Профессорская дочка

Профессорская дочка

К семнадцати годам дочь профессора Нестерова в совершенстве знала английский и французский, прекрасно фехтовала и имела второй юношеский разряд по конному спорту. Сам профессор Нестеров был автором нескольких популярных монографий и учебника по информатике и вычислительной технике, много преподавал, и его семья ни в чем не знала нужды. Супруга не работала, а обожаемой дочери Наташе позволялись любые шалости.

Например, уехать на лето к подруге в деревню Грибово — три часа на поезде от Москвы, час на разбитом автобусе по проселочным дорогам, и затем пешком от последней остановки на краю обитаемого мира - ровно шесть километров. Там у наташиной подруги, внучки академика Кикоина, был домик в деревне, развалюха под накренившейся шиферной крышей, давно поросшей толстым слоем мха. Крыша держалась на честном слове и толстой трубе русской печи.

Наташа очень хотела стать режиссером. После окончания школы поступала во ВГИК, но недобрала баллов. И, как настоящий мушкетер, фильмами о которых бредила, решила утолить тоску поражения временным добровольным изгнанием. Деревня Грибово для этого подходила как нельзя лучше — туманы, волки по ночам, мытье нагишом колодезной водой под звездами.

И пастух дядя Ваня.

На дворе стоял 1988 год.

У пастуха дяди Вани было сто голов коров и конь Ветерок, ошеломивший профессорскую дочь раздолбанным строевым седлом и привязанным к седлу куском телевизионной антенны.

— Зачем это? — спросила Наташа.

— А чтоб, …, бегал, …! — лукаво улыбаясь щербатым ртом, ответил дядя Ваня.

Наташа поправила очки. У нее была столичная ипподромная выучка. Наташа знала, что лошадью управляют преимущественно посредством шенкелей. Что она дяде Ване и сказала.

— Шенкель, хренкель, — дядя Ваня цыкнул зубом и сплюнул в пыль. — У нас, … тут такой … отродясь не водилося.

— Иван, не знаю как вас по отчеству, извините, — сказала профессорская дочка. — Мы не могли бы с вами договориться? Дело в том, что я очень люблю лошадей, и у меня второй спортивный разряд, правда, юношеский, но… Вы не могли бы уступить мне своего Ветерка? На время? Скажем, за одну бутылку водки в день?

Пастух задумался. Предложение было выгодным.

— Ладно, — наконец сказал он. Только ты, … Это. Коров-то паси.

Щегольски намотав на талию арапник, Наташа взлетела на Ветерка и неуклюжим, но уверенным галопищем, спровоцированным антенной, помчалась за коровами.

За полдня они с Ветерком и арапником растеряли все стадо.

Наташа беспощадно отбила на бугристом строевом седле те места, о которых в книгах про мушкетеров обычно умалчивают. К концу дня второй юношеский разряд, ласка и сахар все же превозмогли упрямство и норов пастушьего коня, но коров укротить не удалось. Черно-пестрые буренки разбрелись по канавам и кустам, откуда выходить не желали даже по оглушительным щелчкам арапника.

Спасительный дядя Ваня безмятежно спал под раскидистым дубом на травке подле дома академика Кикоина.

Профессорская дочь дала Ветерку шенкелей, подкрепленных антенной, и вскоре была у сельпо.

— Бутылку водки, — сказала она хмурой продавщице, протягивая зеленую «трешку», как золотой луидор. — Самой лучшей.

Дядя Ваня лежал, привольно растянувшись на траве и положив под голову сложенную вчетверо телогрейку на вате.

— Иван, — зашептала Наташа, осторожно касаясь плеча пастуха. — Проснитесь, Иван!

Пробуждение сопроводилось очередной виртуозной тирадой, от которой профессорская дочь зарделась.

— Что случилось, Наташк?

— Вы понимаете, — с горячностью проговорила девушка, — коровы…

— Понимаю, — легко согласился дядя Ваня.

— Они совершенно не слушают меня! Они…

— Вот девка! — он сел и всплеснул руками. — Ну, а как же эти… — он в полной мере охарактеризовал коров, и Наташа молчаливо с ним согласилась, — станут тебя слушать, когда ты слов не знаешь? Ты им слова скажи, они и пойдут!

— Мне, наверное, за блокнотом сходить надо? — спросила профессорская дочь.

Пастух отмахнулся.

— Ниче…! Ты ж… умная… Городская… Так запомнишь.

В течение следующего часа она учила словосочетания, о существовании которых ранее вовсе не подозревала. Нет, конечно, даже в ее школе с иняз-уклоном мальчики употребляли некоторые из них…

Но чтобы так.

В таком количестве.

И в таких комбинациях!

Дядя Ваня оказался прирожденным педагогом и театралом. Дядя Ваня преподавал с интонациями и настаивал на сценически точном исполнении.

На рулады, исполняемые женско-мужским дуэтом, вышли внучка академика Кикоина и дочка академика Кикоина. Дочка академика Кикоина была кандидатом филологических наук. Она внимала с изумлением и в конце концов послала дочь за магнитофоном.

Приобщившись к кладези исконно-русской словесности, Наташа вновь взлетела в седло и, применив антенну, помчалась обратно к коровам.

По пути ей пришла в голову мысль проверить, работает ли дяди Ванина методика.

Профессорская дочь огляделась.

Поблизости никого не было. Ветерок шел хорошей размашистой рысью.

— …! — сказала Наташа, склоняясь к уху лошади.

Конь тотчас перешел на шаг.

Профессорская дочь оторопела. Московские ипподромные лошади обучались голосовым командам, но…

Тут реализовывалась совершенно новаторская методика.

— …! — уже смелее скомандовала она, и Ветерок бодро принял в галоп.

На этом галопе девушка пролетела по грибовскому чапыжнику, собирая лошадей дяди ваниными командами. Ее голос звенел, как у великолепного Атоса в исполнении актера Вениамина Смехова. Коровы выскакивали из кустов, словно пробки от марнского шампанского. Они повиновались матерным окрикам беспрекословно, выстраиваясь в довольно ровную шеренгу с Ветерком во главе.

Наташа переживала культурный шок.

Она пасла все эти десять дней.

Деньги на водку у нее были.

Под конец это было уже небрежное: «Ну что, телочки, … на дойку?»

И телочки радостно бежали на дойку.

Дядя Ваня был несказанно рад внеплановому отпуску. Дочь профессора Кикоина, искренне полагая, что пить по две ноль пять в день вредно, заботливо варила ему картошку в мундирах.

Все десять дней в сиесту, исполненную высокоградусной неги, они обсуждали филологические аспекты обсценной лексики. Иван вскопал огород, подпер край крыши бревнищщем, и регулярно Кикоиным носил воду из колодца, чтобы запивать водку чаем из тонкой, будто бумажной фарфоровой посуды.

***

Прошли годы.

Наташа закончила истфак МГУ и пошла в аспирантуру. Темой ее кандидатской стали мушкетёры военного дома короля Франции.

Отец перенес инфаркт и оставил преподавание.

Началось непростое время. Середина девяностых.

По партийной линии семье Нестеровых достался участок в дачном кооперативе. Сначала стройка там затеялась бойко, профессор планировал возвести кирпичный дом. Но теперь стройка легла на плечи Наташи. Новое финансовое положение семьи позволяло вести ее лишь черепашьими темпами.

Проект вела госконтора, возглавляемая каноническим Владимиром Ивановичем. Договор был подписан, стройматериалы завезены, стены выведены. Однако начиналась осень, а госконтора не торопилась накрывать кирпичную коробку крышей.

Наследница дома Нестеровых приехала на участок второго сентября, сразу после занятий.

Крыши не было.

И через неделю тоже.

И еще через неделю.

И еще.

Наступал октябрь, дожди лили безостановочно, дом начало постепенно размывать. Вялые строители ходили из угла в угол, переговаривались и курили вонючую приму елецкого табачного завода.

Наташа закрыла дверь и, поеживаясь от промозглой сырости, по лагам подошла к Владимиру Ивановичу. Высокая серьезная девушка в чересчур строгом синем костюме. Профессорская дочка.

Поправила очки.

Она вспомнила все, что ей сказал дядя Ваня.

Чему обучил.

Включая дойку.

Над домом профессора Нестерова повисло тягостное молчание. В тишине было слышно, как изо рта одного из строителей падает «примина».

— Миленькая! — выдохнул Владимир Иванович. — Родная. Ну что ж ты сразу-то не сказала?

Крышу они доделали за один день.

***

С тех пор в жизни дочери профессора Нестерова произошло множество разных событий. Мушкетеры сослужили ей добрую службу — она стала автором нескольких замечательных приключенческих книг. Отец умер. Наталья вышла замуж, родила прекрасную дочь. Разрастающаяся Москва сделала ее дом престижной недвижимостью.

Каждый раз, возвращаясь сюда, она добрым словом вспоминала пастуха дядю Ваню.

Добрым словом.