Адаптация

В квартире было тихо и потому – спокойно. Уютно шли старые часы. Марина, скрипя половицами, протирала пыль. В одной из комнат за микроскопом сидел Алексей, в тапочках, засаленных трико и дырявой футболке. Периодически он что-то сам себе бурчал, иногда даже посмеиваясь; что-то записывал, потом снова горбился над прибором, ударяясь об окуляр стеклом очков. Марина добралась и до этой комнаты и теперь незаметно поднимала одну за другой чашки петри.

Захрустел замок, громко хлопнув дверью, внутрь попал третий жилец, в одной руке он держал прозрачный пакет, внутри которого плескалась вода и тряслась обалдевшая рыбка; другая пятерня вцепилась в еще один – грязный и черный. Ботинки полетели в угол, ноги заскочили в тапочки.

– Гоша, ты? – послышался женский голос из глубины жилища.

– Нет, это Нобель. – огрызнулся вошедший.

Когда он шел, непременно распространяя запах табака и улицы, то казалось, что все вокруг рушится и заново покрывается пылью. Бросив пакет и рыбку на кухонный стол, теперь он нервными движениями снимал навесной замок со своей комнаты.

– Шапочку забыл надеть. – с лукавой улыбкой бросила проходящая мимо Марина.

– Отстань. – огрызнулся Гоша и заперся изнутри в затхлости и грязи; запинаясь о книги открыл форточку, не раздвигая штор. Прямо в куртке лег на диван, но через пару секунд сорвался на кухню, где загремел шкафами.
На шум лениво пришла Марина. Гоша, торжественно ругаясь, извлек, наконец, банку и залил в нее отстоянную воду, затем запустил рыбку.

– Эй, Собака Павлова, иди тоже сюда! По кофию вдарим…

Алексей дописал до точки, одобрительно хмыкнул и сутуло заковылял, заправляя на ходу футболку в трико и додумывая мысль. Он был похож на Мавроди.
Щелкнул чайник. Гоша нашел в кармане куртки недокуренную сигарету и радостно чиркнул спичкой. Комнату постепенно стал затягивать дым. Вошедший биолог кашлянул и теперь безучастно разгонял рукой серую массу.

– Как назовем? – решительно хлопнув ладонью по столу, бросил величаво восседающий на табуретке Гоша.

Марина равнодушно сыпала по кружкам кофе, Алексей сосредоточенно поправил очки и, поразмыслив, уверенно произнес:

– Атма.

– Сам ты Атма!.. – он повертел в руках банку, – это Деметра!..

– А если это мальчик? – привычным подзуживающим тоном спросила Марина, расставив кружки и нарезав хлеб.

– Если, если!.. Однозначно – нет! Какой к черту мальчик? Это точно сучка!

– Как грубо… и неуважительно.

– Ну, тогда, – возвышенно, – Сука! Теперь достойно, госпожа?

– Ты бы пепел в тарелку не сбрасывал, госпожа…

– Да, МАМА! Твой профессор вон – вообще плесень развел в…

– Гоша, это не плесень, это… – вмешался Алексей.

– Сопли… Ладно, - он достал из грязного пакета бутылку, после чего – бросил его на пол, – к плоти христовой – кровь христова!

Донышко стукнуло о стол.

– Красное? – заинтересовалась Марина.

– Понятия не имею.

– Ты где его взял-то? – не отступала вопрошающая.

– В Назарете.

– Но день ведь только начался… – робко пролепетал Алексей, будто в том была его вина.

– И начался хорошо! – подвел черту Гоша и хорошенько хлебнул из горла.

***

Одетое в трусы, тапочки и куртку утро ворвалось в спальню Марины и Алексея и стало ломиться на балкон. В комнату хлынула прохлада. Алексей натянул одеяло до подбородка, ошарашенная Марина завизжала:

– Эй, ты совсем уже?!

– Я люблю курить на балконе! – недоумевая, отозвался Гоша.

– Больной! – отрезала собеседница и, обвязавшись одеялом и оголив тем самым Алексея, удалилась в ванную, громко хлопнув дверью.

Теперь Гоша лежал полностью одетый в своей конуре и сосредоточенно читал потрепанный томик Бернарда Шоу, продолжая периодически закуривать. Пепел валился на ковер и лежащий на груди блокнот. Небритое лицо читающего искривила гримаса спокойствия, что бывало редко. У соседей сверху зашумел душ. За стенкой кто-то чихнул. На карнизе зашелестела птица.

– Дерьмо. – с разочарованным отвращением отрезал Гоша и с всей силы шваркнул Шоу в угол.

И вышел в коридор. Сквозняк взлохматил лежащие на столе горы исписанных нервным почерком бумаг.

– Марина!

Открылась дверь их с Алексеем спальни.

– Чего, болезный?

– Мы за квартиру заплатили?

– Да, и тебе не помешало бы снова начать вносить свой скромный вклад.

– Я занят.

– Чем? Пьеской? – шкодливо бросила Марина и скрылась за дверью, едва успев.

– Не смей! – затарабанил Гоша, – Никогда больше так не говори! – он ненавидел, когда она делала подобное, и робел от того, что домашние его знают об этой «слабости».

Гоша, заперев свою комнату, нервно выбежал из квартиры, словно обиженный ребенок. Немного подождав, Марина опасливо, даже, кажется, немного виновато приоткрыла дверь, выдохнула и вернулась обратно в спальню.

Алексей рассеянно и не без помощи собрался и ушел в университет отчитывать необходимые часы. На остановке было многолюдно. Рядом общажные жители в сланцах курили, сидя на корточках. По узкой улице тянулись автомобили, кружа первые желтые листья. Прогромыхал нужный автобус, затих и загремел дальше. Проснувшийся биолог покраснел и, ворча на себя, проковылял одну остановку пешком и там дождался следующего. Он успел ровно к началу ленты.

Закрыв за Алексеем дверь, Марина заварила кофе, нашла в холодильнике остатки засахаренной сгущенки и теперь медленно лакомилась ею, припивая, перед ноутбуком и похихикивала над какой-то старой французской комедией. Тень стоящей на столе пустой вазы медленно ползла по старым обоям. Изображенные на них десятки одинаковых цветков выглядели уставшими и вызывали только жалость.

Вечером вернулся Гоша, держа в руках большую ячейку с яйцами и две лопаты. Ячейку молча взяла Марина и стала готовить.

– Гоша, а где ты их взял?.. – робко поинтересовался Алексей, провожая взглядом яйца, и моргая глазами.

– Да, Горгий, где? – колко чуть улыбнулась Марина.

– Очень смешно. – огрызнулся Гоша и, немного помолчав, продолжил. – Спер у бабок с лотка на Ладушке.

– Так… – начал было Алексей, но резкий голос Марины остановил его.

– А чего так мало?

– Внутренний порок. Часть потерял во время бегства, часть отдал дворнику, чтобы он мне лопаты на прокат дал.

– Ну ты больной.

– А зачем… – вмешался биолог.

– Твоя кандидатская и твоя остроязычная жопа будут завтра земледелием заниматься…

– Чего-о? – возмутилась Марина. Алексей же только беспокойно заерзал.

– Ничего. Весь день сегодня по округе прошлялся. За мясокомбинат поедем, в поля, утром. Посреди недели там вряд ли кто-то объявится, вот мы и скромно пригубим…

– Чего пригубим-то?

– Второго хлеба пригубим.

– Ну, это как-то… – возмутился Алексей, – …у меня лекции…

– Лекции… ешь давай, Флеминг хренов.

– Какого хлеба?! Чё ты несешь?! – не отступала Марина. – Мне может кто-нибудь объяснить нормально?! Вы вечно как два дадаиста разговариваете! Надоели уже! – ее гнев был редким природным явлением.

– Мариша, это он о картофеле говорит… – отозвался Алексей.
Все молча застучали вилками в такт секундной стрелке – пульсу этой квартиры, доносящемуся откуда-то из дальнего угла. Гоша вытер губы, закурил и добавил:

– Надо третью комнату снова кому-то сдать, а то зимой ноги протянем, если не раньше.

За окном вспыхнул фонарь.

***

Утро выдалось сырое, промерзлое. Выйдя на конечной из теплого автобуса, все ощутили острое желание вернуться в его уютное чуть душное чрево – словно вновь лечь под одеяло, укутаться и уснуть. Запотевшие окна удалились под скрип, остался лишь острый запах дизеля, да и тот вскоре рассеялся. По телу бегала мерзкая холодная дрожь; мокрый туманный воздух хоть и бодрил, но по-особому: не сбрасывая сон, однако не позволяя вновь провалиться в него. Гоша закурил, на секунду вспыхнув угольком, и нажал на кнопку светофора – тот отозвался красным светом. Они перешли пустую дорогу и теперь сокращали расстояние. Алексей ежился, то и дело поправляя шапку; Марина затянула потуже капюшон и обняла руку спутника, борясь со сном. Лопаты редко позвякивали о камни. Около озера дремал рыбак. С каждым шагом казалось, что холод отступает, но пока – только казалось.

Вот, наконец, пришли. Гоша и Алексей потихоньку начали копать и через некоторое время уже сняли куртки. Марина лениво гуляла рядом, чтобы не замерзнуть, ожидая своей очереди. Время от времени она аккуратно раскладывала на траве у поля уже начинавшую скапливаться разбросанную картошку, надеясь дать ей хоть немного просохнуть, когда выйдет солнце. Глубокую тишину нарушали лишь ветер в ушах, скрежет лопат и глухие удары плодов о землю.

Все-таки постепенно теплело. «Марин, можно я передохну немного?» – робко пробормотал Алексей и отвлекся на какое-то растение. Марина до этого и лопаты-то в руках не держала, а уж копать… Поначалу ничего не выходило, девушка апатично злилась, пробуждая схожее чувство у остальных, однако постепенно стало получаться, и равновесие вернулось.

Назревающий кандидат наук сел на траву и стал как обычно – долго и неповоротливо – собирать мысли в кучу: о том, как стыдно красть картошку, как нелепо быть похожим на комнатное растение…

Вновь пришла очередь меняться. Отдав биологу лопату, Гоша прилег, опершись о ствол одинокого дерева, выдохнул и в очередной раз закурил. Солнце теперь пахало вовсю. Становилось жарко. Медленно пуская дым, он наблюдал за соратниками. «Есть ли кто ближе этого умника-увольня и этой тихой злюки?.. “Лодырь… лодырь… бездельник…” Да я уже врос в этот сучий стол!.. Разве я виноват, что не могу делать ничего другого?.. Плюнуть? Рад бы…»

Вдалеке, раскачиваясь на кочках, медленно спотыкался трактор. Все на мгновение замерли, но было ясно, что он проедет мимо. Марине, сперва увлеченной новым для нее навыком, постепенно снова становилось невыносимо скучно. Как от любого другого занятия. Иногда удается прожить несколько спокойных, хотя бы просто спокойных недель, а потом снова рождаться и не находить сил открыть глаза, не находить сил даже заплакать. Скучно, пусто, глупо, тошно.

Дело шло к вечеру, Гоша собрался, вновь надел привычную маску и крикнул: «Ладно, белорусы, пора домой!» Марина несла лопаты, а Гоша и Алексей – по полмешка картошки. Остальное они спрятали неподалеку, но там, где точно никто не найдет. Постепенно перетаскают и это. Жизнь, запнувшись, шагала дальше.


Гудит холодильник. За окном темно, на кухне пахнет горелым маслом и табаком. Шипит на сковородке помешиваемая Мариной картошка. Алексей заваривает сорванные листки мелиссы, что растет на подоконнике. Резко открыв дверь, в квартиру заходит Гоша и привычным движением сбрасывает в угол ботинки, во все стороны летит засохшая грязь, ноги заскакивают в тапочки. Чиркает спичка. Глухо стучит о стол закупоренная кровь христова. Еще одна, и еще одна. По кругу уверенно, даже немного самодовольно плавает Деметра.

– Обменял валюту! – уточняет Гоша, после чего, ударив бутылкой о банку, добавляет, – Выпей и ты во славу Диониса!

На обоях силятся распуститься цветы.

И как-то чуть теплее и лучше.

29.09.2015