Солнце, воздух и мороз...

               

                СОЛНЦЕ, ВОЗДУХ  И  МОРОЗ...
               
                ...обеспечат вам склероз!

       (Записки по истории освоения Арктики из серии "Физики  шутят")
                ================================




                От автора.
 
Публикуемый ниже текст первоначально предназначался только для участников описуемых событий как сконцентрированная память о былом. Тем более, что этот, распечатанный в десятке копий "самиздат", сопровождался большим количеством фотографий. Потом его прочли наши друзья, а потом и друзья наших друзей. И все отзывы были только положительными. Ну прямо как при защите диссертаций! Поэтому этот текст предлагается и вашему вниманию. Может быть, улыбнетесь и вы?
Для справки: ламба, ламбушка - так в Карелии называют небольшие (по их меркам) озёра; сельга - каменистая, иногда скальная гряда-горушка, чаще всего поросшая лесом.
                ======================================
 






    Москва, Площадь Дзержинского, КГБ СССР
    Пятое Главное Управление
    Тов. Юстасу
    От Алекса

                Донос №2
                -----------
       Дорогой товарищ Юстас! Как уже сообщалось в моем Доносе №1, в городе Обнинске в одном очень секретном НИИ обнаружена подозрительная группа сотрудников. Каждый год зимой и летом эти лица направляются к границе с буржуазной Финляндией, где бесконтрольно проводят время до трех недель зимой и до месяца летом. Следует учитывать, что граница с буржуазной Финляндией проходит по лесам, болотам и озерам и может быть легко преодолена в темное время суток, когда ничего не видно и пограничники спят, или в плохую погоду, когда пограничники вынуждены прятаться от дождя или снега. Вполне возможно, что указанные лица, проникающие в районы, граничащие с буржуазной Финляндией, переходят границу и свободно торгуют секретами нашей Родины, или выменивают на них финский трикотаж и сыр "Виола". Следуя Вашему указанию, я под видом научного работника внедрился в данный НИИ и даже втерся в доверие к организаторам данной преступной группы. Начиная с 1963 года, я в составе этой банды посещаю Карелию, и под видом дневниковых записей регистрирую каждый шаг каждого подозреваемого, или это делает мой добровольный помощник, по своей природной тупости не понимающий, на чью мельницу он льет воду. В настоящее время у меня накопилось достаточно улик, изобличающих неприглядную антигосударственную деятельность этой банды, а также собраны полные характеристики на каждого из бандитов. Все эти материалы Вы найдете в Приложениях, приложенных к настоящему доносу.
    Считаю необходимым предоставить оперативную информацию на каждого из участников банды, в том числе и на себя (в целях конспирации). Итак, в алфавитном порядке:

1. Евстратов Владислав Дмитриевич, начальник бюро, беспартийный, рост ~ 178 см, вес ~ 90 кг, подпольные клички: Монтигомо, Костолом, Вячеслав Борисович.

2. Круглов Александр Сергеевич, старший научный сотрудник, кандидат технически наук, член КПСС, рост 172 см, вес 62 кг, подпольная кличка Начальник.

3. Кузьмин Вячеслав Павлович, заведующий лабораторией, доктор медицинских наук, член КПСС, рост ~182 см, вес 95 кг, подпольная кличка Кузя.

4. Певчих Юрий Михайлович, инженер, беспартийный, рост 169 см, вес 75 кг, подпольных кличек не имеет

5. Руденко Владимир Александрович, заведующий лабораторией, кандидат технических наук, член КПСС, рост 164 см, вес 56 кг, подпольные клички: Умка, Маленький мужик.

6. Соловьев Владислав Александрович, старший научный сотрудник, член КПСС, рост ~174 см, вес ~78 кг, подпольные клички: Дядя Вадя, Маяк.

7. Юрин Олег Григорьевич, инженер, член КПСС, рост 174 см, вес 72 кг подпольные клички: Мульда, Потомок Мульду.

Целую крепко, вечно любящий Вас Алекс.
               ===========================================




          Приложение №1.  ВАХТЕННЫЕ ЖУРНАЛЫ АРКТИЧЕСКИХ ЭКСПЕДИЦИЙ
       


                1981 год Селецкое озеро
                -----------------------------
            Участники: А.Круглов, В.Руденко. В.Евстратов, В.Соловьёв.
 
                Вахтенный журнал В.Соловьева.
      

       19.02.81.  В 18 ч. 54 м. выехали поездом № 182 из Москвы в Медвежьегорск.
      
       20.02.81. Около 15 часов приехали в Медвежьегорск. Купили хлеба, манки, книги и 4,5 кг банку маринованных огурцов. В 17 ч. 30 м. выехали из Медвежьегорска автобусом до села Сельги. В Сельги приехали около 22 часов. Поужинали у Уллиевых и завалились спать. Мы со Славой на полу, а Маленький мужик и Саша на диванах.
      
       21.02.81. Володя приволок здоровенные сани и начал будить нас. Встали и после завтрака стали собираться в путь. Оказалось, что Саша забыл дома части крепления для своих горных лыж (пружины). Взял лыжи Николая Уллиева. Сашины лыжи использовали в качестве перекладин к саням. Все вещи загрузили на сани, а сами решили идти налегке без рюкзаков. Стали спускать сани с горки на лёд озера и сломали носок лыжи саней. Пришлось заняться починкой. Снега мало. Решили тащить сани пешком. Лыжи тоже на санях. Как потом оказалось – это была великая глупость. Сначала один подталкивал, а остальные тянули лямки. Потом стали тянуть все четверо. Пройдя полпути и провалившись в воду, решили встать на лыжи и частично разгрузить сани. Володю отправили с рюкзаком в избушку, а остальные уже с рюкзаками на плечах потянули облегченные сани дальше. Потом оставили сани с частью вещей на уровне входа в Сонгу, а сами с рюкзаками пошли на лыжах к избушке. Избушка стояла на берегу Селецкого примерно в километре за избушкой Уллиевых. Когда прибыли, уже было темно. Во вторую ходку забрали всё оставшееся. Растопили плиту, сварили картошку, съели её, отметив новоселье, и завалились спать. В избе было холодновато, а плита не просто дымила, а откровенно коптила из всех щелей. Поэтому приходилось часто проветривать и ходить из-за дыма пригнувшись, как в бане "по черному".
      
       22.02.81. Утром, во время умыванья все плевались и сморкались чёрными сгустками. Прежде чем обживаться в этой избе, Саша сходил к избушке на островке примерно в километре напротив. Перед этим Слава предупредил, что в прошлый год, когда он водил свою группу, избушка на острове им показалась холодной. А Саше изба понравилась и мы перетащили все вещички в новую избу. Изба чистая, просторная, но когда затопили печь, она стала вовсю дымить, потому что дым в трубу не шел. Начали искать, где забит дымоход. Слава залез на крышу, взял шест и пробил трубу донизу, а Саша через дверцу разгрёб вход в трубу и печь заработала нормально. Прибрались в избе. Разложили по местам вещи, снасти и продукты. Сделали лунки во льду для забора воды для питья и для умывания. Прокопали дорожки к ним, чтобы не лазить по сугробам. Отметили второе новоселье. Дело к вечеру, но ещё светло. Решили лечь пораньше, чтобы завтра пораньше пойти на рыбалку. В избе натопили достаточно тепло. Один раздевается, вынимает челюсть, кладёт её в кружку и ставит на полку. Второй делает то же самое. Третий тоже вынимает свою и кладёт в коробочку. А ну как и меня заставят вынуть челюсть, а я ведь этим сроду не занимался! Олег Юрин как-то рассказывал, что и у него были точно такие же переживания, когда он ходил с ними на Мяратозеро.
      
       23.02.91. С утра Слава пошел на охоту. Саша остался благоустраивать избу, а мы с Володей пошли на чёрную ламбушку по направлению к Хизъярви ловить рыбу. Перед выходом на ламбушку Володя, побежав до ветру, стукнулся головой о выступающее из-под крыши бревно, да так, что изба затряслась. Пришел держась за голову и начал ругать Славку, который якобы прибил эту "жёрдочку". Давал всем пощупать вмятину от "жердочки". Да, ямка солидная. Пинг-понговый шарик уляжется. А жердочка – это бревно второго сверху венца избы, выступающее со стороны фасада на метр. На него укладывают жерди для просушки сетей. Мы с Володей пересекли Сонгу, поднялись по крутому склону, и метров через восемьсот оказались на ламбушке с тёмной водой. На ламбушке сверлили лунки, мочили мормышки. Володя поймал несколько окушков, а я – по нулям. К нам подъехал Слава – ругался по поводу патронов (целевых и особо качественных) – сплошной брак. Они ему всю охоту испортили. Но все-таки одну глухарку он потом взял. Вечером был праздничный ужин по случаю Дня Советской Армии. После "торжественной части" приступили непосредственно к праздничному ужину. Картошка с тушенкой, сало, грибы, огурцы, капуста. Слава приготовил фирменную закуску – морковь с чесноком и майонезом. И это далеко не всё. Были ещё перцовка и Славин сюрприз – Мартини.
      
       24.02.81. После завтрака примерно в одиннадцать часов пошли на светлую ламбушку ловить рыбу. Сначала шли по вчерашней лыжне, а потом дальше по Сонге и озеру Сонго. На белой ламбе наловили окуней. Отдельные экземпляры до 400 грамм. Больше всех наловил Саша. Общий итог около 40 штук, примерно 6-7 кг. Вечером Саша и Слава занимались заготовкой дров, а мы с Володей чистили, потрошили и жарили окуней. Особенно хороши пирожки из окунёвой икры. Для этого окунёвая икра прямо в мешочке обваливается мукой для жарки рыбы и жарится на подсолнечном масле. Объевшись рыбы, начали сражаться в преферанс.
      
       25.02.81. После завтрака (пшенная молочная кашка) пошли на светлую ламбушку за рыбой по новому пути – по заболоченному мелколесью, пересекая перешеек полуострова (мыса) к северо-западу от нашего острова. Этот путь приятнее и короче минут на десять-пятнадцать. Рыбы поймали меньше, чем вчера (21 штуку). Вечером опять заготовка дров и чистка рыбы. Пожарили по 5 штук на каждого и опять икряные пирожки. Рыбу за ужином доедали с трудом.
      
       26.02.81. В 8 часов Слава ушел на охоту, а Володя стал готовить завтрак.
       После завтрака (молочная вермишель) мы с Володей пошли в северный конец Селецкого озера и потом на чёрную ламбушку за бывшим посёлком Турьялакси. Дорога отличная. Солнце. Следы птиц, зайцев и прочей живности. На мысу Рабочего острова спугнули глухаря. Видели лунки, где ночевали куропатки. На ламбушке я поймал 3-х чёрненьких маленьких окушков. Володя – ничего. На обратном пути видели 2-х рябчиков. Погода отличная. Слава уже был в избе. Пришёл с пустом. Саша пришел с тем же со светлого озера Рачуга (к северу от Селецкого).
      
       27.02.81. Ходили на разведку новых ламбушек за озером Хизъярви. В первой большой круглой ламбе со светлой водой наловили окуней, но они показались нам мелковатыми. Слава предложил сбегать на маленькую ламбушку сбоку от второй, Сухой ламбы. Там ветра нет и солнце печёт – можно загорать. Пошли туда. Вода тёмная. Рыба не клюёт. Перешли на светлую Сухую. Местные называют ее Сухой из-за безлесного склона окаймляющей ее с запада сельги. Долго искали, где клюёт. Немного половили и отправились в избушку. Дорога обратно заняла примерно час.
      
       28.02.81. Встали с Володей около 8 часов, попили чаю, взяли вчерашний улов окуней и отправились в Сельги. Погода отличная. Мороз и солнце. За два часа с минутами добежали на лыжах до Уллиевых. Лыжи оставили в бане. Принесли Вале ведро мороженых окушков. Переоделись в цивильную одежду для похода в магазин. Валентина напоила нас брусничной водой и брусникой с сахаром. Объедение! В магазине купили сахар, пряники, банку лягоме (фаршированный перец), конфеты. Валентина ранее купила нам три буханки хлеба и в дополнение выдала ведро картошки. Так как сухого вина в магазине не было, то Валентина дала нам брусничной воды и брусники с сахаром. После обеда у Уллиевых отправились в обратный путь. Добежали за два часа. В наше отсутствие Саша проводил ревизию всех изб в округе. А Слава подстрелил глухарку. Её ощипали, поджарили на сковороде и поставили тушиться в жбане с крышкой, в надежде, что через несколько часов она будет съедобной. Вечером устроили праздник – проводы зимы. Славу приняли в нашу первичную ячейку (автобиография, рекомендации и прочее). Тут же заслушали персональное дело Славы – зачем он убил птичку. Оправдали – так как она нападала, а Слава защищался. Но на всякий случай объявили выговор. Наелись всякой всячины, в том числе было много картошки с тушенкой. Попробовали птичку – готова, а есть уже некуда. Решили оставить на завтра. Дегустировали брусничную наливку. Вещь!
      
       1.03.81. Встали как всегда около 8 часов. После завтрака все пошли на светлую ламбушку за большими окунями. Клёв был не очень хороший, однако с ведро окуней в общей сложности наловили. Вернулись в избушку пораньше. Володя приготовил много картошки. Слава соорудил салат из моркови, чеснока и майонеза. Саша выставил на мороз ломтики сала и кружочки лука. А также были колбаса и огурцы. Опять праздник – встреча весны. После "лёгкого" обжорства ребята продолжили игру в преферанс, а я дремал. Окончательно завалились спать около 23 часов. Долго пели песни и соревновались с приёмником.
      
       2.03.81. Утром вставали, особенно Володя, с трудом. После завтрака (каша рисовая молочная, лягоме и кофе со сливками) пошли на дальнюю светлую ламбушку. Вчера целый день угрожали Саше, что сделаем ему лягоме. Он страшно переживал, так как не знал, что это такое. Слава пошел на охоту и собирался прибыть к нам позднее. Мы втроём изсверлили среднюю часть ламбушки – наловили с ведро окушков (много мелочи). Слава так и не подъехал. Обратно возвращались позднее, чем обычно. Слава был уже в избушке. Его результат – 3 глухарки и 2 рябчика. Глухарку и 2-х рябчиков решили приготовить на ужин. Немного картошки и прочее (сало, колбаса, лук, капуста, огурцы). Я пишу, а они крутятся – жарят и складируют в жбан куски полуфабрикаты. Что-то будет! Две глухарки лежат не щипаные и не потрошеные, а чищенных вчера окуней вынесли на мороз. Сначала перекусили картошкой с огурцами, капустой и прочим и стали ждать, когда поспеют птички. Часов в 9-10 вечера стали их есть. Наелись и завалились спать.
      
       3.03.81. Утром вставали с трудом. Володя сооружал манную молочную кашу, а я ему мешал. После завтрака Слава отправился на ручей Тухколампи охотиться. При этом он забыл подзорную трубу и конфеты. От этого, наверное, его отвлёк Володя, фотографируя с вчерашними глухарками. А мы втроём отправились на ближайшую светлую ламбу за окунями. Клёв был плохой. Изсверлили залив ламбы, поймали 3-4 кг окуней. Ушли с ламбы пораньше – надоело. Слава тоже вернулся недовольный – с пустом. Началась подготовка к ужину: ощипывание, потрошение, паление, мытьё, обжаривание и тушение глухарок. Гарнир – картошка. День траурный – добычи мало, а жратвы всё равно полным-полно…
                ____________ ******* _____________
      

       На этой траурной ноте летопись внезапно обрывается. Что случилось с отважными покорителями Севера, мы не знаем, и, боюсь, не узнаем никогда. Удалось ли им выжить в суровых и голодных условиях Арктики и вернуться домой? Если нет, то где затерялись следы этой полярной экспедиции, и что случилось с отважными путешественниками? Полная неизвестность! Вопросов больше, чем ответов. Чтобы установить истину, на следующий год в эти края была организована поисковая экспедиция в том же составе плюс врач. Врача взяли на случай, если удастся найти хоть кого-нибудь из наших пропавших товарищей. Хоть одного, хоть полуживого! Результат экспедиции удручающий. Никого не нашли!
       Краткое описание нашей поисковой экспедиции дает дневник, который приложен несколько ниже. Хотя мы потеряли товарищей на севере Селецкого озера, поиск в феврале-марте 1982 года решили организовать на Мяратозере. Во-первых, мы там давно не были. Во-вторых, там тоже были интересные места. В-третьих, поразмышляв, мы решили, что если пропавшие захотят жить, так сами и найдутся. Например - на Мяратозере. Избушка, к которой мы направлялись, находилась на сравнительно большом острове на Верхнем Мяратозере. Поставлена она была Никкори, коренным Селецким карелом, возможно финского происхождения. Живописнейшее место! Особенно летом. В ней свободно размещалось четыре человека. Лежанка вмещала и пять, но уже с натягом, особенно если двое из них выходили за габариты простого советского человека. Была хорошая кирпичная печурка, у входа было что-то вроде открытого предбанника с навесом, где можно было хранить оперативный запас дров и лыжи. Очень удобная стратегическая точка. Отсюда в радиусе до семи километров располагались зимние, да и летние рыболовные угодья для спиннинга и удочки: озёра Верхнее и Нижнее Кюльменги, большое озеро Калмунги и наши "домашние кормилицы" – две очень уютные окуневые ламбушки по полкилометра в длину каждая, расположенные в километре от нашего курорта в сторону Селег. От перешейка между ламбушками в направлении на Селецкий Погост была проложена визира – узкая просека, разделяющая лесные участки. Именно по ней мы и попали первый раз в избушку Никкори зимой 1975 года. Мы – это Володя Руденко, Слава Евстратов, Олег Юрин, и я. Вообще-то мы собирались двинуться на север Селецкого, но наш новый друг Коля Уллиев, в доме которого мы ночевали после приезда в Сельги, посоветовал сходить на Мяратозеро. Байдарочный путь туда мы знали отлично. Да и тамошние места нам тоже были знакомы. Но топать на лыжах по озерам около двадцати километров что-то не очень хотелось. А этого, оказалось, и не нужно. Есть прямой путь по просеке-визире. По нашим крокам, скопированным с каких-то тоже самодельных карт-схем в Московском клубе туристов, Коля показать точку входа в визиру затруднился. Показал рукой с крыльца дома.

   – Вон там! Подойдете, увидите. А там до Мяратозера всего километра три, не больше. Самый короткий путь, – Николай ткнул пальцем через четыре километра куда-то в темную полосу противоположного берега.

 Бинокля не было, а на глаз "вон там" ничем не выделялось от остального "там же". Замялись в нерешительности.
 
  – Дак пусть Петя им покажет, – раздался голос Вали, нашего ангела-хранителя.

Жертвовать собственным сыном ради каких-то случайных подозрительных бродяг! Ребенку – четыре км через озеро туда, четыре обратно, одному! А если метель, если землетрясение, подвижка льдов, торошение? Если волки, если заблудится, или еще чего-нибудь? Мы-то туристы, народ тренированный, подготовленный, нам не привыкать. А он?

   – А он карел! – похоже, Валентина в своем старшем не сомневалась ни капли.

И худенький, но жилистый и шустрый ученик седьмого класса Петя Уллиев вышмыгнул из горницы готовить лыжи. Экспедиция вышла на старт. Провожающие, а в их числе была и бабушка нашего героя и обе его сестры, с тревогой смотрели, как чужие угрюмые дядьки готовились увести их сына, внука и брата в холодные неведомые края.

   – Дядь Саш! Лякке? – Петр Николаевич встал во главе каравана.
   – Лякке, Петя! Пошли! – это было первое карельское слово, которое я выучил наизусть.

Так мы и попали на Мяратозеро зимой. Умотал нас этот мальчишка до полусмерти. Мы-то тренированные, а он нет. Медленно ходить на лыжах вообще не умеет. И не только по озеру. Как ни пытался я отправить его домой, когда он вывел нас к визире, ничего не получилось. Он побежал по просеке вперед, прокладывая нам лыжню до самых ламбушек, от которых уже была видна наша цель – наш остров. Просека она ведь ровная, если смотреть на нее из самолета. А если сбоку, то эта "прямая" представляла собой по пояс засыпанную пушистым снегом ломаную линию, постоянно уходящую куда-то вверх. Явная аномалия! Ведь по нашим прикидкам выходило, что зимний уровень Мяратозера был метров на триста выше уровня Селецкого! А летом, когда мы плавали на байдарках, ни одного водопада на пути не встречали. Что это? Локальные сезонные колебания земной коры в отдельно взятой точке Карелии? И почему только у нас под ногами? Ведь там где мы корячились, преодолевая подъемы, кто "елочкой", а кто "лесенкой", этот юный представитель древнейшего народа Севера, похоже, никаких склонов-уклонов вообще не замечал! Он и дальше готов был вести нас до самой избушки, но на выходе к ламбушкам я все-таки завернул его домой. Иначе бы он нас загнал окончательно, возможно, с летальным исходом. Больше мы этим, "самым коротким" маршрутом не ходили никогда. Ходили старой лесовозной дорогой, о которой потом нам рассказал Николай. Немного дальше, но зато без аномалий, положе и легче. А уж тем более – с санями.

              _________________ ******** ________________



                1982 год.  Мяратозеро
                -------------------------
    Участники: В.Руденко. В.Евстратов, В.Соловьёв, В. Кузьмин, А. Круглов.

                Вахтенный журнал А. Круглова


       20 февраля, суббота. Собрались, нагрузили сани, помахали Вале ручкой и вышли из Селег. Сани прилично нагружены, поэтому к Мяратозеру шли по старой лесовозной дороге, извивающейся в вертикальной плоскости по самому хребту водораздельной сельги. Вова шел впереди, прокладывая курс. Трое тянули лямки. Владик, привязанный к саням сзади, толкал их, или притормаживал, сообразно знаку уклона. На крутых спусках, когда сани старались догнать и смести удирающую тройку, Владик, кладя живот за други своя, мешком валился на землю, разбрасывал ноги и, волочась на репшнуре, тормозил сани, как якорь. Поэтому дошли без человеческих жертв и материальных потерь. Целый день делали уют. Избушку прибрали, переложили печь. Дымить перестала и начала прогреваться. Вечером Вова под предлогом Славика начал спаивать Владика. Я и Кузя не пили. Вова ночью спал плохо. Владик пил.

       21 февраля, воскресенье.    Вова сегодня на масленицу испек блин из омлета с сырым рисом. Состав исходной смеси был обусловлен разрывом пакетов с рисом и яичным порошком и их последующим частичным смешиванием в Вовином рюкзаке. Отхожую яму, которую в сугробе вырыл Кузя, пришлось переделать. Сам он в нее не влезал. Вова влезал, но потребовал, чтобы было с видом на море. Кузя сделал с видом. Однако оказалось, что сидя Вова моря не видит. Попросил сделать бойницу в бруствере. Сделали. Вова тут же опробовал, и от своего лица выразил всем благодарность. В ответной речи ему было указано на логическую ошибку, поскольку все удобства были сделаны вовсе не для лица. Возили дрова (на мне и на Кузе). Утром Славик на охоту взял два куска хлеба якобы для приманки глухарей. Вернулся с охотничьим рассказом. То ли он, то ли лось – кто-то из них оставил на сосне клок шкуры, когда они гонялись друг за другом. Мы ничего не поняли, в том числе и куда девался хлеб. Вечером Вова опять под предлогом Славика самостийно соображает аперитивчик, а на замечания в превышении должностных полномочий непристойно выражается в мой адрес. Кстати, сегодня он поймал одного ерша. Болит спина. Ощущение – как будто бы на мне возили дрова. Кузя сказал, что для лечения любых заболеваний у него взят бисептол, которым при случае можно вылечить даже триппер. Сразу же размечтались: хорошо бы такой случай представился. Но надежд маловато. Полное безлюдье. После ужина Вова пил чай с чесноком. Чеснок в его кружке застрял после приема фирменной перцово-чесночной в самом начале ужина. Чай ему понравился.

       22 февраля, понедельник.    Вова сварил жиденькую кашку. Выпили. Пошли на дальние ламбы. Славик взял два куска хлеба для приманки глухарей. На этот раз с маслом. Ушел рано, вернулся поздно, злой и голодный. Без рассказов, без глухаря и без хлеба. У нас был клев: один окунь на три лунки. Вова опять выражается и что-то верещит относительно аперитива. Поддержки не находит. Все равно продолжает подхалимски подхихикивать, апеллируя к голодному Вячеславу Борисовичу. Именно так однажды по неустановленным причинам Вова окрестил Славика. Так и приклеилось. А действительно, какая разница, Владислав ли Дмитриевич, Вячеслав ли Борисович? Был бы человек хороший. Убавил дозу сенадэ. Завтра праздник.

       23 февраля, вторник, праздник, благоприятный день (по Вовиному гороскопу). Вова целиком перешел на паразитический образ жизни. Ужин готовит Кузя, завтрак готовят без Вовы. Утром сообща испекли так называемый омлет из Вовиной смеси. На зубах скрипит, как резиновый, годится на стельки. Лежу, болею – простыл ремонтируя печь в холодной избе. Ребята ушли на ближнюю ламбу. Славик взял хлеба с колбасой, якобы для глухаря. И он таки приволок дичь! Рябчик, краснобровый петушок, около килограмм веса по Вовиной системе мер и весов. Остальные вернулись с рыбалки. Принесли всего два окуня.Их, естественно, поймал Кузя, который с блеском заменил Вову даже здесь, где Вова считал себя непревзойденным специалистом. Славик как старший по званию (майор запаса) выстроил личный состав с оружием и принял парад по случаю Дня Советской Армии. Тут же провели показательные стрельбы по консервной банке. Попали все. Родина может спать спокойно!
Праздничный ужин: сельдь с луком и уксусом, перец маринованный домашний, капуста вилковая домашняя, грибы маринованные домашние, окунь жаренный, икра окуневая жаренная аля Кузя, рябчик тушенный с хреном, картофель отварной паровой, колбаса краковская, сало соленое охлажденное, брусника моченая карельская из Селег, вафли домашние Славикиного производства. Питие: 1 кг перцово-чесночной настойки домашней (чеснок пойдет Вове в чай). Десерт: кофе черный арабика с лимоном.
После скромного ужина смотрели редкое для здешних широт полярное сияние. Стреляли из малококалиберки в горящую свечу с расстояния в 20 шагов. Вова никуда не попал, хотя шумел больше всех. Вова под видом Славика опять бормочет про аперитив. Это ему удалось дважды, серьезно подорвав неучтенные запасы. Пришлось убрать "Альпини" - Славикин сюрприз -  с глаз долой.
Результаты стрельб: гусарский выстрел – Кузя (срезал пулей фитиль); Второе место – Вова (по его просьбе); Славик и я разделили 3 и 4 места (попали в свечу); пацифист Владик был одним из первых. Отстрелявшись, вернулись в свою теплую избушку.

       24 февраля, среда, день тяжелый (по Вовиному гороскопу). Утром Вова сказал, что больше пить не будет. Сегодня, по крайней мере. Вова с больной головы начал готовить новую вариацию на тему омлета. У него получилось с одного бока пышно, с другого осело. Никак не мог разделить на пять частей. Говорит, что умеет только на четыре. Не умывается уже третий день. Утверждает, что естественная смазка предохраняет кожу. После завтрака пошел "смотреть на море". Туда же вдруг приспичило Владику. Вову он, по-видимому, спихнул с насиженного места, так как послышалось жалобное поскуливание и перед окном избушки появился Вова. Без штанов. Поддерживая руками розовые кальсончики. Ветер. Бригада, включая Славика, перековавшего мечи на мормышку, ушла на ламбы. Славик обещал, что добудет 50 штук, и всех крупных.
Вечером сего дня произошел случай, обнаживший Вовину сущность. Когда перед ужином "Монастырская" настойка в количестве 0,5 литра охлаждалась на улице перед избушкой, а Вове было заявлено, что на него не рассчитано по причине его категорического, но добровольного отказа, он под видом естественной нужды выскользнул из избы, и подпер дверь колом. И тут же рванул к запретному сосуду. Сообща еле вышибли дверь и успели обезвредить этого пакостника. С горя Вова вдруг побрился и даже пообещал почистить зубы. Когда сели ужинать, трое из сострадания к Умке проголосовали за "налить". Владик остался непреклонным и наложил вето. Он тут же был объявлен Вовой ВРАГОМ! Пришлось наложить вето на Владикино вето. Но Вова действительно не стал пить! Медицина в лице Кузи объяснила этот феномен общей депрессией, возникшей в результате длительного стресса (в течение целого дня!), обусловленного добровольным отказом от пития, а если вернее – то осознанием бессмысленности своего жертвенного подвига, который не был достойно оценен неблагодарным человечеством в нашем лице. Стресс подействовал на Вовин гипоталамус (это где-то у него в голове) и он (Вова) впал в состояние полной прострации со 100% распадом личности. Очень заумно, но клинической картине соответствует. Жаль, хороший был человек. Правда, Славик с выводами советской медицины не согласился и отнес этот факт на счет исключительной идейной стойкости Вовика как коммуниста со всех больших букв.

       25 февраля, четверг. Вова и Владик ушли в Сельги. Владик за картошкой, Вова – за красненьким. Славик с мелкашкой ушел на дело. А дело в том, что вчера кое-кто из нас, оклемавшись от болезни и взяв двустволку, за каких-то полчаса добыл столько же дичи, сколько Монтигомо за четыре дня! Такой удар Слава вынести не мог. Кузя тоже взял ружье и напялил белый маскировочный комбинезон. К слову, по трудолюбию, кулинарным способностям и прочим положительным качествам Кузя в отличие от Вовы на две головы выше. Благополучие группы и ее пищеварение держится исключительно на Кузе. Такие люди нам нужны! В отличие от Вовы, который есть элемент дезорганизации, моральной неустойчивости и нетоварищеского отношения к Владику. Карелия улыбнулась, и с добычей вернулись все! Слава взял двух рябчиков, из них Кузя изготовил "жульен Карьяла". Вова еле донес бутылочку вермута. Первую он донести не смог, поскольку для восстановления сил они, как это ни странно – за компанию с Владиком! – высосали ее где-то после перехода Селецкого озера. Вова хотел там же и вторую, но Владик, несмотря на алкогольное опьянение средней тяжести, этой гнусности свершиться не дал. За это был снова объявлен ВРАГОМ! По дороге Вова и Владик спьяну напоролись на стаю из штук сорока тетеревов. С учетом того, что у каждого двоилось, тетеревов в стае по нашим оценкам получалось штук десять. А это – красная тряпка. Монтигомо рычит, роет землю копытом. Завтра рвется в бой!

       26 февраля, пятница. Вчера вечером за картами Вова устроил дебош и чуть было не избил Славика. Утром ели очередной вариант Вовиного омлета. Странно, но все пока живы и стул у всех нормальный. Вова сказал, что наконец-то омлет и яйца пахнут одинаково. Другие высказали сомнение. Значит это только у него. За завтраком Кузя со ссылкой на академика Чазова поведал, что регулярное, но умеренное употребление снижает риск инфаркта миокарда у мужчин в критическом возрасте старше сорока лет. Вова тут же вспомнил про недопитую красненькую и потребовал немедленно снизить риск у народа. Лично для себя Вова никогда ничего не просит, но за народ готов стоять стеной и до конца. Такой уж у него характер. Пришлось напомнить народному заступнику, что по утрам пьют только аристократы и дегенераты. И тут вдруг выяснилось, что вокруг поголовно все – аристократы! Вова, например, вообще прямой потомок Рюрика по женской линии со стороны подруги двоюродной сестры тетки жены. Ветер, минус пятнадцать. Владик с Рюриковичем ушли за рыбой. Славик ловит тетеревов. Я пока числюсь больным, а Кузя осуществляет медицинское обслуживание больного. Напилили с ним дров, потом он как дежурный врач лег возле печки и дежурил до прихода рыбаков. Храпел не громко. Вернулся Славик. Он стрелял в глухаря и убил его в грудь ниже левого крыла. Славик раскидывал руки, показывал, как махал крыльями убитый глухарь перед кончиной, приседал, издавал какие-то странные звуки. Короче, нам представили ритуальный охотничий танец эвенков. Только они это делают до того, а не после. Глухаря, правда, Славику найти не удалось – очень глубокий снег. Найдет завтра.

       27 февраля, суббота. Ночью было минус тридцать четыре. В избе замерзли черви, капуста, Вова с Кузей, а также рябчик, которого Славик все же убил, когда тот прилетал посмотреть на глухаря, убитого в грудь ниже левого крыла. Черви и Кузя оттаяли. Кузя сварил изумительную вермишельку на молоке. Много и вкусно. Вова сказал, что на молоке вкусно может любой дурак. К полудню мороз упал до пятнадцати градусов. Все разошлись. Трое на ламбу, двое на охоту. Вернулись пустые. Намекнул Славику, что не худо бы завтра проверить сани, которые они с Кузей перетащили на ламбушку и использовали в качестве рыбацкого кресла-кровати во время бдения над лунками. Славик сделал вид, что намек не понял и сел делать петли на зайцев. Завтра в бой!

       28 февраля, воскресенье.    Последний день зимы. Наконец-то есть повод! Все дружно пошли на белую ламбу за рыбой. Рыбы не нашли. Славик не нашел убитого накануне глухаря. Видимо смог улететь, несмотря на смертельную рану в груди ниже левого крыла. Вечер провели слушая охотничьи истории в исполнении Славика. На этот раз он убил двух тетеревов. Один рухнул где-то сзади лыжни, другой – спереди. Завтра он их найдет, если их не съест лиса или заяц. А между тем, хотя мы и подтрунивали над нашим охотником, но рассказам его верили безоговорочно. Дело в том, что подстрелить пернатую дичь в карельском лесу еще не означает, что она станет вашим трофеем. В редких случаях объект охоты камнем падает к вашим ногам, убитый наповал. Обычно, раненый, он пытается удрать от вас, с видимым трудом перелетая с дерева на дерево. При этом - исчезая из поля зрения и выдавая себя, если вы его снова спугнете. В конечном итоге он где-нибудь да рухнет в рыхлый лесной снег. Но, попробуй отыщи его без собаки! Дело-то присходит не на равнине, а, как правило, на заснеженных склонах горушек-селег. Лично я испытал это на своей шкуре, когда из мелкашки как-то подстрелил рябчика и потом час искал свою добычу.
  Вечером после ужина открылась еще одна сторона Вовиных выдающихся способностей. Он предложил сыграть в очко. Тут же облапошил обоих Вячеславов и выиграл кружечку аперитива! В счет их будущих порций, разумеется. Потом предложил сгонять в дурачка. На тот же интерес, просто так Вова не играет. Притихшие зрители удивленно констатировали, что обыграть Вову невозможно. Пять ноль – таков итог в его ползу! Запретил мужикам играть на шмотки, останутся в одних трусах. Вот это ханыга! Теперь понятно, почему его столько лет держали в Туруханске!

       1 марта, понедельник. Первый день весны. Наконец-то есть повод! Ходили на нашу ламбу. Рыбы было много. По этому случаю устроили рыбный день. Меню: сало с горчицей, колбаса, огурцы, капуста провансаль, картофель отварной, сельдь под горчичным соусом, окунь жаренный, икра жаренная. Из-за стола еле встали. Вова тут же завел песню про аперитивчик. Славик опять подстрелил глухаря. Он его стукнул по спине (Слава глухаря), из него даже вылетели перья и кровь. Глухарь смог отлететь куда-то в чащу и там рухнул. Но снег опять был глубокий, и глухаря найти не удалось. Попробует найти завтра. Расставил петли на зайцев.
  Вечером прорабатывался вопрос о многоженстве. Я высказал мысль, что Кузю я бы взял второй женой, чтобы он меня кормил. Польщенный Кузя поинтересовался, а как будет на счет всего остального. Ему был предложен вариант: все остальное – с первой, но обе должны кормить и ублажать завгарема. Вова притих, долго-долго думал, а потом изрек, что когда вторая жена все остальное с первой, то в этом что-то есть!

       2 марта, вторник. Ушли за рыбой. Рыбы нет, зато на обратном пути был отличный подлип. Влипли все. На дворе весна, минус один. Славик стал драть рябчика. Кузе сделали заказ – приготовить рыбно-рябчиковый суп. Он взялся, утверждая, что это – "монастырская" уха. Дров нет, зато вечером будет бутылочка. Последняя. В атмосфере повеяло легкой грустью. Да, утром готовил Вова. Встал он рано. Причиной тому были ночные потения, обусловленные, как утверждает медицина в лице Кузи, надвигающимся климаксом в связи с преклонным возрастом и беспорядочно и бурно прожитой жизнью, досрочно растратившей все жизненные ресурсы. Встал рано, и тут же поднял такой грохот, что разбудил всех. Ему, несмотря на преклонный возраст, было выражено. Сварил кашу на воде, еле проглотили. Да, это не Кузя!

       3 марта, среда, очень тяжелый день (по Вовиному гороскопу). Сегодня первый безалкогольный день! Выпито все. А ведь было больше половины канистрочки! По этой причине Вова вскочил утром злой как черт, молча сварил свой омлет, молча выслушал все от всех по этому поводу, молча схватил коловорот и удрал на ламбу рыбачить. Температура – ноль. Подлип. Вернулся Вова. Он, оказывается, забыл взять удочку. Пошли и мы. Рыба не клюет. Отнесли сани на гору, чтобы завтра не тащить по подлипу по ламбушкам. Славик вернулся с петлями на шее. Зайцы его проигнорировали. Долго не хотел идти снимать петли, говорил, что снимет на следующий год, а сейчас, мол, подлип. Уговаривал, что если оставить, то к следующему году в них обязательно что-нибудь попадет. Взял четыре патрона и убежал ловить куропатку, которая, якобы, ждет его на заячьей тропе на острове. Пришел и впервые взял в руки пилу! До этого он был по уши занят промыслом глухарей. Кузя, как обычно, готовит ужин. Прощальный, но без алкоголя. Тоска разливается по озерам. Вова предлагает выпить Кузин борный спирт. А также – жидкость Новикова. Завтра – в баню!
               
             _________________ ************** ________________




                1983 год.  Селецкое озеро
                ---------------------------
  Участники: В.Руденко. В.Евстратов, В.Соловьёв, В. Кузьмин, А. Круглов.

                Вахтенный журнал А. Круглова.

       27 февраля. Вышли из Селег. Вова, как обычно, выбрал самое трудное – прокладывать по озеру курс, чтобы не заблудиться. Трое впряглись в сани, Владика на веревке привязали к возу, и он понуро брел за санями, жалобно кашляя. Погода хорошая. На остановках Кузя кормил народ витаминными таблетками с глюкозой от истощения. Дошли нормально, ввалились в избу, начали обустройство. Вова тут же начал соображать, бормоча, что это – первое дело для усталых и обмороженных. Выпив свое и еще немножко, Вова начал зверски избивать Кузю, который чем-то ему не угодил. Общими усилиями еле отняли и угомонили. После ужина только благодаря силе Вячеслава Борисовича удалось затолкать Умку в спальник. Там его и придавил Владик. Во избежание подобных инцидентов был издан приказ №1, регламентирующий наши взаимоотношения, чтобы больше не повторялось.

                Приказ №1
   по военизированному поселению "Остров Селецкий"
                Приказываю:
1. Ввиду отсутствия достойных кандидатов из остального числа личного состава главным начальником назначить меня.
2. Назначить В. Б. Евстратова моим телохранителем, а Кузю моим поваром с соответствующими окладами.
3. Владика никуда не назначать, он и так будет мыть посуду и следить за Вовой.
4. Назначить Руденко В. А. разнорабочим без соответствующего оклада.
5. Назначить начальника материально ответственным за канистру со всеми вытекающими из нее последствиями.
Приказ имеет силу закона и обсуждению не подлежит.
       27 февраля 1983 г.  Круглов А. С.

       28 февраля. Последний день зимы. С утра Вова дал распоряжения кому куда, а сам начал помогать мне перекладывать печь. Потом помогал готовить Кузе селедку, а мне – готовить горчицу. Ночью Кузе приснился сон: Вова убил Переса Де-Куэльера, или как его там. Никто не удивился – такому это раз плюнуть! Ночью замерзли все. Вова даже вскочил раньше всех и сварил нечто, что он назвал кашкой. С утра готовимся к праздничному ужину по поводу "с приездом". Слава ушел ловить тетеревов. У Владика замерзли все наши черви, легкомысленно доверенные его попечению. Строго указано на безответственное отношение к порученному делу, и чтобы больше не повторялось! Больше и не повторилось, других червей у нас не было. Славик притащил рябчика. С полем! Ужин удался и прошел без хулиганских выходок низшего звена комсостава. Кузя под руководством Вовы сделал селедку под горчичным соусом и сварил картошку. Я под руководством Вовы сделал хрен, горчицу, переложил печь и изготовил 0,5 литра особого слабоалкогольного лечебного напитка крепостью 45о. Вова опять обдул в карты обоих Слав. Потом лег спать и наконец, как он объявил, надел носки. А то он мерзнет.

       1 марта. Весна! Ушли рыбачить, поев Кузиной лапши. Вследствие наличия дохлых червей начали ловить на голую мормышку. Первого окуня естественно поймал Вова и этим спас всех от голодной смерти. У него тут же выдрали глаза (у окуня), и пошла цепная реакция. На белой ламбе из лунок начала фонтанировать вода. Погода солнечная, морозная. На сковородку наловили и вернулись на свой остров. Вова заболел: хотел сегодня сделать перерыв, но потом, к вечеру, сказал, что не получится. Причины не указал. Ночью было холодно, но уже теплее. У Владика мерзла голова. Предложили ему косметическую операцию – смазать лысинку клеем 88 и сунуть ее в мешок, куда Славик начал собирать рябчиковый пух. Отказался. Даже несмотря на то, что пообещали потом постричь его под бокс. Кузя жарит рыбу. Вечером Вова долго не мог уснуть. Ему не давал храп то ли Кузи, то ли Владика, то ли их вместе взятых. К тому же Славик контрабандой притащил приемник и по ночам начал слушать вражьи "голоса". Первое, что услышал – кому-то дали 7 лет за дискриминацию евреев.

       2 марта.    Изба еще не прогрелась. Утром было холодно. Вова проснулся рано и со вздохом и оханьем сказал, что надо вставать готовить. Кузя встал и начал готовить. Уже второе утро неизвестный рано встающий друг, но не Вова, дополнительно укрывает меня своим еще теплым спальником. Вова не умывается. Я и оба Славы моемся до пояса в проруби. Вова с Владиком ушли на белую ламбу. Улова нет. Слава тоже никого не поймал. Он стрелял один раз, думал, что в глухаря, а оказалось – в сук. Кузя жарит картошку, значит, будет праздник. Чем не повод? Выпьем и под сук. На ночь Вова вследствие психической неуравновешенности, обусловленной храпящим Кузе-Владиком, а также ночной полит-музыкальной программой Славикиного радио, начал пить горькую. Начал с двух таблеток супрастина. Вследствие седативного действия препарата Вова действительно задремал. Но когда почти все уснули, он вскочил и начал бодро колобродить по избе. Кузя объяснил, что подобные парадоксальные эффекты бывают. Например, у алкоголиков, которых не то что супрастин, даже наркоз не берет. К утру мне приснился Буюклян. Когда Вова спросил, что это такое, Кузя, который с этим Буюкляном работал, опередив меня, пояснил, что это что-то вроде лягомэ. Подумав, я согласился. А лягомэ я помнил еще с позапрошлогоднего похода. Тогда однажды утром Слава предложил: "Давайте начальнику сегодня сделаем лягомэ!" Я взмолился: "Только не это!" – но на всякий случай поинтересовался – "А лягомэ это не "велосипед?" Все наперебой стали успокаивать, намекая что "велосипед" по сравнению с лягомэ это семечки! Для тех, кто не знает, "велосипед" – это такая веселая игра зэков, солдат в казарме, а то и подвыпивших студентов в общаге, когда спящему товарищу между пальцев ног вставляют бумажки, которые затем поджигают. И спящий на радость зрителям начинает "крутить велосипед" пока не проснется. Поскольку по интеллекту уровень нашей бригады был не ниже всех перечисленных категорий вместе взятых, приходилось опасаться чего-то еще более извращенного. Целый день я прожил под прессом стресса, ловя ухмылки и намеки, мол, сделаем, сделаем, не беспокойся! К вечеру мои силы иссякли, морально я был окончательно раздавлен и слабеющим голосом предложил постыдную сделку: я им накапаю добавку, а они мне не будут делать лягомэ. Видели бы вы эту торжествующую половецкую пляску нашей орды! Хачатурян! Танец с саблями! Но слово свое не сдержали. Утром Славик сунул лапу в рюкзак, который за день до этого приволокли из Селег ходившие туда Владик и Вова, и достал-таки лягомэ. А ничего, оказалось совместимо с жизнью и вполне съедобно. Но имам баялды намного вкуснее!

       3 марта.   Кузя пересолил рожки! Чай тоже не готов. Подозреваем, что, как и положено работнику общепита, начал приворовывать харч. Иначе от чего начал поправляться прямо на глазах, да так, что, усевшись на жердочку, которая у нас символизировала "все удобства во дворе", сломал оную? Собираемся за рыбой. Владик моет посуду. Вова ходит, рычит, пинает мебель. Наверное, потому что он сегодня первый раз умылся. Проявилось розовенькое личико с гладкой кожей. А может и правда не стоит умываться? Вон ведь как сохранился! Минус шестнадцать с ветром. Рыбалка получилась отменной. Наловили больше пуда. Владик отвел душу – выудил из одной лунки 16 рыбей! У меня была лунка на 28. Отобрали самых крупных, и Кузя нажарил три сковороды! Завтра Вова и Владик идут в Сельги. Вечером Вова вдруг соскочил с лавки и с истошным криком начал демонстрировать на мне приемы каратэ. Его еле угомонил гигант Славик. К ночи Вова рассвирепел и объявил, что после полуночи он такое придумает, что все мигом проснутся! Это в отместку Славикину приемнику, по которому ему регулярно подают голоса какие-то "гляди из Лондона".

       4 марта. Вова собирался встать пораньше, чтобы уйти в Сельги. Но раньше, естественно, встал Кузя. Вова с Владиком долго делили пустые мешки, ели впрок колбасу, впрок пили чай, и наконец вымелись из избы. Их задача – отнести Вале гору мороженой рыбы и отправить поздравительные открытки нашим любимым в Обниниск. А в обратный рейс – загрузиться картошкой, сахаром и, как потребовал Вячеслав Борисович, – ромом. Сам Монтигомо убежал ловить еще одного рябчика. Первый до сих пор сиротливо висит и болтается на ветру перед входом в избу в ощипанном и мороженом виде. Кстати, вчера он клюнул в темя проходившего мимо Славика. То ли из мести, то ли намекая на свое одиночество. Несколько слов об удобствах. По каким-то соображениям они отнесены от избы на сверхдальнее расстояние, да еще и не по прямой. К ним ведет траншея с тремя зигзагами и поворотами. Пока добежишь, или голова закружится, или не добежишь. Само удобство по замыслу его творца Кузи представляло собой жердочку, прибитую к двум сосенкам на высоте 90 см. Вова, например, так высоко задрать ногу не может даже без валенок. Да и я с большим трудом, и то лишь вспоминая давно забытые гимнастические навыки второразрядника. При этом сосенки стоят довольно широко. Кузя и Славик могут опираться на них своими могучими плечами, а мы с Вовой проходим насквозь, даже не зацепившись. Поэтому мы туда и не лазим. Кузя, кстати, однажды оттуда рухнул. Его вес не выдержал даже гвоздь стопятидесятка! Куда ходит Владик, известно только ему. Он это делает темной ночью, почти в полночь. Не иначе как заодно якшается с нечистой силой. Монтигомо в большинстве случаев обстряпывает свои делишки на охотничьей тропе, когда гоняет глухарей. А потом удивляется, почему дичь от него разлетается и разбегается, как от прокаженного.

       5 марта.   С утра допили портвейн с целью проверки его токсичности, так как у Вовы возникло подозрение. Портвейн, который вместо заказанного рома вчера принесли Вова с Владиком вместе с бутылочкой сухого, предназначался под глухаря. Обеспокоенный народ Вову поддержал и каждый, не дожидаясь глухаря, предложил себя в качестве подопытного смертника, если уж это нужно на благо народа. Рука не поднялась административно назначить кандидата в герои, поэтому решили, что токсико-биологическую пробу проведем одномоментно и сразу на всех добровольцах. Как в песне: если смерти – то мгновенной! На всякий случай попрощались друг с другом, спели хором "и как один умрем в борьбе за это", и пробу провели. Подозрения не подтвердились. Скорее наоборот. Кузя ходил на охоту все с тем же результатом. Славик был более удачливым. Он приволок огромный шар-зонд! Говорит, что отнял его у волка, который шел в сторону Лужмы. Волк действительно был. Я видел огромные свежие следы этого хищника, идущие из Сонги в Лужму. Вова говорит, что лично видел этого зверя, возвращаясь с рыбалки. Он принял его за бродячего пса. А это значит, что волк тем более видел Вову! И за кого же его принял? Почему не скушал? Решили, что исключительно по санитарно-гигиеническим соображениям. Вот что значит умываться раз в неделю! Способствует не только сохранению свежести кожи лица, но иногда и жизни. Слава предстал обмотанным шаром, как какой-нибудь римский патриций тогой, держа подмышкой рацию. Драный шар развесили на сосне, а радиотехническое устройство подвергли обследованию. Вова первым всюду совал свой нос и руки, пока вдруг не взвизгнул и оторопело не отвалился от прозекторского стола. Его долбануло током! Сухая галетная батарея оказалась на 200 вольт. Так на ней, кстати, и было написано. Прежде чем соваться, ознакомься с технической документацией! А еще кандидат наук! После реанимации Вова в отсутствие иных охотничьих трофеев предложил выпить под шар. Он закусил таблеткой седуксена и снова поднял дебош. А ночью, когда все уже спали, он опять нашел себе приключение и снова был на волосок от гибели. Уходя до ветру, Вова надел не свои, а Славикины валенки. Из избы вышел, а войти уже не смог. И дело не только в высоком пороге со стороны улицы. Дело в том, что валенки приходились Вове до паха, соответственно коленки располагались где-то посредине. На этих тяжелых негнущихся ходулях из избы выпрыгнуть Вова смог, а обратно подняться на ступеньку порога уже нет. Так бы и замерз бедный в своих розовых кальсончиках, если бы Славик в это время не бдел, слушая вражью музыку из-за бугра.

       6 марта.   Ходили на рыбалку. Вечером мы с Вовой обыграли двух Слав в преферанс. На Вову, который окончательно затерроризировал всех, наконец-то нашлась управа! Это – Владик, или Вадя, как не выговаривает Вова. У Володи от регулярного употребления седуксена речь стала нечленораздельной, не выговаривает половину букв, вторую половину просто пропускает. Так вот Вадя, якобы ненароком, врезал Вове по ноге, когда тот к нему приставал. Вова притих на целых 20 минут! Потом в сходной ситуации Вадя врезал Вове в ухо, якобы случайно задев локтем. Причем проделал это со спокойной ухмылкой киноковбоя. После этого Вова успокоился и даже бить Кузю стал значительно реже. Надолго ли? Но все равно, панацея найдена. Чуть что, все обращаются к Владику.

       7 марта.   Вове опять приснился сон. Ему обычно снятся такие красочные и содержательные сны, что когда он их рассказывает, можно слушать часами. Но на этот раз молчит и как-то противненько подхихикивает. Признался только, что ему приснилась Зина. Какая!? В ответ ухмыляется. Меня, естественно, это заинтриговало. Попытался вытряхнуть из него дополнительную информацию. Молчит и ухмыляется. Ну ладно, вернусь домой, с этой Зиной сам разберусь! Я ведь и дату точную знаю – в ночь с шестого на седьмое, не зря ведь дневник веду. Чем это они с Вовой тогда занимались? Ухмыляйся, ухмыляйся! Ходили на ламбушку Коверу. Ковера по-русски – подкова. На подкову и похожа. По пути спугнули глухаря, видели еще одного и трех глухарок. Возле развалившейся химдымовской избушки глухарки напахали в снегу траншей. Все усеяно глухариным пометом. Хотели собрать для Монтигомовой коллекции, но не оказалось свободного мешка. Рыбы тоже не поймали. Вечером дулись в преф до часу ночи. Владик тоже не спал, глазел. А было на что! Нас с Вовой эти ханыги оставили без штанов. Как выяснилось, вчера нас просто заманили и дали выиграть. Известный шулерский прием! А сегодня передергивают карты, перемигиваются, пускают в ход непонятные словечки. Отсюда и результат. Вова продолжает ужинать седуксеном и опять начал заговариваться. Завтра праздник. Владик продолжает постоянно бриться на ночь. Предлагаем заменить это дело гормонами. Говорят, так поступают с бройлерами перед забоем. Чтобы потом их не общипывать, поскольку волосы, то бишь пух и перья, выпадают сами собой. Не согласился. Боится, что гормоны повредят остатки прически. А еще боится, что вместе с шерстью выпадут зубы, которых у него одного, кстати, неизмеримо больше, чем у троих из нас вместе взятых.

       8  МАРТА. По этому случаю был издан приказ №2.
               
                Приказ №2
    по военизированному поселению "Остров Селецкий"
Поздравляю личный состав с днем международных женщин!
Приказываю:
1. Отметить это дело как полагается со всеми вытекающими из канистры последствиями.
2. За неимением ничего лучшего назначить товарища Владимира Р. женщиной с 18 часов 00 минут 08.03.83 до 0 часов 00 минут 09.03.83 включительно.
3. В указанный срок именовать Вову ВАВОЙ
4. Оказывать ей все знаки внимания, включая дарение подарков и право первой рюмки.
5. В указанный срок строго блюсти ее целомудрие, не приставать с глупыми намеками, а тем более руками.
6. В указанный срок Вава Р. обязана отвечать взаимностью всему личному составу, включая Владика, и не заводить себе хахалей из числа особо выдающихся личностей, за исключением Вячеслава Борисовича, но строго в рамках пункта 5 настоящего Приказа.
7. Произвести салют из всего наличного оружия.
           8 марта 1983 г.           Круглов А. С.

       С утра ушли ловить окуней к ужину. Вернулись к четырем и начали готовиться к празднованию. Сегодня наконец-то выпьем, естественно, исключительно за наших женщин.
        Праздничное меню: сельдь в винно-горчичном соусе, сало соленое охлажденное на морозе, колбаса полтавская, хрен, горчица, грибы маринованные аля Славик, морковь тертая с чесноком и майонезом, картофель фри аля Кузя, капуста квашенная вилковая с луком. Десерт – кофе черный особый (с ложечкой спирта), пряники, печенье, шоколад "Олимпийский".
        Праздничное питие: горькая настойка "Зверобой", водка "Столичная", вино "Воеводское" сухое, кстати, отличного вкуса.
       Первый тост выпили за наших женщин. За них же второй. За них же третий и все остальные. Кончилось тем, что Вава выпила седуксен и в нарушение пункта 6 Приказа завалилась спать в восемь вечера. Проспала 13 часов. Говорит – впрок. Остальные устроили стрельбы по свечке в честь женщин. Кузя перебил свечу. Остальные не попадали, но гасили ее снежными завихрениями. Один я никуда не попал и ничего не погасил. Выпили на ночь по две кружки кофе и жбан чаю. Собрались спать, но Кузю вдруг потянуло на вокал. Сотрясать пением избу при наличии спящей Вавы ему не позволили. Отправили к проруби – пусть там в молчаньи ночи томной заветным именем будит ночную тьму. А сами легли и уснули, как провалились. Славик даже не стал слушать, что ему сообщили его "ГлЯди из Лондона".

       9 марта.   Кузя сварил кашку. Еле добудились Вову. Он тут же кинулся помогать Кузе. Схватил полбатона и обуглил его на сковороде. Швырнул на стол со словами, что это гренка общего пользования. Это одно из немногих блюд его изготовления в этом году, хотя по штатному расписанию Вова всегда числился поваром. Ушли на рыбалку, вернулись поздно. Слава приполз с охоты с прострелом. Еле двигается. Боком, как краб. Вова, как всегда в критических ситуациях, взял управление на себя и заявил, что Славика нужно срочно отпаивать, а то будет плохо. Отпоили. Вместе с чересчур разволновавшимся Вовой. Им, и правда, стало хорошо. Решили проверить на себе. Действительно, помогает. Вдобавок Славе растерли поясницу концентрированной настойкой жгучего красного перца, которая предназначалась в качестве добавки при изготовлении лучших образцов ликероводочной продукции на базе канистры. Когда натирали, драгоценная жидкость вдруг потекла струйкой по Славиному межъягодичному желобочку вниз. Еле успели перехватить на полдороге! Затем приляпали на поясницу слева перцовый пластырь. Предлагали прилепить второй гораздо ниже и по центру. Но Славик стал умолять пристрелить его, но только не это. Пожалели. Смеяться он не может, ему больно. Доживет ли до завтра? Вова, пользуясь ситуацией, мог бы запросто расквитаться с ним за ночной радиоприемник, но этого не сделал. Чует, что у врага есть шанс выжить!

       10 марта. Завтра уходим. Вове приснился Сталин в грузинской кепке. Слава немного оклемался, улыбается. С ужасом ожидает часа, когда внутренний голос позовет его на жердочку. Он ведь несгибаемый! Ему советуют сначала потренироваться в избе. Владик занят любимым делом – моет посуду. Умка прыгает на одной ноге у всех под ногами. Пошли на ламбу. Мне попалась лунка – 47 окуней, у Вовы – 42! Кузя взял винтовку и ушел на охоту. Как и положено охотнику, принес охотничий рассказ. Он выкатился на ламбушку и увидел в снегу две запорошенные лунки. Пока он стоял и пялился, из одной лунки выпрыгнул глухарь и чуть Кузю не сбил с ног. До глухаря было очень близко, около метра. А Кузя как назло заряженную винтовку перед этим забросил за плечи! И хорошо, что Кузя не стрелял. Когда он притопал домой и выстрелил тем же патроном в банку, винт дал осечку. А если бы такое случилось при стрельбе в упор по глухарю! Да его бы прямо на ламбушке хватил удар. Славик поправляется. Его поправил Вова, который, играя на низменных инстинктах широких масс, вынудил за ужином распить последнюю бутылочку, которую берегли на после бани в Сельгах. Вова побрился и перестал разговаривать с остальной рванью, как он окрестил всех нас. Слава варит прощальный кофе на ночь. Вова требует у Кузи седуксен, свой личный он давно съел. Все голодные и злые – углеводные харчи давно подъели, да к тому же Вова забыл взять запланированный килограмм рожков. Изба сотрясается от Славиной музыки. И так – две недели подряд!

       11 марта. Все имеет свой конец. Мы не исключение. Сегодня уходим. Утром Кузя по просьбе трудящихся, которые вчера за просто так скушали последнюю банку сгущенки, сварил манную кашу на банке сгущенного кофе. Я поинтересовался, а не будет ли каша считаться допингом? Кузя заверил, что нет, обещал лишь легкое увеличение числа сокращений миокарда. К сказанному отнеслись с подозрением, особенно к слову миокард. Но кашу съели. Вкус - списфисский! Владик занялся любимым делом – моет посуду. За сборами Слава объясняет экономику шабашки, доказывая ее прогрессивность и перспективность как формы хозяйствования в будущем. На дворе в разгаре весна, минус 26. Настроение бодрое. Пока длились сборы, манная каша уже успела сгореть. Сгущенный кофе – нет. В желудке легкая пустота, в ушах стук собственного сердца. Пульс 95, тоны чистые, но очень громкие. Эх, поесть бы рожков, которые забыл Вова, долетели бы до Селег, как на крыльях. Слава совсем выздоровел и готовит себя в пристяжные. Погрузили на сани общественный скарб и два мешка мороженых окуней для Ульевых. Впряглись в лямки и, наконец, тронулись. Через километр оба крупногабаритных Славы рухнули в воду. Кузя упал на колени и обледенел по самые Вове по пояс. Меня наст выдержал. Слава Богу, больше свежих трещин с выходом воды на лед под снег не было. Пульс 140, тоны чистые, но оглушительно громкие. Громче Славикиного приемника. А говорил, что не допинг! Опять та же тройка в упряжке, опять Вова на горизонте впереди прокладывает курс, опять Владик страхует сзади, но уже не кашляет. Отпоили, оздоровили, как рукой сняло!

Назад уже бежали бодро,
И ветер, вроде, дул не в морду,
И воз с поклажей легче чуть,
И, вроде бы, короче путь!

На берегу нас встречала Валя, готовая банька, и заливающийся радостным лаем Умка. Настоящий.

                ______________ ********* ____________



               
                1984 год.  Селецкое озеро
                -------------------------------
           Участники: В.Руденко. В.Евстратов, В. Кузьмин, А. Круглов.

                Вахтенный журнал А. Круглова.

       1 марта. Четверг. Выехали Маслозерским автобусом в половине пятого. Вышли у росстани. Тепло, около нуля, но лепит снег. Кузю и Володю налегке отправили пешком в Сельги, потому что они в ботинках, а их валенки в Сельгах на чердаке. Мы со Славой вырыли в снегу яму, развели костер и приготовились коротать ночь прямо у дороги в расчете на возможную завтрашнюю попутку. А костру разгораться не хочется, где найдешь сухих дров! Часов в восемь появился "козлик" с красным крестом на двери. Нас он не взял, слишком много шмоток, а в козле уже была пассажирка с вещами. Уговорили подобрать по дороге тех двоих и доставить их в Сельги. Так оно и вышло. А потом водитель сжалился и уже без пассажирки вернулся за нами. В половине двенадцатого в кромешном снегу мы прибыли к остановке на Южном Конце. Нас уже встречали оба пешехода и Коля Ульев.

       2 марта. Пятница. Готовимся к выходу. Топим баню и воюем с Иркой. Ветрено, два градуса мороза, ночью ветер завывал, как зверь, и плакал, как дитя. Весь день лепит снег. Сходили в баню. Мы с Вовой пошли последними и в бане замерзли. Выдувает мигом!

       3 марта. Суббота. Выходим из Селег. Ночью прояснилось, температура упала до минус двадцати двух. Тихо, солнышко, ни ветерка! Ну, прямо по Пушкину: "Вечёр, ты помнишь, вьюга злилась...". Уложили манатки на сани, впряглись, помахали Вале ручкой. Вова плелся сзади, при этом неоднократно пытался запрыгнуть на сани, думая, что тягловый скот этого не заметит. На озере наст, лишь однажды влипли в воду, да и то только Вова и сани. Остальных пронесло. До избушки дошли за три часа пятьдесят минут с тремя перекурами. К вечеру натопили избу, разместились. Снегу на острове по шею! За ужином с Умкой случился неврастенический припадок. Под видом народа визжал и требовал, что-то толкуя про яичко, которое по его соображению дорого именно к сегодняшнему дню. Очень ощущалось отсутствие Владика – некому уконтропупить этого провокатора. Славик наладил радио, говорит, что лично для Вовы. В связи с завтрашними выборами за ужином единогласно выдвинули Вову кандидатом блока. Завтра проголосуем за него. С проникновенными речами выступили доверенные Славы, народ в моем лице их поддержал. С ответной речью, горячо встреченный собравшимися, выступил Вова. Он поблагодарил избирателей, обрисовал сложную международную обстановку и по этому поводу предложил налить. На это ему от имени действующей власти был заявлен протест, но он не угомонился и напоил обоих Слав аперитивчиком со сладкой водичкой и настойкой перца, добавив туда Рижского бальзама. Доверенные лица эту гремучую смесь заглотили, и обещали стопроцентную явку. В свою очередь Вова объявил, что на этот раз он будет чернорабочим, и поэтому все с себя снимает. Изба за ночь не остыла. Было тепло и уютно.

       4 марта. Воскресенье. Выборы. Погода – ноль, ветер метет, как будто вчера не было минус двадцати при полном солнце. Кузя, взявший на себя все, что снял с себя Вова, сварил утром рисовую кашку. Жиденькую, но много. Не привык еще, что нас всего лишь четверо. Долго извинялся перед Вовой за качество. После завтрака чернорабочий стал мыть посуду и ушел в себя. Любые попытки вступить с ним в контакт завершались ничем. С каменной рожей бегал туда-сюда по каким-то чернорабочим делам. Все сбились в кучу в углу за печью, лишь бы не попасть ему под руку. Славику захотелось на двор, но и он вынужден был затаиться и терпеть, поскольку на просьбу "можно выйти?" Вова ничего не ответил, а только презрительно зыркнул в Монтигомову сторону. Опять вспомнили Владика, который бы мигом привел его к общему знаменателю! Когда Вова пришел из себя, то предложил, мол, давайте, пусть все делает Кузя, а за это Вова больше не будет ему мешать. Обалделый Кузя на радостях согласился. Правда, чернорабочий все же таскал дрова с дядей Кузей, который Славик, а Слава, который Кузя, в это время копал траншею к воде. Готовимся к празднику – будем выбирать Вову. Кузя сделал селедку под горчичным соусом, готовится жарить картошку. Вова не мешает. Слово свое держит. Ужин прошел на высоте. Оказалось, что все кроме меня забыли свои открепительные в документах в Сельгах. Пришлось разорвать свой на четыре части и выдать каждому. За пять минут до закрытия избирательного участка успели единогласно проголосовать за Вову. Днем Славик принес охотничий рассказ. У него под носом прямо на глазах лиса сожрала одну из шести глухарок, которые гнездятся на соседнем острове. Слушали по радио сбежавшего журналиста, который был зав. отделом в Литературной газете. Славик делает себе рыболовный насест. Это – обыкновенный раскладной рыболвный стульчик, но увеличенный в размерах раза в три. Если на него сядет Вова, то его ноги до пола не достанут.

       5 марта. Понедельник. Минус три, буран, траншею к воде замело и сровняло. Прорыли снова, умылись со Славиком в проруби до пояса, а пока мокрые шагали к избушке дополнительно приняли хороший снежный душ. Поели Кузиной лапши и расползлись – Слава на белую ламбу, Вова и Кузя на другую сторону острова в затишье. Вова велел Кузе под рыбу взять мешок побольше. Я сел выколачивать и чеканить из нержавеющей фольги крышку к сковороде. Заодно приготовил перцово-полынную особую. Это к вечеру. Слава принес очередной охотничий рассказ с приложением в виде глухарки. Он ей попал в шею и перебил сонную артерию. Вес – 2 кг. Еще он видел на сосне грифа. Гриф вытягивал крыло и ногу – потягивался. Ничего удивительного. После выборов и не такое могло привидеться.

       6 марта. Вторник. Вове приснилась Маргарет Тетчер в синем брючном костюме. Она посетила Вову у него на дому, и когда Вова начал объясняться на чистейшем английском, она сказала: "Да полноте!" – и заговорила по-русски. Вова познакомил ее со мной, а потом у него с Маргарет что-то стало наклёвываться, но в это время пришла Тамара и сразу стала смотреть, к чему бы придраться – то не так висит, это не так лежит! Железную леди как ветром сдуло, а Вова с перепугу проснулся. А за день до этого ему тоже снился эротический сон, но о чем конкретно – рассказывать не стал, только хихикал. Подлип. Ходили на белую ламбу, Кузя надрал крупных окуней. Вечером Кузя приготовил вчерашнюю Славикину птичку, нажарил картошки, была сельдь под горчичным соусом, капуста, сало и калгановая особая. Калган, кстати, здешний. Летом я его собирал на Хизъярви и там же сушил.

       7 марта. Среда. Плюс один, подлип. Пошли на белую ламбу. Улов бедноват. Кузя всех вчера выловил, а новые пока не подросли. Славик вчера лично познакомился с зайцем, но близкий контакт не получился. Жаль. Кузя готовит ужин. Вова уже третий раз за сегодняшний день саданулся башкой о косяк двери – дурь что ли вышибает? Кузя было прихворнул, но потом передумал и выздоровел. Вчера пили за него – он и только он наше благополучие! А Вова чернорабочий, и, кажется, очень доволен своим статусом. Вот и сейчас – руками Кузи жарит рыбу по-карельски. За какие-то деяния Кузя обозвал Славика громилой. Наконец-то догадались и выпили за погоду!

       8 Марта. Четверг. День Международных Женщин. Вчера пили не зря! Уже к ночи стало проясняться, а утром было уже минус четыре, лыжи не липнут. Тишина, через туманчик пробивает солнышко. Четвертый день обалдеваем от вражьих голосов! Вова хотел насыпать какой-нибудь гадости в Славикин приемник, но передумал. Боится суда Линча. Сходили на работу. Рыба не клюет. Славик тоже никого не подстрелил, но зато залез на триангуляцию и оттуда пытался палить в тетеревов, сидевших вдали. По словам Славы на верху триангуляции много глухариного помета. Подозреваем, что теперь – не только глухариного. Дурной пример заразителен. Готовим праздничный ужин. Кузя жарит рыбу. В честь женского дня устроили конкурс и провели тайное голосование за двух миссов – мисс Карелия и мисс Громила. Вторая должна будет ухаживать за первой. Результаты будут объявлены перед первой рюмкой КОНЬЯКА! Это опять Славик! Вот это сюрприз! Результаты выборов огорошили своей непредсказуемостью. По сценарию мыслилось, что мисс Карелией изберут, конечно же, Кузю – он воплощенный эталон женственности! Готовит и кормит, не грубит Вове, мягкий и сговорчивый, единственный недостаток – оглушительно храпит. Мисс Громилой, естественно, должны были выбрать Вову. Страшнее Вовы зверя нет! Голосование было закрытым. В итоге мисс Карелией стал Вова, а мисс Громила – это я! Вот что значит свободные выборы! То-то их так боятся наши вожди всех уровней и рангов! Господи, а меня-то за что? Ведь тише воды, ниже травы, всем в пояс кланяюсь и всех только по батюшке! Ну, бывает и по матушке, но это исключительно редко, я ведь в отличие от них интеллигент. Неблагодарный народ! Пришлось мне с этой седобородой небритой мисс весь вечер отправлять служебные обязанности. После рюмки коньяку его отставили, решив, что просто так пить коньяк бездарно. Будем смаковать помаленьку всю неделю, с кофе, с чаем и др. Перешли на плановую бутылочку зверобоя. А потом, как-то само собой, оба шестипудовые негромилы, с подначки бородатой мисс допили коньячок-с, который для кофе и др. Последние капли успели выпить за погоду. На небе сразу стали проступать звезды.

       9 марта. Пятница. Погода улучшилась, утром минус два. Днем стало теплее, снег прекратился. Сходили на рыбалку, результат неважный, удовольствия – ноль. Славик принес еще один рассказ из жизни глухарей. Как всегда, девятое марта – день очень тяжелый! И почему?

       10 марта. Суббота. Погода - как в раю! Утром минус шесть. Днем палило солнце, глаз не раскрыть! Пошли на химдымовскую ламбу и далее на боковую, где летом клевали крупные окуни. Иссверлили всю, но рыбы не нашли. А ведь как там брало летом! Славик гонялся за волком, который подходил к избе в надежде поживиться Вовой. На крыше избы, по свидетельству того же Славика, сидел глухарь, который, испугавшись волка или Славика или их обоих, сорвался и улетел в чащу. Во как! Уже сами к Монтигоме прилетают. С горя Слава убил сойку, которую издали спутал с тетеревом. Весь вечер мучился угрызениями совести. Вова утром поливал мне на спину из проруби кружкой и налил, паразит, полные штаны. Догнать я его не успел.

       11 марта. Воскресенье. Минус семнадцать. Солнечно, ветра нет. Вова рявкнул на Кузю и увел его ловить мелких окушков, заманивая экскурсией на триангуляцию. Монтигомо наконец-то решил порыбачить. Но до этого по просьбе трудящихся успел полить теплой воды мне на башку, которую я с его помощью и вымыл. Собирается на зимовку в устье Сонги. Набрал кучу удочек, взял топор и коловорот, который вчера измочалил Кузя. Надел ватные штаны и обрядился во все наличные свитеры и рубашки. Уходит за сигом! Одетый не может согнуться. Требует, чтобы я его, несгибаемого стоячего, отбуксировал в Сонгу. А я сегодня иду на охоту! Трепещи, Карелия! В последний момент Славик прихватил приемник и аптечку скорой помощи. Кому? На Сонге Слава поставил три удочки и все на сига. И за весь день не поймал ни сига! С таким же результатом завершилась и моя охота. Повезло тебе, Карелия! Пока отдыхай.

       12 марта. Понедельник. Вчера вечером после рыбалки Славик куда-то сбегал и принес рябчика. Он убил двух, но одного не нашел. Вчера же допили последнюю бутылочку перцовки. Впереди ПЯТЬ безалкогольных дней! Вот как выходят боком Вовины внеплановые аперитивчики! А ведь было два литра, могли бы и растянуть. Кузя обещает, что сегодня начнется абстиненция. Никто не знает, что это такое, но все ждут с нетерпением. Утром Вова с Кузей пошли на рыбалку. Кузя ноет, скулит, но Вова его упорно принуждает, говорит, что у них с Кузей сложился трудовой коллектив. Я сбегаю к ним через часик, когда потеплеет. А пока минус семнадцать. Славу разбудил остеохондроз и он удрал на охоту еще в восемь утра. Вова с Кузей вчера залезли на триангуляцию, но Славикиного помета там не обнаружили. Сомневаются, был ли Славик там. А я сомневаюсь, поднялись ли они наверх, или вскарабкались только на нижнюю площадку. А Славик, он птица большого полета! И кристально честный. И нечего завистникам подрывать его авторитет! Я вместо рыбалки ходил на прогулку на Хизъярви. Там возле избушки встретил двух селецких мальчишек лет двенадцати. Пришли с Погоста рыбачить с двумя ночевками в избушке! У них в школе карантин по гриппу, вот они и карантинят. Они уже отрыбачили и уходили домой. У них оставался хлеб и они великодушно предложили две буханки мне. Предложение было принято с благодарностью, поскольку ничего другого у меня с собой не было. Славик вернулся с охоты в одиннадцать утра и принес фантастический охотничий рассказ. На этот раз он ничего не видел! и ни в кого не стрелял!! Зато вечером взял двух рябцов. Кузя из одного варит монастырскую уху, жарит картошку, разделал селедку. И как мы это все всухую будем глотать? Не подавиться бы. Выживем ли? Ведь сегодня абстиненция!

                _______________************______________

На этом записи в вахтенном журнале обрываются. Опять полная неясность. Так удалось им выжить, или нет? На этот счет имеются разные мнения. Лично я думаю, что не удалось, потому что больше дневников А. Круглова ни в каких архивах обнаружено не было.

                _______________************______________


      

                1991 год.  Селецкое озеро
                ---------------------------------
        Участники: А.Круглов, В.Руденко, О.Юрин, Ю.Певчих, В.Соловьёв.

                Вахтенный журнал В. Соловьева.
      

       14.03.91 г. (четверг). В 13 часов собрались около кассы на вокзале в Обнинске. До Ленинградского вокзала добрались без приключений. Вова с Юрой пошли за салом и хлебом. Отправились по расписанию в 19 ч. 29 м. на поезде до Медвежьегорска. В нашем распоряжении целое купе.
      
       15.03.91 г. (пятница). Прибыли в Медвежьегорск с небольшим опозданием. Я на вокзале остался около вещей, а ребята пошли доставать билеты на автобус. Как оказалось, сменилось расписание и автобус на Сельги ушел сегодня утром, а завтра его вообще не будет. На автобус до Маслозера билетов нет. Уговорили шофера и он нас взял. Правда, большую часть дороги ехали стоя. В Паданах зашли к Люде Тишкиной (Уллиевой). Посидели, поиграли с её сыном Серёжкой, перекусили, и Николай, Людин супруг, взял нас в почтовую машину в Сельги. Таким образом, мы оказались в Сельгах даже на день раньше, чем могло бы быть.
      
       16.03.91 г. (суббота). Достали с чердака вещички, упаковали продукты, посуду и пр. В магазине закупили хлеб, соль, пачку чая. Мороз и солнце. Валентина затопила сауну – новую баню по белому. Попарились в бане с превеликим удовольствием. Далее – разговоры, ужин, чай, сон. Температура к ночи доходит до –20 оС.
      
             17.03.91 г. (воскресенье). После завтрака Саша с Юрой стали переставлять лыжи на санях. Затем начали грузиться и в 11 ч. 30 м. потянули сани к острову через Селецкое озеро. Сани с новыми лыжами забирают влево по ходу, долго не могли приспособиться. Около 16 часов Саша решил сани оставить, с рюкзаками дойти до избушки, передохнуть, а потом вернуться за санями. Мера вынужденная, так как довольно сильно устали. В избушке были около 18 часов. Затопили печь, отдохнули и пошли опять за вещами. Вова метался с рюкзаками и тоже умучился. Окончательно со всеми вещами прибыли в избушку около 23 часов. Пока перекусывали, пили чай, отогревали Алика – время шло. Завалились спать около 3 часов ночи. В избе температура +20 оС, а снаружи –18 оС.
            
             18.03.91 г. (понедельник). Встал в 8 часов, затопил печь и начал готовить траншею для подхода к воде. В избе температура к утру спустилась до +10 оС, а снаружи –20. Следующим встал Вова и начал готовить завтрак. Сообща я, Юра и Алик сделали лунки для воды, умывания и прочих нужд. Потом Юра с Аликом стали готовить тропу и лунки для донок. А мы с Вовой пошли ловить рыбу. Насверлили по 5 – 7 лунок. Я поймал окушка и плотвичку на мысу острова. Плотвичку израсходовали в качестве насадки для донок (5 штук). Вечером слушали радио, отгадывали кроссворд. Питание сегодня было 3-х разовое.
            
             19.03.91 г. (вторник). После завтрака Вова ушел на белую ламбу. Около ламбины я его догнал. Оказывается, ловить рыбу он не собирался и поэтому бур не взял. Я пошел на разведку дороги на Хизъярви – поднялся на гребень от белой ламбы и спустился до лесовозной дороги. Когда вернулся, то на ламбе уже были Юра и Алик с коловоротом. Насверлили по десятку дырок, а сообща поймали всего семь окушков. Погода испортилась – ветер, снег, температура поднимается, начался подлип. Пока мы рыбачили, Вова вернулся в избушку и соснул часика 1,5 – 2. Вечером, после ужина, занимались кроссвордом. Это – любимое развлечение Олега, он этих кроссвордов привез с собой целую пачку.
            
             20.03.91 г. (среда). Вова встал раньше всех и стал готовить завтрак. Температура утром в избе +14 оС, а снаружи –3 оС. С Аликом прочистили лунки. После завтрака проверил донки и вытащил налима (более 0,5 кг). Вова ловил рыбу на мысу – результат нулевой. Саша, Алик и Юра занимались заготовкой дров. У Юры треснула лыжа. Из-за подлипа он оступился, и бревно, которое он нес на плече, свалилось и попало на лыжу. После обеда поставили ещё две донки. Саша чинил Юрину лыжу, а я сделал березовые венички для сбивания намерзшего льда с бахил. Из-за них прогулялся пешком по лыжне до 3-х избушек на нашем острове. Вечером разгадывали Аликины кроссворды.
            
             21.03.91 г. (четверг). Температура снаружи 0 оС. После завтрака стали собираться на белую ламбу. Перед выходом я не нашел своих лыжных палок. Думал, что их кто-то по ошибке взял, а оказалось, что я их забыл в лесу, когда занимался вениками. Первый звонок от товарища Склерозова? Вова с Сашей сверлили лунки с западной стороны белой ламбы, а Юра и Алик около центра, вдоль восточного берега. Клевало слабо. Рекорды у Саши и Юры – из одной лунки по 15 – 17 окуней. У Вовы крупный окунь оторвал мормышку. Он позвал меня, и я из этой лунки вытащил хорошего окушка ( ~ 0,8-1,0 кг). В сумме получилось достаточно для жарки. Головы окуней и налима определили в уху. Вечером был жор. Рыбы наелись до лёгкого обжорства. После этого обессиленные лежали и слушали радио, трепались. Довольно рано завалились спать.
            
22.03.91 г. (пятница). Температура снаружи –5 оС. Вовочка накормил нас завтраком и первым удрал на белую ламбу за килограммовыми окунями. Вслед за ним пошел и я. Далее туда же пошли Алик, Юра и Саша. А Вова, оказывается, пошел дальше, прокладывать лыжню на двойные ламбы, а я остался рыбачит тут. Воды на ламбе выпустили много. Клёв довольно слабый. Поймали всего по несколько штук. Среди них три крупных. У Алика окунь оборвал мормышку. С ламбы удрали довольно рано. В 15 часов были уже в избушке. Вова приготовил рыбный супчик, который под аперитивчик пошел прекрасно. После этого устроили "тихий час", в течение которого я мыл посуду, а Юра и Алик чистили рыбу. К ужину Вова пожарил рыбку. Ужин нормальный, без излишеств и большого обжорства.
      
       23.03. 91 г. (суббота). Температура в избе в 8 часов +18 оС, а снаружи –10 оС. После завтрака собрались на двойные ламбы. Саша рекомендует идти по озеру Сонго. Сначала вышли мы с Вовой, а вслед за нами вышли Саша и Юра. На большую ламбу вышли все вместе. Саша прокладывал путь. Ловлю начали почти от камня с противоположной стороны. Сначала клёва не было. Потом Вова напал на стайку. У остальных по нулям. Саша с расстройства смотал удочку и пошел прокладывать лыжню к ламбушке с избушкой хим-дым. В это время Вова подошел к мысу и начал таскать окуней из лунки, я пристроился рядом. Позвали Юру. Юра вытащил из одной лунки 40 окуней, Вова – 37, а у меня больше 15 штук и не было. Правда, из Вовиной лунки я ещё выудил 3-х окушков. Вова с Юрой ушли домой, наполнив окунями полиэтиленовые пакеты,. Я подождал Сашу, и мы тоже пошли к своей избушке. По Сонго и по лесу лыжи шли хорошо, а когда вышли на Селецкое – тупо-тупо. Полный комплект – лыжи не идут, ящик с рыбой тяжелый, бур для переноски неудобный, ветер в лицо! Остававшийся дома Алик напилил дров, разделал селёдочку. Вова приготовил ужин. Его дружно и с удовольствием слопали. Вот меню: Сало с хреном и горчицей, селёдка с маслом и луком, картошка с тушенкой, капуста с луком и маслом. После небольшого перекура занялись чаем с конфетами и печеньем. А затем разгадывали кроссворд. Перед сном прослушали последние известия и около одиннадцати завалились спать.
      
       24.03.91 г. (воскресенье). Под утро в избе было прохладно ( +13 оС ). Этот тип Вова вечером не закрыл у печки заслонку. Выдуло все. Я думал, что на улице мороз градусов под двадцать, а там всего-то десять. После того, как я растопил печь, подогрел воду и очистил лунки ото льда, пошел будить Вову. Пришлось Вову поднимать с постели силой, а он все пытался увиливать от своих поварских обязанностей. Наконец он встал и для начала приготовил кофе с молоком из "Семилака", но не всем, а только некоторым. Во время и после завтрака прослушали передачу "С добрым утром". После этого Вова и я пошли на двойные ламбы. Когда мы туда пришли, то практически сразу же появился и Саша. Алик и Юра остались в избе, им что-то нездоровится. Первыми просверлили лунки мы с Вовой, а рыбку первую выловил Саша. Он как начал таскать! Мы подтянулись к нему и тоже начали тягать окушков. Вначале было пасмурно и ветрено. Пока вытаскиваешь окуней, руки зябнут, а потом, когда сверлишь очередную лунку, становится довольно тепло. Саше надоел такой беспрерывный клев, и он пошел прокладывать лыжню на Хизъярви. Мы тоже кончили ловить – решили, что хватит. И отправились по лесной лыжне к белой ламбе. Солнце. Ветра нет. Красота. Периодически попадаются заячьи следы. На белой ламбе остановились. Здесь нас догнал Саша. Он дошел до озера Хизъярви. Сказал, что там тепло, как на пляже. Без приключений дошли до избушки. В наше отсутствие Алик с Юрой напилили дров, начистили окуней. Перенаживили донки. Налимов нет. Крокодил не ловится, не растёт кокос – это про нашу избушку. Саша сагитировал нас помыть голову. Все помыли, только Вова отказался. И с некоторым неудовольствием начал жарить окуней. А до того он замучил нас фотографированием. После всего этого занялись сервировкой стола.
      
       25.03.91 г. (понедельник). Утром в избе температура +13 оС, а снаружи –18. Солнце. Иней. После завтрака все пошли на ламбу к избушке хим-дым. До избушки дошли за 1,5 часа. Ветра практически нет. Клёв умеренный. Юра вытащил вполне приличного окуня. А у Алика, не успел он отвернуться от лунки, окуни утащили в лунку удочку. Он пытался выловить её удочкой с блесной, но из-за другой конструкции катушки запутался и оборвал блесну. С ламбы ушли в 16 часов и через полтора часа были в избушке. Переставляя донки, наморозил лёд на ложке для очистки лунки ото льда, а когда начал сбивать, то поломал ложку. Сдал в капремонт Саше. После ужина, перекура и чая слушали радио и довольно рано (около 21 часа) начали укладываться спать. Дополнение. Вова на ярком весеннем солнышке сжёг себе лобик, помазали его кремом. Хотели заклеить ему обожженное место перцовым пластырем, но он не дался.
      
       26.03.91 г. (вторник). Температура в избе +15 оС, а снаружи –15. Это в 7 часов утра. Солнце, но с дымкой. После завтрака начали собираться на Хизъярви. Взяли удочки с блёсенками. Вышли в 11 часов. До Хизъярви добрались за 1 час. Ветер с севера – северо-востока. От ветра пошли под скалы направо. Просверлили по паре лунок на глубины от10 до 20 м. Результат нулевой. Охладившись на ветру, пошли на другую сторону под скалы. Саша пошел прокладывать лыжню на Сухую ламбу. Мы просверлили ещё по 2-е лунки с глубиной от 4 до 30 метров. Результат нулевой. В 15 часов отправились к избушке. Погода испортилась – идёт мокрый мелкий снег, на озере начало налипать. При спуске к белой ламбе Алик и Саша завалились в снег. По Селецкому озеру из-за подлипа шли еле-еле. В избушку пришли мокрыми, так что пришлось сразу переодеваться. Вова стал готовить супчик, а Алик с Юрой занялись чисткой окуней. Вова говорит, что их слишком много (жарить-то ему), а ребята говорят, что 30 окушков это в самый раз.
      
       27.03.91 г. (среда). В избе температура +13 оС, снаружи –15. После завтрака пошли с Аликом на двойные ламбы, потом к нам присоединился Саша. Клёв был вполне нормальный. Некоторое время Саша стоял около Алика, комментировал его действия и подавал советы по правильной по ловле. Театр одного зрителя и одного актёра! Погода хорошая, солнце и слабый ветерок. Саша утащил нас на другую сторону ламбы, где мы сверлили дырки во льду и тягали окушков. В 15 часов отправились к избе и через час с небольшим были там (это близко к рекорду). Володя и Юра оставались в избе и развлекались около неё. Вечером ели жареных окушков, пили чай, отгадывали кроссворды, слушали радио, и один за другим отходили ко сну.
      
       28.03.91 г. (четверг). В избе +15 оС, снаружи –15. После завтрака (овсяная молочная кашка, чай с бутербродами) отправились дружно на Cухую ламбу. Когда вышли на Хизъярви, перекурили на месте нашей летней стоянки. Затем пересекли Хизъярви и лесенкой поднялись на гору. На Сухой ламбе половили окуней довольно крупных, но штучно. Обратно в некоторых местах шли с подлипом. Почти все на горках падали, кто на подъёмах, кто на спусках. Подлип прихватывает лыжи. Саша и Юра упали на ровном месте, уже проехав трудные участки горы при спуске к белой ламбе. Сделали переоценку отложенных вчера 30 окуней с учётом сегодняшнего улова. В "холодильнике" мороженых окуней для Уллиевых накопилось уже с мешок. Из-за бесперспективности ликвидировал донки. После ужина слушали радио: открытие Съезда народных депутатов РСФСР, указ о митингах, сообщения о митингах и т. д. В промежутках пили чай и прочее.

                ________________*************_______________
            
                На этом месте дневник прерывается. Опять!

                ________________**************_______________      
      
      
      
                1993 год.  Селецкое озеро
                ------------------------------
        Участники: А.Круглов, В.Руденко, О.Юрин, Ю.Певчих, В.Соловьёв.

                Вахтенный журнал В. Соловьева.
      
       1.03.93 г. (понедельник). В 14 часов с хвостиком выехали электричкой из Обнинска. Юра и Вова взяли сумки-тележки. Давно пора, возраст позволяет! Из моего рюкзака (было около 35-40 кг) примерно 10 кг перегрузили в тележки. Без приключений добрались до Ленинградского вокзала. Там мы с Сашей дежурили около вещей, а Володя с Юрой и Аликом пошли за хлебом. В 19 ч. 30 м. поезд Москва – Никель (№ 182) повёз нас в Медгору. Ночью из нашего вагона высаживали хорошо подвыпившее семейство, которое не давало спать другим.
      
       2.03.93 г. (вторник). Проснулись где-то в районе Петрозаводска. Прогулялись по перрону. В 16 часов поезд прибыл в Медгору. На дорожке от перрона к автовокзалу нас встретил Володя Архипов с билетами на автобус. Автобусом в 16 ч. 35 м. отбыли в Паданы. В автобусе встретили знакомых: продавщицу из магазина в Сельгах и племянника Николая Уллиева. На росстани нас уже ждал рабочий автобус. Это Валентина уговорила Степу (соседа) и он нас встречал вместе с Колей Тишкиным. В 19 часов мы уже были в Сельгах. Степа подвёз нас прямо к дому Уллиевых.
      
       3.03.93 г. (среда). С утра начались сборы, ремонт, сходили за хлебом. Коля Тишкин затопил баньку. Вечером помылись в баньке, поболтали за чаем и улеглись спать.
      
       4.03.93 г. (четверг). С утра началась упаковка, погрузка части вещей и продуктов на сани, а в 11 часов тронулись через Селецкое озеро к избушке. Скольжение хорошее. Ветер в спину. За три с половиной часа добрались до избушки и начали благоустраиваться. Сделали лунки для воды и умыванья. Заготовили дрова, затопили печь. Температура в избушке довольно быстро поднялась до +20 оС. Спать улеглись часов в 11 вечера.
      
       5.03.93 г. (пятница). После завтрака, который, как всегда, приготовил Вовочка, пошли к избушкам на другую сторону острова ловить рыбу. Не поймали ничего. Поставили донки на сало и червя. Вечером играли в передвижного дурака.
      
       6.03.93 г. (суббота). После умывания и завтрака пошли на белую ламбу. Там половили немного окуней. Вернувшись с ламбы, перенасадили донки на кусочки рыбы, так как налим на сало клевать отказывался. Алик и Юра в это время занимались заготовкой дров.
      
       7.03.93 г. (воскресенье). Как всегда, после умывания и завтрака, который приготовил Вова, пошли на двойные ламбы. Погода отличная. Солнце. Лёгкий морозец (около –10 оС). Там с удовольствием половили окуней (у меня ~ 50 хвостов). С ламбы ушли в 3-4 часа дня. С донок снял 2-х налимов.
      
       8.03.93 г. (понедельник). Утром солнце. Мороз –20 оС.


               ________________************________________
      
       И на этом запись опять обрывается. И это – в Международный Женский день, в самом начале похода! Братцы, что-то тут не так!! Требуем независимого расследования!!!

               ________________*************_______________
      
      
       Хотя независимое расследование не принесло однозначных результатов, но все же позволило сделать некоторые вполне обоснованные предположения. Первое, на что обратили внимание независимые эксперты, – дневниковые записи В.Соловьева и А.Круглова резко отличаются по содержанию. Так Соловьев в хронологическом порядке описывает, так сказать, производственную деятельность якобы спаянного коллектива, делая упор в основном на достигнутые успехи, выражаемые в количестве пойманной рыбы, добытой дичи и протоптанных километров. Записи Круглова, посвященные главным образом межличностным отношениям, вскрывают неприглядную атмосферу морального разложения, пьянства и нетоварищеского отношения друг к другу, царившую в данном якобы спаянном коллективе. Из достоверных источников известно, что А.С.Круглов, являясь исключительно высокоморальной личностью, прекрасным семьянином и ударником коммунистического труда, сам не только никогда не был замечен в пристрастии к спиртному, но всегда выступал за полное искоренение этого пережитка прошлого сразу, как только появлялась такая возможность. Однако, как явствует из его дневников, находясь в среде аморальных полуопустившихся участников полярных экспедиций, по долгу службы и с целью сохранения единства коллектива зимовщиков, он был вынужден иногда и только в исключительных случаях создавать видимость участия в их оргиях. Его неоконченный дневник за 1984 год обрывается на слове "абстиненция". Для тех, кто слабо знаком с медицинской терминологией, сообщаем, что латинское слово абстиненция означает воздержание. Возможно, автор дневниковых записей дает понять этой зашифрованной формулой, что у него уже не хватает слов, чтобы описать последнюю степень деградации и морального распада вверенного ему коллектива. Именно поэтому он и предпочел воздержаться от дальнейшего описания всего этого безобразия. Я лично его хорошо понимаю. И с мнением независимых экспертов вполне согласен.
       С другой стороны, в дневниковых записях Соловьева практически отсутствуют упоминания об алкоголе и о неприглядном поведении зимовщиков в этой связи. Независимые эксперты склонны объяснить этот феномен давно и хорошо известными фактами из области наркологии, психологии и исторического материализма. Дело в том, что ни один алкоголик, как бы глубоко он не впал в эту зависимость, никогда не считает себя таковым! И тем более, никогда публично в этом не признается. По его записям получается, что пока трудовой коллектив соревнуется друг с другом, выполнял и перевыполнял планы по рыболовным тонно-километрам, содержимое канистры якобы куда-то чудесным образом испаряется, явно минуя потребителей, для которых и предназначалось в качестве стимулирующего лекарственного средства. По крайней мере, независимые эксперты о потреблении в летописях обнаружили лишь отрывочные сведения! А между тем, в неоконченном дневнике за 1991 год в последней его строке последнее слово является ключевым. Судите сами: "…В промежутках пили чай и прочее". Наркологам известно, что часто после неумеренного употребления "прочего" может развиться непреодолимая тяга к продолжению "прочепития", сопровождающаяся утерей трудоспособности на довольно значительный срок. Все сходится! Поэтому становится понятным, почему последний зимний дневник 1993 года тов. В.Соловьев заканчивает словами: "…8.03.93 г. (понедельник). Утром солнце. Мороз –20. оС". И это всё! Следовательно, уже с утра 8-го Марта летописец, записавший эту метеосводку, утратил способность продолжать дневник? Самое прискорбное, что эта способность так и не вернулась к нему до самого конца экспедиции, подтверждая выводы медицины относительно запойной зависимости. И мы опять, в который уже раз, остаемся без ответа на главный вопрос: а выжили ли эти полярники, или их опять придется разыскивать, на этот раз, возможно, с собаками? Поэтому лично я с выводами независимых экспертов полностью согласен. И поддерживаю их рекомендацию о привлечении тов. Соловьева В.А. к принудительному лечению в каком-нибудь заведении строгого режима, где-нибудь, например, на севере Селецкого озера. И не откладывать, пока еще сохраняется хоть какая-нибудь надежда на спасение этого, одного из последних оставшихся представителей советской инженерно-технической интеллигенции. И чтобы больше неоконченных дневников никогда не повторялось! А то опять вызову независимых экспертов!

               ________________*************_______________

       На этом письменные исторические хроники полярных одиссей заканчиваются. Следующие далее материалы мемуарного характера призваны более полно осветить детали этих экспедиций, а также подчеркнуть личные заслуги их героических участников.
               ________________*************_______________
                *************





                Приложение №2 ИСТОРИЧЕСКИЕ СПРАВКИ
                _________________________________________


                Избушки
                --------------------
    История освоения избушек началась в 1973. В старинном карельском селе Сельги у многих семей были свои рыбацкие избушки, разбросанные на островах и по берегам озер, связанных с Селецким озером. Так их и различали – по фамилии хозяина. Избушки были нужны для осеннего лова ряпушки и сига. В октябре - ноябре, когда иногда даже появлялся первый ледок, ряпушка перед нерестом поднималась и обильно шла в сети. Рыбу заготавливали бочками, на всю зиму. Подвесных моторов еще не было, приходилось уходить на веслах на 10 – 15 километров от села, а то и дальше – в Мяратозёра. Поэтому уходили сразу на неделю, жили, выбирали рыбу и сушили сети в своих избушках. С появлением моторов избушки перестали играть роль длительного пристанища, посещать их стали реже, многие пришли в упадок. Но многие, благодаря заботам хозяев, еще долго продолжали оставаться в хорошем состоянии. Это открытие мы сделали случайно, когда в 1973 году группой в три персоны решили совершить легкий зимний поход на пару недель по карельским озерам.
   Выбрали эти места, поскольку были знакомы с ними по летним байдарочным походам еще с 1963 года! Именно тогда наша группа Обнинского Клуба туристов в составе Юры Александрова, Геры Сабелева, Владислава Соловьева и меня в байдарочном походе "открыла" страну Карелию. А сейчас кроме меня в группу входил мой бессменный спутник Володя Руденко, а также Юра Александров, партийная кличка "Иваныч". Туристского опыта у всех нас в сумме было предостаточно: все разрядники, за плечами было по несколько зимних походов четвертой категории по Кольскому. Иваныч побывал в зимней четверке на Приполярном Урале. Хибины и Ловозёрские Тундры были пройдены мной вдоль и поперек. А теперь куда подальше в серьезный спортивный поход не хватало ни времени, ни средств, поскольку все мы уже давно обзавелись семьями. А Север тянул и тянул к себе, как магнит.   Так мы и оказались в феврале на Селецком озере. Туризм ведь такая штука: уж если подцепил эту заразу, то ее уже ничем не вытравить. Даже Кузиным бисептолом. С водителем автобуса Медвежьегорск – Гумарино предварительно договорились, что он высадит нас в районе Ильиной Горы на реке Лужме, где мы собирались переночевать в лесу. Холодная ночевка нас не пугала. Если сообразить на троих, то таких ночевок у нас за спиной было уже под сотню. Палатка у нас была, спальники были, было всё – знали на что и куда шли. А уж дальше на лыжах планировали перейти через Селецкое озеро, двинуться вдоль реки Сонги и дальше по горушкам-сельгам и озерам выйти к поселку Маслозеро. Таковы были планы. Но свершиться им было не суждено.
   Уже ночью, часов в десять, когда в сиянии полной луны ехали вдоль Лужмы, я показал место и попросил водителя остановиться. А он и не подумал. Бубнит свое: "Погоди, погоди", – с четким северным упором на "о". Потом остановился.

    – Вылезайте. Здесь барак есть с печкой. А то померзнете!
    – Спасибо!
    – Обратно когда поедете?
    – Обратно не поедем, пойдем на Маслозеро.
    – Ну-у! Геологи? Тяжелая ваша робота!

   И действительно, обдало сразу – оказалось-то минус тридцать! Потом измерили. Барак темнел метрах в сорока от дороги. Не надевая лыж, проторили траншею, иногда по пояс, и вышли на крыльцо. Крыша белела снегом, стены чернели пустыми глазницами окон. И все же дверь привела в комнатку, обшитую толстыми драными картонными плитами, окно было частично заколочено плитой, частично застеклено чем-то мутным, похоже - бычьим пузырем. Была и печка – хорошая сварная железная буржуйка, с боков обложенная кирпичом. Было немного сухих дров. Мокрых – сколько угодно в виде бревен под снегом рядом с крыльцом. Жить стало легче, жить стало веселее уже через полчаса. Буржуйка раскалилась, воздух прогрелся до плюс шести. А это уже Ташкент! Сварили, как говорят карелы, чай, разогрели по куску колбасы и занырнули в мешки. Утром с первыми лучами солнца, пробившимися через муть, как оказалось, все-таки стекла, с трудом отодрали примерзшие к нарам спальники, что-то сварили и позавтракали. Потом, нагрузившись неподъемными рюкзаками, пошли прямо через лес по направлению к Селецкому озеру в устье Лужмы. Перетянув шесть километров поперек Селецкого, вышли к устью Сонги. И здесь увидели маленькую избушку, приютившуюся на берегу под большой маточной сосной в окружении соснового подроста. Любопытно, что, плавая на байдарках, мы не очень-то обращали внимание на такие, как правило, ветхие почерневшие строения, изредка попадавшиеся по берегам. Напоминало Пушкинские строки: "…По топким низким берегам чернели избы тут и там – приют убогого чухонца". И хотя чухонцы обитали в иных краях, все равно, стих вспоминался к месту. Но тут, зимой, на этот приют обратили внимание сразу. Для первого дня, с учетом лесного снегомеса, было вполне достаточно, поэтому решили проверить и этот "барак" на предмет возможности ночевки. И поход закончился, едва начавшись! Это было чудесное человеческое жилье. С печкой, с удобной лежанкой человека на четыре, со столом, с лавками, с окном с видом на озеро, с небольшим запасом дров и с неограниченным их запасом в радиусе двадцати метров в виде сухостоя. Дворец! Дом отдыха для секретарей обкомов и приравненных к ним номенклатурных единиц! Решили сделать дневку, осмотреться, может быть даже порыбачить. Складной коловорот у нас имелся, зимние удочки тоже. Потом решили остаться на вторую дневку, потом на третью. Потом единогласно постановили, что имеем полное право не только на труд, но и на отдых, тем более на таком курорте. Исходили и истоптали в радиалках все окрестности в радиусе двенадцати километров, а через десять дней свернулись и шутя добежали до села Сельги, откуда и отбыли на постоянное место жительства тем же автобусом и далее тем же поездом Мурманск–Москва. Дворец, который мы оставили, прибрав и пополнив запас дров, а также подвесив к потолку оставшиеся продукты, соль и спички, чтобы не слопали мыши, был избушкой Николая Уллиева. Только тогда мы этого не знали. Знакомство с семейством Уллиевых было еще впереди.



                Соревнования по стрельбе
                -------------------------------
       История состязаний в праздничных стрельбах началась давно, еще в 1974 году на Селецком озере в устье реки Сонги в избушке Уллиевых. После первого зимнего карельского "похода", который состоял из двух переходов и десяти дневок в теплой рыбацкой избушке, слух о таком новом виде "туризма" по типу десять дней гудок и два часа работы распространился среди наших друзей и принес определенные плоды. Когда с приходом февраля инстинкт странствий опять потянул на Север, образовалась группа, где кроме меня и Володи были два новичка: Олег Григорьевич Юрин, он же Алик, и Владислав Дмитриевич Евстратов, он же Слава. Хотя Слава был отнюдь не самым старшим из нас, в последующих походах его единственного иногда величали по имени-отчеству. С легкой руки Вовы он почему-то стал Вячеслав Борисычем. Ему это шло. Широкоплечая, могучая на нашем фоне фигура атлета, гордо поднятая голова на гордой шее, открытое русское лицо с правильными чертами и мужественными ямочками где надо, строгий орлиный взгляд главного инженера – красавец мужчина! Давно бы сманили в Голливуд, если бы он как раз в это самое время не находился под подпиской о невыезде. Нет, нет! Всего лишь по линии первого отдела. При этом Слава был вполне добродушным, с неисчерпаемым чувством самоиронии и мягкого юмора, единственным, кроме Алика, Кузи и меня, кто никогда не обижал Вову. А ведь Вова мог пройти под его подмышкой даже в лыжной шапке с помпоном. При этом Славик обладал еще одним исключительно важным качеством: он был заядлым охотником. В тот год ружья у него не было, но был "шмайсер" – странное изобретение, состоявшее из ствола малокалиберной винтовки, хитро прикрученного к куску древесины с двумя сучками в виде пистолетных рукояток. Издали это изделие напоминало немецкий автомат времен Великой Отечественной. И стрелял Слава из своего шмайсера, как из пистолета – держа его перед собой на вытянутых руках.
       Его самым впечатляющим первым серьезным трофеем была глухарка, убитая из шмайсера пулей прямо в глаз! После этого среди прочих за ним закрепилась партийная кличка Монтигомо. Монтигомо – Ястребиный Коготь! Но это было потом, а сейчас мы оформляли двухнедельные отпуска плюс отгулы, закупали продукты, собирали снаряжение. Когда до выезда оставалась неделя, Вовочка дезертировал! Его угораздило заболеть, и он с воспаленьем легких загремел в больницу дырявить казенную часть пенициллином. Как оказалось, почти на те же три недели. Нас, заколебавшихся, он пристыдил и наставил на путь истинный, то есть послал туда, куда мы и намыливались. Так я опять оказался на заснеженном берегу Лужмы, но на этот раз, имея на руках двух новичков. Правда, Олега новичком можно было назвать с большой натяжкой. Он уже давно был прожженным туристом байдарочником. А вот Слава по моим понятиям снег и лес в таких количествах видел впервые. И рюкзак такого размера и наполнения примерил тоже в первый раз. И не мудрено. Он ведь степняк, вырос в Сталинграде.
   На этот раз нам удалось сесть на ранний утренний автобус, который к месту десантирования доставил нас примерно к полудню. Поэтому сразу, бодро надев лыжи и рюкзаки, взяли нужный азимут и ринулись в лес. Идти по берегу, а уж тем более по реке, было невозможно. Здесь Лужма ревела и дымила открытой водой на порогах в любой мороз. А снег в карельских лесах особенный. Как бы ни мело, сдувая снег на озерах, в лесу всегда бывало тихо, снег всегда был первозданно рыхлый, но главное – его всегда было много. И второе: карельский лес это вам не площадка для игры в гольф. Это – так называемая сложно пересеченная, приравненная к горной местность повышенной непроходимости. Я и Олег, сменяя друг друга, торили лыжню, пропахивая снег на глубину почти под пах. Слава при его собственном весе плюс рюкзак, даже идя по пробитой лыжне, оставлял за собой траншею таких размеров, обнаружив которую, случайный прохожий мог бы предположить, что мамонты в Карелии пока еще не перевелись. Но, по-видимому, физически были уже близки к вымиранию, поскольку через каждые триста метров устраивали себе лёжку для отдыха. Да и техника владения лыжами у Славы была своеобразной. То лишние палки ему мешали, то обрывались крепления. Сразу было видно, что этой техникой он овладевал катаясь на мотоцикле, моторке, автомобиле или верхом на сайгаке. Но как бы то ни было, уже в потемках мы все-таки доползли до избы. Мы это я и Славик. Неутомимого Алика, который постоянно убегал вперед, я шуганул к избушке топить печь почти со средины озера, когда стал просматриваться вход в Сонгу. Он и побежал, будто бы до этого всего лишь разминался, и не было этих трех лесных километров, которые мы вымучивали четыре с половиной часа. Когда мы подошли к избе, был уже готов чай. И вообще, Алик это такая фигура, которая требует отдельного рассказа! И мы еще с ним встретимся. А пока, после того как мы обжились в избушке, забыли былые невзгоды, и когда Слава все же умудрился подстрелить из своего самопала куропатку, мы устроили по этому поводу праздник. И завершили его Первыми показательными стрельбами по консервным банкам, исполнявшим роль мишеней. Если бы у Дантеса был Славикин шмайсер, то солнце русской поэзии в тот роковой день у Черной речки бы не закатилось!



                Сани
                ------------------
Сани, нарты, называйте как угодно, впервые появляются в летописях за 1981 год. Группа в составе Володи, Владика, Славы и меня прибыла в Сельги к нашим Ульевым. Отпарились в карельской баньке, посидели, а утром начали сборы. На этот раз решили идти в северный конец Селецкого. Валя, прикинув, какой груз ляжет на наши хрупкие плечи, предложила часть поклажи тащить на санях, благо снега на озере не так уж много. Идея понравилась. А где взять сани? Нашлись и сани. Столообразная конструкция на шести ножках-брусках, к которым снизу прибиты огромные самодельные карельские лыжи. Обычно сани использовали, когда ходили ставить или проверять мережи, которые расставляли подо льдом в районе обветшалого моста через Янгозерку. На них можно было увезти и два пуда налимов, и сами мережи, и все остальные снасти. Карелы в отличие от туристов народ рациональный, и там где можно не тащить груз на своем горбу, они его и не тащат. Находят иные, более приятные способы доставки. Сани были не Ульевых, а Яши Касьянова, их давнего друга и нашего недавнего знакомого, соседа по Берегу, который в Сельгах был одним из пяти "городских районов" этого села, растянувшегося на четыре километра по берегу озера. Валя заверила, что уж две-то недели сани не понадобятся никому, а если нужно – другие найдутся. И мы начали срочно осваивать новую технику.       Подсчитав, что при коэффициенте трения порядка 0,1 и весе поклажи в 200 кг сила трения скольжения по льду будет составлять порядка 20 кг, решили погрузить на сани абсолютно все, включая лыжи. Да такую тягу шутя разовьет в одиночку один Вова! Естественно, при условии что на финише ему будет светить соответствующий приз, по калорийности компенсирующий энергетические затраты в количестве 20кг х 12 км = 240 тысячи килограммометров, или округленно - 560 килокалорий, если перейти к тепловым единицам. При калорийности чистого (96%) этанола, равной  7 ккал/г, общие энергозатраты на транспортировку саней выливаются в 100 мл чистого, что соответствует полному тонкому стакану (250 мл) сорокаградусного раствора этанола в воде. Володя же за такую работу затребовал, ни много - ни мало, целых 10 литров чистого! Поскольку экологически чистого жидкого топлива у нас с собой было раз в пять меньше, и на него претендовали все участники в равных долях, тащить сани в одиночку Вова отказался. И правильно сделал, потому что скоро выяснилось, что в случае наших саней нерелятивистские физические законы не действуют. А пока, проявив фантастическую изобретательность, умудрились погрузить на сани столько барахла, сколько не всякий самосвал смог бы увезти за два раза. В том числе – ведро Валиной картошки плюс жидкое топливо, правда, в существенно меньшем количестве, чем затребованные 10 литров.
   Эксплуатация санного транспорта началась с конфуза. Погубила ничем не обоснованная самоуверенность. Сани мы загрузили прямо возле Валиного крыльца, чтобы не перетаскивать манатки к озеру по тропинке вниз. Решили, что сани съедут по косогору сами. Они и съехали. Коэффициент трения оказался намного ниже расчетного, в результате чего сани развили неприличную скорость и, налетев на замаскированный снегом валун, благополучно сломали одну из лыж. Как всегда в критических ситуациях инженерная мысль заработала на полные обороты, и мы в течение получаса ликвидировали поломку. Не разгружая, накренили сани набок, сверху на сломанную лыжу наложили шину в виде куска доски, которую прибили дюжиной гвоздей. По возвращении я отдал Яше свои крепчайшие окантованные сталью горные лыжи, на базе которых он потом соорудил новые сани меньшего размера и был ими очень доволен. Лыжи отдавал без сожаления. Отдавал ведь друзьям в хорошие руки и для дела.
   Кстати, у этих лыж была настолько необычная история, что об этом стоит поведать. Я их получил от Виталия Малышева, главного организатора городской секции туризма в Обнинске, ее первого председателя, а затем и главного организатора Обнинского Клуба Туристов. А лыжи ему презентовал Женя Плаксин перед нашим первым зимним походом на Кольский полуостров. Виталию они чем-то не угодили, поэтому в поход на них пошел я. Лыжи были сделаны из какого-то железного дерева гикори и предназначались для немецких горнолыжных отрядов на Кавказе. Обнинские альпинисты, которые организовались гораздо раньше туристов, будучи в горах Кавказа, пронюхали, что там на каком-то позабытом армейском складе в качестве ненужных неликвидов хранятся горнолыжные трофеи. Вернувшись, соорудили соответствующее прошение от имени руководства института и отправились с оным в Москву в соответствующее армейское ведомство. В прошении стояли магические слова: Первая в мире Атомная Электростанция! В конце пятидесятых и в самом начале шестидесятых это была такая наживка, на которую клевали не только военные интенданты, но и императоры, короли, президенты, генсеки, махатмы, первые космонавты и даже сам начальник МУРа комиссар (генерал) Парфентьев! Поэтому разрешение было получено и инициативная группа, командированная по этому случаю на Кавказ, с легкостью ограбила склад, увезя остатки снаряжения дивизии "Эдельвейс". Потом лыжи распространились по Обнинску, и одна пара волею судеб оказалась у меня на ногах. Первый официальный поход только что созданной Обнинской городской секции туризма проходил по Кольскому полуострову в конце февраля 1960 года.  Вел группу Виталий Малышев, уже имевший после окончания МИФИ второй разряд по туризму, да еще и первый по силовой акробатике и второй по мотоспорту. В группу входили Юра Прохоров, Володя Руденко, Гера Сабелев, Юра Александров, Рита Малышева, Нина Колчина, Дина Косова и я. Для нас с Виталием поход завершился через несколько суток. Опыта таких походов ни у кого из нас не было, хороших карт в несекретной природе тоже не водилось, поэтому на первом же перевале мы немного сбились с курса, поплутали по "равнинам" вершин столовых гор Ловозерских Тундр, и все как один в разной степени получили обморожения. Кто щек, кто носа, а мы с Виталием обморозили ноги. На наше счастье вблизи места нашего спуска с гор оказался временный поселок геологов и, что самое главное, – телефонная связь. В результате оба попали в больницу села Ловозера, где и провели неполных две недели, учась ходить на пятках и наращивая новую кожу и ногти. Легко отделались! А группу дальше повел Юра Прохоров. Эпопея нашей тридцатикилометровой эвакуации в беспросветную пургу на оленьей упряжке – это целый сценарий приключенческого фильма! В результате мы подружились с прекрасным человеком, пастухом оленьих стад, коренным саамом дядей Сашей Кирилловым, который и вывез нас в условиях, когда никакой другой транспорт к поселку Мотка Губа пробиться не мог. На озере Ловозеро есть большой остров Кириллов. Это их родовой остров. Вот ведь с какими людьми приходилось встречаться! Его фамилия – на карте! Это ведь почти то же самое, как если бы, скажем, в поезде Мурманск-Москва встретиться с Баренцем! Выписывая нас из больницы, главврач, она же наш хирург Ольга Александровна, решила предсказать нашу дальнейшую судьбу. Попробовали Севера? Теперь уж вас ничем сюда не заманишь! Мы оба поклялись на больничном листе, что прямо на следующий же год она нас увидит, причем живых и здоровых. Но этого не случилось. Когда на следующий год мы завершили свой поход в Ловозере, ее в больнице уже не было. Отбыла на постоянное куда-то в Подмосковье. А лыжи, после того несчастного случая, во время еще пяти последующих походов прошли по всем без исключения перевалам Хибин и Ловозёр. Но ботинки на них были уже на два размера больше.
       Возвращаясь к первому в мире санному туристскому переходу через Селецкое озеро, следует отметить, что в этом районе Карелии тогда регулярно наблюдались какие-то неопознанные природные аномалии. Чем иначе объяснить, что как только мы впрягались в сани, сила трения тащения возрастала на порядки и многократно превышала расчетную? Мы постоянно находились в каком-то "бермудском треугольнике", центр которого был непонятным образом связан с центром масс системы "сани – люди" и перемещался одновременно с ним. Скорость света в треугольнике имела значение около 0,4 м/с, потому что как только мы разгонялись до такой скорости, динамическая масса саней согласно формулам релятивистской механики начинала в сотни раз превышать их массу покоя. Помните картину Репина "Бурлаки на Волге"? Так вот по сравнению с нами у них там легкий променад. Но мы все-таки дошли! Когда разгрузили сани, треугольник испарился. И больше не появлялся вплоть до момента обратного выхода в Сельги. Правда, скорость света в нем на обратном пути существенно повысилась. А на следующий год я окончательно перешел на легкие лесные лыжи.

                ________________*************_______________

             



                Приложение №3 ПОРТРЕТЫ  УЧАСТНИКОВ
                ___________________________________________


                Потомок Мульду
                ----------------------
Олега Григорьевича Юрина я уговорил попробовать себя в зимнем туризме только в 1974 году, когда мы планировали Карелию. Он сомневался: сможет ли достойно вынести тяготы полярной экспедиции? Не станет ли обузой? Славик сказал, что если станет, то мы его пристрелим. Олег тут же согласился. На поверку же оказалось, что по выносливости Алик превосходил всех нас вместе взятых, если в этот список не включать Вову. Вова был вне конкуренции, он был рекордсменом по переноске рюкзаков! Стартовые рюкзаки у нас у всех по весу обычно не так уж и различались, зато собственный вес некоторых участников отличался почти в два раза! Когда однажды Анна Трофимовна, мама Коли Уллиева, увидела Вовочку под громадным рюкзаком на старте у крыльца их дома в Селгах, то громко запричитала. Дословно: "Ой-ёй! Пропадёт маленький мужик!" С тех пор Вова был повышен в звании и получил пожизненную привилегию носить титул маленького, но Мужика! Я уже рассказывал про наш переход от Лужмы в избушку Ульевых. Рассказывал и про то, как Алик путался под дрожащими натруженными ногами остальных участников экспедиции, пока я не догадался выпустить его в свободный полет и он пулей долетел до избы, к которой мы со Славиком ползли еще час. Сбегать же на лыжах в Сельги за свежим хлебом и "красненькой" для него было проще простого. Причем, как мы потом убедились, он мог это делать практически из любой точки Медвежегорского района, как бы далеко от Селег она не отстояла! Это вам не Вова, который в аналогичной ситуации, собираясь в Сельги, обставлял дело так, что всех оставшихся до полусмерти загрызали угрызенья совести. При этом всегда требовал, чтобы проводы его были торжественно обставлены, как в последний путь, и чтобы все провожающие хором трубили марш "Прощание славянки". В семьдесят шестом, когда наша группа в составе Вовы, Славы, Алика, Кузи и меня продиралась к Верхнему Мяратозеру, за свою прыткость Олег чуть было не поплатился жизнью. На спуске с водораздела к первой ламбушке Слава потребовал получасовую остановку на перекур вследствие полного истощения жизненных сил. Я пообещал, но только когда выйдем на лед. Дело в том, что там, где остальные проходили довольно свободно, наши шестипудовые Славы проваливались в снег по самые нам по пояс. И, выдирая лыжи из этих глубин, шаг за шагом сжигали все свои неограниченные внутренние энергетические ресурсы. Нам тоже было не сладко, но нас снег все-таки держал. Когда мы с Аликом первыми выбрались на умеренно заснеженный лед ламбушки, он вместо отдыха предложил проторить лыжню по курсу метров этак на шестьсот до противоположного берега. Противиться такому благородному порыву к самопожертвованию было глупо, Алик получил добро и двинул по прямой. Было видно как дойдя до берега он сбросил рюкзак, видимо решив передохнуть. Но вместо отдыха, без рюкзака и без палок, резво побежал по своей лыжне обратно к нам. Наверное, случилось что-то серьёзное, возможно с угрозой для жизни. Кто же побежит по пустякам после такого изнуряющего перехода! Народ, только что подошедший в предвкушении долгожданного отдыха, с тревогой обеспокоился. Олег прибежал и на ходу легкомысленно брякнул: "Дайте прикурить. Спички куда-то засунул". Раздался такой рык в две могучие глотки, что с окружающих сосен валом повалил снег! Так издеваться! Изможденные Славы в едином порыве потянулись к Алику, растопырив свои пятипалые лопаты с явным намерением тут же удавить этого мерзавца. Спасло его только то, что их лыжи были намертво приклеены к озеру, а выпрыгнуть из валенок пока не было никаких сил. Алик успел прикурить и, дымя как паровоз, отбежал на безопасное расстояние. К вечеру его окончательно простили и даже разрешили ночевать в избушке, к которой он опять прибежал первым, проложив народу путь в светлое завтра. А между тем, и мы с Вовой однажды тоже чуть было не порешили этого выскочку в сходной ситуации. Дело было летом в этих же краях. С целью добыть пропитание для группы, в которую входили "старики, женщины и дети", мы в три весла в пустой байдарке со скоростью торпедного катера слетали на промысел в речку Янгозерку, впадающую в Нижнее Мяратозеро. Профессиональные рыболовы, мы с Вовой выкосили спиннингом и удочкой столько морской травы, что ею три дня можно было бы кормить стадо стеллеровых коров. И это было единственной нашей добычей. Когда возвращались и вышли через второй рукав Янгозерки к месту, которое местные называют Калмиканом, пред нами предстало что-то вроде тихого омута – структуры, не очень типичной для этих мест. Я попросил Олега измерить глубину. Дело в том, что у него на вооружении состоял секретный прибор – спиннинг браконьера, с которым он в свое время плавал по бурным рекам Кольского, в водах которых водилась семга, а по берегам – рыбнадзор. Прибор представлял собой широкую открытую и уже выеденную жестяную консервную банку, внутрь которой была вставлена распорка-ручка. Леска наматывалась на банку внавал, блесну брали в руку на короткий поводок и, раскрутив, прицельно забрасывали не хуже фабричного спиннинга. При этом разворачивали банку так, что леска свободно сбегала с нее кольцами, не оказывая заметного сопротивления полету блесны. Думаете, дав полное описание этого прибора, я обнародовал совершенно секретные материалы? Никак нет, совесть моя чиста. К моменту написания этих строк, империалисты уже давно выкрали это изобретение советских умельцев и даже выпустили в продажу его полный аналог под названием безынерционная спиннинговая катушка. Однако в отличие от таких катушек, Олегов прибор был многоцелевым! Им можно было зачерпнуть воду из озера с целью утоления жажды, можно было вычерпать воду из байдарки, в открытом море прибор мог сгодиться в качестве "утки", если уж здорово приспичит, а волна не позволяет встать в байдарке во весь рост. Им же можно было промерить глубину, погружая блесну вертикально. Именно это я и попросил его сделать. Он измерил, сообщил, что около пяти метров, и извлек из глубин блесну. А на ней болталась щука! Нет, так издеваться над приличными людьми нельзя! И мы с Вовой, в едином порыве, не сговариваясь, решили тут же утопить этого мерзавца. Потом передумали. Дело в том, что если бы этот сухожилистый джентльмен захотел, то мог бы запросто утопить нас обоих. Слава Богу, что таких желаний, по моим наблюдениям, у него не возникало никогда. В отличие от многих из нас.
Как и все выдающиеся участники Карельской одиссеи, Олег тоже получил свой пожизненный титул. Когда нет трещин, то голый лед на Селецком озере создает иллюзию отсутствия льда. Даже при толщине в 70 см. он настолько прозрачен, что кажется, что висишь над бездной, опираясь на какую-то тоненькую ледяную корочку, которая вот-вот рухнет. И однажды мы оказались на берегу, к которому со стороны моря подплывал на лыжах Олег, легко скользя по этой корочке. У кого-то вырвалось: "По тонкому льду!" На экранах как раз шел этот советский шпионский детектив. И тут уж вырвалось у меня: "Потомок Мульду!" Согласно, кажется, журналу "Крокодил", так был переиначен этот фильм на афише перед клубом какого-то тьмутараканьего поселка, куда кинофильмы привозили раз в месяц, а анонсировали их по телефону. Так и стал наш Олег потомком Мульду, а потом для краткости просто Мульдой. Через несколько лет на административной карте СССР я случайно обнаружил маленький кружок населенного пункта, одиноко прозябающего ближе к побережью Баренцева моря и носящего гордое имя Мульда. Итак, родовое гнездо Мульды, потомком которого был наш Олег, было установлено доподлинно!
       Кроме своей неутомимости Олег обладал еще и повышенной морозоустойчивостью. Даже хорошо прогретая избушка к утру довольно сильно выхолаживалась. Поэтому, когда укладывались спать в свои мешки, то утеплялись. У методичного Владика процедура отхождения в царство Морфея, например, растягивалась в получасовой ритуал-представление. Похоже, Владик так и не свыкся с мыслью, что ночует он в теплой избе, а не леднике где-нибудь в Гималаях. Поэтому подготовка к холодной ночевке включала в себя надевание двух пар носков, столько же кальсончиков, столько же каких-то пуловерчиков, и завершалась под комментарии благодарных зрителей финальным нахлобучиванием лыжной шапочки. А Олег, поблескивая смуглым жилистым телом, нырял в свой спальник в одних плавках! Дитя блокадного Ленинграда! Вот это сила жизни! Справедливости ради стоит отметить, что кроме этого, равно как и описанных выше неблаговидных поступков, отрицательно характеризующих нашего товарища, ни в чем другом, порочащем звание советского туриста, Мульда замечен не был.



                Кузя
                -----------
Вячеслав Павлович Кузьмин, сокращенно - Кузя, не был нашего поля ягодой. К разработке средств мирного и не только использования атомной энергии он, в отличие от остальных, никакого отношения не имел. Но, по-видимому, знал слово изотоп, что позволяло ему заведовать лабораторией радиоизотопной диагностики в Институте Медийинской Радиологии. В нашу банду он проник через меня, поскольку в том же ИМР работала врачом моя лучшая половина. Кузя сразу пришелся ко двору. Во-первых, обладая солидными физическими данными, он мог поднять и унести рюкзак, по весу превышающий то, что он мог съесть за время похода. Поэтому всякая прожорливая мелочь, вроде нас с Вовой, такого носильника могла только приветствовать. Во-вторых, по образованию он был врачом и поэтому запросто разбирался в таблетках, которые мы всегда набирали в целях соблюдения техники безопасности. Кузя, по его утверждению, в совершенстве владел техникой лечебного и спортивного массажа, и несколько раз пытался ее применить, не требуя взамен никакого материального вознаграждения. На эту удочку первым попался я. Как-то, перетаскивая к избе сухостой и немного потянув какую-то мышцу шеи со стороны спины, я легкомысленно лег под Кузю. И едва остался жив. Застоявшийся Кузя вошел в раж и стал массировать мою тоненькую шейку так, что нечаянно чуть было не отщепил ее от головы. Зрители с трудом скрутили Кузю и оттащили от моего полуживого трепещущего тела. Больше добровольных желающих не было. Кроме одного случая, когда наш мануальный эскулап массировал натруженную спину нашего Монтигомо, другого мальчика, одноформатного Кузе. Тогда тоже обошлось без человеческих жертв. Более того, когда раскрасневшийся и мокрый Кузя финально прохлопал Славикину спину ребрами ладоней и с чувством выполненного долга отвалился от распростертого тела, тело повернулось и простодушно спросило: "А массаж-то будет?". Но самым главным в Кузе было его человеколюбие! Движимый этой силой он вставал раньше всех и потихоньку, не громыхая, как это обычно делал Вова, растапливал печку, готовил завтрак и только потом ласковым голосом любящей бабушки, обращаясь лично к каждому на Вы, постепенно будил народ и приглашал его к столу. Вообще-то по штатному расписанию поваром у нас числился Вова. От всех других физических обязанностей, включая работу в качестве тяглового скота в санной упряжке, Вову безоговорочно освобождали. Кузя же готовил завтрак и ужин без всяких компенсаций, но с большой любовью. Народ платил ему за это взаимностью. Кроме, разумеется, Вовы, который помыкал Кузей, как хотел. Неоднократно угрожал ему физической расправой и несколько раз пытался привести угрозу в действие. Но свершиться этим злодеяниям не дал народ! Хотя, между нами говоря, Вова помыкал народом точно так же, как и Кузей. Поэтому Вову боялись все, кроме Владика.
Если вместо медицинского института Кузя поступал бы в консерваторию, то его наверняка бы приняли. У него был красивый и очень громкий баритон, который он иногда спонтанно включал, заставляя остальных вздрагивать от неожиданности. Из литературных источников известно, что если в коровнике методично крутить музыку Баха или Бетховена, то буренки начинают выдавать молока чуть ли не в полтора раза больше. А от современной "музыки" молоко у коров скисает еще в вымени. Вообще-то ничего сверхъестественного в этом нет. У коров есть органы слуха, а могучие аккорды фуг или симфоний вполне могут ассоциироваться у буренок с призывным брачным ревом быка и повышать настроение. А какие органы слуха у рыб? А ведь нам было суждено стать свидетелями подобного же феномена и у хладнокровных обитателей карельских глубин. Возле избушек, которые всегда стояли на больших озерах, мы никогда не рыбачили. Попробуй, найди, где стоят голодные рты на площади в сотни гектар. У избушек сверлили лунки и ставили ночные донки только на налима. А за окунями рыскали по окрестным ламбушкам иногда за много километров. На этот раз вся наша бригада промышляла на озере Верхние Кюльминги, как раз отстоящем от базы километров на шесть. Погода была просто сказочная – легкий мороз, безветренно, сияющее солнце на неправдоподобно голубом небе! Но в Карелии всегда так – или тебе погода, или рыбалка. Третьего не дано. Клев был очень слабый. Кузя и Алик скучали над лунками невдалеке друг от друга. Видимо устав от такого активного отдыха, Кузя бросил это занятие и подошел к Олегу поинтересоваться насчет улова. Убедившись, что поймали они примерно одинаково, Кузя развернулся лицом к солнцу, раскинул руки, как жрец бога Атона, и вдруг оглушительно завопил: "Яблони в цвету! Како-о-о-о-э чу-у-до!" И далее по тексту. Как и положено, Алик от неожиданности вздрогнул, а потом вздрогнул вторично, когда рука почувствовала резкий удар окуня. Кузя оглашал окрестности пением, а Алик дергал и дергал окуней. Остальной люд, рассредоточенный по озеру в пределах видимости, заинтересовался не столько Кузиным пением, что было явлением обычным, сколько поведением Алика, которое в условиях глухого бесклевья казалось странным. Когда мы все собрались около этого дуэта, Олег как раз упрашивал Славу петь прямо в лунку. На что Кузя, апеллируя к собравшимся, стал объяснять, что, лежа на боку и изображая стрелой пронзенного, петь можно. И сидя тоже можно. Но чтобы кто-нибудь пел, согнувшись мордой вниз, – такого еще не было! И не будет, потому что это не физиологично, и создать необходимую силу звука не удается. Алик настаивал. А зря! Видя, что между ними начинает сгущаться тень взаимонепонимания и нарастающей неприязни, народ тут же воспользовался моментом и утащил Кузю к своим лункам. Примерно полчаса он по очереди обходил наши лунки к вящей радости принимающих сторон, исполняя песни советских композиторов. Было замечено, что лучше всего клевало на песни Мартынова "Яблони в цвету" и "В небесах летели лебеди". Потом Кузя иссяк, клев тут же прекратился, и мы отправились восвояси отмечать это открытие. Пробовали петь в лунки сами. Нулевой результат! Хотели подготовить материалы об этом феномене к публикации, но потом передумали. Возникло опасение, что все лучшие оперные баритоны перейдут в рыбную промышленность, а на их место в Большой придут безголосые фанерщики и микрофоноглотатели. Пришлось ограничиться эпиграммой.

Вопя про чудо и про яблоню в цвету,
Про лебедя, того, что выстрел сшиб,
Будил окрестности, пугал Мульду,
И подзывал к мормышкам рыб!

Еще один неприглядный факт Кузиной биографии случился на станции Медвежья Гора за час до прибытия поезда Мурманск-Москва, который должен был вернуть нас в ненавистную цивилизацию. Был день, зал ожидания был сравнительно малолюден. Он набивался битком только к ночи, когда все окрестные бомжи и кандидаты в "хим-дым" собирались на теплую ночевку. Мы скучали на лавках в обнимку с отощавшими рюкзаками. Кузя стоял чуть поодаль, распахнув телогрейку и гордо выпятив могучую грудь, на которой с большим трудом сходились брюки. К нему с опаской приблизилась какая-то высохшая старушонка, взяла за полу телогрейки и, задрав голову вверх, что-то тихо спросила.
 
    – Чего, чего?! – раздался изумленный баритон Вячеслава Павловича Кузьмина, доктора медицинских наук, заведующего лабораторией Института Медицинской Радиологии АМН СССР.
    – Милый, не ты у меня рыбу спёр? – наконец расслышали и мы.
    – Ты чё! Бабка! Какую рыбу?! – на обветренном розовом личике доктора наук мигом проступили белые пятна.

От уголовной ответственности Кузю спасло лишь то, что вместо того чтобы ответить и уличить, бабуля испугано посмотрела в нашу сторону. Трое на лавке бились в истерике. А четвертый, здоровенный детина, плача сползал на пол, извиваясь и корчась в конвульсиях. Бабку как ветром сдуло. Видимо сообразила, что их здесь целая шайка. Когда Кузя пришел в себя и отправился на поиски пострадавшей, ее в вокзале уже не было. Свидетели подтвердили, что у нее действительно какой-то подонок, по-видимому, из числа привокзальной пьяни, украл пакет с мороженым хеком. Хотели компенсировать бабуле ее материальные потери, но Кузя так ее и не нашел. Забилась куда-то в щель от страха. Да и откуда ей было знать, что за душа скрывается под не первой свежести телогрейкой нашего Кузи! Подошел поезд, и на этой грустной ноте мы двинули на посадку. Кузе же на будущее было рекомендовано постоянно носить галстук или бабочку. Как и положено великим певцам. Тем более – на рыбалку. Может быть, на песню с бабочкой еще лучше будет клевать! Кстати, после этого случая мы стали использовать Кузин уголовно наказуемый имидж в корыстных целях. В Медгоре билеты продавали при наличии мест на проходящие поезда, но не раньше, чем за два часа до прибытия. Поэтому у кассы всегда толпился народ. И в эту толпу мы запускали Кузю. Он спокойно, свободно и гордо проходил к кассе первым. Его как-то робко сторонились, расступались и пропускали, не особо возражая, по крайней мере, вслух. И ничего странного в этом не было. Район был вполне бандитским еще со времен ГУЛАГа и строительства Беломорканала. Поэтому и очередность получения всяческих благ распределялась по понятиям. А наш Кузя, видимо, им вполне соответствовал.



                Наш Маяк
                ------------------
В прошлой жизни Владислав Александрович Соловьев был альпинистом. Тогда же, в семнадцатом, мы с ним вместе брали Зимний. Так об этом в одном из летних байдарочных походов по Карелии мы на полном серьезе рассказали его дочери Тане, школьнице младших классов. И она довольно долго этим гордилась. Потом, уже в этой жизни, нам с Володей удалось заманить Владика в нашу банду. Он был старше Вовы на четыре года и старше Кузи на тринадцать. Остальные размазывались в этом интервале. И этот факт определил наше особое отношение к Владику. Не в том смысле, что у нас очень уж уважали старость, а в том, что его уважали все, потому что он не просто лично уважал всех, но и был патологическим альтруистом. Помогать бросался раньше, чем в этом возникала необходимость. Мы старались ничего у него не просить, потому что отдавать он начинал еще до того, как озвучивалась просьба. Хорошо, что он попал в нашу среду рафинированных интеллигентов, в другой компании его просто бы обобрали, как липку. И к тому же Владик был нашим Маяком! Глядя на него, мы как бы заглядывали в свое спортивное завтра лет эдак от четырех и до тринадцати. Ведь если он еще ходит под рюкзаком, значит и нам в обозримом или не очень будущем может светить примерно такое же! Такова логика надежды. Поэтому его блюли, сдували с него пылинки, не давали обижать даже Вове. Владику предоставлялось право первой рюмки и последнего куска селедки, которая была его единственной слабостью. До нас Владик терпеть не мог напитки крепче, чем сухое вино, наполовину разбавленное водой по рецепту древних греков. С большим трудом нам сообща удалось помочь ему справиться с этим недугом, поскольку условия полярных экспедиций не позволяли таскать за собой винный погреб или бурдюки. Обходились 96% концентратом, разбавляя который всевозможными вытяжками из лечебных растений, можно было изготовить такой эликсир молодости, рядом с которым по аромату и органолептическим показателям его любимые напитки казались бы прокисшим квасом, наполовину разбавленным болотной водой. Другим, но уже неисправимым недостатком, у Владика была родная речь. Сколько мы не бились, но ни одного слова из великой могучей ненормативной лексики он так и не смог выучить наизусть и произнести хотя бы шепотом. Хотя понимать понимал.
Если кто из посторонних читателей предполагает, что наши выходы в зимнюю Карелию были чем-то вроде беспробудного отдыха на грани морального разложения, то он глубоко ошибается. По совокупности за такие походы каждому участнику можно было выдавать медаль за отвагу и присваивать звание заслуженного мастера спорта! Любого из нас в любой момент без дополнительной подготовки можно посылать на Северный полюс, или даже куда подальше. Образ жизни у нас был спартанским. Режим – как в колонии строгого режима. Вставали мы с рассветом, то есть, где-то часикам к девяти. На завтрак нам выдавали миску низкокалорийной каши и кружку чая. Потом, посидев минут пятнадцать на нарах и созрев, все дружно разбегались отправлять естественные потребности по своим персональным секретным засидкам. Отправив, облачались в спецодежду, грузили в рюкзаки рыбацкие причендалы, на плечо коловороты, на ноги лыжи, и в десять ноль-ноль строем в колонну по одному отправлялись добывать хлеб свой насущный под конвоем Вовы. Дело в том, что возле избушек с хлебом было очень туго. Карелы строили свои рыбацкие гостиницы из расчета на ловлю ряпушки сетями. Но зимой ряпушка на мормышку не клевала, летом, кстати, тоже, поэтому за окунями приходилось уходить за пять-семь, а то и более километров. И это – в любую погоду, при любой силе ветра и температуре. Надсмотрщиком при выполнении исправительных работ опять же был строгий Вова. От них он освобождал только смертельно больных иногда, и постоянно – Славика. И вовсе не потому, что Вова имел к нему скрытые личные симпатии, а в силу того, что Слава ежедневно должен был отправляться совсем уж на каторжные работы! Причем, еще затемно, даже не дожидаясь своей пайки каши. Возвращались же в избушку к семнадцати ноль-ноль, когда горизонт уже затягивали сумерки. Холодные и голодные мы в рамках самообслуживания начинали топить печь и готовить ужин. Как видите, у основного контингента питание было двухразовым, а Славик вообще обходился одним приемом пищи – завтробужином. Вот вам и курорт! На работе тоже был не сахар. Лишь изредка выпадали дни, когда окуни сами выпрыгивали из лунок. В основном же для поимки одного окуня во льду приходилось сверлить до пяти, а то и более дыр. Если бы все лунки, что мы продырявили за годы странствий, вытянуть в одну трубу, то этот рыбопровод протянулся бы даже дальше, чем от Москвы до самых до окраин. А уж если бы все Славикины каторжные охотничьи лыжни вытянуть в одну линию, то на широте полярного круга она обогнула бы Землю 157 раз! Еще одним штатным развлечением в карельских походах была доставка контингента и транспортировка груза в точку отбывания срока. Не трудно догадаться, что весь груз туда прибывал на плечах отбывающих. Как вы думаете, за сколько часов можно пройти 12 км по ровной поверхности? Биатлонисты пробегают эту дистанцию по пересеченке, да еще и с четырьмя стрельбами, минут за тридцать пять. Нетренированному лыжнику-новичку налегке понадобится часа четыре. Наш же рекорд, установленный в зимнем курортном сезоне 1987 года, составлял более двенадцати часов! И в этом переходе от Селег к избушке на острове в северной части Селецкого озера мы чуть было навсегда не потеряли наш Маяк – нашего Владика.
В тот раз все аномалии, какие только можно себе вообразить, проявились одновременно. И очевидно сработал эффект синергии, поскольку даже полунагруженные сани не просто аномально сопротивлялись, но откровенно тянули в противоположную сторону. На всем шестнадцатикилометровом Селецком озере лежал сравнительно глубокий снег, наст не держал, при минус пятнадцати дуло как в аэродинамической трубе. Естественно, как всегда, в морду! Для облегчения саней половина груза была размещена у нас за спиной в рюкзаках. Поскольку из Селег вышли где-то ближе к полудню, последние километры шли в кромешной тьме, опираясь на интуицию, подкрепленную многолетним опытом прохождения данного маршрута, и ориентируясь лишь по направлению резко усилившегося к ночи ветра. На траверзе устья Сонги к прочим радостям жизни добавилась вода. Это место на Селецком одно из коварнейших. Здесь почти каждый год на лед выходит вода. Этакий полуметровой толщины ледяной каток, свежезалитый поверху и для утепления покрытый плотной снежной шубой сантиметров на сорок. И все это при ночном выхолаживании наружного воздуха до двадцати градусов и дальнейшем усилении ветра. Поскольку борьба за выживание длилась уже около полусуток, а по пути не встретилось ни одного мало-мальски приличного кафетерия или забегаловки, внутренних ресурсов ни у кого не осталось. Да к тому же Слава, первым проломив наст, рухнул лыжами в мокрую кашу. За ним туда же последовал Вадя. Это укороченное имя нашего Маяка мы применяли в исключительных случаях и только с целью экономии выдоха. Придумали его не мы. Так окрестил дядю Владика Женька Смелов, чемпион мира по математике среди третьих классов школы №8, когда в силу сложившихся обстоятельств он оказался на попечении Владика в байдарочном походе по Хопру. Скорострельно и без устали тараторивший Женька для упрощения стал называть дядю Владика дядей Вадей, а вскорости и того короче – Дявадей. Полностью отскоблить намерзший на лыжи лед в кромешной темноте Дявадя не смог, потерял скольжение и начал передвигаться на своих "снегоступах" как шагающий экскаватор. Это существенно снизило его вклад в общее тяговое усилие, и для остальных участников сани стали еще тяжелее. Развязка близилась. Сил не оставалось, вокруг ветер, тьма и мороз, ориентиры в пространстве и времени утеряны. Я уже представлял, как весной на этом месте случайно найдут впаянные в лед сани и вытаивающую из снежного заноса четверку когда-то отчаянных парней, положивших живот на алтарь освоения Арктики. Мои розовые мечты грубо оборвал спокойный, и до наглости категоричный голос Володи: "Надо бросать сани! Потом заберем". Я с радостью ухватился за эту свежую мысль и тут же вспомнил свои должностные обязанности: "Давай перегружаться. Слава, доставай фонарь! Берем топор и жбаны. Слав, донесешь мешок со жбанами? Владик, ничего не бери!"
    Когда Славик присовокупил к своему рюкзаку мешок, погромыхивающий кухонными принадлежностями общего пользования, включая сковороду, я тут же предложил ему идти прямиком к избушке, не дожидаясь нас. Через некоторое время в свободный полет в том же направлении был выпущен и Вова. В их задачу входила максимально быстрая подготовка избы к приему гостей. Гости, а это мы с Вадей, продолжили путь со скоростью шагающего экскаватора, к лыжам которого продолжали налипать и намораживаться свежие порции снега. Когда до нашего острова оставалось с полкилометра, и он уже четко начал выделяться на фоне общей тьмы, я предоставил экскаватору потихоньку шагать по моей лыжне самостоятельно, а сам устремился к избушке помогать Володе и Славе воевать с капризной печкой. Война с печками – моя специальность. Но в избушке меня ждал еще один сюрприз. Потерялся Славик! Вова уже зажег какой-то местный огарок свечи, умудрился растопить печь и топил в жбане снег. Сдав рюкзак и подползающего Владика на попечение Володи, я выскочил из избушки организовывать поисково-спасательную операцию, поскольку догадывался, куда мог забуриться наш Монтигомо. Я не знал, что в это самое время Дявадя, выворачивая намерзающие на лыжи глыбы, оборвал крепление и пополз уже черепашьим шагом, поскольку ходить под рюкзаком на одной лыже, оказывается, не в два раза труднее, чем на двух, а в двести двадцать два! А скинуть и оставить рюкзак хотя бы на мысу первого островка, в двухстах метрах от избушки, такое в его, по-видимому, насквозь промороженную голову даже не пришло. О своих мытарствах Владик рассказал нам позже, когда наперекор стихиям он дополз до финиша, и у него восстановилась речь. Повторяю, я этого не знал, и поэтому вместо того, чтобы вернуться к нему и снять хотя бы рюкзак, я ринулся на поиски Славы. В темноте мы шли, ориентируясь на северный ветер. Но вблизи островов и устья Сонги ветер, дующий на открытом озере в одном направлении, начинал непредсказуемо крутить. Здесь, даже при строго северном ветре, из Сонговской "трубы" всегда шел северо-западный поток. Возможно, эту особенность местного климата и не учел наш Монтигомо, когда первым отправился в ночную неизвестность. Туда, к горлу Сонги, я и собирался направиться на перехват. Но операцию пришлось свернуть. Из темных вихрей поземки на озере перед избушкой возникла смутная Тень отца Гамлета с огромной поклажей за спиной, напоминающей парус Летучего Голландца. Тень, лязгая чем-то железным, действительно ковыляла из устья Сонги. При ближайшем рассмотрении тень и вправду оказалась очень похожей на нашего Славу, причем материлась даже лучше, чем он. Когда тень материализовалась, вконец обессиленный Дявадя уже заполз в избу. Наконец-то все собрались, и радости спасенных не было предела! И только Владик никакого участия в общем празднике жизни не принимал.
Владик, накинув на плечи ватник, уселся на край лежанки у самой пока еще холодной печки и дрожал. Причем не просто дрожал, его временами колотило, как эпилептика. Быстро извлекли из его рюкзака спальный мешок и буквально натянули его на сидящего Владика, как куклу на чайник. И это не помогло. Выгорел бедняга дотла, до самого основания. Начали усиленно кочегарить печку в надежде побыстрее согреть воду и заварить чай. Радикальные же действия по спасению Владика предпринял решительный Слава. Он нырнул в свой необъятный рюкзак и выудил оттуда секретный сюрприз – бутылку коньяка и плитку шоколада! Конечно, готовил он это совсем для другого случая. Подобного рода неучтенные сюрпризы к нашему однообразному столу обычно возникали в самый неожиданный и подходящий момент и всегда вызывали бурю восторга. Сейчас было не до восторгов. Быстро плеснув в кружку ароматическую жидкость, мы принялись подсовывать этот сосуд под подол Владикиной куклы вместе с куском шоколадной плитки. Через какое-то время попытка увенчалась, и сосуд и шоколадка медленно втянулись внутрь. Прошла пара минут и, о чудо! – колебания спальника начали затухать, а потом и вовсе прекратились. Похоже, что содержимое спальника либо перестало вибрировать, либо вообще перестало существовать. Организовали тотализатор и я начал принимать ставки. Ставили, кто на первый исход, а Вова – на второй. Еще через пару минут из куколки на свет вылупился Владик, виновато улыбающийся, но живой! От него, по словам Вовы, исходил сладко манящий запах свежего перегара. Воздух в избушке постепенно прогревался. Сверху на заиндевелом окошке показалась черная полоска оттаявшего стекла. Подоспел чай. Жизни нашего Маяка больше ничто не угрожало. Проигравший Вова от радости плакал навзрыд.
Но эпопея на этом не закончилась. Видя, какой разительный эффект оказывает Славикин лечебный препарат, решили на всякий случай провести поголовную профилактику. По глоточку. С квадратиком шоколадки. После глоточков в бутылке осталось существенно больше половины. Повторную профилактику решили не проводить, поскольку достаточно восстановились и, перекусив, через какое-то время собирались по своей лыжне двинуть на озеро спасать свой пропащий скарб. Промораживать картошку и еще кое-что из брошенного было опасно. Но Вова перед выходом все-таки вытребовал для себя второй глоток. Для полного закрепления эффекта восстановления. Отказать товарищу, готовившемуся шагнуть в эту ледяную синеву неизвестности без гарантий благополучного исхода, мы не могли. Вы когда-нибудь, хотя бы в кино, видели затяжной прыжок? А мы наяву видели затяжной глоток! После того как парашют раскрылся, в бутылке осталось уже существенно меньше половины. Мороз усилился. Небо немного прояснилось и начало перемигиваться звездами. На фоне звезд смутно обозначился контур ближнего берега и стал угадываться вход в Сонгу. Ориентироваться стало легче. Когда, оставив на хозяйстве Владика, надели пустые рюкзаки и выкатились на лед, обнаружилось, что все пропаханные нами лыжни исчезли. Никаких, ни малейших следов! Поземка съела всё. А ведь по прикидке наша потеря находилась не ближе полутора километров! Хотя наверху было сравнительно чисто, видимость над озером была очень ограниченной. Луч фонаря утыкался в снежную муть поземки. В результате поиски затянулись. Дойдя до предполагаемой точки и двигаясь расходящимися кругами, мы все-таки нашли наши сани, вокруг которых уже вырос небольшой сугроб. Облегчили сани, перегрузив часть в рюкзаки, впряглись и довольно легко сдвинули транспортную единицу с мертвого якоря. Через полкилометра Вову стошнило. Я как лицо, вынужденное по семейным обстоятельствам вращаться в кругах медицинских работников и слушать всякую тарабарщину на их птичьем языке, немного струхнул. Потому что когда-то подслушал, что инфаркт задней стенки часто сопровождается подобным явлением. Вову выпрягли и велели брести за санями, чтобы не затерялся в ночи. А сани к острову мы со Славой приволокли сравнительно легко. Вот это лекарство! Правда, подтащить на горку к самой избушке с первого раза сил уже не хватило. Судя по тому, что Вова виновато отводил глаза и не держался за сердце, первоначальный диагноз, к счастью, не подтвердился. Тривиальная лекарственная передозировка! В таких случаях в качестве скорой помощи первым делом рекомендуется промывание желудка. Желудок у Вовы оказался намного умнее его, и промыл себя сам. В шестом часу утра наконец улеглись спать.
       Если кто из посторонних читателей предполагает, что наши выходы в зимнюю Карелию были чем-то вроде беспробудного отдыха, то милости просим – приглашаем разделить с нами отдых в следующем походе. И даже выдадим напрокат Дявадины лыжи. А заодно – и Славикин рюкзак.
      
      

                Монтигомо
                -------------------         
       Владислава Дмитриевича Евстратова уже давным-давно полагалось пристрелить. Он слишком много знал! Он знал, как разводить кроликов, и даже как-то прочел нам об этом целую лекцию. Знал повадки всех зверей и птиц, включая гремучих змей, которыми, видимо, кишело его Нижнее Поволжье. В теоретическом охотоведении ему вообще не было равных. Равно как и в теоретическом рыболовстве. Он знал, чем отличается глухариный помет от помета глухарки или тетерева, мог отличить лисий помет от заячьего, а заячий от лосиного. Слава был механиком-самородком – мог соорудить нарты любой конструкции, мог за полчаса так разобрать автомобильный мотор, что потом уже никто не мог собрать его даже со второго раза. Как и каждый охотник, Слава знал, где сидит фазан или глухарь. Знал, как ставить петли на зайцев. Знал, как заточить ножи на коловороте так, чтобы он дырявил лед только в его руках, а в руках любого другого претендента всего лишь елозил по льду без малейшего намека на заглубление. Независимо от Калашникова изобрел малокалиберное огнестрельное орудие, по всем показателям не уступающее "калашу". Умел загибать салазки не только нам с Вовой, но и лыжам на наших санях, когда от долгого стояния в снегу их крюки распрямлялись почти в обратную сторону. И, честно говоря, я не знаю, чего не знал наш Славик! Кроме этого ласкательного имени у него были и другие: Монтигомо, Вячеслав Борисович, Костолом, и даже, как это ни странно, – Кузя! Так его, хихикая от удовольствия, обзывала шестилетняя сорвиголова Ира Ульева, самая младшая и самая главная хозяйка в доме Уллиевых. Она, по-видимому, не без основания полагала, что настоящий Кузя и наш Славик были близнецами. А еще Слава был непревзойденным рассказчиком, я бы даже сказал, поэтом. Когда он, обессиленный приползал с охоты на бровях и, отдышавшись, начинал свои охотничьи рассказы, жизнь в избушке замирала. На плите могла до углей подгореть картошка, мог выкипеть наш артельный пятилитровый чайник, свечка могла догореть и погаснуть, могло случиться все что угодно, – никто на это не обратил бы внимания. Его слушали открыв рот и широко раскрыв глаза – до того красочно он повествовал о своих удивительных охотничьих похождениях!
       Но надо отдать должное нашему Монтигомо – наряду с охотничьими рассказами он приносил и дичь! Главным образом пернатую. Точный учет его охотничьих трофеев не велся, но если свалить в кучу все, что он подстрелил за годы наших странствий, то, глядя на эту гору, любому стало бы ясно, что животный мир Карелии несет невосполнимые потери и находится на грани полного истребления. В 1981 году в последний день зимы партийная ячейка нашей группы, обеспокоенная таким положением дел, решила привлечь товарища Евстратова к ответу. В тот день Слава подстрелил глухарку. Её ощипали, поджарили на сковороде и поставили тушиться в жбане с крышкой на пару часиков для размягчения. Таким образом, до начала праздника проводов зимы время было. Поэтому было решено провести партсобрание и заслушать его персональное дело о варварском истреблении фауны и флоры СССР. Поскольку персональные дела слушаются на закрытых собраниях, беспартийного Вячеслава Борисыча попросили очистить помещение и выйти вон. Когда приступили, наш партийный вождь и учитель Вова сообщил собравшимся коммунистам, что персональные дела рассматривают только в присутствии обвиняемого. Образовался порочный круг: пригласить нельзя, а не пригласить нельзя. Уже поступали робкие предложения, мол, поскольку нас трое, то вместо собрания можно провести выездное заседание особой тройки и приговорить этого вредителя к пожизненному отбыванию в нашей избе. Но тут нас выручил сам Славик. Он робко просунул свою уже заиндевелую физиономию в дверь и сообщил, что торчать на морозе больше нету сил, но если надо погибнуть за родину, то просит считать его коммунистом. Двое из нас тут же дали ему рекомендации, Вова поставил вопрос на голосование и Вячеслав Борисович был принят в ряды КПСС единогласно. Тут же заслушали персональное дело коммуниста Евстратова о нанесении вреда. Был задан прямой вопрос: зачем убил птичку? Коммунист Евстратов ответил, что птичку убил исключительно из соображений самообороны. Оказывается, она на него нападала, а он защищался. Приняли к сведению, но на всякий случай объявили выговор. С выговором Слава ходил не долго. Уже третьего марта он принес трех глухарок и двух рябчиков! Это был рекорд одномоментного разбоя. Никогда, ни до, ни после, повторить такое ему не удавалось. Представляете, что он пережил, когда вся эта свора на него напала? Выговор с него сняли в тот же вечер.
       Однако самым впечатляющим Славиным пернатым трофеем был глухарь. Вот это птичка! Глухарка, она тоже ничего. Размером с хорошую курицу, только тело у нее более вытянутое, главным образом за счет мощных махательных грудных мышц, которые выпирают из нее, прямо как из Джины Лолобриджиды. Но рядом с глухарем она как воробей супротив вороны. Изумительную раскраску глухаря описать невозможно. Это надо видеть. Еще одним результатом охоты нашего следопыта был филин. Филину просто не повезло. Славик издали принял его за глухарку. Есть мы его, конечно, не стали, но на сувениры растащили. Лапу этого страшилища с могучими черными когтями я увез с собой, чтобы пугать домашних. Зато на следующий год, в отсутствие крылатого хищника, в изобилии расплодились зайцы. Один из них тоже стал Славиным трофеем.
       Мы так привыкли к охотничьим рассказам, что редко у кого возникали сомнения в их правдивости. Но однажды возникли. Накануне Слава, как обычно, подстрелил глухаря, тот куда-то упал в глубокий снег, и Славик его не нашел. Завтра, мол, обязательно найдет. Обычно он не мог найти потерю ни завтра, ни послезавтра, списывая ее на происки лисы, шакала или гиены, которыми здешние леса, по-видимому, просто кишели. Но на этот раз глухаря Слава завтра нашел. Вернее – полглухаря. Вторую половину съели норки. Поскольку продукт потерял товарный вид, отбирать у норок останки благородный Монтигомо не стал. Я поинтересовался, а в каких краях произошла эта драма? Он подробно описал. Местность мне показалась знакомой, я там шастал на лыжах неоднократно, и даже летом там бывал.

    – Так я завтра схожу? Ты что, полглухаря это же килограмма два свежемороженого мяса!
    – Сходи. Может, что и осталось. Только по моей лыжне не ходи, она петляет. Иди сразу, километров пять будет.
    – По твоей не пойду даже за деньги! А место я знаю, там химдымовская бочка разбитая торчит.
    – Точно! А ты откуда знаешь?
    – Хожу за тобой и подглядываю!

   Распадок, где согласно Славиной легенде норки доедали нашего глухаря, я нашел сразу. И почти сразу же обнаружил Славины объедки! Полглухаря лежало на боку сантиметров на сорок впрессованным в снег, яма была разрыта, вокруг все было покрыто и утрамбовано парными следами норок. Все точно по тексту! Тут же появились и сами разбойницы. Их было штук семь, не меньше. Над нависающим скальным выступом то тут, то там появлялись их симпатичные мордочки со следами явного неодобрения факта моего присутствия. Недостающая половина глухаря была срезана аккуратно, как ножом. Провел эксгумацию, погрузил останки в полиэтиленовый мешок и сунул в рюкзак. Норки, видя, что их грабят, устроили такую беготню, что я начал опасаться за свою жизнь. Хищники, ведь! На всякий случай намекнул им, чтобы держались подальше. Зимний мех у норок самый крепкий и самый красивый. Сейчас самое время заготавливать пушнину на шапки. Вот возьму и Славику скажу! Вон он в какой чаплашке ходит! Наверное, с пленного фрица снял еще во время Сталинградской битвы. Норки намек поняли и от меня отстали. А полглухаря мы оприходовали за милую душу. Полгуся видели? Так это одно и то же. Только мясо намного темнее и жестче. А охотничьим рассказам стали верить безоговорочно.
       По Славикиным лыжням я действительно не пойду ни за какие деньги. Как-то в одном из походов, угорев от беспросветного бурения скважин, я решил просто погулять по Карелии. По свежему снегу пересек Сонгу, вышел на белую ламбу и поднялся на перевал к Хизъярви. Этот живописный путь к озерам, расположенным к западу от Хизъярви, пользовался у нас особой популярностью. На перевале обнаружились свежие следы Монтигомо, пересекавшие мой маршрут. Он шел прямо по макушкам селег куда-то вдоль озера Сонго, возможно, к двойным ламбушкам, которые тоже входили в число наших кормилиц. И какой же русский не любит готовой лыжни! Махнув рукой на свои первоначальные планы, я двинул по пути наименьшего сопротивления, поскольку этот путь был утрамбован Славой на славу. Действительно, смотреть под ноги необходимости не было, я шел и любовался открывающейся панорамой озера Сонго, сзади хорошо просматривалось Селецкое. Ближе к двойным ламбам лыжня пошла вниз. До чего же приятно спускаться по лыжне, а не по первозданному снегу. Во-первых, спокойно. Раз кто-то уже прошел, значит, никаких подвохов под снегом нет. Спуск пошел круче, начался разгон. Душа пела и рвалась навстречу ветру, как вдруг притихла, вытаращила глаза и тут же ушла в пятки. Лыжня, по которой меня несло со скоростью пули из шмайсера, ныряла прямиком в здоровенный раскидистый куст ивняка, много выше моего роста! Единственное, что я успел, так это зажмуриться и прикрыть лицо руками. А потом минут пять не мог сползти с куста. Висел на нем, как Спартак, поднятый на мечи и копья когортой Красса в последнем акте одноименного балета на музыку Хачатуряна. Когда кусту надоело со мной лягаться, он сбросил меня в снег. И только тут я осознал, что Славины следы не прерывались, а просто проходили через куст навылет. Опять какой-то бермудский треугольник! Ведь это означало, что куст, веточки которого были толщиной с мою руку, вырос уже после прохода Славика! Что за чертовщина! Похоже, что в этих заповедных и дремучих наш Монтигомо пользовался особым покровительством местного лешего. Дальше судьбу я испытывать не стал. Малодушно развернулся лицом к озеру, а к Славиной лыжне задом, и дал дёру прямиком на Сонго, и далее назад в избушку, пока светло. Вечером стал выпытывать у Славы, а не попадались ли ему сегодня на тропе войны там-то и там-то непреодолимые препятствия? Славик подтвердил мои худшие предположения. Ничего такого, на что бы он мог обратить внимание, ему по пути под ноги не попадало! Так я и думал! После этого я не осмеливался ходить по Славиной лыжне даже по озеру и даже в светлое время суток.
       Несмотря на иногда свирепое выражение лица при комплекции боксера полутяжелого веса, Славик, тем не менее, был очень деликатным, отзывчивым и даже нежным по отношению ко всем участникам наших экспедиций. Не мужчина, а облако в штанах! Размер штанов 54, рост 5. Ко всем, но не ко мне! Я был единственным, к кому это облако пятьдесят четвертого размера однажды повернулось своей изнанкой. Избушка Никкори на острове в Мяратозере стояла очень удачно. Ее окошко, расположенное напротив лежанки, выходило на юго-восток в сторону открытого озера. В морозную ясную погоду лучи утреннего солнца заливали и пропитывали избушку. Миг блаженства! Особенно после того, как Кузя начинал потихоньку готовить завтрак. Как только он вставал, на лежанке между спрессованными телами образовывался широкий свободный проем, в который инстинктивно начинала расширяться оставшаяся братия, даже продолжая пребывать во сне. На этот раз все уже проснулись. Я нежился на просторе, поскольку уже отлип от стены избушки, куда меня через лежащего рядом Вову обычно втирали оба Славы. Вовочка тоже освободил лежанку и путался под ногами у Кузи, мешая ему священнодействовать у плиты. А Владик из избушки уже куда-то умотал. В воздухе струились флюиды Кузиной кашки на сухом молоке. Идиллия! В полуметре на свободе блаженствовал и Славик. Видимо для полного ощущения счастья он еще и раскинул руки. Правая легла мне на грудь. Если бы это была Вовина рука, я, наверное, ее бы и не заметил. Но Славина рука даже в запястье по обхвату была толще моей ноги повыше колена, поэтому определенные неудобства я ощутил. Видя, что этот Геракл и не думает снимать тяжесть с моей души, я вывернулся, захватил его лапу и начал ее выворачивать. Славик с перепугу завопил благим матом. На мат оглянулся Вова, и, видя, что можно поучаствовать и свести с этим типом старые счеты, прыгнул на лежанку и вцепился в левую. Вот уж Славик заголосил! Стал взывать к Кузе с мольбой о спасении, а то, мол, его вот-вот прикончат. Кузя мольбе не внял, а как врач начал давать нам советы, как надо правильно выкручивать руки, чтобы потом нельзя было вправить. Мы с Вовой уже почти распяли Славика на лежанке. Жить ему оставалось самую малость. Но тут он каким-то легким движением отбросил Вову и с торжествующим воплем питекантропа загреб меня распятой рукой, замкнул объятья освободившейся от Вовы левой, сцепил их в замок и резко толкнул мое тщедушное тело на свою железную грудь. Охнуть я успел. А в груди что-то хрястнуло. Потом Славик по настойчивым просьбам трудящихся сжалился и разжал свой грейфер. Минут через десять возникла боль. Глубокий вдох не получался. Кузя озаботился и начал мять и пересчитывать своими пальцами мои ребрышки. А потом как-то совсем буднично объявил: "Парень, а ведь ты ему ребро сломал!" Я не поверил. К моей-то астме не хватало еще и сломанного ребра! Стал ощупывать себя сам. Ничего, никакие обломки не торчат, но при нажатии на какую-то точку ребра было действительно больно. Потом на этой точке постепенно стала образовываться шишка, поворачиваться и глубоко дышать стало затруднительно. Вот так я чуть было не погиб в объятиях друга. Когда мы вернулись в Обнинск, рентгеноскопия подтвердила Кузин диагноз – трещина! А в общем-то, ничего страшного не было. Конечно, любые движения приходилось делать осторожно, с оглядкой, примерно как при остром радикулите. Зато как же я поизгалялся над этим сбродом! В прошлой жизни они, по-видимому, все-таки были людьми интеллигентными и поэтому беспрекословно выполняли все многочисленные последние просьбы, с которыми к ним обращался их смертельно раненый товарищ. Лес я не корчевал, дрова на себе не возил, не пилил и не колол, даже на рыбалке ловил только из лунок, услужливо просверленных кем-нибудь из этих потенциальных убийц. Вова исходил черной завистью, по любому пустяку задирал Славика, откровенно нарываясь на ответное увечье. Но Слава на провокации не поддавался. И правильно, Боливар не вывезет двоих! Тем более – инвалидов. В обратный путь я шел с полупустым рюкзаком! Мой груз тащил Слава, теперь уже по кличке Костолом. А в компенсацию за свои страдания я приобрел способность предсказывать ухудшение погоды раньше и намного точнее, чем это делает Гидромет.
   К сожалению, в самом начале девяностых годов, когда развернувшаяся перестроечная чехарда вообще превратилась в государственный бардак и наш Физико-Энергетический институт оказался на грани развала, Слава решил уволиться, а затем уехал с женой из Обнинска в Ленинград к сыну. Лет шесть до этого он купил в приграничной белорусской деревушке летнюю "дачу" - старый домик. А после отъезда и выхода на пенсию стал жить там практически круглый год. Место он выбрал отличное, недалеко от довольно большого Езерищанского озера, по которому сейчас проходит граница между Белоруссией и Россией. Летом 1972 года мы с ним, прихватив пару палаток, байдарку и ровесников-десятилеток (он сына, я - дочь), десяток дней провели в этих краях в гостях у родственников его жены. Собственно в деревне мы были пару дней и, оставив машину, остальное время провели купаясь и рыбача на этом озере, облюбовав маленький пляжик на берегу со стороны Смоленской области. Вот и пустил корни  в этих краях наш Монтигомо, превратившись в сельского жителя. Для нас же эта потеря была невосполнимой. Опустела без тебя земля...
       
      
      
                Маленький Мужик
                -------------------------
Владимир Александрович Руденко - мой самый давний и близкий друг, и не только по рыбалкам и турпоходам, - был фигурой очень противоречивой. Когда мнения других участников экспедиции расходились с его личным, он противоречил любому, не взирая на ранг и общественное положение лица, рискнувшего не согласиться с единственно верным мнением Владимира Александровича. Поэтому по рейтингу авторитетов Вова всегда стоял на вершине пирамиды. Надо отдать ему должное, в спокойной обстановке он редко вмешивался в рутинную жизнь коллектива, даруя каждому свободу действий. То есть, деспотом и самодуром не был, а если и был, то очень здорово маскировался. Но когда возникала экстремальная ситуация или дело доходило до дела, особенно мокрого, Вова преображался. Если бы не он, число лунок, просверленных нами на ледяных просторах Карелии, всегда было бы равно числу походов, умноженному на два. Одна - для набора воды, вторая – для умывания. В них бы и рыбачили. Никто не смеет швырнуть в Вову камень, утверждая, что он силой понуждал народ добывать окуней не только из умывальной лунки. Во-первых, швырять чревато. Вова это вам не Монтигомо, которого не то что камнем, палкой не убьешь! Вова создание хрупкое. Во-вторых, он первым шел и ложился на амбразуру, просверленную им в каких-нибудь отдаленных краях. После завтрака Вовочка, ни к кому не обращаясь, бросал в пространство географические координаты: "Сегодня идем на двойные!" – и начинал собираться. Грузил в рюкзак снасти, одевался, вставал на лыжи, кряхтя взваливал на плечи коловорот, и, окинув остальных презрительным взглядом, уходил и растворялся в северных заснеженных просторах. Первой реакцией у оставшегося народа было окрыляющее ощущение полной свободы! Никто тебе не командует, делай, что хочу! Но состояние эйфории обычно длилось не долго. Постепенно возникал дискомфорт. Наш товарищ где-то там, весь в опасностях и лишениях добывает нам пропитание, а мы, зажравшиеся морды, околачиваемся в избе, не находя себе применения, достойного советского человека, а тем более – коммуниста. И один за другим, а иногда и скопом, выметались из избы и покорно уходили в сиреневый туман по Вовиной лыжне. Только Славик избегал этой участи. Он удирал из избы с винтовкой наперевес, не дожидаясь не только Вовиных указаний, но и завтрака, который, правда, иногда ему все же выдавали сухим пайком из чувства сострадания.
       Существует два вида зимней рыбалки: интенсивный и экстенсивный. Поскольку просверлить лунку для нас с Вовой уже было подвигом, мы исповедовали интенсивную ловлю. Две-три лунки за весь рабочий день. А далее полагались на свой богатый опыт профессиональных рыболовов. Другие, примазавшиеся к нам самозванцы, для которых просверлить лунку было не труднее, чем поковырять в носу, вели лов экстенсивным способом. Эти бурильщики иногда превращали ледяной панцирь ламбушек в дуршлаг. И тем не менее, наш улов практически всегда превосходил валовой продукт собирателей пенок. Рыба, которую мы промышляли в озерах Карелии, составляла лишь часть нашего скудного ежедневного рациона. Другую часть мы привозили из Обнинска на собственном горбу. И этот минимальный продуктовый набор был выверен по объему и с ювелирной точностью сбалансирован по составу входящих в него белков, желтков, жиров и углеводов, как для космонавтов. Заслуга в этом целиком и безоговорочно принадлежит нашему уважаемому потомственному завхозу Владимиру Руденко. У Володи не было ни одного похода, где бы он не исполнял обязанности завхоза. И ни разу не проворовался! Никто лучше его не мог рассчитать, сколько макаронин нужно в день с учетом ростовесовых показателей участников, сколько ложек сухого молока требуется на кашку, сколько яичного порошка и сухого риса нужно взять для изготовления утреннего омлета. Никто! Я не припомню случая, чтобы кто-то когда–либо выклянчивал у него что-нибудь сверх того, что он выдавал или отвешивал своей железной рукой Великого Эконома. А уж если бы в ведение Вовы попала и наша канистрочка, то наш демократический строй мигом бы рухнул и превратился в тоталитарное самодержавие, если не того хуже – скатился бы к рабовладельческой формации. Поэтому, следуя принципу разделения и взаимного уравновешивания властей, эта нержавеющая емкость, символизирующая державу и скипетр, находилась в моих руках. И этот факт являлся основной причиной тех многочисленных интриг, которые плел Вова за спиной действующей народно-демократической власти.
       В любой год случались дни, когда экипаж нашей избушки по метеоусловиям не мог быть послан на принудработы. Это был либо дикий подлип, либо мороз ниже двадцати пяти, либо ветер такой силы, что возле рыбака, присевшего к лунке, наметало сугроб за считанные минуты. В такие дни окуни прятались в норы, глухари улетали в теплые края, а мы были вынуждены коротать время в избе и около, занимаясь, кто чем горазд. Слава затачивал коловоротные ножи и чистил ствол. Владик наводил порядок в своем рюкзаке – вынимал оттуда стопочки своих вещичек, перекладывал их с места на место и снова засовывал в рюкзак, чтобы через час опять повторить эту процедуру. Олег принимался расчищать проходы к рабочим прорубям. Особенно плодотворным был его труд во время метели. Пока он пробивался к умывальной проруби, метель целиком заносила траншею, которую он уже прокопал. Когда он поворачивался и снова прорубал в снегу ход сообщения в сторону избушки, метель заносила проруби так, что найти их потом удавалось, лишь рухнув в какую-либо из них. Кузя в ситуации вынужденного безделья обычно пребывал в полусонном состоянии. То есть, он половину времени спал, половину бодрствовал, наблюдая за деятельностью остальных. Периоды сна и бодрствования у Кузи длились не более десяти минут, сменяя друг друга. Это Кузино свойство засыпать сразу, как только его тело ощущало плоскую поверхность, нашего Вовочку, страдающего хронической бессонницей, просто бесило. Кроме того, в фазе сна Кузя откровенно похрапывал. Ночью по мере засыпания храпел не только Кузя. Храпел Владик, храпел и Слава. Вова же был натурой тонкой и не переносил мужицкого храпа. Ладно бы они храпели в унисон, или хотя бы в одной тональности. Так ведь нет, у каждого был свой частотный диапазон и сила звука. Эффект сложения частот и интерференция звуковых волн вызывали спонтанные резонансы в самых неожиданных местах. То вдруг резонировала печная труба, то начинали позванивать миски, вымытые Владиком и сложенные в жбан. Первое время казалось, что в избушке поселилась бригада барабашек, и это вносило свой элемент тревожности. Потом к барабашкам привыкли. Но когда в темной избе в резонанс входило оконное стекло, у полусонных нехрапящих личностей мороз продирал по коже. Стекло начинало мерно постукивать, а раздающиеся хрипы и всхлипы спящих еще более усугубляли обстановку. Вспоминались детские стишки: "Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца". К этому привыкнуть было трудно, тут работала подкорка. Кстати, если Вове удавалось уснуть, он тоже начинал храпеть. Не так громко, как предыдущее трио, но вполне достаточно, чтобы его сосед в моем лице, не просыпаясь, поддавал ему локтем в бок, после чего близлежащий музыкант послушно делал паузу.
       Итак, в наши критические дни все были заняты каким-либо делом. Все, кроме Вовы, который обычно шнырял по избе в поисках приключений. Я знал, чем это кончится, Вова тоже знал, но выбирал момент. Наконец момент наступал и начиналось представление.

    – Шурик, что-то Славик у нас сегодня какой-то хмурый. Вячеслав Борисович, ты не заболел?

Слава, чинивший какую-то амуницию возле окошка, оторвался от своего шитья, замер, сделав "стойку", и безмолвно, но с живым любопытством уставился на Вову.
    – Нет? А вид у тебя не очень. Да и Алик что-то покашливает.
    – Что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь врача вызывал!
    – А может, они и не подозревают!

Оба подозреваемых с надеждой уставились на Вову.

    – Вечером, вечером вылечим всех, – играть в молчанку я уже не имел права.
    – А может, до вечера они уже не доживут!

Вова, обращаясь к заинтересованным лицам, возмущенно разводил руки, причем одна явно указывала в мою сторону, давая понять присутствующим, что какой же идиот этот начальник, если не понимает, что речь идет о жизни и смерти наших товарищей!

    – А может, доживут? А где я тебе возьму? Которая к вечеру – не дам, она еще не настоялась. Не из канистры же!
    – А почему не из канистры? По ложечке, аперитивчик, исключительно в лечебных целях! Я и колбаски порежу.

Даже Владик оторвался от работ по ревизии своего рюкзака и тоже с интересом стал наблюдать, чем же закончится этот армагедон – апокалиптическая схватка добра и зла.

    – В канистре все рассчитано. Разбазаривать народное добро не могу! А то до конца может не хватить.
    – А может мы до конца и не доживем!

Вова уже напрямую обращался к народу, ища сочувствия. Народ безмолвствовал, но признаки сочувствия выражал. Некоторые закивали, соглашаясь, что жизнь действительно коротка, а далекие перспективы – такие туманные!

    – Да кто же будет эту гадость просто так пить! Ее же настоять еще надо, приготовить! Слав, ты будешь пить просто разведенный?
    – Н-н-у-у, вообще-е-е, может быть, если конечно надо, то может и смогу. Н-но, с отвращением!

Славик смотрел на меня ясными детскими глазами, в которых угадывалось, что если это нужно для блага народа, то он готов выпить любую бяку хоть сейчас! Последний козырь выпал из рук. Вова замер в позе леопарда, готового к решающему прыжку. Напряжение достигло предела.

    – Ты, провокатор! Давай кружку! Только немного, а то вы меня же потом и сожрете, когда раньше срока кончится. Я не буду!

    – Хи-хи-хи…

Вова, когда добивался своего, никогда не издавал победных кличей. Он, чтобы унизить побежденного, просто ехидно и подхалимски хихикал.

    – А им и надо немножко, только аперитивчик, символически. И я не буду, и Владик не будет.
    – А я буду! С чего ты взял?

Единственным, кто мог поставить на место этого вождя мирового люмпен пролетариата, возомнившего себя самодержцем всея избы, был Владик! Спасибо, друг! Однако, материальные потери, увы, были неизбежны. Чтобы не повторять ошибок истории, приходилось откупоривать НЗ. Иначе могла сложиться вполне революционная ситуация, когда низы хотят, а верхи не могут! А повторять семнадцатый год было опасно. Мы с Владиком зачем тогда Зимний брали?. Чтобы потом по погребам! Он тогда столько наклеек с бутылок наотдирал – на целую коллекцию хватило!
       Примерно в таком ключе развивались события, и протекала жизнь коллектива, вынужденно поставленного в условия безработицы. Вдумчивый посторонний читатель, к тому же прочитавший дневники, наверное, уже давно решил, что ни какие это ни отважные покорители Арктики, а просто группа лиц, вступивших в преступный сговор с тем, чтобы удрать от семьи и предаться беспробудному пьянству вдали от контроля общественности. Не стану утверждать, что все подозрения безосновательны, но вот последнее – не соответствует истинному положению дел. Судите сами. За всю историю полярных экспедиций лишь дважды удавалось накопить и целиком заполнить четырехлитровую канистру из нержавеющей стали – атрибут высшей власти молчаливо, но демократически избранного начальника. В иные многочисленные походы объем ректификата колебался в пределах от двух до трех с половиной литров. Крепость ректификата, согласно замерам, составляла около 94% (пока он доходил от склада до потребителей в лаборатории, гостовские 96% становились именно такими). Отпуска плюс отгулы оформлялись на три недели, из которых 4 – 5 дней занимала дорога к и от места отбывания оставшегося срока. А его оставалось 21 – 5 = 16 дней. При численном составе в пять человек и четырехлитровом объеме канистры норма суточного стопроцентного ВВП составляла (4000х0.94)/(16х5)= 47 мл/трудодень. Согласно Д. И. Менделееву, наибольшую пользу для здоровья этанол приносит в виде сорока процентного водного раствора. Следовательно, сорокаградусный ВВП на трудодень составлял всего-навсего 117,5 мл, или, с учетом безвозвратных потерь на испарение и прилипание к стенкам сосудов, – около 117. Фактическое распределение этого ВВП, конечно же, было иным. Во время отбывания срока как минимум случалось один-два обязательных праздника – либо 23 Февраля, либо 8 Марта, либо и то и другое. Случались и непредвиденные обстоятельства, требующие некоторого расхода ВВП. Когда закрома родины были заполнены под завязку, то в обычный трудовой день норма потребления на группу из пяти человек равнялась классической бутылке, то есть, половине литра сорокаградусной. Остальное приходилось на праздничные дни и на всякие Вовины "аперитивчики". В обычный трудовой день с утра я делал заготовку: заваривал и запаривал лечебные травы, потом в полулитровой бутылке смешивал этот отвар с водой и этанолом в Менделеевской пропорции и добавлял туда сахар, соль и соду, и все это – в количествах, составляющих мою личную государственную тайну. Раствор оставался на окошке в избе до вечера. Вечером, когда мы возвращались с каторжных работ, священнодействие вступало в новую фазу. За время дневного настоя содержимое бутылки становилось непрозрачным. В нем в изобилии плавали белые хлопья каких-то неопознанных органических соединений, возможно и съедобных, но уж никак не украшавших моего шедевра. Поэтому содержимое приходилось фильтровать дважды. Первый раз – через три слоя марли, второй – капельно через бумажный обеззоленный фильтр. После этого раствор становился прозрачным и в зависимости от набора трав приобретал тот или иной оттенок коньячного цвета. Затем следовала конечная операция – искрящийся сосуд выносился на мороз с целью охлаждения. Изумительный вкус и тонкий букет этого изделия народного умельца в моем лице, согласно мнению дегустаторов, затмевали аналогичные характеристики любого из известных напитков данного класса. Сам факт употребления только и исключительно благородных напитков опровергает гипотезу о том, что мужественные покорители Арктики на самом деле представляли собой сброд алкашей, забившихся в берлогу, чтобы никто не мешал. Какой же алкаш вытерпит почти десятичасовое ожидание, обусловленное ходом процесса тонкой химической технологии? Взял бы, разбавил водой из проруби, заглотил, и сразу – нирвана! Правда, и в нашей берлоге случались моменты, когда на разные химические антимонии времени не было. На этот случай имелись домашние заготовки, ибо употреблять по выше описанному берложному способу мы не могли в силу нашей утонченной интеллигентности. На эти случаи еще дома готовился концентрированный спиртовый настой птичьего перца. Если кто не знает, то птичий перец это вполне комнатное растение из породы перцев, в пору плодоношения усеянное маленькими, длиной с ноготь, ярко красными перчинками, по жгучести превосходящими все остальные перцы мира вместе взятые. Плоская бутылочка этого настоя была обязательной принадлежностью нашей аптеки двойного назначения. Главное – это скорая помощь, если ждать некогда. Для этого в 0,5 л Менделеевского раствора добавлялось не более десяти кубиков перцового концентрата, затем туда же запускалось три нарезанных пластинками зубчика чеснока плюс секретный набор соле-сахарных вкусовых смягчителей – и продукт практически готов! Оставалось его охладить и сразу подавать к столу. Данный напиток именовался "Монастырской" и пользовался не меньшим успехом, чем изделие высшего качества, технология приготовления которого была рассекречена выше. Второе назначение перцового концентрата – растирка при прострелах, миозитах и др. нервных заболеваниях опорно-двигательного аппарата в районе спины. Правда, применение этой панацеи требовало особых мер предосторожности. Больной укладывался на лежанку таким образом, чтобы его ягодичный отдел нижнего туловища был гарантировано поднят выше натираемой области. Иначе струйка концентрата по неосторожности могла протечь по желобочку не туда, куда надо, что было чревато. Иначе после такой промашки больной вместо того, чтобы часами спокойно сидеть над лункой с удочкой, то же самое время вынужден был бы проводить сидя в нашей умывальной лунке. А это, согласитесь, не одно и то же. Кстати, перцовый пластырь, который мы тоже брали, по лечебному эффекту и в подметки не годился нашему двухцелевому препарату. Действие нашего продолжалось неделю! Стоило надеть рюкзак или взять коловорот и слегка пробежаться по лыжне до появления легкой испарины, тут же включался какой-то утюг, который потом долго-долго грел поясницу не хуже открытой дверцы печки.
       Итак, качество употребляемых напитков характеризует нашу команду только с положительной стороны. А как насчет количества? А вот с этим было туго. Полулитровый сосуд благоухающей амброзии, будучи разлитым на пять частей, давал всего 100 грамм на человека. Сто граммов в день – боевая наркомовская норма! Скажите, пожалуйста, повернется теперь у вас язык называть нас пьяницами? Если повернется, то добавлю следующее. Поскольку по весу участники экспедиций существенно различались, я как гарант социальной справедливости отменил уравниловку и ввел новый порядок распределения дефицитных продуктов особого назначения. В качестве мерила социальной справедливости у нас выступал набор хрустальных рюмок емкостью 60 мл без мениска. Рюмки имели форму укороченной до пяти сантиметров довоенной стеклянной вазы для цветов типа "слоновая нога" или "берцовая кость", которые в те времена украшали комоды наших мам, на которых резвилось семь разнокалиберных мраморных слоников. Мне лично, еще до войны, за особые успехи в поведении иногда позволялось с этих слоников стирать пыль и снова расставлять их по ранжиру между двумя стеклянными берцовыми костями. Видимо, движимый воспоминаниями детства я приобрел набор именно таких массивных и устойчивых рюмок-стаканчиков, которые обладали слоновьим изяществом и прочностью их же берцовых костей. Этот набор, уложенный в коробку переносной аптечки с красным крестом, хранился (и хранится вместе с байдарками, лыжами и другой амуницией) на чердаке могучего Ульевского дома в Сельгах, давно ставшего нам родным. Таким образом, даже используемая медицинская символика и та подтверждает тезис о двухцелевом назначении содержимого нашей канистры. А вы говорите – пьянство!
Социальная справедливость осуществлялась тоже строго на научной основе. После того как изможденный народ после десятичасового перерыва вечером снова садился за стол, украшенный сковородкой свежих даров карельских озер и полным набором солений и прочих домашних деликатесов, всем наливалось по первой в количестве 60 мл без мениска. Когда очередь наконец-то доходила до второй, то есть, секунд через сорок, тяжеловесным товарищам наливалась та же доза. А остальным маломеркам разливались остатки в количестве двадцати шести и шести в периоде миллилитра на каждого, если нас было пятеро. При этом выходило, что наша тройка принимала не что иное, как рекомендованную академиком Чазовым ежедневную дозу алкоголя, не оказывающую негативного влияние на печень, почки и другие органы внутренней секреции, но необходимую для профилактики возникновения стенокардии и снижения риска ее грозного последствия – инфаркта. Поскольку в медицине любая доза лекарственного средства рассчитывается на килограмм веса пациента, то тяжеловесные пациенты тоже не превышали профилактический академический порог. Причем, такое благолепие случилось у нас всего лишь дважды, когда канистра была полной. В остальные походы на нашу долю выпадали и черные дни, когда вследствие отсутствия нужного количества профилактических лекарственных средств, приходилось подвергать себя риску. А вы говорите – пьянство!
То, что лечебно-профилактическая тема прозвучала в разделе летописи, посвященной образу Владимира Александровича Руденко, не является случайным. Кроме постоянной должности завхоза Вова у нас на полставки подрабатывал воспитателем молодежи и еще на полставки психологом. Психолог он был очень тонкий! Он лучше других угадывал низменные подспудные желания трудящихся масс и подстрекал их к открытому бунту против действующей народно-демократической власти. Для стабилизации обстановки приходилось проводить разъяснительную работу в массах и вступать в титаническую борьбу с провокаторами. И не было случая, чтобы Вова не вышел из этой борьбы победителем. Овации люмпен пролетариев и пластмассовый зубовный скрежет начальства, вынужденного идти на поводу у низменных инстинктов, венчали этого триумфатора. Причем сам провокатор-триумфатор в ряде случаев добровольно отказывался разделить с массами их радость, для увеличения их доли пользы. Этим же целям посвящались и обязательные сверхплановые инициативы Володи, когда он отправлялся в служебную командировку в Сельги за хлебом. Вместе с хлебом он приносил другой, не менее насущный продукт, а именно – так называемую "красненькую". Красненькая была неучтенным продуктом, поэтому право начальника на ее распределение было в значительной мере условным. Именно вокруг красненьких Вова и устраивал свои репетиции по свержению законной власти, унижая начальника и низводя его до уровня врага народа. И это ему легко удавалось. Плебеи желали хлеба и зрелищ, и они это получали. При прямом участии воспитателя. А ведь Вовочка не зря носил свою фамилию! Руденко, если перевести с украинского, означает Рыжов. Подозреваю, что в прошлой жизни Вова был выдающимся коверным "рыжим". Оттуда и его способность быть в центре внимания, и веселить народ в любой, даже драматической ситуации и по любому поводу. А в позапрошлой – он без сомнения был рыцарем – Великим Шутом при короле Артуре. Оттуда и его самодержавные замашки, оттуда и его патологическая тяга задирать Начальника и вообще любого полярника, за исключением Владика. Последнее в свою очередь наводит на мысль, что Владик в позапрошлой жизни был не кем иным, как самим Великим Магом Мерлином, которого при дворе короля Артура боялись все рыцари, включая самого короля! Вот ведь что приоткрывается, если заглянуть в неведомые дали их темного прошлого! То-то их так тянуло к кубку с красненьким. Помнят, однако, чашу Грааля! Вот и весь сказ про наше "пьянство". А между прочим, наша общая любовь, Валя Ульева, которая в позапрошлой жизни наверняка была какой-нибудь доброй феей, вообще считала нас убежденными стопроцентными трезвенниками. Она жила в Сельгах и ей было с кем сравнивать. А вы говорите!

                ________________****************_______________

       На этом документы, входящие в Особую Папку, направленную товарищу Юстасу, заканчиваются. Следующий далее текст к "телегам" товарища Алекса никакого отношения не имеет.

                ________________****************_______________
      



      
                УЛЛИЕВЫ
                ==================
Две недели, отпущенные нам для освоения Арктики в 1974 году, пролетели до обидного быстро. Будь наша воля – остались бы еще месяца на три! Аккурат до весны, а там бы пересели на байдарки. Но долг перед Родиной будил нашу совесть, намекая, что пора и честь знать. Стране нужна атомная энергетика, доблестным вооруженным силам нужны атомные подлодки, стало быть, без нас ну никак не обойтись! Гумаринский автобус из Селег уходил в девять утра. Поэтому встали пораньше, согрели чай, что-то пожевали и начали собираться. Было холодно и ветрено. Увидев, что Слава натягивает штормштаны прямо на трусы, я посоветовал ему как минимум пододеть еще и треньки. Славик совету не внял, заявив, что ему мороз нипочем, а на лыжах жарко даже в штормштанах. Ну, нипочем, так нипочем. Значит, акклиматизировался, настоящий полярник! Выкатились на лед и бодро пошли прямо на Погост, там была остановка автобуса. Через километр вышли из-за островов и оказались на оперативном просторе Селецкого озера. Пять километров к северу и одиннадцать километров к югу открытого пространства шириной в четыре км. Никаких препятствий для ветра. Гуляй-поле! При температуре около двадцати градусов дул хороший "теплый южный ветер", разумеется, как всегда в морду, хотя и наискосок. Через пару километров Слава стал отставать. Оглядываюсь и вижу: Монтигомо идет на одной палке. Вернее, палки две, но в одной руке. Скорость, естественно, чуть снизилась. Когда Славик подошел, выяснилась причина замедления. Умный учится на чужих ошибках, а Слава решил пройти курс молодого бойца исключительно на своих. Вот и шел, отталкиваясь правой рукой. Левая рука нашего горячего парня была глубоко засунута за пояс и далее в штаны, спасая от обморожения достоинство настоящего мужчины. Лично я эту науку уже проходил, причем тоже на собственной шкуре. Будучи студентом четвертого курса МИФИ, я на зимние каникулы приехал домой в Канаш. Городской район Канашского Вагоноремонтного завода, Соцгород, был чем-то вроде большой коммунальной квартиры – здесь, как в деревне, все друг с другом были хорошо знакомы. На каникулы съехались и девчонки-первокурсницы, у которых я, ученик восьмого класса, выполняя комсомольское поручение, когда-то был строгим пионервожатым. И этот букет я вывел на лыжную прогулку за город. Кстати, в его составе была и моя, пока еще ничего не подозревающая будущая супруга. Впрочем, и я сам ничего такого не подозревал. Времена были бедные, поэтому и команда имела соответствующую экипировку. Было холодно и ветрено – все, как у Славика. С той лишь разницей, что засовывать руки "за пояс" на виду у этих уже барышень, я, взрослый мужчина, ну никак не мог! Так и шел, звеня на морозе и стиснув зубы от мозжащей боли – явного признака надвигающегося полного и окончательного отморожения. Я так думаю, что та прогулка мне даром не прошла. Ведь как мне хотелось сына! А у нас – только дочери. А Славикино свежемороженое достоинство чуть не вышло боком нам. Когда мы, в мыле, с языками на плечах, взяли штурмом затяжной крутой Погостовский подъем и выскочили на шоссе, к остановке уже подходил наш Гумаринский автобус. Он подошел минут на двадцать раньше расписания, и больше пяти минут никого ждать не собирался.
Автобус был почти пустой, и мы сразу оккупировали район нерабочей задней двери, завалив ее рюкзаками и лыжами. Сбросили штормовки, насквозь мокрые на спине от пота, залезли в рюкзаки и извлекли сухую смену. Презрев все приличия, стянули с себя мокрые рубахи, майки, и стали переодеваться. Сидевшая чуть поодаль симпатичная молодая женщина повернулась бочком и стала с любопытством наблюдать наш стриптиз. При этом она откровенно улыбалась не только глазами, но и губами. Наверное, было от чего. Представьте: три полуголых мокрых вонючих козла, слипшиеся мокрые волосы, обветренные морды, покрытые грязно-коричневым загаром, напоминающим маску клоуна. Сверху, чуть выше бровей по обрезу лыжной шапочки, загара не было. Снизу загар заканчивался на шее небольшим треугольником по выемке воротника рубахи. Когда переоделись, причесали пятерней свои пообсохшие шевелюры и немного остыли, попутчица проявила к нашим персонам некий интерес.

    – Вы туристы? Рыбачили?
    – Да! – внимание симпатичной дамы окрыляло, все трое расправили плечи.
    – А где рыбачили?
    – В устье Сонги, по ламбушкам, везде пробовали, да толку мало, – разговор потихоньку завязывался, – а так все больше бродили на лыжах. Места-то какие у вас красивые!
    – А где жили? На избушке? – "на избушке" это чисто карельский оборот, здесь говорят именно так.
    – Да, возле входа в Сонгу. Там на Селецком есть хорошая избушка с печкой. Две недели прожили.
    – Это наша избушка.
    – ???!!!
    – Да, мы осенью там сетки бросаем и в избушке живем.

Осознав, что перед нами сидит хозяйка дворца, давшего нам приют на две великолепные недели, наперебой начали высказывать слова благодарности, а также заверения, что все имущество нашей благодетельницы находится в полном порядке. Избушку прибрали, печку подмазали, запас дров оставили. Тут же представились и в ответ узнали, что наша попутчица карелка, что зовут ее Валентиной Ивановной, или просто Валей. И едет она в Медвежьегорск, как и мы к поезду, а потом в Бологое к сестре.

    – Валя, а муж у вас случайно не охотник?
    – Охотник. Здесь все на охоту ходят.
    – А зимой охотится?
    – И зимой охотится, когда время есть.
    – Эх, знать бы, мы бы маскировочный комбинезон с собой притащили.
    – Какой комбинезон?

Рассказали, что наш главный охотник Слава охотился в белом лавсановом комбинезоне, чтобы можно было незаметно вплотную подкрадываться к таким же белым куропаткам. Комбинезон мы привезли с собой, а увозить обратно не было смысла. Нам с Олегом на работе в горячей лаборатории такие выдают раз в два месяца. Комбинезон мы аккуратно сложили, в него завернули спички, остатки крупы и вермишели, и сверток подвесили к потолку избушки, чтобы не достали мыши. Эх, знали бы!

    – А я в Паданах, пока автобус стоит, зайду к сестре скажу, дак она передаст. Петя на лыжах сходит, принесет.
    – Петя это муж?
    – Нет, муж Коля, а Петя сын.
    – Большой? – мы с любопытством разглядывали эту совсем еще молодую особу, соображая, это какой же у нее может быть сын, способный на такие подвиги. Сходит! Принесет!
    – Большой, дак уже в шестом классе.
    – Так ведь туда далеко, мальчишка же!
    – Это вам далеко, а нам не далеко.

В Медгоре мы взяли билеты в один вагон и всю дорогу крутились возле нашей хозяйки, стараясь хоть в чем-нибудь угодить нашей Вале. Ночью в Бологом она сошла.

    – В Карелию еще приедете? В наших местах будете?
    – Конечно, будем. Мы тут каждый год на байдарках плаваем по вашим озерам. И зимой еще приедем.
    – Дак заходите. Наш дом прямо на берегу, голубые наличники, сразу видно.
    – Обязательно зайдем!

Вот так мы и познакомились с нашим ангелом-хранителем Валентиной Ивановной Уллиевой, в девичестве – Дмитриевой. А в разговорах все Уллиевы называли себя по-русски – Ульевыми.

В тот же год летом двумя байдарками мы вплывали в Янгозерку, направляясь в Мяратозёра. Навстречу, чуть бухтя мотором, сплавлялась здоровенная артельная лодка, в которой сидело человек двенадцать местных, одетых в униформу лесников. На моторе маячила могучая фигура кормчего. Когда поравнялись, я не поверил своим глазам. Вроде бы в лодке была Валя!
     "Это мои плывут!" – знакомый голос подтвердил, что я не ошибся. Валя махала нам рукой. Мы с Олегом отчаянно замахали в ответ. Остальные видели Валентину в первый раз, но тоже дружно поддержали наше приветствие.
    "Поедете обратно, заходите!" – донеслось со стороны удаляющегося баркаса, махавшего нам вслед дюжиной рук
       С экипажем этого крейсера мы снова встретились несколько дней спустя. Мы стояли на острове в Верхнем Мяратозере. Мы, это супружеская пара Олег и Галя Юрины, Володя Руденко, Юра Певчих и я. В тот день мы плыли на рыбалку в Нижнее Мяратозеро в устье Куйвосалми – "сухой" протоки, соединяющей оба озера. Недалеко от входа в протоку на косогоре западного берега темнели полуразвалившиеся бараки бывших лесозаготовителей. Возле них дымил костерок и сидела группа в той же униформе лесников. Внизу был причален уже знакомый нам баркас. Здоровенный детина, встав во весь рост, поманил нас рукой, приглашая к берегу. Мы пристали, поднялись и поздоровались с лесниками, которые чаевничали вокруг костерка. Валентины, правда, на этот раз не было. Нас пригласили к "столу", начались разговоры. Так мы познакомились с карельским богатырем Яшей Касьяновым. Эта лесхозовская бригада из Селег занималась осветлением посадок сосны – вырубала затеняющий березовый подрост. Одновременно шла заготовка веников и березовых метел. Временный склад этой продукции как раз и был устроен в просевшем бараке. Нас угостили соленым лещом. Но главное, Яша рассказал про Кюльминги – два озера, лежавшие в полутора километрах к западу. В Нижних Кюльменгах, по его рассказу, водилась очень крупная плотва и такие же окуни. Он же рассказал, как найти тропу к этим озерам. Туда, изменив первоначальный план, мы и направились на разведку. Я, честно говоря, думал что "очень крупная" это очередная рыбацкая байка. Но на поверку так оно и оказалось. Нигде больше не приходилось ловить такую крупную плотву. Одна к одной! Попадались экземпляры более килограмма! И окуни им тоже не уступали. И все это – вблизи берега на глубине полутора метров.
Олег и Галя отбыли раньше нас на неделю. А мы трое еще недельку бороздили Карельские озера. Когда настало время закругляться с походом, наша байдарка, выйдя в Селецкое озеро, прямиком взяла курс на село, к дому с голубыми наличниками, который выделялся на берегу на возвышении. Взрослых хозяев дома не было, но имеющиеся мелкие хозяева показали, где можно разобрать и просушить байдарку. Когда мы уже разобрались и развесились по заборам, со стороны Янгозерки показался огромный плывущий по озеру стог сена с мотором. Когда большая сенная лодка причалила, с ее носа спрыгнула наша Валентина. А откуда-то с кормы из под сена появилась фигура крепкого сорокалетнего мужчины, косая сажень в плечах. Крупные правильные черты лица, на голове шапка золотистых светлых кудрей, рубаха на мощной груди расстегнута – таким мы впервые увидели Николая Петровича Уллиева – нашего Колю Ульева, мужа нашей Вали. От него веяло какой-то спокойной безграничной силой. И не только. Ветерок доносил и иной, хорошо знакомый нам запах. Коля работал в лесхозе шофером, возил рабочих к месту работы. Когда возвращался, то его всегда кто-нибудь из односельчан перехватывал и просил что-нибудь подвезти - кому сено, кому дрова, кому чего. Отказывать он не умел, давать и брать деньги за такие услуги вообще не могло прийти никому в голову, и благодарные заказчики всегда расплачивались с Колей "стопочкой", которую вместе с ним и распивали. Вот и сейчас, вернувшись с работы и успев кому-то помочь, Коля с Валей сплавал на Янгозерку, где у них была скошена и подсыхала осока. Кругом было довольно много некошеной травы, но советская власть в лице районного партийного руководства не разрешала селянам косить свои делянки, пока не будет заготовлено сено на колхозных участках для колхозного стада. И хотя ни Коля, ни Валя в колхозе не состояли, это правило распространялось и на таких, как они. Осоку по берегам рек и озер подкашивать разрешалось. По питательности эта болотная трава превосходила разве что опилки, поэтому ее заготавливали главным образом на подстилку, как солому в более южных районах нашей необъятной родины. Наша команда тут же ринулась на помощь. Хорошо, что мы прибыли, а то ведь этот стог им охапками и вилами не перетаскать в огород по косогору до завтрашнего утра! Но Коля остудил наш порыв. Он принес пару длинных жердей, положил их на берегу, накидал на них вилами хороший стожок и взялся за комли жердей, как за ручки носилок. Поднял жерди и… р-раз! – волокуша поехала за Николаем вверх по косогору. Володя и Юра подскочили к волокущимся концам, приподняли, и, шатаясь, потащили эти "носилки" сзади.

    – Не на-адо! Сам донесу!

Мы, конечно, видели, что Николай шутя дотащит волокушу и без нас, но наша совесть ну никак не позволяла стоять в стороне. Тем более – на виду у Валентины! Хотя Коля и хорохорился, но таскать втроем было все-таки легче, и вскоре плавучий стог переместился к Ульевым на огород. Автобус из Гумарино приходил в Сельги рано утром. Я спросил Валю, где лучше поставить палатку. Мешки у нас есть, так что с ночевкой никаких проблем.

    – Дак не надо палатки. В доме ляжете. Постелите мешки, вы ведь привычные. А мы баню топим, сходите, помойтесь.

  Все время не покидало ощущение, что мы злоупотребляем гостеприимством – заявились целой ордой, стесняем, мешаем людям заниматься своими делами. Попробовал все-таки отговориться от того, чтобы ночевать в доме, но Валя настояла на своем. Володя с Юрой организовали культпоход в магазин, который находился в километре от Ульевых рядом с остановкой автобуса в Южном Конце. Кроме каких-то харчей и сладостей для ребятишек принесли традиционную "бутылочку". Валя что-то готовила к ужину, а нас послали в баню. Баня стояла на крупных валунах на самом берегу озера. Низенькая, с маленьким предбанником, тесноватая, топилась по черному. Косогор был довольно крутой, и поэтому от бани была видна только верхняя часть дома выше окон. Очень удобная позиция – можно прямо из бани нырять в озеро, не надевая смокинг. Банька была чудо! Пахло застарелым дымом, жара была невероятная, а ведь Валя предупредила, что баню топили не очень жарко, потому что лето. А как же тут, если топить жарко? Ведь и так шкура от жары уже трещала по швам. Хорошо, что холодной воды был полный бак! Но вскоре освоились, отхлестались настоящими карельскими вениками и выскочили охладиться в озере. Картинка достойная кисти импрессиониста! В бане цветовых оттенков видно не было, а на воле – три ярко красных голых джентльмена с выпученными глазами и широко раскрытыми ртами, жадно хватающими свежий прохладный воздух. Видели репродукцию картины Матисса? Ту, на которой, взявшись за руки и образовав круг, скачут голые краснокожие фигуры. Так это после Ульевской баньки. Второй слева – Вова, третий это я.
       В этой бане в последующие наши посещения Карелии мы парились и зимой. Вместо озера ныряли в снег. Потом Николай тут же, напротив через тропинку, поставил новую баню. Новая тоже была по черному, но гораздо свободнее и выше. И в ней мы тоже бывали неоднократно и даже сушили шкуры байдарок. Старую баню стали использовать для хранения сеток и прочего рыбацкого инвентаря, включая наш пятилитровый закопченный артельный чайник, который мы случайно нашли и выкопали из болота на берегу ламбушки возле Мяратозера. А под крышу старой бани по завершении очередного зимнего курортного сезона мы всегда заталкивали наши нарты. Венцом деревянного зодчества Николая стала новая баня, чуть выше по косогору. Она была светлая и просторная, топилась по белому, в ней уже стояла огромная чугунная банная печь-котел, производства Онежского Тракторного Завода, расположенного в Петрозаводске. Как Коле удалось справиться с транспортировкой и монтажом этого мартена, для нас осталось загадкой. Плахи на пол и потолок Коля делал сам. Брал бревно и раскраивал его вдоль пилой "Дружба" так, что получались "доски" толщиной сантиметров пятнадцать-двадцать. Потом Петя Ульев, к тому времени уже Петр Николаевич, зам. начальника цеха Сегежского ЦБК, пристроил насос, который погружался в озеро и обеспечивал водой новую баню и даже Ульевский дом. Петя, окончив институт в Ленинграде, получил направление в Сегежу, обзавелся семьей и первым подарил Коле и Вале внука Димку. А в 2007 году уже трудами Димы и сам Петя станет дедом! Но это все будет потом. А пока, утром мы тепло распрощались с нашими гостеприимными хозяевами и уехали автобусом в Медгору на поезд, увозя с собой самое главное – ощущение, что у нас в Карелии теперь есть настоящие друзья!
       В семье Уллиевых детей было трое. Старшему, Пете, когда мы первый раз побывали в доме Ульевых, было лет тринадцать. Средняя, Люда, была на три-четыре года младше. Младшей, Ире, было около четырех. Как и любой "поскребыш", в семье она была самой главной. Не подчинялась никому! Петя не просто помогал отцу, а уже был в семье вторым мужиком – пилил и колол дрова, плавал на моторке, ставил сетки, косил. У него я получил первый урок косьбы. Ученик оказался туповатый. У Пети коса порхала сама собой, вроде бы без особого напряжения. А у меня все время норовила воткнуться носом в землю, сколько я не пытался прижимать "пяточку" по Петиной подсказке. Но все-таки часа за два охапку травы я накосил. И теперь, когда в собственном четырехсоточном поместье в Дроздово беру в руки косу, чтобы посшибать вымахавший выше роста бурьян и обнаружить, что и где там у меня растет, цветет и плодоносит, я всегда с благодарностью вспоминаю моего первого учителя. Петя был очень живой и контактный мальчишка. Вернее – кавалер, поскольку, как рассказывала Валя, уже начинал поглядывать на местных представительниц прекрасного пола. Зимой, вернувшись из леса в Сельги, отпарившись и смыв с себя в Ульевской баньке двухнедельную копоть и засохшую окуневую слизь, мы собирались за их хлебосольным столом у самовара и начинали рассказывать о своих похождениях. Петя всегда присутствовал и принимал в дискуссиях живое участие. Ирочка тоже присутствовала, и всегда была центральной фигурой. Мы, понимая, кто в этом доме главный, всегда заигрывали с Ириной Николаевной, выказывая ей особые знаки внимания. Особенно ей нравились наши Славы – два богатыря, которых она, хитро хихикая, называла дядями Кузями. Мы с Володей были обделены ее вниманием. Мелковаты, на фоне остальных нас разглядеть было трудно. Когда ухаживания дядей Кузей ей надоедали, Ира накидывала какую-то одежонку и на какое-то время убегала на улицу. Прибегала расстегнутая нараспашку, без шапки, вся в снегу, краснощекая, валенки на босу ногу, при этом они под завязку бывали забиты снегом. Увидев наше искреннее изумление, гордо залезала на русскую печь, откуда опять начинала строить глазки дядям Кузям. Когда я пытался обратить внимание родителей на опасность таких прогулок – мол, простудиться же можно! – Коля только хохотал: "Ничего не бу-у-дет! Пускай бегает! Она карелка!" Такой она и выросла – непоседой, заводилой, всегда розовощекая и всегда веселая. После школы Ира поехала в Петрозаводск учиться в "кулинарном" техникуме. После техникума тоже перебралась работать в Сегежу, поближе к брату.
       Старшая сестра Ирины Людмила Николаевна своим поведением разительно отличалась от младшей сестренки. Ее никогда не было видно и слышно. Этакая строгая-строгая молчаливая учительница гимназии! Она была главной маминой помощницей, причем все делала сама, без какого-либо понуждения и понукания. Было как-то не по себе, когда в конце ужина она появлялась из другой комнаты, где читала какую-то книгу, пока взрослые заседали, и молча начинала за нами собирать посуду. Сцедив в миску горячую воду из самовара, мыла чашки, тарелки, помогая маме. До чего же непривычное зрелище! Ведь у нас у каждого были такие же дети, и мы соображали, что к чему. А ну-ка, вспомним, были ли случаи, чтобы наши деточки делали такую работу не под дулом пистолета! Завидую ее будущему мужу! Кстати, ее будущий муж, Тишкин, тоже будет Колей – "Колей-маленьким", чтобы отличать от главного Коли – Николая Петровича Уллиева. И Коля Тишкин тоже станет нашим другом. Красавец карел, кровь с молоком, любящий муж и отец двухметрового Сережки – тихая радость тещи! А строгая Люда действительно стала учительницей. Окончила Петрозаводский педагогический институт и вернулась в свои края. Правда, не в Сельги, а в Паданы. В Сельгах на месте школы-семилетки, где учились дети Коли и Вали, уже были одни развалины, зарастающие крапивой и ивняком. Каток перестроечной разрухи и безработицы прошелся и по старинным карельским селам, искалечив немало судеб и разорив многие родовые гнезда.
       Летом 1983 года я привез к Уллиевым всю свою семью – мою благоверную Зинаиду, восьмилетнюю Таню и Катю, уже студентку МГУ. Володя привез сына Алешу, тоже студента. Так мы и познакомились семьями. Любопытно, но я был старше Коли на полгода, а Зина на эти же полгода была старше Вали. И свои семьи мы тоже образовали в один и тот же год. Вот какие совпадения! Меньше всего знакомству с моим семейством радовалась Чапа – одна из следующих за Умкой Ульевских собак, пока еще щенок, которую Татьяна не выпускала из рук, когда мы кантовались в Сельгах. Таня полагала, что деревенские собаки это все равно что домашние котята и поэтому считают за счастье торчать весь день на чьих-то посторонних руках. Но Чапа была иного мнения и постоянно норовила от этого счастья куда-нибудь удрать. А нашего любимца, маленького кобелька Умку, во время собачьих свадеб порвали конкуренты – здоровенные селецкие лайки. Со своим семейством я приехал из Обнинска на "Жигулях", таща прицеп с байдарками и другим скарбом нашей многочисленной группы. Остальные участники – Владик, Володя с сыном Алешей и Петя Выродов – ехали на поезде. Я пробирался в Сельги по укороченному пути, запретной пограничной зоной через поселки Совдозеро, Янгозеро и Гумарино. Мои пассажирки дрожали от страха и вздохнули свободно, только когда уже в Сельгах я выскочил на мост через Порусту. На байдарках в это лето мы плавали по Мяратозерам, затем перешли в Хизъярви. И в этот год с нами на недельку в "поход по родному краю" пошла еще одна студентка – Люда Уллиева. Правда, получилось всего на два дня. Потом ее забрал отец, который умудрился пробраться на своем грузовике почти к нашей стоянке на Нижнем Мяратозере близь Куйвосалми. Картинка была впечатляющая! Мы-то полагали, что сидим в глуши, вокруг на тыщи верст ни единой живой души, глушь, тайга, дикие звери, – а тут, на тебе – из глуши, где никогда не ступала нога человека, появляется Николай Петрович и увозит нашу Люду обратно домой в связи с изменившейся обстановкой. К ним кто-то приехал и начинался покос. Потом было лето восемьдесят четвертого, потом восемьдесят пятого, так что наша "Таня-карелка", как называли ее Валя с Колей, тоже подрастала у них на глазах. А потом началась перестройка, да еще меня, следуя примеру Монтигомо, угораздило купить дом в селе Румянцево Ульяновской области. Поэтому центр тяжести летних семейных отпусков переместился туда. Тем более что к этому времени у нас уже появились немецкие внуки, вполне созревшие для самостоятельной деревенской жизни под крылом бабушки и орлиным взором деда (старшая дочь на последнем курсе МГУ вышла замуж за однокурсника, немца из ГДР, и уехала жить и работать в Берлин). Но зимние походы не прекращались до 1993 года, правда, в некоторых уже не было нашего Монтигомо, который уволился с работы и окончательно перебрался в свое деревенское поместье в Белоруссию разводить кур и доить козу. А последний наш приезд в Карелию эпохи перестройки состоялся летом 1993 года. Мы трое, Володя, Владик и я, рискнули снова посетить ставшие родными нам места и поплавать пару недель на байдарке. Эта вылазка закончилась печально. В СССР продолжалась героическая борьба за разворовывание нашей Родины. Ее делили и растаскивали на самостийные "свободолюбивые княжества". А новоявленную "свободную" Россию начали растаскивать по своим карманам особо шустрые и передовые демократы – ребятки, окружившие непросыхающее высшее руководство в лице гаранта Конституции господина Ельцина. Под эти похмельные гарантии всем выдали по фиге без масла, завернутой в ваучер, отняли все сбережения и приказали ждать светлого капиталистического будущего, когда каждый ваучер можно будет обменять на два персональных автомобиля. А пока – выживайте, как хотите! Старинное карельское село Сельги не выжило. Его ждала та же судьба, что и десятки тысяч "неперспективных" сел и деревень испокон века хлеборобных крестьянских районов Центральной России. Родная коммунистическая партия при "царе Никите" начала, а при дорогом товарище Леониде Ильиче Брежневе это дело благополучно завершила. Пришел новый, демократический вождь с пометкой на лбу, потом еще один, и в ту же пропасть полетела половина малых городов, сел и деревень со всеми их "неперспективными" обитателями. В Сельги перестал ходить Гумаринский автобус. Гумарино оторвали от Медвежьегорского района и передали более богатому Поросозерскому, экспортирующему лес прямиком в Финляндию. Неперспективные Сельги оказались на обочине района. Поэтому добираться сюда в отсутствие личного транспорта стало большой проблемой. И все же летом 1993 мы добрались. Лучше бы не приезжали. В условиях полного безвластия и безработицы в таких карельских селах и поселках, вдруг ставших "медвежьими углами", расплодилась всякая пьянь, промышлявшая воровством, в том числе и грабежом туристов, которые изредка, но все еще появлялись в этих краях. В такую унизительную историю на старости лет влипли и мы. Настроение было вконец испорчено, раньше запланированного срока мы вернулись в Сельги. Лишь на третий день с большим трудом удалось уехать на случайной попутке в Паданы, откуда до Медгоры нас уже отвез Коля Тишкин. Пока мы два дня болтались в Сельгах в поисках хоть какой-нибудь возможности уехать, благодаря авторитету и усилиям Валентины и Коли нам вернули часть украденного, которое не успели пропить. Уезжали в подавленном состоянии. Чувствовали, что нашим поездкам к дорогим нам друзьям в любимую нами Карьялу приходит конец.
       Однако связь с семьей Уллиевых у нас не прерывалась. Хотя и редко, но я десять лет переписывался с Валей, обмениваясь житейскими новостями. Двенадцатого апреля всегда поздравлял ее и Люду с днем рождения от имени всех обнинских карелов, помнящих их и любящих. А в 2003 году получил от Вали письмо, где она снова звала нас в Карьялу. Валя писала, что всех наших обидчиков вместе с другими такими же уже пересажали, в Сельгах стало спокойно, мол, приезжайте, хочется снова повидаться. И мы после десятилетнего перерыва поехали. Эта и последующие поезки в Сельги стали возможными, потому что мне удалось заразить туризмом еще одного человека - Сашу Рогова, старшего сына моего друга Виктора Яковлевича Рогова. Саня давно уже был кандидатом наук, знал любую автотехнику как свои пять пальцев, был заядлым автомобилистом, водил машину и гонял с отцом по просторам родины чудесной на тысячекилометровые расстояния, как только по возрасту получил права. Кроме того, в душе он был законченным рыбаком. Мне удалось сманить его в байдарочные походы по Протве и Рессете, когда мы с бабушкой Зиной принимали на каникулы наших немецких внуков, уже вполне созревших и для таких подвигов. А потом сманил и в Карелию. Ехали на наших "Жигулях" вчетвером – Саша Рогов, Володя Руденко, Зина и я. По возрасту Саша был заметно младше остальных, но по духу туристского братства вообще никакой разницы не ощущалось. Хотя водителей было двое, практически все время машину гнал Саня. Я сменил его, когда мы свернули с трассы Питер–Мурманск и пошли по грейдеру на Паданы. И наконец-то смогли обнять наших родных Валю и Колю не только в письме!
Сельги было не узнать. Они опустели. Везде в рост человека стояла некошеная трава. Пока ехали через Погост, вообще не встретили ни одного человека. На Берегу тоже многое изменилось. Соседний с Ульевыми дом сгорел, теперь здесь бушевала малина. На Берегу кроме Ульевского осталось только два обитаемых дома – дом бобыля Степы Гошкоева, шофера, который возил рабочих, а иногда выручал и нас, подбрасывая в Паданы, и дом Гриши Люрина, местного мичуринца, а в прошлом сварщика и партийного деятеля местного масштаба. Пустым стоял дом умершего Володи Исакова, бесшабашного охотника, с которым приходилось пересекаться, умер богатырь Яша Касьянов. На все Сельги, по словам Вали, зимующего народу набиралось не больше полусотни. Летом было больше. К бабушкам привозили внуков, съезжались в отпуска дети, Сельги на пару месяцев молодели, звенели детскими голосами, как когда-то в лучшие годы.     А ведь Сельги были старинным чисто карельским селом как минимум с четырехсотлетней историей! Наверное, даже больше. Уж очень подходящее место для оседлого проживания. Пологие склоны, трудом поколений расчищенные от леса, кустов и камней, превращены в огороды, покосы и выпасы. В озере в изобилии водится главная рыба карелов – ряпушка и сиг. Восточный берег озера, вдоль которого на четыре километра вытянулось село, с восхода до заката открыт солнцу. Напротив Северного Конца (один из "районов" села Сельги) в четырех километрах от Берега (тоже "район", где стоял дом Уллиевых) в Селецком озере клином возвышается Святой остров, вытянутый строго с севера на юг. На южном пологом конце острова стоит многовековая кряжистая сосна, возможно, ровесница Селег. Грунт под сосной частично размыт и она, как на сваях, высится на своих могучих корнях, каждый толщиной в ствол хорошей сосны. К северному концу острова по его гривке поднимается тропинка, которая выводит к высокому галечному обрыву в озеро. С небольшой площадки-полянки на север открывается изумительный вид. В этом направлении за Селецким озером нет высоких селег и поэтому горизонт кажется далеким-далеким. По преданию здесь было место отправления старинных народных обрядов, которые сохранились практически у каждого народа со времен древнего язычества. В ночь летнего солнцестояния здесь, как и у славян на Ярилин день (теперешний Иван-Купала), жгли ритуальный костер, наверняка пели и водили хороводы, встречая лето. Солнце лишь на короткое время пряталось за далекий горизонт, особо отдаленный, если смотреть именно с этой точки острова. Старая ведьма Лоухи притихла и пряталась где-то в своей Похьёле, наступало лето. А ведь само наличие вот таких древних обрядовых капищ указывает на древность поселений. Прочтите ради интереса Калевалу. И сколько же таких исконно карельских сел и деревень, хранительниц национального языка и национальной культуры, подошло к грани исчезновения, или уже исчезло! И не только национальной, а культуры вообще!. За все годы моего знакомства с Уллиевыми я ни разу не слышал в устах Николая ни одного грязного слова. Ни одного! Даже между нами-мужиками, с глазу на глаз. Я ни разу не слышал, чтобы Валентина подняла на кого-нибудь голос или сорвалась на крик. Зато когда мы почти десять лет посещали свое "поместье" в селе Румянцево Ульяновской области, то там на этом "наречии" говорил и кричал и стар и млад, начиная обучение с трехлетнего возраста. И вот, последние островки, пока еще сохранившие культуру человеческого общения, в Государстве Российском стали уходить в небытие. Валя говорила, что в советские времена избирателей в Сельгах насчитывалось более тысячи человек! Добавьте сюда еще почти столько же не доросшей до избирательного возраста мелюзги. В большинстве подворий держали коров, бычков, овечек. Было и колхозное стадо, была конюшня. А в 2007 году на все Сельги, осталась одна единственная корова! У кого-то в Южном Конце.
       Безжалостное время не обошло стороной и Ульевых. Все мы постарели на десять лет. А в старости, как и в детстве, десять лет это слишком большой срок. Внешние перемены в нас очень заметны. Но в душе не изменилось ничего! Встретились мы, как родные, как будто и не было этих долгих лет. Когда мы приехали в 2003 году, Коля уже почти полностью лишился слуха. Парился в бане, что-то произошло, и все звуки для него выключились в один миг. В Сельгах к этому времени уже не было не только фельдшерского пункта, но не было даже почты, телефона и ни одного магазина! Конечно, дети возили его к врачам даже в Петрозаводск. Результат нулевой. Правда, в Петрозаводске приобрели какой-то полукустарный слуховой аппарат, очень неудобный, с выносным микрофоном, постоянно самовозбуждающийся, поэтому Николай пользоваться им не любил. Приходилось кричать ему прямо в ухо. На Хизъярви Коля отвез нас на моторке. Был отличный день, солнечно, тепло и тихо. Озеро – как зеркало! Но когда подходили к Хисгубе, с запада из-за селег вынырнула грозовая туча, рванул ветер, сразу раздувший волну, и нас, неподготовленных, изрядно промочило. Особенно - Николая, который не захотел накинуть на себя хоть какую-нибудь дополнительную одежду. Вошли в Хизъярви и тут же пристали к берегу, чтобы переждать уже заканчивающийся дождь в одном из рыбацких сараев, расплодившихся на косе, разделяющей Селецкое озеро и Хизъярви. Эти кое-как сколоченные строения избушками уже не назовешь! Я залез в рюкзак, достал свою запасную фланелевую рубашку и заставил Колю переодеться. Десять лет назад моя рубашка на нем наверняка бы треснула в нескольких местах. Но теперь, хотя и в натяг, подошла. Стало видно, что Николай Петрович заметно сдал! Дождь прекратился, и Коля довез нас до места нашего базирования. Перед отъездом он все-таки надел свою клеенчатую рыбацкую куртку, взревел мотором, заложил круг в нашем заливе, помахал рукой и взял курс на Сельги. Через две недели мы уезжали из Селег домой. Саня выкатил нагруженную машину на бугор, а мы с Зиной, Володей, Колей и Валей поднялись туда пешком. Обнялись. Рука у Коли все еще была такая же крепкая, как и десять лет назад. Когда наш "Жигуль", миновав два болотистых участка с глубокими колеями, скатился с гривки и вышел на главную дорогу, мы остановились, чтобы еще раз осмотреть машину. Оглянулись на склон, по которому скатились. Там, вдали, на самом верху гривки, стояла Валентина и махала нам вслед рукой. Оказывается, она шла по нашим следам, чтобы убедиться, что мы благополучно выехали на дорогу. Вот такие они, Уллиевы!
Вернувшись в Обнинск, я через Татьяну Рогову, ЛОР врача и жену Саши, узнал, что слуховые аппараты в Обнинске не продают, за ними надо ехать в Калугу, там есть специализированный магазин. Съездил, выбрал и тут же отослал на адрес Люды в Паданы. Без проводов, без микрофона, просто надевается на ухо. У Люды и Коли Тишкиных уже был телефон, поэтому позвонил им и попросил помочь отцу освоить и настроить эту технику. Через некоторое время позвонил снова и узнал, что Коля к аппарату вроде бы привык. Хоть что-то смог сделать для нашего друга.
В следующем, 2004 году, предварительно созвонившись, мы поехали в Сельги на двух машинах. Я на "Жигуле", Саня Рогов на своем микроавтобусе Форд. К нам на каникулы из Берлина прибыли наши немецкие внуки, но дочь Катя приехать не смогла. Саше уже девятнадцать лет, Андрюше – семнадцать. В России они считают себя русскими, как и мама кроме немецкого имеют и наш паспорт, то есть, имеют двойное гражданство. По-русски, по крайней мере в рамках бытового общения, тараторят с еле уловимым акцентом так, что и не догадаешься, что они в общем-то немцы. Поэтому - самое время осваивать дикие просторы родной Арктики! Тем более, что они уже могли бы гордо носить значок "Турист СССР". У ребят за плечами было четыре байдарочных похода. Плавали по нашим калужским рекам: дважды по Протве, по Жиздре и по Рессете. С дядей Сашей Роговым ребятки побывали уже в двух походах. Так что нам с бабушкой Зиной волноваться было нечего – бригада вполне профессиональная. Когда прибыли в Сельги, погода была сырая, поэтому оставили машины на Южном Конце у Валиной родственницы Маши, на Берег было не проехать. А весь груз на Берег к Ульевым перевезли на моторке и тут же начали собираться в путь. Валя крутилась с нами, а Коля не вышел. Валя сказала, что он спит. Что-то тут было не так. Валентина, всегда такая веселая и улыбчивая, почернела, вокруг глаз темные круги. Когда я отвел ее в сторону и начал допрашивать, Валя рассказала, в чем дело. У Николая рак. Окончательно установили еще зимой, сделать уже ничего нельзя, слишком все запущено. Возможно, Колина глухота это и было первое его проявление. А сейчас уже не встает, только лежит. Пока в сознании. Стал укорять Валентину, почему не сообщила, я бы не стал сюда никого везти, не к месту же! Валя сказала, что Коля очень хотел увидеть меня и Зину, ждал нас, и поэтому не велел ничего сообщать. Когда Коля проснулся, мы с Зиной по очереди пошли к нему. Он лежал на своей кровати во второй комнате за печью-лежанкой. Совершенно высохший, обессиленный. Был он без слухового аппарата, но когда я говорил ему прямо в ухо, он все слышал. Минут десять мы с ним поговорили. Потом стало видно, что он устал. Он отлично понимал, что с ним происходит, и принимал это спокойно. Таким он был всегда! Когда через две недели мы вернулись, Коля уже был практически без сознания. Но когда мы с Зиной вошли, присели возле кушетки, на которой теперь лежал Коля, и взяли его за руки, он, не открывая глаз, ответил на пожатие. Мне показалось, что он расслышал голос Зины, и даже сделал попытку поднять голову и плечи. Но сил уже не было никаких, и Коля опять впал в забытье. Переночевали в соседнем с Ульевыми старинном карельском доме. Его хозяйка Клава, карелка, кандидат химических наук, давным-давно живущая в Москве, часто приезжала в родные Сельги. Теперь уже не приезжает, постарела, а за домом, насколько могли, присматривали Коля и Валя. Для наших немцев этот дом казался каким-то музеем из прошлого века. А впрочем, так оно и было. Утром уезжали с тяжелым чувством. Валюша держалась, но было видно, что из последних сил. Просила, чтобы приезжали снова. С ней оставался внук Виталик, сын Иры.
       На следующий день, 30 июля 2004 года Николай Петрович Уллиев умер. Не дожил до шестидесяти девяти всего двадцати дней. Похоронили его на кладбище под группой могучих, упирающихся в небо старых елей, всего в каких-нибудь трехстах метрах вверх по склону от дома, который он с Валей построил своими руками. Рядом с Колей – могила Анны Трофимовны, его мамы. Чуть не доходя, напротив, похоронен Уллиев Петр, двоюродный брат Николая. Мы его тоже знали, он работал на лесовозе в Гумарино. Уходят, уходят, уходят друзья…
В Сельги мы приезжали и в 2005, и в 2006, и в 2007 году. В середине июля 2006 года, когда мы приехали в Сельги, там были все Уллиевы! Из Сегежи приехали Петя с женой Надей и Ира с мужем Сашей. А Люда и Коля Тишкины вообще бывают у мамы Вали на каждой неделе. Даже зимой. Летом в Сельгах с бабушкой Валей живут внуки. Постоянно – Виталик, набегами из Падан – Сережа. В 2007 году Сережа поступил в железнодорожное училище в Петрозаводске. Скоро очередь Виталика. Жизнь продолжается! И самая лучшая награда Коле и Вале Уллиевым – это их дети. Думаю, что за всю историю Селег не найдется ни одной семьи, которая бы так вывела в люди всех своих детей. Всех!


Всё течет, и всё когда-нибудь проходит. И не стоит об этом жалеть. Надо радоваться тому хорошему, что было в нашей жизни. У всех нас, о ком повествует этот краткий очерк, с Карелией связаны одни из лучших дней нашей жизни. И не только потому, что, как поется в песне, не влюбиться в эти края просто нельзя. А потому – что здесь у нас были и есть друзья, друзья по духу, ставшие нам родными. Спасибо тебе, Коля! Спасибо тебе, наша Валюша! Будь здорова и живи долго и счастливо, насколько это возможно без Коли. Живи на радость детям, внукам, а теперь – и правнукам! Спасибо и вам, Сельги! Широко и раздольно раскинунулось на берегу Селецкого озера это стариннейшее карельское село. В память о нем и его обитателях - мой прощальный стих, написанный в 1983 году и посвященный Валентине и Николаю Уллиевым. 


Тысячью осколков ласкового солнца
В озере играет тихая волна,
С косогора – банька, тёмное оконце,
Синь озёрной дали, неба глубина.

К озеру сбегает узкая дорожка,
От коровы – тёплый запах молока,
Голубой наличник, на окошке – кошка,
Белокрылой чайки всхлип издалека.

Тёмной полосою в дымке дальний берег,
Прожужжит моторка мухой на стекле,
Кутька голопузый возится под дверью,
Самовар, олашки, рыба на столе.

Розовые зори отодвинут ночи,
Лягут на покосы бисером росЫ...
Ничего нет лучше (если дождь не мочит!)
Тихой деревенской северной красы!


                Обнинск. 2008 г.

        ____________________________________