Барская гейша

Максим РУЗСКИЙ


БАРСКАЯ  ГЕЙША


Все было у Ивана Терентьевича хорошо: и усадьба, и лес, и кусочек речки.  Даже поле и луг давали прибыль, не считая оброков с крестьян и разбогатевших мужиков: мельника, кузнеца и сапожника.


Не было только жены.


Но он и не хотел жениться, подыскивая себе какую-нибудь одинокую неприкаянную женщину, согласную жить с ним во грехе.


Наконец, такая нашлась сама.


Она жила в его же деревне, и Иван Терентьевич часто видел эту высокую и складную молодую бабу. Его воодушевляли ее ноги, длинные и стройные, явно сильные и не худые. На них можно было посмотреть, когда она переходила вброд речку, или полоскала белье с деревянных мостков. Но Иван особо не заглядывался, помня разумную русскую пословицу: «на чужой каравай рот не разевай».


А тут вдруг Таньяна сама пришла к нему вечером.


Он разрешил ее впустить в гостиную, и выяснилось, что мужа у нее на днях убило деревом, а родственников совсем не было.
- Вот, пришла к вам, Иван Терентьевич, в услужение, если не прогоните.
- А что ты можешь делать? – спросил барин.
- А что скажете, - отвечала юная вдова. – В моем положении не выбирают. Могу и работать. Но особо я умела мужа принимать. Борис не жаловался. Как завалит, так потом долго отдышаться не мог. Все гладил, приговаривал: «Вот Бог послал мне усладу за все мои прегрешения!»


Такая удача Ивана Терентьевича даже озадачила. Никак он не ожидал, что счастье само к нему придет на этих длинных красивых ногах. Он поселил молодую женщину в людском флигеле, выделив ей даже отдельную комнатушку.


А сам наутро уехал в город, посоветоваться со своим другом, настоятелем храма.


- Это, конечно, хорошо, что такая ничейная к тебе сама прибилась, - сказал отец Силантий. – Но, зная твое сладострастие, ей надо что-то особенное назначить, чего ни у кого из наших баб нет.


И Иван Терентьевич был направлен настоятелем к местной гадалке, женщине умной и оборотистой, обладающей ясной фантазией, чтобы Иванова рабыня не пропала даром, а принесла бы барину изысканное наслаждение.


Марфа встретила Ивана Терентьевича вином. Но он не соблазнился, а изложил свою просьбу с особой сладкой улыбкой, объяснившей Марфе и без всяких слов, какие надежды барин возлагает на длинноногую Таню.


- Можно, можно из твоей Танюшки сделать настоящую женщину, - сказала гадалка, – такую, что отойти невозможно. Каждый день будешь наслаждаться бедняжкой. Но ни ты, ни она от этого не устанете, а жизнь пойдет веселее, и дольше проживете.
Только придется тебе, Иван Терентьевич, купить у меня каменный шар и долго писать наставление под мою диктовку. Шар отнесешь в мастерскую, где по моему рисунку в нем сделают особую дырочку.


- А как с детьми, Марфа? – спросил Иван Терентьевич.
- А никак, - отвечала волшебница. – Не может она рожать. И не остерегайся, полностью твоя будет, бедная сиротинушка, хоть весь день на ней елозь. Не сотрется чай.


Шар нефритовый, уместившийся в кулачке,  Иван Терентьевич сносил в мастерскую. А когда принес обратно, Марфа вставила в него мягкий шнурок так, чтобы из шара свисала длинная петелька. Продиктовала ему наставление, дала еще тонкую трубочку из резины и выговорила себе за это небольшую ежемесячную ренту, если барин будет доволен своей рабыней.


- Не много назначила? – спросила уже в дверях.
- В самый раз, - отвечал Иван Терентьевич. – И не в тягость и надо же платить за такую сласть!
- Смотри, не забывай! – напутствовала гадалка. – А то вмиг пропадет Танькино свойство.
- Не забуду, я раз в месяц обязательно в городе бываю.


Вернулся Иван Терентьевич в усадьбу, позвал Татьяну и говорит ей:
- Поначалу, Таня, придется тебе уроки выполнять, чтобы силу в одном месте приобрести.
- Это где?
- А там, - приложил барин руку через подол к ее таинству.
- Надо, так надо, - отвечала долговязая Таня.
- Недели две ты будешь, когда писаешь, зажиматься на три счета, чтобы на время сдерживаться. И просто так сжимайся по многу раз за день. Это и незаметно совсем. Но ты считай, чтобы вечером я записал, сколько раз сжалась. Не менее тысячи должно быть.
- И все? – уже с радостью спросила Таня.
- Нет, еще упражнение надо делать по сорок раз. На спине лежа с согнутыми ногами будешь попу приподнимать. И тоже сжимайся при этом. Медленно делай, с расстановкой, вдумчиво. А сегодня вечером я зайду за тобой. Познакомимся ночью.


Следуя наставлению Марфы, Иван Терентьевич сначала долго гладил везде свою тайную подругу, доводя ее до полного согласия впустить барина в себя и подчиниться его странной игре в ее складное, молодое тело. На ней им были найдены особые места, погладив которые, Иван Терентьевич наслаждался невольными изгибами и сладкими стонами своей длинной  Тани. 


И действительно, Таня легко сносила проникновения Ивана Терентьевича. Уже возбужденная, она сама говорила, когда уже можно ее залить в охотку, чтобы и она непроизвольно исторгла свои  напрасные соки  для наслаждения Ивана Терентьевича, от ее собственной блаженной одышки под ним.
Потом Таня смотрела на барина довольными телячьими глазами и вставала на четвереньки, чтобы он мог вдосталь мять ее длинные бедра и свисающие груди. Она считала обязательным дождаться второго нападения на себя и терпела уже лежа на животе, давая мужчине возможность измучить ее, ударяя вертикально вниз.


Но Иван Терентьевич не знал этого способа, и Таня первое время ему подсказывала.


Татьяна быстро поняла, как наслаждаться в руках барина, умеющего намного больше ее несчастного мужа. Только вкладывать в нее два пальца она научила своего истязателя сама.


Она стала замечать, что обязательные упражнения, несмотря на свою простоту, пробудили в ней возможность легко сжимать барина в себе.
- Не старайся особенно, - говорил Иван Терентьевич. – Это пока только начало. Занимайся, как говорю, сила потом придет.


Только через месяц Иван Терентьевич поставил голую Таню перед собой, велел развести ноги, и вложил в нее каменный шар, спустив вниз петельку.

- Удерживай в себе, чтобы не упал на пол. – Велел он ей.

 Его рабыня молчала, по опыту зная, что нельзя разговаривать впустую – пусть делает, что хочет. Через неделю таких новых упражнений он взял бутылку с проволочным крючком и привесил ее на петельку. Тане пришлось сильнее сжать собой нефритовый шарик. Она поняла, что подвешенную бутылку тоже надо удерживать, чтобы она не упала. Но бутылка постепенно опускалась. Иван Терентьевич пальцем поднимал ее обратно, толкая вверх каменный шар. И снова Таня сжимала в себе минерал, стараясь остановить его невольное падение.


- Не могу больше! – стонала она.


Постепенно Таня поняла смысл этого истязания. Она удерживала в себе шарик все дольше и дольше. Когда барин поднимал шарик пальцем, ей приходилось напрягать в себе другие мышцы – и это было радостно. Таня понимала, что становится все сильнее и сильнее. Она уже ощущала в себе странную силу и могла сжимать Ивана Терентьевича по-разному, то там, то там, удивляя его своей ловкостью.
 

Когда она смогла удерживать своим лоном не только шарик с пустой бутылкой, а и воду, налитую в эту бутылку, удивлению крестьянки не было конца. Она не ожидала в себе возникновения такой сказочной силы. А когда бутылку стали заполнять полностью, радостно целовала Ивана Терентьевича при каждом упражнении. В ней проснулся спортивный азарт.


Наконец он вставил в Таню резиновую трубочку и опустил ее свободный конец в банку с водой. Таня, неожиданно для себя смогла так расширить свою пещерку, что вода всосалась трубочкой вверх, в нее саму, и Таня почувствовала в себе воду. Она поняла, что это настоящая победа.


К весне нежданная наложница Ивана Терентьевича освоила все приемы этой древней японской борьбы с мужчиной. Она могла, сидя на нем верхом, доставлять Ивану Терентьевичу сладость так долго, что он сам начинал гладить ее грудь, что означало у них завершение встречи, когда Татьяна переворачивалась на спину, и уже расслабленная, давала барину измучить себя по-простому.


О своем счастье Иван Терентьевич рассказал только настоятелю храма. Но отец Силантий не одобрил этих восточных прелюбодеяний, хотя под его бровями и сверкнули похотливые молнии в маленьких глазках.


В отсутствие барина Таню, конечно,  дворовые мужики пытались прижать, полапать и даже поцеловать насильно. Но дальше этих мальчишеских забав дело не шло, и Таня барину не жаловалась.


Однако, один случай раз и навсегда прекратил все эти оскорбления!


Иван Терентьевич не держал собак. Ему было жалко денег на такую пустую скотину, а защиту своей «крепости» он организовал и без лишнего лая.


Как только объявлялись лихие люди, ключница Агафья поджигала шутиху и этот странный фейерверк видели все селяне даже с поля. Тут же они прибегали в усадьбу, окружали ее, и, встав каждый на свой номер, сжимали кольцо окружения, пока не вылавливали татя.


Все это Силантий, конечно, знал.


Поэтому, когда он тайно приехал к Ивану Терентьевичу, выбрав день его городской отлучки, то перво-наперво запер ключницу в погребе. Потом он проник в каморку Татьяны и велел ей его принять. Таня не отказала священнику, считая его другом барина и из любопытства. Но тот не знал пароля. И, когда Таня довела его уже почти до обморока, он не сжал ее грудь, и она ритмично продолжала свою японскую работу. Только минут через пять она заметила, что глаза греховодника закрыты. Таня встала со своего гостя, а он и не пошевелился.


Она нашла в погребе окоченевшую Агафью, отпоила ее водкой, и они обе пошли посмотреть на Силантия. Тот так и лежал навзничь со спущенными штанами и, казалось, спал.
- Уж не умер ли он? – спросила Агафья с ужасом.
- Да, нет, - отвечала Таня. – Теплый еще.


До вечера женщины наведывались в комнатку Тани, где лежал настоятель городского храма. На нем уже высохли Танькины соки, свидетельство ее честного труда. Когда приехал Иван Терентьевич, и Таня рассказала ему про Силантия, он сразу послал за доктором, и выяснилось, что бедняга впал в особое состояние полусмерти. Врач назначил лечение временем и уехал разносить удивительную новость.


Многие считали, что Таня действительно убила его.


Ко времени, когда Силантий через неделю ожил, все уже поверили в его кончину и к Тане больше не приближались, признав особую силу Ивана Терентьевича, с которым даже такая всесильная японская гейша, как  Татьяна, справиться не могла.  Про пароль, конечно, никто не ведал.


Татьяна и сам барин удивительно долго сохраняли молодость. Им многие годы давали лет по тридцать.


Они жили долго и умерли в один день, когда Иван Терентьевич сам в экстазе забыл свой пароль, и вместо того, чтобы схватить Таню за груди, привлек ее к себе и яростно поцеловал долгим последним поцелуем.


Вечером войти в спальню постеснялись, и пришлось хоронить их вместе в высоком гробу с двенадцатью ручками, чтобы донести до огромной могилы.


20131218