Суворовский алый погон. Часть 2, глава 27

                Глава двадцать седьмая
                "Завтра здесь же в четыре часа..."

        Встретиться с новым приятелем суворовцем Московского СВУ Павлом Гончаровым договорились в первый же вечер после парада. Он обещал пригласить двух знакомых девчонок. Место встречи выбрали у памятника Пушкину, поскольку и 7, и 8 ноября улица Горького перекрывалась для народных гуляний. Ну и решили прогуляться с девчонками.
       А что ещё делать? В кино идти не хотелось. Там и не поговорить даже.
       С Павлом к месту встречи подошли почти одновременно. И двух слов сказать не успели, как появились девчонки. Костя определил, что на вид одна из них, скорее всего, сверстница, а вот другая, может, и на годик постарше.
        Ту, что моложе, звали Валентиной, ну ту, что постарше – Тамарой.
        Павел не успел сказать, которая из них и кому предназначена, и ни слова о том, откуда он их взял. Одноклассницы ли, соседки ли по дому.
        Был он балагуром и сразу заговорил всю компанию. Шутки и остроты посыпались одна за другой буквально с первых минут.
        Костя поначалу немного смущался. Тем более, он никак не мог понять, которой из девушек должен оказывать знаки внимания.
        – Ну что, растворимся в общем потоке?! – предложил Павел.
        – Курс на Красную Площадь? – спросил Костя.
        – Нет… На Белорусский вокзал и Сокол, – и слегка склонившись к Косте, шепнул, – Есть план.
        – Ну, так вперёд! – сказала Тамара и неожиданно для Кости оперлась на его руку.
        Улица Горького была заполнена до краёв. Люди шли в беспорядке – одни в сторону центра, другие в сторону Сокола. Разноголосый шум висел над этой весёлой праздничной толпой.
        Небольшая компания окунулась в людское море. Костя с Тамарой немного отстали, и она игриво спросила у него:
        – Вы и дома форму не снимаете?
        Что было отвечать? Рассказывать, что гражданской одежды у него по существу и нет? Ещё год назад осенью отчим взял да отнёс всё в комиссионку. Впрочем, в прошлые осенние каникулы Костя о том и не жалел, поскольку никак не мог расстаться с формой. Нравилось ему ходить в ней, очень нравилось. Ну а теперь и жалеть смысла не было, наверняка ведь вырос из всего того, в чём ходил в школу.
       – Вообще не снимаю. Даже сплю в форме и не на кровати, а на охапке сена, как учил Суворов, – со смехом ответил он и уже серьёзно пояснил. – Не успел перевезти из Калинина от мамы. Я ж перед суворовским там учился.
       – Чтой-то не пойму, – сказала Тамара. – Это когда ж было? В четвёртом классе?
       Осведомлённость несколько удивила, и Костя пояснил, что поступил он в училище не после четвёртого класса в пятый, а после восьмого в девятый.
       – А-а, теперь понятно. Слыхала чтой-то. Ребята говорили. Как вас там величают, кутузовцами? Из кутузовцев, значит.
       Костя недоумевал. Ну, допустим, после какого класса раньше поступали в суворовское военное училище, девчонка ещё могла знать, но про то, что трёхлеток дразнили кутузовцами?! Это каким же образом стало ей известно. И что за «ребята говорили»?
       – Не нравится, что из кутузовцев? – с едва заметной обидой спросил Костя. – Кстати, нашу роту уже прошлой зимой так дразнить престали.
       – Я не сказала, что не нравится. Да ты и вообще ничего. И форма на тебе ладно сидит, не скажешь, что только год как её носишь. Вот только клёши?!
       Да, брюки Костя ещё не решался зауживать, поскольку можно было и в увольнение не попасть. Ну а на каникулы их отпустили в парадной форме. Именно в парадной, а не парадно-выходной. По возвращении в училище форму сдавали и получали её лишь на следующий парад, причём, зачастую уже другие китель и брюки. Вырастали суворовцы из прежних размеров. Возраст-то какой: шестнадцать – семнадцать лет.
        – Не нравится, что я в форме? – снова спросил Костя.
        – Да нет, ничего, совсем ничего, для сельской местности сойдёт. Ну, ну не обижайся, это я так, милый мой широкобрючный Костя.
        Павел и Валентина остановились впереди, поджидая их. Павел был ростом с Костю, Валентина чуть ниже его. Он пришёл в модном пальто мышиного цвета, в шерстяной шапочке, она – в утеплённой куртке с капюшоном. Костя особенно не разбирался в модах, но, кажется и Валентина и Тамара были одеты не так чтоб очень просто. Приталенное пальто Тамары гармонировало с шинелью Кости, в которую он был затянут в струнку белым парадным ремнём.
        – Ну что, может всё-таки в кино? – предложил Костя, которого начинали уже тяготить ёрничанья Тамары.
        – Да ну в какое ещё кино, – возразил Павел. – Есть кое что поинтересней.
        – Что-что? – почти хором спросили девчонки.
        – Есть предложение отметить праздник. Ну и первое участие в параде нашего Кости. Как вы? – спросил Павел и сгрёб широко расставленными руками девчонок.
         – Можно, да только никуда не попадёшь ведь. В любой кафешке очередюги, – сказала Валентина.
         – А мы без кафе обойдёмся. Сейчас, только шампанское возьмём, да чего-нибудь к чаю, и на трамвай. Остановка не так далеко, за Белорусским вокзалом на Ленинградском проспекте.
        – И куда же отвезёт нас трамвай? – поинтересовалась Тамара.
        – В живописные края.
        – То есть?
        – У меня ж квартира на Живописной, – пояснил Павел.
       – А на Кировской? – снова спросила Валентина.
       – Там дед живёт. Так вот мама сейчас у деда. Он приболел немного, ухаживать поехала. Вернётся поздно. Так что едем. Успеем выпить по рюмке чаю.
        Трамвай ходил по левой стороне Ленинградского проспекта, в стороне от автомобильной проезжей части и оставался в праздничные дни единственным наземным транспортом. Троллейбусы и автобусы отменялись на время гулянья.
        У Сокола трамвайная линия ушла влево и вскоре скрылась в лесо-парковой зоне, в которой был в ресторан, в ту пору вполне оправдывающий своё название «Загородный». Вскоре трамвай выбрался на крутой берег Москвы-реки, с которого открывалась едва различимая в сумерках пойма Москвы-реки с заливом. В заливе отражались отблески прорывавшейся сквозь облака луны. Мерцали огни деревенек, в ту пору ещё подмосковных. Прямо – Строгино, чуть левее Троице-Лыково.
        Самая окраины Москвы. И границей на повороте трамвайных линей как бы и служили эти линии. Но микрорайон на левом берегу реки уже вырос. Сначала пошли высокие здания постройки пятидесятых, затем – пятиэтажки.
        Вышли из трамвая, пересекли обещанную Павлом живописную улицу, которая в это время суток, да и время года, живописной оставалась только по своему названию.
         Квартира была небольшой, однокомнатной, но отдельной, что в общем-то не так уж и плохо в те годы. У Кости одна бабушка жила в высотке на площади Восстания, там, как сказали бы на языке нынешнем, просто супер, а вторая – в коммуналке, где было семь семей.
        Весёлой гурьбой ввалились в квартиру, тут же подвинули стол к дивану, поставили шампанское, рюмки. Павел с Валентиной отправились на кухню, чтобы вскипятить чайник.
        Тамара упала на диван, расправила юбку и, взяв Костю за руку, силой усадила рядом.
       – Ну что, широкобрючный Костик, рассказывай о себе, как ты до жизни такой докатился.
       Она постоянно говорила какими-то стандартными фразами, которые, порой, были совершенно не по делу, не соответствовали обстановке, а потому ставили в замешательство. Не сразу Костя понял, что отвечать надо тоже вот этакими несуразицами, поскольку конкретных ответов Тамара и не ожидала. Просто так спрашивала, что бы что-то спросить.
       Павел и Валентина чему-то смеялись на кухне, потом вдруг замолчали.
       – Делом занялись, – комментировала Тамара.
       – Каким делом? – не понял Костя.
       – Каким, каким. Целуются, небось.
       – Так и нам надо, – сказал Костя, словно спрашивая.
       Тамара повернулась к нему, смеясь одними глазами:
       – А ты умеешь?
       Костя придвинулся к ней, обнял и коснулся губами её губ. Оторвали их друг от друга Павел с Валентиной.
       – Ну, ну, ну – не спешите, – сказал Павел. – Ещё и за праздник не выпили.
       – И за нового парадника, – напомнила Валентина.
       Все уселись на диван. Только-только поместились. Но в тесноте в данном случае не только были не в обиде, а совсем даже наоборот.
       Павел сноровисто открыл шампанское. Разлил в рюмки, сказал:
        – Ну, за твой первый парад, Костян!
        – И за праздник! – прибавил Костя. – И за Валю с Тамарой.
        – Не надо всё в одну кучу, – поправил Павел. – За девчонок наших будем пить за каждую в отдельности.
        – А за кого первую? – спросила Тамара, ставя пустой бокал на стол.
        – Вот за ту, кто первой выпила за первый тост, – сказал Костя.
        – Ну, вот и мы разговорились, – заявила Тамара, прижимаясь к нему.
        – Что-то больно светло, – сказал Павел. – Тем более на улице фонарь нам светит. Надо экономить электроэнергию.
        Он привстал и щёлкнул выключателем.
        Сели так, что Костя оказался справа, а Павел слева. Девчонки же между ними.
        Свет фонаря не особенно мешал вялому разговору, который прерывался индивидуальными занятиями Павла с Валентиной и Кости с Тамарой. Собственно, занятия эти были, конечно, более чем скромными. Девчонки оказались вполне «современными» для своего возраста. Поцелуи и какие-то даже допустимые ласки с некоторыми проникновениями в некоторые заветные и запретные места, всё это не встречало препятствий.
         У Валентины слишком поднялась юбка, и Тамара что-то шепнула ей, на что та ответила:
        – Думаешь, я стесняюсь? – и резким движением на какие-то мгновения подняла её ещё выше, но тут же опустила.
       Собственно, в полутьме ничего и видно-то не было, но сама реплика что-то значила.
        Снова пили шампанское. Что уж там пить-то на четверых? Но не таким уж частым и привычным было даже такое питие. Хмель слегка ударил в голову, но, хоть и привёл к большей раскованности, оставался строгий предел в индивидуальных занятиях парочек.
        Ну и то, что было, для Кости не казалось таким уж скромным.
        – На салют-то пойдём? – неожиданно спросил Павел. – Тем более, время. Мама скоро должна прийти.
       Собрались быстро, навели порядок, и снова загрохотал трамвай по прогибавшимися под ним рельсами. На окраинах они не уложены в асфальт, как в центре, и трамвайные пути похожи на пути железнодорожные.
       После салюта поехали провожать девчонок. Оказалось, что жили они неподалёку от Московского суворовского военного училища, в ту пору располагавшегося в Филях. Там парочки отправились каждая своим маршрутом.
         Костя с Тамарой оказались в каком-то небольшом скверике. Он сел на лавочку и посадил Тамару на колени. Она обняла его за шею и сама потянулась для поцелуя. И тут же, отстранившись, спросила:
        – А ты когда-нибудь девочку раздевал?
        – Не-ет, – признался Костя, хотя хотелось сказать, что раздевал, и поинтересовался в свою очередь: – А тебя раздевали?
        – Раздевали, – сказала Тамара, сняв с него шапку и ероша волосы.
        – И.., – протянул Костя.
       – Что и?
       – И потом…
       – Ничего потом, – она снова поцеловала его в губы и сказала: – Придётся тебя развращать, мой широкобрючный Костик.
        – Как? – зачем-то спросил он, сознавая нелепость вопроса.
        – Хочешь меня раздеть?
        – Да, – прошептал он еле слышно, и сердце замерло в груди.
        – Завтра приходи. Предков дома не будет. Буду тебя учить раздевать девочку.
        – Кого?
        – Меня раздевать. Завтра здесь же в четыре часа. Ну а сейчас по домам. Поздно уже.
        Костя проводил Тамару до подъезда и пошёл к метро. По дороге перебирал в памяти минувший вечер. Он уже понял, что девчонки эти наверняка знакомы с суворовцами Московского СВУ, бывают на танцах в училище. Он слышал, что и у них в Калинине есть такие завсегдатайки, которые провожают не один выпуск суворовцев, и всё ходят и ходят в училище, пока офицеры-воспитатели, не вычислят их и не поставят заслон.    
       Вот и Тамара… Она ведь немного старше. Впрочем, для Кости это помехой не было. Что из того? Её не волнует, что он чуточку моложе, а его почему должно волновать?
       Подумал:
       «Надо позвонить Пашке, посоветоваться относительно завтрашнего похода… А надо ли? Нет, не надо. Пойду. Раз уж пригласила, пойду».
       Вот и станция «Филёвский парк». Оглянулся, запоминая дорогу к тому скверу, где они расстались с Тамарой. Это было совсем недалеко. Рассчитал время, чтобы не опоздать.
       
       На платформе было безлюдно. К вечеру похолодало, и многие после салюта покинули места гуляний, разошлись по домам.
        С шумом подошёл поезд. Костя шагнул в вагон, но не смотря на то, чтобы было много свободных мест, садиться не стал. Взглянул на себя в вагонное стекло.
        «Н-да, суворовец Николаев, в роте ты – комсомольский секретарь, в роте тебя уважают, а здесь какая-то девчонка целый вечер ёрничала, а теперь ещё и учить вызвалась. Ну что ж, воспитательница! Посмотрим, чему ты меня завтра научишь!»
Продолжение следует