Брестская крепость Заполярья

 Наконец дорога упёрлась в пологий склон начинающегося горного массива . А может этот тупик образовался в результате многолетнего изменения рельефа, и дорога когда-то имела продолжение..? Но сколько бы я не фантазировал в уме, факт остаётся фактом - она была специально спроектирована финнами для каких-то своих,непонятных мне, целей.Спрашивать я не стал. Тупик, он и есть тупик. Нашим бы, современным дорожникам, так старательно вкладывать свой труд. Ведь прошло более семидесяти лет с начала войны, но строилась она, по всей видимости, задолго до этого. А полотно осталось и поныне, в том виде, будто построен этот путь совсем недавно. Лишь в нескольких местах, за долгий переезд, нам пришлось объезжать небольшие промоины. Создавалось впечатление, что только мосты через ручьи ещё проложить не успели. На самом же деле, они давно сгнили от времени и унесены половодьями. Но каждый камень полотна уложен так, что ему не страшны ни ветра, ни непогоды. Да и пушечный снаряд, тех времён, навряд ли смог бы серьёзно повредить этот прочно уложенный монолит.

 Земли практически нет. Только скалы и разбросанные камни, видимо отколотые, от этих же массивов, водой. Да, я не ошибся - именно водой, как в народной поговорке... Короткими летними сезонами она попадает в щели, а затем, в сильные зимние морозы, рвёт стужей, казалось бы неприступную горную породу.
 
 Наш внедорожник с трудом преодолевал места, когда-то существовавших мостов. Непонятным образом цепляются за жизнь на скалах и растения. Их, по моим предположениям, сюда занесли птицы. Даже, кое-где на уступах стелются деревца, если их так можно назвать человеку, привыкшему видеть деревья в полной красе, растущие на мягкой, благодатной почве. Здесь же, они выглядят слабенькими, стелющимися по замшелой, каменистой породе - кустиками. И лишь присмотревшись внимательно, можно понять, что это берёзка - из последних сил цепляющаяся за жизнь, и экономящая своим низкорослым, кривеньким штамбиком, возможности существования. Но зато мхи и клюквенник прочно укрепились в каменистых, неглубоких впадинах. И низкорослые цветы радуют глаз пониманием своей красоты на сером, каменистом фоне. Лишь небо щедро дарит свою синь и, вместе с солнцем, скрашивает грустные пейзажи. И во всём этом просматривается некая суровая, своеобразная, северная красота.

 Почувствовав толчок в плечо, я наконец оторвался от созерцания незнакомых, но так желанных красот и вернулся к действительности. Брат, немногословный, неторопливый, но основательный в своих поступках человек, достал из машины заранее уложенные рюкзаки и мотки верёвок, тоже заранее приготовленных на всякий случай, как он объяснил: - " Всегда должным образом обязанных сопровождать настоящего, горного путешественника. " А мне, никогда не видевшему настоящих гор, непонятно - зачем столько всего лишь для того, чтобы пройти с десяток километров по, вроде бы, пологим склонам, к местам боёв.

  - Но ты, главное, не забывай об осторожности и делай так, как я. Ведь здесь мы одни и до начала зимы, а возможно, и до следующего летнего сезона, тут может не появиться ни один человек, кроме зверья. Это тебе не Европа, и ошибок наш климат не прощает. Так как ты новичок, мы и так рискуем даже тем, что отправились в поездку вдвоём. - спокойным, уверенным в своей правоте голосом, напутствовал Гоша. Вскинув мне на плечи рюкзак и перевесив, как когда-то наши бойцы пулемётные ленты, моток страховочного троса, он молчаливо проделал то же самое себе, только вдобавок вскинул на плечо карабин. Без оружия в этих краях нельзя. Это и защита, и средство пропитания.
 
 Солнце, ярким светом, но скудным теплом, уже напоминало, что скоро полдень. А нам до ближайшего дота, где можно остановиться на отдых, ещё надо пройти около двух километров. Казалось бы: какая мелочь! Но когда мы поднялись на первый уступ, я в полной мере ощутил, на себе, все трудности преодоления гористой местности. Ноги гудели, постоянно соскальзывали на уклонах, будто мы пробирались не по гладкой поверхности мшистых предгорий, а по льду. Несмотря на специальную обувь, оснащённую шипами.

  Гоша же, не обращая внимания на мои нелестные высказывания по поводу своего первого похода по горным россыпям, шёл спокойным шагом. Но, как я понял позже, внимательно наблюдал, прежде чем поставить ногу. Постепенно и я начал проделывать то же самое.
  - Вон: видишь? На следующем склоне выступ. Это и есть дот. - вдруг прервал мой, только восстановившийся, ритм движения брат и я остановился, с трудом, как рыба на суше, хватая ртом воздух. Как я ни всматривался в направлении его жеста, так ничего и не рассмотрел. Но чтобы не опростоволоситься, приврал: - " Ага, вижу. "

  Только к мнимому закату мы добрались до намеченной, на сегодня, цели. Вход расположен с подветреной стороны, защищённый уступом. В помещении царил, пропахший сыростью, полумрак. Свет проникает лишь через прорезь амбразуры, с широкой стрелковой площадкой. На ней вмурована чудом уцелевшая турель, на которой когда-то был установлен пулемёт. Наши солдаты снимали их с тележек и устанавливали таким образом. Это был первый, верхний этаж дота. Но на всё это я взглянул лишь вскользь. После скалолазания ноги одеревенели от усталости. Спина, к которой прилипла, от пота, нательная рубашка, ныла и просилась в горизонтальное положение. А ведь нашим предкам приходилось прямо с марша вступать в бой, иногда и в рукопашный.
 
 Подумав так, мне подсознательно стало стыдно за свою слабость духа. А может это не слабость, а мирная расслабленность даёт о себе знать!? Есть тоже не хотелось, только пить. В горле пересохло и дыхание вырывалось с хрипотцой. Но воду, пока мы добирались, Гоша экономил. Не потому, что ей мы были ограничены. Наоборот, в каждой ложбинке и каменистом углублении стояла лужица чистейшей, прозрачной, с голубизной неба, воды. Объяснял просто: - " Лишнее питьё ослабляет организм. " Зато теперь я напился вдоволь. Гоша тоже. В отличии от меня - брат, как будто и не преодолевал никаких препятствий. Осветив фонариком помещение, он уже таскал из дальнего угла то, что когда то называлось досками. Так что для костра их и колоть не надо. Они ломались, как сухой тростник. Но горели плохо. Дым столбиком вырывался в специальные отверстия в потолке: во время стрельбы в помещениях скапливался дым и вентиляция была необходима. Попив горячего чая из термоса, взятого с собой, мы наконец то растянулись в двухместном спальнике, расстеленном на всё тех же досках и я почти мгновенно заснул, хотя брат пытался что-то говорить о планах на завтра.

  Проснулись мы почти одновременно. Я ощутил под боком шевеление и открыл глаза, не поняв сразу - где нахожусь. Но память мгновенно вернула меня в реальность. Ещё немного полежали, негромко переговариваясь, словно боясь кого-то разбудить. Вылезать из тёплого спальника не хотелось. Тело ещё ныло, будто и не отдыхало. Но вспомнив о святом месте, в котором находимся, сила воли заставила забыть о мелком недомогании.
 Это был двухэтажный, построенный руками наших предков, дот. И затем, нашими артиллеристами до последнего вздоха защищавшими его, и подступы к морю - окаймлявшему полуостров. Он был важным оплотом, охранявшим морские пути. И немцы, во что бы то ни стало, рвались к берегам залива, и захвату всего Кольского полуострова. Сколько же наших защитников полегло на этих голых скалах и подступах к ним!? Ведь тут, на голых камнях, даже укрыться, или окопаться, было негде.

  После утреннего чаепития упаковав рюкзаки, мы принялись исследовать Памятное место. Дополнительным стимулом моего внимательного изучения было и то, что возможно именно эту огневую точку отстраивал мой отец, который в то тяжёлое - от предчувствия войны время, проходил срочную службу в этих краях. Я старался дотронуться до каждой детали, россыпи камней, будто они могли мне что-то подсказать. И я, вдруг, осознал: как мало я знаю о прошлом своих предков! На нижнем этаже, возле бойницы, где когда-то стояла, и терзала плевками снарядов врагов, пушка, было и несколько пулемётных амбразур. Возле одной из них я нашёл кусок камня - оплавленного огнём очень высокой температуры, со впаянной в него гильзой. Это фашисты выжигали огнемётами наши боевые расчёты. Невольно вскипела ярость на этих нелюдей и набежала слеза, от возникшей перед глазами картины боевых будней.

  Неужели обо всём этом когда нибудь позволят забыть!? Ведь прозападная и проамериканская идеология постепенно, будто ржавчиной, начинает туманить некоторые умы новых поколений. Как сделать так, чтобы они никогда не поверили в эти бредни!? В нас, ведь, течёт славянская кровь, в генах которой заложена боль памяти и Честь: иметь возможность, и право на служение Отечеству не захватчиками, а защитниками своей родной земли - омытой кровью предков! И это всегда было, и я верю: будет символом доблести наших воинов и граждан!!! Держа в руках это - чудом уцелевшее напоминание о жестоких битвах, и опять втихаря смахнув слезу, я позвал Гошу, и посоветовавшись с ним, решил оставить для себя, и своих потомков, эту реликвию.

  Брат вкратце рассказал, что эта закрытая приграничная зона малодоступна, потому и сохранилась почти в том же, первозданном виде. Чужих и экскурсии сюда не пускают. И я вспомнил: каких трудов стоило выбить пропуск, для меня, как гражданина другой, уже, страны. Из повествований брата, как поисковика, для меня стало страшным открытием, что в восьмидесятых годах, прошлого столетия, на камнях, которыми выстлан весь полуостров, поисковики ещё находили останки наших солдат, и не только. И перезахоранивали их. Выходит: все годы до этого чтили память людей, которые оставались на боевом посту на долгие годы, омываемые дождями, ласкаемые лучами солнца.
  Но всё таки теперь, упокоённые, они могут спокойно отдыхать в родной земле, после очень долгосрочной службы.

 Невдалеке стоит ещё один непобеждённый дот. Ближе к заливу, на горизонте, ещё один. Гоша описал их: - " Они побольше этого. И были оснащены корабельными, спаренными, дальнобойными орудиями - для защиты морских путей от проникновения вражеских конвоев. Это на глазок кажется, что до них недалеко. На самом же деле добираться туда очень сложно и долго ".
  Мы к этому были не готовы и решили не рисковать. Тем более, очередная запланированная нами цель - дойти до линии обороны пехоты, вырубленной в горной, каменистой породе и оставшейся на века, как напоминание о тех, очень тяжёлых событиях. Мать-земля со временем залечивает такие раны на своём теле. Камень же навечно оставляет эти рубцы, когда-то ещё чужой земли. И городок, из которого мы стартовали, тоже был когда-то не нашим, и носил другое название. Теперь это наш Населённый пункт. Простившись, низким поклоном, со стенами этого храма Памяти - помнящим и хранившим в себе боль, и страдания войны, мы двинулись дальше.

  Пробираясь по склону горы мы добрались до пещеры, в которой, как растолковал брат, в годы войны был расположен госпиталь. Бои за полуостров длилась не один год. И участие в них принимали не только регулярные войска, но и северные народы, помогая, кто чем мог. Приходили обозы оленьих упряжек с продовольствием и боеприпасами. А затем, оставаясь, люди помогали вывозить раненых, рискуя жизнями. И сколько таких неравнодушных, преданных Родине, гражданских патриотов полегло вместе с солдатами, знает только история этих краёв.
  Пещера когда-то была оббита и выстлана досками, которые так и остались, с годами разваливаясь и, образовывая некий беспорядок. Но кое где ещё сохранились перегородки. Сколько же боли в них впитано, надежд на выздоровление, которым не всегда было суждено сбыться. Всё это хранят останки прошлого, в обманчивой тишине северных широт. Только ветер, дующий со стороны моря, свистит из всех щелей и оглашает окрестности перезвоном, кем-то подвешенных, тележек от пулемётов, по которым постукивают какие-то детали, видимо, когда-то принадлежавшие установленной, но давно разобранной пушке. Ветер в любой момент готов разразиться пургой, штормом. Я на мгновение представил себе, что здесь творится в зимнюю непогоду: стихия со страшной силой бросает колючий, от стужи, снег - заметающий неровности и уплотняя их в твёрдый наст.
  И всё это на фоне полярной, не прекращающейся до самой весны, ночи. В минуты затишья, на звёздном небе, появляются сполохи северного сияния - спектр которого, как я слышал, в полной мере не может зафиксировать глаз фотоаппарата, и многомерные возможности телекамер. Это надо увидеть, чтобы оценить редкую-неземную красоту. А всё то, что мы наблюдаем сегодня в разноцветной постели природы, словно одето в белый, холодный саван.
  Лишь голые скалы остаются в серых тонах. И нашим солдатам доводилось воевать, и побеждать - независимо от поры года, в холода и морозы. Это и есть пик того, что у нас принято называть полярной суровостью. В таких условиях могут выживать только очень закалённые люди, веками оттачивающие свои навыки бытия.
  Но, в сегодняшнем случае, это не грозит. Как минимум - в пургу мы не попадём. Сейчас лето. Хотя по нашему, европейскому пониманию, летом это назвать сложно. Но природа приспособилась к такому образу выживания. А человек и тем более. Края эти богаты, как природными, так и ископаемыми ресурсами.

   Позвал Гоша. Подняв голову вверх, он указал мне на выбоины в горе. Это следы снарядов, тоже оставшиеся на века в этой, закрытой от посторонних глаз, суровой северной дикости. Пробираясь среди россыпи камней, мы постепенно приближаемся к конечному пункту нашего путешествия. А в голове пульсирует, и бьёт эхом.., тот перезвон, услышанный у пещеры и мысль: " А ведь я иду по возможным следам своих отцов. Я не оговорился - именно отцов. Один подарил мне жизнь, другой же поставил меня на ноги. Так уж сложилась судьба моя и их. И воевали они тут вместе. А в том госпитале, возможно, и выжил один из них, после тяжёлого ранения. И лишь благодаря помощи второго - вынесшего друга из вражеского тыла. Такие вот сюрпризы иногда преподносит жизнь. Всё это и обязало меня,подтолкнуло. Быть в этих краях и не использовать возможность пройтись дорогами отцов, в моём понимании - кощунство! "
 
  Переговариваясь, я, вдруг - расчувствовавшись, раскрылся перед Гошей. Наверно так же изливали души люди, которых война подружила на всю жизнь. Кого до следующего, последнего для них, боя. Кого-то на долгие годы, познавших радость и гордость победителей. Таковыми были и мои отцы. Я рассказал, как воспитываясь в приёмной семье, ничего не знал о своём настоящем происхождении. Оно всегда было укрыто от меня завесой тайны. Как случайно, в семейном альбоме, нашёл фотографию человека, являвшегося точной копией меня. И мы, с женой, опознали моего отца, не избежав споров. Ведь она всегда считала, что это мой снимок... Как тяжело и долго я разыскивал следы, надеясь найти отца живым. Но, к сожалению, нашёл лишь место  захоронения. Возможно, в безвременном его уходе, сыграли свою роль и те ранения, полученные здесь. Ну а о поисках матери брат знал. Не смог я не рассказать и о том, почему мы сегодня здесь. Умолчал лишь о своём незавидном детстве, после начавшихся проблем со здоровьем приёмного отца. Его словно подменили. Я не исключаю и того, что сыграла свою роль слава победителя, которая иногда портила людей - считавших, что им теперь всё дозволено. Но даже перед братом я посчитал непозволительным порочить память прошлого, находясь на поле брани своих предков. Нельзя на таком, Святом, месте вслух произносить слова о грехах давно минувших дней. Омрачать Память своих отцов я не имею права. Ведь я мужчина, рождённый в этих суровых краях, коренное население которых не умеет быть слабыми и болтливыми. И этим всё сказано!

  - А я всё думал и понять не мог, чего его тянет в эту пустошь? А оно, во как, выходит. Теперь мне всё понятно. Не ошибся я в тебе. С первого взгляда понял, сердце у тебя доброе. - задумчиво произнёс брат; - " А я об отце почти ничего не знаю. Был слух, мол, погиб в море. Мама никогда ничего не рассказывала. Жаль, не дождалась она тебя. Часто вспоминала. Корила себя..."
 
  Неожиданно Гоша достал из расщелины какой-то предмет, напоминающий обувь. Но какую-то странную. И блеснул своими познаниями поисковика:
  - Это горная обувь фашистского подразделения - Эдельвейс. Что-то, вроде обуви наших нынешних спецподразделений. Им очень нужен был наш Север. И кидали всех, кого только могли, даже горных спецов! Видишь эти шипы на деревянной подошве? Это, по тем временам, редкость - горная обувь. Хорошо сохранилась деревяшка, какая-то крепкая порода дерева. Хоть и редко, но мы уже встречали такие остатки. И вообще, экипировка у них была знатная. Как-никак, элита Вермахта. Находка пригодится для музеев. Возьму с собой. Но всё равно, как они не надрывались - получили кровавый кукиш!!! Кишка у них тонка против нас была, есть и будет. Хотя подготовлены они были основательно. Там, дальше, лежат остатки подвесной дороги, что по тем временам было тоже редкостью. В люльках они доставляли продукты и боеприпасы. И раненых тем же путём эвакуировали.


 Когда мы с братом добрались до траншей, время на часах показывало вечер. Но северная летняя ночь практически не заметна. Солнце за горизонт не уходит и продолжает светить, чуть касаясь горизонта, и устремляясь ввысь.
  От усталости не хочется ни есть, ни пить. Преодолев себя, проглотил несколько кусочков тушёнки и уснул на куче не то мха, не то хвороста, непонятно откуда нанесённого в траншеи ветрами.
  Проснулся от выстрела, прозвучавшего хлёстко, как щелчок пастушьей плётки, и отдавшегося эхом в каменистых просторах. Невдалеке протекает река и Гоша, проснувшись раньше меня, подстрелил селезня влёт. Я с удивлением отметил про себя: " Из карабина? Пулей? Видимо стрелок он опытный. "

  Пока брат возился с добычей, я пошёл вдоль траншеи, которая так и не изменилась за десятилетия. Лишь замусорилась и отшлифовалась ветрами и осадками. Каменистые брустверы поросли мхами и редкой травой, с иногда пробивающимися из неё цветами. Между камней валялись стреляные, полуистлевшие, гильзы. В одной из выемок я обнаружил непонятную и ранее мной невиданную, когда-то кожаную ленту с металлическими гнёздами для патронов. Запихнув её остатки в карман, я с охапкой хвороста вернулся к костру, на котором Гоша уже приспособил тушку. Поддерживая огонь, братишка повертел в руках мою находку и отбросил её в сторону. Объяснив при этом, что это наша пулемётная лента военных времён, принадлежавшая когда-то пулемёту «Максим».
  И вообще, такое впечатление, что это не хаотично разбросанные, сегодня уже экспонаты, а музей под открытым небом. И почему-то в голове мелькнула мысль: " ЭТО ЗАПОЛЯРНАЯ-БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ, КОТОРАЯ ТОЖЕ ТАК И ОСТАЛАСЬ НЕПОБЕЖДЁННОЙ!!! "

  С аппетитом уплетая сочное, горячее, пахнущее дымом костра, мясо утки, я наблюдал за панорамой, открывающейся взору. Насколько можно рассмотреть эту выстланную мхами и травами каменистую равнину, видел реку с реденькими кустиками по берегам, вперемешку с валунами. Несколько небольших озёр с голыми берегами. Эта своеобразная красота завораживает взгляд.

  После обильной трапезы я приступил к самому важному, для чего готовился ещё дома, в далёкой Белоруссии, и сохранил это в тайне от брата надеясь на то, что он не обидится. Достав из рюкзака сборный металлический шток, неторопливо, но крепко скрутил его в единое древко. Затем оттуда же вытащил табличку с надписью, выполненную, как и древко, из нержавеющей стали. Гоша с удивлением и интересом наблюдал за мной, в повисшей тишине. Взяв в руки металлическую пластину, размером с развёрнутый тетрадный лист, он вслух прочитал: - « ЗДЕСЬ ВОЕВАЛИ С ФАШИСТСКОЙ НЕЧИСТЬЮ МОИ ОТЦЫ. СЛАВА ВАМ И ТЕМ, ЧЕЙ ПОДВИГ ОСТАЛСЯ ЗДЕСЬ НАВСЕГДА А В ПАМЯТИ НАРОДНОЙ — НАВЕЧНО !!! »

  Мы посмотрели друг другу в глаза и поняли всё по застывшим, в уголках глаз, горячим капелькам. И мы их не стеснялись. Впервые в своей сознательной жизни я не скрывал своих чувств перед мужчиной.
  Найдя в подходящем месте расщелину, мы укрепили шток с прикрученной намертво табличкой - блестящей на солнце. Обложили камнями и получился небольшой, но от всей души сооружённый памятник, которому не будут страшны ни ветра, ни непогоды. И снова пригодился карабин...
  Затем, по очереди сфотографировали друг друга, припасённым мной для этого случая, фотоаппаратом,на фоне нашего с братом сооружения.
  После молитвы, произнесённой нами в унисон, мы возвращались к машине, унося в рюкзаках по кусочку памяти, а в сердцах неподдельную теплоту к суровому краю, думая каждый о своём. Но, я уверен, об одном и том же. Ведь мы, независимо от мест проживания, во всех отношениях - Родная кровь!