Иезуит или три дня из жизни Габриэля Грубера, Гене

                П. Корвилл


 

ИЕЗУИТ
или
Три дня из жизни
Габриэля Грубера,
Генерала общества Иисуса
В России



                « И предал я сердце мое тому, чтобы
                познать мудрость и познать безумие и
                глупость; узнал, что и это томление духа»
                г. 1.17 книга Екклесиаста






ЭПИЛОГ

1797 год                г. Полоцк

Жара казалось, плавила даже сам воздух. В воздухе не чувствовалось даже малейшего ветерка. Новые зеленые листочки на деревьях не шевелились. Такой жары в начале лета не помнили даже старожилы. Солнце поднялось уже довольно высоко и только едва-едва попадало сквозь узкое стрельчатое окно в комнату с крестовым сводчатым потолком, где за столом, укрытым зеленым сафьяном, сидело два человека. Один из них с полным округлым лицом, глубоко посаженными глазами и тонким вытянутым носом был одет в темно-коричневую сутану. Голову его с длинными волосами украшал клобук. Напротив его сидел невысокий человек в седом парике с высоким плоским лбом, немного выпуклыми сероватыми глазами и отчетливо вздернутым курносым носом. Губы в какой-то жеманной усмешке были непроизвольно сжаты. На нем был одет темно-зеленый мундир с фалдами и отложным воротником, узкие и короткие штаны были заправлены в высокие ботфорты. На столе лежала небольшая треугольная шляпа и трость, лакированная и украшенная набалдашником из резной слоновой кости.
За этим столом сидели 9-й Император Всероссийский Павел I и помощник генерального викария Общества Иисуса в России Габриэль Грубер.
- Вы думаете, я прав Ваше Преподобие, - повторил Император, вглядываясь в бездонные глаза иезуита.
- Совершенно, ваше величество, - смиренно сказал Грубер, по привычке потупивши взор.
- И вы считаете, что только должным образом и следует поступить монарху?
- Абсолютно, государь! Более того, я считаю, что ваша мудрость не от мира сего, а от господа нашего бога. Простой человек никогда не смог бы понять того, что постигли вы. Не зря же говорят, что государь – это помазанник божий, что это бог говорит с нами его устами, и только он знает, что нужно его стране и народу.
- Я всегда так думал,- пылко сказал Павел I,- вы только подтвердили мои мысли. Я рад ваше Преподобие, что и вы разделяете со мной мой мысли и мои решения.
- Ваши решения для нас закон, государь! Я вижу, что мы сошлись во мнениях и осмелюсь доложить вашему Величеству некоторые мысли, которые все время посещают меня.
- Что ж я готов выслушать, мне ваши речи интересны. Я думаю, вы, наверное, последний рыцарь-тамплиер, как и я в этом государстве Третьем Риме.
- Вы совершенно правильно отметили, Ваше Величество, - потупив еще ниже взор, произнес Грубер, - наверное, мы с вами последние рыцари на этой земле. – Вот видите, вы тоже это заметили – торжествующе промолвил Павел Петрович.
- Конечно же, Ваше Величество! Но я хотел бы поговорить об «Обществе Иисуса» в Российской империи и его роли в прославлении и помощи нашему благочестивому императору.
- А вы не преувеличиваете мое значение в этом, Ваше Преподобие?
- Нисколько, государь, нисколько! Пусть некоторые мои слова и покажутся, быть может, вам нелицеприятными, но я умоляю, Ваше Императорское Величество, выслушать меня до конца.
- Не смею отказать в столь лестной просьбе, господин Грубер, - усмехнулся Павел.
- Я не задержу ваше внимание надолго, тем более что ваша августейшая особа с наследниками с удовольствием рассматривает наш музей и нашу картинную галерею с лабораториями.
- Да, несомненно, - засуетился император, - я сам с удовольствием, хоть и мельком, осмотрел то, что вам удалось создать после моего первого посещения коллегиума в 1781 году. Должен сказать, вы изрядно преуспели. Новые здания, музей, картины, а у вас, по-моему, есть даже Рубенс, и особенно мне понравились опыты с электрическими приборами. По-моему это просто прелесть! А сколько служебных помещений, если я не ошибаюсь, вы все делаете и производите на месте, вовсе не требуя денег из казны.
- Совершеннейшая правда, ваше величество!
- Это похвально, похвально! Так о чем же вы хотели поговорить со мной?
- Я начну издалека. Если вы помните, государь, ваша покойная матушка, наша бывшая императрица, еще в 1772 году 8 октября запретила католическому епископу вмешиваться в дела нашего ордена и взяла с него на это письменное подтверждение (от этих слов Павел отвернулся к окну и поморщился, заметив это Грубер продолжал). Ваше Величество я прекрасно понимаю ваши чувства, но поймите меня, я должен пояснить всю ситуацию этого вопроса. В булле 1773 года «Dominus ac Redemptor» папа Климент ХIV постановил распустить Общество Иисуса, и этот документ привез в Санкт-Петербург епископ Станислав Сестренцевич де Богуж. К счастью, С.Черневич ректор Полоцкой коллегии опередил его и, побывав на приеме у З.Г.Чернышева, добился того, чтобы эта булла не была опубликовани и провозглашена в землях Российской империи. Кстати, очень странно, что через год 22 сентября 1774 года249 Папа римский Климент ХIV скончался.
- Вы подозреваете заговор? - вздрогнул Павел.
- Все в руках Божьих, Ваше Величество!
- Очень странно!
- Пожалуй! Однако в ноябре 1773 года Станислав Черневич, бывший секретарь генера Лоренцо Риччи (заключенного и умершего в замке Ангела в Риме), ректор Полоцкой коллегии с Г.Ленкевичем, Ю.Каттенбрингом по желанию императрицы Екатерины II были вызваны белорусским генерал-губернатором З.Г.Чернышевым в Санкт-Петербург. Они первые из всех католических орденов и священнослужителей присягнули самодержие Всероссийской. За это Екатерина II, ваша царственная матушка, освободила орден от всех налогов.
- Да, ей всегда удавалось держать возле себя всякого рода прихлебателей, извините не про вас преподобный будь сказано.
- Ну что вы, Ваше Величество, императрице просто нравилось руководить католической церковью на своей земле. Именно поэтому, на некоторое вмешательство Его Святейшества она заявила, что все вопросы будут решаться ею, без вмешательства наместника Бога на земле.
- Да, в этом она могла усмирить кого угодно. Это была властная и умная правительница, хоть мы и были с ней в раздоре по некоторым вопросам.
- Таким образом, Ваше Величество, ваша почтенная матушка своим указом от 12 мая 1774 года учредила Белорусскую римско-католическую епархию, а в начале 1777 года повелела в Полоцке начать строительство новициата1. Очень скоро 20 июня 1780 года императриц, путешествуя по новым землям Беларуси, встретилась в Полоцке с иезуитами ордена, где в монастыре соблаговолила ознакомиться с архитектурными чертежами.
- Я знаю, она ехала в Могилев для встречи с императором Священной Римской империи Иосифом II. Кажется, вы его тоже встречали и неплохо знаете?
- Да, Ваше Величество, в свое время я работал при дворе австрийского императора в качестве придворного физика и инженера.
- Ну и как вам показался император?
- Строг, но справедлив, государь!
- Я так и думал. О чем же вы поведаете дальше, Ваше преподобие?
- А далее в 1782 году, Ваше Величество, был выбран генеральный викарий Общества Иисуса в Беларуси Станислав Черневич. Многие стали называть наше общество «Societatis desu in Alla Russia». Папа Пий VI по рекомендации своего шунция Apxettu хотел назначения на эту должность могилевского архиепископа Я.Смогоржевского. Узнав об этом, императрица Екатерина II прямо пригрозила разорвать все отношения с Римом. 11 января 1783 года папа Пий VIдал свое согласие.
- Это мне все понятно, Ваше Преподобие. Теперь я, как император, понимаю, что должен содействовать вашей миссии в землях Российской империи. Что же вы у меня просите господин Грубер?
- Ваше Величество, я изложу вам суть дела и надеюсь на вашу полную поддержку!
- Посмотрим, посмотрим! Я всегда ценил вас и теперь высоко ценю.
- Ваше Величество! Для нас иезуитов самая тяжелая работа – это работа по воспитанию молодежи единственно для хвалы Бога и добра отчизны. Мы должны стараться, чтобы молодые люди воспринимали веру в Бога, добродетели, любовь к ближнему, верность Родине, уважение и благодарность родителям. Знание без веры, зараза общества, а соединенные с верой, они как дерево с корнями, тело с душой, с каждым разом выше растут и мощность набирают. Не силой наказаний должно заставлять учиться закону Божьему, посредством изъяснения пользы его, посеяв в учениках любовь к вере и внушать необходимость знать правила ее.
- Все это прекрасно, но чего же вы хотите от меня, как от радетеля  земли русской?
- Ваше Величество, вам никогда не приходила мысль об объединении православной русской церкви с римско-католической под вашим зорким оком, государь? Об этом мечтала и ваша царственная матушка. И какие перспективы открываются тогда! Вы совершенно правы, все эти революции и в особенности французская привели к полной потере рыцарства, служения помазаннику божьему, нарушению всех правил и этикетов. А объединение двух церквей даст мощную поддержку российской государственности в борьбе с этим дьявольским (прости меня Господи!) якобинством.
- Вы абсолютно правы, Ваше Преподобие! Но у меня есть некие сомнения. Я скажу вам «сердцем я католик», но я император православного государства и еще многих религий, которые живут в Российской империи, посему мне все должно обдумать и только потом выдавать праведное решение. Меня называют и сумасбродом, и нерешительным государем, и недальновидным, а иногда считают просто глупым, но никто ничего не знает обо мне. Я бы предложил всем государям не устраивать бесчисленные войны, а все свои споры решать на «рыцарских турнирах», от этого хотя бы не будут страдать их подданные.
Грубер незаметно покачал головой и подумал: «Да, с императором надо по другому. Видно, надо его здорово напугать, чтобы добиться хоть какого-то решения с его стороны. Что же придется лукавить и обманывать. Если я расскажу ему о засилье иллюминатов2 в его империи, это повергнет его в ужас. Здесь надо действовать тоньше и вкрадчивее».
Он надолго замолчал и тем вынудил Павла встать с кресла. Император захватил со стола свою треуголку с тростью и подошел к окну, то ли ожидая прощания со своей особой, то ли желая посмотреть во двор монастыря.
- Павел! Бедный Павел! – тихо произнес Грубер, но с таким расчетом, чтобы император все же его услышал.
Павел вздрогнул и мгновенно обернулся к Груберу. Глаза его выкатились и губы стали дрожать так словно их кто-то дергал за нитки. Он выронил трость на пол, потом поднял ее, потом снова выронил и не замечая этого шагнул к столу.
- Что? Что вы сказали? – пробормотал император, - что это такое, вы о чем… о ком… вы чего…
- Ваше Величество, я вас не понимаю…
- Вы что-то сказали, только что…
- Разве? А что?
- Ну как же, я слышал…
- Ваше Величество! На меня что-то нашло, вдруг стало, словно лед, глыба льда оказалась рядом и губы вдруг заговорили сами, я даже не осознал, что это говорю сам.
- Ваше Преподобие, - сказал император, снова присаживаясь к столу, - вы верите в призраков?
- В привидения?
- В явления, которые нам посылает господь Бог в виде предсказаний нашей грешной жизни на земле.
- В это, Ваше Величество, грешно не верить! Многим святым были разные явления, значит и другим людям, а тем более помазанникам божьим - государям они могут являться.
- Значит я прав, Ваше Преподобие. Я, наверное, единожды рассказывал об этом во время моего путешествия по Европе, но сейчас хочу поведать об этом и вам. Это было в Брюсселе, и тогда я рассказал одну историю, произошедшую со мной.
Однажды гуляя по Санкт-Петербургу с князем Александром Куракиным, я в глубине подъезда одного из домов увидел высокого человека в испанском плаще и в военной шляпе, надвинутой на глаза. Я обратился к князю: «Ты видишь того человека, который стоит там и смотрит на нас?» «Кто, где?» - спросил князь Куракин, поворачивая голову туда и сюда. «Да вот там, в подъезде» - указал я ему рукой. Князь посмотрел туда и пожал плечами: «Я никого не вижу там!» Человек, стоявший в подъезде, выступил и молча прошел слева от меня. «Князь! – тихо сказал я, указывая на человека рукой, - вот он посмотри!»
Князь Куракин повернул в ту сторону голову и сказал: «Я никого не вижу!» И тут я понял, что он действительно ничего не видит. Сначала я этому очень удивился, но вдруг почувствовал, что мой левый бок буквально замерзает, будто человек, прошедший близ меня, сделан изо льда. Но князь Куракин как и прежде его не видел.
«Павел! Бедный Павел! Бедный царевич! – сказал глухим и печальным голосом сей призрак, - прими мой совет не привязываться сердцем ни к чему земному, ты недолгий гость в этом мире, ты скоро покинешь его. Если хочешь спокойной смерти, живи честно и справедливо, по совести. Помни, что угрызение совести – самое страшное наказание для великих душ».
Это был мой прадед Петр Великий. После этого он исчез и больше я его никогда не видел. И вот сегодня, Ваше Преподобие, вы снова повторили эти слова. Это словно гром среди ясного неба.
- Я понимаю, Ваше Величество, но значит ваш прадед снова хочет что-то сказать вам, но уже боюсь посредством меня. И он повторил те же слова, выходит это все правда.
- Конечно, я непреклонно в это верю. Я так одинок, так одинок! Но мне пора, пора!
Павел поднялся с кресла, а Грубер почтительно поднял с пола трость и протянул ее императору. Тот машинально взял ее под мышку и нахлобучил на голову треуголку. Грубер стоял перед Павлом и смотрел ему прямо в глаза, видя в них страх и растерянность и некое подобие злобы на себя и на других за то, что он испытывал эти чувства. «Рано ему еще говорить об этом заговоре иллюминатов, - подумал Грубер, - он совсем потеряет голову и наделяет тысячу ошибок, возбудит тьму подозрений и сорвет и  наши, и чужие планы, что приведет к непредвиденным последствиям».
Император постоял несколько секунд и склонив голову в полупоклоне тихо произнес:
- Ваше Преподобие, жду в своей столице в ближайшее время. Там мы продолжим наши философские беседы и надеюсь решим все проблемы.
- Ваше Величество! Я весь в вашей власти и сделаю все, что вы пожелаете, и весь наш орден иезуитов, несомненно тоже. «Ad magorem Dei gloriam»3
- «Ad magorem… - тихо сказал Павел и вышел за дверь.
Грубер подошел к окну и стал смотреть на белые облака, проплывающие по пронзительно синему небу. Он стоял, смотрел, улыбался и покачивался на ногах. (примечание)








ПРИМЕЧАНИЕ
1. Новициант (от лат.noviciatus, novitiatus «новый», «неопытный», из novus «новый») в Католической церкви период послушничества, то есть испытания вступающих в монашеский орден новициев. Новициант также помещение в монастыре, предназначенное для новициев.
2. Иллюминаты – мистический орден, ставящий для себя целью контроль над всем миром.
3. «К вящей славе Божьей» - девиз Общества Иезуитов.
4. Для понимания века правления Павла I можно почитать:
- Воспоминания Головиной В.Н. (1766 – 1819) – графиня, урожденная княжна Голицина, художница, фрейлина Екатерины II.
- Коцебу А.Ф.Ф. «Записки Августа Коцебу», «Неизданные сочинения Августа Коцебу об императоре Павле I».
- Н.А.Саблуков. Воспоминания.
И многие другие мемуары и сочинения очевидцев и участников этих событий.




























День первый
5 апреля 1805 года                г. Санкт-Петербург
Пятница

Солнце медленно поднималось над Северной Пальмирой столицей Российской империи городом Санкт-Петербург. Весна в этом году началась необычно рано и к началу апреля снег уже полностью сошел и хотя ночи еще бывали холодными, почти что с заморозками, но когда выдавался яркий солнечный день, солнце достаточно ярко прогревало весеннюю землю. На деревьях стали набухать почки. Небо сегодня было необычайно голубое. Не такое пронзительное с тонущей как в омуте синевой, которое бывает только осенью в «бабье лето» вперемешку с летающей паутиной, а нежное чуть-чуть подернутое дымкой и какое-то сладостное, пряное. Воздух, дохнувший с Балтики, принес чуть солоноватый, но очень свежий запах широких просторов моря, пенной волны и трепета парусов.
Город постепенно пробуждался ото сна. Первыми на улицах появились подмастерья, которые спешили по своим делам, страшась получить взбучку от своих «генералов». После этого появились торговцы и торговки, спешащие занять свои места на рынке с товаром. Потом стали открываться лавки и магазины, и одновременно появлялись чиновники низшего класса, спешащие появиться на работе раньше своего начальства. А это начальство, разъезжающее в колясках и каретах по своим министерствам и департаментам, появилось на улицах еще позже. За ними с некоторым перерывом стали разъезжать кареты с сановниками и сенаторами, а также «миллионщиками», которые и вовсе могли «выезжать в свет» не каждый день. Последними, ближе к полудню, на божий свет стали появляться дамы от жен нижних чиновников до самых титулованных особ – княгинь, графинь и принцесс.
В это время город забурлил, напоминая гудящий улей, где все вроде бы спешат по своим делам.
Этим  ранним утром Габриэль Грубер, стоя возле окна у шторы в доме иезуитов, выглядывал на набережную Екатеринского канала. Этот дом, построенный архитектором Луиджи Руска, почти по проекту Грубера, был расположен на пересечении набережной канала и Итальянской улицы. 3-х этажное здание было построено на угловом участке, имеющее ограниченный с двух сторон прямоугольный внутренний двор. Фасад оформлен ионической колоннадой. Центральная часть фасада, выходящая на набережную, декорирована портиком из шести колонн, поддерживающих фронтан. Вдоль главных фасадов протянулись помещения парадной анфилады. Все жилые покои были расположены во внутренних корпусах, ибо здесь располагался иезуитский коллегиум – учебное помещение закрытого типа («благородный пансион»), в котором учились многие отпрыски русских аристократов (Голицины, Вяземские, Строгановы, Шуваловы и другие). В этих стенах уже учились Александр Баратинский, Валерьян Голицин, В.А. Мусин-Пушкин, Николай Оржицкий, Иосиф Поджио, П.Н.Свистунов, А.А.Суворов. Если бы не был открыт Старосельский лицей, в этом коллегиуме учился бы А.С.Пушкин.
Но сегодня возле окна на втором этаже в кабинете, смежном с библиотекой, стоял Грубер и следил за двумя почти ничем непримечательными людьми, одетыми в серые партикулярные одежды, которые прогуливаясь вдоль Екатеринского канала из-под-тишка подглядывали на окна Петербургского иезуитского коллегиума.
Грубер не первый раз видел этих людей и знал достоверно, кто они такие и что они здесь делают. Их взоры очень часто обращали свое внимание к окнам их дома, но более всего они следили, кто заходит сюда и кто выходит отсюда, нередко сопровождая посетителей до их конечного пункта следования, чтобы узнать кто же это? «Иллюминаты!»
Не первый десяток лет (теперь уже генерал ордена Иезуитов в России) вел борьбу с этим орденом за право главенствовать хотя бы в Российской империи (лучше, конечно, во всей Европе). Габриэль Грубер несомненно считал, что его Общество Иезуитов несет благоденствие и главное знание и воспитание.
Грубер вспомнил все, с чего это началось. Ему было не более пятнадцати лет, когда он вступил в Общество Иисуса в Вене. После чего он отправился в Леобелу, где почти год занимался изучением латинского и греческого языков. Затем он учился в Граце и Триаве, теперь он уже знал итальянский и французский языки, а кроме того окончил медицинский факультет и был выпущен со званием доктора. Он вообще был всесторонне развитым человеком, знал философию, механику и гидродинамику, архитектуру гражданскую и военную, математику и навигацию, но главное о чем знали лишь немногие иезуиты, он был магистром общества «Возрождения» в Ордене иезуитов по борьбе с иллюминатами.
Все началось в 1766 году в Граце, когда он был рукоположен во священники. Тогдашний магистр «Возрождения», ничем не примечательный священник католического собора Св.Франциска Ксавьерия (основателя ордена иезуитов) в Леобене, присутствовавший при этом событии, очень долго беседовал с молодым Грубером. Он давно уже следил за его успехами в учебе и предрекал ему незаурядное будущее. Вот тогда-то Грубер впервые и услышал об иллюминатах, кто они такие и чего добиваются в этом мире. Он всем сердцем принял то, что ему рассказал магистр общества и с тех пор стал активным членом «Возрождения», а с недавнего времени (1799 года) он был выбран его магистром. И теперь на его плечах лежали две должности – магистр «Возрождения» и генерал Общества Иисуса в России (22октября 1802 года).
Грубер отошел от окна и сел за просторный письменный стол, застеленный зеленым бархатом. Вдруг ему невольно вспомнился письменный стол Павла I в Михайловском дворце. По сравнению с его скромным столом из дерева это был стол из слоновой кости самой тонкой работы. Он покоился на канонических колоннах из слоновой кости самой тонкой работы. На столе стояли два подсвечника из слоновой кости на кубах из янтаря, поддерживали четыре фритты модели Леберехта, которые изображали Павла I, Марию Федоровну (императрицу), двух великих князей Александра и Константина и великую княгиню Елизавету Алексеевну.
Теперь взглянув на свой стол, на котором стоял один скромный бронзовый подсвечник «о двух свечах», чернильница с письменными принадлежностями да пару книг, Грубер улыбнулся и открыл толстую переплетенную тетрадь, где он записывал свои воспоминания. Открыл чернильницу и макнув туда тонко очищенное перо он на мгновение замер и вновь предался своим воспоминаниям.
В 1769 году он начал преподавать в высшей Инженерной школе в Любляне, но после роспуска Ордена иезуитов в 1773 году папой Климентом XIV, Грубер был вынужден вновь уехать и стал работать при дворе императора Иосифа II, куда был причислен придворным физиком. Чем он только не занимался при дворе императора: и руководил строительством кораблей в Триесте, и строил по своему проекту костел и коллегию в Любляне, и занимался осушением болот в Славонии и Венгрии (где и был создан груберов канал). Однако именно здесь он почувствовал на себе давление иллюминатов. Именно здесь многие его начинания были подвергнуты критике, наговорам, мелким колким подлостям и многое он не успел закончить, а некоторые проекты и вовсе начать. Несмотря на роспуск ордена иезуитов, общество «Возрождение» осталось, ибо о нем мало знали, и продолжало действовать. К Груберу постоянно поступали короткие шифрованные сообщения, в которых указывалось, как ему должно действовать при дворе императора и что сообщать магистру. Очень скоро ему последовал приказ отправиться в Россию в Полоцкую коллегию.
Только одна императрица Екатерина II не поддалась под власть иллюминатов и не приняла буллу папы о роспуске Ордена иезуитов. Эта великая правительница не была без греха, но никогда и никому не позволяла не только управлять собой, но даже советовать ей.
Грубер отправился в путь, но проезжая через Варшаву (по приказу магистра) остановился здесь, выполняя заказ на картины Станислава-Августа Понятовского, а заодно изучая все сведения, стекающиеся к нему от общества «Возрождение». Теперь он знал все, что происходит настолько глубоко, что на некоторое время даже ужаснулся. Теперь уже ему придется манипулировать королями и императорами, герцогами и герцогинями, графами и графинями, дворянами и самыми простыми сапожниками – вообще всеми. Это было и страшно, и сладостно.
В феврале 1784 года он прибыл в Полоцк и здесь уже вторично вступил в орден иезуитов (а он никогда и не выходил из него, не взирая даже на все буллы Папы Римского). Все остальное шло, как шло пока после встречи с императором Павлом I в 1797 году он не прибыл в Санкт-Петербург в феврале 1799 года. По протекции графа Новосельцева Н.Н., который в это время находился в Лондоне, он разместился в его доме. Только в июне этого же года Грубер сумел встретиться с императором Павлом I. Он как сейчас помнил эту встречу в Зимнем дворце. Павел весь сияющий пошел ему на встречу и тепло сжав руку своими руками сказал:
- Ну, вот наконец Ваше преподобие, я и вижу вас у себя в столице!
- Я чрезвычайно рад, Ваше Величество, лицезреть вас в который раз, чрезвычайно!
- Ладно, не будем об этом говорить. Как вы устроились в Петербурге?
- Прекрасно, государь!
- Хорошо! Ваше преподобие, насколько я знаю, вы доктор медицины?
- Совершенно верно, Ваше Величество!
- Надеюсь, в таком случае вы не упустите момент блеснуть и здесь своими знаниями?
- Вы больны, государь?
- Упаси, боже! Тьфу, тьфу, тьфу. Как говорит наш народ, чтобы отвлечь от себя беду надо трижды плюнуть через левое плечо. Я, конечно, не суеверен, но как у вас говорится «Ad aqua silente cave» (В тихом омуте черти водятся).
- Я знаю это, Ваше Величество. Так что же у вас случилось?
- Скорее не у меня, а у моей супруги Марии Федоровны. У нее постоянно болят зубы, здоровые на вид зубы, но ее выматывает эта боль. Я прошу вас как врача посмотреть на ее здоровье.
- Безусловно, государь, я всецело к вашим услугам.
После этого я посетил императрицу. Мария Федоровна полная дородная женщина, немного строптивая, но в целом добрая и благожелательная. Осмотрев ее, я понял, что эта боль имеет скорее психическое расстройство, и прописал государьше лекарство для успокоения. Как и оказалось, через некоторое время боли утихли, а потом и совсем пропали. После этого императрица стала меня боготворить, а Павел признал чудесником и велел допускать до своей особы в любое время и безо всякого доклада. Разговаривая с императором, я все время склонял его к объединению двух главных церквей в мире и мне казалось, что он готов способствовать этой цели. Все это приведет к уничтожению иллюминатов, чем я и занимаюсь в последнее время.
Грубер прочитал уже давно написанные воспоминания (нет не мемуары, на это он не претендовал!) и вспомнил, что после смерти Григория Орлова в 1783 году принадлежавшее покойному Татчинское имение было передано в полное распоряжение Павла Петровича. Уехав в Татчину, наследник завел свои обычаи, совершенно отличные от петербургских.Грубер конечно же знал об отношениях Павла Петровича со своей матерью императрицей Екатериной II, это подробно мусировалось во всех кругах от знати до простого народа и все это знали. Грубер не желал повторять все эти слухи, но только одно насколько он знал беспокоило Павла – это то, что Екатерина II рассматривала возможность передачи престола сразу своему внуку Александру в обход нелюбимого сына. Накануне смерти все ждали обнародования манифеста об отстранении от власти Павла, заключения его в эстляндском замке Лоде и провозглашения наследником Александра. Даже когда к нему приехал 5 ноября 1796 года брат фаворита императрицы Николай Зубов, зять А.В.Суворова, Павел пришел в ужас, он решил, что его приехали арестовать. Однако, узнав в чем дело, он его обнял и расцеловал. Первое, что он сделал (очень странное для всех русских людей), приказал похоронить Екатерину II вместе с Петром III. Могилу Петра III в Александро-Невской лавре вскрыли и Павел, устроив некий мистический ритуал, водрузил на голову мертвого отца царскую корону. После этого, их ненавидящих всю свою жизнь, похоронили в Петропавловском соборе.
Император Павел I вступил на престол 6 ноября 1796 года в возрасте 42 лет. 5 апреля 1797 года, в первый день Пасхи, состоялась коронация императора в Москве. Первое, что сделал Павел в день коронации, прочел новый закон о престолонаследовании, который провел черту под столетием дворцовых переворотов и женского правления в России. Отныне женщины отстранены от престолонаследования, престол переходил к старшему сыну и впервые установлены правила регентства.
Грубер опять открыл тетрадь и стал читать уже написанное собой.
«Я как сейчас помню это помещение Гатчинского дворца в августе 1800 года и встречи с императором Павлом I. Он жил то в Гатчине, то в Зимнем дворце, так как Михайловский замок в это время еще достраивался. Император принял меня без доклада и предложил прогуляться верхом, но я смиренно склонил голову и попытался отказаться, ссылаясь на то, что не силен в верховой езде.
- Я это предполагал, Ваше преподобие, - улыбнулся император, - и потому предлагаю совершить пешую прогулку, что смею вас уверить тоже способствует сохранению «здорового духа в здоровом теле», как говаривает мой выдающийся военноначальник Суворов.
- Как же, как же я знаком с этой его доктриной!
- Неужели вы интересуетесь и этим? – удивился император.
- Ваше Величество, современный ученый человек должен интересоваться всем. Ведь занимаюсь же я военной архитектурой, а как можно изучать данную науку, не разбираясь в военной тактике и стратегии.
- Вы меня поражаете каждый раз. Я думал, что знаю о вас почти все, но оказывается в вас скрыто еще очень много знаний, и вы выдаете их нам прямо как скупец, как Гарпагон, но тем и отраднее, сударь, узнавать о них. Вы со своего птичьего полета видите нас грешных очень отчетливо.
- Что вы, государь, это просто мое «modus vivendi» (образ жизни, лат.) и ничуть не более того. Я так живу и молюсь господу нашему Иисусу Христу.
- Кстати, вы мне напомнили, Ваше преподобие, у меня для вас есть некоторые новости. Вы, надеюсь, помните, с чего для нас началось покровительство не только Общества Иисуса в Российской империи, но и Мальтийского ордена?
- Безусловно, Ваше Величество, если вы припомните, я имел честь быть приглашенным на церемонию интронизации.
- Конечно, конечно!
Я вспомнил все, что было в этом году, связанное с Мальтийским орденом в России. После того, как летом 1798 года Мальтийский орден сдался французам, он остался без магистра. 13 июля 1797 года умирает гроссмейстер Эммануил де Роган, а новый – немецкий барон Фердинанд фон Гомпеш, не будучи сведущим ни в политике, ни в военном деле, ни в дипломатии, не добился реальной поддержки ни от одного из государств, хотя Павел I уже в январе организовал на территории империи новое главное приорство и готовил поход кораблей в защиту Мальтийского ордена. Французская директория 13 июля 1797 года принимает декларацию о походе в Египет и попутном захвате Мальты. Наполеон Бонапарт предлагал захватить остров еще в сентябре 1797 года, но по непонятным причинам Директория медлила, как медлила и Россия с Англией. Грубер четко усматривал в этом действия иллюминатов, - они еще не выяснили, на чьей стороне им лучше действовать, где выгоднее, где доходнее и где больше перспектив на захват власти.
Однако Наполеон опередил всех – французский флот вышел в море 19 мая 1798 года, а 9 июня вошел в бухту Мальты. 15 линейных кораблей, 10 фрегатов, 15 тысяч солдат на борту, а против них только 4 тысячи солдат и рыцарей Мальтийского ордена. Сопротивление было бессмысленно, и 10 июня 1798 года правление Ордена Госпитальеров Мальтой (268-летнее правление) закончилось.
Павел I был избран великим магистром Мальтийского ордена 16 декабря 1798 года, в связи с чем к императорскому титулу были добавлены слова «… и Великий магистр ордена св. Иоанна Иерусалимского». 12 октября 1799 года в Гатчину прибыли рыцари с Мальты. Они преподнесли новому великому магистру три древние реликвии госпитальеров – частицу древа Креста Господня, Филермскую икону Божьей матери и десницу св. Иоанна Крестителя. Позже эти святыни перевезли в Приоратский дворец в Петербурге и поместили в придворной церкви Спаса Нерукотворного в Зимнем дворце. Так же в распоряжение мальтийских рыцарей был передан Воронцовский дворец, при котором была устроена мальтийская капелла.
Император Священной римской империи Франциск II с благословения папы Пия VI потребовал 6 июля 1799 года от Гомпеша отречения от титула гроссмейстера. Это было сделано для сближения с Россией, так как Павел I еще 10 сентября 1798 года принял Орден под свое высшее правление. Однако императору так и не удалось создать на острове военно-морскую базу, как он то и планировал. Но что бы там не говорили, главные Приорства Германии, Баварии, Бельгии, Неаполя, Сицилии, Венеции, Португалии, Ломбардии и Пизы, а так же Папа Пий VI (устно) признали его гроссмейстером Мальтийского ордена.
Я как сейчас помню 29 ноября 1799 года тронный зал Зимнего дворца и церемониал объявления Великим Магистром Ордена св. Иоанна Иерусалимского императора Павла I. Все в военной парадной форме. Император на троне в облачении Ордена, атрибуты и регалии близ трона (корона, держава, скипетр и т.п.). Присутствуют духовенство, высокие придворные сановники, кавалеры первых классов. Герольды и кавалеры вводят в залу представителей Ордена. Потом начинается шествие:
- Два оруженосца.
- Секретарь ордена.
- Рыцарь с двумя помощниками, несущий на золотом блюде Большую Печать ордена.
- Рыцарь с двумя помощниками, несущий на расшитой золотым галуном малиновой бархатной подушке Кинжал Веры.
- Два оруженосца.
- Рыцарь, несущий Большой штандарт Ордена.
-  Церемониймейстер.
- Рыцарь с двумя помощниками, несущий на расшитой золотым галуном малиновой бархатной подушке Прокламацию.
- Превосходительный кавалер, несущий Корону на расшитой золотым галуном малиновой бархатной подушке.
- Два оруженосца.
- Священнослужители.
- Рыцари парами.
- Превосходительные кавалеры.
- Католический архиепископ.
- Протоирей, духовник императора.
- Лейтенант Великого магистра в парадном облачении в сопровождении 8 пажей.
Процессия достигает середины зала и расходится налево и направо в полукруг перед лицом трона. Лейтенант Великого магистра произносит речь и зачитывает Прокламацию. В конце чтения рыцари вынимают шпаги из ножен, опускают клинки к земле, а затем вкладывают их обратно. Император отвечает, зачитывая Акт Акцепции. Лейтенант помещает большой штандарт Ордена близ трона. Граф Кобенцль награждается Большим крестом. Десять рыцарей получают кресты командоров. Рыцари по рангу и знатности допускаются к целованию руки, благодаря преклонением колена Его Императорского Величества Великого магистра. А далее большой обед и бал на протяжении целого вечера. Вот таков был этот церемониал, но к чему его вспомнил император Грубер так и не мог уяснить, а Павел Петрович смотрел на него искоса и хитро улыбался. Грубер давно уже понял, что император может быть совершенно непредсказуемым и угадать его мысли и действия порой бывает очень сложно.
- Ваше Величество, вы ставите меня в полную растерянность.
- А я рад этому, - рассмеялся Павел, - вот такое ваше лицо мне очень нравится, - и он весело похлопал его по плечу.
- Государь, вы этак можете довести до сердечного припадка, ей-богу!
- Ничего, от радости еще никто не умирал, а вести у меня для вас радостные. Во-первых, Ваше преподобие, насколько я знаю, вы строите коллегию на Екатерининском канале (и это хорошо!), во-вторых, я отдаю вам храм Святой Екатерины Александрийской в Петербурге в полное распоряжение, а в-третьих, вот еще одна бумага, которую я думаю, вам приятно будет прочесть. Оригинал уже ушел по назначению, а это секретарская копия без подписи, но переписанная слово в слово.
Грубер принял от императора лист бумаги, сложенный в четверть и раскрыв стал читать:
«Святейший Отче.    
Преподобный отец Грубер, настоятель монахов общества Иисуса, обосновавшихся в наших государствах, передал мне пожелания членов этого Общества быть признанными Вашим Святейшеством. Я не счел возможным отказаться просить Ваше Святейшество о формальном утверждении этого Ордена, к которому я испытываю особый интерес. Надеюсь, что мои хлопоты не остануться без результата.
С глубоким уважением остаюсь, Ваше Святейшество, Вашим самым верным другом».
Гатчина, 11 августа 1800 г.
Павел.
Грубер сложил бумагу как и было и протянул императору.
- Оставьте у себя, Ваше Преподобие, на память…
- У меня нет слов благодарности, Ваше Императорское Величество…
- Ну вот, оказывается, даже слов благодарности нет…
- Ваше Величество, вы нас обижаете! После того, что вы сделали для нашего Общества, мы будем самыми верными вашими слугами, вы можете полностью положиться на нас…
- Ох, лукавите, преподобный, знаю я вас иезуитов, все равно будете блюсти свои интересы, даже в моей империи.
- Вы не правы, государь, я говорю вам не просто, как представитель нашего ордена, но как священнослужитель и верноподданный Вашего Величества. Я ведь присягал вам, как императору, и буду служить верой и правдой, хотя и веры у нас несколько разные, да и правду можно тоже разъяснить по-разному.
- Не обижайтесь, Ваше Преподобие! Я вам верю и надеюсь на вас, если бы не верил, то не оказал бы вам такой своей монаршей милости.
- Благодарю вас, Ваше Величество, вы знаете, что мы тоже кое-что умеем и то, что знаем мы, будете знать и вы.
 - Вы думаете, на меня готовится покушение или переворот?
- Все возможно, Ваше Величество, но пока бездоказательно, а хотелось бы знать все точно.
Павел погрустнел и остановился, пристально глядя на Грубера. Глаза его стали серьезными и даже несколько испуганными, губы задрожали и он задергал плечом, словно начался нервный тик. Груббер сразу это все увидел. Последнее время ему доносили, что император становится все более раздражительным и подозрительным. Теперь он подозревает всех, даже своих родных и самых близких людей, исключая только нескольких своих фаворитов и любовниц. Грубер задумался, не зная, что сказать и как успокоить императора, для этого нужны были очень веские доводы и какие-нибудь особенные доходчивые слова, но что можно и должно рассказать Павлу. Предоставить все, что мы знаем, и он подумает, что все это неправдоподобно, все, что я ему расскажу выдумка, а если я даже и предоставлю ему сведения, что его родной сын Александр, глава заговора для его уничтожения (ни отречения от власти, ни заключения под стражу), а именно отцеубийства. Но как сказать об этом императору? И кто во все это поверит? Вы поверите? Я даже не знал, с чего начать и как говорить с этим человеком столь убедительно, чтобы он поверил в меня, почти как в Господа бога, а иначе нельзя было никак. С одной стороны, это благовоспитанный, верующий, благожелательный, справедливый, рыцарственный человек, с другой, его считают самодуром, фанфароном и чуть ли не сумасшедшим, и кто может сказать – где правда?
И вот теперь я иду с императором по аллеям парка и не знаю, что можно рассказать, а что нельзя, что нужно рассказать, а чего не стоит и главная беда в том, что я не знаю, в чем я собственно прав, а в чем сомневаюсь. Я начал вспоминать все, что я когда либо слышал об императоре и как это его характеризует. Я сразу вспомнил несколько примеров.
Первый. Майор Шолин осужден кригфатом  за высечение розгами хозяина квартиры, на которой он стоял постоем, могилевского мещанина еврея Новшии Иерухшимовича за сделанные перед Шолиным неучтивства и ругательства.
Высочайшая резолюция: «Шолин прав».
Второй. По высочайшему повелению осужден был кавказского гренадерского полка прапорщик Кишкин (который в продолжении суда над ним всемилостивейшее пожаловал в подпоручики) за причинение нижним чинам побой, в бытность его с ротою в Грузии, отчего они бегали и за пьянство. По сентенции приговорено: оного Кишкина казнить смертно – повесить. Генерал-лейтенант граф Норков полагает разжаловать его в рядовые и отдать во внутренние гарнизоны до исправления, с сим согласен и генерал-аудитор.
Высочайшая резолюция: «Арестовать на два месяца. Гатчина, августа 19, 1798 год».
Третий. Подпоручик полоцкого мушкатерского полка Риттер-I, обремененный долгами и неверностью жены, вынул в поле, зарядил пистолет пулею и хотел прострелить себе грудь, но прострелил лишь левое плечо. Обвиненный в предприятии лишить себя жизни, подвергнут суду: вменить ему в наказание понесенный арест и при следующем повышении обойти его опал.
Высочайшая резолюция: «Сие дело оставить».
Вот таким был наш император Павел I противоречивым и непредсказуемым. Он мог помиловать виновного и осудить невиновного, но все время его царствования никто не был осужден на длительные сроки, изгнан и уничтожен, почти все, кто был подвергнут опале, через некоторое время возвращались назад с повышением в чине или с новыми благосклонностями императора, в том числе материальными.
Я ничего не сказал императору о заговоре, я промолчал.
Возможно, я был не прав, но я предоставил все в руки Господа Бога и теперь по прошествии нескольких лет, кажется, не жалею об этом. Все, что ни делается, делается по совести, ни к лучшему, но так, как велит судьба. А можно ли изменить судьбу? Кто знает?..
Грубер просматривал свои записки (он никогда не называл их ни мемуарами, ни воспоминаниями – это уже через чур!) и заодно вспоминает все то, что было ранее.
Император Павел I очень гордился своим титулом гроссмейстера Мальтийского ордена, так, что даже свои конногвардейские полки повелел переодеть в красно-малиновую форму под цвет рыцарей ордена.
Даже это, казалось бы невинное желание, ставили императору в упрек. Те люди, которые в своих вотчинах и поместьях заводили самые немыслимые, а иногда даже идиотские правила. Достойные сумасшедших людей, считали себя в праве выносить упреки императору Павлу. Смешно! Как бы он не бахвалился своим званием гроссмейстера Мальтийского ордена, он ничего не сделал в ущерб России и только поддерживал ее политическое влияние во всем мире с этим вопросом.
Позже нерадивые наследники (Александр I) отказались от титула гроссмейстера Мальтийского ордена (1 августа 1801 г.) и повелел убрать мальтийский крест с государственного герба, а 25 апреля 1803 года передает регалии гроссмейстера вновь избранному Томасси. А после эпопеи наполеоновских войск Парижским Соглашением держав-победительниц 30.03.1814 года Мальта окончательно была признана владением британской короны.
Таким образом, Россия потеряла лучшую военно-морскую базу в Средиземном море, которая бы во все века держала Европу в узде.
Грубер отложил свою тетрадь в сторону и встал из-за стола. Спина приятно затекла от неустанного чтения и писания, но это была боль выполненного перед собой долга, того долга, который превыше всех клятв. Он посмотрел на часы и заметил, что время обеда уже прошло. Подойдя к серванту, он достал простое овсяное печенье и бутылку красного вина. Налив вино в широкую чашку, он, обмакнув туда печенье, подошел к окну и, глядя на набережную, стал есть, поглядывая вниз на мостовую. На первый взгляд перед домом никого не было, но даже он, посмотрев в сторону, увидел под одной из арок входа во двор двух стоящих мужчин, которые просто стояли рядом и, оглядываясь по сторонам, совершенно ни о чем не беседуя меж собой, следили (и весьма тщательно) за тем, что происходит возле дома иезуитов.
Грубер огорченно вздохнул, но все же позвонил в колокольчик.
Буквально через минуту дверь в комнату отворилась, и вошел монах в рясе с крестом на шее.
- Брэй Лукас, пригласите ко мне брата Симона, - сказал Грубер и, не дожидаясь пока тот поклонится, добавил, - и попросите, чтобы нас никто не беспокоил.
Пока Грубер готовил бумагу, проверяя те знаки, что написаны на ней, в дверь вошел брат Симон и склонил перед ним голову. Брат Симон был известен тем, что он был непроходимо глуп, но в тоже время обладал одним удивительным качеством – он запоминал любые знаки во многом числе и мог воспроизвести их потом на бумаге.
- Брат Симон, - ласково сказал Грубер, - посмотри на эти знаки и запомни их.
Монах, со строго вытянутым аскетическим лицом, подошел к столу и с расширенными глазами стал жадно вглядываться в исписанную тонкими знаками бумагу. Через несколько минут он оторвался от листа и коротко махнул головой.
- Брат Симон, ты все запомнил? – на всякий случай спросил Грубер и, получив утвердительное сообщение, продолжил. – Ты сегодня, переодевшись в людскую одежду, выедешь в Полоцк, в коллегию и все, что запомнил, передашь, напишешь отцу ректору. Об этом послании больше никто не должен знать! Ты меня понимаешь, брат Симон?
Тот молча кивнул головой и, повернувшись, вышел из комнаты. Глядя на него, можно было подумать, что это немой человек, однако это было не так, просто Симон приучил себя говорить только в самом кратком случае, а во всем остальном не раскрывать уста. Груббер улыбнулся ему в след. Он знал, что все сказанное здесь, будет выполнено с должным старанием и добросовестно. Однако он сел и, глядя перед собой, опять позвонил слуге. Когда тот явился, он велел позвать Якоба Венделя.
Якоб совершенно недавно прибыл в Петербург, но уже давно был членом общества «Возрождения» и внушал большое доверие Груберу. Боясь отправить депешу Бжозовскому только одним гонцом, он решил подстраховать себя и направить бумагу в Полоцк окольными путями через Якоба Венделя.
Читая зашифрованное сообщение, Грубер тщательно вглядывался в его смысл.
«Ваше Святейшество!
Я, как истинный сын церкви и Вашего Святейшества, для борьбы с нашим основным врагом умоляю Вас притвориться борцом с императором Наполеоном. Он совершенно в курсе наших действий и будет изображать вид захвата власти над Папской областью. Однако при первом возможном случае, после решения российского вопроса вся необходимая власть в Риме будет возвращена Вашему Святейшеству.
За сим остаюсь самым верным слугой вашего Святейшества.
                Санкт-Петербург 5 апреля 1805 года
                Генерал Габриэль Грубер.»
Когда в дверь неуверенно проскользнул Якоб Вендель, Грубер сидел за столом, поджав голову ладонями и вглядываясь в написанное шифрованное письмо.
- Садись, брат Якоб, - сказал Грубер.
Тот тихо уселся напротив и замолчал.
- Так вот, - Грубер сложил бумагу в четверть и постучал складкой по столу. – И тебе, Якоб, пришло время послужить.
- Я готов!
- Готов, не готов, а придется, брат!
- Хорошо, отец, говорите, что от меня надо?
- Просто доставить одну бумагу в Полоцк. В нашу коллегию. НО!!! Доставить незаметно и тайно! Понимаешь?
- Догадываюсь!
- Я сделал отвлекающий маневр, как говорят военные. Может это и ни к чему, но как говорят русские «на всякого мудреца довольно простоты». Так что я думаю, лишнее не помешает.
- Я слушаю, Ваше Высокопреподобие.
- Итак, брат Якоб, сейчас ты незаметно выйдешь из коллегии и эту ночь проведешь в номерах Калачникова. А завтра утром выедешь из Петербурга, но поедешь не прямо, а окольными путями. Сначала завернешь на Стрельню, потом поедешь на Кипень, Ямбург и Иван-город, оттуда прямым путем на Псков и уже совсем рядом будет дорога на Полоцк. Ничего, что делаем такой крюк, зато все будет надежнее, и бумаги останутся в сохранности. Пускай позже, но ты должен передать их непосредственно в руки ректору.
- Я готов, Ваше Высокопреподобие!
- Вот и хорошо!
Грубер трижды перекрестил Якоба и вручил ему письмо, скорее не письмо, а то, в чем оно находилось. Прямо на глазах у изумленного иезуита он скрутил письмо в тонкую трубочку и, сняв с трости набалдашник, поместил в полость трости, вставив набалдашник из слоновой кости в виде головы лошади на место.
- Вот, держи, - сказал Грубер, вручая Якобу трость. – Держи и с богом. Жду от тебя вестей. Якоб бережно склонив голову, поцеловал перстень генерала и склонившись чуть ли не пополам стремительными шагами вышел из комнаты.
Грубер опять остался один. Он уже привык к этому. Это его крест, и ему его нести. Он уже давно свыкся с этой мыслью, именно он должен все знать, все решать и все делать. Никто не сможет заменить его в этом. Но тяжесть, которая лежала с недавнего времени на его плечах, тяготила его и в то же самое время возбуждала и давала стимул к действиям. Чего-чего, а действовать он умел и любил. Грубер снова уселся за стол и открыл свои записи на том самом месте, где он и закончил их читать.
«1 ноября 1800 года я написал папскому секретарю Маротти, что настаиваю перед монсеньором Бадоссе (представитель Ватикана в переговорах с российским правительством), чтобы он ничего не говорило союзе Римской церкви с греческой церковью. Интриги вокруг вопроса объединения церквей были предметом внимания донесений Серракаприолы своему королю Фердинанду IV и исполнявшего обязанности папского нунция при русском дворе аббата Дж.-Ф.Бенвенути в Риме. 17 ноября 1800 года Павел I пригласил к себе герцога ди Серракаприоля и согласно депеши последнего
«… подтвердил ему то, о чем он ранее говорил патеру Груберу. Сердцем он католик…» Он согласился представить папе любые доказательства своей приверженности католической религии. Более того, он желает способствовать восстановлению единства церкви. Союз религий – есть самая сильная преграда на пути распространяющегося вселенского зла.
После многочисленных переписок Папа Пий VII в своем бреве, которое было издано в марте 1801 года признал наконец каноничность иезуитских структур и согласился на то, чтобы генеральный викарий Общества Иисуса в России и его преемники носили титул «Генерал ордена в России».
Павел I уже не смог прочитать этого бреве, на том свете покойники не умеют читать строки, написанные земными правителями. Но так же признаться, что испанские и австрийские дворы не хотели объединения церквей и тем самым усиления России под сенью этой общей религии. Об этом очень много интриг провели испанские послы П.Лабрадор в Вене и Э.Десперамус в Ватикане. Все ээто вкупе со смертью  императора и разрушило все то, что создавалось годами Франциском Каре и мною. А жаль!»
Грубер снова закрыл тетрадь и, встав со стула, подошел к окну. Его зоркий глаз сразу определил, что на набережной под окнами исчезли соглятаи. Удовлетворительно вздохнув, он снова присел к столу и открыл тетрадь.
«Наверное потомки очень долго будут размышлять над тем, а кто же был на самом деле9-ый Император Всероссийский, 72-й Великий магистр Мальтийского ордена, граф Ольденбургский, Герцог Шлезвиг-Гольденштейн-Готторпский, 5-й президент Адмирантейств-коллегии российской империи, генерал-адмирал Павел Петрович Романов (Павел I), отец десятерых детей. Кто же он!
А вот кто! Кроме реформы престолонаследования отменил статью Жалованой грамоты, запрещавшую применять телесные наказания дворянскому сословию. Теперь графьев можно было сечь за убийство, разбой, пьянство, разврат, служебные нарушения. Сечь!!!
Ох, как нелицеприятно, в 1798 году запретил дворянам отставку, если они прослужили менее года.
В 1799 году дворяне стали платить подать по 20 рублей с «души». Еще чего!
От 4 мая 1797 года запретил дворянам подавать коллективные жалобы. Еще вам, жалуйтесь по одному, он так решил!
В 1799 году упразднил губернские дворянские собрания. Хватит собираться и молоть чушь.
23 августа 1800 года отменено право дворянских обществ выбирать заседателей в судебные органы. А судьи кто?
А вот крестьянам существенное послабление!
Первое: трехдневная барщина – 3 раза в неделю.
Второе: отмена хлебной повинности.
Третье: льготная продажа соли.
Четвертое: запрещение продажи дворовых людей и крестьян без земли, разделение семей при продаже.
Пятое: губернаторам наблюдать за отношением помещиков к крестьянам и докладывать.
Шестое: от 19 сентября 1797 года отменена для крестьян повинность держать  лошадей для армии, а брать по 15 копеек с души к подушному окладу.
Седьмое:  крестьянам повиноваться своим помещикам.
Восьмое: 21 октября 1797 года казенным крестьянам записываться в купечество и мещанство.
Также были восстановлены некоторые коллегии, 4 декабря 1796 года учреждено Государственное казначейство, 18 марта 1797 года издан Манифест о свободе вероисповедания для католиков и православных, а в 1800 году было окончательно утверждено положение о единоверческих церквях.  До сих пор старообрядцы особу чтут память Павла I. А многим не нравилось усиление цензуры. Мне тоже не нравится. И военная реформа может быть не совсем хороша, может обмундирование очень похожее на форму армии Фридриха Великого, ну никак не подходило русичам: эти парики с косичками, этот непонятный цвет мундиров, это сукно, это подобие сапог… Ну не мог предусмотреть все император, может за это надо его убить! А то, что он ввел новые подразделения: инженерное, фельдъегорское, кортографическое, то, что он все же ограничил срок службы рекрутов до 25 лет, об этом уже никто не помнит.
И кто же после всего этого император Павел I: узурпатор и самодур, либо провидец на много лет опередивший свое время, царь-реформатор, которому помешали осуществить все его начинания, откинули Россию на многие десятилетия назад. Зря!

                *****************************************

В этом году весна была очень ранняя. В самом начале апреля снег уже почти  растаял, а ночные заморозки только подсушивали землю для того, чтобы весеннее солнце растапливало корочку льда, и журчащая вода веселыми ручейками стекала на обочину и исчезала в придорожной канаве.
Черная коляска, запряженная двойкой лошадей, не спеша катилась по главной почтовой дороге буквально в нескольких верстах за Гатчиной. Они выехали из Петербурга далеко за полдень и теперь солнце уже почти склонилось к закату. В коляске сидел брат Симон, иезуит в третьем поколении. Он спокойно положил руки на колени и, подоткнув под себя плащ, все время дотрагивался до цилиндра, который казался ему кощунственным атрибутом одежды для монаха. Но деваться было некуда. Одеться в партикулярное платье, - это был приказ! Кучер, сидевший впереди на облучке, казалось, вовсе не обращал ни на что внимание, скорее всего он просто спал. Тело его покачивалось в соответствии с ямами, куда попадали колеса от коляски, и голова непроизвольно вихлялась из стороны в сторону. Все было настолько спокойно кругом, что казалось, даже не пели птицы в этом теплом начале апреля.
Брат Симон пытался читать священное писание, которое он всегда брал с собой в дорогу, ибо, как он считал, слово божье не только наставляло его в пути, но и сохраняло от всех мирских искушений. Брат Симон уже давно жил в России, почти с детских пор, он даже не помнил, когда это было, и только помнил учителей в Полоцком коллегиуме, которые старались обучить его тому, что они знали. У него была феноменальная память: он с одного взгляда и слуха мог запомнить мгновенно любой текст или пересказанные ему слова и воспроизвести их потом в любое время и в любом месте. Он совершенно не понимал того, что было написано, смысл этого, или совершенно не представлял, что означают те звуки, которые ему диктуют, но воспроизводить мог все это, что увидел или услышал досконально точно. Симон боялся этого, но отец Давид в Полоцком коллегиуме вразумил его, что слово божье не обязательно понимать нам, простым смертным, но главное верить в него всей душой и сердцем, но Симон был в сомнении, что все это правильно, все то, что сказал отец Давид. Сердце его буквально холодело, когда ему в голову приходили мысли, что все эти способности его памяти возможно не от бога, а от дьявола. Это заставляло трястись его тело и колотило холодом душу, и он не знал, что даже думать об этом – он прав или не прав в своих мыслях. А спросить об этом у отцов-иезуитов он не решался. Так его душа (грешная ли?) летала между небом и землей, между богом и дьяволом, между людьми и зверьем, между днем и ночью, между светом и тьмой.
После этого брат Симон словно клещами вцепился в Библию и больше почти не выпускал ее из рук. Его высокопреподобие отец Грубер относился к нему вполне дружелюбно и доброжелательно и даже пытался отвечать Симону на его сумбурные вопросы. Поэтому Симон остался в Петербургской коллегии и стал буквально боготворить своего «святого генерала». Особенно теплые отношения сложились у Грубера с братом Симоном, когда первый узнал о тех способностях, которыми обладает молодой иезуит. У Грубера на него были виды, и он пытался охранять его до поры до времени, пока не настанет нужная минута. И вот это время наступило. Грубер очень боялся, что иллюминаты все же могли проследить за всеми их внутренними и наружными перемещениями.
Конечно, разведка иезуитов работала безукоризненно, и Грубер получал все сведения, которые были необходимы, но самое слабое звено было по отправке сведений в Полоцкую коллегию, а оттуда в Рим, а кроме того им никак не удавалось внедриться в общество иллюминатов на самые верха. Сегодня особо важное послание должно быть доставлено в Рим, и Грубер прибег к такому давнему средству, как послание двух разных гонцов в одно и то же место. Но с иллюминатами и это возможно тоже могло не пройти, именно поэтому Грубер и вложил в трость Якобу Венделю просто обычный лист бумаги, скрученный в трубочку.
И вот теперь Симон ехал по почтовому тракту из Петербурга, покачиваясь в коляске, после Гатчины, а Якоб Вендель проехал Стрельню и скакал мелким галопом на Кипель, поглядывая на угасающее солнце на горизонте. Брат Симон, как и велел ему генерал ордена, останавливался во многих местах (даже на ночевку в окрестностях Царского Села) и привлекал к себе внимание всех проезжающих. Он не понимал, зачем это было нужно и еще более того не понимал, какой опасности он себя подвергает. Да это, скорее всего, было и не суть важно, важно было то, что генерал поручил ему это, и он должен был выполнить во что бы то не стало его поручение.
Симон опять склонился к священному писанию, но различать строки и даже отдельные буквы стало неотвратимо плохо. Темнело. Сумерки опускались над дорогой, а на западе разгорался темно-багровый закат, предвещая что-то темное и неблагодарное. Симон чувствовал это всем сердцем, но, может, не понимал что-то разумом, но его душа всегда бунтовала от чего-то неугодного богу, непредсказуемого и противоречивого всему его существованию. Он ехал в коляске, молился и ожидал чего-то страшного. Хотя, честно говоря, это страшное – уже его не страшило. Он знал, что еще немного, и он умрет, но ведь люди всегда умирают и их призывают на небеса, или погребают в аду, и так было, и так есть, и так будет. И он Симон не первый на земле (во всяком случае, не Авель!) и не последний. И после него люди будут умирать и возноситься на небеса к господу Богу и падать в преисподнюю к Вельзевулу, и все будет продолжаться так во все времена.
Наверное, этот звук копыт отряда всадников Симон услышал очень издалека, он даже не знал, насколько далеко от них по дороге они скакали вслед за ними. То, что они догоняли их и скакали вслед, Симон понял сразу. Он сложил Библию на груди и прошептал (а ему показалось крикнул) кучеру: «Не останавливайся, вперед!».
Кучер вполне возможно даже не расслышал слов брата Симона, но обернувшись и посмотрев выражение лица, поднял кнут и стеганул несколько раз лошадей по крупу. Те, не ожидая такой неблагодарности, после короткой и тихой рыси, вдруг почти поднялись на дыбы и понеслись вскачь. В одно мгновение они преодолели то расстояние, которое перемещались в течение нескольких десятков минут. Сзади уже были слышны крики: «Именем закона! Остановитесь!»
Симон ударил кучера в спину и прокричал:
- Не останавливайся! Гони! Разбойники, убьют!
Кучер стал настегивать лошадей, и в первое время показалось, что они стали удаляться от верховых. Но выглянув из-за чехла коляски, брат Симон обратил внимание, что двое верховых, одетых в партикулярное платье в сопровождении голубых мундиров пяти гусар Гродненского полка, понемногу стали приближаться. Не пройдет и получас, как всадники настигнут их, подумал брат Симон, и он совершенно не знал, что же ему делать. Но ждать столь долго вовсе не пришлось, раздалось два почти одновременных выстрела из пистолета, и кучер, слетел с коляски, перекувырнувшись несколько раз в дорожной грязи с простреленной головой, а для Симона все в мире померкло, когда пистолетная пуля, попав в спину, пробила сердце и навсегда погасила его сознание и жизнь.  Коляска еще некоторое время катила по пустому тракту, влекомая лошадями, напуганными выстрелами, но наконец съехала на обочину и, уперевшись в дородную березу, вдруг застыла на месте. Князь Яшвиль Владимир Михайлович, подскакав к коляске и быстро окинув взглядом тело брата Симона в коляске, перетянул себя по сапогу плетью и воскликнул:
_ Зубов, вам бы только пострелять из пистолета, другой забавы на сегодняшний день вы не нашли.
- Князь! – воскликнул Николай Александрович, - но ведь они могли от нас сбежать!
_ Куда, господин обер-шталмейстер? Мы бы их догнали в любом случае, а теперь, что вы узнаете от них, от мертвых?
- Вы уверены, что они мертвы?
- Надеюсь, вы видели кучера, когда проезжали мимо него и как он размозжил голову о камни дороги. По-моему его мозги даже украшают стволы берез, посаженных вдоль дороги. Ну а этот бедняга, у него скорее всего пробито пулей сердце. Кстати говоря, все равно надо проверить, не было ли с ними каких либо бумаг. Хотя господа иезуиты очень серьезные люди и вряд ли таким простым образом они отправили из Петербурга свои послания. Но все равно, идем посмотрим, господин Зубов.
Зубов зло посмотрел на Яшвиля, но все же соскочил с коня и пошел вместе с ним к коляске.
Гусары, гарцевавшие поодаль и успокаивающие своих коней после выстрелов, не обращали никакого внимания на обоих штатских, которым тем не менее они должны подчиняться согласно приказаниям своих полковых командиров.
Зубов с Яшвилем вытащили из коляски мертвое тело брата Симона и принялись тщательно осматривать всю его одежду, каждую полу сюртука, вывернув все карманы, расстегнув рубашку, осмотрели тело и даже сняли башмаки и вырвали из них стельки. После этого они осмотрели весь его багаж и даже перелистали каждый лист библии, а потом оторвали обложку и вспороли кожаный переплет. Нигде и ничего- Что я вам говорил, гусар! – зло усмехнулся Яшвиль, - все, что он вез с собой, было у него вот здесь.
И Яшвиль постучал пальцем по виску. Зубов чертыхнулся.
- Теперь этот покойник уже ничего нам не скажет, - продолжил Яшвиль, - однако, надо осмотреть кучера, коляску и даже лошадей. От наших отцов-иезуитов можно ожидать чего угодно, я даже не удивлюсь, если узнаю, что они поместили свой тайник в утробу одной из лошадей. Надо все тщательно обыскать и подумать, что мы скажем барону Гартигу о нашей неудаче и придумать что-нибудь такое, что не так огорчит его и в то же время обелит нас в его глазах.
- Черт возьми, князь! – вскричал Зубов, - в конце концов, мы сделали все, что сумели и никто бы не выполнил этого лучше нас. Наша неудача это просто стечение обстоятельств.
- Барон скажет, что его не интересуют никакие обстоятельства. Вспомни, дорогой граф, адмирала Дерибаса и генерала Талызина, они тоже ссылались на некоторые обстоятельства, но, как видишь, им это не очень помогло.
- Князь! – удивленно воскликнул Зубов, - вы думаете, что это все Гартиг?
- А выдумаете, кто! Или они покончили жизнь самоубийством из-за угрызения совести о содеянном, или скоропостижно скончались от стыда? Нет, тут не обошлось дело без барона, а то и Александра Павловича…
- Не клевещите, в вас говорит обида за то, что два года назад по приказанию императора вы были сосланы в свое имение.
- да еще с запрещением бывать в двух столицах, - ворчливо промолвил Яшвиль и про себя добавил уже совсем тихо. – не надо было писать это идиотское письмо Александру, черт меня дернул…
- Что вы говорите, князь?
- Ничего, так мысли вслух. Все хватит, давайте искать, а то всем нам не поздоровится.
Яшвиль подозвал гусар и приказал им тщательно обыскать коляску и сбрую лошадей. Когда они спросили, что нужно искать, Яшвиль сказал им «все, что угодно подозрительного, любые предметы и любые бумаги».
Яшвиль с Зубовым отошли в сторону и, усевшись на лошадей, съехали с тракта в ближайший лесок за коляской, которую туда отвели гусары. Заехав в густые заросли березняка (чтобы их никто случайно не увидел с дороги), они преступили к тщательному осмотру, вплоть до того, что стали вспарывать сиденья и разбивать деревянный облучок, резать сбрую лошадей в подозрительных местах.
Яшвиль с Зубовым стояли в стороне и смотрели за работой гусар.
Яшвиль невольно вспомнил только что имевший место разговор с Зубовым о своей опале и о письме, написанном императору в 1801 сразу после переворота. Он уже не помнил это письмо целиком, но некоторые фразы, которые могли обидеть самодержца, ему запомнились навсегда и теперь проступили перед глазами:
«Государь, с той минуты, когда несчастный безумец Ваш отец, вступил на престол, я решился пожертвовать собою, если нужно будет для блага России, которая со времен кончины Великого Петра была игралищем временщиков, и, наконец, жертвою безумца. Отечество наше находится под властью самодержавною – самою опасною из всех властей, потому что участь миллионов людей зависит от великости ума и души одного человека…
…Бог правды знает, что наши руки обагрились кровью не из корысти, пусть жертва не будет бесполезна. Помните Ваше великое призвание, будьте на престоле, если это возможно, честным человеком и русским гражданином…
…Человек, который жертвует жизнью для России, вправе вам это сказать, я теперь более велик, чем вы, потому что ничего не желаю, и, если бы даже нужно было для спасения Вашей славы, которая так для меня дорога только потому, что она слава и России, я готов был бы умереть на плахе…
…Пред государем я спаситель отечества, пред сыном – убийца отца…»
Яшвиль передернул плечами и невольно подумал: «И надо было писать это письмо. Мальчишество! Наивность! Благородство! Тьфу! Сейчас-то я пониманию – чистой воды якобинство, возвышенный дух французской революции! Идиот! А ведь уже тогда догадывался, что это заговор не пьяных офицеров и не недовольных и опальных сановников, а здесь что-то гораздо глубже, как минимум некие иностранные державы и, конечно же, Александр Павлович! Именно Александр I! Все называли его загадочным и неизвестным, он казался многим покрытый какой-то тайной. А тайна была! Четыре года назад я только начал задумываться над этим, а теперь убедился и о его связи с масонством. Тайной связи! Один барон Гартиг чего стоит! Вхож к государю в любое время и командует нами от его имени. Этот не просто масон – этот что-то гораздо более тайное и высшее, судя по тому, как они устраняют им неугодных и могут командовать людьми столь высокого ранга, что ни чета и им. Вот и Зубов – брат бывшего фаворита Екатерины II. И, хотя участвовал в заговоре против Павла I, но при нынешнем Александре Павловиче не пользуется никаким влиянием, а значит тоже, почитай, попал в опалу. Павел I (царствие ему небесное!) удалял со двора своего с «треском» и руганью, но тут же быстро возвращал назад и осыпал милостями. А царствующий ныне император удалял неугодных от своей особы медленно, как бы с почтительностью, но уже никогда те не возвращались назад и оставались до самой смерти прозябать в своих имениях».
В это время гусары завершили обыск коляски и коней, и ротмистр доложил, что ничего не найдено. Яшвиль с Зубовым переглянулись и, молча, уселись на коней, отправляясь в сопровождении гусар в Гатчину, где их должен ожидать посланец барона Гартига.

                **************************************************

День постепенно уходил на убыль. Солнце склонялось все ниже над горизонтом и на западе над низкими темно-синими облаками уже начал растекаться багровый закат. Эти же заходящие лучи солнца били теперь прямо в окна дома иезуитов в Петербурге, и Груберу пришлось наглухо задернуть шторы, чтобы свет не слепил глаза. Потом он снова уселся за стол и открыл свою тетрадь, но писать сегодня уже больше не хотелось, и он стал читать то, что было написано им ранее.
«Последний раз я встречался с императором Павлом I в его апартаментах в Зимнем дворце 30 января 1801 года, как раз перед приездом его семьи в Михайловский замок. Как всегда меня пустили к императору без доклада. Павел Петрович двинулся ко мне, улыбаясь и протягивая руки:
- Добрый день, Ваше преподобие!
- И вам всего доброго, государь!
Павел Петрович был одет, как обычно одевался у себя во дворце, в строгом мундире, но без наград. Зато присутствующий здесь же в кабинете любимец императора граф Кутайсов был, что называется при полном параде и его мундир украшали ордена св.Анны, св.Александра Невского, св.Иоанна Иерусалимского, св.Андрея Первозванного и даже французский командорский крест ордена Святого Лазаря Иерусалимского. Такое обилие наград просто ослепляло. Вообще-то граф Кутайсов был личностью интересной.
В 1770 году при штурмах русскими Бендер в плен был взят 10-летний турецкий мальчик. Генерал Репник послал его в подарок императрице, откуда он и попал ко двору наследника великого князя Павла Петровича и стал личным брадобреем. Будучи от природы не глупым человеком и поняв склад характера Павла Петровича, он стал потакать всем его высказываниям и действиям, чем очень сильно расположил к себе. А после этого приобрел на него большое влияние и мог даже оказывать некоторое давление, которым пользовался крайне редко, не будучи ни великим тактиком, ни стратегом. Кроме того он не был самолюбивым человеком и не стремился к власти, довольствуясь тем, что приходится на его долю. Даже свою любовницу мадам Шевалье (французскую певицу) он уступил своему любимому императору. Уж не знаю, почему его назвали Иван Павлович, наверное, потому что «Иван» самое распространенное славянское имя, ну а «Павлович» скорее всего в честь великого князя Павла Петровича. А вот фамилия ему была видна, дана по названию города Кутаиси, где он и родился. Однако пару раз Павел Петрович был холоден к Кутайсову, однако все это было кратковременно и не повлияло на его карьеру, а чем были связаны эти размолвки, так и остается тайной. После вступления на престол императора Павла I, Кутайсов тут же был возведен сначала в баронское, а потом и графское достоинство, награжден землями (в основном в Курляндии) и крепостными около 5 тысяч душ. Этот человек, однако, никогда мне не нравился некоторой своей трусоватостью и недальновидностью, хотя сам себя он считал выдающимся государственным деятелем. Совсем некстати сейчас этот человек находился в кабинете его величества, мне очень не хотелось вести беседу с императором при нем.
Видя мою заминку, император скорее всего сразу понял ее причину и улыбнувшись обернулся к Кутайсову:
-Иван Павлович! У нас с Его Преподобием будут чисто религиозные разговоры, я думаю тебе не интересные. А ты будь добр распорядись о том, что мы с тобой сегодня обсуждали. Ступай.
Кутайсов молча поклонился  сначало императору, потом церемонно мне и чуть ли не чеканным шагом вышел из кабинета.
-Я вижу, Ваше  Преподобие, - улыбаясь заговорил император, - вам хотелось поговорить со мной наедине?
-Вы как всегда, Ваше Величество, словно угадываете чужие мысли.
-Вполне может быть это просто божье провидение.
-Может, Ваше Величество но я всегда считал, что бог также говорит и устами человека, который ближе всего к богу.
-Наверное вы подразумеваете себя, мой друг, - сказал, улыбаясь император.
-Что вы, что вы, Ваше  Величество, - воскликнул я, - я не настолько самоуверен,  чтобы думать о себе так высоко, я просто скромный служитель церкви, действую по ее указанию и слову божию. Но и людские мысли и слова мне не чужды, поэтому я иногда и осмеливаюсь давать советы не только простым людям, но иногда и великим мира сего. А уж следовать моим советам, либо их отвергнуть это дело каждого. A Deo rex, a rege lex (От бога король, от короля закон)
-Habent sua sidera lites! (споры судьба решает!) – ответил император и указал рукой к столу, - присядем Ваше Преподобие и поговорим.
Он направился к креслу за столом и уселся в него, а меня усадил напротив себя. Уставив локти на стол и сложив кисти рук перед лицом император заговорил:
-Вы, знаете, Ваше Преподобие, что по мере возможности я занимаюсь церковными делами, как православной, так и римской церкви, способствуя их скорейшему объединению, во славу Господа нашего Иисуса Христа.
-Я, очень благодарен, Вашему Величеству, за участие в этом святом деле, и со своей стороны тоже приложу немало усилий, чтобы российский император играл в этом деле первую роль.
-Это меня радует, Ваше Преподобие. Мы с вами часто говорили о той политике, которую должно вести российское государство. Вы были убеждены, что союзы с Великобританией, Австрией, Пруссией и другими против Франции, в лице Бонапарта, не приведут ни к чему хорошему и очевидно оказались правы. Не успел я стать Великим магистром Мальтийского ордена, как англичане захватили Мальту. Это уже личное оскорбление!
И император в сердцах ударил кулаком по столу и замолчал, а я в это время стал вспоминать.
«5 сентября 1800 года англичане захватили остров Мальту, на которую рассчитывал магистр-император ПавелI, как на потенциальную базу русского флота в Средиземном море. Из-за этого уже 22 ноября император издал Указ о наложении секвестра на все английские суда во всех русских портах, а их в это время находилось чуть менее 300. А также остановить платежи английским купцам, запретил продажу английских товаров на территории империи.
Дипломатические отношения были прерваны. Даже, когда 4-6 декабря 1800 года был оформлен новый союзный договор между Россией, Пруссией, Швецией и Данией, в отношении Англии был провозглашен вооруженный нейтралитет. А Британское правительство дало разрешение своему флоту захватывать суда враждебной коалиции. В ответ Дания заняла Гамбург, а Пруссия – Ганновер (родину ныне царствующей английской династии). Коалиция наложила эмбарго на экспорт товаров в Англию (особенно на хлеб, а голод не тетка!), многие порты в Европе были закрыты для британских судов.
С этого времени император по моим наставлениям и стал готовить военно-стратегический союз с консулом Наполеоном Бонапартом. Хотя, если честно говоря, их желание совместно выполнить военный поход на Индию, «дабы тревожить британские владения», кажется мне совершенно несуразным, неподготовленным и легкомысленным, что часто было свойственно императору. Как и то, чтобы послать в Среднюю Азию войско Донское, численностью всего 22,5 тысяч человек для завоевания Хивы и Бухары было каким-то авантюрным решением, что и вызвало, после гибели императора, немедленный отзыв этого отряда из астраханских степей».
Император наконец понемногу успокоился (он всегда говорил, что один только мой вид приводит его гнев в успокоение) и продолжил говорить, сложив перед собой кисти рук в один сжатый кулак.
-Но, ничего, Ваше Преподобие, вы знаете, как наша коалиция наказала англичан и я лично внес свой вклад в сие праведное дело, которое продолжается по сей день. А я, с вашей помощью, снесся с консулом Бонапартом и теперь у нас с ним обширные планы. Так что, мой добрый друг, я вас совсем заговорил! Что же вы хотели мне сообщить?
-Ваше, Императорское Величество! – сказал я, чуть подумав. – Я уже давно упреждал вас, что среди ваших подданных и даже родственников зреет заговор к отрешению вас от власти. Еще не совсем ясно, чем это может закончиться для вашего величества: толи заточением в темницу, толи вовсе цареубийством…
-Я, знаю, знаю, - резко сказал Павел и подскочил с кресла, рукой приказав мне сидеть на месте, нервно стал ходить по кабинету. – Я все знаю! Я подозреваю в последнее время многих, но где доказательства? Где?! Я уже стал бояться даже собственной жены, что она сделает тоже самое, что и моя мать с моим батюшкой, а то паче чаянья  меня просто отравят! У вас есть свидетельства, очевидцы о подготовке этого злодейства?
-Увы, Ваше Величество, заговорщики очень скрытны. А кроме того я подозреваю, что здесь еще действует тайная масонская организация и британские службы.
-Англичане! Я так и знал! – вскричал Павел Петрович. – Это очевидно, я стал им, как кость, поперек горла. Они то уж безусловно жаждут моей смерти! А что за масоны?
-Ваше Величество, это некая тайная масонская ложа ( я естественно не стал говорить про «иллюминатов», он бы мне никогда не поверил), настолько тайная, что о ней и ее членах почти никто не знает, но по-видимому они руководят всем.
-Ваше Преподобие, как это говорится у вас латынян nec sutor ultra crepidam! (не суди о том, чего не знаешь). Может все это только слухи? Я знаю, что многие недовольны мной, многие считают себя обиженными, но убивать вот так иcподтишка, в спину, заговором…Это не по-рыцарски! Выйди передо мной прямо и скажи в чем ваш государь не прав, а может если уж на то пошло брось вызов, авось я посчитаю нужным его удовлетворить. Вот так!
-Увы, Ваше Величество, это не те люди.
-Это вообще не люди! Это звери!
-Что ж, можно сказать и так, но все же государь ведь что-то надо делать!
-А разве я не делал (кстати по вашим советам преподобный)! Удалил прежде всего этого английского посланника Уитворта, так англичане услали его в Копенгаген, чтобы он не допустил нашему союзному договору с Данией совершиться, затем услал этого прихлебателя моего сына Александра, князя Чарторыжского. Да кстати, Ваше Преподобие, неужели вы тогда думали, что Александр тоже состоит в числе заговорщиков?
-Точных подтверждений нет, Ваше Величество, но я привык говорить правду, особенно самодержавным властителям, решающим судьбы народов, боюсь, что это так…
-Все, все против меня! – опять вскричал император, - Бедный Павел, бедный Павел! Неужели так уж суждено дому Романовых терпеть отцеубийства и мужеубийства, и так жаждать властвовать вопреки законам людским и божьим. Откуда вы знаете про Александра? – спросил он меня.
-Я не сказал, что знаю, Ваше Величество, но имеются очень большие подозрения! И еще ходят слухи, что Великому князю Александру Павловичу некто все время нашептывает, будто император хочет заточить жену в Холмогоры, Великого князя Александра в Шлиссельбургскую крепость, а Великого князя Константина в Петропавловскую крепость, а заговорщиков всех на эшафот. А уже потом, жениться толи на Гагариной, толи на мадам Шевалье, а прибывшего Евгения Вюртембургского (племянника императрицы), женив на одной из старших дочерей, сделать своим наследником.
Я давно не видел, чтобы император так хохотал, буквально до упаду.
-Неужели, так и говорят? – справившись со смехом, спросил император. – Разве в такое можно поверить. Абсурд! Нелепица! Это почти, как предсказание этой юродивой Ксении Петербуржской, о котором мне рассказал Кутайсов. Здесь хоть что-то отдаленно походит на правду. А вообщем судьба, она и есть судьба, как говорится omnia mea mecum porto (все свое ношу с собой). Я так общаясь с вами, Ваше Преподобие, и всю латынь вспомню, а французский позабуду.
-Зачем же, Ваше Величество, - сказал я, - с удовольствием побеседую с вами и на французском.
-Coup de maitre (удар мастера!) – рассмеялся император, и снова о чем-то задумался, не обращая внимания на собеседника (с ним такое часто случалось, особенно в последнее время).
А я стал припоминать, что за предсказание предрекла эта юродивая. Несколько месяцев тому назад по городу поползли слухи, что юродивая, Ксения Петербуржская, заявила, что жить императору ПавлуI столько лет, сколько букв в надписи над Воскресенскими воротами нового Михайловского дворца. На воротах был написан один библейский текст: «Дому твоему подобаетъ святыня господня въ долготу дней». В этом тексте насчитывается ровно сорок семь символов, а императору в этом году шел ровно сорок седьмой год жизни. Вот такое предсказание!
-Ваше Величество… - начал было я, но император меня перебил:
-Не надо, преподобный, не надо. Я не могу поверить во все это, не могу и не имею право как государь! Чтобы мой родной сын… Он все время при мне и в Гатчине, и здесь в Петербурге, не верю!
-Но, государь, я все же просил бы вас принять какие-то меры, подключив вашу Тайную канцелярию в конце концов.
- Безусловно! Я велю заняться этим графу Кутайсову.
-Вы ему доверяете?
-Несомненно, он мне предан.
-Ну что же, Ваше Величество, я прошу берегите себя государь.
-Не волнуйтесь, преподобный. Кроме того, я со своей семьей переезжаю в Михайловский дворец, а если вы его видели то знаете, что это замок, почти крепость, с надежным караулом и охраной. Я буду там в безопасности. В этом дворце будут также и мои сыновья Александр и Константин, под моим присмотром.
-Надеюсь на все хорошее, государь.
-Pax vobiscum, преподобный.
-Pax vobiscum, Ваше Величество. Amen!
Больше императора Павла I в живых я не видел».
Грубер поднялся из-за стола. В библиотеке уже стемнело и сквозь шторы, занавесывающие окна, едва был виден закат. Он подошел к окну и чуть раздвинул ткань, вглядываясь в темноту Екатерининского канала, протекающего между начинающих темнеть фасадов домов. Прохожих в это время уже значительно уменьшилось на улицах, а соглядатаев, ранее стоявших у ограждения набережной, и вовсе не было видно.
Габриэль Грубер задумчиво стоял у окна и ему казалось, что он сразу оглядывает и все пространство этого города (уже полюбившегося ему) и время к которому наконец скатилась его жизнь. Он усмехнулся и вдруг помрачнел, вспомнив, что только что читал о Павле I. Его тоже последнее время преследовали точно такие же мысли, что всю последнюю часть жизни были злым роком императора, пока не сбылись. Нет! Грубер нисколько не боялся ни смерти, ни судьбы. Более всего его беспокоило то, что он останется в пройгрыше и то, что «зло» (как он предполагал, что это действительно «зло») победит его, а этого он страшно не хотел. «Возрождение» - да они занимаются не просто обучением адептов, не просто вразумлением учеников для борьбы против зла, во славу божью, они пытаются вмешаться в развитие государств и стран, насколько возможно. Но все это только жалкие потуги по сравнению с тем, как  действуют «иллюминаты». Мы просто дети! Но без нас они вообще действовали бы безнаказанно. Да, у них нет «рыцарей», «рейтар», «военных кондотьеров», - мы мирный орден и в этом ничего не можем противопоставить воинствующим орденам, но зато у нас есть разведка, шпики, соглядатаи и мы можем  добыть всевозможные сведения из всевозможных источников. Вот инквизиция! Но здесь она не уместна, особенно в России.
Грубер отошел от окна и снова, усевшись в кресло, позвонил слуге. Когда тот вошел в библиотеку, он показал рукой на свечи  и Лукас тут же зажёг канделябры на столе. Восковые свечи, потихоньку стали разгораться, всё больше освещая комнату, а слуга, оставив щипчики для снятия нагара и отщипа фитилей, удалился из комнаты. Комната светилась теплым жёлтым светом свечей. Блики от колышущегося пламени падали на стеклянные створки книжных шкафов, зеркала на стенах, медные и серебряные распятия, графин на столе, бронзовую чернильницу и даже яркий стальной нож для разрезания бумаг. Все эти блики, зависящие от колыхания пламени свечи, ложились на стены, потолок и пол, растекались разноцветным узором, пробежавшись по уставленным в прибор перьям для письма, окрашивая их в сказочные расцветки «жар-птицы», невольно напоминая о чем-то далеком – детском и будущем, несбыточном.
Грубер сидел за столом и может быть впервые за многие годы увидел это. Он увидел то, что видел когда-то мальчиком и давно уже забыл, он увидел детство! В детстве мы всегда мы всегда стремимся стать взрослыми, - они все могут, чего только хотят, и главное они хотят, то чего могут. А дети, они должны сначала вырасти, чтобы могли поступать, как взрослые. Жуть! А когда мы вырастаем, то вдруг понимаем, что самое лучшее в жизни уже прошло, а самое страшное и непоправимое это то, что этого уже никогда не будет! Никогда!! И тогда мы прячемся за общие фразы: «вся жизнь еще впереди», «жизнь прожита не зря», «сколько господь даст – столько и проживем». Можно придумать и еще тысячу отговорок но… Но детство, то самое раннее, безоблачное и счастливое, с молодой мамой, мамочкой и суровым отцом, который плачет над каждой твоей царапиной и трясется от этого над тобой, с бабушкой и дедушкой, с братьями и сёстрами, с тетями и дядями уже не вернуть никогда. Здесь самое главное – «никогда»!
Грубер даже не заметил, как по его щеке медленно скатилась слеза и, пробежав щекоча, скользнула на подбородок и подкрепившись следующей порцией жидкости, сорвалась и упала прямо на бумагу, размазывая чернильные слова в кляксу.
Понемногу душа и сердце успокоилось, воспоминания ускользнули вдаль и все мысли уступили совершенно прогматичному восприятию времени и существованию. Постепенно Габриэль Грубер успокоился с помощью дыхательной гимнастики, которую он изучал , собираясь уезжать на Восток. Стук сердца успокоился, дыхание стало равномерным, взор немного затуманился, но мысли прояснились. Так он сидел несколько десятков минут, после чего совершенно оправившись снова стал листать свою рукопись.
«Что же привело к смерти императора Павла I? И почему это все случилось? Все говорят, что жесткость правления императора, недовольство в высших кругах офицерства, нестабильность политического курса России привело к созданию заговора.
Совершенно не так! Совершенно!
В обществе все время раздуваются веяния о ненормальности императора, о его желании подвергнуть опале всю свою семью.
Для чего? А это уже не важно. Дворянство и гвардия в армии стала недовольна. Первые,-потерями многих привелегий ( в большинстве заслуженными), вторые, - из-за многочисленных ограничений, не укладывающихся в режим самодержавия (безо всяких льгот).
Большое влияние сыграла история штабс-капитана Кирпичникова, который (вроде бы!) получил 1000 палок за резкие слова по поводу св. Анны (носящей имя возлюбленной императора – Анны Лопухиной – Гагариной). Где сей Кирпичников и как он выдержал 1000 палок, сие не известно.
Никогда за все свое царствование Павел I не подверг никого такому наказанию и никого не казнил.
Очень многие в Петербурге (а здесь осуществлялась вся политика Российской империи) не нравилось то, что Россия разрывала (или пыталась это сделать) отношения с Англией и постаралась сблизиться с Францией.
Будущее показало, кто оказался истинным другом России на протяжении многих столетий: Франция ли, Англия ли, Италия ли, Германия ли, Австрия ли или кто-то другой.
В каждое столетие, каждый самодержавец России вел свою политику, но тем не менее стоит согласится, что в основном это было желание создать, возвеличить, прославить и защитить свою Родину. Александр III за все свое правление к примеру, не имел вовсе никаких международных вооруженных конфликтов России с другими странами. И что? А то, что он умел заручиться союзниками и партнерами, с которыми успешно вел дипломатические переговоры, не применяя вовсе вовсе вооруженные силы для предотвращения конфликтов.
Конечно же не это читал, генерал Общества иезуитов в России Габриэль Грубер в своих записях. То , что там было записано, мы уже никогда не узнаем! Хотя, кто его знает, может когда-нибудь найдется смельчак и покажет миру эти записи (или хотя бы их купюры) не взирая на те сложности (а хуже сказать смерть), что его ожидают.
Во всех государствах есть архивы, и во всех архивах есть пределы секретности документов, которые могут быть рассекречены через 20, 50, 100,150 и так далее лет. Но есть документы о которых не пишут, они есть в архивах, но они не могут быть зарегистрированы, а скорее всего их просто невозможно найти ни в одном государственном учреждении, даже в АСБ или АСП.
Оставим Габриэля Грубера в 1805 году, в апреле, в Петербурге.
Ночь уже полностью погрузила город в непроглядную черноту. На небе ни звездочки его заволокло тучами, а значит завтра будет дождь и опять будет сыро, и будет ломить суставы по прежнему (будто бы в Петербурге эти суставы не ломит в другую погоду) и ничего не изменится.
Грубер  поднялся из-за стола, было уже поздно, а завтра предстояло много дел. «Все, время - дела и дела, - подумал он, - это крест, а его надо нести, плох ли он, хорош, но это твоя жизнь, твоя сущность, твоя судьба, твой бог!»
Грубер всегда боялся этих слов, но он всегда внушал их себе  и только это заставляло его жить по прежнему, как он и жил.
Грубер поднялся из-за стола и, затушив два канделябра, взял в руку подсвечник с двумя свечами, медленно вышел  из библиотеки, придерживая раскрытую ладонь, чтобы не затушить пламя. Закрыв за собою дверь он направился по коридору в сторону своей спальни в другом крыле здания. Он шел, о чем то все время думая и совершенно не заметил, как из-за угла за ним наблюдал, его помощник Фаддей Бжозовский.
После того, как Грубер прошел в свою комнату опочивальню и потушив свечи, улегся в постель, Бжозовский осторожно  проник в библиотеку и стал разбиратьтся в бумагах Грубера. Но сколь он не выискивал, ничего существенного не нашел, и чертыхнувшись вышел из помещения. Если бы он знал, что буквально стоял на том месте, что искал ему бы наверное стало дурно. А тем не менее это было так. Еще служа австрийскому императору ИосифуII , Грубер изобрёл тайник в полу из паркета, который трудно было вскрыть, а если это и случится, то (не зная, как это предотвратить) в тайнике просыпется самовозгорающий порошок и начнется пожар, потушить который уже будет почти невозможно.
Вот и все!

                «И назвал Бог свет днем, а тьму ночью.
                И был вечер, и было утро:день один»
                Гл.1.5 Первая книга Моисеева.Бытие.
 

День второй                г. Санкт - Петербург
6 апреля 1805 года.
Суббота

И этот  день начался, как обычно, для  Габриэля Грубера, все дни прожитые в Северной столице России протекали одинаково. Рано утром он вставал, молился у себя в комнате, завтракал тем, что приносил ему брат Лукас и до полудня занимался делами  коллегии. Просматривал и подписывал различные бумаги, составлял письма или диктовал их своему секретарю,  а также  вел занятия с учениками, проводил опыты, чертил, рисовал, занимался живописью. Его дни были загружены до предела, он не знал устали, даже в свои шестьдесят пять лет. Но главное, о чем мало кто знал, это была его борьба с иллюминатами, борьба за Россию, куда он приехал жить и которую теперь уже считал второй родиной, которая не только приютила его, беглого иезуита, но и позволила вновь обрести то звание, которое он считал, что должен носить с честью всю жизнь, - иезуита – просветителя. В этом он всегда был уверен – божий человек должен учить, просвещать, созидать, узнавать, а все тайны и искоренение ереси – это удел инквизиции.
После обеда генерал ордена иезуитов в России поднялся на голубятню, расположенную на крыше дома иезуитов, или скорее на чердаке и, выбрав темно – сизого турмана, привязал к его лапке небольшую капсулу с сообщением и выпустил в слуховое окно. Он долго смотрел за тем, как голубь, покружив над зданием, вдруг словно опомнившись устремился из города на юг. Пролетев все 500 верст до Полоцка он конечно же не мог, но Грубер знал, что долететь до Пскова ему не предоставит особого труда. А там на перелетной станции появится другой голубь и получив туже самую капсулу, на своей лапке, уже точно доставит ее в Полоцк. Только дурак в такой игре может надеяться на то, что какой-либо гонец минет засады иллюминатов и доберется куда следует, и передаст то, что нужно.
Для Грубера сейчас самое главное составляло не то, доставят ли во время и по назначению гонцы, то, чтобы эти сообщения не попали в чужие руки. За брата Симона он не сомневался, даже поймав его враги врядли, что могли узнать. Во – первых, он был нем, а во – вторых он мог написать только шифрованное послание, расшифровать которое было не всем под силу. Брат Якоб вообще не видел, что он везет в трости, но тем не менее он был ловок и находчив, и врядли враги сумеют завладеть этим текстом. C этой стороны Грубер был спокоен. Но все же он отправил голубиную почту, на тот крайний случай, если первые два гонца не достигнут своей цели. Если же донесения придут вдвоем или даже втроем, от этого хуже не будет.
Грубер сделал все, что мог, и теперь только ждал результата, больше он уже сделать ничего не мог.
Ему было крайне одиноко, здесь в Петербурге, а сейчас он отправил своих самых доверенных людей, но ему сегодня необходимо сообщить самое главное, что он узнал и для этого у него есть только одни люди, внушающие уму доверие – это люди императора Франции.
Ближе к обеду Грубер уже разобрал все свои текущие бумаги и теперь снова, усевшись за стол, открыл свою тетрадь с воспоминаниями. Последнее время он мало записывал, а больше перечитывал и редактировал, написанное ранее. Вот и теперь он открыл рукопись на той странице, где остановился вчера, и стал читать:
«Заговор был оформлен и предотвратить уже ничего было нельзя. «Иллюминаты» действовали стремительно, не щадя никого, не давая ни единого шанса никому, добиваясь своей цели. Единственно, что посчастливилось сделать нам,- это внедрить в заговор своего человека и только. Я прекрасно понимал, что Павел Петрович обречен и помочь ему я уже не в состоянии. Если на тебя ополчился весь народ (а не одна аристократическая верхушка общества) любому государю не устоять. Это уже продемонстрировала сначала английская, а потом и французская революция (которую кстати очень боялся Павел I). Ну, а если против тебя действуют еще иностранные державы и некие тайные общества,- ты уже, можно сказать, не жилец на этом свете.
Очень многие, после переворота, говорили о том, что император не должен был быть убит (или умереть!), а только отстранен от власти и заключен в крепость (либо расстрижен в монастырь). Боже, какая нелепость! Никогда, никто и нигде, если рвался и приходил к власти не оставлял в живых униженного монарха. Можно было еще оставить в живых человека, претендующего на трон, но никогда человека, свергнутого с него!
Итак заговор был готов! Вот передо мной готовый отчет брата Феликса, который почти невидимо присутствовал во всех сборищах заговорщиков и даже при убийстве императора. В воспоминаниях всех участников заговора, его считали неким французом – камердинером Зубова. Точно также, никто ни в одном воспоминании и мемуарах, не сказал, что в спальне императора был и еще один человек, никому не ведомый капитан Преображенского полка. Не упоминает никто!! И только брат Феликс сообщает о нем, в своем донесении мне. Итак попробуем разложить все по полочкам. С чего все началось!
1 Жесткие методы управления в государстве Павла I создали недовольство в высших офицерских кругах,- он лишил былых привилегий столичное гвардейское сообщество. Заставил служить Родине не за страх, а за совесть! Какая святая наивность! Те кто раньше только и умел пить да кутить и бить морды солдатам, теперь должны были просто нести обычную войсковую службу. Как бы не так! За ото не просто убьют!!
Павла Петровича стали выставлять ненормальным. Он, де предлагал папе римскому переселиться в Россию (и что с того?), подозревал жену и сыновей в заговоре против него (и оказался прав!), приказал сечь (и кое-кого высек,- штабс-капитан Кирпичников) дворян за гнусные преступления, указ выпустил об узаконивании будущих внебрачных детей (может и не прав) [ а что время показало через столетия?! – авт.] и многое другое, что вменялось императору.
2 Внешняя политика Павла I шла в полный разрез с Англией. Англия довольно таки просчиталась захватив остров Мальту и тем наступила на очень больной мозоль императора.
Если бы это не было сделано, история возможно пошла совсем другим путем. До этого времени все коалиции были антифранцузскими и объединяли в основном Англию, Россию, Австрию и другие державы. Но после такого вероломства, проявленного Англией при захвате российских земель (остров Мальту ПавелI считал уже русской территорией), император стал уже склоняться к союзу с Францией, о чем неуклонно и я хлопотал перед ним.
               
                Донесение брата Феликса
                Дом камергера А.А.Жеребцова
«Тайно проникнув в дом камергера Жеребцова, я сумел укрыться на чердаке и, проделав небольшое отверстие в перекрытии, доподлинно слышал о чем шла беседа меж тремя субъектами, собравшимися в оном доме марта, первого числа 1801 года от Рождества Христова.
В кабинет вошли три человека, из коих по голосам было узнано двое: великий князь Александр Павлович и граф Пален Петр Алексеевич. Третий субъект мною не узнан, но будучи в русской речи косноязычен, можно предположить его немецко-саксонское отечество. За сим привожу Вашему Преподобию разговор, коий велся меж сими господами.
А.П. «Ну, что же , господа, не будем затягивать наш визит и докучать хозяевам этого дома, тем более, что у меня сегодня большая спешка!»
П.А. «Ваше высочество…»
А.П. «Я попрошу без титулов!»
П.А. «Разумеется! Я все понял!»
Х. «Господа! Приступим. Мне необходимо понять всего несколько пунктов из вашего…хм…хм… семейного дела. Как это будет выполнено и что за этим последует?»
П.А. «Милостивый государь! Я думал, что всё уже давно определено. Нынешний государь не в состоянии управлять государством Российским, а отсюда следует, что он слагает с себя все полномочия власти и она по прямой (указ самого императора!) переходит к его старшему сыну. Иного и быть не может!»
Х. «Все это так, дорогой граф! Всё прекрасно! Но куда же денется опальный император?»
П.А. «Пусть это вас не волнует!»
Х. «Наоборот, это пожалуй самое главное, именно это влияет на то, чем должен кончиться переворот. А, вы как думаете ваше высочество?»
А.П. «Вы ставите меня в затруднительное положение. С одной стороны вы требуете решительных действий во благо России, а с другой стороны вы спрашиваете, что же делать с моим державным родителем, хоть и неугодным всему государству. Вы что же ждете, что я прикажу убить отца и стану отцеубийцей? Неужели вы думаете обо мне настолько плохо? Так вот! Чтобы так не было низложенный император должен жить! Где, как и сколько я определю позже… но жить! Вы меня поняли, господа?»
Наступило длительное молчание.
П.А. «Это будет сделать очень трудно, ваше высочество, все так недовольны вашим батюшкой…»
А.П. «Меня это не касается! Я всё сказал! Если что-нибудь случится с моим отцом и я буду знать виновных,- пощады не ждите.»
Х. «Ваше высочество! Не слишком ли мы закусываем удила?»
А.П. «Не слишком. Лучше отпустим потом. Но пусть знают все, что я никого не прощаю: ни друзей, ни врагов. Виноват – осуждён. Когда начинаешь потакать и давать слабину в самом начале,- это приводит к краху в конце. Я думал это давно известно вашему обществу, в кое, насколько я понял, вы меня пригласили.»
Х. «Вы совершенно правы, ваше высочество. Я склоняю голову!»
А.П. «А теперь мне хотелось бы узнать, что все же от меня требуют дружественные нам страны и их службы…»
Х. «Господь с вами, государь! Ничего такого, совершенно ничего!»
А.П. «Бросьте, барон, бросьте. Не делайте из меня болвана, как говорит русский народ! Это, то вам понятно!»
Х. «Ваше высочество! Я не совсем принадлежу своей родине и требования или скорее просьбы принадлежат некоему обществу…»
А.П. «Не стесняйтесь, барон, я все это уже знаю, кстати, как и граф Пален, так что не скрывайте, говорите…»
Х. «Ваше высочество! Я крайне удивлен, что вы все это уже знаете, мне этого не сказали. Я обижен!»
А.П. «Сударь, не тратьте время зря!»
Х. «Хорошо, ваше высочество! В данное время от вас только лишь и требуется поддержать британское правительство против Франции. Вот и всё.»
А.П. «Немало, но я думаю, что все это возможно. Как вы думаете, граф?»
П.А. «Ваше высочество! Мы полностью к вашим услугам и я надеюсь решим все проблемы, которые могут возникнуть на этом пути.»
А.П. «Значит все решено! В таком случае, господа, я вас оставлю, у меня еще дела. Всего хорошего!»
После этого все собеседники разошлись и мне не оставалось ничего другого, как незаметно покинуть сей дом. К вящей славе божьей! Аминь! Брат Феликс.»
Грубер отложил в сторону донесение брата Феликса и снова стал вчитываться в текст, который был написан неделею позже.
Брат Феликс оказался опытным дипломатом и иезуитом с высокой буквы знания: излагал все кратко, чётко и изо всего выбирал самое главное, что и было нужно генералу. Грубер был доволен теми сведениями, что доставлял ему брат Феликс.
Он опять открыл тетрадь и стал читать, то что было написано в ней. Все эти сведения, всё что было сообщено ему пять лет назад, сейчас очень даже могло пригодиться. Вчитываясь в старые строки он не только вспоминал, что было раньше, но и то, что могло случиться сейчас, сегодня, а это было уже более чем серьезно. Неторопливо Грубер переворачивал лист за листом и память словно оживала на этих страницах.
«Кто же участвовал в заговоре против императора Павла I :
1.Панин Никита Петрович – вице-канцлер, был идейным вдохновителем заговора, но участие в нем принять, так как был выслан из столицы (не мог?!).
2.Пален Петр Алексеевич – генерал-губернатор Петербурга, шеф тайной полиции, наиглавнейший заговорщик.
3.Дерибас Осип Михайлович – умер в пятом часу утра 2 декабря 1800 года (убит бароном Паленом, так как перед смертью хотел покаяться Павлу I – услышано слугой Лукасом, доподлинно).
4.Зубов Платон Александрович – последний фаворит Екатерины II. Глуп, туп и нелеп. Привлечён к заговору только потому, что являлся последним олицетворением екатерининских времен.
5.Зубов Николай Александрович – зять Суворова, привлечён к заговору из-за симпатии солдат. Глуп, жена еще глупее, но не бросать же родственника на произвол судьбы.
6.Зубов Валериан Александрович – потерял ногу на войне и участвовать в действиях не мог, но душе был «за».
7.Жеребцова Ольга Александровна – сестра братьев Зубовых, всех трех. Была в связи с английским послом Уинтвортом и участвовала в заговоре с целью получения денег от правительства Британии. За несколько дней до переворота покинула Россию и отправилась в Берлин, а после кончины Павла I, и далее в Лондон. Там она получила, обещанную заговорщикам сумму около 2 млн. рублей. Но она не собиралась делиться ею ни с кем просто напросто нагло прикарманила все эти деньги, трезво рассудив, что врядли кто-нибудь станет требовать вознаграждение через суд за убийство российского императора. Так оно и случилось.
8.Беннигсен Леонтий Леонтьевич – командир Изюмского легкоконного полка, вождь колонны цареубийц, главный исполнитель убийства.
9.Аргамаков Александр Васильевич – племянник Дениса Фонвизина, был полковым адъютантом Преображенского полка и плац-майором Михайловского замка. Он был необходим заговорщикам, чтобы попасть внутрь Михайловского замка. Имел полномочия входить к императору без доклада, Шёл впереди и вёл за собой всех заговорщиков.
10.Голенищев – Кутузов Павел Васильевич.
11.Муравьев – Апостол Иван Матвеевич
12.Командиры гвардейских полков:
  -Депрерадович Николай Иванович – Семеновского;
  -Уваров Федор Петрович – Кавалерградского;
  -Талызин Петр Александрович – Преображенского;
  -Янкович-де-Мириево Иван Федорович – Конногвардейского;
 13.Шефы полков:
  -Вердеревский Николай Иванович – Кексгольмского;
  -Ушаков – Сенатских батальонов;
  -Тучков Павел Алексеевич – 1-го Артиллерийского полка.
А также еще много средних и младших офицеров из которых доподлинно известны только: Полторацкий К.М., поручик Преображенского полка -  Марин С.Н.,  полковник – Бибиков Н.И., полковник Преображенского полка – Запольский, штабс-капитан Розен, поручик Леонтьев, поручик Аргамаков, полковник Семеновского полка граф Толстой, князь Волконский и другие.»
Грубер отлистнул несколько страниц назад и стал читать другой документ, вставленный в тетрадь, все, что предшествовало заговору.

   Донесение Лукаса, слуги адмирала Дерибаса О.М. (писано с его слов с комментариями)
Дом Дерибаса                1 – 2 декабря 1800 года.

«Будучи близким слугой Его Высокопревосходительства, адмирала Дерибаса Иосифа Михайловича, наблюдал последние дни сего достойнейшего господина и оказывал ему посильные услуги на смертном одре. Как сейчас помню, господина адмирала занесли в его квартиру на Фонтанке, 29 ноября четверо матросов из адмиралтейств-коллегии, где ему вдруг стало дурно и он упал на пол, потеряв сознание. Это случилось около трех часов пополудни. Пока Иосифа Михайловича везли в карете домой он пришел в себя и стал жаловаться на боль в голове и жжение в груди. После того, как его занесли в квартиру, я приготовил постель в его спальне, куда его и положили. Все в доме бегали и суетились, старались хоть что-то сделать для облегчения страданий. Лицо господина адмирала побелело о было покрыто крупными каплями пота, губы посинели, но жара и лихорадки не было. (Похоже на отравление каким-то растительным ядом.Грубер.)
Вечером к больному был вызван врач, сделал ему кровопускание и прописал какую-то микстуру, за которой тут же направили служанку в зелейную лавку.
Ночь прошла почти что спокойно и наутро господину адмиралу даже стало лучше и он откушал мясного бульона с хлебом. После полудня его пришли проведать со службы, а также граф Пален Петр Алексеевич, коего я видел с Иосифом Михайловичем не единожды и считал близким его другом. Они все уединились в спальне у постели больного, а я удалился в кухню и налил больному микстуру.
Возвращаясь назад я приблизился к двери в спальню, а так как она была не закрыта плотно, то услышал голоса и не решаясь войти, стал прислушиваться к разговору. Говорили только двое, кои наверное остались в комнате, тогда, как иные уже удалились из квартиры. Это были адмирал Дерибас и граф Пален.
-Итак, - услышал я голос Палена, - вы отказываетесь теперь участвовать в нашем деле, господин адмирал! С чего бы это?
-Вы, граф, прекрасно знаете, - едва расслышал я слабый голос хозяина, - я считал, что мы низвергаем тиранию императора-самодура, спасаем Россию, отдаем власть действительному императору российскому, достойного трона…
-А, что же на самом деле?
-А, на самом деле, мы отдаем незаслуженную власть отцеубийце (будущему отцеубийце!) да еще тому, кем руководят англичане, а еще хуже масоны.
-С чего вы это взяли, адмирал, вы с ума сошли!
-Нет умом я не тронулся, а вот вы или притворяетесь, или ничего не знаете. Хотя последнее маловероятно.
-Господин адмирал! У вас наверное жар, разве вы не помните, что вас уволили от командования Черноморским гребным флотом, а потом еще раз отстранили от службы, обвинив в злоупотреблениях лесными доходами.
-Да, все так, но я тут же был восстановлен во всех должностях и даже повышен. Да, я ненавидел императора за его сумасбродства и глупость, но теперь вижу, что это все ложь, которую как паутину плетут вокруг Павла I его недруги.
(18 декабря 1797 года Павел I уволил Дерибаса с должности командующего Черноморским флотом и 10 января 1797 года отозвал его из Одессы в Петербург. Однако уже 9 февраля того же года он зачислен по высочайшему указу в Адмиралтейств-коллегию. 2 января 1798 года назначен генерал-кригскомиссаром и занимался сокращением казенных расходов при закупке провианта, напрямую у помещиков, без перекупщиков и посредников. Его карьера пошла в гору: 8 мая 1799 года Дерибас произведен в полные адмиралы, а 7 сентября повелением Павла назначен управляющим лесным департаментом, где заготовлял и разводил корабельный лес. 3 декабря 1799 года награжден командорским орденом св. Иоана Иерусалимского. Но 1 марта 1800 года неожиданно отстранен от службы. Говорим о злоупотреблениях лесными доходами, хотя скорее всего это был оговор, либо мздоимство чиновников департамента.
Поэтому 30 октября 1800 года он был вновь восстановлен на службе. Ему поручено составить план укреплений Кронштадта, их улучшение, а 12 ноября того года он назначен «докладывать по делам адмиралтейств-коллегии его Императорскому Величеству» и практически стал исполнять обязанности морского министра, поскольку президент Кулешов был болен. Если раньше адмирал активно участвовал в заговоре и даже призывал прибегнуть к «традиционным итальянским средствам – к яду и кинжалу», то последние месяцы таких высказываний никто не слышал и он стал понемногу отходить от заговора. Грубер. P.S. В начале ноября 1800 года Дерибасу было направлено письмо об истинном лице наследника Александра Павловича и действиях масонов).
Наступило недолгое молчание, но потом вновь заговорил граф Пален:
-Осип Михайлович, дорогой, вы больны и устали, поэтому и говорите не весть что!
-Нет, граф, это я раньше делал не весть что, но умные люди открыли мне глаза…
-И кто же, эти люди?
-А, какая разница, граф! Вы , я смотрю боитесь, что я донесу о заговоре, так я этого делать не буду, но и потакать узурпатору тоже не намерен.
-И что же вы будете делать?
-Пока не знаю. Но я прошу вас, граф, самому подумать над этим делом, праведное ли оно, да предупредить об этом вице-канцлера Панина. Не ввергнуть бы Россию опять в смуту и дворцовые интриги. Иностранцы только этого и жаждут, они хотят видеть слабую империю, которую можно раздирать на части.
-Ну, этого, то мы как раз и не желаем, ни в коей мере. Я стоял и стою за самодержавное государство и никому не позволю нарушать данное устройство России.
-Вот и отлично, граф. А теперь простите, я устал и хочу отдохнуть.
-Отдыхайте, дорогой Осип Михайлович! Не смею больше вас утруждать. Однако позвольте навестить вас завтра ввечеру, чтобы справиться о вашем здоровье?
-Милости просим…
Я едва успел отскочить от двери и скрыться в коридоре, как створки распахнулись и из спальни вышел граф Пален. Лицо его было красно, а глаза так и пылали огнём. Он быстрым шагом направился прочь из квартиры.
Я не решился сразу войти к адмиралу и выглянул в окно, выходящее на парадное крыльцо. На улицу буквально выскочил граф Пален, но прежде, чем усесться в карету, подозвал каких-то двух господ в черных плащах и долго о чём-то с ними говорил. Когда он уехал, соглядатаи остались у нашего дома, прогуливаясь неспеша под окнами. И я понял, что это сыщики из тайной полиции (ведь граф Пален не только военный губернатор Петербурга, но еще и глава тайной полиции).
На следующий день все шло, как обычно. Господину адмиралу становилось, то хуже, то лучше. За ним ухаживали я, наша служанка Марфа, жена Анастасия Ивановна, а также дочь Екатерина Осиповна, приходил доктор и, осмотрев больного, неудовлетворенно покачал головой.
Вечером опять появился граф Пален. Он долго пребывал в доме, так и не решаясь, по моему мнению, зайти в спальню к адмиралу. Наконец, когда стемнело и зажгли свечи, а я принес канделябр о трех свечах в спальню, туда же вошел граф Пален и, недовольно поморщившись при виде меня, приказал, жестом рукой, удалиться. Я тут же вышел за дверь. Но теперь, будучи в больших опасениях, я обогнул спальню по коридору и, войдя в смежную комнату, потихоньку приоткрыл  вторую дверь в спальню. Так как в сей комнате свечей не зажигали, а дверь была затенена шторами с ламбрекеном, то меня не видел никто, хотя я прекрасно наблюдал кровать с больным и сидящим у изголовья графом Паленым и слышал каждое слово их разговора. Пока я обходил спальню, разговор уже начался.
-Ну, что ж любезный, Осип Михайлович, да, вы оказались правы. Великий князь, мне кажется, играет всеми нами, для своей собственной выгоды. Он боится, что император завещает престол не ему, а кому-нибудь другому, ну хотя бы Константину Павловичу. Вот теперь он и стоит на том, чтобы император был устранен нашими руками, обещая всепрощение…
-Боюсь, граф, что как только императора не станет, все причастные к этому будут примерно наказаны, тем самым наследник будет обелён!
-Конечно же, дорогой Осип Михайлович! Но что же нам то делать, как быть, ведь все уже настроено и машина пришла в действие…
-Придётся остановиться, граф, для спасения России, заговор надо предотвратить и как можно скорее.
-Конечно, адмирал, я сделаю все, что в моих силах, но есть некие персоны, которых трудно будет урезонить…
-Граф! Вы же военный губернатор и глава тайной полиции, ну в конце концов арестуйте тех, кто не подчинится, и возьмите и доложите обо всем императору, только надобно предоставить все доказательства,- полные, что б не отвертеться!
-Разумеется, разумеется, не волнуйтесь! Вот у вас голос как дрожит, ты верно устал, я тебе сейчас морсу дам, вон на столике стоит, легче и станет.
И тут я увидел, как граф Пален встал встал с кресла и, подойдя к столу, налил в бокал из графина морс, а потом, достав из кармана темный стеклянный флакон, вылил из него в бокал добрую половину какой-то жидкости.
-Ну, вот, Осип Михайлович, выпей, это тебя успокоит и подбодрит. Пей!
Я увидел, как господин адмирал, с жадностью выпил почти весь бокал, как будто у него пересохло в горле. В то время я подумал, что граф дал какое то успокоительное лекарство, так убедительно он это говорил.
-Теперь, Осип Михайлович, отдыхай! Ничего не говори и не думай, все решится, ты главное выздоравливай, а я пока , с твоего позволения, еще чуть побуду в гостиной, чтобы удостовериться, что с тобой всё хорошо.
И граф встал, чтобы выйти из спальни, и, совершенно незаметно для адмирала, прихватил со стола бокал с остатками питья (потом мы этот бокал нигде не нашли). Когда граф Пален удалился, я зашёл в  спальню посмотрел на господина адмирала. Он лежал, закрыв глаза, и как то напряженно, с каким то трудом дышал. Было уже за  полночь. Я позвал служанку, а сам пошел к себе, чтобы хоть на часок прилечь, ибо не спал уже несколько суток.
Не знаю сколько я проспал, но проснулся от криков и быстро одевшись, выскочил из своей комнаты. Возле спальни господина адмирала царил переполох. Я глянул в гостиной на часы, они показывали четверть четвертого часа ночи. По комнатам сновали домочадцы и я узнал, что адмиралу стало плохо, у него приступ. Поднялся жар, обильный пот, затем начались судороги и открылась рвота. Все суетились, не зная, что делать. Стояла какая то паника. Только граф Пален, ухватив за руку служанку, закричал:
-Гони за доктором, дурра! И батюшку приведи. Веди, что смотришь, может ему исповедоваться надо. Быстро!
Священник пришел первым, но адмирал уже был без сознания и батюшке пришлось молиться над его телом и было решено соборовать Его Высокопревосходительство.
Когда же появился доктор у Осипа Михайловича уже началась агония и он сидел возле постели и только разводил руки в стороны. Все вокруг плакали и рыдали, у меня слёзы тоже текли по щекам.
В пятом часу утра господин адмирал как-то глубоко вздохнул в последний раз и сердце его остановилось. Лицо его вдруг стало спокойным и умиротворенным, а наши рыдания только усилились.
Граф Пален вместе с доктором вышли из спальни и уединились в соседней комнате. Больше графа я уже не видел, а доктор вернулся в спальню и сказал, что адмирал умер от воспаления кишечника, и что ему здесь уже больше делать нечего и попросил, причитающиеся ему деньги, отправить на дом.
У изголовья постели поставили свечи, а я вышел из спальни и отправился к себе. Усевшись на кровать, я только тогда подумал, а что собственно подливал граф Пален в питьё адмирала.
Лекарство или яд?»
(Дерибас похоронен на Смоленском кладбище в Петербурге, хотя как кавалер ордена св. Иоанна Иерусалимского должен был похоронен на Каменном острове. Надпись на его могильной плите гласит: «Адмирал Иосиф де Рибас, Российских орденов Александра Невского, победоносного Георгия, св. Равноапостольского князя Владимира 2 классов кавалер и св. Иоанна Иерусалимского командор, 1750 – 1800». Грубер).
Грубер опять перелистал свои записи и остановился на тех, которые предшествовали реализации заговора и убийства императора.
«1 февраля 1801 года Павел I и его семья переехала в новый дворец (Михайловский замок). Император очень не хотел оставаться в Зимнем дворце, где происходило много переворотов, он по просту даже боялся быть просто отравленным.
Здание Михайловского замка было возведено на месте Летнего дворца, где и родился Павел Петрович. Строительство Михайловского замка было страстной мечтой императора (он даже руководил эскизами его планировки). Замок был заложен 26 февраля 1797 года и построен всего за три года. Строительство шло и днем, и ночью. Архитекторы Василий Баженов и Виченцо Бренна. Михайловский замок был похож на средневековую крепость, о которой так грезил император, считая что он неприступен. Замок был окружён водой. С севера и востока река Мойка и Фонтанка, а с юга и запада каналы Церковный и Вознесенский отделяли замок от остального города. Во дворец можно было попасть по трем подъёмным мостам, охраняемых часовыми и пушками. 10 марта 1801 года в Общем Столовом зале состоялся последний концерт на котором даже выступала Мадам Шевалье (любовница императора, которая единожды покорила его потому, что пела в платье цвета стен Михайловского замка).
24 февраля 1801 года Фёдор Ростопчин попал в опалу (благодаря интригам) и был удалён последний защитник императора (трусливый Кутайсов конечно не в счёт). 3 марта Александр Рибопьер дерется на дуэли с князем Святополк-Четвертинским, а император подумал, что это из-за его фаворитки Анны Гагариной. Он тут же отправил в ссылку семью (Рибопьера), конфисковал имущество, арестовал на сутки наследника (за то, что вовремя не сообщил о дуэли), наказал графа Палена, а Рибопьера заключил в крепость.
В обществе поднялось недовольство, подкрепляемое слухами заговорщиков. В начале осуществить переворот намеревались 15 марта («мартовские иды» принесшие смерть тирану Цезарю), но к императору со всех сторон поступали сведения о заговоре (и моё тоже) и император даже расспрашивал о заговоре у Палена. Пален, как он говорил сам, успокоил императора, что заговора нет. После этой беседы Пален опять виделся с Александром Павловичем. О чем они говорили неизвестно, но со слов Палена (коим я не очень верю) Александр приказал произвести переворот не 10 марта, а 11 марта, когда дежурным будет третий батальон Семёновского полка, в котором он был уверен более, чем в других.
10 марта император освобождает из крепости Рибопьера. В тот же день архиепископ Амвросий (Подобедов) пожалован петербургским митрополитом и это сразу рождает слух, будто новый владыка нужен для расторжения царского брака и заключения нового.
Для хорошей подготовки переворота необходимо убрать подальше конногвардейцев, измайловцев, но наводнить замок преображенцами и семёновцами. В каждом полку необходимо иметь несколько офицеров, на которых можно положиться. Солдаты ничего не должны знать, а к заговору подготовить третий и четвёртый батальон Преображенского полка и первый и третий батальон Семёновского, где больше всего заговорщиков офицеров. Провести встречи офицеров и генералов с постепенным ростом количества заговорщиков. Организовать две колоны: одна официальная группа, а другая ударная, соответственно под руководством Палена и Беннигсена. Подготовить список людей, которых необходимо арестовать или изолировать и поручить сенатору Трощинскому собрать всех сенаторов лишь только арестуют императора.

Донесение брата Феликса (поручик Ефимов Семёновского полка)                11марта 1801 года

«Будучи представленным переводом в 3-й батальон Семёновского полка в конце генваря сего года, я почти тут же был привлечён в стан заговорщиков, стараясь однако ничем не выделяться среди них и не попадаться без нужды на глаза главарей. Я не раз выполнял отдельные поручения, но на меня по прежнему не обращали особого внимания, а я успел заметить, что среди заговорщиков несколько раз появлялся тот человек, голос которого я слышал в доме Жеребцова. Теперь его называли бароном Гартигом. Это был человек лет тридцати, с длинным орлиным носом, черными умными глазами и чёрными курчавыми волосами с чуть седоватыми бакенбардами. Лицо у него было смуглое, а губы узкие и какие-то зло сжатые. Телосложение среднее, а руки тонкие, белые с длинными пальцами, как у клавесианиста. Наконец недавно слыша голос, я теперь увидел этого господина воочию. Мне было поручено вместе с прапорщиком моего батальона наладить слежку за императором, непосредственно, либо через подставных лиц.
В тот день император встал рано, между четырьмя и пятью часами утра. В девять часов император отправляется в сопровождении наследника осматривать войска. В десять часов – плац-парад. С одиннадцати часов Павел I прогуливается верхом верхом вместе с Кутайсовым. В час дня император обедает вместе с приближёнными.
Ночью мой 3-й батальон оделся и его повели в Михайловский замок, чтобы сменить Преображенский батальон. Семёновцы заняли все посты в замке, кроме внутреннего пехотного караула около залы, называемой уборной, смежной со спальней императора, дабы ненароком не разбудить Павла I. В девять часов вечера Павел I выходит к ужину. Здесь же его сыновья с жёнами, жена графа Палена и ее дочь, камер-фрейлина Протасова, фрейлина Кутузова, статс-дама Ренне, статс-дама Ливен, а также Кутузов, Строганов, Нарышкин, обер-камергер граф Шереметьев, шталмейстер Муханов, сенатор князь Юсупов. В полдесятого ужин кончился и император ушел к себе. В одиннадцать часов Павел I посылает пажей с письмами и обходит некоторые посты. После император закрывает внешнюю дверь, где на посту стоит солдат Агапеев и видит, как ПавелI молится в прихожей у иконы. Потом он проводит около часа у Гагариной, спустившись к ней по тайной лестнице. После этого верховой отзывает нас с прапорщиком на квартиру Палена. Когда я зашёл в его квартиру, то увидел, что все офицеры, при полном параде, в форме, лентах и орденах. Большинство из офицеров изрядно накачались шампанским. Там находилось около полусотни человек. Когда ужин подходил к концу, Платон Зубов объявил, что пора низвергать узурпатора, арестовать и привести к власти истинного императора государства российского. Потом несколько офицеров начали орать, что будем делать с Навуходоносором. Пален сначала сказал, что император будет заключён в Шлиссельбургскую крепость, а потом добавил «впрочем, когда готовят омлет, яйца разбивают». Раздались отдельные восторженные возгласы. После этого все выходят на улицу и Пален расставляет офицеров в две колоны, так как сами не решались стать в «официальную» группу, либо в «ударную». Группа Палена (официальная) направляется к парадному входу в замок. Вторая группа Беннигсена, где находится Платон Зубов, идёт за капитаном Аргамаковым через Садовую к Рождественским воротам замка. В полночь мы проникаем во дворец, но подымается тревога в Преображенском и Семёновском полках, которые успокаивает поручик Маринин и К.М.Полторацкий. После этого наша группа из пятнадцати человек подходит к царским покоям.
Близ спальни императора стоит часовой (рядовой Агапеев) на которого вдруг стремительно набрасывается Зубов и одним ударом эфеса сабли сбивает на пол. Солдат лежит без сознания, а из затылка его сочится кровь.
-Что же вы, граф, - упрекает его Беннигсен, - можно же было просто арестовать и связать солдата.
-Вот еще чего, - проворчал пьяный Николай Зубов, - возиться с этим мерзавцем, ничего очухается.
Затем Зубов так же стучится в спальню и дверь приоткрывает комнатный гусар (это был Кириллов). Ни о чём не раздумывая Зубов толкает дверь и тут же наносит удар кулаком в лицо. Гусар летит через всю комнату и падает возле стены со сломанным носом, потеряв сознание.
-Граф! – восклицает Беннигсен. – Вы опять за своё. Может вы и императору точно также врежите, а то чего доброго и убьёте сразу! А!
-Ладно, ладно! – утихомирился Зубов.
Где-то полпервого ночи, мы все ворвались в спальню императора. Конечно после всех этих криков император мог свободно уйти через комнаты императрицы или по потайной лестнице через комнаты Гагариной или в конце концов попытаться спуститься из окна, либо поднять тревогу голосом (хотя камер-лакеи уже начали поднимать тревогу и шум во дворце после глупых попыток проникнуть в покои императора под видом адьютанта для доклада).
Итак в спальную комнату ворвались следующие заговорщики: Беннигсен Л.Л., Зубов П.А., Зубов Н.А., Аргамаков А.В., Яшвиль В.М., Татаринов И.М., Гардонов Е., Скарятин Я.Ф., Бороздин Н.М., Бологовский, Мансуров, Чичерин, Лешер де Герцфельдт, камердинер Зубова, поручик Ефимов (то бишь я). Последним в спальню, совершенно незаметно, проник  барон Гартиг и его практически никто не заметил, потому что все искали, вдруг исчезнувшего из спальни императора, а я стоял в стороне и посматривал на входные двери.
Не найдя в комнате императора (постель была пуста) все растерялись.
-L oiseau s,est envole (птичка улетела), - проворчал Платон Зубов.
-Ищите, господа, он не мог никуда убежать, все выходы перекрыты, - сказал Беннигсен, - Ищите здесь и на потайной лестнице, ищите!
Все рассыпались по комнате, обшаривая каждый угол. Вдруг возле окна, занавешенного шторой, раздался вопль и, обернувшись я увидел, что камердинер Зубова падает навзничь, а из его спины торчит кончик шпаги. Штора вдруг откинулась и из-за неё появился император с окровавленной шпагой в руках.
-Измена, ко мне гвардейцы, - закричал император и, пока растерянные заговорщики застыли на месте, он прямым уколом поразил Бологовского в плечо и и вывел его из строя.
-Тревога! Тревога! – опять закричал Павел I.- Все ко мне!
Опешившие заговорщики никак не ожидали появления императора, одетого в белую рубашку, штаны и сапоги, и даже успевшего надеть парик. Он стоял в фехтовальной стойке, спиной к окну и поводил кончиком шпаги справа налево. Наконец большинство из них обнажили клинки, но Беннигсен, Платон Зубов, Аргамаков и Бороздин отступили назад, всё еще пребывая в растерянности.
-Изменники! – зарычал император. – Трусы! Сколько вас на меня одного! Но пеняйте на себя. Всех сокрушу!
Заговорщики стояли, не понимая, что делать. Они думали найти спящего, трусливого императора, который будет умолять их оставить его в живых, а нарвались на воина, готового отдать жизнь за свою свободу и свой трон.
«Что делать?»- так и читалось на их лицах. Наконец самый пьяный из них, Николай Зубов, рванулся к Павлу I и тут же получил рубящий удар по руке, чуть выше локтя и с криком отскочил назад, выронив на пол шпагу. Павел ударом ноги послал его в угол комнаты. Наконец опомнился Беннигсен и заговорил:
-Ваше величество! У нас приказ о вашем аресте, не перечте, государь!
-И кто же мог отдать такой приказ, уж не вы ли, - кричит император, - а может граф Пален или мой наследник, не имеющий пока на то никаких прав!
-Ваше величество! – говорит уже Беннигсен поспокойнее. – Подпишите указ об отречении в пользу великого князя Александра и я клянусь, что ни волосок не упадёт с вашей головы.
-А, я клянусь, - говорит император несколько уставшим голосом, - что все вы будете арестованы и преданы суду, а уже суд приговорит, что с вами будет!
-Ваше величество! – успопокоительно говорит Беннигсен, - Нас много, а вы один, это неразумно и вы только что дали понять, что отступать нам поздно, а вы можете еще выбрать себе путь отречения и сохранения жизни.
-Я, не идиот, милостивый государь! Во-первых, вы не оставите меня в живых, это понятно, а во-вторых, я не хочу жить в казематах какой-либо крепости, хотя заключив меня туда вы можете затеять смуту в государстве и междуусобицу. Так вы значит любите Россию?
-Ваше величество! – Беннигсен пытался говорить убедительно. – Ничего этого не будет, если вы подпишите акт об отречении. Александр Павлович никогда не пошел бы на отцеубийство
-Значит мой сын Александр с вами, как я и думал, а может он и руководит вами, - понуро сказал Павел, опуская шпагу и понуря взгляд.
-Да, государь, - сказал Беннигсен.
В это время , никто не заметил, как барон Гартиг, чёрной тенью скользнул вдоль стенки и из его руки вылетел тяжёлый металлический шар на длинной цепочке и ударил императора прямо в висок. По раздавшемуся хрусту костей, я понял, что удар смертельный. Это оружие, если и не раздробило кости черепа, то гидравлическим ударом обратило мозг в смятку. Император, выронив шпагу, мгновенно рухнул на пол и так , как он он упал лицом вниз, даже не выставив перед собой руки, я понял, что он уже мертв.
Сначала заговорщики в недоумении смотрели на лежащее перед ними неподвижное тело, а потом вдруг с пьяными криками накинулись на мертвого императора. Кто пинал его ногами, кто выворачивал руки, кто-то додумался сорвать с кровати поясной шарф императора и стал крутить его вокруг мёртвого тела. Я краем глаза увидел, как барон Гартиг незаметно ускользнул из зала, но пьяные заговорщики этого даже не заметили. И я думаю они не поняли, что произошло. Зубов схватил со стола золотую табакерку и прижимая к груди пораненную руку, бегал вокруг всех и пытался ударить ею лежащего на полу императора. Кто-то держал шарф, обмотанный за шею трупа, и если бы Беннигсен криками не разогнал офицеров, они бы в пьяном угаре разодрали бы императора на кусочки.
Но постепенно все успокоились и, подняв императора, уложили его на кровать.
-Господа, вы видите, что вы наделали, - закричал Беннигсен, - теперь нам надо привести его в должное состояние, что мы покажем народу! Идиоты!
Более я не стал оставаться в спальне императора, а потихоньку удалился из дворца, пройдя через все караулы. Я уже ничем не мог помочь императору и не успел проследить, куда удалился барон Гартиг. Все здесь записано, Ваше преподобие, с моих слов и скреплено подписью.»
Грубер откинулся в кресле, глядя на свечи, прищуренными глазами и надолго задумался.

            -------------------------- . ------------------------
В это же самое время начало смеркаться. Якоб Вендель уже проехал Кипень и скакал мелкой рысью на довольно хорошей лошади к Ямбургу. В Ямбурге он хотел оставить, либо продать коня и дальше двигаться на почтовых. Пока ему не часто попадались одинокие коляски, или всадники, спешащие по своим делам, а один раз его обогнала курьерская тройка с таким присвистом, что он едва успел посторониться с дороги. Якоб скакал, стараясь не думать ни о чём постороннем, кроме своей конечной цели. Он знал, что это не только ответственно и достославно, что он делает, но и опасно. Поэтому, проезжая по столбовой, он, как говорится, смотрел в оба. Любой, приближающийся к нему человек или коляска, рассматривались им, как потенциальный враг. Он хотел выполнить свою задачу с успехом и остаться в живых, но в тоже время воспитание в монастыре внушило ему и то, что во имя господа можно и даже должно пожертвовать собой. И он готов был к этому. Он скакал на лошади и осматривал окрестности. Вокруг была скудная, болотистая местность с чахлыми деревцами, холмами и пригорками, а близость Балтийского моря приносил этот свойственный запах соли и йода.
Якоб был очень напряженным, когда проводил ночь в номерах, а рано поутру выехал из Петербурга, стараясь не привлекать к себе внимания в одежде праздного франта. Однако после Стрельни, он заехал в небольшой лесок и тут же переоделся в длинный долгополый сюртук, подвесил седельные сумки, куда сложил прежнюю одежду, одел картуз и превратился в обыкновенного приказчика, который кдет по делам своего хозяина. В этакой одежде он и совершал дальнейший путь, собираясь в дальнейшем переодеться еще раз в форму земского чиновника и дальше двигаться на почтовых.
Якоб ехал не спеша, любуясь природой и оглядывая все окрестности. Внезапно в надвигающемся сумраке, Якоб не столько услышал, сколько почувствовал стук копыт лошадей, которые скакали вслед за ним. Якоб сомневался всего лишь минуту, отцы иезуиты всегда учили, что цель должна  оправдывать все средства. И поэтому он принял решение, что лучше потерять послание, чем отдать его кому-то ни было. Якоб пустил лошадь в галоп и, оглядываясь назад он увидел, что преследователи, еще далеко и краем глаза смотрел, куда можно спрятать пресловутую трость. Он знал, что если его догонят и будут обыскивать, то непременно найдут послание, спрятанное в этой трости с набалдашником из слоновой кости. Судя по весу, здесь  была не только слоновая кость, но здесь присутствовал металл (скорее всего свинец), для придания тяжести. Якоб дождался пока дорога сделала довольно крутой поворот налево и чахлые сосенки укрыли его от взора преследователей. И там же слева, вдоль всего тракта, тянулись топи лифляндских болот. Он на миг остановился, вытянул притороченную у седла трость, и, размахнувшись, кинул её в самую середину трясины. Он подождал лишь мгновение, видя, как деревянная трость упала в болото и, пуская небольшие пузыри, тут же пошла на дно. Зелень ряски, разбуженная падением трости, сначала разошлась, очерчивая чёрную воду трясины, а потом понемногу сомкнулась меж собой, навсегда закрывая то место, куда навеки опустилась трость Грубера с неким иезуитским посланием. Простояв совсем немного и увидев всё это, Якоб поднял лошадь на дыбы и пустил ее в галоп. Однако этой небольшой заминки хватило на то, чтобы всадники, которые скакали ему вслед, приблизились на расстояние пистолетного выстрела. Первыми открыли огонь нападающие и Якоб, вдруг услышал свист пуль над головой, понимая, что теперь они от него не отстанут. Он еще скакал некоторое время, пытаясь оторваться от преследователей или, думая, свернуть куда-нибудь на другую дорогу, но этого ему не удавалось и в конце концов он вынул из седельной кобуры пистолет и обернувшись выстрелил. С сожалением он успел заметить, что пуля попала в грудь лошади, скачущей впереди, и она еще какое то время неслась по инерции, пока наконец не ослабла и подогнув колени рухнула на дорогу, подминая под собой всадника и ломая ему позвоночник в трёх местах. Лошадь и всадник были мертвы. Расстроившись, Якоб достал второй пистолет, и развернувшись в седле, предоставив лошади скакать одной без удил, прицелился и выстрелил прямо в голову всаднику, скачущему за ним вторым. Пуля попала точно в лоб и он рухнул с коня, даже не зацепившись за сбрую, а лошадь, почувствовав опасность и отсутствие хозяина, тут же свернула в сторону и ускакала в поле.
Теперь его преследовало только четверо всадников. Якоб опять уселся прямо в седле и привязав удила к луке седла и дав шенкеля лошади, принялся заряжать пистолеты. Когда он их зарядил и обернулся к догоняющим, то увидел, что они приблизились уже настолько близко, что ему уже не оставалось ничего больше, как выстрелить из пистолетов с двух рук. Два выстрела прогремели одновременно и два человека низверглись с коней с пулями в сердце. Якоб даже не успел помолиться за их души, как  ответный выстрел, поразивший его в спину, скинул его с коня. Когда двое, из оставшихся всадников подъехали к его телу, он был уже мертв. Они спрыгнули с коней и тщательно обыскали его тело, одежду, лошадь, которая не смогла убежать, так как уздечка обернутая через руку трупа, удержала ее от побега.
Всадники чертыхнулись и уселись возле трупа, напряженно дыша.
Через некоторое время к ним подъехал командир кавалергардского полка Депрерадович Николай Иванович в сопровождении шести кавалергардов.
-Ну что, нашли? – спросил Депрерадович.
-Ваше превосходительство, ничего, - вытянулся кавалергард.
-Не может быть! Ищите! Ясно сказано, что должно быть письмо, в любом виде, в любом месте, но оно должно быть найдено. Ищите!
Еще около часа кавалергарды обшаривали вещи Якоба Венделя, но так ничего и не нашли. Депрерадович ругался и матерился, но ничего поделать не мог. Где сейчас находится могила Якоба Венделя не знает никто  и есть ли у его тела могила, а трость с посланием Его Высокопреподобия Грубера, генерала ордена Иезуитов в России до сих пор находится в трясине близ Ямбурга на глубине шести метров. Текст на бумаге уже смылся, растворился в воде, а деревянная трость еще полностью не разложилась, ну и уж набалдашник из слоновой кости еще долго будет радовать микроорганизмы болота своей белизной.
 
       _________________ .._____________________

Грубер перелистнул несколько страниц  и посмотрел на написанные им листы. Он никогда не думал, что его воспоминания и исследования могут кого-то волновать. Он сначала писал их для себя, а потом понял, что все эти строки нужны для истории. Уж очень переврали все свидетельствующие, о событиях, которые произошли в это время, опомнились (или по подсказке!) стали писать о том, чего совершенно не было.
Грубер понимал откуда ветер дует. «Иллюминаты»! Только они могли организовать вот так, чтобы исчезли убиенные и раненные, и всё перекрутилось с ног на голову.
Бедный цесаревич, Александр Павлович! Ведь он думал, что возглавляет заговор, а его тыкали, словно слепого щенка в миску с молоком. Он , после этого и опустил руки, и всё своё царствование будет ходить под надзором, аки раб. Раб «иллюминатов»! Нет, не в ту игру, заигрался ты , миленький, и пора тебя остановить!
Грубер в который раз уже перелистывал страницы своей рукописи и вчитывался в отдельные строки. Здесь вся его жизнь, и все тайны иезуитов в России, которые он смог собрать. Грубер надолго задумался, глядя на свечи и отблески пламени на стенах книжных шкафов. Теперь он смотрел и думал. А зачем собственно ое всё это делал? Зачем? Чтобы потешить своё тщеславие или услужить ордену. Ну какая разница, - кто убил императора Павла I  и зачем, кому это выгодно (итак ясно!) и что же будет дальше (а вот это доподлинно неизвестно!). Грубер последнее время проводил политику ордена иезуитов, вовсе не связанную с деятельностью папской курии. Папа римский, отринул от себя иезуитов и только, благодаря Павлу I , сохранил орден в России. Значит Грубер должен быть обязан российскому императору, за сосуществование иезуитов в России. Он был простым наблюдателем в делах российских, заговорах и переворотах, его устав не позволял вмешиваться во внутригосударственные дела. Он просто следил и ничего не делал. А «иллюминаты», отбросив все предрассудки, действовали непосредственно прямо и даже нагло, никого не боясь. Убивали, кого хотели, возводили на престол, кого хотели, делали, что хотели. Этому надлежало положить конец! Грубер это знал. А ещё он знал, что его помощник Фаддей Бжозовский, тоже попал под влияние «иллюминатов» и с этим он, как раз ничего поделать не мог.
Грубер тысячу раз обвинял себя в том, что не усмотрел тайной «атаки» на главного представителя иезуитов в России. Он совершенно не знал, что ему делать теперь с этим. Конечно, он мог удалить Фаддея из Петербурга, но это вызвало бы большие пересуды, а уж «иллюминаты» подлили бы масла  в огонь и пожар мог бы вспыхнуть по всем епархиям, а это было совсем нежелательно.
Грубер понял, что он совершенно одинок. Одно дело отдавать приказы и отправлять людей с поручениями, либо наставлять их на обучение учеников, решать учёные и инженерные задачи, и совсем иное иметь своего друга, соратника, на которого всегда можно положиться. А этого он не мог. Грубер был одинок! Это его удел, что еще ему оставалось.
Грубер перелистнул еще несколько страниц и, вглядываясь в написанное, стал править текст.
«Что же досталось заговорщикам ор императора Александра I, который был коронован на престол 15 сентября 1801 года, митрополитом Московским Платоном (Левшиным). А императрица Елизавета Алексеевна при короновании своём не становилась пред супругом на колени, а стоя приняла на свою голову корону (это первое напоминание «иллюминатов» императору). Это упоминание было, пожалуй, главное, а потом Александр попал под их влияние и они действовали очень мудро. Все воспоминания о перевороте, надо было представить следующим образом:
1.Александра Павловича, принудили к перевороту, он не соглашался на убийство отца и вообще был против всего, но в конце концов вынужден был согласиться.
2.Император Павел был труслив и слаб, и , затеяв драку, погиб по недоразумению.
Что же случилось с организаторами заговора?
Николай Зубов не пользовался никаким влиянием, Яшвиль В.М. в 1803 году сослан в своё имение с запрещением бывать в столицах, отстранён от участия в войне 1812 года и очень странно умер 1815 году, Пален П.А. приобрёл непремеримого врага в лице вдовствующей императрицы, Марии Фёдоровны и с 1 апреля 1801 года уволен от службы в отставку, с приказанием немедленно выехать в своё курляндское имение Гросс-Экад. Больше в России он не появлялся, «спёкся» и умер тоже очень странно 13 февраля 1826 года в Митаве (зачем его туда чёрт занёс?!). Бороздин Н.М. женился, сдуру, на дочери О.А.Жеребцовой, Елизавете Александровне и та наградила его рогами от генерала Пире и лишила всего благосостояния. В старости он жил иждивенцем своей старшей дочери, Елизаветы, с пятью детьми, а жена укатила в Париж к любовнику. С лава богу хоть здесь Александр I пообещал позаботиться о его детях (и надо сказать, сдержал своё слово). А Бороздин приехал в 1830 году, на выпуск двух своих дочерей из Екатерининского института, заболел и внезапно скончался 14 ноября. Очень странная смерть в 53 года?! Талызин П.А. умер 11 мая 1801 года, через несколько месяцев после переворота. В посмертном письме императору (которое никто не видел!) просил разделить своё наследство меж братом и сёстрами в равных долях
(что и было сделано!)
Поговаривали о самоубийстве Павла I, но самоубийцу не хоронят на Лазоревском кладбище Александро-Невской лавры! Убит! Трощинский Д.П. много знал, много думал, много писал, с 1807 года вышел в отставку окончательно, был связан со многими писателями и художниками, в политические дела не лез и потому был оставлен в покое и дожил свой век (почти 80 лет) безо всяких приключений.
Депрерадович Н.И. служил, пил, никому не кланялся, ничего не болтал, предан Отчизне (прожил 76 лет, оставлен в покое), Янкович де  - Мираво И.Ф. солдат,  боец, болтун, рубаха. Удалён за это в армию Буксгевдена. Болтал не переставая, а посему , выехав в мае 1811 года из Петербурга в Черкассы, заболел и 6 июня скончался, будучи очень молодым человеком. От чего?!
Бенигсен Л.Л. 15 марта 1801 года принят вновь на службу, а 11 июня 1802 года даже произведён в генералы от кавалерии, но тут же отправлен в почётную ссылку в Вильно на военно-административную должность. В 1807 году попал в немилость и был уволен в отставку по болезни. В 1812 году воевал, спорил с Кутузовым, удалён от армии, награждён, опять воевал, осаждал крепости, пыжился. А в 1818 году испросил увольнение (по настоянию «иллюминатов»!) и до самой смерти (в 81 год!) проживал в Ганновере.
И что же мы видим! Ни один из заговорщиков не достиг высот власти!
«Иллюминаты» способны и не на это!
Грубер свернул листы своей тетради и спрятал её в ящик стола. Он еще посидел за столом, поглаживая бархат скатерти и разглаживая руками её края, которые свисали со всех четырёх сторон.
Что теперь будет!
Габриэль Грубер старался об этом не думать, потому что если будешь думать, становится странно жить. Он клялся ордену, он знал своё предназначение, он знал своё умение, он знал свои мысли, он знал и понимал вселенную. Он был умнее всех, он был благороднее всех, он был сильнее всех. Он генерал!!
А, что может быть выше в их епархии, только они одни уцелели здесь в России (ну ещё в Португалии!) и теперь только они правят миром. Мирские владыки приходят и уходят, а божье слово остаётся.
Не, церковь, уж какую захотел завести Павел I на Руси, римскую или православную, но это не для них. Не в церкви дело, а дело в вере! Господи! Благослови нас грешных! А почему грешных? И в чём мы согрешили? И кому? Спаси и сохрани!
Мы ещё навоюем за эту империю, никогда не отдадим её «иллюминатам». Может мы иезуиты не та сила, что может диктовать свои права, но мы хотя бы несём свет в эти дома и не понуждаем к рабству людей и не творим те сказки, кои так любит толпа, чтобы потом утонуть в нищете. Чем собственно «иллюминаты» и страшны, никто ничего не понимает, что происходит, а они заставляют людей делать всё, что угодно. Кого возвеличить, чтобы потом кинуть в самую бездну, а кого поднять из нищеты до инемоверного богатства, чтобы потом всё-таки отобрать его для себя. Первые служат им , как псы, потому-что лишились всего, а вторые снабжают деньгами, а куда деться, если всё заложено, перезаложено и богатство номинально уже не твоё.
Вот это «иллюминаты»!


                «И назвал Бог твердь небом.
                И был вечер, и было утро:
                день вторый»
                гл.1.8.Первая книга Моисеева. Бытие.

День третий.
7 апреля 1805 года                г.Санкт-Петербург
Воскресение

В этот день Габриэль Грубер проснулся со странным предчуствием. Он никогда не верил в гадания, предсказания и прочие вещи от лукавого, но своим предчуствиям он доверял всегда, считая, что это только от бога мысли вкладываются в его голову. День был солнечный и Грубер, как всегда помолившись и позавтракав, поднялся в библиотеку, где и организовал себе что-то вроде кабинета.
Он уселся  в кресло за большой стол и, достав из стола свои записи, поставил на стол чернильницу и отточил перья. Он долго сидел о чём-то задумавшись, не открывая не открывая своих записей и не прикасаясь ни к чему на столе. Это сидение длилось пожалуй около получаса, какие мысли и воспоминания бродили в это время в голове генерала ордена иезуитов неизвестно.
Наконец решившись, он открыл свою тетрадь и нашёл те записи, которые хотел воскресить в своей памяти.
«Наутро после убийства императора Павла I был издан, написанный Д.П.Трощинским, манифест, в котором сообщалось, что государь скончался от апоплексического удара. Оставшуюся часть ночи лейб-медик Вилье обрабатывал труп Павла I, чтобы показать его солдатам, как подтверждение естественной смерти. Но несмотря на все усилия, на лице покойного были видны, проступающие сквозь грим, чёрные и синие пятна. При этом Вилье помогали врачи Гриве и Гутри. Из Гатчины даже был вызван придворный живописец Яков Меттенлейтер, хранитель гатчинской картинной галереи, с кистями и красками.Лейб-медик Гриве так описывал повреждения на теле императора: широкая полоса вокруг шеи, сильный подтёк на виске (от удара толи рукоятью пистолета, толи табакеркой), красное пятно на боку, но ни одной раны острым оружием, два красных шрама на обеих ляжках. Кроме того всё тело было покрыто небольшими подтёками, которые вероятно, произошли от ударов, нанесённых уже после смерти. Когда император лежал в гробу, его треугольная шляпа была надвинута на лоб так, чтобы скрыть, насколько возможно, левый глаз и ушибленный висок. Когда стали допускать на прощание с телом, то стоявшим у гроба, не давали долго задерживаться в комнате и увещивали «Извольте проходить!», указывая на вторую дверь. Так, что человек, в основном мог видеть, попадая в Михайловский замок, только подошвы ботфортов императора и поля широкой шляпы, надвинутой на лоб.
Когда стало известно о кончине императора, то в Петербурге это известие распространилось довольно быстро. В тот же день появились причёски «a la Titus», исчезли косы, обрезались букли и панталоны, круглые сапоги с отворотами заполнили улицы. С утра весь город был заполнен народом, знакомые и незнакомые люди обнимались между собой и поздравляли друг друга с  счастьем,- и общим и частным, для каждого. Незнакомые люди целовались друг с другом, как в Пасху, да и действительно это было воскресение всей России к новой жизни. Однако такой восторг изливало в основном дворянство, прочие сословия приняли эту весть довольно равнодушно. Порядочные люди в России, не одобряли средство, с которым наступило избавление от тирана, хотя и радовались тоже его падению. Но были и простые люди, а в особенности, солдаты, которые плакали, узнав о смерти императора. При Павле I солдаты были во многом избавлены от тирании офицеров, им выдавалось достаточное довольствие, уменьшен срок службы, была устрожена дисциплина (которую многие называли «муштрой»!), хотя однако и были огрехи и в войсках. Но кто безгрешен?!
После смерти Павла I на престол взошёл его  старший сын, Александр Павлович, и стал править Российской империей под именем Александра I. Александр I 17 сентября 1793 года женился на дочери маркграфа Баденского Луизе-Марии-Августе (Luise Marie Auguste von Baden), которая приняла православное имя – Елизавета Алексеевна. Мария Федоровна (вдова Павла I) переселилась в Павловск, ее отношения с сыном были испорчены (скорее всего она не только догадывалась, но и знала о его роли в смерти отца).
Первыми из окружения Павла I пострадали Мадам Шевалье и граф И.В.Кутайсов. Утром 12 марта 1801 года в особняк Мадам Шевалье ворвались офицеры, во главе с плац-майором Иваном Савичем Горголи, которые по указанию графа Палена и императора Александра искали у нее Кутайсова, а также получили приказ обыскать ее на предмет государственных бумаг, чтобы выяснить не была ли она французским агентом. У нее были изъяты бланки с подписью покойного императора и перстень с его вензелем. В ту ночь ее арестовали на несколько часов, а через два дня мадам получила предписание, по которому она должна покинуть пределы Российской империи. В бумаге, отдельно приложенной и пописанной лично Александром I, указывалось, что она освобождается от повинности отдать в казну 1\10 часть своего имущества, которая полагается для высылаемых. Когда Мадам Шевалье попросила паспорт, для выезда за границу, Александр I приказал ответить ей, что он крайне сожалеет, что здоровье ее требует перемены воздуха, и что ему всегда будет приятно, если она вернется и снова пожелает быть украшением французской сцены. Из России она сначала выехала в Германию, затем купила имение под Парижем. (Все сведения о последующей судьбе Мадам Шевалье противоречивы. Год её смерти неизвестен. Одни говорят, что она вместе с мужем живёт в роскошном особняке в Париже, является шпионкой Талейрана и имеет множество любовников. Другие говорят, что она поселилась в Касселе и вскоре вышла замуж во второй раз. Третьи говорят, что из России она отправилась в Польшу, уже больше не выступала, а один богатый пфальцграф обратил на нее внимание, обеспечил ей развод с мужем и женился на ней. Четвёртые видели её в Висбадене, когда на лице её остались лишь прежние признаки красоты: умная улыбка, прекрасные глаза, приятный голос и белые руки, а впоследствии она постриглась и вела очень строгую жизнь в одном дрезденском монастыре. Что же было в её жизни в действительности, теперь не узнает никто, можно только лишь предполагать….)
Граф Иван Павлович Кутайсов (любимец императора Павла I) так же был недолго под арестом после того, как он бежал из Михайловского замка, сразу после гибели государя. (Существует легенда, что накануне 11 марта 1801 года Кутайсов получил письмо-предупреждение о заговоре, но поленился вскрыть его и тем самым погубил царя). После освобождения из-под ареста, некоторое время жил в Европе, а потом вернулся в Россию.
(После возвращения в Россию, он поселился в подмосковном имении Рождественно, где отстроил усадьбу и храм Рождества Христова. Рыбные ловли на Волге, пожалованные ему на откуп, были изъяты Александром I в общественное пользование, однако же всё прочее имущество было ему оставлено. Кутайсов до самой своей смерти, 9 января 1834 года от холеры, носил на груди вместе с образками портрет Мадам Шевалье. Вот ведь как любил её!!!)
Все остальные заговорщики не получили видных мест при особе императора Александра I, а были очень дальновидно, либо устранены, либо отправлены в ссылку, либо подвергнуты опале.
Заключение союза с Францией (к которому Павел I уже подошёл вплотную) были отодвинуты, а отношения с Англией наоборот возобновлены (5 июня 1801 года в Петербурге была подписана  русско-английская конвенция, а 10 мая – восстановлена русская миссия в Вене).
В своём манифесте Александр I принял на себя обязательство управлять народом «по законам и по сердцу своей премудрой бабки». Он указывал на главный недостаток, которым страдал русский государственный порядок – это «произвол нашего правления». 
В то же время 23 марта 1801 года состоялось отпевание и погребение Павла I, бывшего Российского императора. Оно состоялось в Великую субботу и было совершено всеми членами Святейшего Синода во главе с митрополитом Санкт-Петербургским Амвросием (Подобедовым) и похоронен был бывший государь в Петропавловском соборе.
Александр I был коронован 15 сентября 1801 года митрополитом Московским Платоном (Левшиным) в Успенском соборе Москвы. Было использовано чинопоследование коронования, но в этот раз оно отличалось тем, что императрица Елизавета Алексеевна не становилась пред своим супругом на колени, а стоя, приняла на голову свою корону…»
Грубер отложил рукопись в сторону и, поднявшись с кресла, стал ходить между шкафами с книгами, чтобы размять затёкшие ноги. Он ходил по комнате, заглядывая в окна, но ничего подозрительного на канале не заметил, никаких «шпиков», или, может быть, он просто не сумел их увидеть и они очень хорошо сливались с улицей и толпой. А сегодня у него была ответственная встреча с генеральным консулом французского императора Бонапарта Наполеона I,- Бартелеми де Лессепом. От этой встречи он ожидал многого. Надо было налаживать дипломатические отношения с Францией, а сейчас наоборот, Россия опять объединялась с Англией, Австрией, Швецией, Португалией и Неаполитанским государством. Такая коалиция опять сулила военные действия (хотя войны шли уже не одно столетие и между разными государствами), но сейчас войны стали  более кровавыми и воюющие стороны более многочисленными, вооружение более совершенным, а боевые действия велись уже и на море, и на суше (одновременно!), а также в эти десятилетия были заложены основы настоящих партизанских войн, народа с регулярными войсками других государств.
Александр I вёл совершенно непредсказуемую внутреннюю политику государства, а также и не совсем верную – внешнюю. Он удалил всех заговорщиков, которые казалось бы привели его к власти, и тут же, в течение буквально месяца, вернул на службу всех ранее уволенных Павлом I, снял запрет на ввоз различных товаров и продуктов в Россию (в том числе книг и музыкальных нот), объявил амнистию беглецам, восстановил дворянские выборы, 2 апреля восстановил действия Жалованной грамоты дворянству и городам, ликвидировал тайную канцелярию.
Грубер опять сел в своё кресло и снова задумался. Конечно император Александр I первоначально относился к иезуитам не менее благосклонно, чем Екатерина I и Павел I. В 1803 году при Петербургской коллегии был открыт благородный пансион для воспитания детей русской аристократии. В этом году в пансионе уже насчитывается 56 воспитанников. Единственная империя, в которой иезуиты были во множестве городов, где открывали свои приходы и коллегии, для обучения юношества.
(Однако вскоре на иезуитов начались гонения. Особенно они усилились после 1815 года, после обращения в католичество племянника князя Голицина, тогда из Петербурга и Москвы были высланы все иезуиты. В 1820 году Александр I указал местным властям, которым предписывалось «иезуитов, как забывших священный долг не только благодарности, но и пдданической присяги и и потому недостойных пользоваться покровительством российских законов, выслать под присмотром полиции, за пределы государства, и впредь, ни под каким видом и наименованием, не впускать в Россию.» Около 200 иезуитов были высланы из Российской империи. Во всём мире с 1814 года орден иезуитов был восстановлен, а в России наоборот распущен и уничтожен. Очень странное  решение!!!)
Грубер взглянул на часы. Было уже почти полчаса по полудни и скоро должен был придти французский консул. Его должны были привезти в строгой тайне, в карете иезуитского коллегиума, чтобы никто не мог его видеть или узнать. Грубер собрал все свои бумаги и убрал их в стол, чтобы ничто и никто не отвлекал его от этой важной беседы.
Ему показалось, что он задремал, но ему ничего не снилось или он забыл, что видел во сне, однако он очнулся от стука в дверь.
-Войдите,- пробормотал он спросонья.
Дверь немного приоткрылась и в библиотеку проскользнул брат Лукас и остановился, смиренно сложив руки на груди.
-Ваше Высокопреподобие, прибыл господин де Лессеп и ждёт вашего дозволения принять его.
-Зовите, брат Лукас! Да подай нам питьё: квас и французское вино, да печенье с сыром. И ещё никого во время нашей беседы, ко мне никого не допускать. Это понятно?
-А вашего помощника, Ваше Высокопреподобие?
-Он уехал в Павловск и его нет в городе.
«Странно?!»- подумал брат Лукас. Ведь совсем недавно он видел, как Фаддей Бжозовский шёл по коридору коллегии в свою комнату.- «Очень странно, но приказ есть приказ…».
-Что же ты застыл, брат Лукас, не заставляй ждать господина консула. Зови и посмотри, чтобы нас не беспокоили.
-Слушаюсь, Ваше Высокопреподобие!
Через несколько минут в дверь вошёл человек, лет сорока, приятной наружности, с кучерявыми чёрными волосами и зеленоватыми глазами. Одет он был по последней моде и сняв тяжёлый чёрный плащ, не отдавая слуге, повесил его на спинку одного из кресел, куда же положил и высокий чёрный цилиндр.
Грубер поднялся гостю навстречу и ощутил, как француз пожал обеими руками протянутую ему руку, одновременно склоняя голову перед священником.
-Я, рад вас видеть, господин де Лессеп,- промолвил Грубер,- не смотря на то, что мы встречаемся в несколько тайной обстановке…
-Увы, Ваше Высокопреподобие!- пожал плечами консул.- Увы! Это всё, не совсем в наших силах, хотя откровенно говоря, мне очень бы хотелось, чтобы две великих империи сражались рука об руку. Я, конечно же всё готов сделать ради этого, но где найти союзников для такого великого дела. Объединившись, мы смогли бы защититься и победить любого врага, мы могли бы разделить господство над этим миром, который возможно завоевать, как об этом мечтал ещё Александр Великий. Как вы думаете?
-О, господин консул! Мне трудно судить о такой высокой политике. Я смиренный служитель церкви и тем более я не русский, а австриец, хотя и присягал российскому императору, верноподданнически служить России. Однако у меня несколько другие знания, я не политик, и не дипломат и могу ошибаться в своих суждениях, посему хотелось бы выслушать ваше высокое мнение, как человека более искушенного в сих делах.
Бортелеми де Лессеп почувствовал, как его мозг обволакивает иезуитская изощренность, выведать все у собеседника, совершенно не высказав тому свою позицию. Ему показалось, что он теряет самообладание и готов рассказать всё этому человеку в чёрном, не требуя ничего взамен, однако будучи человеком достаточно умным и изворотливым, попытался подавить в себе это желание и попытался пока промолчать и не говорить ничего, но эти серые глаза смотрели на него так гипнотически, а выражение на лице было настолько простодушно, что он не выдержал и заговорил:
-Ну, что же, Ваше Высокопреподобие, как говорят за ломберным столом, давайте откроем наши карты. Франция и император Наполеон I, очень заинтересованы в союзе с Россией. Очень много врагов в Европе противостоят французской армии. И право увеличение числа союзников, совсем нам не помешает. В своё время , ваш покойный император Павел в союзе с Наполеоном, хотели двинуть войска на завоевание Индии, дабы ослабить зарвавшиеся аппетиты англичан. Но , увы этот поход не состоялся. А было бы славно скинуть англичан в воды Индийского океана и заставить их убраться с азиатского континента. А мы в последнее время наблюдаем совсем другое. Ваш император Александр, куда больше спешит к союзу с Англией, чем к дружбе с Францией. Для нас это очень горько!
-Я, вас понимаю, господин консул, но дорогой, Бартелеми (если вы позволите мне, так вас называть!),- сказал Грубер и увидев утвердительный кивок головой, продолжил,- неужели вы не знаете почему это происходит?
-Ваше Высокопреподобие! Я понимаю, что здесь глубинные процессы, всё может зависеть от соратников, царедворцев, шпионов, сановников и даже фавориток и куртизанок, но в конце концов, есть же при дворе и правительстве умные люди, которые должны склонить вашего императора к правильным решениям и действиям.
-Сейчас в России, господин консул, всё решают «иллюминаты». Они практически правят государством!
-Кто! Кто!
-Ну, чтобы вам было понятнее – это некоторым образом, тайная масонская организация…
-Масоны?! Ваше Высокопреподобие, во Франции нет масонов, как их нет и в Италии и в других государствах, наших союзников. Мы их истребили.
-Дорогой, Бартелеми! Вы не совсем правильно меня поняли. Я сказал тайная организация, наподобие масонской. Однако масоны, по сравнению с иллюминатами,- это просто грудные дети. А те – волки! Вот какая, меж ними, пропасть. Организация «иллюминатов» - это самая тайная и самая богатая организация во всём мире.
-Не может того быть!
-Вы уж мне поверьте! Если им захочется, они купят всю вашу Францию с потрохами, да ещё и императором в придачу, а то и всю Европу. Россию прибрать к рукам не так просто, с ее просторами и безалаберностью. Вот почему они обратили своё внимание на Восток.
-Да, но чего они хотят!- вскричал в волнении Лессеп.
-Конечная их цель – власть над всем миром.
-Но это же невозможно! Одной какой-то организации завоевать весь мир.
-А, что вы только сейчас предлагали,- России совместно с Францией, последовать по пути Александра Македонского…
-Но ведь это – мировые государства, это целые народы!
-А это, организация, которая покупает целые народы и их руками путаются загребать жар.
-Но ведь это же страшно!
-Правильно, господин консул! Вот почему я и хочу попытаться, объединить усилия двух наших империй, чтобы противостоять этому, до сих пор невиданному, давлению.
Де Лессеп откинулся в кресле совершенно бледный и, достав из кармана платок, стал утирать крупные капли пота, выступившие у него на лбу. То, что он только что услышал, не складывалось в стройную систему его знаний о мире: тому чему его учили и тому, что он знал. И это, некоторым образом, его бесило. Этот черный человек, иезуит, поставил его в тупик, он не знал не только, что делать, он даже не знал, что ему сказать в ответ. Он не мог даже возразить, настолько всё услышанное поразило его. Его объяло какое-то волнение и в то же время он знал, что не сможет пошевелить даже пальцем, словно его поразил паралич. Наконец постепенно он стал выходить из этого состояния и наконец глухо выдавил из себя:
-Неужели, Ваше Высокопреподобие, всё настолько плохо!? Неужели!
-Господин консул, не смотря на всё ваше недоумение и весь страх, написанный на вашем лице, я ещё раз скажу вам, что вы даже не можете себе представить, насколько всё плохо!
-Боже, спаси нас, господь!
-Вот здесь, господин консул, в конверте лежат зашифрованные листы,- и Грубер, достав из шуфлядки стола, бумаги, передал их де Лессепу.- Шифр знает только французский императора Вернье. Так что эти бумаги смогут прочесть только в Париже. Здесь я изложил почти всё…
-Почти всё!! – вскричал консул.
-Да, почти всё, что мне удалось узнать об «иллюминатах» и их деятельности во Франции и в России.
-Как во Франции! Неужели вы думаете, что…
-Разумеется, господин консул, не тешьте себя иллюзиями, они наводнили так же и вашу страну, и даже возможно, не в меньшей мере. Вы никогда, до последнего вашего вздоха, можете не узнать, что агенты «иллюминатов» находятся рядом с вами, а может и вообще являются вашими родственниками, а то женой или детьми.
-Вы с ума сошли, Ваше Высокопреподобие, такого не может быть, это просто невозможно! Я не верю!
-Я, тоже в своё время, мало верил в такую развращённость, но убедившись несколько на примерах, теперь смею говорить то, что я знаю. Господа «иллюминаты» безбожны и лишены всякой чести и совести, а пользуясь людской слабостью, вербуют себе слуг (если не сказать слуг нечистого, даже среди родственников и близких. Вот с кем, нам придётся бороться, дорогой Бартелеми, наверное почти с самим исчадием ада! Господи, прости меня!
Де Лессеп опять замолчал, переваривая каждое слово Грубера, обрушившееся не него. Он даже подумал, что если бы генерал ордена, сказал  ему об этом всё сразу, он наверное сошёл бы с ума. И теперь, сидя в кресле и всё глубже, как ему казалось, проваливаясь в сидение, он подозревал, что это ещё не конец, что сейчас Грубер скажет ему самое главное, что непременно повергнет его в ужас и бросит в пропасть страха. Но долг звал его вперёд и отступать уже было невозможно. «Но, боже, как держится этот иезуит!- думал он.- Неужели ему не страшно? Он пережил смерть своего покровителя, Павла I, а сейчас, балансируя на краю бездны, внешне он полностью поддерживал бодрость духа и лицо его не выражало ни страха, ни растерянности». Де Лессеп глубоко вздохнул и опять постарался расслабиться и успокоиться, что частично ему и удалось.
-Я, вижу, Ваше Высокопреподобие, вы не всё сказали мне. Что ещё вы знаете?
-Совершенно верно, господин консул! Я приближаюсь к самому главному. О многом прочтут в Париже, в бумагах я написал о донесениях своих агентов. Ваше право решить, насколько они правы и о чём говорят. Но я подошёл к самому главному вопросу, который пока не сумел решить: кто император Александр – агент «иллюминатов» или же главный «иллюминат» России?
-???!!!
Грубер посмотрел на бесконечно удивлённое лицо консула, настолько удивлённое, что оно вдруг стало почти неузнаваемо. Это было не лицо, а застывшая маска. Он усмехнулся в душе, понимая, что де Лессеп находится почти что в шоке и даже не знает, что может сказать, либо возразить на это.
Грубер осторожно прикоснулся к руке консула, словно успокаивая его, но тот отшатнулся от него, словно от привидения, с расширенными, как у кокаиниста, глазами. Грубер, внутренне смеясь, заговорил совершенно спокойным голосом, стараясь привести де Лессепа в чувство:
-Господин консул, неужели для вас это всё ново? Неужели французская тайная полиция ничего этого не знала, и даже не подозревала об этом? А-а-а! У вас во Франции, разве так уж мало тайн и секретов, которые знают только десятки, а иногда всего несколько человек?
-Ваше Высокопреподобие! Пусть меня даже повесят, но я в шоке! Я даже не мог предполагать, что такое возможно! Нет! Вы говорите неправду! Не верю! Чушь! Бессмыслица!
-Ну, господин консул, вы в своём возбуждении не только оскорбили меня, но и стали противоречить самому себе. Вы видите заговор, но в тоже время отрицаете его, вы стараетесь узнать (кто это?), но отрицаете заговорщиков, когда вам на них указывают. Ваши размышления непоследовательны, господин консул. Или вы, извините, тоже не говорите всю…м…правду?
-Ваше Высокопреподобие! Я прошу вас простить меня, все неразумные мои высказывания! Но, поймите меня ,это так необычно, я не знаю, что можно предположить, а что просто принять на веру! Я теряюсь от ваших откровений, я прошу у вас время, чтобы разобраться в услышанном, привести в порядок мои мысли, и решить что делать в угоду господу!
-Неужели, господин де Лессеп, вы вдруг стали настолько набожны! Уж простите не поверю!
-Ваше Высокопреподобие! Я уж не знаю, что со мной случилось, но словно святой дух снизошёл на меня и теперь у меня совсем другие мысли и особая вера!
-Очень хорошо! А теперь послушайте меня!
Грубер на мгновение замолчал и, глядя в затуманенные глаза де Лессепа, стал думать, что же он будет говорить генеральному консулу, чтобы он правильно довёл все эти сведения до самого французского императора Наполеона I. А это было крайне необходимо (как считал Грубер), чтобы Наполеон узнал о том, что происходит в России и чего хочет император Александр.
Он должен был предотвратить английский заговор (или заговор Александра), направленный не только против Франции, но и косвенно против России. Конечно император Наполеон давно готовил вторжение в Англию, через Ла-Манш, ещё в 1802 году после Амьенского мира (подписанного Корнуолиссом и Жозефом Бонапартом), но это было неосуществимо. О чём предполагал Бонапарт и знал Грубер (а уж тем более Александр I) это всё из-за отсутствия у Франции достаточного флота для высадки десанта и его прикрытия. В это время, английский флот, был самым сильнейшим в мире. Те, кто пытался сталкивать лбами две империи, французскую и российскую, добивались только одного, чтобы одно из государств (а может и оба?) не приобрели на континенте статус великой державы, а уж объединившись вместе смогли бы противостоять любым врагам. Обо всём этом, Грубер довольно подробно изложил в своём донесении французскому императору, а также пересказал теперь де Лессепу.
-Таким образом, господин де Лессеп,- сказал Грубер,- вы видите, что таким государствам, как Россия и Франция, лучше объединяться, чем воевать. Слишком много жертв будет от этих войн. Вот поэтому я и хочу сорвать переговоры о заключении коалиции, совместно с англичанами.
-Вы совершенно правы, Ваше Высокопреподобие, я тоже думаю также, как и вы! Но вот в чём вопрос, как об этом думает император Наполеон. Безусловно, во многих высказываниях императора, есть такие, которые указывают на непосредственное желание к дружбе с вашим императором, но также я слышал, как Наполеон называл его «изобретательным византийцем и северным Тальма», он несколько не доверяет ему, считая его актёром, способным сыграть любую значимую роль.
-Что ж,- усмехнулся Грубер,- у нас при дворе его тоже называют «Загадочным Сфинксом». Многие считают его загадочным и непонятным, будто он покрыт какой-то тайной. Так оно и есть, если помните, что я вам только что рассказал.
-И как разгадать тайну этого Сфинкса?
-А вот это трудно, господин консул. Я до сих не могу понять всех этих его метаний и переживаний, то ли им пытается кто-то руководить, то ли он сам тщательно скрывает все свои мысли и действия. Вообще говорят, что у императора неладные отношения с Елизаветой Алексеевной, то бишь своей супругой, а после смерти дочери Марии в 1800 году и вовсе с Марией Нарышкиной (в девичестве Четвертинская) завёл практически чуть ли не вторую семью. Многие действия императора Александра, кажутся мне непонятными, но получить какие-либо доказательства не удаётся. У меня есть одни только предположения, да и то личного характера, в которые трудно поверить.
-Конечно, Ваше Высокопреподобие! Очень уж трудно поверить в то, что  императором кто-то может вертеть, как марионеткой на ниточке. Я, уж скорее соглашусь, что это он сам является главным заговорщиком в своём государстве, только вот зачем ему это нужно. Он и так самодержец!
-Господин де Лессеп!- задумчиво сказал Грубер.- Вот здесь, как раз и можно найти много причин таким действиям. И прежде всего, как вы говорите, чтобы действительно чувствовать себя самодержцем. Его отец, император Павел, тоже хотел чувствовать себя самодержавным государем, но не мог этого осуществить, чересчур хотел быть независимым, всё решая сам и иногда принимал не очень оправданные решения. Вот может поэтому и Александр Павлович ведёт себя так, чтобы казаться большим либералом, выслушивать советы подданных, создавать всевозможные комитеты, советы, министерства, проводить реформы, а на самом деле хочет действовать самостоятельно, как он сам того желает. Со стороны кажется, что он вовсе не самодержец, но реально исполняются только его решения и желания и всё это тайно, почти незаметно. Вот это и говорит о его возможности быть реальным руководителем «иллюминатов» или ещё какой-то подобной масонской организации.
-Возможно всё так и есть, Ваше Высокопреподобие! Но в таком случае, нам необходимо выработать план наших действий и предоставить, хоть какие-то доказательства, императору Наполеону. В противном случае нам с вами ничего не поделать. Одни, эту войну, мы проиграем.
-Я всё подробно изложил в донесении его императорскому величеству, а кроме того, господин консул, необходимо передать следующее на словах. Я конечно буду пытаться не допустить англо-российских переговоров, но мне нужна помощь вашего императора и его тайных служб в подтверждении всех этих сведений. Я бы очень попросил, господин консул, чтобы сюда в Санкт-Петербург, к вам в помощь были направлены люди, которые хорошо разбираются в подобных делах. Я ведь, дорогой мой Бартелеми, уже давно замечаю, как за мною моими людьми ведётся слежка, и потому, что я не могу положиться здесь ни на кого (даже ближайших помощников!), я должен хоть на кого-то опереться, а это может, в данный момент, сделать только ваш император.
-Что же, это разумное решение, Ваше Высокопреподобие! Вы очень благоразумный человек, я всегда вами восторгался.
-Господин генеральный консул! Давайте не будем петь друг другу дифферамбы, а остановимся на каком-то решении.
-Я с вами полностью согласен. Я ухожу и постараюсь, как можно быстрее сообщить мнение императора, Вашему Высокопреподобию. Я думаю, он полностью согласится с вашим мнением. Вот только одно я не понимаю: вы живёте в России и это ваша вторая родина, насколько я знаю, вы даже присягали императору Александру!
-И что же с того?
-Как же вы, в таком случае, можете выступать против политики России?
-А вы, господин консул, считаете, что я выступаю против России?
-А разве нет?
-То, что я не во всём поддерживаю, императора Александра Павловича, это еще не значит, что я против Российской империи. Но я и не против Франции. Я знаю, что эти две страны, веками искали путь к сближению. И я надеюсь, что так оно и будет!
-Дай бог, Ваше Высокопреподобие, дай бог. Если мы добьемся такого результата, это будет только на пользу всем нам.
-Хорошо, господин консул! Вы сообщите, что я вам сказал, а там будет видно. Я на всё готов ради общего блага (pro bono public).
-Ваше Высокопреподобие! Я сделаю всё, что от меня зависит. Я вижу мы поняли, что мы можем и должны сделать, чтобы добиться хоть какого-то результата.
-Господин консул! Вас сейчас проводят и я надеюсь, что вы будете осторожны. Уж очень много людей уже мертвы и мне бы не хотелось чтобы вы подвергались подобным неприятностям и такой же опасности. Я думаю, что вам нужно немедленно отсюда так же незаметно, как вы и попали в это здание, и исчезнуть. Господин консул, я не знаю, как всё это происходит и кто в этом замешан, но дело здесь не чисто. У меня есть люди, которых я подозреваю, но увы доказать ничего не могу. А чем это кончится, о том я не смею даже догадываться. Поэтому, господин консул, я умоляю вас уходите. Мой слуга выведет вас за пределы коллегиума, а там уж на всё воля  божья. Пусть он хранит вас!
-Я, вам благодарен, Ваше Высокопреподобие! Я прощаюсь с вами, но надеюсь не навсегда. Думаю мы ещё встретимся и в лучшее для всех время.
-На всё воля божья, господин консул! Прощайте! Amen!
-Прощайте!
Де Лессеп поднялся с кресла и, спрятав конверт у себя на груди, одел шляпу и накинул на плечи плащ. Он церемонно поклонился и, пройдя комнату неторопливым шагом, открыл дверь. Мгновение его спина ещё виднелась в дверном проёме, но потом фигура исчезла в темноте и дверь закрылась.
Грубер так и остался сидеть в кресле, слыша уходящий стук шагов во внезапно наступившей тишине.
Бывает у человека предчувствие! Предчувствие смерти! Бывает! То же самое чувствовал и Грубер, то же самое!
Закат уже спускался на Санкт-Петербург. Небо на западе розовело и это было странно, потому что облаков в той стороне не было, но небо тем не менее розовело. Словно кровь!
Грубер посидел ещё некоторое время, даже ни о чём не думая, но потом достал из стола свои записи и ещё какие-то книги и, положив их в холщовый мешок, крепко связал тесьмою. Затем взял со стола колокольчик и позвонил. В опустевшей комнате этот звук показался громким и жалобным. Через минуту дверь открылась и вошёл человек. Грубер поднял голову и заговорил:
-Брат Лукас! Ты готов сделать всё для нашего ордена, признайся честно!
-Ваше Высокопреподобие! Генерал, я всей душой…
-Хватит,- прервал его Грубер,- я всё понял брат Лукас, я верю, не надо ненужных слов…
Он встал из-за стола и, подойдя к молодому мужчине, обнял его за плечи.
-Я верю в тебя! Тебе предстоит longissima via (самая длинная дорога), но я всё же  надеюсь на лучшее (meliora spera), я надеюсь на тебя. Meo voto (по моему мнению ) только ты способен выполнить то, что я хочу тебе поручить.
-Ваше Высокопреподобие,- склонил вдруг внезапно колени Лукас,- вы меня знаете, ради святой церкви и вас я готов на всё, даже ad patres (умереть)
-Вот этого, как раз и не надо, мой брат.Gloria victoribus (слава победителям), а это как никогд.
-а нам нужно сейчас.
-Я, смиренно слушаю, Ваше Высокопреподобие и готов повиноваться .
-Я, знаю, сын мой! Этим и сильна наша вера.
-Отдаю себя в uterus ecclesiae (лоно церкви), нашей святой церкви.
-Итак, брат Лукас, ты пойдёшь в дом князя Куракина и отдашь вот этот свёрток, тому кого знаешь. Нашему брату Теофилю. Ведь ты знаешь его?- и получив утвердительный кивок от Лукаса продолжил.- Ты выйдешь незаметно. Остерегайся, кого бы то ни было. Всех остерегайся! Я не знаю, кому можно поверить. Попроси, чтобы тебя проводили несколько человек, наших братьев, которые последуют за тобой и будут тебя оберегать. Тебе не надо знать, что ты несёшь, брат Теофиль уже знает, что с этим делать. После этого, ты немедленно, не заходя даже в нашу коллегию, отправишься в Европу. Так что вещи, необходимые, возьми с собой, но так чтобы не было видно, что ты уезжаешь из Петербурга. Езжай через Полоцк, я постараюсь выслать всё, что надо туда. Но Россию ты должен покинуть. Это крайне важно, даже , в основном, для тебя. Лучше всего езжай в Вену или в Рим. Рекомендательные письма я тебе написал, на возьми. И с богом!
-Pax vobiscum (мир вам) мой отец! Я всё выполню, как вы пожелали.
Грубер протянул руку, к которой припал Лукас, и прихватив со стола свёрток быстрыми шагами вышел из библиотеки.
«Хотя бы с этим всё будет в порядке,- подумал Грубер, - Господи, прошу тебя сохрани, хотя бы этого брата моего. Ничего не молю для себя, но будь хотя бы к нему благосклонен. Аминь!»
Грубер недолго постоял у окна, глядя как закат, на воды канала, которые тоже вдруг затемнели краснотой и розовой пеной от небольшого волнения из-за дуновения ветра. Что-то затеснило в груди, сжало сердце холодной и крепкой рукой, почудился гул в голове, а слух словно пропал и ноги стали подкашиваться. Он медленно отошёл от окна и тяжело уселся в кресло.
«А говорят, что нет предчуствия смерти,- невольно подумал Грубер, в душе усмехаясь над людским неверием,- но всё же оно есть! Есть! Да ещё какое!
Словно вся жизнь пролетела перед глазами. Никогда не думал, что так близко опять увижу матушку. Её глаза, её руки, услышу её запах волос и нежность её губ, когда-то целовавших меня. Матушка! Как же мне тяжело сейчас, где ты, что ты могла бы мне сейчас сказать, подсказать. А может ничего! Прости, что не сумел любить, так как ты того заслуживала, так как я хотел, но боялся, стеснялся показать тебе это. Господи, прости меня за то, что был так глуп! Сейчас, когда прошло столько лет, понимаешь сколько ошибок наделал в юности, которых уже не исправишь. Прости нас, Господи, за всё! Ибо не ведаем, что творим. За то, что не успели, за то, что не сумели, за то, что не возжелали, прости особенно. Очисти наши души и возьми к себе, когда придёт наше время. Когда придёт!?»
Грубер опять надолго задумался и даже понемногу начал дремать в кресле. Слеза, почти незримым ручейком, стекла по его щеке. О чём он думал? Чего он хотел? Кто теперь это узнает? Кто сможет понять, были ли его мысли величием его души или простой тоской сердца по прошедшему времени, или изголодавшему телу захотелось потерянных в детстве ласк, как и аскетизму нынешней жизни, а может быть это было что-то божественное , неземное, вселенское чувство, которое теперь переполняло его. Кто знает? Кто знает?
Дверь в библиотеку отворилась почти без скрипа, но он всё же почуствовал, как несколько тёмных теней проскользнуло в комнату и казалось бы растворилось в ней. Страха или ужаса не было. Был интерес, узнать, что же всё-таки происходит, здесь и сейчас. Он, не торопясь, зажёг две свечи в подсвечнике на столе и тут же перед ним возникла фигура человека, сидящего напротив. Краем глаза, Грубер увидел ещё двух человек, стоявших слева от него, и почуствовал, что за спиной тоже стоят люди, но оборачиваться и смотреть на них не стал.
Грубер прищурил глаза от света свечей и оглядел фигуры людей, стоявших и и сидевшего перед ним.
-Ах, Фаддей, Фаддей,- покачав головой, проговорил он,- что же ты наделал?
-Не будем говорить о том, генерал,- проговорил человек, сидящий перед ним.
Грубер даже не взглянул на говорящего и это того покоробило.
-Фаддей Бжозовский!- продолжал Грубер, ни на кого больше не обращая внимания.- Неужели ты думаешь, что все эти господа выполнят то, что они тебе пообещали? Я никогда не думал, что ты такой глупец.
Фаддей Бжозовский, помощник генерала Габриэля Грубера, немного дёрнулся телом на его слова, но промолчал и снова застыл на месте.
-Господи боже!- глухо сказал Грубер.- Фаддей, неужели твоё тщеславие, затмевает твой разум. Почему же ты идёшь против своей веры? Чего ты хочешь? Что тебе надо?
-Да, да!- вдруг вскричал Бжозовский.- Я, я хочу быть генералом ордена, хочу!
-А ты спросил себя и Отца нашего Господа бога – ты достоин!
-А мне наплевать!!
-Браво!- воскликнул человек, сидящий за столом напротив Грубера.- Это достойное слово, достойного человека!
-Бросьте, барон Гартиг,- устало сказал Грубер.- Или может быть лучше сказать, барон Ротшильд-младший. Это просто пустозвонный ответ бедного глупца.
-А, вы умны ваше преподобие!
-Ваше Высокопреподобие, надеюсь пока!
-О, простите, я ошибся.
-Ошибки всегда были вашей стороной, барон, вы часто ошибались в своей жизни.
-Боже мой, Грубер, неужели вы думаете меня перехитрить или как-то повлиять по другому на все мои действия.
-Да боже упаси, барон! Я всё это уже давно предвидел. Вы сами сказали, что я отнюдь не глуп. А вот о вас это сказать я врядли смогу и вы это я думаю не поймёте.
-Господи, боже мой,- улыбнулся барон Ротшильд,- побежденные всегда так говорят, чтобы хоть как-то досадить победителям. Но, Ваше Высокопреподобие, победители ведь всё равно остаются победителями.
-Не всегда, дорогой барон, не всегда. Если бы вы проследили за течением истории, если бы вы поняли, что даже самые великие люди не смогли сохранить свои завоевания и империи, как для себя , так и для своих потомков. Ваша империя – иллюзия!
-А кто вам сказал, господин генерал, что мы строим какую-то империю? И для чего? Мы просто устанавливаем в мире такой порядок, которого желаем и хочем, чтобы он был.
-Господин барон! Удалите этого безумца и мы поговорим  (указал Грубер на Бжозовского). Я вижу вы этого желаете.- сказал он.- А напоследок  я хочу ему кое-что сказать! Фаддей, неужели ты думаешь, что эти люди сделают для тебя то, что ты хочешь. Неужели ты думаешь, что будешь настоящим генералом ордена и тебе кто-то будет подчиняться. Если ты сам так думаешь, то ты непроходимо глуп.
-Не юродствуйте, Грубе,- проскрипел Бжозовский.
-Увы, мой друг! Вы ещё глупее, чем я о вас думал,- проговорил Грубер.- Барон уберите этого дурня с моих глаз, мне неистерпимо его видеть, особенно перед лицом своей смерти…поверьте это пытка.
-Хорошо! Я окажу вам эту услугу. Честно говоря этот слизняк мне и самому неприятен!
Барон щёлкнул пальцами и человек, подхватив Бжозовского под локоть, вывел его из комнаты.
-Я думаю,- сказал Грубер, после того, как Бжозовского вывели за дверь,- вы ещё долго будете держать его на привязи.
-Разумеется, господин генерал,- усмехнулся барон,- ну зачем же нам держать другого человека при такой должности, как ваша. Генерал ордена! Это что-то! Это  всё!
-И вы, во всём уверены!
-Не до конца! А вы, что предсказатель?
-Почему бы и нет?
-Я, вам не верю, господин генерал!
-Вы можете мне не верить! Но вы же видите, что я вас не боюсь. Я уже давно примирился с той мыслью, что моя смерть давно приблизилась ко мне и ждёт меня в любую минуту. А вы, барон, когда думаете смерть придёт за вами. Когда?
-Я, вам не верю!
-Неужели?
-Что вам от меня надо?
-Да в общем ничего. Я думаю это вам от меня что-то надо, не больше не меньше, тогда подумайте что!?
-Мне уж точно не надо ничего.
-Вы даже не желаете узнать, когда вы умрёте, в какое время?
-Нет, никогда!
-А, я могу вам сказать!
-Боитесь?
-А хотя бы, так что?
-Барон! У нас какой-то детский разговор. Я вроде бы пытаюсь отдалить свою смерть, а вы пытаетесь не узнать, что вас ждёт в будущем. Разве не так?
-Возможно, Ваше Преподобие…
-Высокопреподобие!
-О простите, я оговорился! Простите ещё раз! Ваше Высокопреподобие!
-Так вот, что я вам скажу, сын мой! Вы очень плохо кончите! Я думаю, что вы не проживёте и двух недель, вы же знаете, барон, что вы уже никому не нужны, ваше существование бессмысленно и никому не нужно.
При этих словах, человек, сидящий напротив Грубера, непроизвольно дёрнулся и он это заметил. Нельзя сказать, что это привело его в восторг, но всё же некоторым образом порадовало. Грубер знал и чувствовал, что его жизни пришёл конец и ему захотелось эти последние часы прожить, как человеку глубоко верующему и справедливому, человеку творящему добро и творящему вечность, уста которого говорили правду, а не ложь, человеку искреннему и свято верующему в Господа.
-Вы, так думаете, господин пастырь?- усмехнулся барон.- А я думаю вы просто лжете, чтобы продлить себе свою никчемную жизнь.
-Господи, барон, что значит вечность божьего бытия по сравнению с минутами мирской жизни?
-И неужели вы надеетесь на то, что господь призовёт вас к себе?
-Разумеется! Насколько вы знаете, любой убиенный насильно, предстанет перед лицом святителя, а затем уж тот решит достоин ли человек вступить в царство господне или нет.
-Что же мы предоставим господу такую возможность, чтобы он вас никогда не узнал!
-Тогда, господин барон, оставим эти споры! Скажите мне всё же перед смертью, кто ваш начальник. Неужели вы боитесь или не полномочны выдавать такие тайные секреты. Может быть это Александр Павлович?
У барона настолько округлились глаза, что казалось они вот-вот вылезут из орбит, но в следующую секунду он начал хохотать и хохотал долго, даже до слёз, откидываясь на спинку кресла. Грубер совершенно спокойно наблюдал за ним, спокойно сидя напротив, даже не поглядывая в сторону людей барона с удивлёнными лицами, стоявшими рядом, с его креслом. Наконец отхохотавшись, барон устроился поудобнее, положив свою левую руку на край стола.
Они сидели так некоторое время, глядя друг другу в глаза. Грубер видел в глазах барона целую гамму чувств,- это и удивление, и непонимание (что здесь происходит?), и задумчивость, и даже страх, а даже и небольшой ужас. В общем-то барон, Генрих Ротшильд-младший, был некоторым образом неплохим начальником, можно сказать даже неплохим исполнителем. Он мог руководить некой группой людей, командовать солдатами, разрабатывать тактику действий, а также получать приказы и неукоснительно следовать им, выполняя даже всё это со смертельным риском для жизни. На большее способен он не был. Он не был стратегом, он не мог сопоставить все свои знания и донесения (не мог отличить их от доносов!), не мог сопоставить факты и на их основе решить возникшую проблему, не мог разгадать мысли и устремления противника. Он не был полководцем, у него напрочь отсутствовал аналитический ум, он был максимум командиром батальона, не более того. Хотя в противоположность, Грубер здесь был настоящим фельдмаршалом, но по той же причине мог и упустить некоторые действия врага, что в общем и произошло сегодня. Случилась та мелкая неудача, ошибка фортуны, фатум, насмешка судьбы, которая теперь будет стоить наверное ему жизни.
Барон Ротшильд-младший, глядя в глаза Грубера, видел только спокойствие, почти успокоение и больше ничего, ничего…
Это страшило и бесило барона, а иногда почему-то ужасало, но собрав свою волю в кулак, он снова заговорил:
-Ваше Высокопреподобие, от страха вы наверное сошли с ума и теперь мелете невесть что! Вы уж точно должны знать, что не всем известен высший совет нашей организации, даже я не знаю их всех. А что это вы мололи об Александре Павловиче! Неужели вы имели в виду императора Александра I, божьей милостью? Это же смешно!
-Господин барон! А, вы оказывается совершенно ничего не знаете, совершенно! И вы знаете, я этому ничуть не удивлён. Ваш «Совет шести» никогда не доверит такие тайны вам, я думаю, вы даже не знаете кто входит в совет и я пожалуй не буду вам этого говорить, укорачивая тем вашу и так никчемную жизнь.
-Вы, как и все иезуиты, лжёте в очередной раз, а может ещё похлеще, просто блефуете.
-Боже, барон! Неужели я похож на карточного шулера! Я, служитель господа бога, генерал ордена, опущусь до такой низости. Дорогой, Ротшильд, не судите, да не судимы будете, а здесь бы я сказал так – не судите других по себе.
-Хорошо, хорошо, Ваше Высокопреподобие! Раз вы такой умный и не лжёте, то вразумите меня про то, что я не знаю.
-Господин барон! Я же сказал, что не хочу губить вашу грешную душу и если расскажу много, то вас уберут свои же начальники, а во-вторых, мне всё-таки не хочется выдавать вам тайны, добытые нашим орденом о вашей организации «иллюминатов».
-Вот как!
-Конечно, сын мой! Подумайте, как быстро вы получаете указания, приказы или наказания за ваши ошибки в работе, как быстро приходят шифровки, в которых указаны некоторые существенные события, происходящие в столице?
-Даже бывало за полдня…- растеряно пробормотал барон.
-Вот видите! А теперь подумайте, на каком расстоянии от Петербурга находится тот, Кто, получив сообщение и всё обдумав, посылает вам приказ, если это происходит даже за полдня. Подумайте барон!
-Да!- почесав рукой подбородок, пробормотал барон Ротшильд.- Действительно, даже с гонцом или голубиной почтой…Значит это прямо здесь, а мне говорили…и ведь иногда даже за считанные часы…
Барон замолчал и даже, прикрыв глаза рукой, просидел несколько минут. В библиотеке стало тихо и только раздавался треск горевших фитилей в свечах, да тяжёлое дыхание людей. Грубер осторожно пошевелился в кресле, поправляя мантию и заговорил:
-Я, давно уже понял, кто же главный «иллюминат» здесь, в России и чьи команды вы выполняете. Вы не забыли, барон, какими почестями наделили участников заговора против Павла I, чем одарили их,- кого опалой, кого ссылкой, а кое-кто уже отправился к праотцам! И никаких казней, никаких убийств, отравлений, а людей уже нет на этом свете…
-Но, у нас по уставу не принимают в общество государей, даже мелких княжеств и графств! Этого просто не может быть, Совет бы этого не допустил…
-Как видите, барон, всё бывает на нашей грешной земле. Вы, как я вижу, действительно мало знаете, в вашем пресловутом Совете уже три императора (не буду говорить, кто они такие!) – это уже тоже какой-то альянс, коалиция, союз некоторых государств. А теперь подумайте, барон, кто у нас и с кем воюет. Вот и определитесь какими странами правят «иллюминаты», а какими нет. А вы думали, что боретесь здесь во имя высоких идей (я уж не говорю, что во имя своей религии). Я до сих пор не могу понять, какая может быть у вас общая религия, только сектанство какое-то. Вот папа и распустил наш орден, очень уж мы иезуиты мешали кому-то своей непреклонностью в вере. Так что, господин барон, всё ваше тайное общество всего лишь для обогащения отдельных личностей и поднятия мирового престижа некоторых государств, и уж будем прямо говорить – их мирового господства.
Грубер замолчал и увидел, что барон вроде бы и пытается ему что-то возразить, губы его шевелились, но ни один звук не срывался с них.
-Вот так обстоят дела, дорогой барон!- продолжил Грубер.- А теперь, раз уж вам нечего сказать, то я вам расскажу почему сегодня вы здесь. Не возражаете?
Барон Ротшильд промолчал и только отвёл глаза в сторону, а в фигуре, сидящей в кресле, почувствовалась какая-то напряженность и она застыла, как изваяние. Он словно бы боялся, что Грубер расскажет всё, что он знает, но ещё больше он боялся, что услышит то, чего не знает и всё это возможно будет правдой. Даже пешке не нравится, когда её двигают в «тёмную». Меж тем ему не хотелось, чтобы его люди услышали то, что скажет Грубер:
-Господин Синяков, станьте за дверью, чтобы нас никто не побеспокоил. Вдруг кого чёрт занесёт сюда в библиотеку об эту пору.
Когда одна из фигур, за спиной Грубера шевельнулась и вышла из комнаты, барон вопросительно взглянул на него, но Грубер по прежнему молчал и поняв его молчание усмехнулся:
-А, «Вихрастый», у нас глухонемой от рождения, Ваше Высокопреподобие. Это иногда очень удобно, но он понимает всё по жестам, по губам и даже по глазам, угадает любое ваше желание, но рассказать никому и ничего не сможет и даже написать, ибо безграмотен. Это бывает довольно полезно в разных делах определённого рода.
-Совершенно верно, господин барон, особенно полезно иметь вот таких убийц. Всё понимают и исполняют, но ничего не скажут, даже под пыткой, хотя и они могут кое-что поведать!
-Как же это? Каким образом?- удивился барон Ротшильд.
-Всё очень просто, сын мой! Ведь понимает жесты ваш человек, а значит ему можно задавать вопросы, он ведь не слепой. Ну, а если знать какие задавать вопросы,- на которые можно отвечать только «да» или «нет», то простым кивком головы можно давать ответы. А если еще знаешь язык жестов (или так называемый язык глухонемых), да ещё под страхом пытки, можно узнать практически всё. Некоторые так жестикулируют и так кивают головой, что может показаться будто она у них скоро оторвётся. Всё просто!
-Черт! Чёрт!- выругался Ротшильд.- Чертовски всё верно, как же я сам до этого не додумался!
-Не расстраивайтесь вы так, дорогой барон,- рассмеялся  Грубер,- вам наверное известна русская поговорка – «На всякого мудреца – довольно простоты!». Не может человек знать абсолютно всё, это подвластно только господу богу.
-Наверное! Ну, так я вас слушаю, мы итак довольно задержались у вас в гостях. Пора бы, как говорится, и честь знать.
Грубер усмехнулся и, грустно вздохнув, проговорил:
-А мне, господин барон, спешить некуда. Да вы особенно не волнуйтесь, все знают, что я работаю здесь по вечерам и побоятся меня тревожить, если не случится что-то неординарное.
-Я об этом знаю. Что ж вы думаете, мы не разузнали заранее, как обстоят в вашем доме дела. Но всё же продолжайте.
-А вы нетерпеливы, господин Ротшильд,- задумавшись, сказал Грубер.- Ну, раз уж вам не терпится узнать, то пожалуйста. Однако должен вас предупредить, никаких особых тайн я вам не открою. Всё, что я вам буду рассказывать, вы уже знаете, и может даже больше, чем я, только вы не смогли собрать эту мозаику воедино. Так вот, вам приказано устранить меня и, если будет такая возможность захватить мои секретные бумаги. Да, да не качайте головой, господин барон, всё это так. Прежде всего я хочу вам сказать, чтобы вы зря не утруждались: никаких секретных бумаг (да и несекретных тоже) в этом доме нет. Здесь только книги, манускрипты, рукописи. А весь свой архив, я переправил в надёжное место, и очень далеко отсюда, и не в иезуитском коллегиуме. Это я говорю, чтобы вы не выполняли бесполезную работу, и вам проще и библиотека останется цела.
-Я верю, Ваше Высокопреподобие,- сдержанно, сказал Ротшильд.- Ей, богу верю!
-Ну вот,- продолжил Грубер,- когда мы покончили с одним, я расскажу вам, что было, что есть и, что будет далее. Я ведь уже вросся корнями в эту землю, породнился с нею и, если вы думаете, что я просто французский шпион и враг России, то вы глубоко заблуждаетесь. Просто я считаю, что для блага моего государства, нужны совсем другие политические идеи и союзники. Если вы помните, изначально император Павел выступал против революционной Франции, а Россия даже взяла к себе в коалицию, извечного врага – Турцию, прекратила войну с Персией и войска двинула в Европу. Однако, в 1800 году, политика Павла I приняла резкий поворот и тому сопутствовало: во-первых, Франция уже перестала казаться революционной (у неё появился первый консул Наполеон Бонапарт), а во-вторых, Англия захватила остров Мальту. Разве мог стерпеть такое, Великий магистр мальтийского ордена. И последовало сближение двух государств – России и Франции. И уж конечно, вам известно, что этому сближению помешала гибель императора Павла, которой добивались и воплотили в жизнь Англия и «иллюминаты» во главе с цесаревичем.
-Вы опять что-то не то говорите, Ваше Высокопреподобие, причём здесь цесаревич!?
-Да бросьте вы, господин барон! У вас это просто не укладывается в голове, но со временем вы убедитесь, что я прав. Если успеете, если вам позволят успеть это сделать!
-Ваше Высокопреподобие! Коль уж угодно, чтобы я вас так титуловал! Но прошу вас прекратите свои несносные пророчества и домыслы, они действуют мне на нервы и не улучшают мне настроения. Вы понимаете, что я могу перенервничать и ваш земной путь может закончиться чуть раньше, чем вы об этом думаете.
-Сын мой,- улыбнулся Грубер,- если бы я боялся ваших угроз, я бы предпринял всё, чтобы не встречаться с вами. И смею уверить, я бы преуспел в этом. Но дело в том, что в моём возрасте люди уже перестают бояться смерти (не то, что в молодости, ведь правда, господин барон!), а кроме того я просто смиренный служитель господа бога и только на него уповаю. Так что все ваши угрозы или, так скажем намёки, меня ничуть не смущают…
-Хорошо, хорошо,- поднял руку Ротшильд,- оставим эту казуистику и поговорим о главном!
-Боже мой! Куда же вы спешите, господин барон, или боитесь не успеть?
-Ваше Высокопреподобие! Вы опять пытаетесь запутать меня в сетях своего красноречия. К чему это?
-Да, так вы знаете… Немного тщеславия (в лучшем смысле этого слова), немного надежды, немного лени, немного мыслей и очень много веры!
-Да вы, отец мой, ортодокс…
-Ну, это вы преувеличиваете, господин барон! Я хотя и священнослужитель, но я всё-таки человек и nihil humani (ничто человеческое…)
-Я, знаю, знаю,- прервал его барон,- ничто человеческое вам не чуждо! Но оставим эти размышления для учёных диспутов и теологии. Вы знаете, что сами влезли в такие дебри, где философия, религия и наука уступают своё место шпионажу и убийству. Я вас сюда не звал, вы пришли в эту страну сами и должны были знать, что здесь не действуют не человеческие, а уж тем более божьи законы. Вы, отец мой, уже не мальчик, но я думаю вы заигрались!
-Ни в коей мере, господин Ротшильд,- сурово сказал Грубер,- ни в коей мере. Я не буду вам здесь ничего доказывать и разъяснять, это глупо и бесполезно. Поэтому, если вы хотите приступить к делу, извольте! Итак на троне воцарился Александр Павлович! Сначала, он конечно же не думал, вмешиваться в общеевропейские дела. А зачем? Имея в руках такую империю, я не побоюсь сказать самую великую в Европе. Но!! «Совет шести» не мог отпустить его на свободу Как же, потерять часть своего могущества (причём большую его часть!), кто этого захочет. И вот тайно англичане, стали подталкивать Наполеона на захват власти (ему даже в голову не приходило, что он тоже, некоторым образом, марионетка в руках «иллюминатов»), а его полководческие успехи нарушили спокойствие русской дипломатии.
-Ну и что же здесь такого?- удивился барон.
-Господин Ротшильд! Вы не самодержец и поэтому вам не ведомо, какие тайные пружины действуют во дворцах. Ведь ещё до восшествия Александра Павловича на престол, у него была группа молодых друзей: это граф П.А.Строганов, граф В.П.Кочубей, князь А.А.Чарторыйский, Н.Н.Новосильцев, которые объединившись в «негласный комитет», каждый сам по своему стали влиять на политику империи, или как им казалось, стали влиять. Я не собираюсь вам рассказывать, барон, обо всех их делах, направленных на собственные интересы от власти, но так оно и есть.
-Но, за это время,- заговорил барон,- император провёл немало либеральных реформ, которые принесли очень большую пользу государству…
-А хоть одна из них ущемила власть императора, или как-то её ограничила, поставила в зависимость от церкви или общественных институтов?
-Гм…..?
-Вот видите, дорогой барон! Все эти, пока надеюсь начатые едва, реформы, ещё ничего не значат! Император остаётся императором, а глупцы остаются глупцами. Вы разве не заметили, что князь Адам Чарторыйский, ставший в прошлом году министром иностранных дел стремится только к одному…
-И к чему же, Ваше Высокопреподобие?
-Ну это совершенно не трудно угадать, барон! Он страстно желает образовать очередную противофранцузскую коалицию и присоединить к ней Россию и знаете для чего?
-Надеюсь вы меня просветите, отче…
-Несомненно! Все эти его усилия лишь только для того, чтобы в борьбе коалиции с императором Наполеоном его Польша, смогла вернуть себе политическую самостоятельность, даже сохранив с Россией династическую связь…
-Но ведь это, абсурд!
-А вы не замечали, сын мой, что вся наша жизнь бывает иногда абсурдной.
-Честно должен вам сказать, отче, я в некоторой растерянности, но вы не думайте, я тем не менее всё равно выполню приказ, чего бы здесь не услышал от вас…
-Ну, в этом я не сомневаюсь, сын мой! Даже, если душа ваша будет против, разум преобладает над решением всех проблем, поставленных вашими начальниками.
-А вот об этом, не вам судить, господин иезуит, особенно о моей душе!
-Да я ведь спасти её хочу, сын мой, спасти пока не поздно.
-А я не нуждаюсь в вашем лицемерном желании, вы скорее не душу мою желаете спасти, а жизнь свою!
-Вы, меня оскорбляете, барон, хотя я и это могу вам простить, чего только не скажет грешная душа в преддверии своего смертного часа…
-Ваше Высокопреподобие, вы опять за своё… На меня не действуют, если вы заметили, ваши иезуитские проповеди, проклятия и предсказания, как и прочая нечисть, коя видимо всё же присутствует в вашем ордене…
-Господин барон! Как же вы низко опустились в своём юродствовании, вы мне напоминаете отцов инквизиторов…
-Неужели! Но я вас по моему ещё не пытал: ни на дыбе, ни «испанским сапогом», который так любят одолжить простому еретику в нашей благословенной Европе…
-Хорошо! Забудем на время наши споры и продолжим. И подумайте, господин барон, подумайте о том, что я вам говорю. Времени осталось совсем мало. Буквально на днях, планируется заключение союзного договора между Россией и Англией. Здесь в Петербурге. Князь Чарторыйский с Новосельцевым и английским послом Гренвилем Левесон-Гауэром пытаются осуществить это. Новосельцев ещё в сентябре 1804 года был послан в Лондон для ведения переговоров о заключении этого союза. А теперь, как вы думаете, что последует за этим?
-Совершенно не понимаю к чему вы клоните, Ваше Высокопреподобие?
-И это понятно! Вы не желаете даже подумать о последствиях этого союза, к чему он приведёт бедных российских подданных, да и вам ведь это всё равно, я думаю. Не так ли?
-Ваше Высокопреподобие! Вы опять задаёте вопросы и не даёте никаких ответов. Я вообще уже теряюсь, что вы желаете мне сказать или намекнуть, или возможно просто тянете время, дабы отсрочить свой час, либо пытаетесь изменить свою судьбу. Но смею вас уверить, у меня всё продумано и вам это не удастся…
-Господи боже, благослови меня! Я даже в этом не сомневался, господин Ротшильд, и если вы опять намекаете о моей смерти, и что я пытаюсь её обмануть, вы глубоко заблуждаетесь. Я-то уже давно готов предстать перед своим создателем и ничуть не боюсь этого, а вот, что скажите вы, барон?
-Господин Грубер,- Ротшильд, рывком поднялся с кресла и прошёлся по комнате,- мне ужасно трудно с вами разговаривать, вы говорите – ничего не говоря. Я не вижу никакого смысла в ваших словах, вы как истинный иезуит, прячете смысл истины, за такой пышностью фраз, что даже я со своим неизвращённым умом ничего не могу понять. Я не только не могу понять смысл сказанного вами, но даже не чувствую в ваших словах, хоть малейшего намёка на здравый смысл. Уж, если вы решили говорить, то будьте любезны изъясняться более понятно.
-Отлично, господин барон,- улыбнулся Грубер, я скажу вам всё…сейчас… буквально в лоб, но боюсь , чтобы выдержал ваш разум…
-Ничего страшного – это я выдержу!
-Прекрасно! И так вот, что я вижу в ближайшее время. Не смотря на все мои усилия, Александр Павлович всё же заключит союзный договор с Англией и будет образована очередная антифранцузская коалиция. Если бы я оставался в живых – может быть что-то ещё можно было поправить, но я ведь вижу по вашим глазам, барон, что сегодня я умру. А затем, как уже не в первый раз бывало, начнутся межкоалиционные войны. Кто победит, а кто проиграет – не знаю! Но я думаю Наполеон I не упустит своего полководческого счастья. Но для меня, как христианина, не это главное! Не амбиции государей, не шелка и злато, а души христианские, загубленные в этих войнах, души убиенных на радость диавола, слёзы сирот, вдов и матерей, вот, что более всего занимает меня, господин барон. Я не верю, что господу богу, даже одна слезинка невинного младенца, не перевисит чашу справедливости в войнах государей. Разве не так?
-Ваше Высокопреподобие! Я думаю, вы сошли сума! Неужели вы думаете, что высокое может опуститься до низкого, а низкое стать высоким. Неужели вы думаете, что император, который блюдёт целое государство, будет заботиться о каком-то младенце. Да иногда, высокородные господа не щадят не только своих чад, ради всеобщего благосостояния, но и живота своего.
-Может и так, господин барон! Но уж очень в ваших рассуждениях всё правильно, но не правдиво!
-И где же здесь неправда?
- А в том, господин барон, что святой агнец принесён во славу божью, а государь не щадит своих чад во славу свою и своей империи.
-И где здесь разница?
- Не понимаете, господин  Ротшильд?
-Нет!!
-Ну, как вам объяснить? Даже не знаю! Вроде бы я рассказываю, словно в бурсе, а вы не можете уразуметь…
-Не юродствуйте, господин Грубер! Если вы, со своим академическим умом не можете объяснить простому смертному смысл философии жизни, то грош вам цена, а ежели не хотите снизойти до простых смертных – то цена уже колейка.
Услышав это, Грубер, так рассмеялся в раскат, что затрепыхало пламя на свечах, уже почти , догоревших в подсвечнике.
-Всё вы понимаете, господин барон! Но не желаете показать, что я прав. А вы знаете, я думаю очень трудно, быть злодеем, который понимает, что он не прав. Тупой, глупый убийца просто делает свою работу (как ему кажется!), словно пашню пашет, не понимая ни смысла содеянного, ни правильности указаний. А, вот вы , господин барон, наоборот, всё прекрасно понимаете, что делаете не по-ххристиански и против желания господа, но всё равно, переходите все мыслимые и немыслимые человеческие  и божьи границы. Я даже думаю, что это неким образом, вас удручает, но всё же эти рубежи вы переходите злонамерено и в здравом своём сознании. А это ещё тяжелее и для вас, и для всевышнего, коими детьми, мы все и являемся. От ваших помыслов и деяний, может возрадоваться только, лишь один диавол. Никогда, не поминал его имя в суе, а вот с вами, господин Ротшильд, пришлось!
-Всё! Basta!- барон уставился на Грубера и веко, под его правым глазом, опять стало подёргиваться.- Я, всегда знал, чтовы можете ввести человека в транс, но себя считал сильным человеком, как в теле, так и в сознании. А теперь вижу, как вы завлекаете невинные души. Я сам чуть-чуть не поддался чарам вашего влияния, я сильный духом человек, закалённый, а что может говорить о тысячах и десятках тысяч людей, слабых духом и плотью. Они же, не мигнув глазом, пойдут за вами, если вы начнёте читать им такие проповеди, какие я только , что услышал здесь…
-Это, пока не проповеди,-  господин Ротшильд,- это просто правда, которую вам не очень хотелось и услышать.
-Я, устал с вами, Ваше Высокопреподобие! У меня, уже раскалывается голова от всех ваших измышлений, не пора ли нам закончить наш вечер.
-Как угодно, господин барон,- несколько устало, сказал Грубер. Со стороны, пристальным взглядом, стало видно, что он уже смирился со всем, но Ротшильду было совершенно не до этого и состояние своего vis-a-vi, он не заметил,- но напоследок, я скажу вам , барон, вы плохо кончите. Через некоторое время, здесь, в Петербурге, будет заключён англо-российский договор и вы уже больше, Александру Павловичу , не понадобитесь и даже станете опасны. Вас уберут и очень скоро…
Грубер увидел, как дёрнулась щека барона, не то, в усмешке, не то от нервного тика, как сузились глаза, заалели щёки и понял, что попал в самую точку.
-Вы, знаете, Ротшильд,- продолжил Грубер,- а я думаю, что у нас с вами очень интересное положение: мертвец – разговаривает с мертвецом. Ведь вы, как ни странно, уже мертвы, хотя всё ещё и думаете, что ещё живы. И ваши слуги,- тоже приговорены.
В тонкой тени, от свечи на стене, как-то странно дернулась фигура, и Грубер увидел это краем глаза. Человек, стоящий от него справа за спиной, неуклюже встрепенулся и это его движение заметил не только Грубер, но и Ротшильд. Грубер усмехнулся и , глядя, на Ротшильда сказал:
-А, вы говорите, глухонемой! Господь бог и Лазаря оживил, не говоря уже о мнимых глухонемых. Вот, так-то, господин барон!
-Но, мне… ведь и впрямь….
-Барон, вы словно ребёнок!
-Но зачем?
-Да, чтобы вы  не знали! Это так удобно! Вы говорите всё, что вам заблагорассудится, а этот господин шпион доносит своим хозяевам все ваши слова, слава богу хоть не мысли…
Хлопок пистолета показался Груберу не таким громким, но дверь моментально отварилась и в комнату вбежало два человека барона, а «Вихрастый», почти вертикально, рухнул на пол. Вместо правого глаза у него было огромное кровавое отверстие, заменявшее ему глазницу. Он рухнул на пол и очень скоро вокруг его головы стала растекаться большая лужа крови, почти чёрного цвета, в свете догорающих свечей. Люди барона, даже не глядя на упавшее тело, словно марионетки, стали с двух сторон от, сидящего в кресле, Грубера, а Ротшильд, убрав в карман ещё дымящийся пистолет, сдавленно сказал:
-Подлый предатель!
-Вы правы, господин барон, предатель! Как и все в вашей организации.
-Ладно, оставим это! Я надеюсь вы сказали всё?
-Почти, если вам это угодно! Я могу теперь позволить себе только пофантозировать, если сумею всё предугадать, то уж не обессудьте..
-У меня совершенно нет времени на ваши фантазии, господин иезуит,- сурово произнёс Ротшильд,- я даю вам несколько минут, чтобы удовлетворить ваше тщеславие, а потом… Впрочем, прошу, эти минуты я вам обещал!
-Благодарю, барон! Мне уже почти нечего вам сказать, я просто могу предугадать, что же будет дальше. И так! Мы, с вами, в скором времени все умрём. Впереди человечество ожидают кровавые войны и я думаю, что Франция будет повержена, не пришло ещё время революций и перемен, а с ней уйдут император Наполеон и Александр. Александр Павлович будет жить долго, но последние годы жизни он уже не будет самодержцем, а простым человеком, доживающим свой век. Кому суждено возвеличиться – возвеличиться, кому суждено упасть – упадёт! Но никто из тех, кто делал неправоверные, противоугодные господу дела, не обретут ни счастья, ни покоя. Одни искупят свою вину, ранним уходом из жизни, другие всю свою жизнь будут искупать грехи. Кто искупит, искренне молясь создателю, а тот, кто лжив и будет продолжать жить во лжи, так и кончит своё земное сосуществование, словно в геене огненной…
-Ты, отче, написал нам такую картину, что и жить не хочется. Это возврат к Садоме и Гаморе, низвержение в ад…
-А так и будет, сын мой! Богу – богово, а кесарю – кесарево. Так и должно быть, да воздастся каждому по заслугам его…
То молчание, которое возникло в комнате, казалось каким-то предвестником бури. Вот так всегда, когда налетает ураган, внезапно стихает ветер. Ни единого дуновения.
Только чёрные, чернильные тучи сгущаются в вышине, только пронзительная до свиста глухота, покрывает землю, только влага спускается с небес, а воздух, словно подымается вверх, в космос. И вдруг приходит первый незримый удар. Это звук, который скользит впереди урагана. Он ударяет в самое сердце и оно опускается вниз даже ниже желудка, и это пожалуй самое страшное, ибо не знаешь, что же за этим последует,- смерть или жизнь! И уже потом налетает разъярённый вихрь с ветром и дождём и бьёт в твоё, уже лишённое всякой силы тело, и швыряет, и ломает, и крутит его. Но это уже не страшно, потому что ты знаешь – это конец, а всё страшное, самый страх идущий впереди смерти, уже прошёл, и теперь тебе всё становится безразлично.
Грубер даже не увидел немого кивка барона, не увидел откуда из-за спины вылетела рука с длинным, тонким стилетом, который вонзился ему в грудь и, пройдя между рёбрами, разорвал, трепещущее сердце. Он смотрел на пламя, угасающей свечи, и когда ему показалось, что пламя побежало по фитилю вверх, посинело и, моргнув, начало затухать, в сердце его что-то кольнуло и свет тут же померк в его глазах.
Голова Грубера упала на плечо, а одна из свеч в подсвечнике, вдруг резко замигала, встрепенулась, как бабочка, и внезапно затухла, выпустив в потолок струю бело-сизого дыма.
Барон Ротшильд, ещё посидел некоторое время в кресле, и лицо его скрытое в темноте, казалось ничего не выражало. Он просто сидел, не шевелясь, словно сфинкс в пустыне. Но внезапно, вскочив с кресла, он сказал своим людям:
-Так всё! Ищем бумаги, быстро и очень тщательно. «Вихрастого» убрать, чтобы никто не видел, что он даже здесь был. Быстро! Быстро! Времени у нас уже нет!
Они тут же разбежались по библиотеке, скидывая книги на пол и пытаясь найти, какие-либо спрятанные в них бумаги, перерывая множества шуфлядок, пересматривая тысячи бумаг. Но барон действительно верил (или знал?), что здесь они ничего не найдут, совсем ничего. Наверное поэтому, он по прежнему, сидел в кресле и наблюдал за тем, что делали его подручные, не скрывая презрения к ним и некоторым образом, даже к самому себе.
После получаса бесполезных розысков, они обнаружили несколько листков каких-то записей, как им показалось, представляющих некоторый интерес, и предоставили их барону. Он мельком пробежал их глазами и скомкав выбросил себе под ноги.
-Всё, уходим! Нам здесь больше делать нечего,- барон кивнул рукой в сторону двери.
Его подручные тут же подхватившись, вышли за дверь. Ротшильд, ещё некоторое время постоял, разглядывая помещение и стараясь не смотреть на тело Грубера, уже несколько сползающее с кресла к полу. Потом он достал из кармана пузырёк с  горючей жидкостью и всё опрыскал вокруг себя. Последнее, что он сделал, опрокинул подсвечник. И когда свеча, упавшая на пол, подожгла не только жидкость, но и бумаги, лежащие россыпью рядом, он ещё некоторое время постоял, наблюдая как пламя, разгораясь, поглощает свою трапезу и не спеша вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Когда огонь уже бушевал в библиотеке, как в адской печи, и первые языки пламени вместе с дымом вырвались наружу здания, его заметили с пожарной башни Большого гостиного двора. Тут же сюда была выслана команда с бранд-майором, которая и принялась тушить возникший пожар. Пожаров, в то время, в Петербурге боялись необыкновенно. Один такой пожар «весенний или летний» мог «выжечь» половину города. Поэтому сейчас к дому иезуитов слетелись все пожарные.
Пожар ещё не был верховым, когда его стали тушить из брандсбойтов и просто вёдрами. Растаскивать обгоревшие конструкции здесь не пришлось, потому, что здание было каменное и горела в основном деревянная конструкция крыши.
В течение получаса, пожар был потушен силами двух брандкоманд, а расследование сего дела было поручено внутренней полиции управы благочения, так как «неумышленно было осуществлено сиё деяние, а проведено было по недостаточной осведомлённости и неведению».
Комиссия, расследовав сей инцидент, пришла к выводу, что пожар произошёл из-за неправильного «обращению огню», в коем и погиб Габриэль Грубер, генерал ордена иезуитов в России, а так же его неопознанный слуга. Никаких насильственных действий над ними произведено не было, что подтверждалось невозможностью сиё определить. Смешно?! Да! Но трупы, которые были осмотрены, не подтвердили и не опровергли вышесказанное. Они были сожжены до такой степени, когда всякая эксгумация уже не возможна. Исходя из этого и такой вывод экспертизы. А, жаль! Сейчас всё это только можно предполагать.
Так или иначе, но к счастью пожар удалось потушить и когда официальные лица наконец смогли войти в помещение библиотеки и комнату генерала Грубера, они увидели лишь прах и тлен. Ни одной бумаги, ни одного тела. Пожар поглотил всё!
Так и погиб, последний (действительный генерал ордена иезуитов в России!), учёный, дипломат, шпион и просто христианин, умный и выдающийся человек своего времени Габриэль Грубер. Рождённый австрийцем, погибший русским – самая большая умница начала XIX века в России, а может быть и в мире!
Мы так мало знаем о нём, что он сделал, а чего не успел, а самое главное, что хотелось бы узнать, что он думал и чего хотел в этой жизни.
Смерть в 1805 году прервала все его дальнейшие мысли и действия.


                «И был вечер и было утро:
                день третий».
                Гл.1.13 «Первая книга Моисеева
                «Бытие».
                Эпилог

11апреля1805 года в Санкт-Петербурге был заключён мирный договор между Россией и Англией. С одной стороны, от России, И.П.Новосильцев и князь А.Чарторыйский, с другой стороны, от Англии, договор был подписан посланником Гренвилем Левесон-Гоуэром, 1-м графом Гренвиль  (правда ратифицирован договор был только 16июля 1805 года, так как Александр I требовал, чтобы британцы оставили Мальту, которую должен был занять русский гарнизон, но английское правительство отказывалось выполнить его требования).
Так начиналось царствование одного из самых загадочных русских царей, любимец не только своих подданных, но и многих иностранцев, умнейший человек своего времени и самый таинственный повелитель самой великой империи в мире.
Император, награжденный более 40 наградами, в том числе иностранных государств (полученные почти все за заслуги!), начавший множество реформ и не одну из них не закончивший, император, пытавшийся освободить крестьян от крепостной зависимости, но не сумевший, император, организовавший военные поселения (кстати, приписываемые А.А.Аракчееву, хотя тот на самом деле, был категорически против этого!) и присоединивший к своему государству Финляндию, после успешной войны со Швецией в 1808 году и наконец, император, победивший одного из великих полководцев мира Наполеона Бонапарта, и защитивший от его нашествия свою страну.
Так кто же он, Александр Павлович!
Один из его ранних соратников, так говорил о нём (князь Чарторыйский): «Он был готов согласиться, что все могут быть свободны, если они свободно делали, то что он хотел».Державину он говорил: «Вы всегда хотите меня учить! Но я, император, и я желаю этого и ничего другого…!». Вот тебе и либерал! Ну, да ладно, вернёмся к тому с чего мы начали…
В конце апреля, вечером, вдоль Екатерининского канала, по направлению к Невскому проспекту, двигался неприметный человек, одетый во всё чёрное, легко поигрывая тростью с набалдашником из слоновой кости. Эти чёрные одежды, некоторым образом, привлекали внимание одиноких прохожих, так как в этот теплый весенний вечер, все старались одеться в более легкие одежды светлых тонов. Ну и что же, человеку свойственно одеваться, как он того желает, а может быть и вовсе траур по любимой жене, а ещё паче по дорогой дочери. Боже, мя сохрани! Прохожие, только глянув на него, тут же невольно отводили взгляд, словно смутившись перед горем этого человека, хотя кто знал было ли у него это горе, либо он просто так любил одеваться. Человек всегда ищет оправдание для того, кто выглядит не совсем так как он, или как должно сегодня и здесь.
Человек шёл, не обращая внимания на бросаемые на него взгляды, словно не замечая их, тогда как на самом деле незаметно приглядывался к встречным прохожим, и даже успевал оглянуться, чтобы увидеть, кто идёт за ним, даже по ту сторону канала. Наблюдательный человек несомненно заметил бы его настороженный взгляд и желание видеть всё и всех. Но, вообще, он казался довольно спокойным и шёл не торопясь, медленным, прогулочным шагом. Ещё бы не быть спокойным! Во внутреннем кармане сюртука у него лежал двуствольный, заряженный пистолет, в жилетном кармане тяжёлый свинцовый кастет, а в трости был упрятан довольно длинный, остро отточенный, клинок. Так что человек был довольно хорошо вооружён и смог бы отбиться от нападения даже нескольких человек.
Солнце уже скрылось за фасадами домов и только редкие облака на небе, розовели в его закатных лучах. Но на улице ещё светло и, хотя белые ночи были ещё далеко, вечерний сумрак пока не опустился на город.
Человек, не спеша, перешёл Невский проспект, оглянулся на здание католической церкви св. Екатерины и, пройдя ещё шагов сто, свернул во двор жилого дома под арку. Войдя в широкий квадратный двор, он, даже не услышав шагов подходящего сзади человека, тут же получил тяжёлый удар кастета в затылок. Первое, что он увидел и страшно этому удивился, это то, что земля  стремительно стала приближаться к нему. Прошло лишь мгновение и он понял, что падает, а вторая мысль, которая к нему пришла, что этот чёртов иезуит был прав – недолго ему пришлось пожить, после его смерти! Следующий удар по голове, навсегда погасил его сознание. Височная кость, раздробленная кастетом, вонзилась в мозг и уже умершее тело с тяжёлым стуком ударилось о землю, а пистолет, выпавший из кармана, откатился в сторону вместе с тростью.
В одну минуту тело оттащили из-под арки в подворотню, верхняя одежда тут же была содрана с мёртвого тела и сложена в холщёвый мешок, после чего раздался негромкий топот ног и сразу же всё затихло. Только одинокий воробей, чирикая, уселся у мёртвого тела и стал клевать шелуху от семечек, которая была набросана у стены дома, словно кто-то стоял здесь очень долго и щелкал их, чего-то ожидая.
На следующее утро, помощник квартального надзирателя, был остановлен дворником, который и обнаружил мёртвое тело. Через некоторое время, на столе квартального надзирателя уже лежал паспорт, на имя австрийского подданного барона Гартига, убиенного во дворе дома по набережной Екатерининского канала.
«Господи, боже мой, только этого ещё не хватало, пропади оно всё пропадом!»-задыхался тучный надзиратель, вытирая платком взмокший лоб. Ещё через какое-то время, все бумаги были доставлены петербуржскому обер-полицмейстеру, генерал-адъютанту Федору Федоровичу Эртелю, а тот брезгливо поморщившись, велел передать «всё это» (как он выразился!), генерал-губернатору Толстому Петру Александровичу. Только на следующее утро, все бумаги (паспорт, рапорта, донесения) попали на стол его величества, государя императора, Александра Павловича.
Тот, осмотрев бумаги (внимательно, причитав рапорта!) и удовлетворенно хмыкнув, на одном из них начертал своей монаршей рукой: «Наружной службе полиции. Для отыскания злодеев и примерного наказания оных. Известить о сём австрийского посла. Александр».
После этого бумаги пошли в обратном порядке, пока не дошли до квартального надзирателя, который глубоко вздохнув понял, что дела его чертовски плохи, а убийство совершенно не раскрываемым и потому его должность шатается, словно молочный зуб, и вот- вот выпадет. Чёрт побери!
Но время шло, а его никто не беспокоил и не интересовался ходом розыска и казалось все даже забыли о том, что случилось. Вскоре, на месте где произошло убийство барона, из Екатерининского канала (напротив Большого гостиного двора) были выловлены тела двух мужчин с такими же увечьями, в виде проломленных голов и так же оба были раздеты почти до гола и сброшены в воду. Правда никаких документов при них обнаружено не было. Поэтому и решили, что все эти убийства, дело рук одной шайки, которая убивает и грабит одиноких прохожих и найти их будет очень трудно. Так оно и случилось. Не смотря на все розыски, грабители найдены не были, но и убийства с ограблениями в этом районе более уже не случалось.
Когда к австрийскому послу, Иоганну Филиппу фон Штадиону, графу Вартгаузену, пришла депеша из министерства иностранных дел, он не поверил своим глазам и растерялся, не понимая в чём дело. После вскрытия бумаги и ее прочтения, он вообще остался в полном недоумении. Русское правительство высказывало сожаление об убийстве злодеями, австрийского подданного, некоего барона Гартига. Посол вызвал своего секретаря и поручил тому узнать, кто такой барон Гартиг и когда ему был выдан паспорт.
Доклад секретаря на следующий день, его в ещё большее изумление: никакого барона Гартига никто не знал, а паспорт, при ближайшем рассмотрении, оказался хоть искуснейшей, но все же подделкой. Посол не стал докладывать об этом случае ни в Вену, ни в российское министерство иностранных дел. Так что этот случай был спущен на тормозах и вскоре о нем все позабыли, тем более, что назревали события гораздо более важные.
После заключения третьей коалиции, началась, так называемая русско-австрийская-французская, война 1805 года. В результате каковой, совместный франко-испанский флот, под командованием французского адмирала Вильнева, был разбит английской эскадрой у мыса Финистерре и отступил в Испанию, в порт Кадис, а некоторое время спустя у мыса Трафальгар и вовсе был полностью уничтожен. С этого времени на море господствовал только английский флот.
Однако на суше наоборот, Наполеон, со своими маршалами одержал ряд побед под Ульмом и при Аустерлице, захватил Вену. После этих побед третья коалиция распалась и Австрия поспешила заключить с Францией Пресбургский мир (26 декабря 1805 года). По этому соглашению, Австрия теряла много земель, что означало конец преобладания в Священной Римской империи и способствовало ее роспуску в 1806 году.

__________________ _ ____________________

Поздним вечером, в одном из своих московских домов, изволил испить чаю с малиновой наливкою, граф Николай Александрович Зубов. Он сидел за столом в гостиной, при свете свечей, в одиночестве, и пил потихоньку чай из высокой фаянсовой чашки.
Последнее время, ему полюбилось одиночество и уединение; он уже терпеть не мог ни присутствие детей и жены, или вообще кого-либо другого, а по ночам ему частенько снился один и тот же сон. Он видел, как падает на пол император Павел I, а из его ослабевшей внезапно руки, срывалась и откатывалась в сторону шпага с золоченым эфесом. И тогда, он просыпался в холодном поту, и долго ещё не мог уснуть и расхаживал, не торопясь по спальне, стараясь унять учащенное дыхание.
Но сегодня этого не было, ночь прошла спокойно и день длился безо всяких приключений, а к вечеру и вовсе всё садилось.
Мужчина, сорока двух лет, в полном расцвете сил и не потревоженной, на сегодня, совести былых времён, сидел за столом и пил чай. И только, где-то отдаленно в мозгу, едва покалывало какой-то иголкой в виске. Он потер висок пальцами и крикнул:
-Гошка! Принеси горячего чаю!
Через несколько минут, в дверь проскользнул камердинер с с подносом, на котором стоял заварник, и, поставив его на стол и придерживая одной рукой крышку, налил в чашку горячего чая.
Николай Зубов, некоторое время смотрел на пар, подымающийся вверх и в первое время даже пожалел, что потребовал чаю, но затем решительно взял чашку и, отдуваясь, начал прихлёбывать горячий напиток. Поначалу, он показался ему немного с горчинкой, но понемногу вкус понравился и он стал пить.
Вечер, незаметно перешел в ночь и Николай Александрович, засидевшись до поздна, наконец потушил свечи и ушел к себе в спальню. Заснул он быстро, но проснулся почти к полудню от резких колик в животе. На его крики сбежалась вся челядь и родные, боли были невыносимые и велено было, тут же, послать за лекарем. Обстоятельства складывались так, что пока был доставлен доктор к больному, тот уже впал в агонию и буквально через некоторое время скончался. Лекарь, едва осмотрев тело и написав какие-то бумаги, тут же уехал и после этого в Петербурге его уже не смогли найти.
9 августа 1805 года князь Зубов был погребён в Сергиевой пустыни. Все разговоры о его смерти были не преданы огласке, - когда, как и почему он умер, было предано забвению.
Так же одновременно с его смертью, исчез и камердинер князя, который служил при доме уже второй десяток лет и был взят из крепостных.
Что же случилось в доме Зубовых и почему, довольно здоровый и не старый человек, умер в течение одного утра? Очень загадочно! Одно только было очевидно – князь Зубов, был замешан в смерти Павла I, приведшего к власти Александра Павловича, а кто хотел видеть таких свидетелей.
(Если рассмотреть далее, то не лучше кончил Яшвиль Владимир Михайлович – отправлен в ссылку, где и умер в 1815 году; Пален Пётр Алексеевич, окончивший свою жизнь в своём курляндском имении Гросс-Экау, куда тоже был отправлен , без права возвращения в столицы и умер 13 февраля 1826 года в Митаве; Бенигсен леонтий Леонтьевич, зная судьбу своих «друзей-заговорщиков», не выставлялся вперёд, а в 1818 году испросил увольнение от должности и сэтого времени жил в Ганновере, где и умер 3 октября 1826 года – 81 год от рождения (сумел держать язык за зубами!). Депрерадович Николай Иванович – воевал, молчал и всегда был «за» Александра I, награждён орденами и золотой шпагой «За храбрость» с алмазами. В конце жизни оглох. Поэтому и умер своей смертью 16 декабря 1843 года на 76 году жизни. А что теперь с него взять, оглохшего и уже почти ничего не говорящего!!)
Незаметно и потихоньку, все участники и свидетели гибели ПавлаI были удалены не только от двора , но и из жизни, если в этом была такая необходимость. Причём всё это происходит совершенно незаметно от общества. Человека сначала забывают, о нём перестают говорить и умер он или жив уже абсолютно никого не волнует. Его забыли и кто же будет ворошить его прах и тлен. Да, никто! Что же у общества нет других интересов или дел, да и вообще года бегут, у трона появляются новые люди, заинтересованные совершенно в другом и объятые другими мыслями и желаниями, и главное, верящие в совершенно другие идеалы, проповедуемые нынешним красавцем-императором и его достойными сановниками.
Ура, государю, ура! И чего же боле…
Так и катилось это царствование!
В 1806 году была заключена четвёртая коалиция на основе тех же государств, что и третья. Единственно, что с одной стороны, к России (со товарищами) прибавилось королевство Саксония, а к Франции – Польша и Неаполитанское королевство.
В итоге, Наполеон разгромил пруссаков под Йеной и Ауэринтедтом и 12 октября 1806 года вступил в Берлин, а после победы над русскими под Фридландом в июне 1807 года, принудил Александра I к заключению мирного договора. Царь был вынужден 25 июня 1807 года заключить Тильзитский мирный договор с Наполеоном. Оба императора встретились на плоту, поставленному посредине реки Нёман, против городка Тильзит.
Александр Павлович, был вовсе не удручён поражением своих войск  и с улыбкой и мягким обхождением,  обращался к  императору Наполеону, стараясь ни в чём ему не уступать. «Это настоящий византиец!- жаловался Наполеон своим приближенным. При заключении этого мира, Наполеон считал, что добился многого (ах, как он был не прав!), все его завоевания были признаны (пока!!), Россия присоединилась к блокаде Англии (ой, не в первой!), признание ЖОЗЕФА Бонапарта, королем неаполитанским, Людвика Бонапарта, королем голландским, Жерома Бонапарта, королем вестфальским, урезать территорию Пруссии в сторону Польши (чёрт их там разберет в Европе, куда не ступи – король, куда не плюнь – герцог, пока…).
А вот то, что Франция перестает оказывать Турции помощь в русско-турецкой войне 1806-1812 года,- это уже кое-что! И только завершение этой войны к июню 1812 года, помогло России остановить нашествие Великой армии французов и победить их в Отечественной войне 1812 года. Ах, да дока, Александр Павлович, ах дока!!
Либо он был необычайно умён (о чём не говорит никто из его современников!), либо кто-то снабжал его очень хорошими сведениями и советами. Советы, Александр Павлович, не любил, но очень к ним прислушивался, а приказы Совета шести, старался почти выполнять… Почти…
О любви! Ох уж эта любовь!
Многие говорят, что Александр Павлович, был очень любвеобильным государем. Ну был и был! А кто им не был? Красавец, умница, желал, чего хотел, хотел, чего мог(?) и не иначе, достоверно только одно: Нарышкина Мария Антоновна, хотя и эта связь довольно противоречива. Дочь польского вельможи, Антония Четвертинского, который был линчеван из-за того, что стоял за сближение Польши с Россией. Его семью Екатерина II вывезла в Петербург. В 15 лет Мария была выдана замуж за 37 летнего Дмитрия Нарышкина, одного из богатейших вельмож екатерининской эпохи (и это не зря!).
В этой связи было столько тайн и недомолвок, что я думаю, даже не стоит ворошить былое. Что было, то было ибо после отъезда в 1813 году за границу, связь с императором вовсе прекратилась, а вся последующая жизнь ее, вплоть до смерти 6 сентября 1854 года (на 75 году от рождения!) совсем другое дело ( если не считать, что самодержавная власть впоследствии этому роману была очень недовольна – и это уже интересно!).
Французы говорят о том, что у АлександрI было три страсти: парадомания, Мария Нарышкина и дипломатия. Крайне сомнительно, чтобы после своего батюшки Павла I, Александр Павлович страдал парадоманией. И это после шагистики и чинопочитания, которое (как оказалось кстати!)  ввёл в войска бывший государь, а теперь вроде бы культивировал новый государь,- враг всей реакции и святитель свободы! Чушь!! Чего же касаемо женщин. Да! Здесь, император был хват! А что же ему оставалось, если во дворце не просто ходили слухи, а говорили всё, что одна из его дочерей (умерших во младенчестве), отцовством идёт прямо к князю Чарторыйскому, а вторая, уж ни как не менее к штаб-ротмистру Алексею Охотникову.
Было очень смешно, что у императора Александра, от собственной жены, не было ни одного наследника, а в тоже время он имел много детей от других женщин.
Наверное поэтому, Александр Павлович, после переговоров со своим братом Константином (сложным, горячим и слезным!) 16 августа 1823 года, составил секретный манифест, где принял отречение Константина от престолонаследования и признал в качестве законного наследника своего младшего брата Николая.
Зачем? Почему? Тайна! Да, тайна!
Было ли это? Или нет!
Константин был более импульсивным и целеустремленным человеком, нежели Николай, и поэтому мог наделать дел, не приведи господь, а то, что задумал Александр , не вкладывалось в его мысли. Александр, как и Николай, не могли положиться на спокойствие Константина в некоторых делах. Да, он был неплохим наместником в Польше, но не более того! Империя для цесаревича Константина не подходила вовсе! Константин был из тех людей, кто не желал власти и тем более никогда не был амбициозен! Ему хватало проблем в своей жизни и показывать их для всеобщего обозрения, ему вовсе не хотелось. Никогда!
Может и мы не будем, тревожить прах умерших!
Оставим в покое всех и посмотрим, что делал император Александр I в последние годы своего царствования.
В последние годы жизни все современники говорили в один голос, что слышали от государя, как он говорил о намерениях, отречься от престола и удалиться от мира на покой. В общем-то, после Отечественной войны 1812 года, заграничных походов русской армии и Венского конгресса, жизнь  как кажется покатилась своим чередом.
Последнее, интересное событие случилось на Венском конгрессе.
Александр, который был одним из руководителей, выдвинул два требования: присоединения герцогства Варшавского к России, а части Саксонии к Пруссии. Против восстали Франция и Австрия. Стараниями Талейрана и Меттерниха – Франция, Австрия и Англия заключили конвенцию, к которой примкнули Бавария, Вюртемберг, Нидерланды и Ганновер, которая была направлена против экспансии в Европе против России. Решено было даже начать войну, подняв против России Швецию и Турцию.
Но, вот незадача , Наполеон, сбежал с Эльбы, и что интересно: нашел во дворце в Париже, текст конвенции (против России разумеется!), который сдуру забыл Людовик XVIII, когда дунул из столицы. Наполеон, конечно же переслал его Александру! Но Александр (не будь дурак!), конечно же пропустил всё это миж ушей, и тут же , после совета «иллюминатов» возобновил договор с Австрией, Пруссией и Англией на прежних началах, причём добился присоединения к России части герцогства Варшавского, под именем царства Польского, а Познань, Бромберг и Тауроген были выделены Пруссии, а Величка и тарнопольская область отошли к Австрии.
Александру I действительно надоели все эти войны и походы, значит он желал, если не уйти от мира, то во всяком случае спокойно царствовать дальше. Вообще его мечтой, было организовать союз, оплот европейского мира. Верховный совет такого союза был создан на Аахенском конгрессе в 1818 годую. Но сначала от союза отделилась Англия, и Франция, стала участвовать в нём непоследовательно. Душой союза, стал Меттерних, который даже пытался воздействовать на Александра I и принудить его, осудить восстание греков против турецких властей, как проявление революционного духа в Европе. Но не таков был Александр и не такие были «иллюминаты», чтобы не уличить Меттерниха в двуличии и намерении держать уж очень большую власть, вмешиваясь в политику и дела других государств.
Так что АлександрI, тут же переменил политику на Востоке и вполне мог начать помогать грекам, объявив войну Турции, если бы не его «уход». Итак, продолжим!
(Не всё то, что умалчивается – правда, как и не всё то, что говорится – ложь!)
В конце своего «ухода», жизнь его была омрачена, смертью единственного и бесспорного ребенка, 16-летней, внебрачной дочери Софьи. В эти последние годы, он изгнал иезуитов, сначала из столиц (1815 год), а потом из России (1820 год), и так же своим Указом в 1822 году запретил масонство. «Иллюминаты» очень не любят разделять с кем-то свою власть, а уж тем болееуступать ее кому-либо. Так что Фаддей Бжозовский, избранный генералом ордена (1805 год), с 1805 до 1815 года ещё проживал в Петербурге, с каждым годом всё больше теряя своё влияние (расположение императора!), хотя всё ещё вёл активную работу в России, особенно в области образования, и даже упросил государя в 1812 году, открыть в Полоцке академию, которой император даровал права университета.
После того, как буллой от 7 августа 1814 года «Sollicitudo omnium ecclesiarum» папа восстановил Общество Иисуса во всех правах и привилегиях, повсеместно, Александр I разошелся с Пием VII. А Бжозовский, был даже удивлен, почему его выслали из Петербурга, но запретили покидать пределы России. Под присмотром-то надёжнее! Так он и жил с 1815 по 1820 год в Полоцке, где и был похоронен, когда скончался 5 февраля (а выгнали всех иезуитов из России ещё 13 марта 1820 года!). Следующим генералом ордена иезуитов стал итальянец Луиджи Фортис, избранный 18 октября 1820 года в Риме.
И где теперь могила Бжозовского в Полоцке? Нет могилы! Вот, что бывает с предателями! Не помогли Иуде и его 30 серебрянников! Вот тебе и «иллюминаты»!
1 сентября 1825 года Александр I отправился в Таганрог, а умер 19 ноября 1825 года там же, в доме Папкова от горячки своспалением мозга, в 47 лет.
Гроб с его телом, перевезли в Петербург и поставили в Архангельском соборе, но не вскрыли. Позднее он был захоронен в своей гробнице, в Петропавловском соборе. Это официальная версия, на ней пока и остановимся…

___________________  __  ______________________

25 ноября 1825 года по Чёрному морю, лавировала яхта, с белым корпусом, украшенным золотистым обводом. Вообще-то , это была не совсем яхта (как поняли бы это моряки), это была скорее шхуна с классическим вариантом парусного оснащения. Летящая по морю шхуна имела две мачты: грот-мачта, была оснащена парусом – бригантиной и двумя штаговыми парусами, на фок-мачте был поднят фок и бом-кливер. Как и положено этому типу судна, на всех мачтах были косые паруса.
На море было небольшое волнение 3-4 балла и дул постоянный ветер, почти против курса судна. На носу шхуны красовалось ее название «Providence» («Провидение»), а на корме полоскался небольшой английский флаг. Шхуна хоть и казалась небольшой, но была водоизмещением около 400 тонн, на открытой палубе стояло с десяток небольших пушек,  а на носу, на вертлюге, был закреплён фальконет, стреляющий картечью. По палубе пробегали матросы и тут же скрывались за растяжками парусов.
Не смотря на начало зимы, погода на Чёрном море была вполне сносная для этого времени года. Одно только не нравилось капитану, что постоянно дул встречный ветер и судну приходилось идти крутым бейдевиндом, постоянно маневрировать, меняя галсы, но рулевой на шхуне был опытный и паруса постоянно были наполнены ветром. Это был не военный корабль, не транспортное и не торговое судно, эта шхуна принадлежала английскому лорду и, в настоящее время, перевозило только одного пассажира, хотя и имела довольно много комфортабельных кают и кроме того пятидесяти матросов и десяти слуг, могла взять на борт ещё человек пятнадцать гостей, в виде пассажиров. Эта шхуна, скорее всего была спортивным кораблём, предназначенным, больше для увеселительных прогулок, даже в океанах.
Но теперь, оно вышло из Таганрога, несколько дней назад и пересекая Азовское море, и пройдя Керченским проливом, вошло в воды Чёрного моря. Шхуна направлялась в Италию и капитан планировал, что, если ветер будет попутным, он очень скоро прибудет в гавань недалеко от Рима.
Единственный пассажир, который был на судне, стоял на корме и внимательно смотрел, как вдали, в дымке, тает крымский берег. Больше он не увидит его никогда, поэтому грустная улыбка блуждала на его лице. Это был высокий человек с голубыми глазами, чёрными, как смоль, волосами, без усов и бакенбардов. Последние он сбрил совсем недавно и места, где они только что были, белели из-за отсутствия загара, которым было затронуто остальное лицо. Он стоял, завернувшись в тёмно-коричневый меховой плащ, а круглая шляпа, морского образца, была надвинута глубоко на глаза. На его ногах были одеты чёрные, высокие ботфорты, а руки закрывали светлые перчатки.
Так он и стоял, глядя на исчезающий за кормой берег, а ветер постоянно дул ему в спину, задувая в лицо то слева, то справа, когда судно меняло галс.
Очень скоро, земля скрылась в туманной дымке, и тогда человек, тяжело вздохнув, отправился в свою каюту, куда были давно снесены вещи, состоящие из трёх больших баулов и небольшого дорожного несессера. Пассажир скинул с себя плащ и снял шляпу и, бросив их на кровать, уселся в кресло. Очень скоро, укачанный небольшой килевой качкой, он закрыл глаза и задремал. Из-под одного века у него выкатилась слеза и покатилась по щеке.
Через месяц в Риме появился человек, который постоянно посещал однопрестольный храм во имя Святителя Николая Чудотворца, который был размещен в посольском доме на Корсо, 518. По представлению Коллегии иностранных дел, 6 октября 1803 года Александр I подписал указ об учреждении «греко-российской церкви» при Римской миссии. В церкви был один священник и два псоломщика, а Священному Синоду поручено к весне 1804 года «приготовить церковь  со всею к оною потребностью». Однако борьба с Наполеоном, отвлекла от проекта храма, который был устроен при миссии с подписанием Высочайшего указа, только в 1823 году. Первым постоянным священником стал с 1827 года иеромонах Иринарх (в миру Яков Дмитриевич Попов), а пока незнакомец, приходил на службы и исповеди к разным священникам. В это время, убранство церкви было более, чем скромным и состояло из немногочисленных икон иконостаса в одной из комнат миссии. Так как церковь, много раз переезжала из дома в дом, многое из утвари было утеряно или украдено, так что настоящий иконостас, был сооружён в 1830 году, в основном, на средства посла при Папском Дворе, князя Гагарина.
Незнакомец поселился недалеко от миссии, по улице Корсо, в небольшом двухэтажном доме, стены которого до верха были увиты плющом. У домохозяина, Беннито Скотти, он снимал три комнаты на втором этаже, со столованием. Для домохозяина он был бароном Рудольфом Мейером (согласно паспорта), австрийским подданным, по вероисповеданию – лютеранином ( никто даже не задумывался, а может и не обращал внимания, почему это лютеранин посещает православную церковь!). Домохозяин Скотти, был доволен постояльцем, он вёл почти аскетический образ жизни, его почти никто не посещал (даже почту ему приносили крайне редко), комнаты он содержал в порядке, квартплату платил аккуратно и даже вперёд, а ещё ему нравилась итальянская кухня (особенно рыбные блюда), что готовила его кухарка и это тоже приносило дополнительный доход.
Одевался барон просто, но со вкусом, и даже с претензией на итальянскую моду. Из украшений, у него было только золотая цепочка с нательным крестом (которую впрочем под одеждой не было видно) и небольшой перстень на безымянном пальце правой руки, крашенный розовым сапфиром, да в руках, выходя на прогулку, он держал великолепную трость, инкрустированную золотом с набалдашником из слоновой кости, в идее головы лошади, в глаза которой были вставлены изумруды.
Почти каждое утро, он выходил на прогулку, и шёл по улице, высоко вскинув голову и левую руку прижимал к боку, словно придерживая шпагу, как это обычно делают отставные военные. Он, по обыкновению, заходил в близлежащее кафе, садился у окна и заказывал чашку кофе и свежую газету. Сидел всегда долго, потягивая кофе, читая газету, и поглядывая в окно на прохожих. После этого барон недолго гулял по городу, однако стараясь не посещать многолюдные места, и возвращался домой к обеду. Иногда правда он предупреждал, что не придет к обеду, и тогда служанка знала, что барон будет кушать в ресторане. Он выбрал несколько ресторанов, недорогих, но довольно приличных и стал в них уже завсегдатаем. Блюда он выбирал самые изысканные и позволял себе за обедом заказать ликёр и хорошее итальянское вино. Обед в ресторане, у барона, затягивался на пару часов. Ел он не спеша, испытывая удовольствие от еды. После этого, щедро рассчитавшись, он так же не спеша возвращался домой.
После обеда, он обычно оставался в квартире и что он там делал никто не знал: толи читал, толи разбирал бумаги, толи писал письма, но в комнатах было тихо и его старались в это время не беспокоить. Иногда, после обеда, ему приносили корреспонденцию (на конверте обычно был адрес и надпись «Барону Р.Мейеру»), а иногда, но крайне редко, к нему поднимались посетители, всегда мужчины, одетые обычно так неброско, что их трудно было узнать в толпе, даже видя до этого в упор и пытаясь запомнить их наружность. Но и тогда, в комнатах барона было очень тихо, а посетитель пробыв в квартире не более получаса, также незаметно удалялся из дома.
Так и шли дни барона устроено и монотонно, включая праздники и частое посещение церкви, где, как говорят, он не пропустил почти ни одной службы, а иногда приходя туда один, усердно молился перед иконами.
Однажды только, привычное течение жизни барона было нарушено и случилось это в середине 1826 года. Тогда ему, как обычно, принесли корреспонденцию – запечатанное письмо и вложенную в открытый конверт римскую газету. В этот день был нарушен привычный порядок. Домохозяин, услышал шёпотом от служанки, что в комнате барона раздаётся плач и даже рыдания, чего такого ранее никогда не было. Всё это случилось почти с утра и через некоторое время, барон спустился вниз и сказав, что его не будет сегодня до вечера, вышел из дому и направился в сторону церкви.
Домохозяина Скотти охватил пыл любопытства и он поднялся вслед за служанкой в комнаты барона. Служанка всегда в это время убиралась в комнатах, стирала пыль, проветривала, уносила мусор, а вот Скотти, поднялся в эти комнаты впервые, после заселения жильца. Бегло пройдясь по спальне и гостиной, он вошел в кабинет и, пока служанка копошилась в спальне, подошел к столу. На столе ничего не было, кроме газеты, принесенной сегодня барону. Осмотрев ее внимательно, он не увидел ничего, чтобы могло привести к такому горестному состоянию барона, и пожав плечами, положил газету на место и вышел из кабинета.
Ему даже не пришло в голову прочитать внизу четвертой страницы короткое сообщение из России. В нем сообщалось, что на 47 году жизни, скоропостижно скончалась, вдовствующая императрица Елизавета Алексеевна, в девичестве Луиза Мария Августа Баденская. «Скорбь посетила наши сердца!».
В этот день, барон пришел домой очень поздно и, как сказала служанка, от него очень сильно пахло воском и ладаном. Весь следующий день барон оставался дома, где его посетили несколько господ, довольно представительного вида (а не те незаметные, словно «серые мышки» люди), но уже назавтра распорядок его жизни восстановился, а вскоре это событие и вовсе позабыли, все окружающие его люди.
Жизнь опять потекла своим чередом и всё это продолжалось до 21 апреля 1841 года. В этот день, барон, как это было всегда, не спустился вниз ни утром, ни к обеду., служанка, обеспокоенная этим событием, поднялась наверх и стала стучать в дверь квартиры барона. Но ответа на стук не последовало, тогда она осторожно попыталась открыть дверь и она открылась. После этого , поднялся страшный переполох, наверх поднялся господин Скотти, где обнаружил рыдающую служанку и лежащего на кровати барона. Лицо его было совершенно спокойно и на нем застыла застыла какая-то, даже счастливая улыбка. Он умер во сне.
Домохозяин, был снабжен на этот счет инструкцией, и спустившись вниз, достал некий конверт из бюро, на котором был написан адрес и имя нотариуса, который вел дела барона. Скотти, тотчас отправил своего слугу, по адресу, указанному на конверте, а буквально через полчаса, появился нотариус в сопровождении полицейского комиссара, врача и понятых.
Врач, осмотрев умершего, объявил причину смерти от сердечного приступа и тут же написал свое заключение. В присутствии свидетелей, все вещи барона были опечатаны и направлены в полицейский участок, откуда впоследствии ее забрал человек, предъявивший доверенность, подписанную самим барон и скрепленную нотариусом.
Всё остальное пошло своим юридическим чередом. Через день, к дому Беннито Скотти, подъехал неброский, но очень дорогой катафалк, куда тут же был вынесен гроб с телом покойного барона. Гроб был очень дорогой, из чёрного дерева с инкрустацией золотом. Катафалк, запряженный четверкой лошадей, управляемый форейтором, направился в сторону «протестантского» кладбища Тестаччо. Это кладбище расположено на южной окраине Рима, у Аврелиевой стены, являвшейся границей античного города. В средневековье здесь  была расположена одна из застав, плучившая имя Апостола Павла (Порта Сан Паоло). Обычно похороны «некатоликов» проходили на этом кладбище с унизительным регламентом: они проходили ночью, при свете факелов и под эскортом конных жандармов. Кроме того на могилах православных и других «некатоликов», запрещалось изображение крестов и религиозные по содержанию эпитафии (эта цензура была отменена только в 1870 году). Впрочем для видных иностранцев, иногда делались исключения и их разрешалось погребать и днем. Первое известное погребение на Тестаччо произошло 4 августа 1732 года, когда здесь был похоронен сэр Уилльям Эллис, казначей Якова III, а из выходцев из России первые могилы были Вильгельма Грота (1791) и графиня А.А.Чернышева (1794). В августе 1822 года, древняя часть кладбища была закрыта, по распоряжению кардинала Консальви, однако именно туда и везли тело барона Мейера, где под кипарисом (кстати тоже запрещенным высаживания на могилах «некатоликов» в лице Секретаря Папского государства) была откопана могила. Место под могилу барона, кстати, было откуплено (и уход за ней был оплачен) на 200 лет вперёд.
Траурная процессия двигалась по улицам Рима. Кое-кто из жителей взирал на нее с удивлением, но не выражал никаких эмоций и не высказывал ничего, боясь возможных последствий. Прежде всего, катафалк окружало шестеро швейцарских гвардейцев из охраны Папы Римского, что само по себе было очень удивительно. Кроме того, провожающих в последний путь, было крайне мало: за траурной процессией ехало всего три кареты с закрытыми, занавешенными окнами и одна коляска с зачехленным верхом. Траурного оркестра не было. Но процессия, проезжающая по улицам Рима, вызывало двоякое чувство: с одной стороны казалось, что это простые, ординарные похороны, с другой стороны они вполне могли показаться пышными и величественными. Эти швейцарские гвардейцы, шагом идущие за катафалком с пиками в руках, величественные кареты, запряженные четверкой лошадей, украшенные траурными лентами, окружающими «треколор» флага (возможно российского, возможно голландского, возможно французского – а кто из римлян тогда знал эти флаги?!).
Похоронная процессия наконец добралась до входа на кладбище Тестаччо. Здесь уже широкий дормез-катафалк, не мог проехать до могилы, в древней восточной части кладбища и невесть откуда взявшиеся восемь кладбищенских служителей, одетые во все черное, с траурным «треколором» и лентой на левом рукаве, подхватили гроб на плечи и в окружении швейцарских гвардейцев, двинулись к могиле. Вслед им, из карет вышли люди, одетые в траур, с вуалями на шляпах. Если бы их не было, этих черных прозрачных тканей, закрывающих лица, то знающие люди ужаснулись от достаточного изобилия на этих похоронах, знатных и богатых (самых богатых!) людей Европы. Возле могилы их уже ждали: иеромонах Герасим, церкви святителя Николая Чудотворца и двое псаломщиков. Когда гроб поставили возле могилы, произошло отпевание по православному обычаю. Швейцарские гвардейцы, так и застыли вокруг могилы, пока шло погребение и под командой лейтенанта ушли с кладбища лишь только после того, как траурная церемония была окончена и на могиле был положен безликий камень, указывающий ее месторасположение.
Похороны были завершены. Согласно завещания барона, его средства, находящиеся в банке, были распределены между известными лицами.
Большая часть средств (около 1,5 миллионов рублей золотом) было пожертвовано на православную церковь в Риме (куда они делись неизвестно?!), получили так же свои суммы и домовладелец Скотти, и его служанка с кухаркой (чем остались совершенно довольны), часть средств поступило для содержания кладбища Тестаччо, а часть ушло почему-то за границу, в Россию, кому и зачем не ведомо!
Вскоре на могиле барона, появился надгробный камень из черного гранита (что примечательно, он был установлен собственными слугами Папского Двора!), появившийся буквально за одну ночь, под роскошным кипарисом (и с тех пор не было ни единого дня, чтобы за надгробием и могилой не было должного ухода!).
На скромном надгробии, золотом, было отчеканено  старословянскими буквами, вязью: «А.П.Р.», еще снизу стояли даты «1777 – 1841», а ниже, в против нарушение всех норм римской курии читалась эпитафия, тоже полурелигиозного содержания: «Он жил, как того не хотел. Господи прими его душу». А в самом низу памятника уже против всех правил католической римской церкви (extra ecclesiam nulla salus – вне церкви (католической!) нет спасения!) сиял большой золотой  мальтийский крест!
Именно под этим надгробием упокоен Александр Павлович Гольштейн – Гогторп – Романов – 10-й Император Всероссийский, 1-й Царь Польши, 1-й Великий князь Финляндский, Протектор Мальтийского ордена, сын, муж, отец. Судьба!
(Самое интересное! 21 апреля, семь лет назад, в 1834 году, в селе Грузино Новгородской губернии, скончался граф Алексей Андреевич Аракчеев, бесславно обесчещенный современниками и ближайшими потомками. Он был очень близок с императором Александром I, настолько близок, что скорее всего знал, куда тот подевался в 1825 году. Отказавшись принять участие в подавлении восстания декабристов, был отправлен в отставку и уехал за границу. Самое интересное, что в 1833 году, внес в заёмный государственный банк 50000 рублей ассигнациями на 93 года с процентами, чтобы эта сумма была наградою тому, кто к 1925 году (на русском языке!) напишет лучшую историю царствования Александра I: это три четверти всего капитала, остальная четверть предназначалась на издержки по изданию этого труда, вторую премию двум переводчикам, в равной части, с русского на немецкий и французский языки. Перед соборным храмом своего  села, Аракчеев поставил великолепный бронзовый памятник Александру I, на котором была сделана надпись «Государю-Благодетелю, по кончине Его». Последнее, что сделал Аракчеев, пожертвовал 300 тысяч рублей, для воспитания, из процентов этого капитала, бедных дворян в Новгородском кадетском корпусе. Да, жаден  был граф! Так жаден, что в свое время отказался от орденов св. Владимира, св. апостола Андрея Первозванного и оставил себе только портрет государя, украшенного бриллиантами (хотя бриллианты потом возвратил!).
Николай I, узнав о его болезненном состоянии, послал лейб-медика Вилье, но было уже поздно (а может просто подозревал, вдруг на смертном одре граф проговорится, ведь явно что-то знает, знает!). Но Аракчеев скончался, «не спуская глаз с портрета Александра, в его комнате, на том самом диване, который служил кроватью самодержцу Всероссийскому».
Он все просил, чтобы ему продлили жизнь, хотя бы на месяц, а потом, успокоившись проговорил: «Не получил во время известие, проклятая смерть», - и умер. А Вилье только и понял: «проклятая смерть», а какое известие и от кого (от «смерти» что ли? А от Александра, как ему было догадаться?), поэтому так и доложили впоследствии императору. А Аракчеев был похоронен в Храме села Грузина, у подножья бюста императора Александра I.
А за что же невзлюбили «слюнявые» дворянчики графа? А за то, что кроме угождения монаршей воли и исполнения требований службы, ничем не стеснялся. Всю жизнь люто ненавидел взяточничество! О, за это не только убить могут при жизни, но  обесславить перед потомками. Чего и добились! Даже Пушкина сюда приплели! А Пушкин, что выдающийся государственный деятель? А, Аракчеев, да! Вот так то, господа обыватели! Вот почти и всё, а что вы ещё хотели? Узнать, как всё было на самом деле! Этого уже не узнает никто! Никакие тайны не сжигают так, как тайны, затрагивающие чьи-либо интересы, через года, через века! Избитый афоризм: «Всякое тайное, когда-нибудь становится явным!», всего лишь просто филологическая игра слов, я бы сказал по-другому: «Если кому-то хочется, то тайное никогда в жизни не станет явным! Ни-ко-гда!». Или вы в этом сомневаетесь? Тогда скажите мне почему? Или когда? Или зачем? Или как? Или…или…или? И вы думаете, мы найдем ответы на все эти вопросы? Да никогда!!! А почему? Да потому что этого не знает никто! Никто! И поэтому до сих пор, кое-кто из нас еще жив. Я, может быть ничего и не знаю, может быть у меня сумасшедшая фантазия роится в голове, но почему в таком случае, я вижу то, что было 200-300 лет назад, кто знает? А кроме того какие удивительные сравнения, они от бога или нет? И Аракчеев и барон в Риме умерли в возрасте 64 лет. Они словно были чем-то связаны! Чем – господом богом! Привязанностью! Благоговением! А может просто тайною, тайною, которую сумели сохранить в веках! Лихо!
Елизавета Алексеевна, может и не настолько любимая жена, к концу царствования императора Александра I (но все же жена по богу и православию) и он не мог ее бросить. Только она одна могла определить – кто в гробу в Таганроге. Эта самая удивительная тайна! Я перелистал всех царственных особ, во всем мире, и нигде, никогда ни одно захоронение не подвергалось сомнению, что там не лежит ее владелец. Никто! Кроме российского императора Александра I! Тайна! Вот тебе и тайна! Не верите? Проверьте! Тысячи версий о каком-то старце Федоре Кузьмиче, умершем в 1864 году в Томске. Бред! Сколько бы тогда было императору – 87 лет и это после развратного  жития в Петербурге и беспробудного пития. Ну что же попробуйте, до скольких лет доживете?
А слухи о том, что Елизавета Алексеевна ушла в монастырь в Тихвине, полная ерунда. Самое удивительное, что в 20 годы XX века появились рассказы некоего И.И.Балинского о вскрытии в 1864 году захоронения гробницы Александра I и она оказалась пустой.
Какого же черта, большевики, в 1921 году проводили вскрытие той же гробницы Александра, чтобы определить, что она пуста. Что других гробниц в Петропавловской крепости, для эти безбожников не было?
 А Федор Кузьмич, как бывший император России тревожит наши думы. Отправиться в Сибирь, к декабристам, как это пафосно! А теперь подумаем или мы уже не умеем думать! Император России! Умница, образованнейший человек, знающий несколько европейских языков и он после этого старец в какой-то нищей Сибири, где и говорить то по-русски умели с большим трудом и священник, который знал все эти тонкости не смог определить простого лапотника от царя? А монеты, которые печатались с профилем императора, неужели были так непохожи. Ну так купец, дорогой, пригласите власти. Человек так много знает, а вдруг он шпион? После такой-то Отечественной войны. Ай, нет! Ну так странно! Так странно! Я могу привести и плюсы, но только с других слов, а это уже не плюсы, а скорее минусы. Я верю в то, что вижу и в то, что логически понимаю. А, Александр I – император Российской империи – самый загадочный и самый необъяснимый самодержец во все времена и для всех народов и во всём мире.
Чтобы его понять, надо копать так глубоко, что эта глубина напрямую зависит не только от средств, но и от желания узнать истину и от страха, насколько эта истина доведет нас до правды. А, вы желаете этого? Хорошо, давайте просто примем за правду то, что является просто аксиомой. Я надеюсь, вы все же верите в аксиому (аксиома – это правило, которое не подлежит доказательству, так как оно просто очевидно!). Итак аксиома!
1.Отца (Павла I !) убили и его прямой наследник этого не знал! Не знал о заговоре, в котором участвовали сотни человек! И вы в это поверите?! Во дворце, где любая, даже мелочная интрижка, тут же выползает наружу! А здесь целый заговор по свержению законного самодержца с престола! Ну и как?!
2.Все свидетели и участники заговора были удалены от двора! Все! До единого! Проследите их судьбы и вы увидите, чем они закончили, именно об этом я и говорил! Хоть стой, хоть пляши! Ура!
3. «Иллюминаты»! Как они надоели, но для государства они еще пригодятся, но только не для царя! Он ввязался в это только, чтобы закончить все претензии обоюдного характера в Европе, а в итоге Отечественная война (совсем не благо для государства!). Увы не вышло!
4.И что же оставалось? Уйти?! Наверное! Но как? И потом все решилось! Кому-то надо исчезнуть и больше никогда, никогда не появляться! И наверное это получилось, а все остальное останется в веках,- я надеюсь в веках, да и кому это надо? На мировые события этот уход, никак не повлиял и ни к каким-то катаклизмам не привело. Лучше, все это забыть, забыть навсегда!



                Послесловие.
           Вот и перевернулась одна из страниц, столь долготерпимой мировой истории. И где же здесь правда, а где ложь? Кто скажет? Вы не верите в такую смерть Александра Павловича? А может быть поедете в Италию, в Рим и посетите наконец кладбище Тестаччо и его восточную (самую старую!) часть и под росшим, когда-то там, почти 200 лет назад, кипарисом, найти могилу одного из самых таинственных императоров России! А вдруг найдете? А если инет, не обижайтесь, вы все же побывали в Италии и на кладбище, где захоронено столько выдающихся людей России, что это кладбище можно назвать одним из самых выдающихся Пантеонов русской мысли и правды.
Весь мир – игра!
Лишь только человек осознал, что он может играть, лгать, обманывать, лавировать, - он и стал человеком. Что же себя обманывать?
Я не философ, не историк и вижу мир так, как его понимаю в силу своих знаний, возможностей и воспитания.
На счет воспитания, здесь очень серьезно, воспитание «советское» было очень серьезное и совершенно непонятное. Даже я, под всевозможными лозунгами не понимал, что же происходит в стране, да и во всем мире тоже. А кто мог понять! Покажите его и я первый его расцелую!
Ну да ладно, вернемся опять к нашей (а сейчас не знаю к нашей ли истории?), но все же я считаю ее нашей историей!
Что же случилось на самом деле с Александром I, Александром Павловичем Романовым, что же?
Мы не цари, не графья, не бароны, но все же можем представить, что думал человек в начале 19 века, пусть даже и царских кровей. Хотя человека убивали и за полтинник, не говоря уже о владении целым государством!
И все же! Как быть? Или, что делать? Так говаривали демократы начала двадцатого века. А правильно ли?
Но давайте учтем, что как только человек понял, что он может быть богаче других и, за эти богатства, подчинить волю других людей и заставить их выполнять свои желания, вот с этого времени и началось истинное развитие человечества в том виде, какое и ныне мы наблюдаем.
Государства рождались, как люди. Если посмотреть на карту Европы, - она вся в лоскутных заплатках, а вот Африка, Азия и Америка рождались гораздо позднее. Оставим Азию и Африку, у них свое местоположение в мире и свое миропредставление.
А, вот Америка!
Это полный сброд со всего мира! Даже эти штаты, у которых свое законодательство, не говорит о каком-то цельном государстве, но зато…
Здесь можно устроить, все что нужно!
Для «иллюминатов»? Да!
Закон «кольта»! Это можно было придумать, только в такой стране, не патриархальной, лишенной каких либо традиций, беспринципной, безо всякой совести и идеи, кроме частного обогащения любыми путями. Страна «фатум», страна, которая должна завоевать весь мир! И ведь где-то удалось! И сейчас доллар – это мировая валюта!
А, всего-то, что было? Доллар ведь происходит от талера, Йоахимсталера, монету которую чеканили в16 веке, в городе Яхимов, который сейчас расположен в современной Чехии. А может это название пришло от датских и шведских далеров, голландских даалдеров, итальянских таллеро, эфиопских талари. В США за основу своей валюты, доллар, приняли только в 1785 году, но чеканить стали лишь в 1794 году. На сегодняшний день доллар – основная резервная валюта, почти 60% от общего объема золото-валютного резерва мира.
И кто же их вывел в такую общемировую валюту мира?
«Иллюминаты!»
Сообщество мировых богачей мира!
Вспомним кризис 2007-2008 года в мире. Я не хочу вникать в экономику, о ней расскажут другие и лучше, чем я!
Пару цифр! Долг США на 20.02 2012 года 15,4 триллионов долларов! Вот тебе и самая богатая страна! А, если придется раздавать долги? Вот только, кто потребует? Да еще с ядерными бомбами. Им ведь с пелёнок внушали, что они самая великая нация! Самая великая? Отбросы Европы, отребье, возведенное в сан «гегемонов» мира! Кем?! Группой самых богатых людей в мире.
Ну, да ладно, это все-таки послесловие, а мы говорим о русской истории 19 века. С иезуитами, вообщем-то все ясно, здесь почти нет никаких  тайн. Почти! Иезуиты, если хотели что-нибудь скрыть, то скрывали надежно и навсегда так, чтобы никто уже не докапался до тех тайн, которые они хотели скрыть. Конечно так поступали и «иллюминаты», хотя им не так уж обязательно было хранить те тайны, которые рано или поздно тайнами переставали быть.
Когда, осуществлялось то, чего они хотели, было уже неважно, кто это затеял и зачем. Потому что события уже захлестывали, развивались и многим людям и даже народам, приходилось подчиняться той ситуации, которую для них создали и выполнять то, что им приказывали. Народы становились «пешками» в игре «королей», и это было самое страшное, что бывает в тайных войнах.
В мировой истории есть много тайн (часть, которых уже между прочим разгадана!) и много таких тайн есть в истории России. И есть отдельные, которые ну очень хотелось бы разгадать, да врядли это удастся ( это уже , словно тайны иезуитов!). Например, кто убил царевича Дмитрия в Угличе (кто и зачем?) или например, кому все же завещал Петр I, когда писал дрожащей рукой «Отдать всё…», кому завещал всю свою империю. Домыслов много, а знаний мало, и истины нет! Вот так и бывает в истории!
Русский народ, полон романтизма и, особенно был расположен к своим правителям и правительницам, даже если инее любил их. Ну, как же, ведь они  - помазанники божьи, а православная вера на Руси, была сильна необычно и необычайно!
Вот поэтому наверное, когда умирал самодержец, а тем более умирал скоропостижно, это рождало в народе (да и в других сословиях!) множество слухов о том, что государь-де спасся и проживал там-то, а скончался гораздо позже. Тем более, такие слухи распространялись, когда тело хоронили в закрытом гробу или оно было очень сильно загримировано в силу разных причин, да еще когда к телу близко не подпускали и заставляли не задерживаться, проходя возле гроба.
Первым, наверное, назвавшим себя выжившим царём Петром III, был Емельян Пугачев (хотя был еще ранее Гришка Отрепьев, но его по-моему, даже современники не принимали всерьез, не видя в нем бывшего царевича Дмитрия). Правда и Пугачев, вовсе не тянул на Петра III, каким бы пьяницей и дураком он ни был, но языки знал, читать и писать умел и этикет дворцовый, тоже знал досконально. А Емелька Пугачев, как был мужиком, так им и остался (хотя в армии, немного обтесался и нахватался слов и некоторых манер у офицеров), смышлен был, но все-равно этого было мало, чтобы всё и даже дворянство, смогло бы принять его за умершего императора. Так что, увы, это не проходит!
Самой тайной смертью в России, была смерть Александра I и его жены императрицы Елизаветы Алексеевны. Не было в истории России, более таинственных смертей правителей и больше слухов, чем было высказано по этому поводу.
Елизавета Алексеевна, никогда не отличалась хорошим здоровьем, но оно особенно ухудшилось, после смерти второй дочери, а в 1825 году оно стало почти критическим. Врачи, советовали ей поехать на лечение в Италию, но Елизавета отказалась покинуть Россию и для лечения выбрала Таганрог, куда они и прибыли 23 сентября 1825 года. Александр встретил жену за городом. Здесь их жизнь пошла почти помещичья и даже трапезничали они без свиты, подолгу оставаясь одни, беседуя между собой. Здесь и произошло их полное примирение. Все окружающие были поражены и называли это даже вторым «медовым месяцем». Наверное именно тогда Александр и рассказал, что он задумал, а возможно и про «иллюминатов» тоже, хотя она возможно знала это уже давно, ведь говорили, что Елизавета пользовалась большой популярностью во многих тайных обществах. Вначале, молодожены были влюблены друг в друга. Когда молодой любовник Екатерины II, Платон Зубов начал ухаживать за Елизаветой Алексеевной и получил отказ, то Александр 5 ноября 1795 года писал своему другу графу В.П.Кочубею: «Вот уже год и несколько месяцев граф Зубов влюблен в мою жену. Посудите, в каком положении находится моя жена, которая воистину ведет себя, как ангел.» Сама же Елизавета писала в своих письмах к матери: «Без моего мужа, который сам по себе делает меня счастливой, я должна была умереть тысячью смертей. Счастье моей жизни в его руках, если он перестанет меня любить, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, все, но только не это.» Вот это любовь!
И вдруг, сразу охлаждение, уединение, продолжение обучения, в ее покоях появились серьезные книги по истории, географии, философии. И хоть учеба продолжалась еще долго, у нее вдруг появляются любовники, так же как у императора любовницы (хотя одна была с ним целых 15 лет, не большой ли срок, если император был так любвеобилен и непостоянен в своих желаниях?!).
А не похоже ли это на заговор? Заговор «иллюминатов» ( а может заговор самого императора?!). И это как раз наступило, после смерти Екатерины II и вступлением на престол Павла I. Так что скорее, уже в это время, «иллюминаты» стали организовывать заговор для члена своего общества ( а может и пары членов?).
Конечно нравы при русском дворе, начиная с Петра I, были очень откровенными в отношении фаворитов и фавориток, любовников и любовниц, но все же не настолько явные, как это демонстрировала наша венценосная чета.
Александр I просто открыто жил с Марией Нарышкиной (15 лет), хотя никакой любви ни с его, ни с ее стороны вовсе не было и, когда это понадобилось, Нарышкина навсегда исчезла из его жизни, просто в одночасье. Вот это любовники!
Елизавета Алексеевна, которую все считали благодетельной ( а, Александра и вовсе ангелом!), вдруг стала встречаться а Адамом Чарторыйским ( лучшим другом Александра I) и как все стали говорить, даже родила от него дочь. Ну, а уж после того как она стала императрицей и Александр уехал на войну с Наполеоном в Европу, она сошлась с Алексеем Охотниковым, штаб-ротмистром Кавалергардского полка. И тут уж, она перешла все границы. Когда, 4 октября 1806 года, кавалергард был смертельно ранен, наёмными убийцами, при выходе из императорского театра, после оперы Глюка «Ифигения в Тавриде», представляемой в честь императрицы (поговаривали, что убийца нанят великим князем Константином Павловичем, по указке вдовствующей императрицы), то императрица, будучи беременной, примчалась к одру возлюбленного и провела с ним последние часы. Проболев 4 месяца, штаб-ротмистр, скончался, а Елизавета остригла свои локоны и положила их в гроб Охотникова. Вполне возможно, что Охотников просто умер от туберкулёза (скоротечной чахотки!). Так долго, болеть после смертельной раны, даже в наши дни, наверное «нонсенс», а уж в те времена, при отсутствии антибиотиков, вряд ли могло быть.
Охотникова похоронили на Лазоревском кладбище и, императрица на собственные средства, поставила памятник – рыдающую, над урной, женщину и рядом, разбитое молнией, дерево. Она, неоднократно посещала его могилу. А родившуюся у нее девочку, опять же всё общество (и члены царской семьи, в том числе!), стали считать от Охотникова.
 И вот, после всего этого (как неоднократно было подмечено придворными!), Александр, в трудные минуты, всегда прибегал к помощи и поддержки жены, поскольку знал и сильный характер Елизаветы, и ее нравственную чистоту. Елизавета же, писала матери: «Как только я чувствую, что ему грозит опасность, я вновь приникаю к нему со всем жаром, на который способно моё сердце.». В ночь убийства Павла I, одна лишь Елизавета Алексеевна, оставалась в Михайловском замке с холодным рассудком, твёрдым характером и силой духа, и лишь она одна оказывала моральную поддержку мужу.
Именно за это, ее впоследствии, так невзлюбила, Мария Фёдоровна (хотя у нее было и еще несколько довольно веских, как ей казалось причин!).
Ну и не заговор ли это?
О том, как умер в Таганроге Александр I, описано очень много. О тои, что посещая Крым, император сильно простудился в Севастополе и уже 27 октября 1825 года почувствовал себя плохо, поэтому и вернулся в Таганрог к жене, только 5 ноября. Самое страшное в этом деле это то , что император отказывался принимать лекарства ( а может и не болел вовсе?!). За все время болезни, императрица не отходила от постели своего мужа.
Возможно, именно тогда (а больше некогда!) и произошла подмена императора, на совершенно другое, но весьма похожее лицо. Здесь же наверное и была сделана, посмертная маска Александра I. И потом только, было произведено вскрытие! Причем что интересно, на протоколе вскрытия подписи врачей поддельные! Кто бы это осмелился подделать протокол вскрытия императора? И потом, если император, все-таки две недели болел, почему же он не дал указание позвать священника и исповедаться перед смертью. Значит может, он и не собирался умирать!
А, Елизавета Алексеевна, после смерти императора, ещё полгода оставалась в Таганроге, словно чего-то ждала. Гроб с телом Александра (Александра ли?) тоже оставался здесь же и не был перевезен в Петербург. И лишь в конце апреля 1826 года, Елизавета отправилась в Петербург (толи не пришло сообщение, которого она дожидалась, толи действительно была так больна, что поняла – умирает, и захотела умереть, как императрица, в соём доме, в Петербурге!).
Навстречу ей выехала Мария Фёдоровна, которая доехала до Калуги и остановилась, чтобы дождаться своей больной невестки. Но Елизавете становилось всё хуже и хуже, и в Белеве, в 90 верстах от Калуги, ей стало совсем плохо. Она попросила было позвать доктора, но, узнав, что спит , приказала не будить его.
4 марта 1826 года, около четырех часов утра Елизавета Алексеевна умерла.
Она умерла действительно!
Из Белева, тело Елизаветы Алексеевны направили через Торжок в Петербург, прямо к Чесменскому дворцу, куда траурный кортеж и прибыл 13 мая. А, уже 14 июня, началось торжественное шествие от Чесменского дворца к Петропавловскому собору. Этот день, в начале шествия, был освещен лучами солнца, но как только, процессия тронулась в путь, тучи сгустились и даже стал накрапывать дождь. То же самое говорили, что когда ввезли тело Александра I, тоже шел снег и погода была пасмурная.
21 июня 1826 года, Елизавета Алексеевна,  была погребена в Петропавловском соборе, рядом со своим мужем, пережив его меньше, чем на полгода.
И вот отсюда начались все слухи и выдуманные истории. Остановимся на самых основных, потому –что разных глупых и пустых было великое множество, только о них одних, можно написать целую книгу.
Так вот, согласно основной легенды, АлександрI решил удалиться от мира и отречься от престола. Так что говорят, через 10 лет, в Сибири, появился старец Федор Кузьмич, который был очень похож на императора. Он ходил по деревням, обучая крестьян грамоте и различным наукам, удивляя всех своей образованностью и великолепным знанием русской истории. Некоторые, даже говорили, что он владел несколькими иностранными языками, он много рассказывал о Суворове, Кутузове и многих государственных деятелей того времени. Старец ещё долго жил и умер в Томске в 1864 году (в возрасте 87 лет, до такого возраста, в те времена, мало кто доживал, а уж Александр I с его болезнями, да ещё войной 1812 года – это врядли!).
Вот так и рождались слухи и легенды. И нашел же император, где укрыться – в Сибири! Там уж точно есть люди, которые, если уж не верили в эти слухи, то во всяком случае видели императора раньше. А кроме того, самая большая глупость, ходить по деревням и привлекать к себе внимание. Вот это называется спрятался, ушёл от мира! А ещё самая большая глупость, поселиться у купца, да ещё в самом Томске, по тем временам самый большой город в Сибири и быть там, на виду у всех. Если уж решил остаться в России, то захоронись в монастыре или скиту, да живи отшельником, вот тогда возможно тебя и не найдут.
Так что не верю я в эту сказку про старца-императора, не верю!
Были ещё разные версии – то император отправился В Персию, то в Европу, а то даже в Америку.
Очень многие слухи и версии породила эта странная, скоропостижная смерть!
С Елизаветой Алексеевной, по моему ещё смешнее.
Одна из версий, которую некоторые поддерживали, состоит в том, что якобы императрица была убита (толи утоплена, толи отравлена) в Белеве, так как Николай I и его мать Мария Федоровна, считали её сильной соперницей и претенденткой на трон. Они подозревали (и наверное обосновано), что Елизавета принимала участие (и состояла!) в тайных обществах. Версия конечно интересная, но необоснованная и маловероятная.
Со времен Павла I, уже существовал указ, по которому престолонаследование передаётся только по мужской линии (с тех пор, так и было до самого последнего императора на Руси). Так что очень маловероятно, что женщина с этих пор, могла сесть на трон. Да в придачу ко всему на троне, к этому времени, уже сидел Николай I, а устранять опять императора очень хлопотное дело, возможное, но очень хлопотное и дорогое. Тем более, сам Николай Павлович по своему мышлению, действиям (подавление декабрьского восстания) и дальнейшим планам очень подходил «иллюминатам». Так что эта версия, как фантазия для романа, может и перспективна, а для истории, увы смешна.
Ещё одна и самая популярная версия, состоит в том, что Елизавета Алексеевна не умерла, а вслед за мужем решила отказаться от мирской жизни, став затворницей Верой Молчальницей.
В легенде говорилось, что проезжая Белев, императрица посетовала на здоровье и пожелала остановиться в доме купца Дорофеева. Войдя в зал, Елизавета, закрыв глаза руками, пожаловалась на очень яркий свет и попросила его уменьшить. После чего, бросившиеся выполнять ее приказание слуги, потушили большинство свечей, оставив гореть всего две. Затем вдовствующая императрица, сославшись на сильную усталость, пожелала уединиться. Хозяева удалились спать на другую половину дома, но вскоре их разбудили, сообщив о кончине императрицы. Хозяйка, приблизившись к телу покойной, якобы поняла, что перед ней находится совершенно другая женщина, которая вроде бы отличалась цветом волос. Протоирей Покровский сказал, что ночью в дом помещицы был приглашен священник из  Белевского духовного училища,, который исповедовал и причастил, какую-то закутанную в одежды женщину. После того, как гроб с телом Елизаветы Алексеевны, запаянный в Белеве, по указанию императора Николая I увезли в дом местного священника, появилась некая странница. Её отличали хорошие манеры и высокая образованность, и на вопрос хозяев о ее происхождении, та сказала: «Кто я такая, я сказать не могу, а что я странствую, на это Божия воля».
Вообщем-то версия интересная, но какая-то нескладная. Если бы жену купца допустили к телу умершей императрицы (что конечно маловероятно!), то она могла ее узнать не только по цвету волос, но и глядя ей в лицо (если уж пришла целовать покойнице руку). А если засомневалась, что это не Елизавета, почему не подняла «хай», как это обычно делали купчихи или хотя бы оповестила в туже секунду всех домочадцев. Да и вообще, не одна же она отправилась в путь из Таганрога, здесь была и свита и врач, который в первую очередь должен был убедиться, что императрица действительно мертва. А они то ее знали и не могли спутать с какой-то другой женщиной. Найти такую же похожую на императрицу женщину, вот здесь в Белеве, ну это почти невозможно. Уж проще подмену, было произвести в Таганроге, и время больше и от столицы подальше.
А вообще странное дело! Ну, сделали подмену в Белеве, ну увезли гроб с телом, и тут же в доме священника появилась странница. Вот так странница! Хотя, по другим источникам, это затворница Сыркова монастыря и впервые появилась она в 1834 году, в окрестностях Тихвина. Кроме того, тело императрицы, было выставлено на прощание в Петропавловском соборе и притом никто не усомнился, что в гробу находится не Елизавета Алексеевна, иначе бы в записках очевидцев, где нигде, а проскочила бы такая запись.
(А вот тело императора Александра I, напротив не было показано, чем и вызвало некий ропот в народе…)
И ещё, есть фотография Веры Молчальницы в гробу, и она вовсе не походит на покойную императрицу, даже с учетом возраста и судебно-медицинская экспертиза, это явно может установить.
А вот, то письмо, на которое ссылаются приверженцы этой версии, говорит совсем о другом, письмо к матери: «Пока он здесь останется, и я здесь останусь: а когда он отправится, отправлюсь и я, если это найдут возможным. Я последую за ним, пока буду в состоянии следовать».
Это то письмо, понято совершенно не так. Он отправится! Император отправится, но не на небеса, а совсем в другое место. И она отправится за ним, если «иллюминаты» найдут это возможным. Вот почему, она почти полгода ожидала этого отправления в Таганроге! Но не вышло, а здоровье становилось все хуже и ей захотелось вернуться в Петербург, - умирать. Все слухи о том, что она стала поправляться, совершенно беспочвенны, сердце и сейчас не вылечить, а в те времена и подавно.
А все высказывания, которые якобы говорила Вера Молчальница, особенно в бреду, в монастыре: «Я прах, земля: но родители мои были так богаты, что я горстью выносила золото для раздачи бедным; крещена я на Белых Берегах»; «Вы думаете меня зовут Верой? Нет я не Вера, а Лиза».
Так эти высказывания более подходят какой-нибудь купчихе, кроме того родители Луизы-Августы были бедны, и раздавать золото бедным, она уж никак не могла. И вообще все эти поповские, религиозные афоризмы, либо выдуманы в простонародье, либо произнесены какой-то юродивой, монашкой полуграмотной, но никак не императрицей. Вот хотя бы такое: «Если судить по небесному, то я – прах земли, а если по земному, то я – выше тебя». Пафосно, глупо и неразумно, а вообще-то полная чушь.
Так же существует легенда, что Николай I посещал Веру Молчальницу в одном из монастырей. Их разговор осуществлялся при закрытых дверях и затворница давала свои ответы письменно на бумаге, которую потом сам император сжег на огне лампадки (хотя уже одно это кощунство, да и императору больше нечего делать, как мотаться по монастырям и встречаться, через закрытую дверь, с монашками). Да и о чем они могли говорить (даже если это бывшая императрица!), говорить было совершенно не о чем, а уж если вести беседу тайно, то можно на французском языке или немецком, который оба хорошо знали, и не надо заниматься глупостями, записывая ответы на бумаге. Ну, а вся прочая чушь про разные там монограммы в выписках из Святого писания или о том, что она умела рисовать и была несколько образована, то это ни о чем не говорит. На Руси всегда было много самородков, самообразованных, даже среди самого простого люда, не говоря уже про купечество, мещан или даже дворян. Так что очевидно, что Вера Молчальница, кем бы она не была ранее, по своему сословию скорее из купечества. Возможно семья ее разорилась (а может даже это случилось во время войны 1812 года), а может и ее рассудок несколько помутился, вот она и вообразила себя невесть кем. Такие юродивые и уходят монастырь. Вот такая, скорее всего, и была история.
Образованнейшая женщина своего времени, умнейшая – ну никак не могла пойти в затворницы. Уехать куда-нибудь за границу (да еще вслед за мужем) вот это она вполне могла, и поехала бы. А тогда! Известно было всем, что с приезда в Россию, Елизавета Алексеевна, вела личные дневники и всякие другие записи, писала и получала много писем. Елизавета завещала свои дневники Николаю Карамзину, однако этого не случилось. Через несколько часов, после смерти императрицы, в Белев прибыла Мария Федоровна. Она сняла с императрицы все семейные драгоценности (значит, убедилась, что мертва действительно Елизавета!) и забрав все бумаги, срочно отбыла в Петербург.
Судьба этих бумаг известна: один дневник сожгла Варвара Головина, другой вместе с письмами Охотникова, уничтожила Мария Федоровна и НиколайI. Так что записей Елизаветы почти не осталось (кое-что конечно лежало в архивах) и лишь недавно в Госархиве РФ обнаружили два фрагмента дневника императрицы с февраля по август 1803 года и с декабря 1803 года по февраль 1804 года. Все писано на французском с вкраплением русских и немецких слов.
Хоть эти записи сохранились, слава богу!
А вообще-то Елизавета Алексеевна, была очень интересной женщиной, - отказавшись от внешних почестей и блеска, она посвятила себя делам благотворительности. Она взяла, под свое покровительство сиротский приют и несколько школ в Петербурге, особое внимание уделяла Царскосельскому лицею. С первых дней войны с Францией, она совершенно полностью отказалась от светской жизни, отказалась от драгоценностей, отказалась брать миллион, который получают императрицы, а взяла только 200 тысяч и то из этих денег, большую часть отдала на благотворительность. Причем всю свою помощь она не афишировала и старалась делать все в тайне. Под ее покровительством и при ее участии, возникло патриотическое общество.
Вот так императрица! Могла ходить в бриллиантах, менять платья (как Елизавета Петровна, которая имела их до 1200), вкусно есть, сладко спать, ездить по заграницам и вообще вести праздную жизнь. А вишь ты, занимается наша императрица ну совсем другими делами, совсем другими! Александр I тоже не чурался благотворительных дел, но в основном у него были дела государственные, реформы, политика, а все это ухлестывание за дамами и содержание любовниц, казалось для него совершенно ненужным делом и каким-то второстепенным (даже навязанным ему!). Вот так оно получается!
Если из всего этого подвести итоги, то получается Елизавета Алексеевна действительно умерла в Белеве 4 мая 1826 года и была похоронена в Петропавловском соборе. И на самом деле, здоровье у нее было очень плохое. Она часто болела, её, как говорится, пользовали врачи и немудрено было скончаться по дороге домой (домой ли?). Да и в Таганрог, она поехала по указанию врачей, потому что сырой питерский климат был уже для нее равносильно смерти. Она и в Таганроге, тоже продолжала болеть на обратной дороге болела. Может поэтому и поняли «иллюминаты», что ей уже не жить (последнее время ее осматривал и лечил неизвестный доктор, никто не знает кто он такой!) поэтому и ничего не дождалась Елизавета Алексеевна в Таганроге…
А вот с Александром I не все так ясно. Император , скажем так, был вполне здоров. А вот на тебе, взял и вдруг заболел в Крыму, а потом приехал в Таганрог и, совсем немного проболев, - скончался! Болел (а может не болел?), ровно столько, чтобы можно было всё подготовить для дальнего пути. Вот здесь, как раз всё сходится и всё возможно. И возможность исчезнуть, и поддельный протокол вскрытия, и запаянный гроб, который нигде и никогда не вскрывали и возможная помощь жены с которой сошелся вторично ( а может – наконец-то!), ну всё сходится!
Теперь остается только додумать, а почему же Александр Павлович решил уйти со «сцены» (или может быть его вежливо попросили?). Что ж, вполне возможно, что император устал к сорока семи годам, а может просто уже действительно всё надоело и захотелось пожить одному (или с семьей) без государственных забот и потраченных на это нервов. Вполне возможно! Второй вариант, что его решили заменить «иллюминаты», скорее более перспективен. Александр действительно замотался с войнами и скорее всего очень устал. «Иллюминаты» скорее всего не захотели убирать своего, вот и предложили уйти потихоньку и незаметно. Поэтому и решили поставить у кормила власти более молодого и энергичного Николая Павловича, чем непредсказуемого Константина, да ещё в придачу и очень своевольного. А им это ни к чему и так хватает забот и хлопот, а тут ещё и своих увещевать. Не дело!
Итак по официальной версии Александр I первым выехал в Таганрог, чтобы на месте убедиться, что выполнены все приготовления для встречи своей больной жены. Он очень боялся, как она перенесет дорогу, писал ей трогательные, задушевные письма и записки, почти ежедневно (вот откуда и начался «второй медовый месяц». Вообще странный выбор места для лечения – Таганрог. В те времена обычный, захолустный город, даже минеральных источников нет! Очень странно! Зато тихо, спокойно и незаметно, можно устроить так, что никто, ничего не узнает, если вдруг что-то случится (например внезапная смерть!), но толп народов под окнами не будет, их здесь просто нет. Да и остановиться в этом городишке то , негде (ни дворцов, ни имений) и нашелся лишь небольшой одноэтажный дом, бывшего градоначальника Папкова. Вот, где и расположились, царская чета! А что в России, с таким же климатом, мало мест и даже более лучшие. А заграница? Отговорки о том, что Елизавета Алексеевна, не хочет покидать Россию, просто смешны. Она, женщина, уставшая от суеты двора и постоянных интриг вдовствующей императрицы, да ещё вместе с мужем, с радостью бы уехала куда-нибудь в Италию или Германию (ведь последовала она за ним в заграничных походах!). Но! Но, за границей очень трудно умереть и скрыть это от окружающих. Вокруг, будут уже не только толпы народа, но ещё и местные чиновники, правители, правительства, и других стран в том числе. Тут уже трудно незаметно исчезнуть и подменить себя другим покойником. Да, просто невозможно! Отсюда и Таганрог! И море (и хорошо, что порт не ахти какой!) и по суше, в любую сторону, - хоть на запад, хоть на восток, а оттуда и на юг. А уж по морю, куда угодно: В Чёрное море, потом в Средиземное, а далее и в океан. Наверное, это лучший вариант для бегства. И наверное так оно и было (так бы хотелось!). Самое интересное, это разгадать тайну истории! Может разгадали?
И напоследок об «иллюминатах».
Как трактуют эту тему энциклопедии (никто не знает, насколько это верно и насколько это правда!): «Иллюминаты» - различные объединения оккультно-философского толка, некой организации тайно участвующей в управлении политическими процессами, влияющими на ход истории». Тайная организация иллюминатов, существовала на планете около 2000 лет, часто меняя свое название, для отвлечения внимания людей от себя, заметая следы и пряча тайные действия. И правильно, а кто же захочет знать, что им тайно кто-то управляет?!
Никто из иллюминатов, никогда, открыто не объявит себя иллюминатом, так как за это ему грозит смерть. Каждый иллюминат, сильно дорожит своей жизнью, хотя и знает про череду многих воплощений. Совесть у каждого иллюмината, блокируется главной доминантой, которая вкладывается в его голову наставниками и работает до самой смерти. В зависимости от личных качеств иллюминаты, специально выбирались и проходили соответствующее обучение. В зависимости от степени посвящения в тайны правительств Земли, определялась степень личной подготовки. Семь главных иллюминатов имели самую высокую степень посвящения. Вообще-то, говорят о тринадцати правящих семей иллюминатов: Ротшильды, Брюс, Кавендиш, де Медичи, Ганновер, Габсбург, Крупп, Плантагенет, Рокфеллеры, Романовы, Сен-Клер, Варбург (дель Бланко), Винсдор.
Каждый иллюминат знает, что он является иллюминатом, знает круг своих обязанностей и всегда, в совершенстве, выполняет каждое задание. Неподчинение приказу, данному сверху, является самоубийством для иллюмината. Все иллюминаты – высочайшие профессионалы в своих областях. Иллюминаты фанатично выполняют свои задания, не спрашивая себя: «Честно ли я поступаю?» Иллюминаты ни во что и никому не верят, кроме своего начальника. Эта организация, имеет жесточайшую структуру беспрекословного повиновения. Иллюминаты умны, холодны, расчетливы, бессердечны и бесчувственны к людям. Одаренных людей, иллюминаты, используют, предоставляя им высокую денежную оплату и прекрасные материальные, жизненные условия, успокаивая их совесть словами «во благо».
Цель иллюминатов на планете, заключается в хранении и передаче каждому из Семи Мертвых, в назначенный час, знаний. Все Семь Мертвых и их помощники, нуждаются в живых людях, в их внутреннем Свете. Сами Мертвые, не способны нести знания и не могут их хранить. У них нет души, Света и любви внутри. Внутри каждого из них, ледяная тьма и лютый страх. Иллюминаты отслеживали, воплощение Мертвецов, давая им необходимые знания и деньги. Например, мертвецу Ленину, в назначенный час, предоставили деньги для революции в России. Двум Мертвецам, Сталину и Гитлеру, в назначенное время, дали необходимые знания и знаки.
На планете Земля, общество иллюминатов, создало пирамидальную структуру управления. Символ такой структуры – пирамида с глазом. Такой символ изображен на американской банкноте, достоинством в один доллар.
Для достижения своих целей, иллюминаты используют многие институты и организации: Совет по международным отношениям, Королевский Институт Международных Отношений, Служба внутренних государственных доходов, Агенство национальной безопасности,Бильдербургский клуб, Трехсторонняя комиссия, Римский клуб, Федеральная резервная система, Международный Валютный Фонд, ЦРУ, Интерпол, Моссад… Нелепо? Смешно? Возможно?... Страшно! А вдруг? Все эти инопланетные разумы, а также подземные рептоиды и Пиндары, - вот это чушь!
А, то что люди смогли создать, глубоко законсперированное общество, о котором мало кто знает, - в это я верю. Всех тайн иезуитов или других тайных обществ тоже не знает никто, но это не значит, что их не существует.
Конечно, очень сомнительно, что иллюминаты создали такие «искусственные» страны, как США, Швейцария, Израиль, Кувейт, Панама, многие страны Африки и Латинской Америки. Можно еще поспорить на счет Израиля, Кувейта и Панамы, очень даже может быть, что так оно и есть, что это иллюминаты причастны к этому. Создание эти стран очень сомнительно и стратегически выгодно, особенно в отношении Израиля, без разрешения международного сообщества, взять и создать государство, буквально отвоевав под него территории Палестины.
А вот и США! Организовать создание такого государства, на протяжении веков, это практически невозможно, здесь просто обычное течение истории, вовсе не зависящее от людей или от какого-то инопланетного разума. Здесь Разум Мировой, ход истории, течение времени и люди, только послушно следуют этому влиянию.
А вот, что первый американский банк, был основан в штате Вирджиния, при непосредственном участии Ротшильдов. Факт! И то, что активы США принадлежат Ватикану!
Среди правящих семей иллюминатов ведется постоянное соперничество и контроль над территориями. Поэтому и ведутся на Земле многочисленные войны! Конечно же лидеры иллюминатов, настраивая друг против друга, с целью увидеть на чьей стороне окажется победа и кто на сей момент сильнее, и подталкивают их ведение. Вот видно из-за этого и гибнут, постоянно гибнут миллионы людей. Вот сюжетец!
Кто-то скажет, что это неправда, вымысел, фантазии воспаленного ума. Возможно!
А если вдруг это всё правда?
Ну, да ладно, бог с ними иллюминатами и другими тайными обществами, о которых только ходят слухи и, по большей части, все эти таинственные ордена, являются только плодом воображения отдельных лиц, а по большей части выдумкой писателей, пишущих приключенческие романы. Это же так волнительно, заворожить читателя непонятной и никому неизвестной тайной, здесь можно такого накрутить, такого наворочить, что даже сам ахнешь.
Ну, да ладно, вернемся в Россию, в начало 19 века. Интересное было времечко. Интриги, убийства, перевороты, дворцовые тайны и сплетни, любовные истории, войны, походы, путешествия, исчезновения, смерть и рождение, деревенская идиллия. Всё это можно перечислять до бесконечности.
Такой неисчерпаемый пласт, до конца неизученный художественно не оформленный.
Все знают только историю, что сучилось и когда, история любит строгие факты, - это правда, но это хорошо для учебников истории. Вся правда, без предположений, без объяснений, без выводов и без догадок.
А, как бы, все-таки интересно было узнать о тогдашнем быте, городском и помещичьем, о жизни во дворцах и хижинах, как жило-поживало русское купечество, как праздно (а иногда и довольно достойно) проживало дворянство. Узнать о нравах того времени, об этикете при дворе, об оружии, русской охоте, о войнах того времени и походах. Нет, не о тех общих исторических фразах, кои всем известны, а о подробностях тогдашней жизни. Своё время, мы знаем до любых вздорных мелочей, они у нас перед глазами, а как жили в бытовом отношении, до подробностей, знаем крайне мало, и с каждым годом, который уходит от нас, мы теряем эту возможность. А ведь это тоже история, может быть не такая великая, но уж точно интересная.
Кто-нибудь еще напишет об этом подробно, мне бы это крайне хотелось.
Ну, а мы на сем заканчиваем нашу историю. Историю последних трех дней жизни, генерала ордена иезуитов в России, Габриэля Грубера, то что было до этого, и то что было после его смерти. Наверное, здесь и стоит поставить крупную точку, иначе наша история уже будет казаться затянутой.
История не терпит многословия!
Точка!
Конец! 
 

 

 
   





,