Любовь дракона

 Судебный процесс близился к завершению, и присяжные все чаще переглядывались между собой, обнаруживая тем свое замешательство. Формально, обвинение человеку на скамье подсудимых было ясней ясного, — тот убил собственную жену, — однако среди них царил такой разлад, что если бы материализовать чувства, что обуревали их, то скамья с заседателями превратилась бы в растревоженный пчелиный улей.

Сам подсудимый, Роман Кравцов, невыносимо тяготился происходящим, и желал лишь одного, — пусть эта напасть поскорей закончится. Все равно как, лишь бы скорей. Он и в милицию сам пришел, с повинной, и на следствии поведал молоденькому лейтенанту о случившемся во всех деталях, а уж на суде и вовсе старался отвечать так, чтобы ни у кого уже не возникло дополнительных вопросов. И вот, — наконец-то!  — он услышал слова, сулившие окончание его мук:
— Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.

«Последнее слово, — гулким эхом отозвалось у него в голове. — Прямо как перед смертью». Он медленно поднялся, продолжая неотрывно смотреть в окно, — на улице  буйствовал душный август, — потом пожал плечами, и снова сел.

Еще через какое-то время прозвучало:
— Суд удаляется для вынесения приговора.

А Роман все смотрел в окно. Вид из него сразу, — едва он вошел в зал суда — сокрушил и опрокинул его: он узнал этот август. За огромным окном, надежно закованным в железные «реснички», он был таким же, как тот благословенный август из его прошлой, счастливой жизни.

Присяжные уже вышли из зала, и до их приговора у Романа оставалось еще целая вечность наедине с собой и своими воспоминаниями. Компания для него, увы, не самая приятная.
 

Шесть лет назад, в такой же солнечный август, Роман стоял на улице, и звонил другу. В который раз было «занято». Роман бросил случайный взгляд на девушку, проходившую мимо. Лето ей был к лицу: тоненькое платьице стараниями ветерка-повесы ненавязчиво подчеркивало ее ладную фигурку.

— С такой походкой, наверное, легко быть счастливой? — с улыбкой поинтересовался Роман, когда девушка поравнялась с ним.

— Что?..  походка?.. — слегка покраснела она: обращение молодого человека застало ее врасплох.

Она даже не остановилась, а лишь замедлила шаг, бросив на него короткий, слегка удивленный взгляд. Да, она не остановилась тогда, а пошла дальше, — той же летящей походкой, с которой, по предположению Ромы, так легко быть счастливой.

Он проводил ее взглядом до дверей магазина, и вновь попытался дозвониться. Ничего не вышло: опять «занято». Чертыхнувшись, он решил подождать: ему непременно нужно было переговорить с приятелем.

Девушка уже вылетела из его головы. Собственно, он обратился к ней без особого намерения, а по причине хорошего настроения: в молодости почти все делается именно по этой причине.   

Впереди у Ромки был целый воскресный день. Нужно было сделать массу дел, и все они были приятными: через час он с компанией отправится на речку, а вечером они с другом пойдут на день рождения к общей знакомой. Ромка внутренне улыбнулся такой перспективе, и хотел уже двинуться с места, но девушка, с которой он заговорил минуту назад, как раз вышла из магазина, и теперь шла обратно.

— Извините, — снова обратился к ней Ромка, и тут же непроизвольно улыбнулся, увидев, что она заранее покрылась дружным румянцем. «Что бы ей такого сказать? — подумал он, когда девушка остановилась, и стала вопросительно смотреть на него.

— Извините, я только хотел узнать, вы действительно мне нравитесь, или только притворяетесь? — спросил Роман, ни на секунду не спуская глаз с крохотных ямочек на ее щеках.

Девушка какое-то время пыталась разобраться в словах, сказанных этим бесшабашным парнем, а потом, слегка закинув голову, рассмеялась. Впрочем, тут же перестала, еще больше смутившись. 

— Вы меня рассмешили, — пояснила она то, что и так было очевидно, легким взмахом руки поправив прядь волос.

Роман по-хозяйски обернулся на огромный серебристый «Мерседес», стоявший у него за спиной, и небрежно бросил:

— Вы не станете возражать, если я предложу подвезти вас? Куда вы направлялись, прекрасная незнакомка?

— К бабушке, — ответила девушка, приблизительно взглянув на «Мерс».

— Подождите... я, кажется, знаю, как вас зовут. Раз вы направляетесь к бабушке, вы — Красная Шапочка!

— А вы, надо полагать, Серый Волк? — в тон ему ответила Красная Шапочка.

— Я пошутил, — рассмеялся Роман. — Это не моя машина. У меня вообще нет машины. Зато есть имя. Рома, — представился, наконец, он девушке с коротким, учтивым кивком, словно приглашая на танец.

— Это хорошо, что не ваша, — тут же перестала хмуриться Красная Шапочка. — Иначе я бы ни за что не сказала вам, как зовут меня.

— Это еще почему? — ответ девушки настолько поразил Романа, что он даже не дал ей возможности произнести имя. — Впрочем, извините. Так как же вас зовут?

Девушка, тем не менее, сначала ответила на первый его вопрос:
— Потому что на таких машинах ездят как раз Серые Волки. А что касается имени, то меня зовут Лена.

Так запросто, если не сказать обыденно, и началась история их знакомства. Нельзя сказать, что Роман сразу потерял голову. Лена ему, конечно, понравилась, однако не более. Обычная симпатичная девчонка. Таких в городе — пруд пруди. Он же ей, напротив, понравился очень. Подобное действие Роман оказывал решительно на всех девушек, с которыми общался: он был высок и широк в плечах, а еще у него была открытая улыбка, и пронзительно голубые глаза. Лена не слишком-то запиралась, когда он попросил у нее номер телефона, пообещав «позвонить как-нибудь».

Однако стоит уже подробнее рассказать об этих молодых людях, чьи судьбы сплетутся однажды в такой жуткий клубок, что, распутав его, Роман окажется на скамье подсудимых в ожидании приговора.

Когда он встретил Лену, ему было двадцать пять. К тому времени он успел отслужить в армии, и отучиться в институте. Работать, правда, пришлось не по специальности: помыкался Ромка по заводам месяц-другой, посмотрел, сколько там инженеры получают, и решил открыть свой бизнес: торговал запчастями на авторынке. Лена была его ровесницей, и работала в фирме стройматериалов.

Они были неисправимыми романтиками. С небольшой, правда, разницей: Роман только надеялся, что настоящая любовь существует, а Лена была в этом абсолютно уверена. Именно поэтому она до сих пор не вышла замуж. Ждала Его.

В существовании настоящей любви им было суждено убедиться одновременно. Она пришла к ним так, как и должна приходить в двадцать пять, — обрушилась, как горная лавина. Все началось с едва заметного движения: вот несколько камней сорвались с высокой вершины, и смутили спокойствие души, — то были их первые свидания, — вот эти камни увлекли за собой огромные глыбы, и весь мир наполнился для них радостным, оглушительным грохотом, — то были их первые откровения, — и вот уже лавина несется с высоты с торжествующим ревом, сметая все на своем пути, — это были их первые ночи.

Но, право, какой смысл описывать любовь? Для тех, кто ее испытал, все слова будут излишни. И уж тем более тщетны они окажутся для тех, кто не познал ее в своей жизни.

После свадьбы, — до нее не прошло и полгода, — они стали жить в квартире, которая досталась Роману от родителей.

Он старался всегда встречать жену после работы: на дворе стояла зима, и темнело рано. Однажды, дождавшись Лену у дверей офиса, Роман, как обычно, попытался расцеловать обе ямочки на ее щеках, однако Лена вдруг отпрянула от него, обернулась на проходившую мимо них женщину, и произнесла в смущении:

— До свиданья, Ираида Павловна.

Женщина бросила на них скорый взгляд. Потом кивнула в ответ:
— До свиданья.

Странное дело, но Роман в тот момент почувствовал исходившую от нее прямую угрозу, словно они находились под водой, а рядом проплывала акула.

— Кто это? — спросил он, наблюдая, как акула усаживается на заднее сиденье подъехавшего лимузина.

— Ираида, — ответила Лена. Потом усмехнулась, и добавила: — Мы ее зовем «гестапо». Это директор нашей фирмы.

Роман заметил, как акула  — она же «гестапо» — зыркнула напоследок мутным взглядом, после чего ее машина тронулась, и бесшумно скользнула в темноту.

— А почему «гестапо»? — поинтересовался Роман. — Злая, что ли?

— Ха-ха… злая… — рассмеялась Лена. — Ты что, думаешь, люди в гестапо были всего лишь злыми? Не-е-ет, Ромочка, в гестапо были настоящие звери. Такие же, наверное, как наша Ираида.

— Она что, обижает тебя? — напрягся Роман.

— Что ты! Нужна я ей. Кто я, а кто она… — махнула рукой Лена. — Мы и видимся-то с ней от силы раз в неделю. И то, как сейчас, «здрасте — до свиданья».

Через неделю, придя с работы, Лена с радостью объявила Роману, что ее неожиданно повысили: перевели со склада в офис.

— И оклад у меня теперь будет почти в два раза больше! — гордо сообщила она.

— Здорово, — порадовался за жену Ромка, а про себя отметил, что Ленка теперь станет зарабатывать намного больше, чем он, а это, по его мнению, не есть порядок в семье. 

Однако и эта надуманная проблема скоро решилась сама собой.

Ираида Павловна стала часто заходить в кабинет Лены по разным вопросам. Как-то незаметно для себя они стали говорить не только о поставщиках и сметах, но и о всяком женском, так что в короткое время стали почти подругами. Узнав свою начальницу ближе, Лена вдруг обнаружила, что все разговоры о ее зверских наклонностях — сущий вздор. На самом деле весьма деятельная и властная Ираида Павловна оказалась на удивление легким и открытым человеком. По крайней мере, узнав, что мужа Лены напрягает разница в их зарплатах, Ираида Павловна тут же предложила простой выход из ситуации.

— Думаю, вам нужно работать вместе, — рассудила она. — Кстати, как раз сейчас мне требуется человек в отдел рекламы. И оклад у него будет…  — задумалась она на секунду. — В общем, побольше твоего.

Роман сначала воспринял эту идею в штыки, но Леночка очень скоро убедила его, что так будет лучше для всех.

— Но ты же сама говорила, что она из СС! — до конца не сдавался на ее уговоры Роман.

— Да не из СС, глупый, а из «гестапо», — терпеливо поправила его Лена. — Это — во-первых, а во-вторых, все это — полная е-рун-да, — протянула она по слогам. — Я и сама так думала, а потом поняла, что Ираида Павловна — вот такая тетка! — воскликнула Лена, энергично выкинув перед собой кулачок с оттопыренным большим пальцем.

В общем, через две недели Роман числился в штате строительной фирмы «Браво» на должности менеджера в отделе рекламы. Новое дело пришлось ему по вкусу, да и, вообще, все обернулось именно так, как и обещала ему Лена: и зарплата у него была приличная, и работа интересная. А что касается Ираиды Павловны, то хоть и казалась она Роману, как прежде, акулой, но при первом же личном общении, — на собеседовании, — эта женщина с волевыми, несколько грубоватыми чертами лица, произвела на него впечатление акулы вовсе не злобной, а, скорее, ручной, и почти домашней.

Впрочем те, кто работал с ней давно, имел на сей счет свое мнение: обычно все многозначительно закатывали глаза, вспоминая начальницу в гневе. Как-то Роман вышел на перекур с одним мужиком, и Олег, — так его звали, — доверительно поведал ему кое-какие истории об Ираиде Павловне.

С его слов выходило, что респектабельная ныне Ираида Павловна была в свое время крепко повязана с бандитами, и значилась боевой подругой известного авторитета Калины, которому лет семь назад в одном из ресторанов прямо на ее глазах разрядили в грудь обойму «ТТ». Однако к тому моменту Калина успел уже привить своей подруге специфические навыки и понятия. Сообразно этим понятиям Ираида Павловна и строила свой бизнес, убирая с дороги всевозможных конкурентов и недоброжелателей. Причем слово «убирала», можно было понимать как угодно, ведь по свидетельству того же Олега Ираида Павловна охотно использовала свои связи в криминальном мире для решения спорных вопросов. 

Тот разговор с Олегом не произвел на Романа особого впечатления. Какое ему до этого дело? У него была отличная работа, за которую прилично платили. А то, какие скелеты в шкафу руководства его не касалось.

И вообще, мысли Романа в то время были заняты другим. Лена в один из вечеров набрала в грудь подозрительно много воздуха, и сообщила ему, запинаясь от важности: «Рома, у нас будет ребенок».

Еще не родившись, малыш совершенно перевернул их жизнь: они говорили, думали, мечтали, — только о нем. Возможно поэтому Роман и не понял, не почувствовал сразу, как переменилась к нему Ираида Павловна. Причем переменилась не в сторону пресловутого «гестапо», а совсем в иную сторону…

Теперь он ежедневно должен был являться к ней в кабинет с докладом о работе отдела рекламы. Ираида Павловна вдруг стала на удивление живо интересоваться этой стороной своего бизнеса, и отдел, в котором работал Роман, буквально валился с ног, воплощая в жизнь все новые и новые идеи хозяйки. Возможно, Роман не придал значения повышенному интересу Ираиды Павловны к себе еще и потому, что он никогда не воспринимал ее как женщину.

Гром грянул для Романа, когда Ираида Павловна вдруг отправила его на какой-то семинар по рекламному бизнесу. В Москву. Приехав в столицу, Роман буквально оторопел : для него, оказывается, забронирован люкс в гостинице «Пекин», — полторы тысячи долларов в сутки! Но еще более он опешил, когда в первый же день, возвращаясь после семинара к себе в номер, он увидел в гостинице Ираиду Павловну. Она сидела в холле, одной рукой листая журнал, а другой изящно держала перед собой длинную дамскую сигаретку.

Пальцы ее были буквально унизанными бриллиантами, но даже их сытый, непостижимый блеск не выдерживал сравнения с тем влажным, по-женски хищным сиянием, что таился в ее глазах. Пожалуй, так смотрят лишь дебри джунглей, — глазами всех бесчисленных тигров, пантер и притаившихся в лианах змей, — на того, кто по неразумению своему, или же по необходимости, вторгся в их пределы. Только джунгли, а кроме них — еще и женщины: но лишь в те их особые, роковые минуты, когда джунглями становятся они сами.


Увидев ее, —  вот так, во флере хищной обольстительности, вдруг, — Роман растерялся, и застыл, как истукан.

— Здрасте, Ираида Павловна, — пролепетал он.

— А-а, Рома, добрый вечер, — томно возрадовалась Ираида Павловна, после чего отложила журнал в сторону, и пригласила истукана присесть рядом.

С первых секунд Роман почувствовал, что его неумолимо, — то тягуче и мягко, то устремляясь, и заставая врасплох, — стал обволакивать тот самый взгляд женщины, от которого у мужчин нет, и не может быть спасения, ибо таков порядок мира.

— Мне пришлось приехать в Москву, чтобы уладить некоторые вопросы с поставщиками, — заговорила вновь Ираида Павловна совершенно незнакомым, бархатным голосом: казалось, он был густо пропитан, как и все вокруг сиянием ее бриллиантов. — Я остановилась в этой гостинице, — объявила она, и слегка откинулась на спинку кресла, продолжая держать перед собой дымящуюся сигарету. — Впрочем, я не хочу теперь говорить о делах. Я ждала вас для того, чтобы попросить составить мне компанию. Мне не хотелось ужинать в одиночестве. Ведь вы еще не ужинали, Рома? — уже почти шепотом произнесла она, но глаза ее и после продолжили говорить.

— Надо полагать, что не ужинали, — не дождавшись ответа, протянула Ираида Павловна, продолжив со сладкой мукой в голосе:
— В таком случае я предлагаю поужинать вместе. Вы не против?.. Ну не идти же мне, право, в ресторан одной? Я понимаю, вы очень устали, но, прошу вас, сделайте мне одолжение. Я буду вам бесконечно признательна.

— Конечно, конечно, — пролепетал Роман, и заранее расстроился.

— Вот и прекрасно, — чувственно улыбнулась ему Ираида Павловна.

Они вышли на улицу под ручку. Воистину, это была нелепая пара: Роман в обреченной растерянности походил на жертвенного быка, а Ираида Павловна производила впечатление именно того божества, которому это жертвоприношение предназначалось. У подъезда отеля их ожидала машина. Они расположились на заднем сидении этого лакированного кашалота, и поехали, — вернее, поплыли — по вечерней Москве.

Ираида Павловна явно решила поиздеваться над Ромкой: она привезла его вовсе не в ресторан, а в какое-то престранное заведение, где они пили вино непостижимого вкуса, и... смотрели стриптиз. В разгар представления одна из танцовщиц вдруг спустилась в зал, и стала обходить столики, задерживаясь у каждого в откровенном, соблазнительном танце.

Возле столика Романа и Ираиды Павловны эта бестия почему-то задержалась особенно долго. Роману от всего этого было крайне неловко. Нет, движение обнаженной, извивающейся перед носом девушки его совсем не смущало. Смущало другое: он успел заметить, что господа за другими столиками без счета совали ей в тесные трусики деньги, а у Романа с собой было всего-то пара червонцев, и сунуть эти прискорбные деньги танцовщице было, по меньшей мере, невежливо.

Вдруг Роман ощутил чью-то руку на своем колеее. Он вздрогнул. Час от часу не легче! Это была рука Ираиды Павловны. Оказалось, что она давно уже пыталась обратиться к нему через громкую музыку, подавшись всем телом вперед.

«Возьми», — скорее прочитал он по ее губам, чем расслышал. «Что взять?» — не понимал Роман. Тогда рука Ираиды Павловны стала медленно скользить по его бедру от колена вверх. Он инстинктивно перехватил ее ладонь, и тут же понял, что она пыталась сказать.  Понимая, в чем состоит затруднение Ромы, Ираида Павловна пыталась всучить ему под столиком сотню баксов.

Тем временем обнаженная грудь танцовщицы уже почти терлась о его нос и щеки: казалось, эта чертовка решила просто уничтожить, растоптать непонятного субъекта, который почему-то не желал раскошелиться за доставленное удовольствие. Роман выхватил бумажку из рук Ираиды, и поспешно сунул ее куда попало этой ненормальной. Та в ответ сделала еще несколько откровенных па, душно заглянула ему в глаза напоследок, и стала двигаться в направлении соседнего столика, где ее давно уже поджидал породистый господин с сальной поволокой во взгляде.

«Фу-у…» — выдохнул Роман. И тут же понял, что рука Ираиды Павловны по-прежнему находится на его колене. Нужно было как-то выпутываться из очередной западни. Помолчав немного, он выдавил:

— Извините, Ираида Павловна, мне нужно… на минутку… туда…

Вскочив из-за столика, Роман на ватных ногах отправился в туалет. Его лицо горело. Он стал судорожно набирать полные пригоршни воды, и опрокидывать их на пылающие щеки и лоб, пытаясь хоть так превозмочь свой жар. Роман понимал, что попал в ситуацию, из которой невозможно выйти без потерь. Если он сейчас отошьет Ираиду, это будет означать крест на его работе. Ленку с ее работой это, конечно, тоже касается. Но другого выхода Рома не видел: не ложиться же ему в постель с Ираидой Павловной!

«Ладно, может еще обойдется», — попытался он сосредоточиться на этой, слишком оптимистичной мысли, и даже произнес нечто подобное вслух.

Он вернулся за столик в полном смятении. Ираида Павловна спросила его  взглядом: «все нормально?». Роман также, взглядом, ответил: «да».   

— Рома, я все забываю тебе сказать, — обратилась она к нему, впервые перейдя на «ты», — друзья называют меня просто Ира. Кстати, как тебе нравится здесь?

Роман угрюмо молчал, и крайнюю досаду на его лице, вперемежку со злостью, скрывала лишь завесь липкого полумрака, в котором плавали и тонули посетители заведения.

— Ну что ты все время молчишь, Рома? Хотя бы поухаживай за мной. Я все-таки дама, как тебе не совестно? Ну, сколько можно вот так сидеть, и дуться?

Роман продолжал упорно молчать, старательно отводя взгляд в сторону. Ираида Павловна дружески похлопала его по руке, и продолжила:

— Кажется, теперь я поняла, в чем дело. Тебя вывела из себя выходка этой вульгарной особы. В таком случае нам лучше вернуться в гостиницу, — покровительственно произнесла она, наблюдая гримасу мученика на лице своего спутника.

Роману понимал, что ждет его в гостинице. Ну уж нет! Такой расклад был решительно невозможен: он вспомнил, как расцеловал на прощанье округлый животик жены, в котором уже угадывалась новая жизнь… Нет, это невозможно. Роман твердо решил, что если ему не удастся свести на нет альковный пыл Ираиды Павловны по-хорошему, то… То он найдет для нее такие дерзкие слова, что она уже наверняка оставит его в покое. А работу они себе с Ленкой и в другом месте найдут.

В гостинице все случилось именно так, как предвидел Роман. В фойе Ираида Павловна вдруг посетовала, что к завтрашнему дню ей нужно разобраться с кипой документов, и попросила его подняться к ней в номер, чтобы помочь.

— Без твоей помощи, Рома, мне придется возиться с этими бумагами до утра. В конце концов, я твой начальник, и приказываю, — потребовала она от него одновременно строго и кокетливо, и даже топнула туфелькой.

Формально Ираида Павловна была права: она, действительно, хозяйка фирмы, и подчиненный не в праве ей отказать. Так или иначе, Роман решил подняться к ней в номер, потому что понял: этот вопрос сам собой не решится, и лучше будет объясниться с Ираидой Павловной, — прямо сейчас.

Когда они оказались в ее «люксе», мадам «гестапо» поразила Романа тем, что действительно вытащила из кейса стопку документов. Роман ожидал чего угодно, но только не этого. Он какое-то время тупо глядел на бумаги, а после поднял глаза и на своего непредсказуемого шефа.

— Начини без меня, Рома, — как-то просто, почти по-домашнему, предложила ему Ираида Павловна, распуская у зеркала волосы. — А я присоединюсь позже.

«Черт!» — злился Роман: эта Ираида так ловко строила беседу, что и возразить ей было нечего. Ну, не скажешь же ей, например, прямо сейчас, чтобы она не строила на него нежных планов! о принялся машинально листать бумаги, что лежали перед ним.

Сама Ираида Павловна в этот момент находилась в ванной. До него доносился шум воды и какое-то мурлыканье: Ираида Павловна изволила принимать душ и петь. А вот Роману теперь было совсем не до песен, — ему сейчас было тошно так, как давно уже не было: через минуту-другую ему предстоит послать куда подальше озабоченную начальницу, и тем самым умножить на ноль бюджет своей семьи. Сразу хорошую работу ведь не найти. А Ленка через семь месяцев родит, — тьфу, тьфу, тьфу, — а, значит, нужны будут деньги на всякие там пеленки-распашонки и другие приятные хлопоты. Вот только приятными они, наверное, бывают только тогда, когда на них денежки есть. «Черт!» — снова раз чертыхнулся он, и отбросил от себя бумаги.

Скоро появилась Ираида Павловна. Она вышла из душа в легком шелковом халатике. Остановившись у бара, она извлекла оттуда два бокала и бутылку шампанского. Поставила все это на столик, прямо поверх бумаг, и присела к Роману. Повисла неловкая пауза.

— Рома, ты откроешь шампанское, или мне придется вызвать для этого кого-то из персонала гостиницы? — наконец спросила Ираида, легким движением руки откинув на плечи взмокшие пряди волос.

Роман, шумно выдохнул, взял в руки прохладную бутылку, и невольно поймал себя на мысли, что все больше и больше подпадает под власть этой невероятной женщины. В ее глазах, во всех ее манерах и даже в полностью расслабленной позе угадывалась какая-то звериная, точнее именно кошачья сущность. Можно было подумать, что она произошла вовсе не от обезьяны, как все нормальные люди, а от какой-то бенгальской тигрицы, или же от другой, еще более коварной кошки.

Она потянулась к столику, за бокалом, от чего настолько приблизилась к Роману, что он остро почувствовал своим локтем ее мягкий беспокойный бок, и влажное дыхание у себя на шее. Ираида тихо простонала, и стала тереться — именно как кошка, — своей щекой об его плечо. В этот самый миг Роман решил, что теперь уж пора: если не сейчас, то когда же?

— Ираида Павловна! — как-то звонко, по-ребячески, выкрикнул он, и поднялся, а, точнее, вскочил с дивана.

От этого неожиданного действия Ираида содрогнулась всем телом, словно ее внезапно протянули хлыстом по оголенной спине, а следом поморщилась, и произнесла тихо-тихо:

— Я же просила, Рома. Для тебя я просто Ира.

— Ираида Павловна! — отчетливо повторил Роман ее имя и отчество. — Мне нужно сказать вам … Вернее объяснить… Одним словом… Это невозможно… Да! Именно так!! Не-воз-мож-но!!! — по слогам повторил он финальную часть своей путаной отповеди.

— Хм… Невозможно, — смутно улыбнулась Ираида, и откинулась на спинку дивана. — Это, наверное, самое глупое слово из всех, которые я знаю. «Невозможно». Я, признаться, даже забыла, когда в последний раз его употребляла. Но, раз уж ты собрался мне что-то объяснять, то позволь и мне объясниться. Видишь ли, — тут ее голос окреп: таким голосом обычно говорят то, в чем уверены на все сто.

Ираида продолжила, глядя в какую-то свою, внутреннюю глубину:
- Люди в этом мире делятся на тех, для кого нет ничего невозможного, и тех, для которых невозможным является все. Середины здесь нет, как бы вторые не старались обмануть себя. А вот для первых, наоборот, желание и есть их полное и законное право на то, чтобы обладать тем, что они желают.

— Зачем я вам, Ираида Павловна? — почти простонал Ромка. — Ведь вы можете заполучить себе любого мужика. Любого, какого только захотите.

— Ты, кажется, хочешь меня обидеть, Рома? — вскинула брови Ираида. — Любого… Неужели я похожа на женщину, согласную на любого? Нет уж! Я согласна лишь на того, кто полностью овладел мной!.. Рома! Сам того не понимая, ты подарил мне надежду на то, что я еще могу быть счастливой. Неужели ты ничего не прочел в моих глазах, когда мы впервые встретились у офиса? Да помнишь ли ты, вообще, этот день? А вот я до сих пор не могу забыть его, — после этих слов у Ираиды Павловны неожиданно иссяк запал страсти, — последнюю фразу она произнесла уже едва слышно, — после чего смолкла в наглядном смятении: видимо, такого рода горячность была для нее нечастой.

Роман тоже молчал: он, собственно, уже все сказал, добавить нечего.

— Видишь ли, Рома, — вновь заговорила Ираида, сделав над собой немалое усилие, — стыдно признаться, но у меня в жизни так никогда и не было нормального… надежного… желанного мужчины, — спотыкаясь на каждом слове, продолжила изливать она душу, и похожа была в тот момент уже вовсе не на тигрицу, а на несчастного, всеми брошенного котенка. — Простого, нормального мужика, — повторила она еще раз свои немудреные требования. — Такого, чтобы без фени, без понтов, без всех этих пошлостей и мерзостей. Я так давно живу среди разной мрази, что научилась распознавать эту породу за версту. Но ты ведь, Рома, совсем другой. Мне с тобой тепло. У меня каждый раз замирает сердце, как у девчонки, когда ты заходишь ко мне в кабинет, или когда представлю, что ты находишься где-то рядом, разговариваешь с кем-то, кому-то улыбаешься. Ведь ты же чувствуешь это? Ведь ты это знаешь?! — теперь Ираида вновь превратилась в прежнюю тигрицу, — и Роман невольно поразился, как быстро и внезапно у нее это получалось.

— Но вы же сами себе противоречите! — вспылил Ромка, найдя очевидный просчет в ее женской логике (тоже мне, нашел, где искать!) — Вы считаете меня надежным человеком, и тут же предлагаете мне изменить жене. Причем именно сейчас, когда Лена ждет ребенка.

— Что-о?!.. Ребенка?.. — округлила в изумлении глаза Ираида Павловна, и тут же замахала руками так, будто на нее напал рой диких пчел. — О, господи! Рома, извини. На меня, знаешь, иногда находит, — растерялась она, подчеркивая неопределенность своих слов еще более неопределенными жестами. — Я просто хотела немного пошутить над тобой… Видел бы ты себя со стороны, — она громко, почти на грани истерики, рассмеялась, откинув назад свою голову с распущенными, мокрыми еще волосами. — Кажется, я немного перестаралась… Надеюсь, ты теперь на меня не слишком сердит? И ты откроешь, наконец, это шампанское? Мне просто не терпится выпить за такую прекрасную новость. Надо же, у вас появится ребенок! Ты ведь знаешь, что мы с твоей Леночкой почти подруги?

Роман, все еще не веря в такое внезапное избавление от неразрешимой, как ему казалось недавно, проблемы, принялся судорожно открывать бутылку. П-п-ок! — пробка звонко выстрелила, и шипучая пена бодро ударила тугой, рваной струей.

— За вас с Леночкой! — произнесла Ираида, поднимая бокал.

Невыносимое напряжение, которое буквально витало в воздухе, тут же улетучилось, будто его никогда и не было. Они провели еще полчаса за обычными, ни к чему не обязывающими разговорами, после чего Рома отправился к себе в номер.

«Что бы это значило? — терзался он в догадках остаток ночи. — Вряд ли она хотела подшутить. Я же не слепой: Ираида в самом деле хотела уложить меня в постель. Но тогда почему отступила? Это на нее не похоже. Может из-за того, что я сказал ей о ребенке? Навряд ли… Хотя, черт ее разберет...» — его мысли становились все бессвязнее: они вплетались одна в другую, потом обрывались, и снова медленно закручивались в тот же неразрешимый клубок, пока Ромка, наконец, не уснул.

После возвращения домой Ромкина жизнь вновь вошла в привычное русло, — в то самое русло, из которого едва не вырвалась в Москве, и не увела парня бог знает в какие дебри.

Ираида Павловна больше не проявляла к нему причинного интереса, и он мало-помалу убедил себя в том, что все происшедшее между ними в Москве было действительно просто недоразумением. Во всяком случае, он счел за благо не рассказывать об этом Лене.

А еще через пару недель наступило самое страшное, самое дикое в его жизни утро.

Накануне вечером, как обычно, он зашел в кабинет Лены, чтобы вместе с ней ехать домой, однако застал любимую среди целого вороха бумаг. Оказывается, у всех сотрудников отдела сегодня был аврал. Ираида Павловна, благодаря своим связям, узнала, что завтра на ее фирму должна нагрянуть внеплановая проверка, а потому требовалось срочно устранить все недостатки в отчетности.

— Придется работать всю ночь, — вздохнула Лена. — Сначала в офисе с документами, а потом — на складе. Зато после мне дадут целых три отгула. Так что, Рома, поезжай домой один.

Поцеловавшись, они расстались.

Утром следующего дня Ромку разбудил телефонный звонок. Спросонья он никак не мог взять в толк, чего от него хотят. Уточнили его фамилию, а потом попросили приехать и кого-то опознать. В общем, чертовщина какая-то.

— Кого опознать? Кто говорит? — раздраженно переспросил он.

— Елена Викторовна Шахова — ваша жена? —  донеслось из трубки.

— Ну… моя… — вмиг слетели с Романа остатки дремоты.

— Вам нужно приехать и опознать ее.

— Опознать?.. Да что случилось-то?! — уже прокричал в трубку Роман.

— Несчастный случай, — ровно диктовал ему кто-то на другом конце. — Ее тело находится в городском морге. Когда вы сможете подъехать?

— Когда?! Да сейчас!!! — Роман бросил мимо телефона трубку, и стал судорожно натягивать на себя брюки. «Несчастный случай… Морг... Опознать…» — бешено крутился в его голове хоровод страшных слов, каждое из которых перечеркивало жизнь самого любимого и родного для него человека.

Он выскочил из дома, и кинулся бежать к вокзалу, где и находился находился морг. Вот, наконец, и оно, неизъяснимо унылое, даже на вид, здание. Перед входом Роман вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. «Этого не может быть… Это какая-то ошибка… Сейчас все выяснится… Она жива…» — нестройно звучал внутри него голос надежды. Последней.

О, надежда, носящая высокий титул «последняя»! Кто только выдумал тебя, и не за тем ли, что бы наша боль отзывалась в душе еще дольше и мучительнее?

Немного постояв у входа, Ромка собрался с духом и переступил порог. Запинаясь, он долго объяснял кому-то из персонала причину своего визита. Человек со спокойным вниманием выслушал его, и пригласил следовать за собой. Они прошли по обшарпанному коридору, спустились по лестнице, и оказались в полуподвальном помещении с округлыми сводами. 

Романа била крупная дрожь. Его страх уже давно подмял под себя остальные чувства, однако даже в таком состоянии его распятый разум с невыносимой настойчивостью напоминал своему растерянному хозяину, что главный кошмар еще впереди.

И это было воистину так: никогда еще ужас не проникал так глубоко в его душу, как в тот последний, — самый пронзительный — миг, когда он стоял перед каталкой, накрытой целлофановой простыней. Когда, наконец, и этот мучительный миг, отнявший у Романа последние силы перестал был настоящим и превратился в прошлое, к каталке шагнул человек, и сдернул простынь.

Роман увидел ее, — Лену. Она сильно обгорела, — почти до неузнаваемости. Но Роман сразу узнал ее. Он смог взглянуть на ее обезображенное лицо лишь на долю секунды: задержать на нем взгляд дольше было превыше сил. Тут же отвел глаза от изуродованного лица, и спустя какое-то время с новым, — еще большим — ужасом понял, что теперь смотрит на ее живот, — туда, где совсем недавно теплилась еще одна дорогая для него жизнь. В этот момент сознание его помутилось, и он стал валиться на бок, так что санитары едва успел подхватить его под руки. Так уж устроены люди: мы можем пережить иные времена и даже эпохи, но где взять сил, чтобы пережить иные мгновения?

— Это она? — слышалось Ромке откуда-то издалека, сквозь одномерный, глухой шум в ушах.

Вместо ответа он лишь провыл.

— Это она? — еще раз повторил человек из полиции.

Роман опять не нашел сил ответить: лишь несколько раз кивнул головой.

Когда прошел первый шок, Ромка в какой-то слепой, звериной ярости кинулся узнавать, — как такое могло произойти? И еще — «Кто в этом виноват?» В таком состоянии Роман был готов порвать на части любого, кто имел хоть какое-то отношение к этой трагедии.

Однако вскоре выяснилось, Лена стала жертвой именно несчастного случая. Когда она работала на складе, в электропроводке, как установили пожарные, произошло короткое замыкание. На складе хранились лаки и краски, которые вспыхнули, как бензин. У Лены просто не было шансов вырваться из огненного плена.

Дикую, страшную смерть пришлось принять ей... Ей, а еще малышу, которому так и не суждено было появиться на свет.

На складе во время пожара был еще сторож, но тому повезло: когда в помещении вспыхнул пожар, он находился не в глубине его, а у выхода, и потому успел выскочить из пламени.

Для Романа тем страшным утром все опрокинулось в жизни. Горизонты, еще вчера уходившие в голубое, безоблачное небо, теперь мрачно и недвижимо уперлись в пределы невыносимой боли и отчаянья. Роману стала ненавистной даже сама мысль о том, что ему придется жить дальше. Зачем? Для кого? И чем они, — он, его Леночка и их малыш, — заслужили такую зверскую расправу над собой? Кому помешало их тихое и простое человеческое счастье?

Никто не поддерживал его в те страшные дни: не осталось больше у Ромки ни одной родной души на всем белом свете. Его родители умерли давно, когда он еще не ходил в армию, а родителям Лены и своего горя хватало, не до Ромки им теперь было.

Ираида Павловна также приняла это происшествие близко к сердцу. Ромка сначала думал, что ей просто денег жалко, — говорят, у нее на этом складе миллионов на десять товара сгорело, — но в одном из разговоров, что случился у них после пожара, она вдруг сказала, что чувствует теперь себя так, будто это она виновата в смерти Лены. «Это ведь я попросила ее сделать учет на том складе. А получилось, что на смерть послала», — произнесла она тогда тихо, и по-бабьи зарыдала в голос. Ромка еще подивился: никогда бы не подумал, что эта властная, железобетонная женщина может плакать.

Впрочем, ее сочувствие к нему не выглядело слезливым, иначе оно, наверняка, доконало бы его окончательно. Ей каким-то образом удалось найти для него такие простые, но живительные слова, что Роман подсознательно потянулся к ней, как потянулся бы мокрый и несчастный щенок к случайной руке. Именно Ираида Павловна не дала ему окончательно скатиться в запой и отчаянье, не дала ему сойти с ума, не дала сделать над собой чего-нибудь непоправимое. Загнулся бы без нее Ромка. Точно загнулся бы.

Его сердечным ранам уже никогда не суждено было затянуться. Роман навсегда, как ему самому казалось, разучился улыбаться, — даже в мыслях. Зато приобрел угрюмую, изматывающую душу привычку рассматривать окружающий мир с настороженностью и подозрением, неизменно и органично переходящими в глухую, слепую ненависть. Потому и не было, наверное, ничего удивительного в том, что однажды Роман почувствовал, отгадал в Ираиде Павловне родственную душу.

Впервые это случилось, когда она поведала, как одиноко, — как невыносимо одиноко, — живется ей на этом свете. Какими-то урывками, в минуты слабости, что случались у нее лишь в его присутствии, Ираида Павловна рассказывала ему о том, как любила  бандита Калину, и как билась в отчаянии, и как не хотела жить, когда его убили. Все это теперь было так понятно и близко Роману…

— Все меня считают стервой, — дрожали слезы на ресницах Ираиды Павловны, во время таких откровений. — И никто не подумал, какую боль я выносила в себе за эти годы. У меня ведь давно уже ничего живого внутри не осталось! Все сгорело, все умерло. Я и бизнесом занялась только для того, чтобы окончательно с ума не сойти. Нужен мне этот бизнес... Да я все свои деньги променяла бы на то, чтобы просыпаться по утрам, и, как прежде, радоваться простым вещам. Я уже давно не прошу у судьбы большего...

— Что вы, Ираида Павловна! Никто вас не считает стервой, — возразил ей Роман, имея в виду прежде всего самого себя.

— Да ладно, не считает… — не поверила Ираида Павловна. — Думаешь, я не знаю, как меня за глаза называют? Тоже мне, «гестапо» нашли…

Именно в тот момент в груди у Романа впервые, — после смерти Лены, — шевельнулось хоть что-то человеческое, — жалость. Ираида Павловна каким-то непостижимым наитием сумела уловить это робкое движение его души, и, растрогавшись, прошептала:

— Спасибо… Спасибо тебе, Рома… Хоть ты меня выслушал. Мне даже легче стало. А теперь иди, а то я сейчас совсем раскисну. Я не хочу, чтобы ты видел, когда я плачу. Этого никто не должен видеть. Я обязана быть сильной: другого способа выжить у меня нет.

— И у меня, — задумчиво отозвался на ее слова Роман, и с тяжелым сердцем вышел из кабинета.

С тех пор эти два одиночества начали незаметное, неумолимое движение навстречу друг другу. Когда душа Романа впервые ощутила это движение, наружу из нее вырвался яростный, гневный протест. Так, наверное, негодовал бы сплошь покрытый ранами и болячками человек, которого заставляют пошевелиться. А его душа и была в ту пору сплошной болячкой. Однако, что есть боль человеческая и мука душевная против всемудрого замысла природы? Гравитация, что с неумолимостью рока возникает между двумя одиночествами есть часть первородной сути всего сущего. Пытаться противиться ей — значит, мериться силой с ветром и солнцем, небом и землей…

Ираида Павловна не позволяла себе впредь даже приблизительных намеков на какие-то вольности, вроде той сцены со стриптизом. Она лишь ненавязчиво, — с тактом и умением — окружила Романа вниманием, заботой, и участием. Ираида Павловна никогда не лезла ему в душу, — наоборот, она приглашала Романа в свою, где свила для него теплое, укрытое от всех житейских невзгод, гнездышко. Так прошел для Романа целый год, — невыносимо тяжелый, мучительный год без Лены. 

И вот однажды с ним случилось нечто невероятное. По крайней мере, ему самому это показалось именно таковым, — невероятным. Ираида Павловна, которая с таким тщанием окружала его все время своим деятельным участием, стала для него однажды предметом известного рода размышлений. «Сколько, интересно, лет этой Ираиде? — прикинул как-то Роман, и тут же поймал себя на мысли, что впервые подумал о ней, как о женщине. — Лет сорок, наверное».

Их отношения не развивались подобно той благословенной лавине, что накрыла в свое время их с Ленкой, — такие лавины сходят с вершин жизни только однажды. Скорее, это было похоже на бесконечное изматывающее бегство. Бегство от преследовавших их обоиъ монстров из прошлого: от тяжких воспоминаний, отчаяния, невыносимой душевной муки.

И вот, наконец, Роману открылось очевидное: они бегут от своих монстров не только одной дорогой, но и рука об руку. Так что их неминуемый в будущем союз точнее всего было бы назвать именно союзом беглецов. Что ж, их связало горе, — не самая тонкая житейская нить.

Ираида Павловна по-прежнему не настаивала на близости, — и Роман решил это сделать исключительно по собственной воле и разумению. Он часто бывал у нее дома, и однажды, замутив себе сознание вином, грубо и яростно овладел Ираидой Павловной. Без каких-либо слов, без малейших намеков на нежности и прелюдии. Напротив, — с остервенением, с утробным рычанием, с угрюмой решимостью зверя, загнанного в угол.

После того случая он переехал жить к ней. Ираида Павловна в момент рассчитала его с работы, и на радостях буквально завалила Ромку подарками: выкатила ему из автосалона огненно-красный «Альфа-Ромео», накупила черт знает каких одежд, и только за первые полгода дважды возила его на курорты. Разумеется, не в пролетарскую Ялту: первый раз — в Ниццу, а во второй раз они заперлись аж на Сардинию. Кто бы сказал Роману еще пару лет назад, что он будет в полупьяной дреме слоняться по пентхаусу мультизвездочного отеля, и ленивым голосом заказывать по телефону коньяк в номер. Всякий раз, когда он заходил в сортир, и утыкался взглядом в инкрустированный унитаз, — это, скорее, был даже не унитаз, а  настоящий мавзолей для дерьма, — Романа посещала мысль, что до него в этот фаянсовый склеп гадил какой-нибудь шейх или блевал всемирно известный рок-музыкант. 

Впрочем, не меньше, чем роскошными подарками и совместными заморскими вояжами, Ираида поражала Ромку своим яростным, безжалостным сексом. Резкая и грубоватая в жизни, она такой же в постели, - буквально пожирала его и выворачивала наизнанку во время секса. То, что Роман не испытывал к Ираиде истинно нежных чувств, — а во время секса и вовсе испытывал к ней необъяснимую, подсознательную злобу, — шло лишь на пользу их неистовым соитиям. 

Если бы Роману задали в ту пору пресловутый вопрос «как дела?», он ответил бы, что теперешняя его жизнь и есть та самая «жизнь после смерти», о существовании которой так много споров. Без забот и устремлений, без смысла и мечты, она незаметно проходила год за годом, и ничего уже не обещало в ней никаких перемен. Вернее, перемены были, но не те, что могли бы хоть на миг напомнить ему ту далекую пору, когда он действительно был счастлив: за шесть лет, что он прожил с Ираидой Павловной, у него появилось наглядное пивное брюшко, а настырная «Альфа-Ромео» сменилась вальяжным «Мерином» с личным водителем.

Так и катилась бы  дальше жизнь Романа, если бы не встретил он своего приятеля. Черт его знает, что это за штука, наша жизнь! Всего один разговор может изломать, повернуть ее вспять. Часто даже одно слово. Случайное, будто шальная пуля. А раз шальная, то, как водится, — прямо в сердце.

А встретился он с тем самым Олегом, который рассказывал ему когда-то о прошлом Ираиды. Роман потерял его из виду почти сразу после того разговора: случайно или нет, но Ираида Павловна уволила этого Олега чуть ли не на следующий день. И вот, через столько лет они встречаются на улице. Зашли в бар, выпили «по соточке», потом еще пару раз «по соточке», и начали трепаться о всяком. Уже под конец беседы Олег заговорил о каком-то Викторе. Роман долго не мог понять, — что за Виктор? 

— Ну Виктор! — не унимался  Олег. — Шрам у него еще вот тут, на скуле, был, — горячился он, проводя большим пальцем по щеке.

— А-а… Виктор? Ну, помню, и что?

— Утонул он в прошлом году. Ага. Поехал на Дон с мужиками, полез пьяный в воду и утонул, — поведал Олег.

— Во, дела… — протянул Роман.

— Я ж и говорю, — еще больше оживился Олег. — Бог, как говориться, не фраер, все видит.

— Что, грешил, что ли, покойничек? — спросил Роман. — Так ведь все мы не без греха…

— Э-э, не скажи. Грехи, они разные бывают. Грех греху — рознь, — по-лошадиному, широко, замотал головой Олег. — Как-то раз, по этому делу, — он звонко щелкнул себя пальцем по кадыку, — это покойничек мне такое открыл, что когда протрезвел, так ему самому страшно стало. Все просил меня после никому ни рассказывать. Да теперь уже все равно: утоп он.

— И что ж он такого натворил? — повел бровью Роман.

— Дело давнее, — придвинулся к нему Олег. — Случилась это сразу после того, как меня уволили. Этот Витька в охране работал, на складе.

— Ну, — неопределенно промычал Роман.

— Вот тебе и ну, — перешел вдруг на таинственный шепот Олег. — Он рассказал мне, что однажды эта сука, Ираида, попросила его об услуге.

— Ираида? — вскинул брови Роман: это уже становилось интересным.

— Ну, да. Что не помнишь ее, что ли? Она ж директором была! — искренне поразился Олег.

— Да нет, почему… Помню, конечно… — пожал плечами Роман. Было ясно, что Олег не в курсе, что они с Ираидой теперь муж и жена. — А что за услуга?

— Да как тебе сказать… На первый взгляд, дело, вроде бы, хозяйское. На Ираиду однажды наехала налоговая инспекция. Какие-то махинации с неучтенным товаром у нее вскрылись. И решила она отделаться от всех бед одним махом. Застраховала товар, а через пару дней спалила один из своих складов к чертовой матери.

— Что? — потемнело в глазах у Романа.

— Спалила, говорю, склад, — скорым шепотом повторил Олег. — Не сама, конечно, а втравила в это дело того самого Витьку. Но это дело хозяйское. Склад сгорел, и хрен бы с ним. Но там ведь еще и баба какая-то сгорела. И Витька тогда сказал мне, что Ираида наказала ему, чтобы все случилось именно так: и склад чтоб сгорел, и баба та вместе с ним. Похоже, перешла она ей дорогу. То ли знала лишнее, то ли еще что. А за все про все получил от нее Витька пять тыщ баксов. Расковырял он тогда на складе электропроводку, чтобы на замыкание потом подумали, и подпалил в том же месте. Так что кровь на нем была…. Туда ему и дорога. Да и Ираиде, сучке этой, вместе с ним не мешало бы, — закончил он свой рассказ, и смачно выругался.

Роман уже ничего не слышал: Олег давно сменил тему, а он все смотрел и смотрел на него, по-прежнему отказываясь поверить услышанному, — слишком уж невероятным, слишком чудовищным это представлялось ему. Ромка лучше других знал, что Ираида способна на многое, но то, что рассказал ему теперь Олег, было действительно слишком, — даже для нее.

— Что ж ты раньше молчал?! — вырвалось, наконец, у Ромки.

— Ты о чем? Про Витьку, что ли? — не сразу понял Олег, который к тому времени трепался о другом. — Во, блин! Мне что, больше всех надо, что ли? — пожал он плечами. — Да и кому говорить? В милицию пойти? Так у них на руках заключение пожарных, где черным по белому написано, что пожар случился от короткого замыкания. Да к тому же я и сам от этом узнал не сразу, а только в прошлом году. А еще через месяц он уже тово, утоп. Да и хрен с ним, дело прошлое, ты вот лучше послушай, как я на прошлой неделе… — и Олег взялся с жаром рассказывать Роману, как он ездил на прошлой неделе с друзьями на рыбалку, но до Ромки его слова уже не долетали.

Он представлял себе в тот момент, как его Ленка с ребенком под сердцем мечется в огненном аду. Все старые рубцы у него на сердце вмиг разошлись, и кровь хлынула из ее глубоких разломов кипящей пеной.

— Ты куда? — не понял Олег, когда Ромка вдруг встал посреди разговора, и, шатаясь, побрел к выходу, цепляясь за все на своем пути.

Роман направился домой. По дороге его не терзали сомнения. Пожалуй, впервые после того, как погибла Ленка, ему было ясно, как и что нужно делать. «Да разве возможно, вообще, такое?» — пытался он представить себе сцену, когда Ираида договаривалась с Витькой насчет того, чтобы сжечь человека заживо. «Торговались еще, наверное, суки», — яростно сплевывал он вязкую слюну.

«Выходит, когда я сказал ей, что Ленка ждет ребенка, она сообразила, что беременная жена, да к тому же жена любимая — барьер непреодолимый. Впрочем, какая разница, какие у нее были мотивы? Нет, и не может быть таких причин, которые оправдали бы подобное зверство. Или для нее и не было в том никакого зверства? С нее станется… Ч-ч-черт, она ведь не только Ленку тогда приговорила, она ведь точно знала, что вместе с ней погибнет и ребенок. Что же она за мразь? Что за чудовище?» — лихорадочно мыслил он всю дорогу о том, что было превыше его разумения.

Он зашел в квартиру, и уже в дверях понял, что Ираида дома: из ее спальне был слышен телевизор. Странно: обычно она возвращалась с работы не раньше шести, а теперь было лишь четверть третьего. У Романа вдруг закружилась голова от предчувствия, что очень скоро он получит самое большое удовольствие за все последние годы. Самое большое, и, наверное, последнее.

— Это ты, Рома? — послышался голос Ираиды из спальни.

Роман ничего не ответил. Он пошел к ней по коридору, и с каждым шагом в него вселялся угрюмый, зловещий рок, холодное спокойствие, окончательная уверенность в данном ему свыше праве отнять жизнь у этого монстра.

В дверях спальни он остановился.

— Я сегодня решила уйти с работы пораньше. Что-то голова разболелась, — доложила ему Ираида, массируя виски кончиками пальцев. — Иди ко мне, — поманила она его рукой, оставив виски в покое, и игриво откинув с себя край шелковой простыни.

— Чего это она у тебя разболелась? — стал неспеша надвигаться на нее Роман, с отвращеньем поглядывая на оголившееся бедро.

— Что такое? Почему мы дуемся? Не нужно дуться, котик. Во что ты хочешь сегодня поиграть со мной, любимый?

Роман ответил, не задумываясь:

— В Отелло и Дездемону!

— О-о… — даже простонала Ираида от подобной планиды, и в игривом кокетстве закатила глаза кверху. — Я тебя обожаю, мой милый! Иди ко мне, мой грозный Мавр. Души меня нежно: так, как я люблю, — она рассмеялась, и выгнула шею дугой, чтобы Роману было удобно ее душить.

Роман, прямо в ботинках, залез на кровать, сел ей на живот, и плотно обхватил изогнутую шею обеими руками.

— Погоди!.. Погоди! — заверещала вдруг Ираида, и принялась отчаянно отбиваться. — Ты что?! Не знаешь либретто? Ты должен сначала спросить меня: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?». Давай же, спроси, — потребовала она от него капризным тоном.

— Да, пожалуй, кое о чем спросить стоит, — согласился Роман, продолжая держать руки у нее на шее. — Скажи, как ты смогла жить после того, как заживо сожгла мою жену и ребенка? Как тебе удалось не сойти с ума? Как тебе удалось все это время дышать, спать по ночам, а с утра улыбаться своей паскудной рожей? Как удавалось просто ходить по земле?!!

По мере того, как Роман говорил ей все это, он с удовольствием наблюдал, как в глаза Ираиды вселяется кромешный ужас, а в какой-то момент и вовсе почувствовал, как все ее тело вдруг вздрогнуло, будто она проглотила шаровую молнию.

— Ну что, молилась ли ты на ночь? — спросил он ее в конце, а в следующий миг уже окончательно сомкнул пальцы на ее шее. — Молилась, или нет?!! — кричал он в исступлении, навалившись на нее всем телом.

Ираида и не думала сдаваться: она судорожно вцепилась в его руки, отчаянно пытаясь освободиться, однако силы были неравны. Роман наблюдал, как наливается кровью ее лицо, а неправдоподобно белые на этом фоне глаза бешено мечутся, и лезут из орбит.

В какой-то момент Роман почувствовал, что его жертва пытается освободиться от железного капкана вовсе не для того, чтобы сделать глоток живительного воздуха, а за тем, чтобы нечто сказать. Он ослабил свою хватку.

— …Я… я… любила… — прохрипела обреченная на смерть.

Роман не дослушал, и вновь навалился на нее.

Ираида мелко забилась в последних судорогах, и — затихла. Роман продолжал лежать на ней еще какое-то время, а после отнял дрожащие руки, и понял: жизнь кончена.