Разве боги горшки обжигают? Глава 8

                Глава восьмая.


                Где тонко, там и рвется.


Надежда весь вечер ходила вокруг меня, по-лисьи приглядываясь и примериваясь. Потом откровенно прижала в углу.

-- Признавайтесь, Ксения Андреевна, что у вас с этим олигархом?

-- С каким? – попыталась я скрыть мгновенную растерянность. Как это проницательная приятельница Зины смогла вычислить меня? Вроде бы я об Алексее старалась не распространяться? Или Зина ей о нем рассказала, ну и обо мне попутно?

--  Не прикидывайтесь невинной овечкой. Я видела, как вы мгновенно вспыхнули, когда он на вас обратил внимание. Как быстренько испарились… -- прояснила ситуацию Надя.

-- Надежда Петровна, это вам показалось, -- сконцентрировав волю на том, чтобы изобразить независимое и равнодушное отношение к разговору, я попыталась откреститься от знакомства с Лепиловым. Не хватает еще, чтобы прямолинейная Надежда брякнула Алексею обо мне.

-- Это точно?

-- Точнее не бывает, -- заверила я и поинтересовалась, в свою очередь, причиной такого разговора: -- А в чем дело?

-- Да, видишь ли, приглянулся он мне. Ну, и я, думаю, ему. Иначе с чего бы он решил выбрать мою гостиницу.

Тут уж у меня сердце брякнулось в пятки. От неожиданности…

-- Как в гостинице? И где он поселился?

-- Ну, не здесь, конечно. Есть у меня новый отельчик в стиле купеческой усадьбы. Штука классная, но дорогая. Для иностранцев делала. Надо же чем-то привлекать зарубежных туристов. Понимаю, что не скоро деньги отобью, но хотелось что-то сделать для сохранения исторической части города. Новоделы забодали уже. Да и туристам они совершенно не интересны. Я ведь депутатствую в городской думе. Народ выбирал, чтобы его проблемы решала. Вот, когда поднялась здесь буча по поводу сноса старого купеческого особняка… В общем, местной власти очень хотелось загрести эту развалюху в свою собственность, снести хлам и возвести современный развлекательный комплекс. Горожане поднялись с протестами, с пикетами… Ну, вот я и взялась за реставрацию. Вначале, правда, заручилась поддержкой губернатора, убедила его, что это принесет пользу городу, ну и рабочие места новые появятся. И копеечка в казну потечет… -- тут Надя спохватилась, что слишком заболталась и вновь вернулась к началу разговора: -- Ну, вот, олигарх этот…   Но вы точно с ним не знакомы?

Я отрицательно покачала головой.

-- Словом, он решил остаться в городе на пару дней, ну и снял на это время весь отель. Сейчас там все мои сотрудники заняты по полной программе…

-- Надежда Петровна, а я-то причем? Не понимаю…

-- Откровенность за откровенность. Хочу закинуть крючок. Вдруг что получится… Женщина я свободная, независимая. Может интрижка какая случится…А нет, так попробую его в спонсоры завлечь. Есть у меня пара-тройка идей. Вдруг проникнется… Поддержит…

-- Интересно, с какой стати этот олигарх осчастливил своим появлением наш богом забытый Малый Калинов? Что ему припекло сюда прикатить? – проявила я ненужный интерес. Надо же было о чем-то говорить. Зная привычки и вкусы своего донжуанистого приятеля, я не сомневалась в исходе дела. Но не разочаровывать же Надю.

-- Вы знаете, Ксения Андреевна, судя по тому, как перед ним мельтешила наша Кабаниха, приезд его как-то связан с клиникой. Правда, не знаю, как. Говорят же, что объявился какой-то наследник, говорят, какой-то крутой. А тут этот олигарх. Прямая связь прослеживается? Прослеживается. Но я  к вам с просьбой. Все эти дни мне придется  провести в новом отеле. А сегодня вернулась из лагеря доча. Мне пока некогда уделять ей внимание, сами понимаете. Но и без присмотра оставить ее не могу. Так как она ужасная лентяйка, я попрошу вас позаниматься с ней русским языком. Ну, и приглядите за ней, хорошо?

-- Я и не знала, что у вас есть дочь. А ее отец, ваш муж, простите уж за бестактность, где?

-- Мой муж объелся груш, знаете такую присказку? Нет его. Как и отца Насти. Да, ладно, -- Надежда как-то безнадежно махнула рукой. – Об этом потом. Ну, я на вас надеюсь…

С этими словами Надежда выплыла из моего номера. А я перевела дух. Ничего себе. А если бы Алексей поселился здесь? Все тогда, пиши, пропало. Но с другой стороны, может быть, все стало бы на свои места. Уж этот разберется во всех перипетиях случившегося… Если он, конечно, не в контакте с Кабановой.

Я опять засомневалась в отношении своего друга детства к нынешним событиям. Кто его знает, каковы его взгляды на Ольгу? А потом, Марья без мыла в душу влезет. Умеет так расположить человека, что многие ей очень верят.

Тут мои мысли были прерваны. В комнату вошла, после негромкого предупредительного стука невысокая пышечка с двумя косами, перекинутыми на уже начинающую набухать грудь. По виду, лет двенадцати-тринадцати. Ее мелковатые темные глазки вопросительно уставились на меня.

-- Ты Настя? – поняла я.

-- Да, мама сообщила мне, что несколько дней она будет отсутствовать, а вы со мной позанимаетесь русским.

Я видела, что девочке совсем не хочется в летнее время заниматься нудной учебой. Ей бы сейчас на улицу, к подружкам. Но мама приказала учить русский. А ее требования нужно выполнять.

Мне тоже не особо хотелось загружать ребенка в летнее время ненужной ему учебой. Кроме того, я до сих пор ничего об этом ребенке не знала, о нраве и воспитании его не имела никакого понятия. Но просьбу Надежды восприняла с ответственностью. Хотя у меня и мелькнула ироническая мыслишка, что таким образом Надежда изолировала меня от приглянувшегося ей Алексея. Знала бы она о его отношении к женщинам, перешагнувшим двадцатилетний рубеж… Впрочем, приятель никогда не проявит к ним видимого неуважения. Просто не оправдает тех надежд, которые могут зародиться у женщин.

-- Вот что, давайте договоримся, -- прервал мои мысли голос девочки. Она неожиданно превратилась из пай-крошки в этакого чертенка. И произошло-то всего минуты две, -- делаем вид, что вы меня учите, а я учусь…

-- А почему бы не сделать этого по-настоящему?

-- На фига? Мамахен думает из меня вундера вылепить. Фигли ей. А я отбашляю, будь спок…

-- Настя, но так ведь неправильно, зачем обманывать маму?

-- Ой, кто бы говорил. Сама туфту лепит. Мне набренчала, что работы много, занята, а  сама к очередному папику улетела. Как какого-нибудь мужика захомутает, так обо мне сразу забывает. Как я ее ненавижу… -- девочка кинулась в кресло, достала из кармана джинсов сигарету и закурила. При этом сощурила глазенки, ее невыразительный тонкогубый ротик искривился в глумливой улыбке.

-- Давайте, тетенька, воспитывайте. Что же не учите меня, как жить?

-- А зачем? Если ты и так знаешь, что можно, а что нельзя. Глупо. Тебе и твоей маме решать, как вам жить дальше…

-- Тут вы правы. Заметано. В общем, так. Вы делаете вид, что меня учите, а я делаю вид, что учусь, и все. Никаких нравоучений и докладов моей мамашке. Попробуете вякнуть, такого о вас ей расскажу… Как вы своими гнусными грязными ручонками… бр-р,..  Ну,  вы меня поняли…

Девчушка усмехнулась, видя мою растерянность, потом барственно протянула:

 -- Ну, ну, я пошутила. А то еще брякнетесь с инфарктом. Короче, не лезьте в мою жизнь, своя спокойнее будет…

После этого она соскочила с кресла и расхлябанной походкой двинулась вон из номера.

Я еще некоторое время посидела в кресле, приходя в себя. Ничего себе заявочки.

Это, оказывается, современная молодежь. Неужели и моя дочура через пять-шесть лет превратится в такого вот озлобленного и циничного монстра?  Особенно, если сейчас уже у нее есть кое-какие предъявы.  Нет. Сделаю все, чтобы она выросла нормальным человеком.

Но как быть мне в создавшейся ситуации? Рассказывать Надежде о случившемся или нет? Угроз со стороны этой сопливки я не испугалась. Но ее поведение может помешать мне в выполнении моего расследования.

Через несколько минут в номер заглянула дежурная горничная.

-- Быстро же Тася уболтала вас, -- желчно заметила она. – Девка совсем от рук отбилась. Из матери веревки вьет. Если бы Надежда Петровна больше ей внимания уделяла. А то растет, как сорняк, никому не нужная. У хозяйки на уме только мужики. Она и родить-то толком не смогла. Лежала на сохранении долго. Потом ребенок постоянно болел. А когда первые отголоски прошли, стала баловать малышку. Многое ей спускала с рук. И вырастила чудовище. Чем вас она взяла? Всех берет на испуг. Придумала, что все ее хотят совратить, унизить. Мужчинам угрожает обвинить в растлении малолетки, женщинам – что совращают ее из ревности…

-- Ах, бросьте. Обычные детские выдумки.

-- Не скажите. Надежда Петровна верит. Тем более, что она сама в подростковом возрасте стала жертвой насилия. А эта стерва малолетняя приводит очень убедительные подробности. Разбила матери жизнь, оболгав ее последнего мужа. И все  для того, чтобы быть главной персоной в жизни матери. А та все больше отдаляется от дочери. Отправляет ее в какие-то лагеря зарубежные… А эта малолетка спуталась с вокзальными попрошайками. Чуть мать из дома,  Тася из школы сразу на вокзал. Так что вы  присматривайте за ней, -- предупредила горничная и вышла.

Странное дело. Почему, стоит только заняться одним, сразу, как снежный ком, меня атакуют другие проблемы.

Я благодарна Надежде, что она помогает мне в решении моих вопросов. Но у самой у нее, видно, тоже не все благополучно на семейном фронте. И не просто так она доверила мне свою дочь. То, что эта малолетняя нахалка возомнила о себе невесть что, понятно. Но она задуривает голову матери, клевещет на окружающих. Словом, вьет веревки из всех, кто только пытается ей помешать. Посмотрим, удастся ли ей такое со мной.

Малый Калинов город небольшой.  Думаю, молодежь друг друга знает. Поспрашиваю об этой Тасе у Даши.  Девчонки не настолько различны по возрасту, чтобы не слышать друг о друге.

Даша опять стояла за прилавком. В пиццерии было пусто, час для посетителей еще ранний. Девчонка протирала оборудование, наводила лоск в витринах. Зеркальные стены за ее спиной  уже сияли первозданной чистотой.

Увидев меня, она явно оживилась:

-- Здравствуйте, Ксения Андреевна. Опять послание? --  полувопросительно, полуутвердительно уточнила она, в надежде завершить нудное занятие. Но мать из внутреннего помещения прикрикнула:

-- Дарья, пока не протрешь все, никуда не отлучайся.

-- Ладно, мам, -- Даша пожала плечами и покачала головой, давая понять, что сейчас она не свободна.

-- Нет, Дашуль, я к тебе за консультацией. Ты работай. Давай, я тебе помогу протереть столики.

-- Что вы, спасибо. Сама управлюсь. Так что вас интересует?

-- Может, ты мне расскажешь, что за штучка эта дочь хозяйки моей гостиницы?

-- А, гиена эта? Сучка перворазрядная…

-- Дарья, что за выражения? – тут же из-за двери послышался гневный вопль ее родительницы. Она, видимо, наводила порядок с той стороны двери.

-- Что, неправда, что ли?  Гиена и есть. Мы с ней в одном классе учимся…

-- Ей, что, уже шестнадцать? – поразилась я, вспомнив детскую пухлость и неоформленность фигуры Насти. В сравнении с Дашей она представала совершенным ребенком.

-- Ну, почему шестнадцать? Нет, ее мама вообразила в свое время, что ее доченька необыкновенно талантлива, просто вундеркинд, и отдала в школу с пяти лет. Обучала ее сначала в какой-то частной школе в Москве. Потом, не знаю почему, перевела Настю в нашу. Она младше меня на два года. Знания у нее, конечно, посредственные, но эта жаба умеет  нажать на учителей. Те ей четверки ставят. А кое-кто и  «отлично». А вот с русским у нее напряг. Тут, как ни шантажируй учителей, и без анализа видно, что с грамотностью у нее швах. Ни писать, ни говорить.  Мама ее на лето отправила в какой-то лагерь международный. А она там пробыла недели три и вернулась.  Да ну, что о ней говорить. Неинтересно. У нее в школе и друзей нет. Какая-то она не такая. Садистка, что ли. Любит, когда другим плохо. И маму свою не уважает. Вечно про нее грязные слухи собирает. И всем угрожает, что если расскажут про нее, им не поздоровится.

-- А с кем дружит?

-- Ой, да с отребьем всяким. Я раз была на вокзале. Видела, как она с этими, оборванцами, в трущобы направилась. И вообще, она с нашими ребятами не тусуется. Вундеркиндом она, может быть, и является, но поговорить с ней не о чем. Все какие-то гадости про всех собирает. Ну и вообще. Вы же видели ее. По виду – неуклюжий медвежонок, а по характеру – сущая акула.

-- Какие страсти ты рассказываешь, Даша, -- поразилась я.

-- Не верите мне, погуляйте по вокзалу. Ну, конечно, не там, где пассажиры, а за платформами, где вагоны стоят. Много интересного увидите.

Дашины слова заставили меня задуматься. Но я еще не сформулировала своего отношения к новой информации. Мысли мои были прерваны  юной собеседницей.

-- Так что, Ксения Андреевна, будете пиццу своему другу заказывать? – уточнила напоследок Даша. Но мне сообщить Николаю Семеновичу было нечего, а по пустякам беспокоить старика не хотелось. Мне еще предстояла разведка в той деревне, где я видела машину Кабановой. Зачем обнадеживать отца Ольги, пока сама точно не удостоверюсь, что приятельница там. Да и об охране надо узнать заранее.



Надежда Земскова несколько кривила душой, когда сказала Ксении Андреевне, что хочет приударить за понравившимся олигархом. Даже у самой разбитной бабенки хватит ума понять, что это птица очень высокого полета. Но не открывать же правду. А она была неприглядна. Когда Надя приехала по распределению в этот провинциальный город, сразу поняла, что пришлась не ко двору. Много чего было устоявшегося, давно поделенного и перераспределенного. К рулям местной власти рвались правдами и неправдами члены семейных кланов.

В годы советской власти они вырывались вперед благодаря своей активности, умению вовремя поддержать инициативу сверху, быть на виду, увлекать за собой молодых, сплачивать для нужного дела старшее поколение. Когда началась перестройка и можно было организовать свое дело, молодежь из этих семей при поддержке старших, увешенных знаками отличия прошлых времен, устремилась к властным рулям.

Где нужно было изобразить выборность народом, активно велась работа среди населения, особенно сельского. Там народ всегда податливее на лесть и посулы. Всегда есть такие рычажки, за которые можно подергать, чтобы протолкнуть своего, удобного, управляемого.

Обычно это происходило так.  Стоило только где-либо собраться нескольким селянам, как к ним прибивался кто-нибудь из местных активистов и заводил разговор о том, что вот, мол, насаждают здесь свою власть пришлые. Все ключевые посты захватили. А потом и все добро и самих селян загребут, антихристы. То ли дело свой. Он за своих, местных порадеет. Куда ж ему от родных мест податься. А то, что этот местный очередное хозяйство развалил, что пил беспробудно, никого и не касается. Он же местный, свой. А когда становилось лихо, то растаскивал все, что под руку попадалось.

Ну и что ж? Это же свой, в ответ на возгласы наиболее продвинутых сельчан отвечали активисты, зато у власти он будет за нас бороться, за наши нужды…

Вот только избранный во власть такой местный, свой, доморощенный деятель, очень быстро забывал о долге, о чести, о совести. Надо ведь было успеть за выборный срок решить свои семейные проблемы – ребенка пристроить в Москве, а лучше отправить за границу на учебу, и, конечно, за бюджетные деньги, прибрать к рукам то, что еще не распродано из земель вокруг города, захватить лакомые куски в местах отдыха по берегам реки. Ну и, конечно, пока власть в руках, обустраивать свою собственную территорию. При этом постараться на ключевые посты протолкнуть всех своих родственников. Главное, чтобы поддерживали, не выносили сор из избы.

При этом до нужд остального населения никакого дела нет. О нем вспоминается только перед выборами, когда для проформы требуется подтверждение лояльности народа к местной и вышестоящей власти. Тогда горстями разбрасываются обещания улучшения жизни населению, очередные прожекты по переустройству городских и сельских коммуникаций, ну и так далее.

 Надежда была активной и не такой наивной, как хотела бы казаться. Потому поняла, что без поддержки ничего в районе не добьется. Разве что выберут в городской совет, где все работают на общественных началах. А в районный, где депутаты уже имеют ощутимую денежку, продвигаются только свои, проверенные.

Однажды ей повезло. Познакомилась в гостях у подруги с мужчиной, который назвался известным ресторатором. Он ей и помог открыть свое дело  в Малом. На первых порах поддержал, подтолкнул ее инициативу. А потом пустил в свободное плавание. Она его любила, но понимала, что для такого крупного деятеля была всего лишь мелким эпизодом. Потому претензий не предъявляла, успокоилась на том, что имела и дальше продолжала выживать в одиночку. Правда, ценные советы своего бывшего патрона выполняла неукоснительно. А они заключались в том, что бизнес свой она зарегистрировала на стороне, в контакты с местными не влезала. Была как бы сторонним наблюдателем.

Правда, при ее деятельном характере такое было трудновато. Она взяла под опеку местный детдом. Помогала, чем могла. Не отказалась от  депутатства в городском совете, хотя, казалось бы, зачем ей лишняя головная боль. Ведь основную часть средств на благоустройство города загребала районная власть, заставляя депутатов работать с населением, собирать благотворительные пожертвования на восстановление то исторических памятников, то наведение порядка на улицах города и деревень.

Все бы ничего. Но все промышленные объекты в свое время были очень быстро разграблены, обанкрочены и распроданы. Горожанам негде было работать. Одна бюджетная сфера не спасет. А создавать рабочие места хлопотно, да и затратно. Вот и приходилось большей части трудоспособного мужского населения подаваться на заработки в другие города.

Земскова знала все эти проблемы населения. Ну не спасут жителей все те прожекты, которые выдумывает местная власть. Понимала, что в основном это одна говорильня. На деле каждый чиновник искал только свою выгоду. Развалились несколько строительных организаций. Безработные строители сбивались в артели и нанимались работать к частникам. А в это время властьпредержащие для работы по госзаказу привлекали мигрантов из южноазиатских республик. Объясняли тем, что работы проходят через аукционы, что все законно. Но местные видели, что все шито белыми нитками. За те объемы выполненных работ, которые местные оценивали в десятки тысяч, из бюджета на оплату пришлым изымались сотни тысяч. И, естественно, «пилились» между заинтересованными фигурантами. Местным в этой дележке госпирога места не было. 

Развернувшись с ресторанно-гостинничным бизнесом, Надежда Земскова подумала немного, посоветовалась со своим благодетелем, о котором не так давно узнала, что он является крупным криминальным авторитетом, и открыла швейный цех. Набрала вначале десятка два горожанок, прежде работавших на развалившейся швейной фабрике. Ее в свое время закрыли, а территорию и цеха превратили в местный торговый центр.

Благодетель подсказал Надежде, с чего начать, что актуально на модельном рынке. А потом пошло-поехало. Очень кстати оказалось, что из детского дома две свистушки-выпускницы возмечтали о карьере дизайнеров одежды.

Земскова им помогла, поддержала в годы учебы. Девчонки побывали за рубежом с ее легкой руки, а потом вернулись в родной город, на ее фабрику. Здесь им были созданы все условия. И они творили. А продукция шла нарасхват в Москве и за границей. Об этом швейном  деле Надежда не особенно беспокоилась. Было оно попутным, создавалось, как способ обеспечить рабочими местами не только население, но и выпускников детского дома. Но барыши стало приносить ощутимее,  чем ее любимый гостиничный бизнес. С этим всегда были проблемы, всегда была конкуренция. О нем были ее мысли и заботы.

А гром грянул с другой стороны. Районный голова, вернее, его супруга, тоже увлеченная бизнесом, просчитала возможности Надеждиного цеха и возмечтала прибрать его к рукам. Но как это сделать так, чтобы не взбудоражить местное население?

Районный голова, мужик ушлый, тоже не прочь был поживиться на дармовщинку. Но просто так оттяпать прибыльное производство, дающее работу и существенную зарплату сотне жительниц города и окрестностей, он понимал,  нельзя. Надо прежде создать отрицательное общественное мнение. И пошли шептать по углам, что в цеху используется детский труд на запрещенных участках производства, что детдомовских откровенно эксплуатируют. Что есть вредные операции, что сбросы в канализацию разрушают очистные, что цех стоит на земле, которая принадлежит городской управе…

Горожане эти измышления слушали и посмеивались. Для умных вся суть разговоров была ясна и понятна. Так что постепенно волна измышлений сошла на нет.

 Но районный голова не успокоился на этом. И однажды, зазвав Земскову вроде бы по общественным делам, один на один, без свидетелей, предупредил ее, что если не получит определенный процент с бизнеса, ей придется несладко. И этот процент оборачивался этой самой швейной фабричкой. В противном случае, ей очень прозрачно намекнули, что пострадает ее дочь.

На кону стояли фабрика или самое дорогое, что у Надежды было – ее ребенок. И материнское сердце в ужасе затмило разум.

Дочь, единственный ребенок, все, что осталось от благодетеля, к этому времени  исчезнувшего из ее жизни при довольно странных обстоятельствах, была основным  смыслом ее существования.

Надежда запаниковала, отправила девочку в международный лагерь, а сама решила за это время разрулить ситуацию.

Сложность заключалась в том, что в гостиничном бизнесе у нее были конкуренты в лице братьев Мирзоевых и Кабановой. Кабанову побаивалась даже супруга районного головы. И в достижении своей цели, она могла заключить перемирие с Кабановой, чтобы свалить Земскову.

Обо всем этом Надя никогда никому не рассказывала. К чему? Кто может помочь? Благодетеля нет. Поручиться за нее некому. Но и бросать в пасть шакалам свое детище она не хотела. Нужен был кто-то со стороны, кто смог бы поддержать ее. В конце концов, возможно, он и проглотит ее цех, но в противостоянии с городским головой и его окружением окажется большей силой.

Случайно забредший в район какой-то олигарх (она внимательно слушала выступления губернатора, но так и не уяснила, в какой сфере деятельности он подвизается) показался ей подходящей фигурой. Предстояло устроить так, чтобы встретиться с ним без свидетелей.

Тут ей улыбнулась удача. Олигарх со всей своей свитой выбрал ее новую гостиницу. Почему? Она не стала вдаваться в подробности. Теперь предстояло за то короткое время, что он оказался в стенах ее отеля, суметь увлечь его перспективным предложением. А для этого предстоит некоторое время пожить в отеле.

Оставалась Тасенька, ее солнышко,  так некстати вернувшаяся из лагеря.

Надежда, подобно части безумно любящих матерей, совершенно не замечала странностей в поведении дочери. Вернее, все их она списывала на уникальность своего чада. Тася для нее была уникумом. Да и кем другим она могла быть? При таком отце?

 Надежда боготворила своего ребенка, прощала все ее выходки, всему давала объяснение и волновалась только о ее безопасности. Странности характера списывала на переходный возраст.

Отправляясь в отель, она приставила к дочери охрану, правда, негласную, чтобы Тася  не взбрыкнула. А заодно попросила знакомую своей приятельницы, раз уж она все равно сидит в гостинице, позаниматься с Тасенькой русским и литературой.



Видит бог, не хотела я идти за Тасей. Но глянула на ее наглую мордашку, это презрительное высокомерие к служащим гостиницы и очень уж мне захотелось щелкнуть ее по носу.

Впрочем, было и еще одно чувство. Надежда поручила мне свою дочь. Она, конечно, прямо не сказала, но намек был прозрачным. Мать хотела, чтобы я присмотрела за ее ребенком. Если окажется правдой то, что рассказала мне Даша, хотя  бы наполовину, Надежде надо бить тревогу. А мне просто необходимо удостовериться в том, что сказанное моей молодой приятельницей правда.

Тася вчера явилась уже за полночь. Хлестко отчитала горничную Марину Владимировну, когда та сунулась с расспросами, и ушла в свой дом, вернее, верхний этаж, где живут они с матерью.

На мое сочувствие горничная лишь махнула рукой, проворчав, что хозяйка сама вырастила этого монстра, который ее же и сожрет с потрохами.

Рано утром я собиралась ехать в деревню. Надо же выяснить, там ли Ольга. Машину мне Надя дала не свою, но тоже довольно примелькавшуюся, с рекламой местной птицефабрики на обеих сторонах. Едва я  выехала со двора и покатила по улице, как меня обогнал довольно резво бегущий скутер, на котором восседала в черной косухе и обтягивающих джинсах Тася. Волосы она распустила, и они гривой колыхались за ее спиной на ветру.

Удивительно, как она не вытребовала у матери настоящий мотоцикл. Или еще побаивается на нем гонять? Интересно, куда это она полетела?

 В этот момент я сразу изменила свои планы. Ольга, если и находится в деревенском доме Кабанихи, никуда оттуда не денется. А вот куда навострилась эта мелкая тинейджерка,  узнать до зуда в ладонях захотелось. Потому я свернула за удаляющимся скутером в проулок и вскоре уже катила вдоль железнодорожных путей по знакомой мне дороге.

Показались приземистые, давно вросшие в землю развалюхи.  Такое впечатление, что их не ремонтировали с позапрошлого века.

Вскоре скутер скрылся во дворе одного из бараков. Я тут же остановила машину у обочины, выставила на всякий случай аварийные знаки, написала записку, где могу находиться, и сунула в стопку квитанций. Об этом у нас с Надеждой была договоренность.

Двор, куда зашла Тася, поразил своей захламленностью и отсутствием элементарного порядка. Огромный ящик для отходов был переполнен, мусор заполонил все окрестности. Из-под ящика вытекал зловонный ручей и исчезал в луже, образовавшейся у покосившихся уборных. И все это в густых зарослях лопухов, сныти, дикого винограда. По периметру ветхого забора их перекрывали заросли цветущей крапивы. Во всем этом царстве сорных трав были протоптаны тропинки, кое-где перекинуты через лужи нечистот гнилые обломки досок. Сорняки разрослись и за давно развалившейся изгородью палисадников и теперь смело заглядывали в замызганные, никогда не знавшие тряпки и воды окошки нескольких, стоящих друг за другом домов.

Тот, возле которого остановилась Тася, был когда-то, как и соседние, длинным бараком с единым входом с торца. Об этом свидетельствовала заколоченная дверь. Повинуясь веянию времени, хозяева комнат былого барака, поделили общий коридор на клетушки, вывели индивидуальные двери в дворовую сторону. И теперь эта стена представляла собой ряд дверей, кое-где скрытых за примитивными навесами.

  Скутер стоял возле третьей по счету двери, ничем особым среди десятка других не выделяющейся. Я осторожно подошла к входу и прислушалась. Звуки голосов доносились глухо и неразборчиво. Пришлось лезть в заросли сныти, чтобы устроиться под прогнившей рамой с замызганными стеклами.

-- Оставь это. Нет у меня, -- голос говорившего был глубоким басом, красивого бархатного звучания.

-- Мне нужно. Достань. А не то, сам знаешь, я ни перед чем не остановлюсь, -- второй, шипящий, какой-то змеиный, был явно Тасин. Вот только злобные нотки и требовательный напор даже здесь, поразили. Одно дело командовать работниками матери, другое – вот так разговаривать с мужчиной.

В ответ на ее угрозы, собеседник Таси неприятно хохотнул:

-- Ой, испугала. Побежишь, как обычно, стучать? Да ты еще до ментовки не доберешься, а уже лапками затрепыхаешь. Ладно, черт с тобой. К вечеру будет. Но уговор, за дело не одну приведешь, а двоих. И чтобы без всяких мамок-папок. Поняла. Иначе разговор короткий. Все, иди.

-- И это все?

-- А что еще? Что ты хотела? Поиграли, и хватит. Иди , выполняй обещанное. А я займусь делом. Да, еще вот что. Не задирай Сиплого. Он когда-нибудь не выдержит, открутит твою пустую головенку. Что ты пристаешь к нему?

-- Ладно, учту. Я поставлю скутер в сарай, чтоб не светиться.

-- И переоденься. Что как пугало вырядилась? Все выделиться хочешь?


В коридорчике что-то звякнуло. Я поторопилась перебраться к следующей двери. Благо, над ней был водружен хлипкий навес из фанеры и что-то типа барьерчика из старых досок. Но это было какое-никакое укрытие от нескромных глаз.

Из дверей, где я только что была, вышла девчонка в платье и косынке, которые сейчас и в деревнях носят разве что, когда на скотном дворе убирают. А следом за ней показалось уродливое туловище мужчины. Широкая спина, крупная голова. И какие-то скрюченные ноги,. Крупные мускулистые  руки опирались на костыли.

Мужчина что-то сказал девчонке. Тембр его голоса спутать  с каким-то другим было невозможно. Значит, и эта замарашка в обносках не кто иная как Тася. Но как преобразилась. Я ни за что бы не узнала в ней дочку Нади.

Тася меж тем открыла покосившуюся дверь одного из сараев и вкатила туда свой скутер, бросила сверток с одеждой. После этого подскочила к скособоченной фигуре мужчины, смачно чмокнула его в щетинистую физиономию. Но тот ласки не принял. Вытер обрубком кисти след поцелуя и напомнил:

-- Плата вперед. Сама знаешь.

--  Да не беспокойся, дядь Паш. Когда я подводила?

С этими словами девочка заторопилась к выходу со двора. А калека исчез за дверью.

Тасе, видимо, были хорошо знакомы эти трущобы. Я еле поспевала за ней. К тому же мне приходилось проявлять определенную осторожность. Угадывать, где спрятаться на случай, если девочка обернется. Но та и не думала прятаться. Вскоре мы вышли к привокзальной площади.

С одной ее стороны  располагался автовокзал, с другой – железнодорожный. У выезда с площади стояла стайка бомбил, ожидающих подхода очередной электрички.

Тася, не останавливаясь, отправилась к железнодорожному вокзалу, перешла на другую платформу и стала бродить среди ожидающих прибытия электрички.

Я поторопилась к кассе и купила билет туда-обратно до ближайшей остановки. Кассирша с любопытством уставилась на меня, но просьбу выполнила. Видимо, очень удивилась моей наивности. Здесь привыкли билеты для проезда на короткие расстояния  не брать. Все равно никто проверять не будет. Я уже знала эту местную особенность, но все же решила подстраховаться. С одной стороны, чтобы не осложнять себе жизнь при встрече с контролерами, с другой – если, тьфу-тьфу, со мной что-то случится, кассирша вспомнит, что я брала билет. И куда.

Я постаралась, как можно незаметнее, проскользнуть на платформу, чтобы не попасться на глаза Тасе. Я ведь не подумала о мерах конспирации, и глазастая дочка Нади может меня в одно мгновение вычислить.

Взяла газету, села на скамейку, и под прикрытием бумажного листа стала издали наблюдать за девочкой. Та между тем купила рожок мороженого у одной из снующих среди ожидающих электрички торговок. Причем что-то ей сказала. Потом с явным удовольствием занялась лакомством. Побродила около киоска с сувенирами, что-то купила.

Засвистела подходящая к платформе электричка. Я увидела, как Тася торопливо устремилась к последнему вагону. Сама благоразумно села во второй. Знаю по опыту, что в этот вагон пассажиры садятся в крайнем случае, когда в других мест нет. Уж очень в нем шумят моторы.

Только устроилась в уголке, прикрывшись газеткой, как по вагону пробежала, оглядываясь по сторонам, Тася. Такое впечатление, что она кого-то ищет. Надеюсь, не меня.

Электричка тронулась. В мой вагон стали перетекать те из пассажиров, кому не досталось места в соседних. Тут же побежали торговцы мелочевкой, мороженым, выпечкой. Запели свои нескончаемые песни инвалиды с гитарами, все как один, представляясь жертвами военных действий. Мамаши с грудничками на руках надрывным речитативом рассказывали о мытарствах, погорельцы просили помощи, больные собирали на предстоящие операции… Такое впечатление, что вся центральная часть России тронулась в путь, чтобы поделиться своими бедами.

Мне показалось, что в череде этих попрошаек я узнала Свиристелку. Хотела подать ей немного денег. Но она так быстро метнулась в другой вагон, что я даже не поняла, точно ли это она.

Впрочем, мне пришлось больше следить за тем, чтобы не упустить Тасю. Она через несколько минут опять протиснулась по вагону, возвращаясь в задний вагон. Я благополучно укрылась за широкой спиной сидящего рядом дедка в ватнике. Интересно, где он хранит свой гардероб. От ватника несло крепким духом псины.  Создалось ощущение,  что эта одежка не один год служила подстилкой для какого-нибудь Полкана. Я уж думала, что такие ватники давно не производятся. Все заполонил китайский ширпотреб, к тому же камуфляжных расцветок. А тут традиционная, выгоревшая до серости когда-то черная ткань. Из драной прорехи выглядывает сбившаяся от времени серая натуральная вата.  Просто удивительно, что такой раритет еще используется в качестве одежки. Да еще в летнюю пору.

Мои умозаключения были прерваны скрежетом останавливающейся электрички. Я протиснулась к выходу, высматривая Тасю. Несколько пассажиров торопливо заскочили в вагоны, никто не вышел. Я немного расслабилась. Даже подошла к тамбуру первого вагона, заглянула внутрь. Народу было много. Весь проход занимали те, кому не досталось сидячих мест. Увидеть в этой толпе кого-либо было затруднительно.

На второй остановке среди вышедших Таси также не было.

Увидела я ее только на третьей остановке. Это была железнодорожная платформа у какого-то садоводческого товарищества. Густая толпа выходящих пассажиров вынесла меня из вагона. Я едва успела отвернуться, чтобы не столкнуться нос к носу со своей подопечной. Правда, она в этот момент выглядывала кого-то за моей спиной и проскочила мимо. Я сделала вид, что у меня проблема со шнурками на кроссовке. За моей спиной раздался голос Свиристелки:

-- Ну, в чем дело? Что ты за мной гоняешься? Видишь, я на деле. Пискуна какого-то дали, все молчит и молчит. Никакого от него проку… Не наберу сегодня норму, Сиплый отсыплет мне пенделей…

-- Слышь, Свиристелка, я тебе оплачу, сколько надо, только помоги. Красавчик сегодня приказал еще двоих к нему доставить. Никого в вагонах не видела?

-- В последнем две шмары есть. Но староваты. С такими не сладишь.

-- Что же делать? К вечеру надо к нему привести. Сама знаешь, не выполним, с живых шкуры спустит.

-- Ой, тебе-то что бояться? Ты ж у него в любимицах ходишь, -- скептически заметила Свиристелка, перекладывая младенца на другую руку.

-- Это не то, что ты думаешь, -- оборвала ее Тася. Сейчас от ее заискивающего тона и следа не осталось. Четко прорезались злобно-презрительные нотки. – Вот что. Идем в твой детбомжатник. Там подберем кого-нибудь.

-- Ты что, Тася?  С ума сошла? Они и так обделены…

-- Вот потому им нечего терять. Подумаешь, сменят одни стены на другие…

-- Нет, я не могу. Так неправильно. Своих предавать. Я помогаю заманивать этих разожравшихся индюшек, потому что они уже ко  всему потеряли интерес. Так им и надо. Они сами острых ощущений ищут. Но…  детдомовские… Они уже и так обделены…

-- Короче, заткнись, Свиристелка. А то расскажу Красавчику, что ты подумываешь свалить на сторону. Думаю, он тебя приголубит, так приголубит…

-- Ты что болтаешь? Когда я собиралась?

-- Неважно. Я скажу, и он поверит. Так что? Идем? Да брось ты эту падаль. Он, наверное, сдох…

-- Нет, что ты, Тася. Он дышит. Наверное, много вина дали, спит… -- испуганно запротестовала Свиристелка.

Я поразилась, как покорно она исполняла приказы Таси, хотя старше по меньшей мере года на три-четыре.

-- Сунь его вон в те кусты и пойдем, -- приказала Тася.

-- Ты что. Народу же много…

Действительно, на платформе было несколько пассажиров. Я справилась со шнурками и, спрыгнув на тропинку, направилась в сторону ближайших построек. Дальше оставаться на платформе рядом с девушками было подозрительно.

Поселок образовался, скорее всего, три-четыре десятка лет назад. Участки были крохотные, не более шести соток. На каждом возвышался небольшой домик, обязательно с мансардой, несколько деревьев, в основном, яблонь, примитивные теплички и обязательные грядки.

Малокалиновцы, приехавшие той же  электричкой, быстро рассредоточились по своим участкам, огороженным примитивной изгородью, кое-где замененной более дорогим и качественным забором. Но на таких участках теплиц и грядок уже не наблюдалось. Все пространство занимали лужайки и цветочные клумбы. Правда, таких участков в этом поселке было мало.

Зеленые посадки отделяли поселок от железнодорожной ветки. Там я и спряталась в ожидании появления Таси. Очень надеясь, что она появится именно здесь. Потому что в непосредственной близости других тропинок не наблюдалось.

И все же оказалась не готова к их неожиданному появлению.

-- Брось его в кусты, -- зло и властно приказала Тася.

-- Хватит командовать. Я за него отвечаю, -- неожиданно окрысилась Свиристелка. – У тебя свои цели, у меня  свои. Мне перед Сиплым отчитываться…

-- Забыла, что я могу с тобой сделать? – маленькие глазки Таси мгновенно сузились в щелки.

-- Заткнись, зануда. Достала уже своими угрозами. А вот этого не нюхала? – Свиристелка как-то молниеносно ухватила Тасю за волосы и, накрутив на руку, пригнула голову девочки к своему колену. А у горла той сверкнуло острое жало ножа. При этом ребенок оказался за спиной у Свиристелки. Я даже не успела отследить всех ее действий.

Но Тася не испугалась, тут же пнула нападающую ногой в голень. Словом, произошла потасовка, в которую я уже намеревалась влезть, опасаясь одновременно и за Тасю, и за Свиристелку, и за младенца, которого изначально определили на гибель.

Но тут Свиристелка, дернув за волосы, подняла Тасю чуть ли не в воздух и основательно тряхнув, поставила на землю.

-- Остынь, малявка. Не тебе со мной тягаться. Не жила ты в детдоме, а потом у Сиплого.  Не ввязывайся, а то твоя нежная шейка познакомится не только с этим, -- девушка демонстративно щелкнула лезвием ножа, который мгновенно исчез где-то в ее одежде, -- а и вот с этим дружком.

В ее руке тотчас появился тоненький блестящий поясок, которым она молниеносно опоясала горло Таси и слегка сдавила.

-- Поняла? Учись. Потом померяемся силами. А пока скажу одно: к детдомовским не лезь. Ищи среди своих, жирующих. Этим не помешает шкурку попортить.

Глазенки Таси ненавидяще сверкнули, но она признала силу Свиристелки.

-- Ладно. Я пошутила. Ты права. Но как выманить этих?

-- Пошли в лагерь. Там конец смены, у воспитателей бдительность притупилась. Цыпочки уже измаялись под тотальным контролем. Вот их и пощупаем…

Две девицы уже скрылись за поворотом тропинки, а я никак не могла собраться с мыслями. Чему я была свидетелем?

Ну, что Свиристелка занимается попрошайничеством с использованием младенца, для меня не было новостью. Особенно после того, как я побывала в их шайке. Но то, как она мастерски владеет бандитскими приемами, как смогла в одно мгновение скрутить Тасю…

А Надина дочь? Знает ли мать о наклонностях своего ребенка? Я убедилась, что характеристика Даши даже слишком мягкая. Но куда впуталась Тася?  И кто тот инвалид, которого она так страстно поцеловала?

Я выбралась из зарослей и поторопилась за девчонками. Но они как сквозь землю провалились. Поселок оказался довольно большим, с узкими улочками и переулками, выходящими то в поле, то на лесные опушки. Несколько грунтовых дорог уходили в глубину леса. По какой из них отправились девчонки, угадать невозможно.

Я увидела за невысокой изгородью женщину, занятую прополкой грядок и решила разузнать дорогу у нее.

Женщина оказалась словоохотливой. Да и разговор давал ней некоторую передышку в монотонной работе. От нее я узнала, что рядом с поселком, примерно в полутора километрах расположены два лагеря для детей. Один стационарный, оставшийся еще с доперестроечных времен, другой современный, организованный на месте спортивной базы. Но находятся они в противоположных местах.