Я помню запах твоих ног

Мы не виделись с ней больше года.

Но вчера я получил от нее письмо. Какой нахальный почерк! Написала мне, что сегодня она будет проездом в Д. На день-два. Или неделю. Может, задержится.
И добавила, мол, сгорает от нетерпения – так сильно хочет мне «кое-что» показать.

Пять лет назад мы были любовниками. Учились вместе в колледже, жили в соседних домах. Обстановка располагала к вынужденной близости. Так мы начали общаться, обменивались кассетами, мнениями, много гуляли, ели мороженое в парке и иногда ходили в кино.

Однажды Александра (так ее звали)  пришла ко мне домой, вся такая напряженная, мрачная, челка зачесана на правую сторону (а не как обычно - на левую). Постояла в дверях, помялась.  Наконец, не выдержала - дала волю чувствам, повиснув на мне. Разрыдалась. 

Александра умела плакать красиво.  Да, у нее это хорошо получалось, честно так, без игр, душевно. Я же тогда не догадался словесно подыграть, разделить ее душевные томления как полагается джентльмену, как принято…, был слишком молод, чтобы понять строптивый женский нрав. А, ну его! Помню, я неловко, но крепко ухватился за талию Александры, которая, казалось, была чуть толще моей шеи. Она побледнела. Я начал было что-то нашептывать ей, пытался шутить,  успокаивал, но она оставалась по-прежнему задумчивой. Что такое? Неужели я снова стал ей противен?

Ну, конечно - что ей делать с таким неприметным, оборванным,  неуклюжим подростком, ей, этакой строптивой «цаце», молоденькой белозубой брюнеточке на высоченных каблуках.

Еще бы. Ей было стыдно находиться рядом со мной.

Или Александра уже вовсю грезила о замужестве. Не знаю. Да и какая разница?
Девчонки всегда мечтают о том, чему не суждено сбыться.

Да. Я обнял ее. Александра стиснула зубы. Едва скользнув губами по ее щеке, я понял,  другого шанса не будет. Она ведь тоже, наверное, не против. В её-то неполные шестнадцать. Ей еще долго придется ждать, пока на нее обратят внимание мальчики постарше, побогаче, с гладенькой чистой кожей, высокие, спортивные, загорелые.  Аппетитные, гладко причесанные послушные мальчики с больших уличных киноэкранов.

А пока Александре приходилось довольствоваться тем, что есть, - то есть мной  - сутулым худощавым недомужчиной, чьи виски с четырнадцати лет были подернуты задумчивой сединой.

Да. Я тогда подумал, сейчас самое время. Пора. И не прогадал. Пора.   
Мы провели весь вечер в моей постели. В молчании (отчаянии?). Любили друг друга, как умели - уродливо, без света, слов и стыда.

Вскоре это стало нашей маленькой постыдной традицией.
Я был первым, кто «разжег огонь в ее камине».

Александра, говоря о потерянном девстве, загубленном нежном возрасте и по-диккенсовски больших надеждах, нередко выражалась  громкими масляными романными клише, которые специально выписывала из сальной библиотечной макулатуры, позаимствованной из отдела «Для Дам…».

Да… «Разжег огонь в ее камине». Слабый огонек, едва освещающий полумрак нашего жалкого студенческого «алькова», медленно тлеющий, постепенно угасающий. 
Александра часто жаловалась на ужасные мигрени, много курила,  постоянно опаздывала на наши тайные встречи.

Я знал, кроме меня, Александра спит еще, как минимум, с двумя. Но по вторникам и четвергам она была моей. (А иногда, если посчастливится, и по пятницам…).  Александра говорила, что когда-нибудь она проснется великим человеком, просила меня регулярно «гадать» ей по руке. Думала, я умею – ха! Поверила. Я не предсказывал ей ничего значительного, судьбоносного, кардинального. Тем более в другом городе. А кто бы еще стал со мной спать? Да. Я не был готов вот так запросто отказываться от помеченной территории.

А однажды Александра предложила мне одинаково одеться, принарядиться. Она была помешана на мужских костюмах. И как ни странно они ей очень шли. Ей нравилось изображать глубокий траур, облачаться в твидовый пиджак неопределенного цвета моего отца,  натягивать прозрачные чулочки под скверно отутюженные брюки и степенно вышагивать перед зеркалом в гостиной, покачиваясь вот-так: с пяточек на носочки. В этом была вся она!

Во что бы  Александра ни была одета, для меня она всегда  была настоящей женщиной. А я для нее был…  Кем я для нее был?

Я понимал, все происходящее между нами, наши отношения, связь – всего лишь инстинкт, животный порыв, вопль, визг. Конечно, мы не любили друг друга. Для Александры весь мир был, как шведский стол. Природная красота, сексуальность, умение себя подать, согласитесь, дают большие привилегии в этом мире. И Александра пользовалась, брала, поглощала, обворовывала, уничтожала, сметала все на своем пути. До тех пор, пока ее теплый, мягкий, плоский животик не раздулся от беспорядочного «чревоугодия».

Рожать ребенка она не стала, сделала аборт. Мол,  благородный поступок, не спорь. И с прежним изяществом поправляя свои волосы после нашей близости, обреченно падала передо мной на колени, называя меня чужим именем, умоляя понять и простить. Александра была в отчаянии. Вот до чего довели мои «гадания». Мне было жаль ее. Но что я мог поделать?

Мы поддерживали нашу дружбу на протяжении пяти лет. А были ли мы друзьями?
Потом она от меня ушла. Сказала, надоело.

И вчера. Вчера она мне написала. Хочет снова меня увидеть. Думает, я изменился – черта с два! Просит о встрече, ведь у нее есть «кое-что» для меня.
Мы не виделись с Александрой больше года, и я уже не знал, что на этот раз она для меня приготовила. Может,  хочет представить мне своего «новенького» мужа, матерого пижона с английским акцентом, расскажет мне, как сильно его любит, как счастлива с ним в его большом загородном доме, а я всегда был полнейшим ничтожеством, наивным глупеньким чудаком, с кем она была из жалости, нет – она скажет «из милости» или «из благородства». И непременно добавит: «Бери пример с Томми (Гарри или Питера)…». И прочее. Прочее. Прочее.   

И я задумался, действительно ли я хочу этой встречи.

Раньше, помнится, Александра нередко советовалась со мной по поводу своих ухажеров. Верно, и нынче придет ко мне с очередной наспех вклеенной черно-белой фотокарточкой в альбоме для дамских вожделений. Ха, сколько девичьих сокровищ я повидал на страницах этой дьявольской книги! Вплоть до использованного презерватива, вложенного в интимный дневник в качестве закладки.
Сделав над собой героическое усилие, я решил перечитать письмо. Сегодня в пять. Резкий и холодный императив.   Все же надеюсь, ей не пришлось принести себя в жертву какому-нибудь проходимцу, неотесанному лесорубу. Увядающий цветок…Александра.

 Александре месяц назад исполнился двадцать один год. Или около того. Лучшие годы постепенно покидали нас, и я это отчетливо ощущал. Мне было совестно за бестолково растраченное время. Мы жили без цели, без ориентиров.  Нам хотелось поскорее стать взрослыми, но повзрослев, мы так и не смогли оправдать собственных ожиданий.

 И случайно встретившись на улице с кем-нибудь из колледжа, я всегда, пряча лицо, опускал голову.  К чему рассыпаться в бессмысленных объяснениях, как я и что, да отчего я не завязываю галстук по последней моде, почему не на работе, почему все еще не женат. К чему начинать разговор, когда не знаешь, чем кончить?  А с Александрой у нас все шло всегда, как по сценарию…бульварного романа. Все было просто, удобно и понятно. 

Да, я все еще помню запах ее ног, пусть и шестипалых, но таких миниатюрных. А то, как она скрипела зубами во сне – о!

Мы не виделись с ней больше года. Наверное, все так же тщательно следит за внешностью, повзрослела да выглядит изумительно, как тогда, в наш последний с ней вечер на пляже….

На часах без двух минут пять. Все-таки здорово будет ее снова увидеть в своем доме. Да что там, я даже возбужден. Может, пригласить ее на танцевальный вечер или сразу, как раньше…?

О, какая пунктуальность. Сейчас-сейчас.

Вскакиваю с дивана. В левой руке держу письмо, правой открываю дверь.
Нет, это не она. Может, к лучшему.

Не она.

Передо мной стоял незнакомый мужчина невысокого роста, одетый в костюм европейского покроя цвета чайной розы. По ветру элегантно развевался повязанный на шее газовый шарфик. Лицо, удивительно красивое, гладкое, безусое, изображало юношеский восторг. А тело такое стройное, компактное. Игрушечное. 
Я насторожился. Вопросительно поднимаю брови, спрашиваю:

- Вам кого?
- Как, Генри? Ты меня не узнал? – (думаю, что за пародия на мужской фальцет).
- Нет, - говорю, - не узнал. Простите. Я жду гостью.

И уже хотел закрыть перед носом мужчины дверь. Но тонкая изящная ручка,
освободившись из цветного рукава, крепко ухватывается за дверную ручку.

 - Постой, Генри…  Это я.  Александра.  Ну? Александра. Помнишь?
- Александра? – удивляюсь.
Ничего не понимаю.

Мужчина кивает и затем:

- Ах,  какой славный «трансцендентальный» вечер, не правда ли, Генри? - игриво подмигивая, улыбается, - но теперь называй меня Алексом. Да, как мою первую любовь, ты его не знаешь. Слушай, я поживу у тебя, пока у меня все там не заживет….  Видишь ли, хирург сказал…. Живет в соседнем квартале, кстати, работает в больнице неподалеку.  Такое со мной сотворил. Черт! Мне столько тебе нужно рассказать.  А лучше сразу покажу. Да пусти ты меня уже в дом, наконец! Мы же не чужие. Ты не поверишь…

Из комнаты донесся мерный бой часов.

А что мне еще остается?

- Заходи.