То, что живёт в нас... Глава 9

НА ПРИЁМЕ У "ГЕНЕРАЛА"

    - Приёмная, - прозвучал в трубке хорошо поставленный голос секретаря Томилина.
     - Ирина Константиновна, это Рубцов из ОГК.
     - Слушаю Вас, Станислав Максимович, - многоопытная секретарша знала всех более или менее значимых работников завода не только пофамильно, но по именам и отчествам, а с Рубцовым они были в неплохих, если не сказать дружеских, отношениях.
     - Вы не могли бы сказать, когда Павел Мефодьевич сможет меня принять?
     - У директора приём по четвергам, то есть завтра. Он как раз сегодня прилетел из Москвы. Вас записать?
     - Запишите, пожалуйста, - Рубцов после бессонной ночи уже решился на этот шаг, поэтому долго не раздумывал.
     - Какова цель Вашей записи на приём?
     - Я не по личному вопросу. Запишите так: "О работе завода".
     - Хорошо, завтра где-то часиков до одиннадцати я Вам позвоню и сообщу, во сколько Томилин сможет Вас принять.
     - Тогда, Ирина Константиновна, запишите мой сотовый, а то я могу быть в цеху, - Рубцов продиктовал секретарше номер мобильника, попрощался и положил трубку. Всё. Теперь только вперёд...
     …Он, не раз бывая в приёмной завода, впервые открывал эту дверь в "святая святых" – кабинет генерального. Помещение показалось несколько мрачноватым: мебель выполнена в тёмных тонах, стены – пастельного, ближе к светло-коричневому цвета, на трёх окнах с тонированными стёклами – тяжёлые тёмно-синие шторы, собранные у подоконников в подхваты и увенчанные сверху складчатыми волнами ламбрекенов. Под потолком висела хрустальная люстра, заливая окружающее пространство не раздражающим тёплым желтоватым светом. Шаги скрадывала широкая дорожка из серого ковролина. Ничего лишнего – стильно и аскетично.
     Хозяин кабинета сидел за столом и что-то писал в свете настольной лампы. Строгий чёрный костюм облегал его поджарую фигуру, что было заметно даже на сидящем человеке. Голову венчала крашеная брюнетистая шевелюра. "Зря", - подумал Рубцов, считавший, что мужика седина только украшает. Томилину было уже около семидесяти, однако он держал себя в форме, до сих пор, хоть и не так уже часто, играя в любимый баскетбол в команде заводских ветеранов.
     Услышав стук закрываемой двери, генеральный директор вскинул голову и энергично поднялся навстречу входящему:
     - Здравствуйте, Станислав Максимович.
     - Добрый день, Павел Мефодьевич, - до этого Рубцову приходилось разговаривать с Томилиным всего лишь раз в цеху возле опытного образца рейсмусного четырёхсторонника, - Присаживайтесь, - директор указал на правый из двух мягких стульев за приставным столиком.
     Рубцов уселся и, собираясь с мыслями, секунду-другую разглядывал свои сцепленные пальцы. Он вдруг вспомнил эпизод из "Двух капитанов" Каверина, когда Кораблёв перед педсоветом посоветовал Сане Григорьеву во время своего выступления следить за руками Ивана Павловича: если он будет барабанить пальцами по столу, значит, парнишке надо перестать волноваться. Станислав в эту паузу как бы внутренне сканировал своё состояние – волнения, кажется, не было. Впрочем, и Кораблёва тоже не было – надежда только на самого себя.
     - Ну, давайте побеседуем, - голос Томилина звучал достаточно приветливо, - Что Вас привело ко мне?
     - Я хотел бы поговорить с Вами о заводе.
     - Вас что-то беспокоит? - лицо Томилина было непроницаемым, а глаза смотрели на собеседника с интересом.
     - Я, Павел Мефодьевич, как Вам наверняка известно, работаю на заводе вот уже восемь лет, приобретя до этого значительный опыт работы в самых разных отраслях, - этой фразой Рубцов пытался замотивировать логику своих последующих рассуждений, поскольку генеральный не имел, если и захотел бы иметь, о его предшествующей работе никакой информации. В отделе кадров при устройстве на завод была заведена на Станислава абсолютно новая трудовая книжка, а анкета… Ну, что анкета? Там можно было бы писать что угодно – как без трудовой эти сочинения проверишь? Да и не принято здесь было, как показал опыт, подбирать людей по анкетным данным – всё решали личные пристрастия и привязанности.
     - Вы конструктор, Станислав Максимович?
     - Да, я же работаю в отделе главного конструктора…
     - Так что ж Вы тогда, как мне рассказали, таскаете железки из цеха в цех? Для этого у нас есть ПДО, кары по заводу бегают, - Томилин посмотрел на Рубцова с хитроватой усмешкой, мол, что ты на это скажешь?
     "Ага, всё-таки успел собрать обо мне какую-никакую информацию, - мелькнула мысль, - Тут уж "благожелатели" наверняка расстарались":
     - А это, Павел Мефодьевич, если угодно, у меня такая форма протеста.
     - Протеста против чего?
     - Так посудите сами. У нас, как Вы правильно заметили, есть ПДО, электрокары носятся из цеха в цех, у каждого начальника цеха имеются замы, да ещё и не по одному, техбюро и прочие службы. Планёрки проводятся по три раза на день – это помимо утреннего селектора и ежевечерних отчетов подчинённых руководителей у исполнительного директора! Только почему-то, когда нужно сделать дело срочно, скажем, минут за двадцать, на заводе, имеющем вот такую развитую систему всяческих служб, уходит на это полдня, а иногда и не один день. Мне же, конструктору, нужно получить результат быстро, чтобы проверить принятое решение и двигаться дальше, либо исправлять допущенную ошибку. Вот почему я с утра что-то придумываю, а после обеда, а иногда и раньше, имею задуманное уже в металле.
     Вот Вам один из множества примеров. Как-то надо нам было пять метров сорокового уголка дополнительно помимо указанного в ведомости материалов получить. Я, как положено, написал рапорт за подписью главного конструктора и пустил его по процедуре. А опытная линия, для которой уголок был нужен, уже вот-вот в отгрузку пойдёт. Что делать? Побежал в цех металлоконструкций, попросил ребят, благо знаю кого просить, и нарубили они мне тот злосчастный уголок. Я его, конечно, в сборочный на себе принёс – не велик вес да и кару пока дождёшься… Линию отгрузили вовремя, а через две недели звонит мне из производственного отдела один товарищ инженер и говорит, что вот мол, к нему пришёл мой рапорт. Пришлось порекомендовать ему отправить рапорт в корзину, поскольку линия к тому моменту уже до заказчика добралась. Он, не дослушав меня, продолжает о своём. Оказывается, в рапорте мной было указано потребное количество уголка в метрах, а надо было в килограммах. Спрашиваю его, что он заканчивал. "Я инженер-технолог машиностроительного производства, закончил политехнический", - отвечает. "А Анурьева справочник ты знаешь?" "А кто это?" "Молодой человек, если Вы инженер-технолог, то "Справочник конструктора-машиностроителя" Анурьева просто обязаны знать. Но дело даже не в Анурьеве – возьмите любой другой подходящий справочник, хотя бы металлиста, найдите по оглавлению в соответствующем разделе таблицу и переведите метры в килограммы". Он ещё что-то пытался мне говорить, но я бросил трубку. Комментарии, как говорится, излишни.
     - Но согласитесь, Станислав Максимович, инженер-то был прав. Он выполнял свою работу: к нему пришёл документ – он обязан был его обработать. А Вы, как конструктор, должны были прежде чем отдавать документацию в производство всё предусмотреть, у вас же для этого компьютерное моделирование имеется, - Томилин говорил это, не повышая голоса, но Рубцов чувствовал, что приведённый им пример не произвёл на директора должного впечатления, скорее он вызвал у него едва заметное, но нарастающее раздражение.
     - Всё это так, только если мы будем полагаться лишь на математические модели, то недалеко уйдём – то, что я вижу на экране компьютера, не всегда полностью соответствует тому, что получается в металле. Конструктор должен своё изделие ручками пощупать, иначе какой он конструктор? Это одна сторона медали, а другая – в связи со сложившейся обстановкой мы в последнее время проекты выполняем практически на бегу: то, на что ещё пару лет назад уходило полгода, сегодня мы вынуждены делать за месяц-два, да ещё и без права на ошибку. Техника-то наша уходит к заказчику изготовленной по чертежам с литерой "О",  то есть в виде опытного образца. Да у нас сейчас, что там говорить, по факту все разработки опытные – каждый заказчик требует своё, и мы вынуждены к этому адаптироваться…
     - А что Вы хотите – в рынке живём.
     - Вот то-то и оно, что  в рынке. Включаю телевизор – я в последнее время смотрю только информационные материалы, а там по российскому популярнейшему каналу идёт программа "Финансовая стратегия", где поучают, как заработать денежки на примере акций фармацевтической компании "Пфайзер", имеющей доходность, заметьте, поболее нефтяных компаний – свыше сорока процентов! На вопрос, сколько денег нужно вложить для начала, ведущий ничтоже сумняшеся называет цифру от четырёхсот тысяч рублей, чтобы затем выгодно продать акции "Пфайзера", зарабатывающего, кстати, капиталы на людских болячках, на пике их роста и получить неплохой доход. Другой вариант: вкладывать опять же в доходные документы ежемесячно по сто пятьдесят тысяч рублей, и тогда через пять лет владелец бумаг сможет купить квартиру за двенадцать миллионов рублей. Каково? Через какое-то время настраиваюсь на свою любимую информационную радиостанцию и слышу беседу ведущего с депутатом Госдумы от правящей партии о пенсионном обеспечении – речь  идёт о перспективе запрета индексации выплат пенсий работающим пенсионерам, где приводят в пример какого-то преподавателя иностранных языков, получающего в год до миллиона рублей, и который может-таки обойтись в период "подработки" без этой самой индексации, поскольку получаемая им зарплата – вполне нормальное, чуть ли не рядовое, явление. И я понимаю, что все эти товарищи мыслят в рамках, как это принято было раньше говорить, Садового кольца – которое нынче можно расширить до МКАД. Но ведь вся Россия – это отнюдь не Садовое кольцо! Для многих в этой стране десять тысяч рублей зарплаты в месяц – немалые деньги! А у многих пенсия и десяти тысяч не набирает. И тогда у меня возникает вопрос-дилемма: либо друзья эти, считающие деньги в цифрах с пятью-шестью нулями, живут где-то на небесах обетованных, либо я, а вместе со мной десятки миллионов людей, пребываем в  этаком финансовом зиндане, и обречены жить в этом тёмном подземелье-мешке неопределённо долгое время, поскольку за нас решают всё, и нашего мнения никто не спрашивает. Только вот ещё одна ремарка в дополнение к ранее упомянутой беседе с депутатом: буквально вчера наш доблестный Минфин решил увеличить зарплату депутатам Госдумы вдвое. И это в кризисное время. Комментарии, как говорится, излишни.
     Но это – хоть и горькая, а всё же лирика. Возвращаясь к нашему заводу, возникает другой вопрос: а как же быть с кадрами? У нас квалифицированные работники из-за упавшей зарплаты уходят. Вам-то должно быть понятно, что конструктор – "изделие" штучное, его лет пять растить в конкретном производстве нужно, прежде чем он начнёт ощутимую пользу приносить. А конкуренты и наши отечественные, и зарубежные не дремлют…
     - И где же выход?
     - Выход, Павел Мефодьевич, я вижу в следующем. Уж коль мы взялись оптимизировать производство – сокращением кадров занимаемся, зарплаты урезаем, то нужно, на мой взгляд, немного по-другому поступить. Я уже говорил о неэффективности заводских служб. Ведь почему у меня всё быстро получается? Потому что в моём случае один человек заменяет десять – диспетчеров, технологов, начальников всяких. Тут вся диспетчеризация в одной голове умещается, и сбоев не бывает, поскольку одной-то голове не надо каждый раз растолковывать, что от неё требуется. У нас же в "тучные", как это принято сейчас говорить, времена разработали и утвердили всяческие управленческие процедуры, программного обеспечения наплодили, разные части которого, кстати сказать, иногда никак друг с другом не стыкуются, и требуется ручной перенос информации… И что в результате? Кадры сократились втрое, тут впору в ручном режиме работать, а процедуры эти остались те же – вот вам расцвет и торжество внутризаводской бюрократии. Точно как и в стране – чем дальше в лес, то бишь в капитализм, тем больше чиновников и тем они толще. А все эти структуры зарплату и немалую, следует заметить, потребляют, не говоря уже о замедлении процессов – элементарные законы управления, да и механики тоже, гласят, что чем больше звеньев в системе, тем она менее устойчива. А что до зарплаты, так вот Вам пример. В бытность мою в Средней Азии, у нас начальник подразделения рудоуправления, а в подчинении у них бывало поболее тысячи человек, получал зарплату двести пятьдесят рублей в месяц, а директор рудоуправления, в подчинении которого было более десяти тысяч народу, получал пятьсот – соотношение один к двум. И директор этот ежедневно перед Москвой отчитывался о работе вверенного ему объекта. А у нас?  Я квалифицированный конструктор, на счету которого множество разработок. За них, кстати, как автор ничего не получаю. Так вот, по нынешним послепростойным обстоятельствам я не каждый месяц до двадцати тысяч дотягиваю – это при том, что вдобавок к основной работе на общественных началах десяток бездельников заменяю, а исполнительный директор получает, насколько мне известно, минимум в двадцать раз больше меня. А народу-то в его подчинении на нынешний момент и тысячи не наберётся. Это нормально? Помимо этого у него ещё пять замов имеется, тоже с приличной зарплатой.
     Замечу, что немалая доля сотрудников на этажах вот этого здания имеет представление о производимой заводом продукции лишь по развешанным в вестибюле и на лестнице красочным постерам. Причём эффективность всего этого управленческого "вавилона" близка к нулю. Так не проще ли сначала сократить хотя бы часть "надстройки", а потом уже браться, если будет необходимость, за "базис"?
     Вопрос Рубцова некоторое время гнетуще висел в воздухе – Томилин молча барабанил пальцами по столу. Наконец, он прервал молчание:
     - Скажите, Станислав Максимович, а Вам приходилось самому руководить? Если да, то сколько человек было у Вас в подчинении?
     - Так получилось, что я не поднимался выше руководителя среднего звена. Не потому, что был плохим, как это принято нынче говорить, менеджером – когда работал главным механиком завода, то меня собирались представить к ордену Трудового Красного Знамени, а потому что был беспартийным. Не мне Вам рассказывать, что в советские времена дорогу по карьерной лестнице наверх осиливали, как правило те, у кого в кармане лежала красная книжечка члена КПСС. Я же о карьере как-то не думал, для меня главным всегда было дело. Что до численности подчинённых, то в руководимом мной одно время ремонтном участке цеха механизации горных работ было сто двадцать человек, - Рубцов улыбнулся свои мыслям, вспомнив, как это было…
  …Владимир Иванович Лысенков, начальник ЦМГР, за глаза прозванный "вождём краснокожих" – его лицо всегда было малиново-красного цвета из-за проступавших сквозь кожу мелких кровеносных сосудов, собирал своих подчинённых на планёрку каждое утро в девять часов. Посиделки обычно не продолжались более получаса и носили, как правило, чисто ритуальный характер – "ля-ля тополя", одним словом. Но в этот раз лицо "вождя" выглядело как-то уж слишком скорбно – запросился со своей должности очередной начальник "убойного" ремонтного участка. В подразделении этом, самом многочисленном в цеху, трудилось сто двадцать человек, девяносто из которых были зэками – основное ремонтное производство размещалось в зоне, коих в окрестностях карьера было понатыкано целых три, одна из которых и была закреплена за хозяйством Лысенкова.
     Рубцов, на тот момент работавший уже старшим инженером по организации производственных процессов, имел в эту зону допуск и бывал там довольно часто – зона как зона, со своим характерным для подобных заведений укладом. Заключённых каждое утро шесть раз в неделю заводили туда из жилой, расположенной примерно в километре от рабочей, зоны по коридору из натянутой на хилые столбы из сосновой рудостойки колючей проволоки. В общем, всё как в кино "Вокзал для двоих": охранники с собаками, переклички, обед по расписанию. Показанная в фильме зона даже внешне напоминала ЦМГР-овскую – тот же дощатый забор на возвышении с деревянными вышками по периметру, то же КПП, тот же двор...
     Лысенков, сообщив об очередной "утрате", немного помолчал и неожиданно, обращаясь к Станиславу, произнёс:
- Станислав Максимович, мы все тебя просим принять эту должность, - он обвёл рукой притихшее на своих стульях по периметру кабинета "святое семейство" ИТР-овцев, - Будешь получать оклад двести десять рубликов в месяц, кроме того – телефон домой и машину в личное пользование.
     Предложение было для Рубцова полной неожиданностью. "Мы все тебя просим" – это, конечно, сильно сказано. Скорей всего "вождь краснокожих" посоветовался лишь с Серковым. Хамовитый, видно от природы, главный инженер когда-то, в пору пришествия тогда ещё не в цех, а на участок рудоуправления, молодого двадцатипятилетнего неопытного специалиста, при случае учил его уму-разуму, читая очередную нотацию и покачиваясь на нетрезвых ногах, а теперь иногда во время командировок оставлял его же вместо себя "порулить". Оклад двести десять – неплохо, на двадцать рублей больше его теперешнего заработка. Телефон домой – вообще замечательно. В те времена телефон в квартире был далеко не у каждого. Машина? Тоже хорошо, правда это был всего-навсего старенький постоянно ломавшийся ГАЗ-51 с деревянным кузовом, но, по крайней мере, не надо будет вскакивать ни свет ни заря каждое утро и бежать сломив голову на "мотаню" или на автобус, а как "белому человеку" выезжать с личным водителем бабаем-узбеком Рустамом Равшановым из города в семь часов, чтобы с ветерком покрыть чуть больше чем за полчаса сорок километров асфальтированной дороги, отделявших Зарафшан от карьера Мурунтау, где в палящую кызыл-кумскую жару и в зимний, совсем не пустынный, холод круглосуточно добывалось "золото Родины".
     После недолгих препирательств, когда Лысенков зацепил-таки самолюбие Рубцова, заявив, что тот сам же критиковал работу участка, вот мол, теперь и может показать, как нужно работать, на что Станислав, в конце концов, вынужден был ответить:
     - Хорошо, Владимир Иванович, дайте мне подумать с недельку.
     На том и разошлись. Уже дома Стас посоветовался с женой, которую, конечно, в первую очередь заинтересовали повышение зарплаты мужа и возможная установка квартирного телефона. Светлана предоставила ему самому принимать решение, поскольку была далека от мужних производственных дел, считая, что мухи и котлеты должны быть отдельно. Понятное дело, под котлетами подразумевался домашний очаг.
     Деньги при пустынных коэффициентах они не особенно считали, позволяя себе многое из того, что не могли позволить люди на "большой земле" – так золотодобытчики обычно называли остальную часть Союза. А тут Леське пошёл уже пятый годик – дочке то игрушку, то одёжку, то ещё что-нибудь надо было справить. Да и не собирались они всю жизнь посвящать Кызыл-Кумам – рано или поздно надо было бы куда-то поближе к более благословенным, но менее денежным краям перебираться.
     Два вечера Рубцов валялся на паласе, пялясь в чёрно-белый экран телевизора, где как раз, как будто по заказу, шёл трёхсерийный патриотический фильм "Твой сын, земля" о бескорыстном секретаре какого-то грузинского райкома партии Георгии Торели и решал проблему под названием "Если не я, то кто?". А на третий день явился к Лысенкову без доклада и, присев к столу начальника, сказал:
     - Я согласен, Владимир Иванович. Только у меня будет единственное  условие: ни одного решения по отношению к моим подчинённым через мою голову. Меня, если заслужу, можете наказывать как угодно, а в своём подразделении уж позвольте мне разбираться самому по обстановке. Предупреждаю сразу: как только моё условие будет нарушено, я тут же уволюсь из цеха.
     На этом и обменялись рукопожатиями. Около полугода Станислав вкалывал как проклятый, приводя в порядок изрядно разорённый не шибко упиравшимися в работе предшественниками участок. Пропадал на работе допоздна, благо машина была под боком, и старик Рустам терпеливо ждал его как привязанный.
     Однажды после обеда он, как всегда, сидел в своём кабинете на втором этаже зоновского ремонтного цеха, разбирая складские карточки с записями по вновь поступившим запчастям, время от времени прихлёбывая из пиалки остывший уже зелёный чай, который полчаса назад угодливо налил шнырь дядя Миша. Семидесятилетний, худой и длинный как жердь, старикан был знаменит тем, что мог при всём своём тщедушном виде забить одним махом в двадцатимиллиметровый лист резины зажатый в кулаке гвоздь-стопятидесятку или на спор пробить кулаком насквозь дощатую дверь. Когда его спрашивали, как это у него получается, старый рассказывал байку, как он после войны сидел на зоне с пленным японцем, который и обучил молодого Мишку этому искусству.
     Вдруг в кабинет ввалился запыхавшийся после подъёма по лестнице токарь Серёга с сообщением, что в аккумуляторную заявился Серков и наводит там "шорох". Взбешенный Станислав тотчас подхватился, скатился по крутой лестнице вниз и бросился в аккумуляторный закуток, которым заведовал туберкулёзник Сашка Сорокин. Сдерживать себя не стал и наградил главного инженера такими эпитетами, что тот опрометью ринулся через КПП вон из зоны, потеряв при этом шапку-ушанку. Вслед ему не на шутку рассвирепевший Рубцов кинул, что сегодня же его заявление об увольнении будет лежать на столе у начальника цеха.
     Угрозу свою он выполнил незамедлительно, поскольку с некоторых пор взял за правило после принятия решения не отступать, и вскоре перевёлся в железнодорожный цех начальником техотдела…
     - Чему Вы улыбаетесь, Станислав Максимович? – вопрос Томилина вернул его к действительности.
     - Да так, вспомнилось… Извините, Павел Мефодьевич.
     Генеральный снова помолчал некоторое время, словно подбирая нужные слова. Наконец произнёс:
- А вот если бы Вы были руководителем завода, с чего бы начали?
     Вопрос не смутил Рубцова. Он снова вспомнил девиз своей молодости и вздохнул:
     - Хорошо, попытаюсь это представить. Только, Павел Мефодьевич, позвольте говорить так, как думаю… "В крайнем случае меня можно уволить без выходного пособия, так сказать...", - всплыла и тут же, словно застеснявшись решительности хозяина, спряталась мысль.
     - Я это и хотел бы от Вас услышать.
     - Беды наши, может это так совпало, начались после того, как в Москве появился Торговый дом. Впрочем, сейчас на какое более или менее крупное предприятие ни обратись, везде организованы московские торговые дома. Понимаю, что это поветрие началось не вчера, а ещё в начале девяностых. Только, если в те времена столичные посредники накручивали цены в пределах десяти процентов, то ныне и за сто, бывает, зашкаливает. Да и зарплаты, думаю, у московских сидельцев дай Бог каждому – наш исполнительный вместе со своими замами может отдыхать! Но ведь всё это ложится на себестоимость продукции и, соответственно, она хуже продаётся… И это проблема повсеместная – каждый в наше время хочет поменьше поработать, да побольше получить. А Минфин драгоценный об инфляцию зубы и мозги сломал! Только применительно к нашему заводу заложниками этой, прямо скажу, патологической жадности являюсь я, конструктор, Ваня, Петя, Гриша – обычные работяги, которые на ситуацию повлиять никак не могут, разве что забастовку организовать, чтобы потом за забором оказаться. Профсоюза-то, защитника рабочего класса, давно уж нет. Да если и сохранился бы, профсоюзного босса наверняка прикормили бы, чтоб под ногами не путался. И таким вот образом у курочки, которая несла яйца, случился климакс…
     Но это всё лирика. Теперь о конкретике. Я далёк от мысли, что Торговый дом скончается, а у нас на заводе произойдёт управленческая революция. Поэтому предлагаю запустить параллельное производство и посмотреть, что из этого получится. Есть у меня одна мечта-идея – организовать выпуск биогазовых установок.
     - Это что за установки такие? – Томилин посмотрел на собеседника с неподдельным интересом.
     - Биогазовые комплексы позволяют перерабатывать городской органический мусор, отходы сельскохозяйственного производства, лесной промышленности да прочих источников бросовой органики и получать на выходе газ, в нашем случае метан. А с применением газа можно получать электроэнергию, использовать его в качестве автомобильного топлива… Хорошие биогазовые комплексы на Западе, в частности в Германии, стоят четыре-пять миллионов долларов. Тут и электроника, и механика, и химия завязаны. У нас на зоводе достаточно площадей, чтобы организовать такое производство, да и технологическое оборудование позволяет это сделать. Я готов организовать всё это, если Вы согласитесь сдать мне в аренду или предоставить на других приемлемых условиях часть неиспользуемых площадей. Беру на себя всю организацию – от конструкторских разработок до технологического обеспечения и производства как такового. Людей найду из числа тех, что уже уволены, поскольку понимаю, что оставшийся персонал занят в основном производстве. Если всё получится, то новое дело ещё и позволит, даст Бог, догрузить основные цеха заказами, я имею в виду в первую очередь цеха металлоконструкций и станочников.
     - А финансовые вопросы? - генеральный поворочался в кресле, находя более удобное положение.
     - Здесь мне пока видятся два выхода: или Вы подключаетесь со своими связями, либо я действую самостоятельно – с банками мне в своё время приходилось работать. Кроме того, надеюсь заинтересовать администрацию, для начала хотя бы районную.
     Томилин встал из-за стола и некоторое время прохаживался по кабинету. Наконец, изрёк:
     Хорошо, Станислав Максимович. Мне нужно время, чтобы подумать над Вашими предложениями. Я Вас к себе приглашу дополнительно.

18...12.10.2015