Андрюшкина история

 Вместо длинного и скучного, а оттого и принудительно читаемого предисловия, скажу только, что означенная история происходила поздней осенью, когда позолотела листва, побледнело небо и который день сряду беспрестанно лили дожди. Происходила в то время, когда посеребренные капли, точно горькие слезы, свисали с листьев осин, лип, и особенно блистательно с листьев берез, придавая им образность плакальщиц.  Что же касаемо горя – всегда ли слезы вызваны горестным поводом? Но у деревьев, как казалось, он имелся – они, словно родных детей, роняли ослабленные листья, которые ветер сбивал с них, разбрасывал, а затем, словно заботливый могильщик аккуратно складывал у их истощенного подножия, как будто довольствуясь их безутешным горем, этим самым напоминая жестокого деспота, совершенно не знающего сострадания. От постоянных дождей вконец отсырела почва, разжижилась, особенно в гуще леса, под тенью густой листвы, не видевшая лучей даже в жаркие дни лета, не говоря уже об осени. Осень, стоит дополнить, выдалась чересчур дождливой, хоть дело происходило и в Сибири, казалось бы, средней полосе, а, тем не менее, даже для нее погода выдалась слишком пасмурной, стылой, противной и безрадостной. Единственную радость, наверное, составляло частое появление грибов и то – исключительно для заядлых грибников.
 Студент второго курса биофакультета, Андрей Лисичкин, к таковым любителям категорически не относился. Ему было не до того. Грибами, стоит заверить, он не интересовался и в прежние, более-менее свободные времена, когда даже ездил на время каникул в родной поселок, где обширные поляны были предоставлены для подробного изучения и собирательства оных. А тем более теперь, с полной погруженностью в заботы, когда на носу, что называется, наклевывалась зимняя сессия, с тем еще отягощающим условием, что остались еще пару долгов с летней сессии, ему было даже не до помыслов о походах в лес. Предстоящая сессия, наверное, была единственная забота, волновавшая его ум и сердце систематически, даже ночами, и особенно ночами. Однако за пределы беспокойства его душевные переживания не выходили, то есть, иными словами, усилия для решения сложившейся ситуация предпринимались слабые, неуверенные. Впрочем, какая может быть уверенность в высшем учебном заведении – что-что, а она определенно исключается даже и у способных студентов. А между слов не лишним было бы упомянуть, что в школьные годы он отличался довольно высоким уровнем знаний, неоднократно выигрывал краевые олимпиады и вообще часто отмечался учителями, как ученик незаурядных способностей. А потому поступление в вуз далось ему, в сравнение со многими его однокашниками, без особенных сложностей: учились и его олимпиадные достижения, и средний аттестационный бал, и заверения его классной руководительницы, имевшей дружественное влияние на начальницу отдела образования, которая и принимала самое непосредственное решение о его поступлении.
 На первом курсе университета дела его аналогично, первое время шли, так сказать, неплохо: общеобразовательные гуманитарные дисциплины усваивались легко, как производная блестящей памяти, а предметы аналитической направленности решались, как правило, в уме, с верным решением без предоставления верного процесса прихода к этому решению. В связи с этим, разумеется, удивлению преподавателей не было предела. Слухи о нем по университету распространялись  всевозможные. Хотели даже в одно время повышенную стипендию назначить, но не позволила сущая формальность – не хватило количества посещений. А как раз-таки количеством посещений он не блистал. Сказывалось отсутствие родительской опеки. Это обстоятельство, как известно, на многих сказывается, и, стоит уточнить, как правило, не лучшим образом.
 Тем не менее, первый курс он окончил даже и без троек. Преподаватели попались толковые, не формалисты, поставили зачеты и приняли экзамены без обращения внимания на внушительное количество пропусков. Причины этих пропусков, стоит заверить, были обыкновенно недосыпания, потому что проживал он в общежитии, а в общежитии, как известно, засыпаешь не тогда, как захочешь, а когда все постояльцы и соседи позволят. А с учетом того, что помимо него, в комнате проживало еще трое, засыпать вовремя, чтобы почивать хотя бы часиков шесть – пять, удавалось крайне редко. Веселья, ребячья болтовня, студенческие развлечения, как известно, дело обыкновенное в общежитии. Одно из таких развлечений и станет предметом нашего повествования после краткого вводного курса в биографию нашего героя.
***
 Героев, надо уведомить читателя, было еще трое, все постояльцы пятнадцатой комнаты, студенты того же факультета, спортсмены, как и Андрей, достигший значительных любительских успехов в легкой атлетике, только они – в других видах спорта. Руслан был боксер, кандидат в мастера спорта, поджарый, коренастый, невысокого роста, с крупной головой и увесистой мускулатурой, славянской внешности, рус и ярко очерченной челюстью. Другой постоялец – Карим серьезно занимался вольной борьбой, являлся много лет уже мастером спорта, ко всему прочему, отличался необыкновенным спокойствием и уверенностью, свойственной, наверное, из животного мира единственно львам. И был Алеша Попов – ничем не занимавшийся, обыкновенный паренек, щуплый и хиленький, но с чрезвычайной претензией на главенство, причем абсолютное, с неукоснительным подчинением. Об этом он заявил уже на первых порах жизни в общежитии, при первом знакомстве, но был, мягко говоря, не понят, не разделен, и, к слову говоря, так и остался в этом своем стремлении совершенно одинок.
 Тем не менее, несмотря на его забавный нрав, соседи над ним не издевались, слишком не унижали, если не считать редкого подтрунивания над его поведением, на что он реагировал, вследствие своей мании величия, прямо скажем, крайне болезненно. Он практически никогда не участвовал в общем веселье, не смеялся ни над чьими остротами, полагая, судя по выражению его лица, что он выше всего этого, но в иные случаи и его удавалось все-таки развеселить, впрочем, не без усилия.
 Практиковалась, время от времени, в их комнате одна молодеческая забава, которую, стоит уточнить, первоначально инициировал Карим и в которой Алеша на первых порах ее практики никогда не участвовал, но, следует тут же заметить, только на первых порах. Заключалась она в нижеследующем: один хватал за шею другого и всеми силами старался осуществить так называемый удушающий, тогда как другой, в свою очередь, выполнявший роль жертвы, всеми силами пытался высвободиться или, по крайней мере, не сдаться до окончания положенного времени, не дать этот прием завершить потерей собственного сознания, которого, к слову говоря, ни разу не случалось. Засекалось определенное время и ежели «жертва» не сдавалась, победа присуждалась ей. Если же начинала требовать окончания экзекуции, то засчитывалось как поражение.
 По первости Алеша не участвовал в этом, если можно так обозначить его, развлекательном мероприятии исключительно по той причине, что не чувствовал в себе ни сил, ни уверенности в победе, а поражение им расценивалось не иначе, как унижение. Однако со временем, замечая, что отношение к проигравшему, какими поочередно оказывались и Андрей и Руслан, с переменным успехом, и только один единственный Карим совершенно не знает поражений, не пренебрежительное, наконец, согласился-таки как-то раз поучаствовать. И этот раз плачевно, можно сказать, даже, в некоторой степени, трагически кончился.   
***
– Давай Андрюха, скрути его! А ты дергайся, не давай ему себя задушить, не будь жертвой! – раздавался пронзительный и в то же время одобрительный крик Руслана.
 В комнате разворачивалось следующее действо со следующими его участниками: Андрей, грамотно, как его неоднократно учил тому Карим, обхватил шею Алеши и проводил уверенный удушающий, в то самое время, как Алеша всеми силами сопротивлялся, но, как кажется, безуспешно. Впрочем, делать выводы было еще рано. Тем не менее, некоторые успехи Андрея уже ясно обозначились: лицо Алеши заметно покраснело, вернее говоря, сделалось почти бардовым, но он никак не думал сдаваться, хотя находился в ясном сознании. Руслан реагировал бурно, то и дело, посмеиваясь, в первую очередь над неудачными попытками Алеши высвободиться, раздавал советы то одному, то другому, точно играя в шахматы и черными и белыми единовременно. Карим же был в этот момент совершенно спокоен, он, молча, точно змей за своей жертвой, наблюдал за происходящим, положительно зная и чувствуя момент, когда следует это дело прекратить, и всем видом своим изображал готовность в определенный миг ринуться и разнять состязающихся. А между тем оба участника борьбы (уместно  вывести сравнение – удава со своей жертвою) уже порядком подустали, а между тем оставалась еще порядочная минута. Казалось бы, чего значит минута в нашей повседневности – да практически ничего, но только не в тисках удушения, когда на исходе последние силы.
– Смотри-ка, держится. Я-то думал, он на первой минуте отключится, – уголком рта улыбаясь, подметил Руслан.
 Карим смолчал, глаза его выражали ожидание, и только спустя полминуты сообразил ответить: «да, молодец, держится».
 И Алеша держался, и продержался бы оставшиеся секунд десять, если бы не произошло дальнейшее.
 Вдруг, совершенно неожиданно дверь в комнату, которая была, кстати, не заперта, отворилась и на пороге показалась кастелянша с комендантшей. Все дело в том, что в это время они проводили по общежитию обход. Можно себе представить их лица и глаза, в поле зрения которых попала, ни много ни мало, картина ужасающего преступления: сильный, крепкого телосложения и к тому же высокий Андрей изо всех сил, с ожесточением лицевых мускул, душит, как только умеет, хиленького Алешу, всего от этих усилий красного, чуть не с пеной у рта, как уже после всем любознательными описывала кастелянша, и никто из соседей не вступается, а более того, один еще и злорадно над этим всем смеется. Кстати говоря, Руслан не сменил улыбки на серьезное выражение, полагая, видимо, что поймут затею, но ошибся – не поняли.
– Что здесь происходит! – чуть не истерично завопила кастелянша, этим самым испугав комендантшу – весьма пугливую женщину, хоть и властную, и строгую, до того состояния, что та заметно вздрогнула, и отрешилась от ступора.
– Да, в самом деле, что здесь происходит, – нашлась и она, когда заметила совершенно растерянный вид Андрея, и то, что он значительно ослабил хватку, но от неожиданности до конца мысленно не собрался, чтобы отпустить окончательно.
– Да, ничего, – еще толком не соображая, какую мысль озвучивает, и, не предполагая последствий сложившейся ситуации, ответил Андрей.
– Да мы развлекаемся, – сообразил вставить Руслан, но как-то неудачно, потому что все так же несерьезно.
 Как кажется, эта-то несерьезность и вывела комендантшу из нервного равновесия окончательно: в одно мгновение она вышла из себя, сама побагровела еще пуще Алеши, который также уже готов был вдаться в объяснения, но ему уже никто не дал сказать.
– Я сейчас полицию позову, – буквально взревела она.
– Не надо полиции, – выпучив свои  голубые глаза, заверил Андрей.
 Но комендантша его просьбы не вняла, даже не расслышала ее. Она, наспех прихватив за руку кастеляншу, побежала вниз – в свой кабинет, к рабочему телефону. Спустя полчаса они вернулись уже с участковым.
– Что здесь, значится, у вас произошло? – с живейшим интересом вопросил статный мужчина с усами в полицейском мундире.
– Мы развлекались, – нерешительно ответил Андрей, глядя в пол и понимая отдаленно, что объяснение его звучит не слишком-то убедительно.
– Ты молчи, мы все видели, ты говори: он ведь тебя душил, душил? – войдя в роль защитницы, воскликнула кастелянша. – Ты не бойся, мы тебя в обиду не дадим, отвечай!
– Ну как бы, – хотел бы прояснить ситуацию Алеша, и, судя по всему, разложить именно как было, но ему не дали докончить.
– Да его запугали. Немудрено. Какие лбы здоровые. В наше время таких студентов не было. Худые были, учились, работали. А эти сидят, не учатся толком, и не работают, вот дурью и маются, – со знанием дела заверила кастелянша, никогда, впрочем, в вузе не учившаяся.
– И вы это видели? – спросил участковый, обращаясь к Владлене Викторовне, комендантше.
– Конечно, вы думаете, мы вас обманываем, – возмутилась она. – Все здесь, на наших глазах происходило. Вот он – здоровый лоб, – усиливая слова указательным жестом, скороговоркой проговорила ректорша, –  схватил за шею и душит, душит, понимаете! Этот весь красный, хрипит, бьется в конвульсиях, глаза взмолился о помощи, но не может произнести, а эти сидят, смеются, – объединила она, не принимая во внимание серьезность Карима. – О! Если бы не мы, вы, знаете, страшно подумать, чтобы сейчас было. Мы очень вовремя поспели.
– Да, занятная ситуация, – задумчиво подытожил участковый. – Пожалуй, требуются более детальные разъяснения. Пройдемте, – обращаясь к Алеше, попросил он, протягивая руку в пригласительном жесте.
– Да, да, это хорошая задумка. Надо пройти, а то здесь он не скажет вам правды. Понимаете, они, хоть и молчат, а все равно на него давят, внушают страх. Мы уйдем, а он останется. И невесть, что они еще с ним сделают. В самом деле, страшно подумать, что бы могло быть, если мы не зашли так вовремя. Еще какие-то доли секунды и он бы уже был … Ой, страшно подумать, – вздохнула она.
– Не будем пока делать скороспешные выводы, – подметил участковый. – Нужно детальнее разобраться. Нужно поговорить с глазу на глаз.
 Однако поговорить с глазу на глаз, судя по всему, было не суждено. Кастелянша с комендантшей увязались следом,  и, кажется, даже не думали отступать в своем намерении. Причем, довольно-таки примечательным явлением было то, что кастелянша, казалось, приняла на себя инициативу довести дело до победного окончания. Стоит, наверное, внести в линию нашего повествования некоторую подробность из ее отношений с Андреем, разумеется, сугубо профессиональных. Они были, прямо сказать, не из лучших. И вот почему. Андрей частенько выставлял мусор в коридор и по своей забывчивости не отправлял его вскорости в мусорный бак, который, к слову говоря, находился на заднем дворе, куда требовалось выходить через черный вход, да и к тому же преодолеть путь в обход соседнего здания, а на это, разумеется, требовалось дополнительное время, которое не всегда второпях находилось. Ирина же Владимировна, находя полные мусорные пакеты у его двери, на это чрезвычайно возмущалась, высказывалась ему, иногда даже в грубой форме, и как правило, по ее убеждению, не находя должного понимания, жаловалась, то и дело, ректорше, на основании чего они совместно делали ему внушение, которое, надо убедить, действовало, но действовало непродолжительное время. Несколько дней подряд после очередного разъяснений он исправно выносил мусор, но по истечению этого срока снова забывал, и единственно из забывчивости не выполнял обещанного, а никак не из-за вредности. А Ирина Владимировна полагала, что не иначе, как из вредности. На этом-то и базировалась их обоюдная антипатия, с ее стороны, стало быть, сильнейшая.
– Мы тоже должны присутствовать, – на подступах к музыкальному залу, располагавшемуся здесь же в общежитии, где и предполагалось совершить подробнейший допрос, распорядилась она.
– Мне бы все-таки хотелось поговорить с ним один на один, – учтиво ответил участковый. – Но если вы настаиваете, то так уж тому и быть.
– Конечно же, мы настаиваем! – с задором выпалила Ирина Владимировна.  – Нам никак нельзя иначе.
– Непременно настаиваем, – добавила Владлена Викторовна.
– Что ж. В таком случае – добро пожаловать. Думаю, ваши показания не будут лишними. Но прошу вас, слишком не усердствовать, не давить на парня.
– Что вы. Мы!? Мы разве похожи, – хихикнув издевательски, даже в некоторой степени язвительно, ответила Владлена Викторовна. – Мы только правду скажем, как видели, что видели – все в подробных красках распишем, и не более. А там вы уже решайте. Вы же представляете закон и порядок, – несколько с пренебрежением закончила она фразу.
– И проконтролируем ситуацию, – добавила Ирина Владимировна. – Это обязательное условия. Мы же взрослые люди. Обе матери. Мы знаем, как растить детей, и как тяжело их потерять.
– Однако же, – заметил с призрачной улыбкой участковый. – Нужно же кому-то родину защищать. По-вашему следуя, так и войн бы не было.
– И не было бы. Решительно ни одной не было бы, – заключила Ирина Владимировна. – Ни одной. Вот дайте кругом власть женщинам и поглядите, какой мир кругом и безопасность установятся.
– Не сомневаюсь, – потешно глядя в лица обоих, ответил Семен Васильевич. – Но теперь к делу, нельзя терять времени. У меня сегодня могут быть еще вызовы.
– Давайте, мы вовсе не против, – с задором парировала Ирина Владимировна.
 Во всю дорогу Алеша молчал и шел столь понуро, что видом своим походил не иначе, как на агнца, ведомого на заклание. Безучастным взглядом обводил он серые настенные обои музыкального зала, пока миновал черный массив блестящего лакированного пианино и приближался к парте из первых рядов, стоящей вблизи от стены, за которой и предполагалось разместиться допрашиваемым. Семен Васильевич уселся прямо против окна, за учительским столом, к ним, разумеется, лицом и открыл папку, чтобы записывать.
– Вот здесь распишитесь, пожалуйста, – насчет предупреждения о даче заведомо ложных показаний, – поочередно давая расписаться всем троим, протянул он лист. – Формальность формальностью, а все же нужно соблюсти. И начнем, пожалуй.
– Да пора бы уже, – не стерпела Ирина Владимировна. –  Начинайте, мы готовы.   
 Тем не менее, Владлена Викторовна, невзирая на негласное ожидание, озвученной реплики не поддержала: ей, в одно и тоже время, как-то и боязно стало после подписания документа о даче ложных показаний, и самоуверенность, излишне демонстрируемая кастеляншей, ее ехидный и вместе с тем повелительный тон в отношении работника правоохранительных органов, Алеши, и, в конце концов, в отношении нее самой, начали вызывать в душе некое подобие стыдливости; да, и к тому же, вся эта затея небезосновательно начала вызывать сомнение в ее правильности, да и вообще, в правильности сделанных не столь давно выводов. Словом, прежняя уверенность мало-помалу покидала ее, а на ее место заняло нежелание портить репутацию вуза и свою собственную. Лицо ее немного побледнело и изображало душевное противоречие. В дополнение ко всему прочему, Алеша значительно успокоился, краснота его лица спала, осталась лишь здоровая розоватость, взгляд умиротворился, сделался даже в определенной неясной степени рассеянным, как будто равнодушным к своей будущей участи. Одна, кажется, Ирина Владимировна сохраняла неугасающий пыл и яростное желание довести дело до логического завершения и, скорее, не столько вследствие жалости к Алеше, который, надо заверить, был ей совершенно безразличен, сколько из желания хорошенько поквитаться с Андреем, так сказать, раз и навсегда.
– Тогда начнем, пожалуй. Опять же. Это только предварительный допрос, для выяснения обстоятельств дела, чтобы время не тратить на поездку до участка.
– Мы поняли, поняли, – нервозно поторопила Ирина Владимировна. – Вы начинайте.
– Так, значит, молодой человек, сперва нам нужно выяснить, с чего все началось, что послужило причиной того, что он вас душил? – обратился инспектор к Алеше.
– Мы играли, – робко ответил Алеша.
– Что!? Играли!? – встрепенулась кастелянша, соскочив с места, и указывая рукой в сторону Алеши продолжила. – Да вы бы лица их видели. У этого все красное, кажется, вот-вот умрет, а тот со злым таким выражением, с какой только можно жестокостью, душит и наслаждается, радуется, довольствуется своей силой. Да это изверг натуральный, я его давно знаю, это страшный человек, страшный, – уже истошно заключила Ирина Владимировна.
– Да вы погодите, – остудил ее Семен Васильевич. – Нам же надо по совести разобраться. Не можете же вы лучше их знать.
– Как не могу, как не могу! – воскликнула Ирина Владимировна. – Я-то как раз и могу, я-то как-раз этого изверга лучше знаю. Вы думаете, почему он так говорит, вы читаете, почему он его защищает. Да его просто запугали.
– Но опять же, у них времени не было, – остроумно заметил Семен Васильевич. – Мы же не оставляли их одних ни на минуту.
– Они его взглядом одним запугали. Поверьте мне, поверьте моему опыту взаимодействия с этим извергом. Они только посмотрели на него, и он все понял. Они его до этого запугали, посмотрите на него, насколько он забитый.
 Ректорша все молчала, хорошенько обдумывая сложность, выпавшей на ее долю ситуации.
– Понимаете, я не могу ориентироваться только на ваши слова. Мне нужно свидетельство очевидца, его же пострадавшего. Повторите, пожалуйста, как все было.
– Это у нас игра такая. Один душит, другой пытается освободиться, – простодушно ответил Алеша.
– И вы этому верите?! – не сдержалась снова кастелянша. – Да это полнейшая глупость! Я абсолютно уверена, что это было очередное издевательство этим здоровым лбам на потеху. Выбрали, понимаешь ли, изгоя, и издеваются, издеваются, и смеются над ним, как он в конвульсиях бьется, потешаются.
– Но подождите, а что если действительно играли, – предположил инспектор, впрочем, не слишком уверенный в своем предположении.   
– Не может такого быть, никак не может, я вас уверяю, – заверила Ирина Владимировна.
– Но вы, поймите, я не могу принять ваши показания для заявления. Мне нужно слышать его рассказ, причем подробный. Расскажи, как часто у вас происходили подобные игры?
– Я первый раз в таком участвовал. А они и раньше играли, – ответил Алеша.
– И в чем суть вашей игры?
– Один пытается удушить, а другой – освободиться.
– А можно я задам вопрос, – вставила кастелянша.
– Дерзайте, – дал добро Семен Васильевич.
– Ты хоть раз их душил?
– Нет. – Вот видите, видите. Они устроили так называемую игру таким образом, что душили только его. Это просто обман. Это хитрость, – довольная своей догадкой, только что выведенной подытожила кастелянша.
– Но он же говорит, что в первый раз участвовал, – заметил инспектор.
– Поверьте, если бы не зашли, то второго бы раза просто не наступило. Я вас в том уверяю – обрезала кастелянша.
– Но этого нельзя знать наверняка, – допустил инспектор.
– Можно, можно, – весомо аргументировала кастелянша, руководствуясь принципом глупых людей, кто больше слов и последнее слово скажет, тот соответственно и прав.
 Инспектор, уловив этот маневр, не ответил ей, а вместо того основательно задумался.
– Давайте, мы вот что сделаем. Пригласим всех участников события, – предложил он после короткого раздумья.
– Для чего? Чтобы они тоже самое повторили, что это игра была? – уточнила Ирина Владимировна.
– Но должна же у нас быть альтернативная точка зрения. Не можем же мы свести все разбирательство к двум точкам зрения. Он говорит, что игра была. С вашей стороны получается, что его запугали, что он вообще ими запуган и потому так говорит. Нам нужны еще свидетели.
– Хорошо, приглашайте, – согласилась Ирина Владимировна, впрочем, нехотя.
 Инспектор поднялся, лицо его было чрезвычайно серьезно. 
– Пойдемте, – предложил он.
– Зачем, – вмешалась ректорша. – У меня есть их телефоны, я сейчас позвоню, скажу, чтоб спустились.
– Да, было бы неплохо. Это, пожалуй, даже лучше будет.   
 Вытащив наспех телефон, Владлена Владимировна набрала номер Андрея.
– Алло, Андрей, ты не мог бы спуститься в музыкальный зал. И будь добр прихвати друзей, и поскорее.
 В протяжение всего времени допроса в комнате царило чрезвычайное волнение. Андрей, разумеется, был взволнован более всех остальных. Естественно, ему было за что переживать.
– Ну, что надо будет спуститься. Скажите, все как было, хорошо? – обратился он к друзьям.
– Нет, мы скажем, что ты его задушить хотел, и не только его, но и нас запугал, чтоб мы тебя покрыли, – подшутил Руслан.
– Да конечно, скажем, – уверил Карим.
– Я на вас надеюсь, – произнес Андрей со вздохом. – Очень надеюсь.
– Мы не подведем, – заверил Карим.
 Парой минут спустя все трое были уже в музыкальном зале, перед инспектором, как на судебном заседании.
– Присаживайтесь, – пригласил Семен Васильевич. – Милости просим.
 Эта услужливость, кажется, подействовала успокоительно на всех пришедших, за исключением одного Андрея. Он был зажат и сконфужен, и, казалось, ничто не могло его расслабить до окончательного разрешения ситуации, разумеется, в его пользу. 
– Мы вот здесь посовещались, – начал, было, Семен Васильевич. – И решили заслушать все стороны конфликта.
– Конфликта? – изумился Андрей, снова по привычке выпучив глаза, точно от испуга. – Какого конфликта.
– А это мы и хотели бы от вас узнать, потому как, после опроса всех здесь присутствующих, у нас осталось много вопросов, которые, я надеюсь, вы нам разрешите.
– Никакого конфликта не было, мы играли. Игра это у нас такая. Мы и раньше в нее играли. Это все в шутку, – начал давать разъяснения Андрея, но тут же был перебит.
– Играли, значит, – передернула кастелянша. – Это они уже сговорились, очевидно, что сговорились.
– Но ведь и молодой человек говорит тоже самое, – заметил инспектор. – А для сговора у них не имелось времени.
– Они сговорились между собой. Я вас в том уверяю. А Алеша он-то просто так сказал, чтобы ему от них не влетело. Понимаете, ведь это самая приемлемая версия после правдивой. Что еще можно сказать. «Играли, это все было понарошку, не по-настоящему». Они втроем, я имею в виду, сговорились, а он единственно из страха так сказал, что же здесь непонятного, – завершила она.
– Слушайте, у меня голова уже кругом идет, – посетовал Семен Васильевич. – Вроде бы простейший случай, а столько версий, столько вариантов, как на судебном заседании. Только, заметьте, мы не на судебном заседании, прошу вас помнить об этом, поэтому не стоит множить количество версий. А объявить одну – правдивую, то есть рассказать все, как было. Так или иначе, большого наказания за это не грозит. Я так полагаю, никто никого не собирался убивать.
– Конечно, нет, – со вздрогом ответил Андрей, весьма удивленный, что ему косвенно пытаются приписать еще и это, по крайней мере, мысль такую допускают.
– Ну, вот и славно, хоть с этим разобрались. Но нам нужны большие подробности. Как часто у вас проходят подобные игры, и чем они обычно заканчиваются. Настоящие драки бывали на этой почве. Ну, может, кто-то кого-то не так придушил, или передержал больше времени, чем это допустимо? Было ли такое?
– Нет, такого не было. У нас такие правила: если соперник уже не выдерживает, он бьет три раза по руке ладонью и все заканчивается, засчитывается проигрыш. Если же он выдерживает три минуты или освобождается, то побеждает, – с сухостью во рту от волнения и алой краской, разливающейся по лицу, объяснился Андрей.
– Это они уже сейчас придумали, я вас уверяю, – сообразила Ирина Владимировна еще задолго до окончания его объяснения. – Это они уже после нашего ухода сговорились, и сейчас, я вас уверяю, все повторят слово в слово его ложь. Он – тонкий манипулятор, поверьте, моему опыту. Он это умеет: запугать всех и заставить говорить то, что ему выгодно. Это он хорошо умеет, – этим самым как бы исключая правдивость дальнейших показаний уже Руслана и Карима.
 Те слушали и молчали, отчасти уже осознавая невесомость своих показаний. Однако Карим поспешил вставить.
– Мы ведь не зря пришли товарищ следователь? – обратился он.
– Я, правда, не следователь, а участковый, но в остальном вы правы, – с улыбкой ответил Семен Васильевич.
– Я хочу дать свои показания. Мы, значит, так иногда соревнуемся. А вообще изначально показал этот прием я, и показал им всем способы, как можно вывернуться из этого положения. Это своего рода проработка.
– А вы оказывали эти способы Алексею? – поспешил уточнить инспектор.
– Нет, не показывали.
– Почему?
– Дело в том, что сперва, в первый раз все происходит натурально, без демонстрации приемов по освобождению, как бы для того, чтобы потом показать, и это имело эффект, чтобы человек понимал разницу между борцовской защитой и собственной – кустарной.
– Занимательно. И вполне похоже на правду.
– Похоже, но не правда, – снова вставила Ирина Владимировна. – Хотите, я вам предоставлю свою версию произошедшего.
– Мы ее уже слышали, если у вас появилось что-нибудь новое, то, пожалуйста, мы вас заслушаем.
– Есть новое, есть. Я вам сейчас объясню, – привстав с места и обильно жестикулируя, продолжала она. – Я так думаю, даже при том, что они, возможно, и играли так между собой, ему показывать приемы так называемого высвобождения не собирались. Они просто решили отработать на нем свой прием, и потом ничего не показывать. Вот что я думаю.
– Но вы понимаете, вы, получается, претендуете на предсказание будущего, – размеренно протянул инспектор. – А этого мы не можем принимать в качестве доказательств чьей-либо вины при выяснении всех обстоятельств дела.
– А вы посудите сами, – злостно оживилась Ирина Владимировна, как будто ужаленная осиным жалом в самое сердце. – Вы подумайте, почему сразу не показать было ему, как правильно освободиться, если только не затем, чтобы придушить его хорошенько, чтобы внутренности его потрясти, как следует.
– Этого мы не можем знать наверняка, – вывел с некоторой важностью инспектор, покручивая уголок усов. – Нам нужна точка опоры, от которой мы могли бы оттолкнуться. В конце концов, мы же не преступление расследуем. У нас одно из двух: либо это, в самом деле, была игра, либо над ним, как над изгоем издевались. Более у нас ничего нет, но из этих двух версий мы должны выбрать одну и на том закончить. А там уже думать, что делать дальше: писать заявление или не писать. Но я бы, конечно, не советовал, лучше бы мирно решить дело.     
 А тем временем на улице потихоньку смеркалось. Томная пелена завладевала улицами, проспектами, дорогами, домами многомилионного города. Накрапывал слабенький дождь, создавая липкую грязь и малые лужи. Голодные бродячие собаки бегали по улицам, по дворам, возле мусорных ящиков, в поисках еды. С грязной измокшей шерстью они ничем, кажется, не отличались от бездомных людей, сидящих у баков, в ожидании смерти. У собак, правда, было больше живучести. Оголтелая свора бегала и играла и под окнами общежития, в котором выяснились подробные обстоятельства дела, и выяснению этому, казалось, не намечалось окончания. 
– Мирно решить дело никак нельзя, – запротестовала Ирина Владимировна.
– Почему это? – удивился Семен Васильевич.
– А потому, что подобные ситуации будут повторяться, и не раз.
– Логично, если следовать вашей версии.
– Но моя версия не исключается. Хотя, что значит моя. Вот Владлена Викторовна подтвердит правдивость моих слов, она тоже, что, и я видела. Скажи.
– Да, да, подтверждаю, – ответила Владлена Викторовна, впрочем, без большой уверенности. – Только я полагаю, здесь не все так однозначно.
– Поясните, – допустил Семен Васильевич.
– Я считаю, – начала многозначительно комендантша.  – Что эти двое – и Андрей, и Алеша – оба жертвы.
– В каком смысле? – переспросил инспектор.
– Как это? – удивилась кастелянша.
– Обыкновенно, – с важностью не меньшей, чем у Эркюля Пуаро, раскрывающего последние детали запутанного дела, пояснила Владлена Викторовна. – Я считаю, и даже более, уверена в том, что Андрей так издевается над Алешей только потому, что иначе ему в этой комнате не выжить – будут издеваться над ним. Посудите сами: они оба спортсмены, и просто спортсмены, но один уже мастер, а другой кандидат в мастера, а значит, силой обладают серьезной, друг друга, следовательно, трогать не станут. Кто остается – Алеша и Андрей. Но Алеша слишком слаб для них, скажу прямо, тщедушен, – Алеша не обижайся, но это так, – и поэтому издеваться над ним было бы не особо интересно. А вот Андрей – самый подходящий предмет для издевательств.
 Мало, пожалуй, объявить, что лицо Андрея изобразило изумление, это была полнейшая растерянность, как будто его сейчас оклеветали, уничтожили, растоптали, предали. Взгляд его блуждающе бегал и обиженно, время от времени, обмеривал лицо Владлены Викторовны.
– Да, это так, ты Андрей не обижайся, это для твоего же блага. Я тебе давно советовала от них съехать, а ты все сидишь. Я тебя, честное слово, не понимаю. Ты им не ровня, да и они тебе.
 Руслан улыбался еще пуще прежнего, но, судя по виду, тоже был слегка ошарашен подобной откровенностью. Зато Карим вполне уяснил все вышесказанное, и уже сообразил, чем возразить.
– Владлена Викторовна, то есть, иными словами, вы считаете, что это мы провоцируем Андрея, чтобы он угнетал Алешу?
– Да, я так считаю. Я уже озвучила свое мнение, – отрезала она.
– Ну что ж. У меня тоже есть, что вам сказать. Я вот думаю, что вы Андрея не просто так выгораживаете.
– Что!? Это ты на что намекаешь? – встрепенулась Владлена Викторовна, точно он попал в цель.
– А вот и то. Всем нам прекрасно известно, что он встречался с вашей дочерью, но недолго, а вы хотели, чтобы долго, и, якобы, это мы дурно на него влияем. Поэтому вы все ратуете за то, чтобы он съехал.
– Стоп, стоп, стоп, – протараторил Семен Васильевич. – Это уже личные подробности, я не думаю, что культурно их поднимать.
– Я бы и не поднимал, – ответил Карим. – Если бы не было нападок в наш адрес, а если уж они пошли, то надо их остановить.
– Но вы, таким образом, молодой человек все окончательно запутываете. Ведь если в точности следовать ходу ваших мыслей, то Андрей, получается, все-таки виноват, раз уж его выгораживают, раз выгораживают, значит, есть за что. Стало быть, остается только, что вы не виноваты. Но помилуйте, винить в моральной поддержке – сложно, здесь весомые доказательства нужны. А мы с фактами разобраться не можем. И казалось бы, простейшее дело, да даже не дело, так – дельце.
 Выслушав речь, Семен Васильевич все-таки некоторые детали законспектировал в блокнот, как видимо, для пущей достоверности последующих показаний – чтобы словами, так сказать, не разбрасывались, а относились к ним, как к воробьям. Тишина, между тем, установилась в кабинете полнейшая. Владлена Викторовна глядела на Карима враждебно, с язвительной ухмылкой, явно желая высказаться, но, не имея в себе силы культурно выразить накипевшие эмоции. Расплываться в улыбке с течением времени, Руслан перестал, кое-как находя  в себе силы для серьезности, но, время от времени, не сдерживался и все-таки хихикал, и опять сдерживался, что само по себе, еще более усиливало желание рассмеяться от души. Надо признать, крайне сложно в такие минуты, в присутствии всех, сдерживать эмоции, но, как известно, приходиться – нормы этикета требуют.   
– Значит, вот, что мы имеем в итоге. Я все аккуратненько и подробнейше записал, – покручивая пальцами ручку, осведомил Семен Васильевич. – Значит, четверо проживают в комнате. Все друг с другом, вроде бы, ладят. Открытых конфликтов, я так понимаю, нет, если я не прав – поправьте. Но есть конфликт скрытый, иными словами, латентный. По одной из версий конфликт этот конфликт протекает между тремя и Алексеем, по другой – между Андреем и двумя молодыми людьми, которые подстегивают его к угнетению Алексея. Словом, ситуация непростая. По другой из версии, вашей, молодой человек, в частности, – указывая на Карима, продолжал инспектор, – На вас наговаривают по сугубо личным причинам, дабы вас оклеветать и  разъединить с Андреем, потому что вы на него дурно влияете. И самая первая и самая простая – вы играли, так, я все верно разложил? Поправьте, если я в чем-то ошибся.
– Все верно, – кто-то произнес, а кто-то в знак согласия кивнул головой. 
– И что же мы будем делать в таком случае? Ведь если отмести единственную версию, а именно ту, что попросту играли, то необходимо писать заявление, иначе никак, – делая это скорее для острастки, проговорил Семен Васильевич.
– А нам иначе и не надо, – вставила тут же Ирина Владимировна.
– Вашу позицию мы хорошо поняли. Нам надобно еще знать и мнение ребят. Они же в центре внимания и более того, на данный момент, под призмой закона.      
 Перспектива оказаться уже не под призмой, но под куполом закона ошеломляюще подействовала на всех троих, и даже четверых, включая и Алешу, как потерпевшего, настолько убедительно прозвучали слова инспектора. Лица, а особенно лицо Андрея, побледнели.
– Да мы вроде все верно растолковали, – вмешался, наконец, Руслан. – Мы просто играли, ничего более. Мы иногда и боксируем в шуточной форме, не в полную силу, как бы вам объяснить, на развитие скорости, реакции. Но в удар не вкладываемся. Мы же парни, это обычное дело.
– Да оно понятно, – вздохнул Семен Васильевич. – Но, видите ли, мы не можем опираться целиком на принципы бойцовского мировоззрения, это недопустимо, мы все разные, и думаем и чувствуем по-разному, и болевой порог у всех, как водится, различен, поэтому – никак. Другое дело, если бы все трое его разделяли. Но я так понимаю, двое, как минимум один, Алексей, не разделяют. Поэтому единственное, чем мы, по справедливости признаться, располагаем, так это тем, что оно в комнате было все-таки установлено, невзирая на желание или нежелание всех. Известно, как правило, решает большинство. Так или иначе, а подготовка, время от времени, проводилась бойцовская. И с этим были вроде бы все согласны, или нет. Теперь каждое ваше слово может стать решающим, для дальнейших разбирательств у нас нет времени. И без того слишком затянули.
– Мы играли, – ответил Андрей.
– Да, именно, играли, – подтвердил Карим.
 Двое других кивнули. Алеша только сопроводил кивок почти шепотом: «Играли». 
– Все, значит, играли, и ни к кому никаких претензий никто не имеет, так? – добавил инспектор, поднимая со стола папку, и укладывая ее удобно под руку.
– Не имеем, – ответил в полной нерешительности Алеша.
– Да вы посмотрите на него, он же весь почти дрожит, – подметила Ирина Владимировна. – Как он в таком положении может давать правдивые показания. При них он не будет говорить правду.
– Вы не могли бы покинуть на время зал, – распорядилась комендантша.
– Секунду, я вроде бы веду процесс. И с моего позволения, если позволите, они должны покидать или не покидать помещение. У нас, к слову сказать, на судебное заседание, но все-таки. Предварительное выяснение обстоятельств осуществляется под моим руководством.
– Хорошо, мы молчим, – тут же выпалила Ирина Владимировна так громко, как будто и не собиралась замолкать. – Распоряжайтесь.
– Ребята, вы не могли бы оставить нас на время. Если потребуется, мы вас позовем, но, наверняка, уже не потребуется, – обратился к парням инспектор.
 Трое подростков, поднявшись с мест, один за другим покинули заседание. Остались только самые главные лица, и, разумеется, Алеша. 
– Ну, вот, кажется, необходимые для дальнейшего расследования условия создались, – охарактеризовал их выход Семен Васильевич с заметным ожиданием, какого рода будут озвучены, ради чего, собственно говоря, парней спровадили.
 Тем не менее, Ирина Владимировна не спешила удовлетворить его интерес. Она теперь выжидала приглашения, особого прошения, как это обыкновенно любят делать люди гордые и надменные, понимая, что другого выхода у человека нет, и даже заполучив желаемое, то есть, принижение другого, не торопятся, а ждут повторного принижения. Но это был не тот случай, и Семен Васильевич был человек не того порядка, чтобы не распознать причину установившегося затишья и резко прекратить его.
– Слушаю, у меня нет времени. Если ни у кого ничего сказать нет, я ухожу, у меня еще много дел.   
 Заявление это повлияло на Ирину Владимировну отрезвляюще: она привстала, точно собираясь произнести длинную речь, но слова не вязались у нее в голове, и она обошлась без красноречивого вступления, обозначив единственно идею, созревшую уже окончательно и давно. 
– Знаете что, а давайте он напишет заявление для подстраховки. Заявление же можно в любое время забрать, ведь так? – выпалила она неожиданно для себя, что будет так сжато и так по-детски. 
– Допустим, – серьезно ответил Семен Васильевич.
– А оно, как ничто другое, будет гарантом того, что его не будут унижать впоследствии, оно будет, как бы их сдерживать.
– Но в таком случае само заявление не обязательно, достаточно его написать и сказать, что передали в полицию.
– Нет, этого, как мне кажется, не достаточно, – сообразила мгновенно Ирина Владимировна. – Нужно именно, чтобы со всеми необходимыми формальностями и чтобы обязательно в участке. Известно ведь – слухами земля полнится. Очевидно, что правда, так или иначе, всплывет.
– Как она всплывет, если об этом будет знать ограниченный круг лиц – вы да я? – Я вас прошу, нам нужно поговорить без Алеши. Алеша выйди, пожалуйста, на минутку.
 Алеша беспрекословно повиновался. И минутой после Ирина Владимировна продолжала: «А его вы не считаете. Да в любом случае. Нужно для пущего страха, чтобы это произошло не здесь, а в участке. И нужно, чтобы это заявление лежало в полиции – в сейфе».
– Ну, хорошо – пусть будет по-вашему, – сдал позицию Семен Васильевич, предположив, что и, в самом деле, самый беспроигрышный вариант, да и чтобы, наконец, уже закончить разбирательство.
– Мы с Владленой Викторовной тоже поедем, на всякий случай.
– Как считаете нужным. Не имеет значения. Поедемьте, – равнодушно согласился Семен Васильевич, поднял папку, подвинул стул и намерился уходить.
– Секундочку, а может быть, и их возьмем с собой, – предложила Ирина Владимировна.
– У меня места в уазике не хватит. Да и зачем, заявление ведь носит чисто формальную нагрузку.
– Да не совсем, нагрузка как раз-таки не формальная, нагрузка-то очень действенная должна быть.
– Хорошо, пусть будет по-вашему, – уже с некоторой долей раздраженности и торопливо ответил участковый. – Поедемьте скорее.
 Сжатую длительность этой беседы Алеша терпеливо скоротал в коридоре и не сказать, чтобы слишком сосредоточенно думал над сложившейся ситуацией, то есть, раскладывал ее подетально в уме, и не сказать, чтобы вообще о чем-нибудь помышлял с определенной целью, да и вообще, правдиво говоря, происходящее в голове его с натяжкой можно было бы назвать мыслительным процессом. Он, равно, как и Илья Обломов, витал мыслями – то в мечтаниях, то в размытых, неопределённых, разрозненных воспоминаниях крайней давности, то и вообще – смотрел на стены и представлял себе в них неповторимые образы. Словом, если б вы его увидели в этот момент, наверняка бы, решили, что с ним ничего ровным счетом не происходило уже, наверное, с неделю. А потому его нисколько не удивило приглашение ехать в участок, даже обрадовало в некоторой степени, и чему он снова беспрекословно повиновался. Вот, кстати говоря, отчего некоторая удовлетворенность в его душе от этого приглашения возникла, какое-то даже чувство справедливости, граничащее разве что со злорадством: все дело в том, что издавна он затаил в себе обиду на Андрея, как, впрочем, и на других соседей, но на Андрея сильнее других, и, стоит уверить, было, по его мнению, из-за чего. Андрей как бы насмешливо и унизительно, а с его стороны попросту шутливо к нему относился, но не со зла, а как бы так – пошучивая над его надменностью, тем самым вызывая смех соседей, и при том, даже отдаленно не подозревая, что этим самым глубоко ранит тщеславное самолюбие. По существу говоря, это было единственное унижение в отношении него, более никаких нападок со стороны соседей, а тем более физического насилия не имело места быть. Но и этого было вполне достаточно для возникновения в душе Алеши глубочайшей обиженности и воспламенения ее время от времени.
 Участок находился в паре кварталов от общежития, поэтому путь занял всего десять минут. Сама процедура, включающая в себя сущие формальности, отняла не больше времени.
– Ну вот, кажется, предмет ваших переживаний исчерпан, – заключил участковый. – Теперь ему будет на что опираться.
– Да, а можно мне взглянуть, – попросила Ирина Владимировна.
– Да, пожалуйста, – ответил участковый и протянул исписанный лист. – Все же с его слов, в вашем присутствии.
– Но все-таки. Хотелось бы удостовериться в правильности написания, – и она принялась вчитываться в каждое слово, и подобие удовлетворительной улыбки проскользнуло на нее лице в этот момент.
– Все правильно, – заключила она по прочтению.
– Запятые верно расставлены? – полюбопытствовал инспектор.
– Верно, верно, – уловив нотку иронии, ответила Ирина Владимировна слегка раздраженно.
 Стоя в сторонке, рядом с лакированным письменным столом, Алеша смотрел на происходящее отстраненно, но вместе с тем начал уже немного переживать по поводу объяснений с соседями. Ведь, в самом деле, произошло совсем не то, что было описано в заявлении, и единственное что подтолкнуло его к написанию – это уверения кастелянши, что заявление не имеет юридической силы, а будет написано исключительно для страховки, и послужит всего на всего своего рода предохранителем от будущих его унижений. И поначалу эти уверения успокоили его и воодушевили, но теперь, по завершению процесса, возникло тягостное волнение, как будто от предательства. Семен Васильевич заметил его волнение, и, кажется, уже стал понимать, что в заявлении – не совсем правда.
– Должен вам сообщить, – обратился он к нему напоследок. – Вы в любое время можете его забрать.
– Хорошо, спасибо, – ответил Алеша, обнадеженный этим осведомлением.
– На этом,  полагаю, все. Вполне допустимо расходится, – произнес инспектор, взглядом намекая, что ему потребно разобраться и с другими важными делами.
– Всего хорошего, – ответила кастелянша, и вышла, и комендантша за ней следом. 
***       
 Хоть дело уже и приближалось к ночи, а в сто пятой комнате все еще горел свет, и царило весьма ощутимое волнение. Трое сидели на разных постелях, и время от времени переговаривались.
– Ты думаешь, чем все закончится? – спросил Руслан у Андрея. 
– Ума не приложу, если честно. До такого раздули, якобы, я его душил, чуть не убить пытался. И выглядит то правдоподобно. По части – убить, это, конечно, чересчур, но за издевательство вполне сойдет. Ладно, время покажет. Что-то долго его нет.
 Но тут вяло скрипнула давно не смазанная дверь, и в комнату вошел Алеша.
– Ну что? Что ты им сказал? – бросился к нему Андрей, впрочем, без угрозы.
– Я написал заявление, – виновато ответил он.
– Что!? – чуть не взревел Андрей, готовый теперь уже и ударить хорошенько. – И что, что ты в нем написал?
– Что вы надо мной издевались.
– Да ты совсем сдурел что ли! Когда мы над тобой издевались?! Кто тебя надоумил написать?
– Кастелянша, она сказала, что в этом заявлении нет ничего серьезного.
– Это она сказала?
– Да.
– А ты понимаешь, чем это может, в частности мне, грозить?
– Нет, – уже отдаленно осознавая серьезность его положения, ответил Алеша.
– Очень серьезными последствиями. Да и вообще, зачем ты оклеветал меня? Тебя там что под дулом пистолета заставляли писать?!
– Нет, я же говорю, кастелянша сказала, что оно не имеет большой силы, что его можно всегда забрать.
– Именно это ты завтра же и сделаешь, – резко, даже угрожающе отрезал Андрей.
– Завтра!?
– Да, уже завтра. Потому что там – ложь.
– Но я же не могу прямо завтра.
– Можешь. А какой смысл его там хранить? Чтобы на меня дело завели? Конечно, это не убийство, но кто знает, как вы там все выставили. Еще мне не хватало из-за тебя условный срок получить.
– Да это вряд ли.
– Нет уж, спасибо, раз уж оклеветал, так будь добр развеять клевету. Завтра же с утра – пойдешь и заберешь заявление.
– Хорошо, – ответил Алеша с печалью.
– Все, а теперь давайте спать. Завтра вместе пойдем.
– Ну, ты даешь, – вставил только Руслан, решивший не слишком вмешиваться.
 Свет в комнате погас, все улеглись, и мало-помалу уснули, каждый по своей личной потребности, следуя индивидуальному распорядку. Утром, ровно в семь, Андрей встал по зову будильника и поспешил поднять Алешу. Тот лениво потянулся, сомкнул и разомкнул нехотя глаза, припомнив все вчерашнее, и принялся одеваться.
– Давай скорее. Мне еще на пару нужно успеть, – поторопил его Андрей.
 По еще темному городу они прошли пару районов, миновали десяток зданий, и вошли в участок.
– Дальше иди сам. Мне нет смысла заходить, – объявил Андрей.
– Как скажешь.
 Будучи в полной нерешительности Алеша все-таки прошел через пропускной пункт, осведомив дежурного, что к участковому по поводу заявления. Участковый, несмотря на ранний час, был уже у себя.
– Здравствуйте, – постучав и открыв дверь, произнес Алеша.
– Здравствуй, – отвечал Семен Васильевич. – По какому поводу пожаловали?
– Я хочу забрать заявление.
– Уже, так скоро? – улыбнувшись, ответил участковый.
– Да.
– По какой причине, смею поинтересоваться.
– Я не совсем верные сведения подал.
– Уверен, – уточнил инспектор, впрочем, уже сам уяснивший тонкость ситуации.
– Абсолютно уверен.
– В таком случае вот – держите, – протягивая вчерашнее заявление, лежавшее в верхнем ящике стола, ответил участковый.
 Приняв его в руки, Алеша несколько успокоился, он никак не ожидал, что удастся забрать так скоро.
– Спасибо – поблагодарил он, и выпорхнул буквально за дверь и выбежал на радостях на улицу.
– Вот забрал, забрал, – протягивая Андрею заявление, отрапортовал он.
– Молодец. Сейчас глянем, что ты здесь написал.   
 По мере прочтения написанного, лицо молодого человека становилось все серьезнее и серьезнее. Вот что было в нем написано, помимо прочих формальностей.   
 «Я, Алесей Нежданов, неоднократно подвергался физическому насилию со стороны соседей, а в большей степени со стороны Андрея Лисичкина, который под предлогом игры, душил, а иногда даже бил меня по плечам и в живот, объясняя это все игрой».
– Ах ты, подлец. Ты как такое вранье сочинил, – выпалил в эмоциях Андрей. – Ты вообще головой думал или как?
– Да я же говорю, Ирина Владимировна мне сказала – пиши, никаких серьезных последствий не будет.
– Ладно уж. Хорошо, что забрали. Теперь надо быть с тобой аккуратнее. За руку тебя возьмешь, а ты распространишь на всю округу, что через плечо хотел бросить.
 Алеша стыдливо промолчал, он и впрямь не знал, что ответить, потому, как с одной стороны ясно понимал, что поступил скверно, а с другой ведь – не по собственной же инициативе. Жутко неприятное противоречие тяготило его душу. Но делать нечего, требовалось перенести без оправданий.
– Так, значит, ты на пары идешь? – спросил Андрей, приостановившись.
– Не знаю, иду, наверное.
– Кто бы ни спросил, отвечай, что ничего серьезного не было, насчет заявления не распространяйся, слишком не мудри, говори, что просто играли, а вошедшие – неправильно поняли – уяснил?
– Уяснил, – со вздохом ответил Андрей.
– Вот и хорошо. Уже не знаешь, чего от тебя ждать, честное слово. 
– Да уж ничего, наверное, не будет серьезного.
– Хотелось бы ожидать. Ладно я пошел. Тебе к какой паре?
– Ко второй, – скромно ответил Алеша.
– Иди тогда в общагу, но смотри, ничего не намудри. Хотя, что еще можно намудрить, – тут же одумавшись, подытожил Андрей.
 Они разошлись: Андрей поспешил на остановку, автобус от которой как раз отправлялся, а Алеша зашел в общежитие. В общежитии было еще сонно и хмуро, мало-помалу, вяло и ленно студенты спускались по лестнице и выходили на улицу. Алеша же уже был вполне бодр. Он живо вбежал в свою комнату и стал собираться, и тут же за ним следом зашла кастелянша, проходившая мимо с уборщицей, и переговорившая с ней обо всем, чем можно было.
– Можно поинтересоваться, откуда в столь ранний час? – задала она с порога.
– Из полиции, – застыв от неожиданности, и немного испуганный ответил Алеша.
– И что ты там делал? – полюбопытствовала Ирина Владимировна с хитреньким прищуром.
– Заявление забрал. И где оно?
– У Андрея.
– Так, значит, куртку не снимай, не разувайся. Сейчас пойдем.
– Куда? – с ужасом в глазах, спросил Алеша.
– Обратно.
– Для чего?
– Это потом поймешь. Не бойся, не съедят тебя.
– Я никуда не пойду.
– Пойдешь. Или думаешь я не поспособствую тому, чтобы тебя из общежития выставили. Поверь, уж это я могу. У нас с Владленой Викторовной на всю вашу комнату компромат найдется.
– Да уж помилуйте, – со вздохом ответил Алеша.
– Помилую только в том случае, если пойдешь, и скажешь, что ты под давлением заявление забрал, ты меня понял. Иначе смотри, с потрохами тебя сдам.
 Алеша в душе вздрогнул, лицевые мускулы его изобразили мучение, он был, право, похож на мученика в этот момент.
– Может быть, не стоит. Зачем это?
– Ты не устал, что тебя мучат? – резко оборвала его Ирина Владимировна, этим выкриком разбудив решительно всех постояльцев комнаты. 
– Что тут происходит? – спросонья буркнул Руслан. – Вы в коридоре не можете поговорить.
 Решительно игнорируя его вопрос, Ирина Владимировна прихватила за локоть Алешу и, можно сказать, потащила за дверь.
– Значит так. Жди здесь. Я сейчас. И никуда – ни шагу. Я через пару минут. Хотя можешь спуститься, жди меня у входной двери. Только не вздумай никуда уйти.
– Ладно, – хмуро протянул Алеша, со всей серьезностью глядя на нее.
– Не смотри на меня так. Я в первую очередь о тебе беспокоюсь, сколько можно это все терпеть. И не возражай мне. Хватит тянуть одну и ту же песню. Я пошла – куртку накину, а ты жди внизу, уяснил?
– Понял.
 Чуть погодя они уже семенили в направлении участка полиции. Уже рассвело, над городскими улицами показалось солнце, воздух еще не отравили газовые выхлопы. Редко где еще маленькое деревцо сохраняло на себе пожухлые листья, обыкновенно на пути попадались совершенно голые, удручающие, колючие. В отделение полиции зашли вместе, объяснив дежурному, что по тому же самому заявлению.
– Здравствуйте, – поприветствовала Ирина Владимировна участкового, который сидел на каким-то делом и внимательно вчитывался.
– Доброго утра, – ответил он, несколько удивленный их приходом.
– По какому поводу? Хотя я предполагаю.
– Правильно, правильно предполагаете, – наскоро присаживаясь и рекомендуя жестом присесть и Алеше, выпалила Ирина Владимировна. – Мы по поводу заявления. Его сегодня Алеша забрал, ведь так.
– Абсолютно верно.
– Так вот. Его заставили буквально силой забрать его, и я тому очевидный свидетель.
– То есть, вы хотите сказать, что воочию наблюдали картину, как его, как вы выражаетесь, буквально силой принудили забрать заявление? – уточнил инспектор с явной заинтересованностью.
– Нет, не буду врать, я тому свидетельницей не была. Но посудите сами, станет ли человек, тем более молодой человек, по своей доброй воле, вставать в семь утра, чтобы идти – забирать заявление, которое он написал только вчера, станет ли? Я вам отвечу, что нет. Это возможно только под давлением, и как я понимаю, под физическим воздействием.
– Это так молодой человек? – уточнил Семен Васильевич, изучающе на него глядя.
– Да так, так я вам говорю. Он вам ничего не скажет. Видите, как он запуган. Теперь его уже запугали до последней степени, до последней крайности. Вы сами вдумайтесь, заявления у него нет, он его отдал, то есть у него этот негодяй – Андрей забрал его, да и, кроме того, семь утра, вы как будто сами не были молодыми. Кто по доброй воле встает в это время, если не по острой надобности.
– Положим, что вы отчасти правы, но где гарантии, что не по доброй воле, где доказательства? – усомнился участковый.
– Более я вам не могу их предоставить, если уж этих аргументов недостаточно.
– Мы хотим написать еще одно.
– Простите, но этого сделать я уже вам не позволю, – решительно отрезал инспектор.
– Как, да какое вы право имеете?! – возмутилась Ирина Владимировна, соскочив с места и встав напротив его лица, у стола.
– Имею, смею вас уверить, имею полное право. Не гоже вечером писать заявление, а утром уже и забирать его, а через час снова писать. По-вашему мне что – наняться совершенно нечем. Тем более, как я понимаю, молодой человек не особенно разделяет вашу позицию. Ведь так? – взглянув внимательно в глаза Алеши закончил Семен Васильевич.
– Так, – ответил Алеша.
– Да как так, как так! – возопила Ирина Владимировна. – Он же запуган, понимаете, глубоко запуган. Нет, я этого так не оставлю. Я это дело доведу до конца – натягивая шарф, который наспех сняла при входе, отчеканила Ирина Владимировна.
– Как знаете, но подобного развития дела, поймите меня правильно, я допустить не могу.
– Это называется, моя полиция меня бережет. Будьте здоровы.
– Всего хорошего, – ответил вполне спокойно Семен Васильевич.
 Ирина Владимировна выбежала из кабинета, уже совершенно не заботясь об участи Алеши, который ей уже и не был надобен. В ее уме созрел отдельный план, в котором его присутствие отнюдь не требовалось. Она спешила скорее в общежитие для встречи с Владленой Викторовной. Та находилась у себя в кабинете, на первом этаже, чуть левее от главного входа.
– Здравствуйте, Владлена Викторовна, – быстренько протараторила Ирина Владимировна.
– Доброе утро, – сонно отвечала Владлена Викторовна, смакуя аромат душистого кофе, распространявшегося из сервизной кружечки.
– Слушайте меня внимательно, дело срочное, и лишних вопросов не задавайте.
 Владлена Викторовна настроилась, сонливость моментом прошла, она застыла в предвкушении щепетильных подробностей, какими Ирина Владимировна любила особенно с утра ее потчевать, ни разу не разочаровывая.
– Дело, значит, такое: заявление, которое вчера Алеша написал, сегодня, с самого утра, было забрано, и забрано самим Алешей, но, разумеется, под давлением Андрея – это очевидно.
– Серьезно?! – ужаснулась Владлена Викторовна. – Он его бил? У него есть синяки, ссадины? 
– Нет, судя по всему, не бил, но разве только битьем можно заставить. Наверняка, так же, как и вчера придушил попросту и дело с концом.
– Вполне вероятно, – допустила комендантша.
– Так вот, мы ходили еще раз к участковому, я хотела, чтобы Алеша написал еще одно, и он, вроде, был согласен, но участковый запретил, но это ничего, будем по-другому действовать. Надо звонить Ларисе Александровне.
 К слову сказать, Лариса Александровна являлась полновластным ректором академии, и занимала этот высокий пост уже который год подряд, бессменно. 
– Для чего, позвольте поинтересоваться? – спросила Владлена Викторовна, отпивая глоток крепкого кофе для пущей бодрости.
– Надо, чтобы она это заявление забрала, пока оно у него, – резво пояснила кастелянша, складывая свое клетчатое пальто в шкаф. – Надо, чтобы скорее, чтобы он его не уничтожил. Пока оно у него. И надо, чтобы обязательно неожиданно. Давайте, набирайте ее номер. Я переговорю.
– Сейчас, сейчас, – вторя в голове ее задумке, согласилась Владлена Викторовна, и набрала телефон ректора.
 Телефон протянул выжидательные гудки, и трубку подняла темноволосая женщина с большими красивыми, зелеными глазами, в весьма дорогом костюме, состоящем из пиджака, блузы и юбки – ниже колен. Все сочеталось на ней довольно приглядно. 
– Дайте мне, я поговорю, – можно сказать, выхватывая трубку из рук Владлены Викторовны, приказала Ирина Владимировна.
– Да что вы так суетитесь, никуда он не денется, – только и успела произнести комендантша, но не была уже услышана.
– Лариса Александровна, доброе утро, вы меня хорошо слышите, это Ирина Владимировна.
 Стоит уведомить читателя, что ректор положительно знала, кто такая Ирина Владимировна, более того, неоднократно чай с ней пила с печеньем или конфетами, и поэтому большего представления не надо было.
– Доброе утро. Слушаю вас, – ответила Лариса Александровна вполне бодро для утреннего часа, потому что уже пришлось решить несколько важных дел, что, само по себе, известно, прогоняет сонливость.
– Дело срочное и крайне важное, слушайте. У нас есть такой студент второго курса, Андрей Лисичкин, вы должны его немедленно перехватить, вызвать к себе неожиданно, резко, без объяснений причин.
– Для чего? – не подозревая даже, для чего столь сложная конспирация, уточнила Лариса Александровна.
– Дело в том, что он забрал заявление, точнее, заставил забрать парня, Алешу, которого он вчера душил, чему мы с Владленой Викторовной были непосредственные свидетели.
– Вы серьезно? В общежитии была полиция, – даже несколько вздрогнув от сознания того, что репутация вуза может пострадать, спросила ректор.
– Да была, мы вынуждены были вызвать. Мы были в шоке, не знали, что нам предпринять. Это единственное решение, которое пришло в голову. Он его душил, и душил, поймите, изо всей силы.
– Но что дальше, что было дальше – расскажите подробнее.
– Я рассказываю. Мы написали заявление, по его, то бишь, Алешиному согласию, и отправились домой, а на следующий день, то есть, сегодня, он вместе с Алешей, принудив его, забрал заявление и теперь оно у него.
– У кого? – не успевая усваивать информацию, столь стремительно поданную, уточнила Лариса Александровна.
– У Андрея, Андрея Лисичкина. Вы должны вызвать его к себе и изъять у него это заявление.
– Все поняла, спасибо, – обработав в уме все полученные сведения, ответила Лариса Александровна.
– Я на вас очень надеюсь. Этот изверг должен понесть наказание.
– Не переживайте, понесет. Всего хорошего.
 Словом, ректор была возмущена. Возмущение ее в корне своем имело непристойную наглость: изначально удавить, осуществить физическое насилие, а затем еще и надавить, чтобы забрал заявление. Таких студентов Лариса Александровна не могла и не хотела видеть у себя в академии. Она быстренько набрала номер деканата.
– Таисия Петровна, будьте добры, вызовите ко мне Андрея Лисичкина, второкурсника.
– По какому вопросу, если не секрет? – поинтересовалась Таисия Петровна.
– После узнаете. Пока ничего не могу сказать. Только очень срочно. И постарайтесь, чтобы на подходе, встретьте его у входа, внизу, и поторопите, чтобы он в раздевалку не заходил и вещи свои нигде не оставлял – это важно.   
– Поняла, – не уточняя более тонкости и детали, которые, знала, будут освящены после, ответила Таисия Петровна и положила трубку, и, поднявшись, побежала вниз – к входу. По пути ей встретился Александр Матвеевич – преподаватель математики, с которым она бегло поздоровалась, и чуть не спотыкаясь, подбежала к пропускному пункту. В этот момент Андрей как раз заходил, ей не пришлось ждать и минуты, как он был уже возле раздевалки.
– Андрей, Андрей – вот ты-то мне и нужен, – запыхавшись, проговорила она.
– По поводу чего? – несколько испуганно, ответил он, уже подозревая, для чего.
– Тебе нужно срочно к ректору, она вызывает.
– Хорошо, а для чего, вы не знаете?
– Нет, но она сказала, срочно.
– Ясно. Дошло – значит. Сейчас я.
– Нет, нет, не раздевайся. Пойдем так. Надо скорее.
– К чему такая спешка?
– Я не знаю, она не уточнила. Но надо скорее.
– Понятно, – уже понимая отчасти причину, произнес он.
 Ректор заседала в черном, кожаном, ко всему прочему еще и удобном кресле, приглядно блестевшем под лучами дневной лампы, весело разбрасывавшей свои лучи по просторам кабинета, и записывала какие-то, видимо, важные сведения в некое подобие журнала.
– Здравствуй, Андрей, – взглянула она поверх очков, когда он вошел, точнее его ввела Таисия Петровна.
– Вот он вам целенький и без царапин, – довольная выполненным заданием, отрапортовала работница деканата.
– Спасибо. А теперь оставьте нас, нам надо поговорить, и поговорить серьезно.
 Стоящий у двери Андрей в одно мгновение осознал причины его вызова. Как и всегда в подобных случаях, уже по привычке, Таисия Петровна чуть ли ни раскланялась и незаметно удалилась.
– Андрей, думаю, ты понимаешь, каков будет предмет нашего обсуждения? – задала ректор со всей присущей ей строгостью.
– Понимаю.
– Оно у тебя?
– Да. Но вы понимаете. Все не так, как, быть возможно, вы думаете.
– Я ничего еще не думаю, мне нужно прочесть сперва его. Подай мне его, пожалуйста.
– Сейчас, минуту, – снимая рюкзак, проговорил Андрей, и вытащил заявление из него, которое жалел теперь, что не выбросил, и протянул ей.
– Так вот оно как, – знакомясь с обстоятельствами дела, проговорила задумчиво Лариса Александровна. – Значит, вот какие дела у нас в общежитии творятся по вечерам.
– Это не совсем так.
– Как же, вот и подпись, и получается, все это было записано со слов потерпевшего.
– Но он написал неправду, и сам признал это, и забрал заявление.
– А Ирина Александровна говорит, что забрал он его под твоим давлением.
– Нет, что вы никакого давления не было и не могло быть.
– То есть, он сам по доброй воле встал с утра и отправился в полицию, чтобы забрать заявление, которое вчера только написал – тут уж явная оплошность.
– Да, я могу признать, что это я его попросил забрать, но только попросил, не заставлял ни капли.
– Это ладно, но сам факт, факт же вопиющий, понимаешь, если бы без вмешательства полиции, но когда при полиции, и даже заявление есть, и вообще, вся эта история придается гласности, я вынуждена принять меры.
– Какие? – с испугом уточнил молодой человек.
– Самые, что ни есть решительные, – судьбоносно произнесла Лариса Александровна. – У тебя сколько долгов осталось за прошлую сессию.
– Всего два.
– Всего? – выпучив немного глаза, уточнила ректор. – Ты считаешь, что этого мало?
– Но я еще вроде успеваю.
– Думаю, уже нет, не успеваешь. Тем более, если бы не этот случай, еще можно было бы успеть, но теперь, теперь уже никак. Я буду вынуждена тебя отчислить.
– Как?! – точно его ноги подкосило острым лезвием, спросил Андрей.
– Не переживай, одумаешься, посерьезнеешь, и через год восстановишься, – констатировала Лариса Александровна.
– Но я …               
– Никаких «но», это не аргумент. Нам подобные пятна на репутации вуза не нужны, понимаешь.
– Понимаю, – удрученно повесив голову, ответил Андрей, понимая еще и то, что дальнейшие объяснения не несут в себе смысла.
– Вот и хорошо, – заключила ректор.
 Через пару дней, с соблюдением всех надлежащих мероприятий, а именно – подписанием обходного, сдачей постельного белья и прочих необходимостей, Андрей был отчислен из вуза, а еще пару дней спустя съехал окончательно и безвозвратно из общежития.