Игры для девочек

   

— Лесик, это не наш трамвай идет? Нет, не наш, тридцатка. Я давно спросить хочу, посоветоваться. Я тут встретила одного человека…

    Молодая женщина в куртке и высоких сапогах обратилась к подружке постарше. Обе стояли на остановке, под козырьком, прячась от мокрого снега. Они уже успели сходить в кулинарию после окончания рабочего дня и держали в руках по сумке с полуфабрикатами. Трамвай все не ехал, вечерело.

— Анек, родная, он женат? — спросила подружка, зябко кутаясь в кроличий воротник пуховки.
— Да, женат, но живет отдельно...
— Если женат, то это не человек, а особь, Анек, тварь со спермотоксикозом. Мало тебе особей на твою жопу?
— Лесик, да он полгода как ушел от жены. Я проверяла, не живет с ней, скоро развод оформят, точно. Он у нас в больнице хирургом работает.
— Тогда другое дело, если не живет… Хороший, значит, мужик? Хирург? И как его зовут?
— Виталик, приятный такой, в очочках, высокий. Но жена его Марьяшка беременная, вот в чем дело-то…
— Двуличность какая, беременную бросил и свалил! Кабан! — Лесик разгорячилась от гнева, изо рта повалил пар.
— Я тебе скажу, жена его, Марьяша, сама и виновата — стерва та еще! Она ж ему изменяла года три уже. Поняла?
— А-а-а… нет, а ну да… Все равно гад, беременная же…
— Так не от него беременная… Виталик целыми днями на работе пропадает, больных оперирует за гроши, а она…
— А что она?
— С этим лысым Жориком, завхозом, связалась. А Виталик хороший, молодой.
— Слушай, ты чего время теряешь, дура? Приличный мужик пропадает… Жалко ведь. Что ж за дрянь-то эта жена получается, Анек?

   На остановке уже собралось несколько человек. Равнодушная ко всему, сухая старушонка в войлочных ботиках бесцельно прохаживалась взад-вперед. Хмырь в пальто с бутылкой пива пристроился сзади подружек и внимательно слушал. Толстая мамаша успокаивала хнычущую дочку, совала ей в нос игрушку — смешного крокодильчика в розовых пупырышках. Беспризорная серая собака подобралась незаметно к сумкам и принюхивалась. Видимо, свиные котлетки, что взяла Лесик мужу на ужин, собака одобряла: хвост ее завилял.

— Марьяшу тоже понять можно, Лесик. Говорят, Виталик, когда у них первый ребенок родился, всю нашу больницу поимел. Ни одной юбки мимо не пропустил, я тогда еще не работала…
— Вот козел! А я-то думала… Что ж ты молчишь-то? И такую козлину обсуждать?
— Не от хорошей жизни он, Лесик! Марьяша ж ему сразу сказала: «Не люблю тебя, и ребенок, может, и не твой…» Вот он и сорвался…
— Сорвался?
— Да, пошел вразнос… на нервах, бедненький.
— Ой, как жалко, пропадал, значит, мужик?
— Марьяшу тоже жалко: Витасик, как запил, житья не давал, избивал. Она развод уж оформляла, ну между делом и полюбила одного приезжего, Колика. А тот тоже — та еще мразь, бросил ее потом.
— Ах, так он алкаш твой Виталик? Душить таких, Анек. А чего ж ты сразу не сказала? Я думала, он положительный.
— Лесик, ну да, положительный. Ты не понимаешь: у него больной умер на столе. Виталик оказался ни при чем: анестезию не ту дали. До этого дня он ни капли в рот не брал, а тут дал слабину, год всего зашибал… Какой он алкаш?
— Ой, какой восприимчивый, интеллигентный, да? Тут надо обдумать, Анечек мой… — Лесик топнула ногой на серую собаку, подобравшуюся слишком близко к сумке.
— Лесик, миленькая, если подумать, Виталик не такой уж и интеллигентный…

— Да? А что такое, Анек?

— Сплетни ходят, что он человека убил. Подростка одного задушил хладнокровно, вот. Давно еще.
— Как?! Вот мерзость-то какая, а чего ж его не посадили? Ты, Анек, всегда выискиваешь приключений!
— Женщины, братья, у вас не будет… рублей десять? — встрял в беседу хмырь в пальто, скорчив трогательную рожу. Он уже прикончил бутылку пива и засунул ее в карман.
— Не будет, не будет… — подружки отмахнулись от пьяного как от мухи и отошли в сторонку.
— Ну, не могли его посадить, Лесик. Тот подросток хулиганом оказался, с ножом на женщину, заведующую нашу Галину Петровну, напал ночью. Признали самозащитой.
— Анек, да твой Виталик герой же, а ты мне мозг засрала весь тут.
— Да какой он герой? Ты тупая? Если вдуматься, хулиган-то никудышний был — видимость одна. Паренек соседский, Лерик, выскочил по глупости. Малолетка, школьник. Перочинным ножиком помахал, напугать хотел. А Виталик его — хлобысь и давай душить. Вот матерь-то теперь плачет. Рыдает.
— Как же так? Мальчонку задушил? Подонок. Вот бывает же. Стрелять ублюдков. Анек, хорошо сказала, теперь и мечтать тебе о нем не дам…
— Лесик, прикинь, ну за что его расстреливать? Мальчишка этот, Лерик, положа руку на сердце, подленький был, мелкий говнюк такой. Давно на учете состоял. Не один он был, а с дружком. А тут Галина Петровна получку домой несла…. Да и ножик у него такой… сантиметров тридцать. Кто его знает? Зарежет — и все тут, псих же.

— Анек, я уж и не знаю, что думать прямо… Не въезжаю, если по правде…

— Лесик, чего тут не знать-то? Ясный пень, спас Виталик нашу заведующую, конечно… А она…
— А что она?
— Она так благодарна осталась, слушай, так благодарна, домой его пригласила…
— Я бы тоже отблагодарила, есть настоящие мужики ведь в наше время, а? Не то что мой диванный аналитик…
— Только с той благодарности у них любовь и пошла с Галиной Петровной, роман. А жене-то его, Марьяшке, что делать? Вешаться? Как такое простить? Вот тогда у них и разладилось.
— Я бы не простила! Кобелина. Самой задушить хочется. Наглая какая харя!
— Нет, он зайка такой застенчивый, стеснительный. Виталик в Галину Петровну, может, еще со школы любил. После армии прибег к ней жениться, а тут Марьяшка, коза эта. Увела жениха из-под носа. Наплела, что беременна, вот Виталик уши и развесил.
— Боже мой, лапка какая обделенная! — было не понятно, Лесик имеет в виду Виталика или серую собаку, смотревшую на нее большими добрыми глазами.
— Кто лапка? Виталик? Ты ошибаешься! С виду он вроде застенчивый, стеснительный, но на самом деле…
— А что такое?
— Хитрый, подлюка! Квартиру-то Марьяшкину сразу заприметил. Жить-то где-то надо, пока на доктора учился. Если б не эта квартира…
— Мутант дебильный, твой Виталик. Скользкий червь! Глист!
— Точно, мутант. Но как он мучился все эти годы! Марьяне сказал честно: так, мол, и так, у нас с тобой не клеится… Он вообще-то искренний…
— Слушай, Анек, наш трамвай идет, давай сядем, потом доскажешь, тут надо поразмышлять… Это что же получается-то у нас такое?

   Подошел переполненный трамвай. Хмырь в пальто, опередив подружек на скользкой обочине, вскарабкался первым в двери, стряхнул снег с грязных волос. За хмырем потянулись и остальные пассажиры. Бабушку пропустили вперед. В последний момент капризная дочка толстой женщины уронила своего крокодильчика в снег. Серая собака подбежала и стала обнюхивать бесполезную для себя игрушку. Двери трамвая захлопнулись, и он с гулом покатил по рельсам. Собака смотрела вслед. Стемнело.