Разве боги горшки обжигают? Глава 13

                Глава тринадцатая. 


                Чей ребенок? Что он стоит?


Татьяна  привычно осмотрела малыша. Коля, на первый взгляд, тощенький и неухоженный, уже давно перешагнул заявленный Светой месячный рубеж. Обычно у мальчиков в этом возрасте часты проблемы с животиком. Он был явно заторможен, но глазками ловил движущиеся предметы, пытался приподнять головку. Странно, почему у нее появилось чувство, что именно этого малыша она  видела чуть больше двух месяцев назад в родильном отделении клиники. Родимое пятно на спинке ни с каким другим не спутаешь. Да и не часто рождаются дети с похожими дефектами.

         И все же не могла  понять, как случилось, что тот младенец в эксклюзивных одежках оказался у этой бездомной. Наметанный глаз Тани сразу определил социальный статус матери ребенка. Патлатые немытые волосы, которые не знали ножниц и расчески парикмахера, анемичная фигура, серая, нездоровая кожа, которую не украшал, а наоборот,  старил летний загар, неухоженные руки… Словом, это была даже не деревенская девчонка, а типичная  привокзальная побирушка. Присмотревшись, Хлебникова даже пришла к выводу, что не раз видела ее в тех местах.

         -- Света, это точно твой ребенок? – неожиданно для себя произнесла она с сомнением в голосе. Та, к которой был обращен вопрос, мгновенно вскинулась, внутренне ощетинившись, готовая биться за свою добычу. А Таня в этот момент с внутренним ужасом осознала, что, возможно, эта девица похитила малыша у родителей. И теперь прячется, ожидая выкупа от безутешных родных. Но это должно было произойти не так давно, иначе об этом уже судачили бы на каждом перекрестке. А ребенок, судя по его внешнему состоянию, давно не мыт и не ухожен.

        Можно предположить, что девица украла ребенка в другом городе и привезла сюда…
       В этот момент она увидела в руке у девицы нож. Та перехватила рукоятку поудобнее и хрипло прошипела:

      -- Отойти от Коли. Это мой сын. Слышишь? Я никому его не отдам…

      -- Ладно, ладно, успокойся, -- примиряющее произнесла Таня, отходя от ребенка. Не хватало еще, чтобы эта вокзальная побирушка прирезала ее здесь, в доме бабки. И это после того, как совсем недавно помогла выбраться из серьезной передряги. Не стоило ссориться с девушкой. В конце концов, какое ей дело до того, где девица взяла ребенка. – Извини, это у меня так, по глупости вырвалось. Мне никакого дела до твоего ребенка нет. Волнует только его здоровье. Ты его грудью не кормишь. Это видно. Дала ему какую-то гадость. Вот у него и разболелся животик.

       Света, или как там она себя назвала, Свиристелка, кажется, молча подошла к столу, на котором корчился, постанывая, малыш, привычно запеленала его и прижала к груди. Таня заметила, что ребенок мгновенно притих, почувствовав знакомый запах. Кто его знает, может быть, она действительно его мать? А пятно? Сейчас Таня уже не была так уверена, как минуту назад. Бывают ведь  такие совпадения, хоть и крайне редко.

        -- Сейчас я кое-что приготовлю Коле от колик, -- как ни в чем не бывало, продолжила она разговор, точно и не видя, настороженности матери ребенка.—Ему станет полегче. А потом выкупаем его.

       Свиристелка, уже собравшаяся уходить, меж тем, озабоченно и с явной тревогой  разглядывала кривящийся в подступающем плаче ротик Пискуна. Ей было страшно оставаться с этой женщиной, оказавшейся такой неблагодарной и опасной. Но идти было некуда. Да и ребенок, она это видела, был болен. И она осталась, решив, что сбежать сумеет в любой момент. О себе она сейчас не думала. Ее  беспокоил Пискун. Как бы с ним ничего не случилось. Ведь тогда вся ее авантюра с побегом окажется простым безумием.

        Меж тем электрочайник, поставленный Таней, вскипел. Она разыскала в шкафу семена укропа, заварила  их и поставила настаиваться. Сама в это время проверила, есть ли в доме съестное. Троюродная бабка последнее время жила в городе у одного из внуков, а домишко ее превратили в подобие дачи для всей большой городской родни. Потому и в холодильнике от прошлой гулянки были кое-какие запасы, и в банках хранились на всякий случай крупы, макароны. Нашлось и несколько банок сгущенки.

        Готовя отвар и перекус, она незаметно разглядывала девицу, успокаивающую малыша. Внешность отталкивающая. Даже если предположить, что она была суррогатной матерью этому ребенку и теперь украла его у официальных родителей, что-то здесь не стыкуется.  К тому же Таня отлично знала, что Кабаниха подбирала в суррогатные матери женщин здоровых, привлекательных, чтобы дети рождались крепкими, внешне красивыми.  Суррогатных матерей  обеспечивали качественным питанием, максимальным отдыхом и мелкими женскими радостями. Там, где пахло большими деньгами, Кабаниха не скупилась. Весь этот детопроизводящий конвейер  Тане был хорошо известен. За это, видимо, и поплатилась. Слишком много знала. Или Кабаниха решила, будто Таня знает нечто такое, что может угрожать  ее благополучию.

       Внезапно Таня поняла, что это нечто содержалось в тех бумагах, которые с подачи Тани нашла Ксения. За ней следили. Подкинули идею, натолкнули на мысль и устроили слежку. Так и на Ксению вышли. То-то ей все чудилось, что ей в спину кто-то смотрит. Аж мороз пробирал. Она все списала на собственную трусость. Боялась мести Кабанихи. А месть уже осуществлялась.

      Руки Тани привычно делали свою работу, готовили питье для малыша, потом купали в тазике  щуплое, анемичное тельце ребенка.

       Свиристелка с интересом наблюдала за этими манипуляциями. Мыться она не любила. Это ощущение неприятности после длительного пребывания в холодной воде у нее осталось с периода жизни в детдоме. Став самостоятельной, она разве что изредка обтиралась мокрой тряпкой. Потому и Пискуну предпочитала  протирать только попку, все остальное и так сойдет. Если видела прыщики, смазывала постным маслом или остатками какого-нибудь крема. Вечером его забирала Бабариха, а что она с младенцами делала, одному богу известно. Но уж точно, купанием их не занималась.

       Малыш от воды разомлел. Он и вообще-то терпеливый, плакавший в очень редких случаях, в тазике с водой лежал спокойно, терпеливо сносил мытье и только лупал глазенками, когда в них попадала вода. Таня его намылила, проворно смыла, попросила Свету полить сверху приготовленной чистой теплой водой, приговаривая что-то типа «с гуся вода, с мальчика худоба». Потом промазала все немногочисленные складочки постным маслом и укутала в чистую простыню, достав из комода.

       Все ее действия были для Свиристелки неожиданны и удивительны. Ей не приходилось прежде наблюдать за тем, как ухаживают за младенцами. И теперь она ловила каждое движение, чтобы потом воспроизвести его, когда окажется с Пискуном одна.

      Но вот Таня закончила возиться с малышом, напоила его теплым отваром, дала разбавленное молоко, и он мгновенно уснул. Потом они со Светой напились чаю, и та тоже размякла и осоловела. Мать и ребенка Таня уложила на бабкину кровать за занавеской, а сама устроилась на продавленном диване, не так давно сосланном в ссылку в деревенский дом одним из внуков.

       Тане не спалось. В голове набирали обороты нескончаемые вопросы и воспоминания. Права поговорка, что бог шельму метит. И она считала случившееся расплатой за содеянное. Хотя в чем ее вина, понять не могла.

          Свету с большим трудом удалось убедить, что против нее и ребенка она ничего не замышляет. Да и глупо было бы ответить подлостью на доброе дело. Девчонка, а то, что эта безвозрастная побирушка на самом деле очень молода, она уже убедилась, вполне могла  исчезнуть из сторожки со своим ребенком без вмешательства в случайно увиденную картину. Но, судя по всему, помешало детское любопытство. Благодаря ему, Таня оказалась на свободе. Только надолго ли?

      Тане ли не знать, на что способна ее начальница. Конечно, ее не собирались убивать. Это слишком легкое наказание за любой проступок. Да и возиться с трупом накладно.

       Не на пустом месте в городе и поселках плодились слухи о подпольных заводах, на которых использовался рабский труд. Да и в окрестностях слишком много случаев пропажи людей. Сельские мужики собирались на заработки, отправлялись на вокзал. И дальше их следы пропадали.

       Все соседние областные города и районные поселки были наводнены суррогатным спиртным. Даже покупая элитные сорта виски, джина, текилы, не говоря уже о брендовых сортах водки, нельзя быть уверенным, что это не подделка. Не из-за рубежа же их привозят? Очень удобно стало производить  подделки. Особенно если водишь дружбу с органами власти.

       Как умеет обтяпать любое дело Кабаниха, Таня хорошо усвоила на собственном опыте. Вначале идет задабривание, потом, когда необходимые сведения получены, угрозы, шантаж, удары по самому больному. Если и это не помогает, фабрикация уголовного дела и отправка по этапу.

       А как Кабаниха опутала паутиной клинику и весь персонал? И ее, Таню, прибрала к рукам. Как паук, сидит в центре паутины и ждет, когда же очередная муха созреет и ее можно будет сожрать.

       Вспомнился прошлый вечер. Таня только закончила смену, пошла в раздевалку. Туда к ней и наведалась Вирсавия Егоровна.

       -- Ты вот что, девонька. Поищи-ка нашу знакомку. Я тут кой-чево  та узнала, -- прошептала старушка, оглядевшись по сторонам. В раздевалке уже никого не было. Таню удивило, что обычно такая бесстрашная Егоровна сейчас проявляет признаки беспокойства.

        -- О ком ты, бабуш? – полюбопытствовала она. Егоровна приходилась ей сродни, правда, в пятом колене, но обычно общалась с ней как с родной внучкой. Деревенские родственные связи крепче городских, там и родственные узы помнят на многие поколения вглубь времен.

       -- О знакомке нашей. Ольги Николаевны раздевалку ноне убирала, за шкапом нашла ящик в стене запертый. Не его ли искала знакомка? Завтрева  сюды придут новые хозяева. Можа там есть сведения, за што Ольга руки на себя наложила? Ох, чую, не без помощи Кабанихи. Как бы не убрала сведений-та. Ступай, девонька, поищи знакомку-та. А то чай поздно будет.

      -- Не проще ли сломать замок?  -- усомнилась Таня.

      -- Ты што, ты што? А как он с секретом? Все пропадет, ничиво не узнаем. Шибко мне Николая Семеновича жалко. Так он убивается. Я вот намедни была у ево, он мне много чево поведал. И про ключик, который доченька ево оставила. Потрудись уж, девонька, разыщи.

      Почему Таня сразу поверила ей, почему вместо того, чтобы направиться домой и заняться тем, что планировала  на этот вечер, пошла в гостиницу? Может   быть, не приведи она Ксению в раздевалку, ничего бы не случилось?  Вопросы, вопросы. Есть ли на них ответы? Случившегося уже не вернуть. Видно, правда, от судьбы не уйдешь. Все предопределено. И кто-то незримый постоянно дергает за ниточки, направляя людей на свершение тех поступков, о которых они и не помышляют.

       Вот и с Ксенией Таня постоянно сталкивается в самых непредвиденных ситуациях.  Это Ксения думает, что они прежде  не были знакомы. Но Таня хорошо запомнила, как столкнулись они впервые еще несколько лет назад. При довольно странных обстоятельствах.

       Таня только что была приставлена к главному врачу Ольге Николаевне Ткаченковой в качестве медсестры. Ольга Николаевна казалась ей чем-то вроде богини. Она сама работала в лаборатории, оснащенной сверхсовременным оборудованием, проводила опыты по оплодотворению изъятых у женщин яйцеклеток, чтобы потом внедрить их в тело матери и тем самым подарить счастье материнства. Правда, в большей части сложных ситуаций приходилось привлекать доноров или суррогатных матерей для вынашивания потомства. Чтобы попытки завершались успешно, Ткаченкова имела запас изъятого материала, хранила который в одном ей известном месте. Эмбрионы внедряла сама, но Тане стала оказывать доверие, видя у той не корыстную заинтересованность, а желание учиться помогать другим.

       Кабаниха в то время еще только примеривалась к клинике, еще вникала в суть, и без масла ввинчивалась в незаменимые помощники главврача. Но алчность уже тогда из нее ключом била. Как же так? Молодость, здоровье прогуляли, в свое удовольствие в богатстве, как сыр в масле катаются, и ничем за оказанную им помощь не делятся. Таню она специально приставила к Ткаченковой, когда поняла, что той богатство само по себе не нужно. Врачиху интересовали результаты опытов, появление детей у, казалось бы, совершенно бесплодных пар. Как осчастливить их, как подарить совершенно здоровых ребятишек. Вместе с Ткаченковой работали такие же увлеченные люди. А Кабанихе надо было их знания направить на свое личное обогащение. И она начала плести паутину. Постепенно опутывая каждого шантажом, угрозами и подкупом.

       Ольга Николаевна не жадничала. Все показывала, рассказывала. Потом доверила Тане проводить подготовительные процедуры, стала учить финальным манипуляциям. Той, правда, приходилось потом все до мельчайшей детали докладывать Кабанихе.

       В тот давний день она пришла с выходных по настоятельной просьбе Ольги Николаевны. Кабаниха очень удивилась такому расположению главврача к одной из ее ставленниц. Тем более, что операция по подсадке эмбрионов трем суррогатным матерям была плановой и неинтересной. Разве что в плане  выяснения основного заказчика. С ним у Кабанихи дело не сладилось. Кто это был, когда и у кого предварительно изымался материал для оплодотворения, Ольга сохраняла в тайне. Работавшая в паре с Таней сменщица Алена была Кабанихе более выгодна в виде информатора. Ее исключение из числа участников этой операции, Кабаниху насторожило. Но так как Ольга пригласила Таню, она особых действий по установлению организатора заказа не предприняла.

     Словом, все шло своим чередом. Ольга Николаевна отследила две подсадки эмбрионов, похвалила  Таню  за четкость и слаженность действий. И тут ее срочно вызвали в операционную. Что-то чрезвычайное произошло с одной из лежащих на сохранении женщин.

       Таня как сейчас помнит. Вот Ольга Николаевна отрывается от мобильника, смотрит на часы и произносит:

      --  Танюша, в третьей осталась еще одна женщина. Готовьте. Если не успею, сделаете сами.

      В третьей смотровой сидела знакомая Ольги Николаевны. Не так давно она проходила здесь полное обследование. Ольга сама занималась ею. Сказала, что ничего интересного нет, но приятельница хочет провериться.

      Удивило, что проверку главврач проводила сама, а вот подсадку эмбриона доверила Тане. Проще было бы наоборот. Но долго заморачиваться этим вопросом  не стала. Раз Ольга Николаевна распорядилась, она выполнила.

      Правда, чуть позже, пришлось поскандалить с одной из женщин, которая доказывала, что ей сегодня назначена подсадка эмбрионов. Тут у Тани словно пелена с глаз спала. Скандалистка располагалась в третьей палате и должна была пройти курс  обязательных процедур. Почему же Таня решила, что следующая пациентка должна быть в смотровой? Наверное, потому, что там была знакомая Ольги. Это и сбило с толку. Сказались множественные заморочки Кабанихи, постоянно выясняющей, можно ли такие процедуры проводить вне клиники и без присмотра главврача.

        Словом произошла чудовищная ошибка. Таня испугалась. За подобную халатность Ольга по головке не погладит. Тем более знакомая не проходила подготовительных процедур, и значит, эмбрионы утеряны. И что делать со скандалисткой? Тут все разрешилось просто. Таня имитировала подсадку. Извинилась за задержку.  И все вроде бы обошлось. По крайней мере, для нее. Естественно, третья претендентка на суррогатное материнство надежд не оправдала. Обследование показало, что внедренные эмбрионы не прижились. Но такое бывает по многим причинам.

        Однако скандалистка нажаловалась Ткаченковой, а заодно и Кабанихе. Та устроила допрос с пристрастием. Но Таня молчала, как партизан, понимая, что за случившееся ее по головке не погладят. И вскоре все стало на свои места. Правда, потом с теми первыми двумя женщинами, кому подсаживала эмбрионы сама Ольга, случилось непредвиденное. Одна попала в аварию и погибла. Вторая просто куда-то исчезла. И все решили, что у нее сработал материнский инстинкт и она не захотела отдать вынашиваемого ребенка. Странно было только то, что дома у нее на попечении матери осталось двое родных малышей.

     Таня после случившегося сказалась больной. Даже больничный взяла. Боялась разоблачений. Но все обошлось. Знакомая Ольги через день уехала. И Таня о ней до нынешнего лета ничего не слышала. Кабаниха вскоре высказала неудовольствие тем, что Таня слишком уж сблизилась с главным врачом, и путем некоторых манипуляций и подлогов расстроила зарождающуюся дружбу. А потом и вовсе перевела ее в хирургическое отделение к самым тяжелым больным.

      Потому месяц назад, увидев присланную Вирсавией Егоровной женщину, которую та просила спрятать на время, а потом выпроводить за пределы клиники, Таня испытала некоторый шок. В ней она узнала ту, давнюю знакомую Ольги, третью пациентку, которой она в тот злополучный день подсадила эмбрионы. Вначале испуганно сжалось сердце. Впрочем, посланница Егоровны ее не узнала. Таня предположила, что у женщины ее давняя оплошность последствий не имела и та никаких претензий  ней предъявлять не будет. Потому выполнила просьбу Егоровны, как бы искупая свой давний грех.

       Теперь вот судьба опять подбрасывает ей испытание. Таня познакомилась с Ксенией уже официально через посредничество Надежды Земсковой. Но это знакомство было основано на общей проблеме поисков сведений о гибели Ольги и причин, подтолкнувших ее к этому решению.

       Ведь чувствовала Таня какой-то подвох. Не со стороны Егоровны. Та простая душа, не в меру шумливая, но честная, искренняя. От самого предложения. Зачем той надо было, чтобы Таня привела Ксению в раздевалку? Хотя в тот момент никаких сомнений не возникло? Откуда Егоровна узнала о ключе? Впрочем, о нем мог сообщить старухе отец Ольги. Но откуда обо всем этом узнала Кабаниха?

     В который раз прокручивала Таня в голове события того вечера. И опять охватывало удивление, почему пошла на поводу у Егоровны? Почему не усомнилась в тот момент?
      Когда в комнату ввалился тот знакомец Кабанихи, а потом и она сама вкатилась, Таню охватило чувство внутренней безысходности. А когда Ксения взглянула на нее с удивлением и осуждением, Таня почувствовала, что у нее почва уходит из-под ног. Что рушится ее внутренний мир. Что она теряет часть себя, свое внутреннее уважение к себе, как личности, свою честность и правдивость. Это страшно, когда вот так, вдруг понимаешь, внутренне, не в глазах окружающих, а ты сам, что  предал другого, а через него и себя, и свои убеждения…

        Как много бы она отдала сейчас за то, чтобы все вернулось назад, чтобы не ощущать даже мысленно этот осуждающе-удивленный, потом переходящий в презрительный взгляд. Чтобы не было этих страшных безысходных мыслей  о бесперспективности дальнейшего существования, если с Ксенией что-то случится. На плаву ее удерживало только смутное чувство, еще не сформировавшееся, но уже выползающее наружу, что еще не все потеряно, что еще можно что-то предпринять… Вот только что?



         Сон так и не шел. Мысли перебегали с одного на другое, потом опять возвращались к случившемуся. Где теперь Ксения? Таня боялась себе признаться, но подспудно у нее формировалось сознание того, что из-за трусости за свою жизнь и обычной недальновидности, возможно, погубила Ксению. Ведь для чего-то же она нужна была Кабанихе. А эта кобра просто так добычу не отпускает. Может быть, ее уже давно в живых нет, мелькнула трусливая мыслишка, и тогда мне надо бежать, пока не хватились, пока прихвостни Кабанихи голову не открутили. Но Таня усилием воли заглушила трусливые  поползновения души. Она отлично знала, что Кабаниха ничего не делает по первому желанию. Она любит помучить жертву, потянуть из нее жилы, унизить и насладиться этим. Как кошка, играющая с мышью. Значит, надо искать, куда могли отправить Ксению.

       Светало. Таня решила выйти из дома во двор, осмотреть окрестности, скрыть следы пребывания в доме. А ну, как кто из деревенских пойдет этой стороной да поднимет шум? А он сейчас ей совсем ни к чему.

       Прикрыв калитку и навесив на дверь амбарный замок, сигнализирующий окружающим, что в доме хозяев нет, но совсем не спасающий от тех, кто желает поживиться немудрящим добром бедного сельского жителя, Таня юркнула в лопухи, буйно разросшиеся за покосившейся будкой дворовой уборной. Входить в это убогое строение, построенное еще при царе Горохе, она всегда опасалась даже днем.

        Вдруг ее внимание привлекли голоса на улице, и она решила пока не покидать убежище. И своевременно. Потому что послышался звук открываемой калитки. В какой-то момент она решила, что это городская родня нагрянула полоть грядки в огороде. Самое время. Но тут же осадила себя.  Какая родня? Сегодня среда. Кто среди недели отправится в деревню? Все ждут выходных. Значит, это чужие.

         По двору прошелестели шаги.

         -- Есть следы? --  прошептал рядом кто-то, шумно дыша.

        -- Замок висит. Вроде все заперто. Да не пойдет она сюда. Совсем е…нулась, что ли.  К станции махнула. Или на шоссейку, -- ответил другой голос, уже не таясь. Таня узнала в нем своего сопровождающего.

        -- А все же проверь…

       -- Да че проверять? Замок висит. Ключ вот он, на месте, где обычно. Как она в дом-то может попасть? Окна заперты. Внуки бабкины разве что решетки на них не повесили. Говорю же, на станцию надо. Скоро первая электричка. А там ее потом ищи-свищи, -- подытожил рассудительно  еще один, обстоятельный и неторопливый. Таня даже вспомнила  обладателя этого  голоса. Невысокий, плотный, в годах, не из местных. Работает в охране клиники.

        -- Марь Федна тебе отсыплет пенделей за это ищи-свищи…

       -- А я-то причем? Ты запирал дверь. Куда смотрел? Почему ключ в двери оказался? Заткнулся? Вот и не рыпайся…

       -- Ах ты, паскуда, -- взвился Танин бывший сопровождающий. – Ты, падла, будешь мне указывать? А сам где был? Куда смотрел? Вместо мониторов в пивную бутылку?

       --  Оба пасти заткните, -- рявкнул в голос первый из пришедших. И тут Таня узнала в нем своего давнего воздыхателя, переметнувшегося в услужение к Кабанихе. Трусоватого, и от того готового на любую подлость любителя пива и женщин. Она в свое время хорошо его изучила и отлично знала, что в любой момент он мог продать или убить любого, будь то хоть мать родная. С такими, обычно, надо держать ушки на макушке. Но, видимо, и спутники были не лучше, потому щедро пересыпая слова изощренным матом, они дали понять, что покрывать трусость и подлость первого не собираются. И если он вякнет об их проступках, они сообщат о его проделках. И ему мало не покажется. Так что пусть лучше молчит в тряпочку.

       Из их перебранки Таня смогла понять, что вторая пленница тоже где-то там, в гараже. Но как до нее добраться?

       Все это время она сидела в неудобной позе, боясь пошевелиться.

       -- Пошли, -- процедил, наконец, первый, -- неча время терять.

        Тут только Таня смогла  перевести дух. Попутно, один из пришедших заглянул в покосившуюся уборную.

        -- Ага, ты еще в яме поищи ее. Нет там никого, -- недовольно проронил охранник из клиники.

        Наконец  калитка хлопнула, шаги затихли. Таня порадовалась своей предусмотрительности. Она, пригнувшись к земле, чуть ли не по-пластунски, чтобы не заметили нежелательные свидетели из рано встающих соседей, пробралась к дровянику, заполненному березовыми поленьями.  Протиснулась между двумя поленицами в дальний угол. Там года два назад, когда хозяйка еще была в силах и собиралась зимовать в доме, наследники прорезали дверь в заднюю терраску, по совместительству исполняющую роль кладовки. Сделали это для того, чтобы хозяйке не было нужды в морозы идти за дровами вокруг дома по сугробам. А из задней терраски легко было попасть прямо в кухню. Дверь эта была мало кому известна.

         Нынешнее приключение убедило Таню, что торопиться покидать убежище ей не стоит. Надо пересидеть, переждать первые волны поисков.

         Пробравшись на кухню, она увидела свою спасительницу, стоящую у окна  и вглядывающуюся в сереющий рассвет.

        -- Ложись спать, Света, рано еще, -- посоветовала ей как можно спокойнее.

       -- Кто это был? Кого ищут?

       -- Ну, кого? Меня, конечно. Это ведь я сбежала с твоей помощью. Успокойся. О тебе они, думаю, ничего не знают.

        Таня взглянула внимательнее на стоящую у окна девушку.

        -- Давай начистоту. Почему ты боишься? Тебя тоже должны искать? Что ты такого сделала? Думаю, нам теперь придется какое-то время быть вместе в целях безопасности. Возможно, я смогу тебе помочь. Но мне надо знать, что с тобой произошло…

       Свиристелка чувствовала, что в сложившейся ситуации ей с Пискуном действительно нужно держаться Тани. Хотя и понимала, что не просто так эту красивую ухоженную женщину заперли в подвале дома Кабанихи. Но эта женщина могла ей помочь сохранить Пискуна, спасти его. В той среде, где обычно обращалась Свиристелка, ее порыв благотворительности сочли бы непростительной блажью, и малыш сгинул бы в каком-нибудь колодце, а она отправилась в подземелье. Много страшилок об этом месте бытовало среди ее товарок по промыслу. И уже не понять, что в них было вымыслом, а что правдой.

       Пока она с Таней, ее не достанут ни Синтик, ни шестерки Сиплого. Просто потому, что они здесь не будут искать. И Свиристелка рассказала, как оказалась в банде. Вначале она думала, что Синтик главный над  побирушками. Он держал своих подопечных в черном теле. За каждую провинность следовало наказание. И очень жестокое, несоразмерное с проступком.  Таких же детдомовок, как Свиристелка, прибившихся к банде, он обучал некоторым способам отъема сбережений у глупой толпы горожан, а особенно, у деревенских.

       Свиристелка просто не могла взять кошелек у зазевавшейся старушки или замотанной семьей и проблемами деревенской торговки, привезшей продукты на продажу на привокзальный рынок. Дважды она срывала подготовленные Синтиком операции, за что и получила жесточайшую выволочку. Когда оклемалась, Синтик отправил ее к Сиплому на разборки. И тот определил ее в побирушки с ребенком. Работа эта требует определенного таланта, умения обращаться с детьми, вовремя разжалобить попавшегося лоха, растормошить мальца так, чтобы он в нужный момент заверещал. Детей Свиристелка жалела и берегла.

       -- Только мерли они часто, -- с сожалением сообщила она Тане. – Только начнешь привыкать, играть с ним, а он вдруг захворал… и все. На утро Бабариха нового подсовывает…

       -- Бабариха? – удивленно переспросила Таня, услышав знакомое прозвище. Бабарихой в деревне звали заведующую продмагом Шустрову. Одно время она ходила в закадычных подругах у Кабанихи. Потом меж ними пробежала черная кошка. Что-то они меж собой не поделили.

       -- Ну да. Она живет на Слободке за железкой. Детьми заведует. Там у нее, говорят, подпольный родильный цех…

        -- Как это? – не поняла Таня.

       -- Как бы объяснить попроще. В общем, на рынки в столицу, в областной центр и в другие города приезжают из других республик работать женщины. Нанимаются к хозяину. Вот у них и рождаются дети. Не от хорошей жизни, конечно, от принуждения. А они им нужны? Вот и избавляются. Есть у нас в городе такой человек – Сиплый, он этот промысел держит. Его шестерки шастают по соседним городам, выясняют, где какая из баб на сносях, а детенка некуда деть, они ее уговаривают продать им. Потом к Бабарихе привозят. Она роды принимает, а потом этих пискунов нам дают, -- Свиристелка на мгновение задумалась, -- только знаешь, много среди них увечных…

      -- Каких? – не поняла Таня.

      -- Ну, увечных, то заячья губа, то личико страшненькое, покореженное, то головка уродливая. Жалко мне всех их. Только не живут они долго, умирают часто. Бабариха их каким-то отваром поит, чтобы не кричали. Они вот так спят, спят, а потом…

       -- А Коля? Он ведь не увечный, -- поинтересовалась Таня. Купая малыша, она убедилась,  что мальчик истощен, но здоров, без каких-либо патологий, если не считать родимое пятно. Но оно никогда не было причиной отклонений в развитии.

       -- Такие, как Коля, попадаются редко. Обычно их забирают в клинику. Мне напарницы говорили, -- тут Свиристелка на мгновение остановилась, скорее, не передохнуть, а решить, стоит ли дальше рассказывать. Таня ее не торопила.

      -- Так вот, они говорили, что увечных из клиники тоже присылают, а здоровых, которых у Бабарихи родили мигрантки, туда забирают. Вроде бы, там эксперименты над людьми делают, детей в пробирках растят. А они уродами становятся. Так потом этим богатеньким цыпочкам, которые сами не хотят рожать, этих, мигрантских детей и подсовывают…

      Таня хотела было усомниться,  объяснить Свете, что все это досужие вымыслы необразованных людей, не понимающих, какую пользу приносит клиника. Но неожиданно вспомнила один случай. Он не был забыт. Просто подсознание запрятало его в укромный уголок мозга, чтобы не травмировать сознательное существование Тани.

        Тогда одна из новых русских с ногами от ушей решила удержать своего мужа с помощью ребенка. Сымитировала беременность. Муж растаял. Но надо же было где-то раздобыть ребенка. Вот и приехала в клинику. Быстро столковалась с Кабанихой. Та дело просекла, цену заломила. Но была еще не всесильной. Надо было ребенка где-то брать. И естественно, здоровенького.

       Таня в то время еще в родильном отделении работала. Кабаниха заставила ее принять роды у приехавшей из деревни девчонки. Сказала, что она одиночка, брошенка. Парень не захотел на ней жениться, ребенок ей не нужен, обузой будет. И она не расстроится, если у нее мертвый родится. И заставила подменить новорожденного на умершего в отделении патологии. Но девушка версии о мертвом ребенке не поверила. Получился громкий скандал. Дело замяли. Кабаниха тогда  сильно струхнула. Но доказать свою правоту роженице и ее родне  не удалось. Богачка с ребенком благополучно уехала. И дай бог, чтобы этот ребенок был любим и обеспечен.

       Ничего удивительного, если Кабаниха и сейчас промышляет такими делами. Не своими, понятно, руками. Привлекла к этому делу приятельницу.



      Свиристелка и Таня уже дважды делали попытки пробраться на территорию дома Кабанихи. И оба раза неудачно. Начали они с того, что установили наблюдательный пост на чердаке своего дома, откуда вполне удовлетворительно можно было следить за тем, кто появляется или уезжает из интересующего их поместья. Вскоре они заметили, что в доме стало твориться что-то невообразимое. Вначале в дом съехались представители криминального клана. В основном, все родственники Кабанихи. Явился даже помощник областного прокурора. Его хорошо знала Таня Хлебникова.

       О чем совещались в таком широком составе, узнать не пришлось. А вот, то, как накрыли эту шайку-лейку, увидели не только Таня со Свиристелкой, но и все жители деревни. Кто это был, к какой категории населения относился, разобрать было невозможно. Впрочем, деревенским, давно уже усвоившим, что любое обращение за помощью к местным правоохранительным органам оказывается чреватым последствиями как раз для того, кто эту помощь и просил, не особо и огорчились тому, что увидели.

       Тогда, под шумок, пока одни в камуфляже выводили под прицелами автоматов других, Таня и Свиристелка попытались проникнуть в гараж под зданием.

      Их взорам предстал полный разгром еще вчера великолепной усадьбы. Собак слышно не было. Скорее всего, с ними расправились так же, как и с их хозяевами.

       Но попасть в гараж так и не удалось.

       Потом на дом налетели какие-то братки. Правда, поживиться им не удалось. Но жителей деревни ввели в состояние такого ужаса, что те несколько дней носа не показывали из домов.

       Когда в деревне  чуть поутихло, Свиристелка позвала Таню опять наведаться в знакомый особняк. Ворота стояли нараспашку, гараж тоже был открыт. Но поход по знакомым переходам ничего не дал. Проникнув в уже знакомый подземный проход, они методично, помещение за помещением, осмотрели весь подземный этаж и убедились, что никого из живых там нет. Не было никого и на верхних этажах, куда можно было попасть из уже знакомого подземного перехода.

      Никаких потайных дверей больше не обнаружили. И спросить, где же он находится, было не у кого. Тася больше не появлялась, мобильник ее молчал. Ехать в город в сложившейся ситуации девушки не решались.

       Таня чувствовала свою вину перед Ксенией и поклялась в душе, что должна исправить свою ошибку. Хотя, чем больше времени проходило после их пленения, тем страшнее было думать, что могло приключиться с Ксенией. И все-таки теплилась надежда, что она жива.

      Все эти дни они со Свиристелкой, которую Таня упрямо продолжала звать Светой, скрывались в стареньком домике ее бабульки. Старались соблюдать меры предосторожности. Что творится в городе, не ведали, потому меры конспирации соблюдали. Таня по опыту знала, что Кабаниха умеет выйти сухой из любой передряги. А вот прощать кому-либо из не угодивших ей, не привыкла. Так что, увиденное в деревне, может быть воспринято совсем по-другому в городе.

       Свиристелка тоже хорошо знала нравы и тяжелую руку Сиплого. Она хоть и числилась за Синтиком, но украла ребенка, который принадлежал Сиплому. А тот за такое самоуправство по головке не погладит.

        Коля за эти дни  заметно изменился, стал более резвым, улыбчивым, ловил взглядом Свиристелку и тянулся к ней. Таня  нет-нет да поглядывала на малыша, подспудно с сомнением думая о том, не ошиблась ли, не обозналась ли тогда в родильном отделении. Но уж больно заметным было родимое пятно. А, зная нравы своей начальницы, все чаще приходила к выводу, что из каких-то своих расчетов Кабаниха решила убрать ребенка. Но не сразу. Он должен был быть каким-то свидетельством. Потому его и отдали Бабарихе, а родителям, скорее всего, подсунули другого. Таня давно убедилась, что Кабаниха никаких случайных действий не совершает. Если что и делает, то осознанно, хорошо продумав, каким образом побольнее наказать провинившегося.

         Почему-то вдруг вспомнилось, как накануне самоубийства Ткаченкова узнала, что из криохранилища, к которому никто не имел доступа, исчез необходимый ей донорский материал. Потребовала проведения расследования. Начала расспрашивать персонал, когда, кто и с чьего разрешения мог проникнуть в ее лабораторию. В результате на следующий день она погибла. А дня за два перед этим Таня видела этого новорожденного с пятном на спинке. Не связаны ли эти события? Раньше, может быть, и не подумала об этом. Но в свете последних событий выводы напрашивались сами собой.


      

         Ночью Свиристелке не спалось. Все предшествующие события ее пугали, казались предзнаменованием чего-то страшного, пугающего. Ей хотелось спрятаться с Пискуном так, чтобы ее никто не смог найти, и переждать это страшное время. В ее понимании таким местом могло быть только то убежище, о котором ей рассказывала Тася. Где есть запасы еды и воды, и можно не опасаться, что кто-то туда набредет. Вот только Тася тогда не показала конкретно, где этот вход. Или показала? Свиристелка вдруг отчетливо вспомнила, как толстушка любовно поглаживала кирпичный орнамент на стене дома в тот раз, когда они приехали в деревню. Только стояли они с другой стороны от гаража. Может быть, это и есть вход в подземелье?

       Осознав это, Свиристелка уже не могла больше ждать. Растормошив Татьяну, она стала ей рассказывать о том, что вспомнила. Но так как в силу небольшого, да и то специфического запаса слов, объяснить все, что хотела, не смогла, а Таня спросонья ее просто не поняла, девушка подхватила спящего Колю и выскочила из дома. Вскоре ее догнала Таня.

         В усадьбе Кабанихи никого не было. Она так и стояла разоренная, с распахнутыми воротами. Только никто из местных даже желания не проявил взглянуть, что там и как. Все и так хорошо знали крутой нрав, а главное, возможности хозяйки, чтобы бездумно просовывать голову в петлю.

        Свиристелка вновь шла тем путем, которым вела тогда ее Тася, вспоминая в подробностях, что та говорила. В основном, все сводилось к хвастовству и преувеличению девчоночьих возможностей. Той очень уж хотелось избавиться от назойливой опеки матери, а Тасю заставляли жить с ней. Полковник требовал какую-то информацию. Свиристелка не вслушивалась в девчоночьи хвастливые речи. Много было своих проблем. Неожиданно она споткнулась на фразе, произнесенной Тасей:

      -- Но если уж и он достанет меня своими нравоучениями, то я уйду в подземелье. Знаешь, как там хорошо? Тишина, покой, на полках и в холодильниках еды, завались. Вода есть и даже сортир для чего-то сделали.  Вот он, мой красавчик. --  При этих словах Тася погладила часть орнамента, искусно выточенного из кирпича. Но когда увидела, что Свиристелка проявила любопытство, захихикала и перевела разговор на другое.

       Теперь девушка шла вдоль стены дома, вглядываясь в темнеющие ряды кирпича и вспоминая каждое движение и слово, сказанное тогда Тасей. Она точно говорила о подземелье, хвасталась своей причастностью к тайным знаниям, но, увидев заинтересованность спутницы, показывать вход не решилась, может быть, чтобы набить себе цену. А потом рассказала про гараж.

        Но вот и  орнамент. Он ничем не отличается от других. Разве что, расположен не под окном, а под проемом, бывшим когда-то окном.