В поисках счастья

                ЧАСТЬ 2.



              В «Юго-Восточной компании» Феликс занимал должность начальника отдела производственных исследований. Какими именно исследованиями занимался отдел, в компании никто не знал. В курсе дела были лишь покойный теперь Рязанцев и не менее покойный Стропалев. У сотрудников возникал закономерный вопрос, какого рожна компания терпит пресловутый ОПИ, который не слабо  финансирует из своего бюджета, если его деятельность даже для топ-менеджеров  – тайна за  семью печатями? Но Феликс сумел убедить всех в своей нужности и уверить, что исследования отдела в ближайшем обозримом будущем принесут фирме большие дивиденды.
       Прежде, целых двенадцать лет Феликс работал на Контору. Он пришёл туда в 85-м, незадолго до назначения в ЦК молодого генсека. Тогда ветер грядущих перемен  был ещё и не ветром даже, а так – слабеньким, едва ощутимым сквознячком. Ещё большой популярностью пользовался такой анекдот. В приёмной ЦК раздаётся телефонный звонок:
- Аллё, вам Генеральный секретарь нужен?
- Вы что, дурак? – раздражённо  спрашивает секретарша.
- Да, к тому же старый и больной.
         И вдруг генсеком назначают пятидесятилетнего, просто юного по  меркам кремлёвского ареопага человека. Это было преддверием новой эпохи – эпохи хаоса, мерзости и предательства.
         Феликс в то «героическое» время был и вовсе младенец, ему едва исполнилось двадцать пять, но за его узкими плечами были МИФИ и защита кандидатской. Тема диссертации в те последние годы исторического материализма вызвала столбняк у  профессуры, но заинтересовала Контору. Название темы, если её перевести на доступный массам язык звучала так: «Физическое объяснение паранормальных явлений». Люди в строгих  костюмах  сделали Феликсу предложение, от  которого  отказываться не принято. Через год  ему  дали лабораторию. Занимались они измерениями, но не всеми, а теми, которые начинались с порядкового номера пять. Если существует тепловая и механическая энергии, то почему не быть энергиям времени и пространства? Два года исследований натолкнули молодого учёного на мысль, которую он затем смог вполне научно оформить и обосновать – о существовании так называемых временных дыр. В 88-м Феликс твёрдо уверовал в то, что  эти дыры периодически в нашем измерении появляются, надо только их найти. Теоретическое обоснование состояло в том, что кажущееся на первый взгляд беспорядочное движение энергий на самом деле имеет свой порядок и свою закономерность. Но вовсе не направленное упорядоченное движение энергетических потоков интересовало Феликса. Его интересовал тот малый элемент стихийности, который создаёт дисгармонию и беспорядок, что и приводит к появлению временных  и пространственных дыр. Лаборатория работала над созданием прибора,  который бы эти «неправильные» энергетические потоки улавливал и вскоре такой прибор появился.  «Энергон-1» был ещё не совершенен, его считали пробным камнем. Но и это было ещё полдела. Чтобы обнаружить «дыру», прибор должен был не просто определять наличие искомых потоков, но и вычислять их критическую массу, именно её скопление и вызывает согласно теории появление таких дыр. До создания «Энергона-2» оставалось каких-нибудь  полшага, но тут грянул, вернее, тихо подполз август 91-го. Финансирование всей Конторы резко сократили, так что уж и говорить о какой-то лаборатории, занимающейся пусть научной, но всё же фантастикой. В 92-м Феликс оказался за бортом. Казалось, смысл всей жизни был  потерян. По большому счёту, Феликс и не считал себя чекистом. Он был Учёный, а Контора … В конце концов всё в этом мире призвано служить науке. И вдруг такой удар. И от кого? От  государства, которому самими законами бытия положено науку поощрять и развивать. Это  в конце концов и вопрос жизнедеятельности этого самого государства. Но как поётся в гимне экспериментаторов всех стран «… мы разрушим, до основанья, а затем…». Феликс считал, что никакого «затем» не будет, потому что из  хаоса, в который по его мнению оказалась, ввергнута страна, может родиться только хаос. Значит надо подаваться туда, где ещё сохранялся порядок. Но его братья по корпорации не дремали и недвусмысленно намекнули, что уголовную статью «Измена Родине» ещё никто не отменял. Да и любящие порядок джентльмены его временными провалами не заинтересовались, посоветовав обратиться  в Голливуд, в отдел сценариев. Слишком много шарлатанов хлынуло на Запад с просторов бывшего СССР.
       С наукой Феликс не порвал – это на всю жизнь. Бросают друзей, женщин, но не науку. Устроился в НИИ нефтепроводных систем. Но система политическая уже вовсю давала сбой, так что заказов не поступало, зарплаты хватало максимум на три дня, потом её и вовсе перестали платить. Феликс лицом к лицу столкнулся с реалиями новой жизни, известной раньше лишь по фильмам прогрессивных американских и западноевропейских режиссёров и понял – идеалистам и романтикам здесь не выжить. Поэтому он до поры спрятал идею о временных дырах и начал выкарабкиваться из дыры финансовой.
       Кадры утекали из НИИ, как зерно из прогрызанного крысами мешка и благодаря их нехватке, а также успешно осваиваемой Феликсом византийской  системе служебных  отношений он сумел пролезть в заместители директора, став старпомом полупустого, давшего течь корабля. Тут была другая среда, с наукой ничего общего не имеющая и новоиспечённому заму предстояло её освоить. Здесь он нашёл подтверждение основному закону физики – закону сохранения энергии – ничто не исчезает  бесследно, а лишь переходит из одного состояния в другое; зарплата, которая вот уже несколько месяцев не выплачивалась сотрудникам, оказывается, никуда не исчезла, более того, она существовала в ведомостях и просто перманентно перетекла в карманы директора и узкого круга «заинтересованных лиц». Феликс был в этот круг допущен, и его финансовое состояние из критического также перманентно перетекло в стабильное. Как говорится, физику – в жизнь!
        Два года вместе с директором он вёл полузатопленный НИИ по бушующим волнам российского бардака, с большим трудом обходя рифы и мели, пока, наконец не появилась возможность встать в относительно спокойную гавань. Некая преуспевающая фирма пожелала доверить их институту долгосрочный  заказ. Это  была возможность  выкарабкаться, залатать все дыры. Но тут опять вмешался физический закон, на этот раз – закон сохранения материи. Если где-то прибудет, то в  другом месте непременно убудет.  В стенах института, где даже вахтёры отличались обходительностью манер, появились коротко стриженные молодые люди, употреблявшие непонятные речевые обороты и ко всем без исключения, обращающиеся на «ты». У них состоялась беседа с руководством, директор проявил твёрдость,  он видимо уповал на то, что Феликс выходец из силовых структур. Спустя два дня какие-то подонки встретили 53-летнего директора в подъезде, и итог этой встречи оказался для него печальным – сотрясение мозга, сломанная челюсть, многочисленные ушибы тела и, как следствие госпитализация. Феликс оказался один на передовой. Так он столкнулся ещё с одной стороной жизни в стране с экзотическим названием Сенегал1. И  понял , что за своё благополучие надо сражаться. Но он был субтильный и в  очках, любой из бритых легко справится с ним одной левой. А разве зря он двенадцать  лет проработал в одной из самых могущественнейших организаций мира? Директора Феликс никогда особенно не любил, тот стал жертвой собственной недипломатичности, но  вот  за себя любимого побороться стоило. И должно же существовать в конце концов корпоративное братство?
      Замдиректора обратился к человеку, который когда-то, там, в другой жизни курировал его лабораторию по поиску дыр.  Подполковник Стропалев про корпоративное братство не забывал и помог институту, в лице Феликса. Братки отстали, и НИИ получил вожделённый заказ.
      Несколькими днями позже они сидели с подполковником в ресторане, где Феликс угощал его по полной программе: армянский коньяк, шашлык из осетрины, чёрная икра. Брать деньги Стропалев наотрез отказался.
- Мне, знаешь ли, честь мундира дороже.
      Феликс не настаивал, каждый свободен в своём выборе; кому честь мундира, кому что-нибудь более материальное. Сам он был физиком, а следовательно материалистом и такие абстрактные понятия как честь, совесть были для него не более чем слова. Нельзя сказать, что он был законченным циником, просто числил себя жрецом науки, волею обстоятельств отлучённым от своего капища и всё, что не служило ей, то есть науке на пользу, считал недостойным своего мировосприятия.
      Когда уже выпито было достаточно, Леонид спросил:
- Ты из своих дыр заглушки-то ещё не вытащил?
      Феликс подозрительно посмотрел на спасителя, уж не издеваются ли над ним? Всё, на что он потратил лучшие годы своей жизни - свято, а над святым он издеваться не позволит никому.
- Ты из чистого любопытства интересуешься? – пьяно прищурившись задал он встречный вопрос.
      Стропалев непринужденно рассмеялся.
- Исключительно из чистого. Да ты не воспринимай всё так болезненно. Я же понимаю, что для тебя это незаживающая рана.
- Чего тогда ковыряешься?
       Подполковник хитро посмотрел на собеседника.
- А может у меня для тебя обезболивающее найдётся?
       Он разлил коньяк по рюмкам.
- Продолжай. – Феликс свой отодвинул.
- Что продолжать?
- Да брось, Лёня! Ты же не депутат, чтобы попусту здесь языком трепать!
- Давай, Феликс, за науку! – подполковник выпил коньяк.
        Закусив лимонной долькой, он придвинул к себе блюдце с чёрной икрой.
- Сейчас ещё время не пришло, материальная база, она, сам понимаешь, вложений требует.
- Давай, Леонид поконкретней, перед тобой, между прочим, учёный-физик, а не философ-марксист.
Стропалев опять хитро посмотрел на него и поманил пальцем.
- Приборчик-то твой я заховал в надёжном месте.
         Хмель из головы Феликса как-то сразу выветрился, и охватило такое возбуждение, что аж руки затряслись. Как будто после длительного воздержания  ему предложили заняться любовью с сексапильной девицей. Он обрушил на Стропалева град вопросов.
- Ну ты, брат, завёлся, – засмеялся тот, - Пей коньяк, а то выветрится.
- Я теперь, Лёня, от тебя не отстану, - он почти с любовью смотрел на Леонида, - Потому что у тебя ключик от заветной дверцы. Слушай, а ты на пенсию когда собираешься?
- А что? – пришёл черёд насторожиться Стропалеву.
- Хочешь, я тебе институт свой отдам, а? Хороший институт, там такие деньжищи делать можно!
- Институт-то пока государственный, так что ты казённым добром не очень-то разбрасывайся.
- Какая разница! – махнул Феликс рукой, - Поставим тебя директором – хозяйничай на здоровье! А государству, скажу тебе по секрету, на институт этот насрать!
- У меня, Феликс учёных степеней нет, – развёл руками подполковник, - А прежнего директора куда денешь?
       «Прежний» директор на работу так и не вышел. Все три недели, проведённые в больнице, он предавался размышлениям о своём жизненном предназначении, подводил итоги. Вспомнил  о заброшенной лет  пять назад  докторской и сделал выбор. Феликс занял капитанскую каюту, но особой радости не испытывал, в замах ему было комфортней.
      И тут опять на помощь пришёл Стропалев.
- Есть у меня человек надёжный, нефтяник, вот с таким стажем. Всю Сибирь облазил. Пора ему в столицу перебираться. Лучшего директора тебе, Феликс, не найти. Такого, если кто в подъезде встретит, сам на больничной койке окажется.
      Так в институте появился Рязанцев. Всё это хозяйство ему, сразу видно, было по барабану, он целыми днями пропадал на Кутузовском, решая какие-то дела через своих людей в правительстве. Один раз  даже был принят хозяином, известным краснобаем, любителем изящно выразиться. Феликсу он предоставил всю полноту власти.
       Надо признаться, что Феликс побаивался нового директора. Ширококостный, с борцовской фигурой, он и двигался как по ковру и взгляд его, с крупными чертами лица как бы примеривался к собеседнику. Так и казалось, вот сейчас схватит, поднимет, да и грохнет спиной об пол!
       Впрочем, хотя всё институтское хозяйство и было на Феликсе, если возникали проблемы, Рязанцев зама своего не бросал, активно включался в их решение. Правда проблемы, с его водворением в директорское кресло постепенно сошли на нет, остались лишь текущие рабочие вопросы.
        Однажды Рязанцев признался заму:
- НИИ, Феликс, вымирают как динозавры, так что по моему убеждению, мы с тобой зря здесь штаны протираем.
        Тот удивлённо посмотрел на него:
- Институт вышел из кризиса, мы получили хороший заказ.
- Ты подожди скакать от  радости. Заказчик наш последние дни доживает, мне свои люди в правительстве по большому секрету  шепнули.
- Да вы что? Фирма солидная, я лично справки наводил.
- Кто бы спорил! Только у этой  солидной фирмы  врагов – прорва, а просто недоброжелателей, ещё больше. И люди все не простые. Говорят, сам премьер недоволен.
- А что так?
- Делиться не хотят. На нефти сидят, а это, брат, большие деньги! А где деньги большие, там и проблемы соответственно. Но это мои умозаключения. А там, - он ткнул толстым пальцем в давно требующий побелки потолок, - всё это объясняют новой политической ситуёвиной. Ну им, небожителям видней. Так что, после того как фирму сожрут, нас, скорей всего закроют.
      Растерянность зама вызвала у Рязанцева приступ веселья.
- Да не дрейфь ты! – своей широкой ладонью он хлопнул Феликса по узкой спине так, что у того клацнули зубы, - Зря я что ли на Кутузовском пороги обиваю? Бог не выдаст, свинья не съест! Если конечно свинью вовремя накормить. Я последние дни в этом свинарнике почти что свой.
- Ну и что вы хотите предпринять? – Феликс немного успокоился.
- Своё дело создавать буду. Надоело на дядю горбатиться, -  он посмотрел на зама, - И тебя заберу. Голова у тебя светлая, Лёня говорит, ты большой учёный, дыры какие-то ищещь.
       Феликс вспыхнул как тургеневская барышня, но Рязанцев сделал вид, что этого не заметил.
          - Так вот, у  меня ты свои изыскания можешь продолжить.
        У Феликса перехватило дыхание. Похоже, жизнь вновь обретала смысл.
        Во время вынужденного отлучения от поиска временных тоннелей Феликс всё своё свободное время проводил за чтением исторической литературы. Не художественной, беллетристику  он, как сухарь-физик считал баловством, способным лишь тешить бездельника-обывателя. Большое количество научных трудов и монографий начиная с Щербатова, Карамзина и Момзена и заканчивая Вернадским и Гумилёвым было прочитано им в холостяцкой квартире. Образовалась внушительная историческая библиотека, а также труды по археологии, искусствоведению, культурологии. Когда он войдёт во временную дыру, а в том, что это рано или поздно произойдёт, Феликс не сомневался, он должен быть во всеоружии.
       Читая труды различных историков, он пришёл к выводу: история человечества идёт по замкнутому кругу. Ошибки прошлого ничему не учат потомков. На ум приходили слова из Экклезиаста: «Что было, то и будет, а что будет не останется в памяти у тех, кто будут после». Все эти диктаторы, императоры, инсургенты похожи как матрёшки, отличаясь лишь размером и именами. Какая разница между восставшим против Рима Югуртой и самопрвозглашённым царьком мятежных горцев Джохаром? Да и похожие страсти кипели и кипят в Вавилоне, Афинах, Вашингтоне. Москва, та вовсе всего-навсего третий Рим.
        Чем глубже Феликс вникал в хитросплетения исторических  событий, тем больше история как наука вызывала у него недоумение. Где несокрушимая логика математики, жёсткая  закономерность физики? Да и наукой, эту летопись людских страстей и пороков, у Феликса язык назвать не поворачивался. Продажная девка она, потому что каждый её пользует как хочет! Ну ничего, его открытия поставят её с головы на ноги!
        К концу 96-го им с Рязанцевым стало ясно, что дни института сочтены.
- Диспозиция на текущий момент будет следующая, -  по-военному наставлял Феликса директор, - Всё, что мне нужно, я  в столице согласовал и решил, необходимые квоты выбил, кого надо подмазал. Так что здесь мне делать пока нечего. Поеду в Самару регистрировать фирму.
- А почему в Самару? – поинтересовался Феликс.
- Там нужные мне специалисты имеются, да и с Сургутом удобнее оттуда работать. Здесь, в Москве посредников много, каждому дай. А каждому давать, - он хохотнул, - сломается кровать! Ты остаёшься здесь; на базе НИИ  создадим отдел производственных исследований. Теперь мы здесь арендаторы. Площадь снимаем, оборудование тоже, с последующим выкупом. Чёрт, забыл как это называется!
- Лизинг, – подсказал Феликс, а сам подумал: «И когда он всё успел? Не человек, а бульдозер!»
- Вот именно, лизинг. Специалистов набираешь по своему усмотрению, тут я на тебя полагаюсь полностью. Самый плотный контакт с Леонидом, он теперь опять твой куратор. Вопросы есть?
       Видимо Рязанцев хорошо удобрил почву, потому что дела пошли резко в гору, но на грех, как говорится и грабли стреляют. Когда на дверях НИИ сменили вывеску, опять подкатила братва. Это была оголодавшая бригада Хирурга, рыскавшая по городу в поисках пропитания. Феликс пригласил Макса в кабинет. Бывший зам к тому времени заматерел, отрастил брюшко, раздался в лице. Да и в мире первоначального накопления капитала чувствовал себя гораздо уверенней, зная, что есть кому заступиться.
        Уже с первого взгляда на этого сутулого очкарика Макс понял, что здесь ему ничего не обломится. Но отступать было нельзя, немногочисленные бойцы ещё смотрели на него с надеждой.
- Что вас к нам привело? – вежливо поинтересовался Феликс.
- Тема такая, – напористо начал Макс, - Нам эту территорию Волына отдал, короче, нам здесь все платят.
- А я могу  поговорить с господином Волыной?
- Ты чё, не въезжаешь? Теперь я здесь мазу держу!
- Молодой человек, вы видимо ошиблись адресом. Наше научно-производственное объединение находится в ведомстве УФСБ города Москвы.
        Он протянул Максу визитку Стропалева.
- А чё ты мне эту бумажку суёшь? – тот швырнул визитку на стол, - Я тебе таких знаешь сколько могу наделать?
         Феликс вздохнул, извинился и набрал рабочий номер подполковника. Коротко обрисовав ситуацию, он передал трубку Хирургу. Макс поначалу корчил крутого, называл каких-то авторитетов, потом немного послушав, что ему говорит невидимый собеседник, сразу как-то сник.
- Я надеюсь, все вопросы сняты? – опять вежливо поинтересовался Феликс, после того как гость вернул ему трубку.
- Да, мы с господином чекистом всё обрешили. – Макс, стараясь не терять достоинства встал и направился к выходу.
        Феликс вдруг заинтересованно посмотрел на бандита. Это был интерес исследователя к лабораторной крысе. А что, у многих власть предержащих есть свои бандиты, почему бы не заиметь людей, которые решали бы за него щекотливые вопросы.
- Молодой человек, погодите-ка минутку – он полез в ящик стола, где у него хранилась бутылка армянского коньяка.
       Хирург вышел из кабинета начальника ОПИ спустя час. В кармане, грея душу лежали пятьсот долларов. Доктор Джекил нашёл своего мистера Хайда.

                . . . 
        Рязанцев приезжал в столицу почти каждую неделю, решал дела, встречался с нужными людьми. Феликс уже знал, если он больше двух недель в Москве не появлялся, значит где-нибудь в Тюмени мотается по скважинам. Обычно сделав в Москве все дела он вместе с Феликсом и Стропалевым отправлялся в баню, где, как он выражался «отмокал  душой». В один из таких «помывычных дней», когда глава компании плескался в бассейне с двумя ангажированными девицами, Феликс сидел с чекистом за столом, после жаркой парной охлаждая себя пивом. Их глаза встретились и Феликс впервые с того самого дня, когда узнал, что «Энергон-1» жив, задал вопрос:
        - Когда?
- Скоро, Феликс, скоро, – ответил полковник, - В октябре будет списание, так что я думаю под шумок всё и провернём.
      Стоял конец августа, значит ждать ещё  целых два месяца. Или всего два месяца, учитывая годы, которые он провёл занимаясь совершенно не нужным ему делом.
     Из бассейна отфыркиваясь как морж вылез Рязанцев. Обернув простынью своё мощное тело, сел за стол.
- Пора опять в Москву перебираться, - сообщил он откупоривая пивную бутылку, - всё равно торчу здесь больше чем в Самаре, да и Наталье к своим врачам поближе.
    У его жены было больное сердце, в свои неполные сорок пять она уже перенесла один инфаркт и два года наблюдалась в одной престижной московской клинике.
     Где-то в последних числах октября телефон в кабинете  Феликса зазвонил как-то по особенному. Или ему это тогда просто показалось.
- У тебя всё готово? – услышал он голос Стропалева.
     От этого казалось простого вопроса в голове начальника ОПИ зазвенели колокола, во рту стало сухо как в жаркий полдень в  пустыне.
- Да, – хрипло ответил он.
- Ты сегодня с работы уходить не торопись.
     Машина к зданию бывшего НИИ подъехала в начале десятого вечера. На улице было темно и  сыро. Охранник открыл ворота и впустил во  двор армейский «Урал» с закрытым кузовом. Леонид Викторович въехал следом на своей шестёрке.
- Ну, принимай своё хозяйство, – кивнул он на грузовик  приплясывавшему от возбуждения Феликсу.
     Два молчаливых солдата занесли коробки и ящики из машины в подвал, где он давно подготовил помещение под лабораторию.
     В тот вечер Феликс домой так и не ушёл, как и в следующий. Да что там говорить, он и поесть  первые три дня забывал! В своём кабинете он не появлялся, спихнув всю работу на зама. 
    Мало того, у него появилось прямо таки гипертрофированное чувство собственника. В подвал, кроме Стропалева  не допускался никто. Своих бывших  коллег,  с кем начинал создавать прибор, Феликс даже не пытался разыскать. Раз три к нему в подвал спускался Рязанцев, но видя состояние своего зама по производственным исследованиям, долго  не задерживался.
     Дни шли за днями, наступил Новый 1998 год, но Феликс этого не замечал. Лишь в начале марта он наконец  выбрался на Божий свет, осунувшийся и похудевший, но с лихорадочным блеском в глазах.
     Из сбивчивого его рассказа Стропалев узнал, что подготовка к созданию «Энергона-2» завершена и ему требуются два лаборанта-помощника. Помощников долго  и придирчиво Феликс выбирал себе сам. И вновь потекли дни, наполненные почти мистическим для непосвящённых действом.
      Рязанцев не приезжал в Москву уже больше месяца. Его жена совсем слегла, перевезти в Москву её не было никакой возможности, врачи, опасаясь за её жизнь запретили всяческие поездки и она тихо умирала в Самаре в старой квартире, принадлежавшей ещё её родителям. Их единственный сын вот уже три года жил в Новосибирске, учился в знаменитом университете, так что кроме мужа и старой подруги её последние дни не скрасил никто. Наталья умерла в начале лета, в возрасте, когда здоровая женщина расцветает своей последней в жизни красотой. Это не было для Рязанцева внезапным ударом судьбы, жена болела долго и тяжело, все врачи сходились на том, что долго она не протянет и близкие имели возможность морально подготовиться к её скорой кончине. И всё равно, уход близкого человека – всегда трагедия для тех кто остался на нашей грешной земле. Похоронив жену и проводив сына Сергей Константинович встал перед дилеммой – запить или уйти в работу. Последнее перетянуло и он стал готовить компанию к переезду в столицу. В Самаре решено было оставить филиал.
     Все эти жизненные перипетии своего шефа Феликс просто не заметил, да и не мог из своего подвала. Работа над «Энергоном-2», до этого шедшая без каких-либо затруднений застопорилась и виной этому был не недостаток в средствах, а элементарная ошибка в расчётах. Когда приехавший  в августе в Москву Рязанцев увидел своего зама, он спросил у Стропалева:
- Я не пойму, у кого горе случилось?
Феликс похудел телом и почернел лицом, и вообще выглядел как живой труп.
- Ему надо срочно менять обстановку и сферу деятельности, – посоветовал подполковник.
Вскоре такая возможность подвернулась, компанию пригласили в Берлин на выставку нефтяного оборудования и Рязанцев взял с собой Феликса. Он организовал экскурсию по германской столице, но его зам довольно рассеяно слушал экскурсовода, ясно было, что мыслями он был далеко отсюда, в своём московском подвале. Похоже, что никакие заграничные красоты не могли вывести физика из ступора, в котором он последнее время пребывал. И  вдруг они встретили Её. Шёл последний день выставки и Феликс с Рязанцевым недоумевали, что такая эффектная женщина делает на этом скучном с точки зрения обыкновенного обывателя мероприятии, да ещё с пожилой супружеской парой. Увидя её ещё издалека оба сразу определили в ней русскую. Потому что есть в русских женщинах такое, чего не встретишь у представительниц других национальностей. Была ли это походка, посадка головы или взгляд – сказать трудно. Скорее всего и то, и другое, и третье.
       Феликс, несмотря на свои тридцать восемь так и не женился, и даже не имел постоянной девушки. Все его отношения с прекрасной половиной человечества строились на чисто коммерческой основе. Родители его тоже были научными работниками и не уделяли сыну должного внимания, поэтому он не знал материнской ласки,  что и наложило свой отпечаток. Нельзя сказать, что он не переживал по этому поводу, просто у него была наука. Увидя у российского стенда эту женщину он почувствовал, как в нём пробуждаются чувства, которых как ему казалось он был лишён. И естественно  не заметил восторга в глазах  Рязанцева. Он стоял не шелохнувшись, а его шеф уже о чём-то оживлённо беседовал со всей троицей. Потом супруги одобрительно кивая головами рассматривали экспонаты, а  Рязанцев шептался с ней как со старой знакомой. Феликса пронзило чувство, которое большинство людей называют ревностью. Он даже на какое-то время забыл о своих дырах. А когда Сергей Константинович и прекрасная незнакомка исчезли оставив у стенда обеспокоено озиравшихся стариков он и вовсе не находил себе места.
       В Москву возвращались уже втроём. Прущий к цели как бульдозер Рязанцев не лишён был однако наблюдательности. В салоне ТУ-154, когда Оксана, так звали девушку, спала откинувшись в кресле, он сказал Феликсу.
- Остынь старик, такие женщины не для тебя.
- А какие для меня? – с вызовом спросил Феликс.
- Понимаешь, - Сергей Константинович на минуту задумался, - ей мужик нужен весь, без остатка, а у тебя в жизни уже есть страсть – твои исследования.
 «Может быть он и прав.» – подумал тогда Феликс. Но Оксана ему казалась единственной на свете женщиной, кто был достоин посетить его лабораторию. И ей он был готов бесконечно рассказывать о своей работе. И ему казалось, что она его поняла бы и поверила в него. Ещё в тот день  в нём поселились глухая ненависть и чувство чёрной зависти к своему шефу. 
                *  * *