Леониды. гл. 6. Творец
ТВОРЕЦ
Его руки знали свое дело. Опыт. Много-много лет. Иногда ему казалось, что он оперирует столько, сколько существует этот мир. А может, так оно и было. Странная работа. Причинять боль, что бы делать счастливыми. Творить их судьбы, что бы научить добывать любовь из кристалликов боли.
Сам он сострадал и любил их всех. Он был готов забрать всю эту боль себе. Но не мог, ради их же блага. Как не мог, сам для себя, ответить на вопрос - зачем? Зачем они добровольно ложатся под его нож, когда могли бы просто оставаться собой. Какие райские кущи и изумрудные луга должны видеться им там, за горизонтом этой стерильной операционной, что бы вот так, настойчиво и упрямо, идти к ним, через его скальпель?
Все, чем он мог облегчить их страдания, так это быть по-хирургически точным и экономным. Ни одного лишнего движения. Ни одной ненужной капли боли. И все-таки, совсем избавить их от страданий было не в его силах.
Вначале, она не почувствовала почти ничего. Наркоз защищал ее. Ощутила лишь легкий нажим невидимой руки, обозначивший место вскрытой плоти.
Впрочем, как и он, опьяненный любовным дурманом, не чувствовал и не
обращал внимания на мелкие царапины от шипов невообразимо прекрасных
роз, цветущих в его душе.
Когда, наконец, она сдала выпускные экзамены и получила диплом, то ушли
и вполне понятные, объяснимые причины, слишком часто в первый месяц их
знакомства, отнимавшие ее у него. Причины ушли, но она, почему-то, все
равно, продолжала ускользать… По каким-то делам. По семейным
обязанностям перед мамой и папой. По необходимости куда-то подвозить
каких-то родственников или развлекать по вечерам их малолетних
отпрысков. Ее телефон звонил слишком часто и она, слишком часто,
покидала его после этих звонков. Ускользала…
Как весенний утренний ветерок... Как горизонт... Вот он, горизонт,
виден.. Вот, понятно же, куда надо идти, что бы приблизиться к нему...
Вот, ты идешь... А он все так же видим и далек...
И в этом чувствовалась какая-то ее осторожность по отношению к нему.
Или отстранённость… Или… И смутная тревога, легкой, почти прозрачной
тенью, накрыла солнечную долину в его душе.
- Еще разрез. Фиксируйте. Зажим!
Он попытался напрямую спросить у нее, про то, есть ли причины для его
беспокойства. Она не стала искать отговорки и честно призналась, что
слишком неожиданной для нее оказалась его правда про еще недавнюю
семью. И добавила, что знает, что мужчина, все равно, вернется к своей
жене и детям. И что это очень больно. А он подумал, что либо она раньше
уже обожглась на таких отношениях, либо, в свои неполные 22 года, она
вряд ли может знать, что бывает и совсем по другому.
А еще она рассказала, что до встречи ним у нее был один человек. Старше
ее. Примерно его возраста. Этот человек стал для нее первой любовью, а
взамен причинил ей много боли и обид. И даже когда они расстались, он
продолжал напоминать ей о своем существовании.
Она не хотела вспоминать и говорить о нем... Лишь добавила, что теперь
она, наконец, вздохнула без него спокойно. А еще сказала, что очень
рада, что тогда, в майском кафе, в ее жизни появился ты.
Она едва заметно вздрогнула всем телом, закрытым сверкающей белой простыней и окутанным разноцветными проводами и датчиками. Сознание еще было под властью обезболивающего тумана, но тело уже начинало что-то ощущать, бессознательно реагируя на тревожные сигналы.
Он упивался этими отношениями. Цедил и смаковал их маленькими
глоточками, вспоминая и узнавая заново, давно забытое ощущение тепла,
даримого любимой женщиной. Многолетние льды, намороженные в его душе за
несколько предыдущих лет мучительного расставания, готовы были вот-вот
растечься веселыми весенними ручейками по изумрудным лугам простого
человеческого счастья.
Растягивая и удлиняя удовольствие, в которое тогда превращались не
только встречи с ней, но даже ожидание этих встреч, он часто приезжал в
уговоренное место задолго до нее. Ему нравилось провести эти минуты, а
иногда и часы, качаясь на волнах своего предвкушения. Как и в тот раз,
когда он, заказав чашку капучино, сидел в кафешке, в двух шагах от
назначенного места свидания, что бы следующую чашку кофе выпить уже
вместе с ней. Она только что написала, что немного опоздает, подарив
ему тем самым, еще минут 20 купания в мечтах.
Улыбка не сходила с его лица. А взгляд был устремлен куда-то в никуда,
в пространство за стенами и временем. Ему было абсолютно неважно, куда
смотрели его глаза, так как видел он лишь разноцветные сияющие облака,
плывущие в его душе, над изумрудными лугами нежно-зеленой травы, по
которым он шел в сторону восходящего солнца.
И все-таки глаза увидели… Забавно, подумал он. Эти туфельки… Почти как
у нее… И молодежные светло-голубые джинсы, по-модному, как бы случайно,
порванные на коленках. Тоже, как у нее. И…
Это была она. За столиком с каким-то парнем. Спиной к нему. Чуть
дальше, чем на расстоянии вытянутой руки… Он не смог ни вспомнить, ни
понять, как они одновременно оказались в этом кафе. То ли он,
поглощенный своими мыслями, не заметил, когда они вошли. То ли сам, не
видя никого вокруг, прошел в шаге от их столика. Сколько времени они с
ней находились вот так – на краю обрыва только-только начавшихся
отношений? – он тоже не знал.
Видела ли она его? Знает ли, что он сейчас смотрит на них? Подойти
поздороваться и обречь, и себя и ее, на неловкую сцену «что бы это
значило»? Нет. Не так. Через каких-то 20 минут она должна будет ему
позвонить и сказать, что уже приехала на свидание. И он решил, что
дождется этого звонка и вот тогда позволит себе задать свой вопрос.
Встал и ушел, оставив на столике едва тронутую чашку кофе, и надеясь,
что ничем не выдал себя.
Если бы только он заранее знал, какие это будут жуткие, бесконечные 20
минут его жизни, и сколько сил потребуется ему, чтобы встретив ее,
просто не сказать, что все закончено… Он бы, наверное, предпочел
подойти к ней сразу, в этом кафе. Но он не знал.
Она вскрикнула от острой и неожиданной боли, молнией распоровшей бирюзовое небо над изумрудными лугами. В резком неоновом свете, пронзившем все пространство вокруг нее, нежная зеленая луговая трава неожиданно стала фиолетово-черной, а тени, отброшенные гибкими стеблями, ощетинили землю тысячами игл.
Приглушенный наркозной маской крик был скорее похож на едва слышный стон. Но приборы, фиксирующие показатели организма, уже рассыпались тревожными трелями и вспыхнули предупреждающими индикаторами.
- Добавить наркоз! Операция еще не завершена. Да не копайтесь вы! – остановите кровь.
Стоя поодаль он видел, как они выходили из кафе. Как дошли до
перекрестка и, мимолетно обнявшись, расстались. А еще через пару минут
она позвонила и сказала, что уже приехала...
…Это был просто знакомый мальчик… (так и сказала – мальчик) из ее
институтской компании. Какие-то незавершенные дела, связанные со
временем совместной учебы. Только и всего. Не сказала об этой встрече
лишь потому, что ей и в голову не могло прийти, что он воспримет это
так. Пустяшная встреча с ничего незначащим для нее человеком….
– Дурачок… Как ты мог подумать…? – Какой же я дурак! – охотно
согласился он, вспомнив жуткие, бесконечные 20 минут, между любовью и
отчаянием, и улыбка вновь засияла на его лице.
Персонал операционной, взбодренный раскатами командного голоса, старался изо всех сил. Вскрывались ампулы, звенели стеклом использованные шприцы, сияли хромированной сталью ожидающие очереди хирургические инструменты.
- Кровь остановлена. Потеря небольшая. Успели…
- Давление и пульс в норме. Можно продолжать.
- Продолжаем. Скальпель. Наркоз. Поддерживаем анестезию!
Как-то он ждал ее после занятий по английскому языку. Эта была ее
страсть и увлечение. И он, достаточно часто, заезжал за ней, что бы
встретить после урока. Так было и на этот раз. Она села в машину и
сказала, что скоро улетит в Америку. Там ей предстояла стажировка перед
началом новой перспективной работы. Ненадолго. Всего на пару месяцев.
…Пару месяцев!!! Это была вечность… Больше, чем все время, которое он
ее знал...
Но впереди у них были еще несколько недель счастья. И то ночное кафе с
живой музыкой. …Жаль, что его давно уже закрыли... И прогулки, и
киношки... И поцелуи, и цветы. Много цветов для неё. Дыня в начале
июня, под окна ее офисного здания... Потому, что она как-то сказала,
что очень любит дыню.
Узбек, у которого он покупал дыню на рынке, говорит - бери, дорогой,
сладкая как первая любовь... Отвечает - поздновато уже для первой...
Тогда, говорит, еще слаще - как вторая... Не обманул узбек. Ни в чем не
обманул… А потом она улетела в Америку.
- Так… Заканчиваем на сегодня. Обработайте швы и в палату.
Продолжение по ссылке: http://www.proza.ru/2015/10/03/1145
Свидетельство о публикации №215100200113