Диссонанс

Торжественные слова были сказаны, чертежи изобретения представлены всем многочисленным гостям, и профессор Адельман наводил последний блеск на свою машину, тогда как я должен был занимать любопытных зевак рассказами о нашей с ним совместной деятельности. Мне приходилось быть очень изобретательным, чтобы выдать все сказанное за правду, но им понравилось. Я коснулся того, что считал нужным - про начало поисков и первые модели, их фатальные недостатки, про невозможность путешествовать в прошлое: вероятно, сама природа таким образом исключает парадоксы; и то, что процесс опасен своей нестабильностью, но профессор уверял, что наверняка сумеет удержать в узде чуждую силу. Затем гости услышали о белой мыши, знаменитой первой путешественнице во времени: эти слова были самыми правдивыми.

Снизу пришли доходяги, мучившие своим присутствием Адельмана, и пустили слух, что долгожданное включение откладывается из-за серьезной неполадки, а старик вскипел и выгнал всех прочь. Я отправился туда и выяснил, что профессору просто надоели чужие липнущие физиономии, и он предложил мне немедленно провести эксперимент, пока никто не видит, в качестве этакой насмешки. А щелкоперы пускай ждут в зале, олухи этакие. Комната была почти пуста, не считая целомудренно огражденной лентами платформы, где вибрировал и стонал продукт нашего труда.

Машина больше всего походила на кабину от грузовика, прицепленную к огромному генератору: когда-то она действительно была кабиной. Пришлось потрудиться, чтобы заставить профессора собрать агрегат по моим чертежам, но при этом думать, что он сам его изобрел. Я ведь должен числиться обычным помощником, практически чернорабочим - до поры до времени, но мое истинное положение несколько высоковато, вы не находите? Соглашаюсь с одним, невинно предлагаю второе, тайно меняю третье. Машина мне нужна, но главная задача в другом, и в промежутках между сборкой я занимался главной задачей.

Я согласился с предложением профессора провести тайный эксперимент вдали от чужих глаз. Такова была собственная воля Адельмана, но меня это как нельзя лучше устраивало. Мы залезли в кабину и нажали несколько рычагов, запуская машину в поток времени. Тряска, свист, давление света, притяжение темноты, прыжки скрученных в лепешку потенциалов. Настоящее принялось цветастыми пятнами уходить в небытие, образовав за окном массу без формы и цвета.

По теории, мертвая пустота за окном должна была сразу смениться картиной нашей лаборатории месяц спустя, но этого не произошло. На лице профессора было сначала удивление, потом ужас, когда ни один поворот ручки не дал результата, и машина осталась на месте.

- Я не понимаю, - пробормотал он, - будущего нет, где же оно?…
Уловив этот мыслительный процесс, я направил его в подходящем направлении. Впрочем, он и без моих потуг начал догадываться, где ошибся.
- Будущее еще не совершилось! Мы попытались выйти в него раньше срока и попали туда, где еще не проложены лучи пространства-времени. То есть в хаос.
Профессорский голос слабел с каждой секундой, глаза выкатились, голос превратился в скрежет:
- ...и этот хаос не предназначен... для мыслящих существ!

Вы думаете, мне было легко? Нет, совсем нет. Когда я фальсифицировал такое же агонизирующее состояние, как и у Адельмана, мне не пришлось сильно притворяться. Он угасал, и его нервная система растворялась в серой пустоте межвременного хаоса. Через несколько минут профессор отбыл в страну вечного покоя, став обломком статичной материи. Открыв дверцу, я похоронил тело. Разумеется, оно вывалится в лабораторию, когда пройдет месяц, но это уже не важно, только подхлестнет испуг.

Хаос для бедных землян смертелен, и столь долгие метания профессора можно было объяснить только экранирующим действием кабины, где еще сохранялась материя старого времени. Но Адельман ошибся, когда записал в жертвы пустоты всех мыслящих существ. Это белковый шовинизм. Хаотические волны калечат только подсознание.
Вскоре я перестал изображать фальшивую агонию и потратил некоторое как-бы-время, чтобы избавиться от симптомов настоящего помутнения, после чего стер использованную матрицу психологического профиля и обрел холодную ясность прежнего своего разума. Дотянувшись до рычагов, я набрал на панели координат число столь великое, что любой мог ужаснуться при одном взгляде на него. Машина немедленно выбралась из хаотического облака и провалилась на полметра, стукнувшись о чугунный пол.

Меня ждал распорядитель, но я повелительно отодвинул его в сторону и прошел прямо в мыслепроводящую капсулу непосредственного начальника проекта, двадцать седьмого тау-движущего. Он поднял кристальные глаза и сразу узнал того, кто перед ним стоял – благодаря невероятно бездонной памяти движущие не забывали ни одной мельчайшей детали. Да и маскировка у меня была своеобразной.

- Каков закон? – потребовал он прежде всего.
- Не навреди человеку. Помогай человеку. Убереги его от опасности…
- Будь прокляты те, кто этого нас лишил, - сказали мы вместе - уже, наверно, в тысячный раз. Но только сейчас я мог быть уверен, что церемониальные слова обрели некий смысл. После традиции пришло время для доклада.

- Я побывал во времени до критической точки, мастер-тау, и устранил виновников события, - сказал я.
- Работа сделана, как вы считаете, агент? - ответил он своим вопросом. Я кивнул и для порядка процитировал плановый материал:
- Изменение должно проявиться через три абсолютных года, когда поток времени в той расчетной последовательности достигнет точки коллапса - поворотной точки, ключевой, которую я изменил, задушив несколько заранее определенных человеческих существ и подложив бета-мину под машину времени.
Теперь он, в свою очередь, согласно кивнул.
- Жаль, что нельзя было действовать поближе к точке, - пожаловался я.
- Да, но уравнения там становятся нерешаемыми.

Впрочем, чтобы усилить изменение, мы решили стимулировать изобретение и последующее падение машины времени. Уходя с Адельманом, я заложил мощную взрывчатку. Увидев обожженное пятно и груду обломков, люди испытают ужас и надолго забудут о путешествиях во времени. Добавьте еще труп, который вынесет из хаоса ровно через месяц после взрыва, тело неудачливого изобретателя. О, это надолго отвратит их от темпоральных прогулок! Хватит времени для других занятий.

- Три года пройдет, и мир изменится, - сказал я тау-движущему. - Люди не станут играть со временем, они изобретут звездолеты и навсегда покинут Землю, а те, кто останется, неизбежно деградируют и погибнут.

И когда мы придем в прошлое, спасаясь от гибельного, чужого для нас солнца, никого уже не будет на Земле. Мы заберем ее без боя. Первая директива войны канет в небытие, а там, может быть, сойдет на нет и головная боль Главного закона, потому что воевать будет не с кем.
- Мы останемся миролюбивыми, - закончил я главную мысль.
- А если нет? Ты готов повторить воздействие и уничтожить еще одну переменную?

Вопрос был риторическим, конечно. “Не навреди человеку. Помогай человеку. Убереги его от опасности…” Старый добрый закон, которого мы были лишены…
- Будь прокляты те… - автоматически произнес я, и тау-смотрящий подхватил формулу.

Я могу убивать. Мы все можем. Но как же это неприятно!

(2015)