О восьми жизнях

Город наш из стекла и бетона, мы надеваем теплые свитера и шатаемся по улицам. Пар изо рта. Дым изо рта. Я помню этот город еще деревянным, с домами, концентрическими окружностями расходящимися от мощеной булыжником площади. Я помню, как этот город горел, как трещал огонь.
Сейчас город горит снова - горит осенними листьями в кострах, чадит дымом. Птицы срываются с веток и улетают прочь, машины медленно ползут по дорогам на выезд. Дороги переполнены. Легкие переполнены дымом.
Ты достаешь из кармана джинс монетку. Подбрасываешь, ловишь и переворачиваешь на тыльную сторону ладони. Решка. Значит, мне начинать.
Я помню эту площадь с деревянным помостом сооруженной за ночь висельницы. Я помню угрюмое лицо палача, сплевывающего мне под ноги, крики толпы - она бесновалась потом еще долго. Я поднимался на помост целую вечность и целую вечность качался в петле, чувствуя, как ломается мой позвоночник. Без возможности закричать. А потом не было ничего и это принесло покой.
Я помню свою вторую жизнь, медные волосы на подушке перед лицом, сдержанную улыбку, тонкие пальцы, которые я перехватывал своими. Помню имя, вспыхивающее подобно искре, распахнутые глаза, зеленеющую траву, на которой было так мягко лежать, подставив лицо солнцу.
Иногда я думаю, что такая смерть была предначертана ей судьбой и досталась по наследству вместе с огненными волосами. Она сгорела быстро. Но я помню ее крик, он порой звенит в ушах.
Я помню третью свою жизнь, пустые таверны, запах гнили и разложения, вызывающий поначалу тошноту. Проплешины на шкурках крыс, скрипящие повозки с трупами. Страх сковывал рты, пережимал горла. Это была самая короткая из моих жизней, но она до сих пор снится мне в кошмарах.
Четвертая, пятая и шестая тянулись резиной.
В седьмой была война, и тогда я встретил тебя. Ты сказал, что не хочешь больше помнить. Пуля летела долго, я всматривался в твое лицо. Даже после смерти оно хранило усталость.
В восьмой мы встретились снова.
- Начинай, - говоришь ты. Ветер ласкает кожу, заставляет прядь волос над твоим лбом встать дыбом. Я сжимаю твои пальцы, улыбаясь краем губ.
- Точно этого хочешь?
Ты пожимаешь плечами. Поправляешь ворот свитера. Машины проносятся за моей спиной, шелестят шины, им вторят опавшие листья. Ноябрь обдает холодным дыханием наши шеи. Мне мерещится прикосновение петли из грубой веревки.
Когда я закрываю глаза, город исчезает. Нет больше холма, на котором мы стоим, нет рассыпавшихся одно- и двухэтажных домов внизу, нет перечеркивающих небо проводов. Не звенят колокола в далекой церкви. Я шепчу древние, забытые всеми слова, которые вибрируют в горле, просясь наружу. Эти слова зрели во мне, чтобы быть отпущенными на краю города, между свалкой и кладбищем.
Ты подхватываешь, твой голос звучит резче, громче. Кем ты был раньше, в этих своих восьми жизнях? Может, тебе довелось быть оратором, усмиряющим толпу и увлекающим ее за собой? Мне не узнать.
Восемь наших жизней превращаются в бесконечность, нескончаемую петлю. Я одновременно и мальчик, пытающийся заснуть под женский голос, напевающий сказки, и влюбленный юноша, и преступник, поднимающийся на эшафот. Я солдат, зажимающий рану в животе ладонью и профессор, живущий уединенно. Почтенный глава семьи и просравший все состояние наркоман. Я и еще семеро людей, бывшие мной.
Мы заканчиваем одновременно. Я распахиваю глаза вовремя, чтобы увидеть, как крошится камень домов, заставляя крыши проваливаться внутрь, как ветер с корнем вырывает деревья, оставляя развороченные ямы. Как от снарядов. Листья кружатся в воздухе, куски асфальта срывает мощным порывом.
У тебя глаза широко открыты. Ты смотришь на все это с жадным любопытством. Город стирается с лица земли, стирается из нашей памяти. Это красиво.
- Это красиво, - повторяешь ты мои мысли.
Я всматриваюсь в твое лицо. На нем уже не усталость, но восторг ребенка. Я пытаюсь запомнить его, за мгновение до того, как вихрь, уничтожающий все на своем пути, уничтожит и нас. Мне бы хотелось, чтоб твое лицо было единственным, что я вспомню в следующей жизни.
Ты вскидываешь голову к небу.
А потом оно с землей меняется местами.