие школы. Класс поредел, а нам, оставшимся, объявили, что школа переходит на восьмилетнее образование. По окончании восьмого класса снова пришлось сдавать экзамены, хотя они и считались формальными, как нам сказали наши учителя.

              Пришлось нехотя уйти из школы и всем остальным. Димка Терёхин ушёл в школу № 25, затем закончил мореходку и служил на атомной подводной лодке, в последствии став её командиром. Девушки тоже ушли в другие школы. Володя Серов поступил в ПТУ, получил специальность арматурщик-бетонщик, затем закончил политех по строительной специальности, работал прорабом на стройках.

               Я, Женька Кокин, и ещё ребята из нашего класса поступили в Барнаульский машиностроительный техникум, на специальность «Электрооборудование промышленных предприятий и установок».

                По-разному сложились судьбы всех наших одноклассников. Несколько раз мы встречались у кого-нибудь дома. Потом встречи прекратились. У каждого появились дела в других коллективах.

                Даже странно. В 2013 году школе исполнилось 90 лет, а в 1954 году я поступил в первый класс. Вроде бы всё перед глазами, а прошло около 60 лет. И, переступая порог родной школы, испытываешь те же трепет и волнение, как и в тот памятный день, первого сентября 1954 года.
                С некоторыми бывшими учащимися нашей школы я общаюсь и сейчас. Это Рябова Елена Михайловна, поэтесса, руководитель литературного объединения «Спектр», при Алтайской  краевой писательской организации союза писателей России.   

                Новичихина Валентина Александровна, известная детская писательница и поэтесса, член ЛО «Спектр».

                Гонюкова Ирина Владимировна, поэтесса, руководитель литературного клуба «Беловодье».

                Кирилин Анатолий Владимирович, ответственный секретарь Алтайского отделения краевой писательской  организации союза писателей России, телеведущий (кто не помнит программу ТВ «Сибирь», которую он вёл в перестроечные годы?), журналист, писатель.

                Сам я работал мастером, энергетиком на предприятиях города. Занимался в литературной студии «Обские волны», у Ивана Фёдоровича Мордовина, поэта, члена союза писателей России. Являюсь членом ЛО «Спектр» и ЛК «Беловодье». Мною изданы поэма «Друзья», в двух книгах, поэтический сборник стихов «Я рос на Рыночном…». Мои стихи печатались в коллективном сборнике стихов «Современная поэзия», Московского издания, в коллективном сборнике ЛО «Спектр», в газете «Вечерний Барнаул, в частой газете « Поэт», в газете ПО Барнаульский Водоканал. На этом предприятии я работал последние годы, перед выходом на пенсию.

                Для Водоканала мною написан текст гимна, который положен композитором, Виктором Стрибуком, на музыку. Гимн исполняется  и по сей день, на всех торжественных мероприятиях производственного объединения.
 И во всём своём становлении, как личности, я благодарен нашей любимой 103-й школе, которая дала нам многое.

                09.3013г.