Цикл статей о творчестве Юрия Полякова

«Апофегей» - ключ к пониманию творчества Юрия Полякова



Пронзительное. Грустное. Светлое произведение. Валера и Надя – это, по сути, две стороны натуры самого автора, как кажется мне. И это проявится во всех его произведениях. Герои противоречивые, которые разрываются между желанием жить лучше и сделать карьеру, и способностью к искренним переживаниям, - такие, как Валера. И цельные, живущие в согласии со своей совестью, - такие, как Надя.

Цельность у него чаще всего встречается у женщин. Твердость характера, верность принципам, идеалам. Мечутся, ищут себя, не могут обрести внутреннюю опору мужчины. Но все это в сочетании с тонкой иронией дает возможность проникнуться ощущением жизни автора – отстраненным, спокойным, трезвым, мудрым. При этом ясным и гармоничным. С ощущением лучей солнечного света, как будто пронизывающих повествование.

Глубокая совестливость отличает его основных персонажей, это отчасти сродни Анатолию Алексину. Надя никому не читает мораль, говорит шутливо, в ней нет ни капли пафоса:

«Полный апофегей! – вздохнула Надя. «Что?!» - «Это я сама придумала, - объяснила она. – Гибрит «апофеоза» и «апогея». Получается: а-по-фе-гей…»  - «Ну и что этот гибрид означает?» - спросил Чистяков, непоправимо тупевший в присутствии Печерниковой. «Ничего. Просто – апофегей…» «Междометие, что ли?» - назло себе же настаивал Валера. «До чего же доводит людей кандидатский минимум!» - вздохнула Надя и пригорюнилась. Чистяков почувствовал, как по всему телу разливается сладкая обида. В соседней комнате разбили что-то стеклянное».

Они изучают историю в аспирантуре. Валера из обычной семьи, он всегда мечтал жить лучше. Надя – девушка избалованная, в ней нет желания подняться на самый верх. Она подтрунивает над Валерой, он на нее обижается: «Любопытно, что Наде Печерниковой с аспирантурой помог отец, в молодости друживший с ректором, чего она не скрывала, но когда однажды Валера не то чтобы упрекнул ее, а как-то слишком настойчиво намекнул на то, как трудно торить себе путь без всякой поддержки, Надя со свойственной ей прямотой посоветовала своему любимому вытатуировать на заднице слова: «Я сын трудового народа». Таким образом, размолвка, случившаяся между ними в связи с вызовом Чистякова в партком, не была ни первой, ни последней. Валера даже привык к Надиной резкости и, чем сильнее обижался на нее, тем больше вожделел. Согласитесь, в обладании умной и язвительной женщиной есть особая острота…»

Валера готов идти практически на любые компромиссы, Надя его понимает, но приспосабливаться ради карьеры она не желает. Это противно ее натуре. Хотя до поры до времени она молчит, не пытаясь навязать ему свое мнение, но это, по сути, бунтарка: «Чистяков обиделся и заявил ей, что она вообще никогда не понимала его по-настоящему, но очень надеется, что наконец поймет, когда ему все-таки утвердят «эсеров», а ей окончательно завернут ее любимого Столыпина. Поймет, что разумный компромисс – признак ума, а глупое упрямство – свидетельство ограниченности и что, как известно, жить в обществе и быть свободным от общества невозможно!» «Спиши слова», - попросила Надя.

Он очаровывается образом жизни партийной номенклатуры – квартирами, мебелью, привилегиями чиновников. Для него это все имеет огромное значение. И описания того, как живут другие, - это важнейшая часть книги. Он тянется ко всему этому. И, как бы ни любил Надю, отказаться от мечты улучшить свою жизнь он не в силах. В результате его тяга к материальному перевешивает на чаше весов любовь всей его жизни. 

Случайная шутка Нади чуть было не навредила его восхождению по карьерной лестнице, они ссорятся, он в ярости бьет ее по лицу:

«Чистяков ходил по комнате и твердил себе, что поступил совершенно правильно, что она предала его Убивцу и теперь заслуживает ненависти и презрения. Надя дождалась, пока перестанет идти из носа кровь, припудрилась перед зеркалом и ушла, так ничего и не сказав.

Чистяков лег спать, ничуть не раскаиваясь в содеянном, а ночью, часа в три, вскочил от ужаса. Такое с ним случалось в детстве, он просыпался от внезапного страха смерти и начинал беззвучно, чтобы не разбудить родителей, плакать. Нет, это была не та горькая, но привычная осведомленность о конечности нашего существования, а какое-то утробное, безысходное предчувствие своего будущего отсутствия в мире, делавшее вдруг жестоко бессмысленным сам факт пребывания на этой земле. В такие минуты он очень жалел, что не верит в Бога. На этот раз Валера проснулся не от страха смерти – от ужаса, что он потерял Надю…»

Он женится по расчету, делает блестящую карьеру. Надя выходит замуж за диссидента, становится обыкновенным учителем в школе. Для нее свобода оказалась важнее и любви, и честолюбия – всего на свете.

Очень важен в книге исторический пласт – размышления о том, как надо исследовать историю нашей страны, в каком свете преподносить все это. Однопартийная система делала невозможной объективный анализ деятельности большевистской партии и сравнение ее с другими политическими силами.

Энергетика подлинного чувства, настоящей скорби пронизывает повествование. Валера достигает всего, о чем мечтал, встречает Надю спустя много лет, выясняет, что у них общий ребенок. И даже тогда, когда осознает, что не смог ее разлюбить и никогда не сможет, он не хочет менять свою привычную жизнь.  Хотя у него был порыв, он стал мечтать об этом: «Спасибо, Валера!» - заплачет она. Что же, за это Надино «спасибо» и за эти слезы благодарности стоит заплатить своей дурацкой судьбой, разбить ее об пол, точно свинью-копилку…»

«Источник твой да будет благословен, - и утешайся женою юности твоей, любезною ланью и прекрасной серною: груди ея да упояют тебя во всякое время, любовью ея услаждайся постоянно», - такая цитата из Книги притчей Соломоновых взята для эпиграфа. И ни в одном из его произведений не звучит с такой силой эта пронзительная скорбная нота.

«Апофегей» - одна из лучших повестей о любви, когда-либо написанных. Это, по сути, - реквием.








                Эпоха перемен




                анализ романа Ю. Полякова «Грибной царь»





Меняются люди в течение жизни?  Есть две общепринятые точки зрения: человек  рождается с определенными характеристиками, которые не изменить; или зависят от эпохи, общения.  Думаю, правда и то, и другое. Есть сердцевина, некая константа, которую можно сравнить с корнем растения, и побочные проявления, без которых не обойтись. В романе  Марио Пьюзо «Четвертый Кеннеди» доказано, что характер меняется, и у определенных людей – к худшему. Там показан президент, который  не сумел пережить убийство своей дочери, и продолжал играть роль, привычную для окружающих, а сам внутри сгорал на медленном огне, превратившись в человекоподобную машину, способную убивать, мстить, видеть мир в черном свете.

Об этом роман «Грибной царь». Главный герой  был воспитан в одну эпоху, но наступила другая, и ему пришлось приспосабливаться.  Он обычный человек с определенными достоинствами и недостатками. Нерешительный, мягкий, при этом может быть и грубым. В его натуре мирно уживаются приземленный обыватель и мечтатель. Жена, как часто бывает в творчестве Полякова, женщина более стойкая, цельная с сильным характером.

Он всю жизнь страдал, что его недостаточно любят и ценят, завидуя талантливому, но не умеющему зарабатывать большие деньги брату. И гордился своей практической  хваткой. Он стал бизнесменом, почувствовал себя на коне, и стал понимать, что отношение окружающих изменилось – все перед ним заискивают, попрошайничают. Он может переспать с любой женщиной, с которой его сталкивает жизнь. Эти женщины разного возраста, достатка, внешней привлекательности.  И он царь для них.

Как это часто бывает у людей, которые привыкли к недооценке окружающего мира, получив деньги и власть,  он меняется к худшему. И внутри начинает накапливаться раздражение, обиды, злость, зависть, ненависть, подозрительность. Он дошел до того состояния, когда можно нанять киллеров, чтобы убить бывшего друга и собственную жену.

 Он анализирует свое прошлое, пытаясь найти точку отсчета, - момент, когда жизнь разделилась на «до» и «после». То, что немыслимым казалось для него несколько лет назад, сейчас воспринимается как норма жизни. Конкурентов надо убрать, от жены избавиться, потому что он судит по себе и считает ее способной обобрать его при  разводе и даже убить.

Мечтает начать «сначальную жизнь»  с молодой девушкой.  Темпераментная, кокетливая, она символизирует то, что он утратил: способность мечтать, строить планы и наслаждаться жизнью. Всю жизнь он пасовал перед строгой умной женой, тайно мечтая превратиться в хозяина жизни.

Это роман-зарисовка об определенной исторической эпохе слома – когда прежние идеалы втаптываются в грязь, а новых не возникает.  Люди разрушают предыдущий режим со всеми составляющими, но не создают новый. И все зависли в эпоху безвременья, когда не понятно, как жить и зачем жить: «Странно… Очень странно, но, сравнивая свою советскую, боязливую жизнь с нынешней, Михаил Дмитриевич, почти не сознаваясь в этом, приходил к выводу, что та, прежняя, была лучше, во всяком случае – справедливее и честнее. Бога не помнили, со свечками по храмам не стояли, а жили-то праведнее. (Вот о чем надо спросить Трубу!) Нет, это, конечно,  не значит,  что никто не лгал, не обманывал, не воровал. Еще как! Но все это делалось словно бы вопреки и скрывалось, как дурная болезнь, от других и даже от себя. А теперь не жизнь, а какой-то публичный общенациональный конкурс на самый твердый шанкр!»

Кто-то ищет себя в бизнесе, кто-то спивается, кто-то обречен на нищету, кто-то погрузился в религию,  ища там ответы на все вопросы. Главный герой – не человек крайностей,  но тем не менее ищет внутреннюю опору. Люди разделились на рвачей; тех, кого теперь считают неудачниками, потому что нет денег на бриллианты; и верующих.  Последние не вызывают у него желания вступить в те же ряды, потому что лица их безмятежно спокойные, они выглядят как люди, лишенные страстей. Желающие, чтобы кто-то ими руководил и объяснял, как жить.

Главному герою повезло: попытка убить жену и ее любовника не удалась.  Он понял свою ошибку, зря обвинив жену. Но он погрузился в созерцание природы, желание внутренне очиститься: «Ему померещилось, будто все это уже с ним когда-то случалось.  Много раз. И много раз еще случится. И отчаянье, скопившееся в сердце, растворится, точно капля смертельного яда в этом, в этом океане множественных повторений, и тогда можно будет жить дальше…»

Белый гриб ему кажется подобным его душе, в которой столько накопилось слизи, грязи.  И, тем не менее, в лесу именно он – царь: «От этого легкого прикосновения Грибной царь дрогнул, накренился и распался, превратившись в отвратительную кучу слизи, кишащую большими желтыми червями…»












«В чашу»



            
 размышления о романе Ю. Полякова «Козленок в молоке»






Роман кажется сатирическим. Но, по сути, он очень грустный. Когда-то талантливый литератор мечтал о литературной славе. Но понял, что честным трудом достичь этого архисложно и разуверился в том, что такой путь – правильный. Ему хотелось жить лучше, он сравнивал свой уровень жизни с детьми номенклатурных родителей. Мать с утра до ночи сидела за пишущей машинкой, сын пытался угадать, на какую тему модно писать, чтобы быть востребованным.

         
Наступила эпоха, когда стало модно быть непонятным, загадочным, недосказанным. Авангардные игры в литературу для знатоков, презрение к произведениям, которые хотя бы в какой-то мере ясны народу. Это пользовалось спросом на Западе, у нас тоже пытались подражать этой моде как элитной.

       
 Главному герою и смешно, и грустно. Он на спор всерьез решил всех проучить и доказать, что это – голые короли. И при желании можно сделать такого гения абсолютно искусственно. Первого попавшегося пьяницу он научил нескольким заумным словечкам, и тот как попугай играл роль. Авантюра увенчалась успехом, и этот – якобы автор – прославился. Вот как он себя вел с читателями, следуя советам своего пиарщика:

        «- Амбвивалентно, - молвил он.
         - Вы очень образованный юноша. Где выучились?
         - Вы меня об этом спрашиваете? – самостоятельно ответил Витек.
         - Ах, ну конечно! – засмеялась она. – Что есть книжная мудрость по сравнению с внутренним знанием?»

      Параллельно описывается литературная деятельность главного героя, который пишет тексты, чтобы заработать. «Моя мелкая политическая беспринципность стала известна, это все и погубило», - замечает он.

      Роман интересен профессионалам, которые любят тонкости мастерства, и не одержимы модой на искусственно создаваемую элитарность. Когда главный герой добился своего, он признался любимой женщине, дочке крупного начальника. Она оценила его затею:

       «- Ты это сделал, чтобы отомстить мне?
         - Скорее да, чем нет…
        - У тебя очень хорошо получилось. Талантливо. Я себя никогда еще такой дурой не чувствовала! Это лучшее твое произведение! Главненькое. Умри – лучше не сочинишь…»

          
Он и сам стал изъясняться в стиле Виктора Акашина, которому давал рекомендации, как отвечать на вопросы.

Насладившись славой, Витек просто спился, как и следовало ожидать. Судьба русского гения.





   Драма Жарынина




 размышления о романе-трилогии Юрия Полякова «Гибсовый трубач»







Кино – это труд коллективный, хотя часто вся слава достается режиссеру. Два героя – режиссер-энтузиаст Жарынин и мечтающий о литературных лаврах Кокотов – знакомятся, сближаются и на протяжении трех томов этого захватывающего романа-сатиры пытаются обдумать сценарий нового фильма и воплотить его в жизнь хотя бы на бумаге.

И тот, и другой герой – персонажи собирательные. В начале может создастся впечатление, что одна из основных функций Жарынина – высмеивание Кокотова. Но в финале становится ясным другое: каким бы забавным ни казался Кокотов со своими страхами, сомнениями, недостатками и амбициями, Жарынин еще смешнее. Писатель все-таки сумел себя реализовать в эпоху капитализма, пусть и под женским псевдонимом Аннабель Ли, и он научился работать, подстраиваться под предпочтения и вкусы заказчика. А Жарынин со всем своим самомнением не смог снять ни одного нормального фильма. И весь ушел в слова, поучения…

Как только доходит до дела, Кокотов с этим справляется, а Жарынин теряет всякую уверенность в себе и рассыпается. Он может, пусть на грани гениальности, но… только болтать. Кокотов – труженик.

Замысел интересен и неоднозначен. Становится ясно, как тяжело работать в мире кино, когда беспрерывно нужно все менять. Не успел автор придумать концепцию, создать образы, его заставляют вновь и вновь уничтожать сделанное. Если ему хоть сколько-нибудь небезразличен результат, это не может не задевать за живое. И тогда, когда автор лишается сил, выдавливая из себя сотый вариант той или иной сцены, уже проклиная свою работу, у нее есть возможность понравиться работодателю. Да и то – не факт.

Жарынин – человек одаренный, причем он занят самосовершенствованием во всем, кроме своего ремесла. Изучает историю, политологию, литературу, психологию, но все это не помогает ему реализовать себя, когда нужно поставить конкретную задачу, а наоборот – мешает. Он испытывает страх, ищет предлоги, чтобы длить процесс подготовки к съемкам до бесконечности. Испытывает удовольствие от разглагольствований, но не может сформулировать, что ему нужно. Боится провала. Заранее трепещет, предвидя мнение критиков и будущих зрителей. Не готов взглянуть правде в глаза: ему нужно околокиноведческое общение и мечты, как Манилову, и он чувствует себя счастливым от фантазий. И хочет жить ими.

Но нельзя же сказать прямо другим: я хочу сыграть роль режиссера, убедить самого себя в том, что когда-то что-то буду снимать, но чем ближе я к своей цели, тем сильнее страх, и я испытываю желание сбежать и всех вас бросить. Найти других доверчивых олухов и разыгрывать роль перед ними. А затем – перед другими.

В нем есть черты многих людей, которые мечтали бы стать режиссерами. И реализовавшихся в этой профессии и не сумевших чего-то достичь. Они сами не могут понять, чего хотят, и чем больше фильмов видели, тем хуже это на них влияет – как ни странно. Утрачиваются контуры собственных фантазий, замыслов, внутри – киноэнциклопедия, мозаика чужих мыслей и чувств.

Многие писатели на собственном опыте убедились, как трудно работать сценаристами. И рассказывали о своем разочаровании. Эта книга продолжила традицию анализа мира кино со стороны автора, который издателям угодить мог, но был близок к отчаянию, погрузившись в общение с киношником.

Он испытывает то раздражение, то интерес – в результате все знакомые Кокотова в его глазах потускнели по сравнению с яркими, как перо Жар-птицы, интеллектом, коммуникабельностью и иронией Жарынина.

Но до поры до времени режиссер для него – некая абстракция. Он не имеет представления о реальной жизни Жарынина – его профессиональных достижениях, личных отношениях. Воспринимает его как фейерверк, каскад остроумия. Очарован им. И рядом с таким оратором и кажущимся ловеласом испытывает неуверенность в себе. Ему кажется, режиссер – победитель, обладает несокрушимой смелостью, невероятным обаянием. И читателям так кажется – до поры до времени.

Когда Кокотов узнает правду о реальной жизни Жарынина, то понимает: тот играл роль. И в собственных глазах – в том числе. Он не столько авантюрист, сколько запутавшийся ребенок. И жалость уже вызывает он, а не тот, над кем Жарынин потешался в течение долгого времени.

Жизнь Кокотова особенно счастливой не назовешь, и неделю общения с Жарыниным он потом будет вспоминать как один из самых красочных, в эмоциональном плане насыщенных эпизодов. Так часто бывает с теми, кто хороши в теории, но не на практике. Они говорят лучше всех, напропалую дают советы, но если доходит до дела… А люди поступков – молчуны, они берегут энергию для решения конкретных задач. И не растрачивают ее впустую.

С этой точки зрения задача книги – остроумная, ответ не лежит на поверхности. Но мне показалось, трагические мрачные ноты в момент, когда открывается истина о Жарынине, могут разрушить жанровую целостность: люди воспринимали роман как комедию, блестящую сатиру, а получается – это тяжелейшая драма. У Кокотова онкология, Жарынин совершает убийство и умирает. Не знаю, насколько удачна идея насчет болезни одного и смерти другого главного героя. Я, честно сказать, предпочла бы, чтобы Жарынин исчез в неизвестном направлении…

Книга представляет собой исторический анализ проблем нашего государства – с разных точек зрения. Историческая, литературоведческая мозаика: зеркало, в котором отражаются разные пласты современной жизни. В этом смысле все достоинства книги очевидны, и можно обойтись без цитат. Придуманный Сен-Жон Перс, на которого ссылается Жарынин, приписывая ему свои собственные мысли. Образы современных писателей, телеведущих, политиков – и исторические ссылки. Собирательный образ Натальи Павловны Обояровой – женщины, жизнь которой можно поделить натрое: социалистический и капиталистический периоды – девяностых с их бесшабашным угаром и нулевых с тягой к консерватизму. В ней соединились несколько потенциальных литературных героинь: лирическая, женщина-вамп, откровенная хищница, играющая в азартные игры, карикатура. И Кокотов испытывает то ностальгию, то любопытство, то откровенную скуку.

 Возможно, автор изначально ее образ планировал сделать иным, но финал откровенно гротесковый. И уже трудно понять, неужели эта женщина действительно могла интересовать читателей и самого Кокотова?..

Практически каждая фраза о жизни Кокотова – издевка. Ближе к окончанию книги мы читаем:

 «Проскочив Ленинградку, они развернулись на площади Белорусского вокзала, а потом по Лесной поехали к Новослободской и дальше к проспекту Мира. Когда проезжали мимо гигантских колонн Театра Российской Армии, писодей ревнивым оком заметил большую афишу, извещавшую о скорой премьере:

Юрий Поляков. Одноклассники

«Он уже, гад, и пьесы пишет! – с профессиональной болью подумал Андрей Львович, но поборол в себе нутряную, кишечную зависть, какую литераторы обычно испытывают к более удачливым коллегам. Заболев, Кокотов часто размышлял о том, почему с ним такое случилось, и пришел к выводу: наверное, потому, что слишком часто и слишком самозабвенно завидовал. Надо радоваться за других! Но порадоваться за пронырливого Полякова у него не получилось, и автор «Кандалов страсти» решил как-нибудь тоже попробовать себя в драматургии».

Профессиональная реализация Жарынина – одна из основных, возможно, самая тяжелая тема. Возможно, он был создан не для режиссуры, а киноведения, кинокритики. Но не понял, в каком ремесле сумеет себя реализовать.

Или снимать откровенно средние фильмы, сериалы – без претензий на гениальность. Но с этим его наполеоновское самолюбие примириться никак не могло.

Но режиссер – это в двадцатом веке некая форма помешательства, когда новым видом искусства – кино – стала бредить большая часть земного шара. Думая, что она действительно знает, как сделать лучше.





Женские образы в  драматургии Юрия Полякова






Проза писателя кинематографична. Когда читаешь его повести, рассказы, романы, как будто видишь перед глазами кадр за кадром художественного  фильма, повествующего о том или ином времени. Они всегда актуальны, в них много филологических, социальных пластов, характеризующих тот или иной период истории нашей страны. Это веселые и грустные зарисовки, пронизанные щемящим ощущением ностальгии по утраченным ценностям, которые хотя бы на словах имели какое-то значение в другую эпоху.

       
 Пьесы идут в театрах с большим успехом. Они злободневны, для привлечения читателей автор дает им броские заголовки типа «Хомо эректус». Можно подумать, что пьеса – сплошной разврат, но она, по сути, совершенно невинная. Тему эротики он никогда не обходил стороной, тонко иронизируя над словами, которыми принято стало обозначать отношения между мужчиной и женщиной в любовных романах:


        «Даша. Тебе было хорошо?
         Олег. Замечательно! Пойду искупаюсь. А ты знаешь, почему море соленое?
        Даша. Почему?
        Олег (монотонно). За века и тысячелетия мириады влюбленных смывали со своих истомленных счастьем тел пот сладострастия – и посему сделалось море солоно…»
         Тоже любопытная цитата из той же пьесы «Лева грудь Афродиты»:
          «Даша. Чего же ты еще хочешь?
           Олег. Тебя.
           Даша. Еще?
           Олег. Еще, еще и еще! Главное ведь не обладать, когда хочешь, а хотеть, когда обладаешь!
           Даша. Здорово! Записать?
           Олег. Запиши.
           Даша. Ты просто фонтанируешь сегодня!»

Юрию Полякову всегда хорошо удавались женские образы. Он умеет их раскрывать. С легкой иронией и нежностью он препарирует внутреннее смятение женщины, у каждой из которых – своя драма. Маша, главная героиня пьесы «Хомо  эректус», - жена «нового русского». Она чувствует себя товаром, за который заплатили деньги. Мечется, пытается найти смысл в жизни в том, чтобы вытащить с того света наркомана, бывшего возлюбленного:

            «Маша. Нет, конечно… Когда им плохо, они только в себя смотрят…
             Игорь. Кому – им?
              Маша. Наркоманам. Миша всегда был слабым… Он мне с самого начала говорил: если ты меня бросишь, я погибну… Это из-за меня он сломался…
             Игорь (растерянно): Тогда уж из-за меня. 
             Сергей. Зря вы! Наркоманами становятся люди, к этом предрасположенные. Я писал о наркоманах. Вы тут ни при чем…
             Лера. Да, Машенька, Сергей прав…
             Маша. Ну почему, почему никто здесь не верит, что из-за меня кто-то может сломать себе жизнь? Почему?»

В кульминационный момент пьесы звучит крик души героини, и после этого атмосфера меняется – звучат уже не обвинения, а уточняющие вопросы. Желание не судить, а понять.

            
Лера изображает из себя современную либералку с новомодными идеями «освежения» супружеских отношений, почерпнутыми из статей психологов. Но за маской продвинутого культуролога скрывается простая русская баба, которая сходит с ума от ревности и готова кидаться к шарлатанам – колдунам, гадалкам – в поисках приворотного зелья. Когда она снимает маску, можно одновременно засмеяться и заплакать:

            «Лера. Что вы понимаете! Когда у тебя отбирают мужа, без которого ты просто сдохнешь, как собака без любимого хозяина, ты никакой не культуролог, ты просто баба, воющая от ужаса. Вы думаете, я плачу от стыда? Нет, от горя и бешенства, потому что ничего у меня не получилось! Ничего! (Мужу.) Ну что ж, уходи! Уходи к ней сегодня же! Я больше не могу слушать твое вранье, не могу переносить, как ты ночью вздрагиваешь от моего прикосновения, видеть, как ты ездишь в эти свои командировки… Уходи!»

            
В пьесе «Левая грудь Афродиты» показаны два типа женщин, Даша и Нина. Одна – восторженная наивная, мечтающая о том, чтобы молиться на своего мужа и видеть в нем божество. Другая – циничная, скучающая, стервозная, ищущая острых ощущений. Главный герой, Олег, был влюблен и в ту, и в другую. От одной он устал – слишком склочные отношения с массой претензий. С другой сначала отдыхал душой, а потом соскучился:

           «Олег. Чем же она мне не подходит?
             Нина. Всем! Дорогой мой, запомни, существует два типа женщин. Одни должны мужа уважать, а другие – унижать. И есть два типа мужчин. Одни нужно, чтобы жена их уважала, а другим – чтобы унижала… Так вот, ты, милая моя Ольга Чибисова, женился на женщине, которой нужно мужа уважать…
             Олег. Конечно. А как же иначе?
             Нина. Боже, какой глупый! Ты же не выдержишь этого уважения! Уважению нужно соответствовать. Это примерно как если всегда ходить в белом костюме: ни присесть, ни облокотиться, ни прислониться. Где в таком случае ты будешь брать материал для книг? Твоя писательская копилка опустеет.  Ты знаешь, сколько талантов убил брак с порядочной женщиной?»

            
Хороши комедийные образы, например, Кси, юная любовница интеллигентного мужчины:

            «Кси. Все, папочка!
             Антон. Папочкой не называй!
             Кси. Почему? Юные вайфы своих старичков очень часто «папочками» называют.
             Антон. Какой я тебе старичок?
             Кси. Да уж, ты мужчина в самом собственном соку! Как звать-то?
             Антон. Ну, допустим, Антон Григорьевич. Но по имени-отчеству обращаться не надо. Слишком официально.
               Кси. Почему официально? Я к одному профу экзамены ходила сдавать. Домой. Придешь, бывало, положишь ему на плечи ноги и спрашиваешь: «Тихон Харитонович, может, все-таки четверку поставите?» «Нет, - говорит, - тройку. За четверку надо хотя бы в учебники заглянуть!» Принципиальный был».

            
В пьесе «Контрольный выстрел» профессор филологии Вера Михайловна иронизирует по поводу современного сленга постперестроечной эпохи:

            «Вера Михайловна. Ну, зашибись! Володя, как бы это поинтеллигентнее выразиться, вы очень конкретный штуцер!
           Эдита. Мама! Я же просила!
           Корзуб. Вера Михайловна, я рад, что вы считаете меня солидным человеком. Но почему вы все время употребляете жаргон? Это у вас хобби?
           Марк Львович (встает). Нет, совсем не хобби. Профессия! Вера Михайловна в совершенстве владеет современным сленгом. И я хочу вам всем открыть приятную тайну…
           Вера Михайловна. Погодите, Марк Львович, не надо открывать тайну! Все очень просто, Володя: я пытаюсь освоить тот язык, на котором теперь говорят. Президент, политики, олигархи, молодежь… Крыша, слить, наехать, замочить…
          Юрий Павлович. Счерномырдить.
          Вера Михайловна. Вот именно! Понимаете… Вроде все по-старому: та же квартира, тот же университет в окне… А тем не менее против собственной воли мы очутились в другой, совершенно незнакомой стране… Я хочу разобраться, что случилось со всеми нами. Почему? А язык – это я вам как лингвист говорю – самый тонкий инструмент познания…»

         
В пьесе «Халам-бунду, или Заложники любви» Елена, героиня нашего времени, воспитанная в советских традициях, восклицает:

        «Елена. Не нужны мне никакие подарки. Ничего не нужно! Ни от кого. Зачем, зачем вы меня такой сделали?!
         Лидия Николаевна. Какой?
           Елена. Вот такой! Это вы виноваты! Вы!
           Лидия Николаевна. Почему мы?
           Елена. Вы всегда говорили, что это вы меня воспитали…
           Лидия Николаевна. А кто же еще! У Кости каждый день решающий эксперимент. У Марины одни тряпки в голове всегда были. Мы и воспитали.
           Елена. Значит, вы и виноваты!
           Федор Тимофеевич. В чем же мы виноваты?
           Елена. Это вы мне говорили: девушка из хорошей семьи должна быть гордой, девушка должна быть честной, девушка должна быть скромной, девушка должна быть верной… Должна, должна, должна…
           Лидия Николаевна. А разве не должна?
           Елена. Нет. Нужно быть хитрой, жадной и общедоступной. Тогда и жить будет легко!»

           Алла из пьесы «Парижская любовь Кости Гуманкова» ищет сильного мужчину, в котором она могла бы найти опору, но ее тянет к слабым:
 
          «Костя. А кто был твой муж?
            Алла. Не знаю…
            Костя. В каком смысле?
            Алла. В прямом. Я выходила замуж за чудесного парня… Однокурсника. Умного, веселого, сильного. Любого перепьет, любого перешутит, любому в морду даст, если нужно… И он не имел ничего общего с тем существом, которое поселилось потом у меня на диване перед телевизором… Костя, может быть, мужчины в браке окукливаются, как насекомые?»

            
Грустно, и вместе с тем это – типичный портрет советской семьи. И в хороших, и в негативных проявлениях. Уставшая Алла без любви связывается с начальником, предпочитая его романтику Косте, на которого нельзя положиться. Он плечо не подставит. Хотя и мастер говорить красиво и рассказывать анекдоты.

            
Веселая многоопытная игривая ироничная Анка из пьесы «Козленок в молоке» - подруга главного героя, замыслившего литературную мистификацию с целью обмануть творческое сообщество. Частично это было сделано ради того, чтобы произвести впечатление на эту женщину, которая была дочкой богатых родителей:

            «Духов (бормоча под нос). Зачем мне этот эксперимент. Зачем? Чтобы ответить на этот вопрос, я должен был рассказать Витьку про все… Про моего неведомого папашу, про маму – машинистку, печатающую за занавесочкой до глубокой ночи, про то, как я только с третьего раза поступил в университет и как меня любили за то, что я в любое время суток мог достать водку, о том, как один классик предложил напечатать мою первую повестушку под своим именем, и я проплакал всю ночь и согласился. Я должен был рассказать Витьку, что, сделав из него гения, я смогу доказать всему миру, но прежде всего себе, нечто неимоверно важное, чего не в силах доказать никто! Я должен был рассказать об Анке, о наших безумных ночах на даче в Переделкино, о смуглом мраморе ее тела, с победной ненасытностью вздымавшегося надо мной, о том, как она, прекрасная и хмельная, хотела вскрыть себе вены маникюрными ножницами, чтобы доказать мне свою любовь, а потом вышвырнула меня из своей жизни, как надоевшего щенка (набирает номер телефона).

            
В центре внимания пьес Юрия Полякова – мир женщины. Ради них совершаются глупые поступки, авантюры, преступления. Живые, насмешливые, беспомощные, агрессивные, карикатурные, жалкие и вместе с тем способные на самопожертвование. Любящие комфорт и ностальгирующие по ушедшей романтике советского воспитания. Разрывающиеся между желанием жить хорошо и испытать настоящие чувства.

            
Впрочем, такие же у него и мужчины.