Муму и другие

     Зона – она и в Африке зона. Хотя он слышал, в благополучной Европе тюрьмы вроде наших санаториев. Но то в Европе, а здесь, по другую сторону Уральского хребта уже не Европа. И зона здесь со всеми необходимыми и знакомыми почти каждому россиянину атрибутами: «колючкой», «запреткой», свирепыми сторожевыми псами, вооружёнными часовыми на вышках. Знакомыми кому по кино и книгам, а кому и по собственному опыту. Последних на бескрайних российских просторах тоже  немало, потому что от сумы и тюрьмы у нас отказываться не принято – не так могут понять. А то, что зона красная, так это ровно ничего не меняет, потому что дни здесь всё равно серые как крысы и не видно им конца. Та же иерархия, что и на обычной, опера и омоновцы в авторитете, прокурорские и судейские менее уважаемые.
       Андрей подсчитал, что выйдет он отсюда (если выйдет) почти в пятьдесят. Вроде бы ещё не старый, но как он будет выглядеть  после семнадцатилетнего существования без женщин, ресторанов, своего БМВ, без всего, из чего по его мнению состоит жизнь и свобода. Да и жена, скорей всего столько лет ждать не будет
      Всего один раз он задался вопросом, раскаивается ли он в содеянном? Прислушался, но внутри всё молчало. Ну грабил, убивал челноков, и что? А почему, когда он с пацанами сидел на блокпостах под чеченскими пулями, когда на его глазах гибли молодые ребята – «цвет нации», челноки эти косили от армии, мотались в Турцию за шмотками, набивали свои карманы? А умирать, кормить окопных вшей за них должны другие? А потом этим же челнокам за турецкие джинсы отваливать половину зарплаты, в буквальном смысле политую кровью! Где тут справедливость? Нет её, как не кричи. И никто, кроме тебя, её не восстановит. Правда где-то через полгода после приговора ему приснилась та семнадцатилетняя девчушка, к голове которой он приставил пистолет. Во сне она как и тогда, в последние мгновения своей жизни смотрела на него широко распахнутыми, наивно-доверчивыми глазами. Ну не укладывалось в её кудрявой головке, что симпатичный молодой человек в милицейской форме способен на такое! После этого ночи три он боялся заснуть. Ещё он думал о том, что со временем его взрослеющий сын будет теребить мать вопросами «А где папа?», а потом и более каверзными. По всему выходило, что прежняя жизнь закончилась и возврата к ней нет и быть не может. А что впереди? Вот уже год как он здесь, а ему кажется что прошло лет десять, а ведь таких ещё шестнадцать. Нет, сто шестьдесят он точно не проживёт!
       Больше всего ему хотелось сейчас в Чечню и погибнуть на каком-нибудь безымянном перевале с оружием в руках. А ведь такая возможность у него была, но судьбе было угодно, чтобы он выжил и попал сюда.
       После службы в армии Андрей Громов года полтора проработал на мебельной фабрике, да и в милицию оттуда ушёл, потому что как выражался «пырять» надоело. И вот несколько лет спустя пригодились прежние навыки. Работа здесь – это сносное существование, потому что на одной  тюремной баланде долго не протянешь, а ждать посылок из дома – неблагодарное занятие. Жена приезжала один раз, жила здесь два дня, всё плакала, когда прощались он сказал ей:
      - Ты не приезжай больше, ладно. Димку воспитай, чтоб человеком стал…и будь счастлива.
И по её прощальному взгляду понял, что сделает всё, как сказал муж, то есть больше не приедет.
      На здешней мебельной фабрике работали в две смены, мебель делали добротную и должно быть дешёвую. Ещё бы, зарплата наверное в себестоимости не больше пяти процентов занимает. Директором фабрики была жена местного кума, так что львиная доля оплаты за труд оседала в карманах владельцев. Да и недостатка в рабочих руках не было, попасть на работу сюда считалось большой удачей, существовал даже конкурс. Андрею, хотя и имевшему опыт мебельщика пришлось подмазать контролёра, да ещё и ждать места три месяца.
      Анатолий - его сосед по камере, бывший прокурорский работник, осуждённый за взятки, отсидел уже четыре года из «впаянных» восьми и до сих пор держал обиду на российскую Фемиду, считал себя жертвой политических репрессий. Он так и говорил Андрею:
- Ты, Громов, обыкновенный уголовник, а я здесь за свои убеждения страдаю.
- Ты, значит, страдалец, а мы здесь курортники, да?
- У тебя руки по локоть в крови, а меня сюда ельцинская камарилья упекла, потому что дела фабриковать отказывался.
        Андрей его тихо ненавидел. «Вот крыса прокурорская! – думал он, - И работу себе блатную нашёл.» Анатолий на фабрике заведовал складом, где работа действительно была не пыльной. Такую работу здесь за красивые глаза не дадут. Вот за хорошие деньги, это пожалуйста! Как пить дать у этой жертвы политических репрессий на воле заначка осталась. Возникает вопрос, откуда заначка при его-то зарплате, если он взяток не брал? Сам Громов трудился в лакокрасочном цехе и восемь часов приходилось дышать ядовитыми испарениями. Часто после смены возвращался в жилзону с головной болью и резью в желудке, и выслушивать постоянные разговоры Анатолия о политике не было никакого желания. Андрей валился на койку и угрюмо отмалчивался, делал вид что спит. От политики он был далёк, но люди её делающие вызывали у него чувство зависти, потому что пролезли во власть, что по его мнению автоматически давало вседозволенность. Вот уж действительно «в России две напасти – власть тьмы и тьма власти.»
       В тот апрельский день он работал во вторую смену и бригадир послал его на склад за лаком. Вернулся Громов через полчаса с двумя трехлитровыми банками, за что получил от бригадира нагоняй.
- Тебя, Громов, только за смертью посылать.
Если бы бригадир знал, насколько он был близок к истине. Уже в конце смены в цех заглянул один из контролёров.
- У вас завскладом не появлялся?
- Нет, – односложно ответил бригадир. Проявлять явное и лишнее любопытство здесь было не принято.
Поздно вечером стало известно, что завскладом в этот день не отмечался на выходе из промзоны и после вечерней переклички повсюду начался шмон. И никто, кроме одного человека не знал, что бывший следователь прокуратуры тихонько лежит между ламинированными частями трёхсекционной стенки. Вернее не сам бывший следователь, а его бездыханное тело.
     Между тем местные оперативники недоумевали, такую черту, как склонность к побегу у бывшего прокурорского они отметали напрочь. Да и зачем бежать-то, если за примерное поведение «париться» ему оставалось, ну максимум год. Убивать его за активное сотрудничество с администрацией смысла не было, потому что все об этом знали и местный люд здраво рассуждал, что лучше знать кто стучит, явный он и не опасен. Ещё, каждый месяц Анатолий слал письма то в Генеральную прокуратуру, то в Госдуму, то аж в аппарат президента, всех пытался убедить в своей невиновности. В общем был совершенно безобиден.
      Пока оперативники ломали головы, Андрей Громов готовился ко второй фазе операции под названием «Стиратель». Ему очень нравился этот фильм со Шварценеггером в главной роли. Тело бывшего прокурорского следака скоро начнёт давать о себе знать, если конечно его не найдут раньше. В последнем случае Андрея вычислят с полоборота, а пока нет тела – нет дела.
      Через три дня после исчезновения Анатолия на мебельной фабрике случился пожар. Произошло это в вечернюю смену, накануне, когда склад должен был принять вновь назначенный кладовщик. Экологически чистая, деревянная мебель горела споро и весело, но работавшим в ту смену было не до веселья, потому что, когда огонь подобрался к складскому помещению и начал лизать многочисленные банки с лаками и красками, ядовитый, удушливый дым стал быстро распространяться по всей фабрике. Люди, пытавшиеся бороться с огнём, получив порцию такого дыма в раздирающем горло кашле падали на пол.
       Пожар удалось потушить только к утру. К счастью все остались живы, хотя тюремный лазарет был переполнен угоревшими и обожжёнными людьми. Все, кроме одного. Среди обугленных частей мебели нашли сильно обгоревший труп, под остатками одежды чудом сохранился медальон – свинцовая пуля на золотой цепочке. Пуля эта срикошетив, застряла в бронежилете тогда ещё старшего лейтенанта Андрея Громова и случилось это где-то под Ведено несколько лет назад. Жертв пожара могло быть гораздо больше и полковник Кондратьев мог быть доволен, насколько может быть доволен начальник спецзоны, потерявший за три дня двух заключённых и влетевший на немалые деньги. Но всё могло быть гораздо хуже и кум благодарил судьбу, что всё обошлось именно так.
       Бывший следователь был объявлен в розыск, а в Самару жене Громова послано уведомление, что её муж погиб в результате пожара. Тело погибшего так и не было востребовано родственниками, его похоронили на местном кладбище.
       Провели местными силами скоренькое расследование. Очевидцы рассказывали, как осуждённый Громов бросался на самые опасные участки, смело вступая в борьбу с огнём. Последний раз его видели с огнетушителем около фабричного склада.
       Рядом со складом была дверь, выходящая во двор, куда сгружали под навес опилки. Кроме отходов мебельного производства на этом дворе складировали пустые консервные банки, зеки едят консервы не в пример больше свободного населения. Всё это вторсырьё два раза в месяц сдавалось в ближайшие пункты приёма
       Сначала Андрей решил спрятаться в опилках и даже заготовил стальной лист, чтобы не проткнула щупом охрана и метровой длины трубочку для дыхания. Но после размышлений здраво рассудил, что в консервных банках и прятаться легче и безопасней. Дальнейшее подтвердило его правоту, так как опилки сгорели во время пожара. Сидеть среди жестянок ему пришлось три дня. Водой он предусмотрительно запасся, а вот поголодать пришлось. Но чего не сделаешь ради свободы.
      Андрей лежал на дне самосвала вдыхая не самые приятные запахи: гари и гниющего консервированного мяса. При помощи того же стального листа он отгородил себе в углу кузова немного свободного пространства, хватавшего как раз на то, что донести до рта пластиковую бутыль с водой. Чтобы тело не затекало он время от времени напрягал и расслаблял свои мышцы, шевелил пальцами рук и ног. Мочиться приходилось тут же, так что к двум запахам добавился ещё и третий. Но больше всего страдать пришлось от холода. Стояла середина апреля и ночи в Зауралье были ещё очень холодные.
    Он пребывал в полудрёме, когда ранним утром услышал звук заводившегося двигателя. До ближайшего пункта приёма было километров шестьдесят и машину отправляли часов в восемь утра. По дороге нужно было сделать ещё две-три остановки, так что дорога занимала не менее двух часов.
     На КПП охрана лениво простучала борта, осмотрела машину, потыкала длинным щупом в кузове и Андрей лишний раз возблагодарил судьбу, что едет не в опилках.
      Вскоре самосвал грохоча на стыках бетонных плит тронулся в путь. Под скрежет консервных банок Андрею на короткое время даже удалось на несколько минут заснуть. Где-то через полчаса машина остановилась и он услышал как хлопнули дверцы кабины.
- Пошли, пошли! – раздался весёлый голос.
    Водитель и экспедитор были из бесконвойных и похоже что эта остановка была начальством не санкционирована. Значит у него появился шанс.
    Он выждал некоторое время, давая телу команду и начал выбираться. Яркий солнечный свет на какое-то время ослепил его. Когда глаза привыкли, он увидел метрах в двадцати от дороги деревенский дом, огороженный забором. По другую сторону дороги стоял полуголый лес, меж ещё неодетых лиственных деревьев вкраплялись зелёные ели и сосны.
    Андрей осторожно слез на землю и смешно по утиному переваливаясь, ноги слушались плохо, поспешил к лесу.
    Свобода! Слово – сладкое как этот весенний воздух вырвалось вместе с дыханием. Серые крысы-дни остались там, за колючкой, а здесь наполненный разными звуками и красками весенний мир с его неограниченными возможностями. Иди на все четыре стороны, жаль, что ещё взлететь нельзя! Интересно, а в какую сторону ему идти? Вопрос этот заставил Андрея остановиться. Со всех четырёх сторон его окружал лес. Хорошо, что солнце было на своём месте и он сумел определить стороны света. Если его расчёты, проведённые на глаз хоть немного верны, приехали они с юго-востока. Значит пойдёт он на северо-запад. К мышцам постепенно вернулась упругость и он бодро зашагал в выбранном направлении. Примерно через час быстрой ходьбы голова слегка закружилась, а в животе громко заурчало, как-никак уже четвёртый день он ничего не ел, да и кроме пустой пластиковой бутылки, перочинного ножичка и коробка спичек в его карманах ничего не было. А вокруг лес, где в это время года и зверь-то себе пропитание находит с трудом, а что уж говорить о нём, сугубо городском человеке. Похоже, вожделенная свобода показывает ему волчьи клыки.
     Андрей, чтобы переждать подступившую слабость, присел на камень, начинавший уже впитывать в себя солнечное тепло, и огляделся. Местность вокруг немного изменилась, деревья сменил густой кустарник, вдалеке виднелись горы. Громов не знал, что это был хребет с непривычным русскому уху названием Зигальга, но ориентируясь по солнцу определил, там запад, а значит за горами – Европа и дом. То, что до дома была тысяча вёрст его не смущало и с полчаса отдохнув на тёплом апрельском солнышке он двинулся в сторону гор. Шагал уже не так бодро, экономя силы. Стало жарко и он сняв телогрейку, свернул в скатку, зажал под мышкой. Есть хотелось неимоверно, от голода и чистого воздуха опять закружилась голова.
     Ручей показался внезапно. Кристально чистая вода весело бежала между белых камней и упав на колени Андрей припал к ней сухими губами. Пустой желудок заполнился водой и стало немного легче. Напившись, он окунул голову в ледяную воду и держал, пока не заломило в висках. Родниковая вода прояснила сознание, слабость отступила, окружающий мир наполнился ещё более яркими красками: голубое небо, редкая зелёная трава, какая-то звериная морда внимательно его рассматривающая. Андрей тряхнул мокрой головой, словно прогоняя наваждение. 
     Огромный пёс сидел на другой стороне ручья, умными глазами наблюдая за человеком. Когда Андрей только начинал службу в милиции, он с полгода работал кинологом в собачьем питомнике. Собак он любил с детства и неплохо умел с ними ладить. Во всяком случае, лучше чем с людьми.
      В сидящем рядом псе он определил помесь кавказской и восточноевропейской овчарок – прекрасное сочетание силы, ума и свирепости.
- Здорово, парень! – раздалось за его спиной.
      Громов обернулся. Метрах в пяти от него стоял невысокий, крепкий на вид мужичок лет пятидесяти, одетый в форму егеря.
- Здрасьте! – постарался он ответить как можно беззаботней.
      Телогрейка, где белой краской на спине был выведен номер его УР свёрнутая в скатку лежала рядом. На нём были ватные штаны и свитер, связанный и привезённый женой. Поди, разбери, зэк ты или просто любитель погулять на природе.
- Ты с геологами что ли? – весьма кстати спросил мужичок.
- Как догадались? Охранником я в экспедиции.
- Заблудился никак?
- Ну да, третий час плутаю!
- Далеко забрался, я геологов вчера на Тоболе видел.
       Если бы Андрей знал здешние места, он бы определил, что это почти шестьдесят километров отсюда. Он промолчал, чтобы не запутаться в здешней географии.
- Проголодался небось?
- Есть немного.
- Пошли, ухой тебя накормлю. Славная ушица получилась!
- Далеко идти-то?
- Да нет, тут рядом моя резиденция.
   Говорок у мужичка был местный, уральский. По дороге он поведал, что зовут его Алексеем и лесничим он в здешних местах почитай, уже лет тридцать. Пёс шёл слева от Андрея, что-то вынюхивая на земле, но инстинктивно тот чувствовал, что зверь контролирует каждое его движение.
     «Резиденция» оказалась внушительной срубовой избой, окружённая полутораметровой высоты забором. С одной стороны открывался великолепный вид на горы, с другой – пологий, изрытый оврагами склон. И буквально в тридцати метрах тот самый ручей, петлявший меж камней, спешил куда-то вниз. Большинство людей на земле, за исключением наверное до идиотизма урбанизированных мечтают прожить хоть какое-то время именно в таком уголке.
       Алексей пригласил гостя в дом. От запахов рыбных блюд у Андрея опять закружилась голова. Лесник с интересом наблюдал как Громов жадно набросился на еду.
- Ты бы не торопился, парень, а то неровен час подавишься костью-то.
       Тот в ответ лишь урчал как голодный кот.
- Ищите-то чего вы тут? – спросил лесник когда гость насытился.
- Мне, отец по барабану, моё дело охранять.
- И ружьё у тебя имеется?
- Не-а, только спецсредства.
- А это чего такое?
- Ну, дубинка, наручники, баллончик со слезоточивым газом.
- А-а, понял.
       Они вышли на крыльцо, и хозяин предложил Андрею «Приму». Громов жадно затянулся, сев на ступеньки и привалившись спиной к перилам. От сытости стало клонить в сон.
          - Как собаку-то зовут? – лениво поинтересовался он.
     Хозяин посмотрел на сидевшего неподалёку пса и позвал его.
- Муму, поди-ка сюда.
    Пёс с тургеневским именем подошёл не торопясь, с достоинством. Лесник потрепал его по холке.
- А почему Муму?
- Да Бог его знает. За восемь лет ни разу не гавкнул.
- Так надо было Герасимом назвать.
  Лесник удивлённо посмотрел на него.
- Герасим – имя-то человечье, а вот Муму – в самый раз.
   Муму так Муму. Андрея разморило на солнце, и он не заметил, как провалился в сон. Ему снились горы, покрытые лесом с высоты орлиного полёта. Картинка этой величественной красоты завораживала.
- Эй, парень! – откуда-то донеслось до него.
  Он с трудом открыл глаза.
- Всё в порядке, отец. Сморило меня чуток. Сейчас немного покемарю на крылечке и пойду.
- Геологов своих искать? – прищурился Алексей, - Да они тебя сами, поди, с фонарями ищут.
  Что-то в его тоне Громова насторожило.
- Эх, парень, - продолжал лесник, -  от тебя за версту лагерем пахнет, так что ты своими баснями про геологов меня не пичкай.
- Сдашь меня, отец?
- А зачем? За тебя всё равно орден не дадут.
- Может, премию денежную получишь.
- А зачем мне деньги? У меня и так всё есть, – лесник обвёл рукой вокруг.
  Некоторое время они молчали поглядывая друг на друга.
- Отец мой сгинул в здешних лагерях, в пятьдесят первом. Этот, как его, враг народа он был. Маманя вольнонаёмной в лагере работала, где он четвертной тянул, там и познакомились. Аккурат перед самым концом войны я родился. А в 51-м отца не стало. Начальство говорило, что его деревом задавило, да только мать не верила.
       Алексей протянул Андрею сигарету.
- Это почему же? – не удержался тот от вопроса.
- Был там один капитан из вертухаев, он маманю мою любил, а она возьми, да и зека выбери. Вот и думай дальше сам.
- Да-а дела.
          Они опять помолчали, дымя сигаретами.
- Можешь переночевать, а с утра уйдёшь. Еды с собой дам, – наконец сказал Алексей.
- А куда идти-то?
- В Белорецк ступай, – лесник показал рукой на юг, - Вёрст сто отсюда. А там, на поезд сядешь.
- Спасибо.
      В сопровождении Муму Андрей пошёл к ручью. Раздевшись по пояс с удовольствием умылся обжигающе холодной водой. Почувствовал себя бодрее, и закралась мысль уйти прямо сейчас. Но куда, в Белорецк? В таком виде – до первого милиционера.
     Алексей сидел на крыльце, разложив перед собой рыболовные снасти.
- Я пойду в дом, прилягу? – спросил Громов.
- На печь ложись, только обувку скинь.
- Обижаешь, отец.
    Он вошёл в избу. На столе лежали буханка хлеба и большой шмат сала. Андрей достал из кармана свою выкидуху, принялся отрезать себе розовый внутри, вкусно пахнущий кусок.
   На крыльце тем временем лесник занимался своим делом.
- На Урал завтра поедем, - подмигнул он сидящему рядом Муму, - судака брать.
   Огромный пёс с пониманием смотрел на хозяина, потом подошёл и ткнулся лохматой мордой в колени. Алексей почесал ему за ухом
- Ёфтель-тефтель, блёсны-то судаковые в избе! – спохватился он, - Надо сходить.
Но пёс не торопился убирать голову с его коленей. В собачьих глазах, глядевших на хозяина, была тоска.
- Но-но, не озоруй! – человек оттолкнул пса, встал и вошёл в избу.
         Бывшего следователя прокуратуры, тщедушного Анатолия Андрей задушил как курёнка, тот даже не успел трепыхнуться. 57-летний Алексей, мужик сразу видно здоровьем не обиженный и Громов решил не рисковать. Его выкидуха с 8-сантиметровым лезвием для затеянного убийства не годилась, но в углу избы, в столетнем сундуке он нашёл отличный охотничий нож с остро отточенным 20-сантиметровым лезвием.
    С полчаса бывший омоновец терпеливо простоял в тёмных сенях, карауля свою жертву. Лишь только лесник вошёл в дом, под его левую лопатку вошло лезвие, которое он сам три дня назад отточил на оселке до бритвенного состояния.
     Сбросив тело лесника в погреб Андрей с трудом забрался на печь и забылся тяжёлым без видений сном. Проснулся он под утро от леденящего душу воя. Громову захотелось  бежать прочь отсюда и как можно дальше. Он заставил себя посмотреть в окно. Луна стояла полная, и при её мертвенном свете выл сидящий напротив крыльца пёс. Андрей намотал на левую руку телогрейку, в правой зажал нож в засохших пятнах крови и вышел из дома.
   Увидев человека пёс замолчал, шерсть на его загривке встала дыбом.
- Что делать будем, Муму?
   Андрею не хотелось убивать пса, но и вой его слушать не было сил. Самым лучшим было бы если Муму ушёл бы в лес, но тот, похоже, не собирался уходить от дома, в недрах которого лежал его бездыханный хозяин. Выставив защищённую левую руку перед собой Громов сделал шаг вперёд. И тут Муму прыгнул. Его рывок был стремительным, 50-килограммовое тело, состоящее из одних мышц, обрушилось на человека. Удар был сильным и Андрей проломив деревянные перила рухнул на землю. Но собака была всего лишь собакой. Пока Муму трепал лагерную телогрейку, Андрей вогнал ему все двадцать сантиметров в ухо.
      Через полчаса он уходил от начинавшего заниматься огнём дома, унося в карманах тесной китайской куртки  тысяча двести пятьдесят рублей и паспорт на имя Ичигина Алексея Ивановича.
      До Белорецка он добирался несколько часов, где пешком, где на попутном транспорте. На железнодорожном вокзале он некоторое время постоял у касс, принимая решение. Ехать в Самару было опасно, большая вероятность, что попадётся, слишком много знакомых в этом городе.
- Девушка, один билет до Москвы, – наконец решился он.
     В Москву, в Москву. В этой общероссийской клоаке скапливаются все фекалии, значит больше возможности затеряться. На все имеющиеся у него деньги он купил купейный билет. И, через несколько часов поезд увозил его на запад.   
               
                * * *