Боль

                Боль.

      Боль. Каждый вечер, каждую ночь терзающая тело боль. И нет от неё спасения. И как не устраивайся, как ни ложись в одинокой своей постели, боль словно когтями вцепится то в ногу, то в спину, то в сердце, не давая сомкнуть глаз до глубокой ночи, а то и до утра.
      И только жизненные воспоминания самую чуточку позволяют отвлечься, самую малость притушить боль.
      Этой ночью почему-то вспомнились её, Веры Александровны, родители. Отец был старше матери на десять лет. В юности ещё заболел воздухоплаванием, участвовал лётчиком в первой мировой войне. Летал на самолётах Сикорского и был сбит в семнадцатом году. Приземлился неудачно, сломал ногу. Срослась она неправильно, потому и прихрамывал постоянно. Но, слава Богу, не погиб, а отделался лишь серьёзным переломом. Дальше он в войнах не участвовал, но и с авиацией не расстался. После революции окончил Высшее техническое училище в Москве и устроился конструктором в ЦАГИ.
      Продвигался по служебной лестнице быстро. Был лично знаком со многими, впоследствии известнейшими, конструкторами самолётов, а некоторые из них, Поликарпов, Мясищев и Микоян, даже в гости к ним заходили. В тридцатые годы отца, Александра Сергеевича, перевели в ОКБ-21,  в Горький. Там строился большой авиазавод, и грамотные инженеры-конструкторы очень были нужны.
      Больше десяти лет он руководил различными лабораториями, а во время войны был назначен на должность ведущего конструктора направления, кем и оставался до самой посадки в тюрьму. Тогда, в сорок седьмом-сорок восьмом годах, на заводе пытались наладить выпуск реактивного истребителя  ЛА-15. Самолёт сырой и трудоёмкий для производства. В ОКБ-301, в Химках, которым  в то время руководил Лавочкин, переведённый из Горького, машину разработали стоящую, но сырую, плохо пригодную к серийному производству. Задание на доработку и серийное изготовление сбросили в ОКБ-21 вместе с чертежами  и другой технической документацией.
      Вот тут и начались сложности. В производстве самолёт получался трудоёмким и дорогим. Многие детали требовали поэтапных операций, нового станочного парка и больших денежных вложений.
      Отец на установочной комиссии подробно остановился на трудно решаемых задачах.  И чем дальше рассказывал о сложностях внедрения, проблемах, тем больше ощущал неудовольствие членов комиссии.  (Многие из них хорошо помнили историю с Мехлисом по самолёту МИГ-9).
      Комиссия постаралась снять с себя ответственность и переложить её на работников ОКБ. Над отцом нависла серьёзная угроза. Его выбрали «козлом отпущения», завели дело по политической пятьдесят восьмой статье, пункту саботаж. Ни заступничество Лавочкина, ни высокие правительственные награды, полученные во время войны, не помогли. Отец сгинул в Воркутинских лагерях ГУЛАГа.

      Мать, Евгения Александровна Михайлова, происходила из давно обедневшего дворянского рода. Семья ещё до революции существовала на более чем скромную пенсию по случаю потери кормильца, лейтенанта флота их Императорского Величества, погибшего в Русско-Японской войне. Отца Вера увидеть не смогла, родилась после его убытия на восток.
      Тем не менее, мать определила её в хорошую женскую гимназию, можно сказать – на казённый кошт. Гимназия и во время революции, и после неё худо-бедно продолжала работать. Декретами новой власти образование сделали бесплатным.
      Сразу после окончания гимназии Евгения Александровна вышла замуж за отца. Он, к тому времени уже состоявшийся мужчина, серьёзный и обстоятельный, был заворожен красотой и молодостью матери и в конце первого свидания предложил ей руку и сердце.
      В следующем году родилась Вера Александровна. Первые несколько лет мать посвятила воспитанию дочери. А когда Вера пошла в школу, поступила в медицинский институт, учиться на врача-терапевта.
      Когда перебрались жить в Горький, отец помог матери устроиться в медицинскую часть завода.

      Вот уж и последний троллейбус засверкал вспышками стрел на повороте с улицы Ленина на Профсоюзную; осветил комнату. А сна как не было, так и нет.

      До войны Вера росла обычной девочкой. Октябрёнок, пионерка, комсомолка. Десятый класс закончила летом сорок первого. Училась хорошо и очень хорошо. Собралась поступать в  Горьковский медицинский институт, но война смешала карты. Когда к концу июня стало ясно, воевать на чужой территории пока не придётся, лёгкой победы не будет, а первые серьёзные поражения потребовали большой мобилизации, некоторые ученики и ученицы бывшего класса пошли в военкомат и взяли направления в военные училища и медицинские курсы. Вера тоже была в их числе. Её направили учиться в школу связи, что предполагало отправку на фронт через полгода.
      Когда отец узнал об этом, самолично поехал к военкому и договорился, чтобы аннулировать направление и дать возможность дочери поступить в медицинский институт. Рассчитал он точно – пока дочь будет учиться, война может закончиться, и единственный ребёнок останется жив. Почему единственный? При рождении Веры матери, Евгении Александровне, сделали кесарево сечение, и, по тем временам, детей она уже иметь не могла. Потому родители очень трепетно относились к единственной дочери.
      К тому же, мать настоятельно посоветовала Вере определиться на зубопротезный факультет, чтобы максимально избежать вероятности оказаться на фронте. Родители были строгие, и Вера ослушаться их не решилась.
      Учёба давалась легко. И жилось семье несколько лучше, чем многим другим семьям города Горького. Отец и мать получали усиленные пайки на заводе, кроме того, во внутреннем заводском магазине можно было приобрести другие продукты и некоторые товары по довоенным ценам. И это при высоких денежных окладах родителей позволяло пережить войну безбедно.
      Вера нередко поддерживала подруг-сокурсниц, у которых материальное положение складывалось совсем никчёмным. Приглашала их к себе пообедать или просила мать отоварить скромные стипендии в заводском магазине.
      Так получилось, что будущего мужа отец сам привёл к ним в гости. В январе сорок пятого года гвардии майор Сергей Иванович Ладыгин был командирован на завод за самолётами новой серии ЛА-7. Отец попросил его остановиться не в гостинице, а пожить у них, предполагая вечерами поговорить с ним об особенностях и боевых качествах самолёта ЛА-5, подробнее узнать недостатки машины, чтобы понять,  что и как необходимо дорабатывать в новой серии машин. До поздней ночи засиживались они на кухне в разговорах и обсуждениях.
      Молодой, можно сказать, почти юный, майор очень понравился Вере. Лицо красивое, но слегка подпорченное рваным шрамом по скуле. Русые волосы, чуть кудрявые,  и серые глаза, строгим взглядом пронзающие девичье сердце. Китель, будто иконостас, увешанный орденами и медалями, среди которых главный орден страны скромно отсвечивал тусклым профилем вождя мирового пролетариата, и два Боевых Красных Знамени, прикрученных рядом с ним, наверное, мог сразить любое девичье сердце. Всё это в купе смущало девичий разум, разжигало грёзы, приходило в волнительных снах.
      Веру он тоже приметил. Часто, за ужином, смотрел на неё откровенно, с полуулыбкой или, может быть, с усмешкой. Но не с пренебрежением, как обычно смотрят на девушку уверенные в себе мужчины, познавшие и увлечения, и страсть, и знающие себе цену. В полу усмешке этой читалась скорее грустинка, быть может, оттого, что скоро нужно возвращаться в часть и расставаться с этой девушкой, вероятнее всего навсегда.
      Однако, и Вера, более чем, была достойна любви. Юное, нежное лицо, пусть и не являющееся исключительным образцом красоты, но привлекательное округлостью черт, стройная фигура с вполне оформившейся грудью, не раз заставляли мужчин, молодых и не очень, пылко объясняться в любви к ней. Сокурсники и старшекурсники очень много уделяли внимания, оказавшись в её обществе, а те, что не очень молодые, порой вставали перед ней на колени, целовали руки, клялись в вечной любви, обещая оставить свои семьи.
      Все эти ухаживания, клятвы и неуместные обещания казались ей досадными, порой смешными, глупыми недоразумениями. Наверное, ещё тогда ей стало ясно, что быть ей женой только одного, единственного, человека.
      Как у них всё случилось? За несколько дней до возвращения Сергея в часть, они остались одни на ночь в квартире. Отца чуть раньше отправили в Москву, в командировку, а мать заступила на ночное дежурство в лазарет.
      Мать, словно предчувствуя будущее, при уходе  нахмурила брови и строго посмотрела в глаза Вере, как бы предупреждая: «Смотри у меня. Помни, что ты – девушка, и веди себя соответственно»!
      Сергей в тот вечер вернулся как обычно. Узнав, что они на ночь остаются в двоём, как бы расслабился. Вызвался помочь Вере приготовить ужин. Старался показаться остроумным. Много шутил, рассказывал анекдоты, забавные случаи из боевой жизни.
      Порой он, будто невзначай, касался или дотрагивался до Вериной руки, немного сбоку пытался заглянуть ей в глаза, словно пытался понять, как она к нему относится.
      Вера руки не отдёргивала и даже заметила, что в глазах Сергея появилась поволока, такая затуманенность, когда человек что-то делает, а сам думает совершенно о другом.
      Случилось это после ужина. Вера мыла посуду на кухне. Сергей подошёл сзади, осторожно приобнял, скрестив руки под грудью, поцеловал с боку в шею и тихо сказал:
      -Вера, я тебя люблю.
      Она покраснела, чуть напряглась и повернулась к нему лицом. Сергей осыпал лицо поцелуями и, не давая опомниться, подхватил на руки. Очень быстро унёс её в комнату, где сейчас проживал, и овладел ею.

      Прошуршала под окнами припозднившаяся машина. Напомнила, как они с мужем ездили на новенькой «Победе» на рыбалку, на отдых. И снова накатили воспоминания.

      Немного позднее он ещё несколько раз овладевал Верой, будто пытался утолить свой мужской, накопившийся, голод. А она вдруг почувствовала, ощутила совершенно новые, непонятные, незнакомые ощущения. Словно волна нахлынула откуда-то снизу, заставив замереть сердце, затуманила мозг. Подхватила, понесла задеревеневшее тело куда-то ввысь. Потом оно остановилось в высшей точке, и началось плавное с маленьким ускорением падение вниз, заставляющее его, тело, сжиматься, а сердце ускоренно стучать. Ощущение такое же, когда во сне летишь над землёй и вдруг проваливаешься вниз и ждёшь встречи с землёй. – Странное и волнующее ощущение.
      Следующим вечером вернувшаяся после дежурства Евгения Александровна внимательно приглядывалась к дочери, пытаясь понять, не произошло ли между дочерью и лётчиком что-то особенное.
      Сергей казался немного сонным, заторможенным, замученным на работе. А она, Вера, старалась ни чем не выдать случившееся и почти не говорила с ним. Больше разговаривала с матерью, рассказывала институтские новости, сообщала о подругах, которых мать знала.
      Позднее много раз вспоминала Вера Александровна об этом вечере. Может быть, нужно было сразу признаться матери. Нет, скорее всего, утром требовалось поговорить с Сергеем, определиться в отношениях. Но утром Вера разговаривать на эту тему постеснялась, а Сергей вёл себя так, как будто ночью ничего не случилось.
      Евгения Александровна вроде и успокоилась, видимо решив, что ничего и не произошло.
      На следующий день, к вечеру, Сергей зашёл попрощаться. Рано утром он должен был улетать во главе эскадрильи новых самолётов. Мать ещё не вернулась с работы. Вера невольно нахмурилась, и даже слеза сбежала по щеке. Поняла она, что только у неё в душе зародилось чувство, а для Сергея это было просто очередное развлечение. Он, похоже, всё-таки чувствовал некоторую вину перед  девушкой, обращённой им в женщину. Подошёл, поцеловал. Сказал – ничего поделать не может, чтобы отложить отлёт. Приказ есть приказ. Достал из полевой сумки листок и карандаш и написал номер полевой почты.
      -Пиши, Веруня. Буду рад твоим письмам, - улыбнулся на прощание, повернулся и ушёл не оглядываясь.
      Возможно, он полагал, что война всё спишет. Была тогда в моде эта поговорка. Поговорка поговоркой, но Вере постепенно стало казаться, что именно так и есть.
      Она писала Сергею через день, иногда через два. Первое ответное письмо пришло три недели спустя. Было в нём всего несколько строчек, ничего не значащих фраз. Лишь в завершении приписано – целую.
      Письма первое время приходили от него одно в неделю, в десять дней. С началом весны ответы стали ещё реже. А между тем к весне и стало ясно, что Вера беременна.
      Пришлось признаваться матери. Евгения Александровна, в общем-то, не удивилась. Спросила лишь – когда случилось.
      Вера почувствовала – отношение матери к ней изменилось. Нет, не стало хуже. Наоборот, мать проявляла к ней больше внимания и заботы, чаще справлялась о самочувствии. А когда из командировки вернулся отец, мать сама сообщила ему о случившихся обстоятельствах.
      Вечером следующего дня семья собралась на кухне. Вера виновато смотрела на отца. Требовалось срочно решать, что делать.
      Это сейчас бы проблема не казалась такой сложной, а в то время сложность была во всём. Оказалось, что по состоянию здоровья Вера может родить только один раз. Такая особенность случилась и у её матери, и у матери её матери. А если сделать аборт, то неясно, сможет ли Вера родить после него. В то время и сам-то аборт был вне закона, что могло вызвать дополнительные трудности.
      Одним словом, на совете решили написать Сергею о будущем ребёнке и, посчитавшись с его мнением, решать проблему.
      Ответ, на удивление, пришёл достаточно быстро. В нём он сообщал, что рад этой новости. И если вдруг случится самое страшное, и он погибнет, то от него останется след на земле и хоть какая-то память. Внизу была приписка, если после войны не удастся остаться в армии, а Верины родители возражать не будут, он приедет в Горький и попробует устроиться на авиазавод испытателем новых машин.
      И ещё он написал, что после рождения ребёнка просит зарегистрировать его на свои данные – фамилию и отчество, о чём заверяет печатью полка и подписями командира и начальника штаба. А Вера, если сочтёт нужным, этим же письмом может считать себя законной женой и поменять фамилию.
      Ситуация разрешилась и не самым плохим образом. С учёбой тоже повезло. Институт всё ещё работал в условиях военного времени и готовил врачей по четырёхлетней, ускоренной, программе без выпускных экзаменов. Вот и Вера уже в июне стала врачом – специалистом черепно-лицевой хирургии с возможностью работать ещё и стоматологом и зубным протезистом. Мать помогла устроиться в санчасть завода, стоматологом.
      В конце сентября Вера родила девочку. Великая и страшная война  закончилась. Даже на Востоке, куда, как они поняли из писем, был переброшен с полком Сергей. Горький был тыловым городом, но и
 он неоднократно подвергался бомбёжкам, особенно страшным в начале лета сорок третьего года. В город массово возвращались демобилизованные фронтовики. Ждали, что и Сергей приедет со дня на день, чтобы законным образом установить супружеские отношения.
      Но вдруг от него пришло письмо, в котором он извещал, что приехать не сможет, так как направлен выполнять важную и ответственную задачу, и просил исполнить все формальности без его участия.
      В конце октября дочку зарегистрировали на Серёжину фамилию и отчество. Имя дали – Лариса. К Вериной проблеме в Загсе тоже подошли с пониманием. Разрешили сменить фамилию на основании заверенного письма, а на предмет установления супружеских отношений выдали справку, что они будут окончательно установлены в случае присутствия обеих сторон. Интересно получалось – вроде бы и жена, а вроде и не совсем.
      Для дочки нашли няню, и с декабря Вера вышла на работу. Училась Вера хорошо, а практического опыта набирала во время выходных и после учебы, подрабатывая фельдшером в соседнем госпитале. Все студенты медицинского тогда так учились – с утра занятия, после обеда практика в госпиталях.
      В следующем году Вера набиралась практического опыта. Дочка подрастала, пошла в девять месяцев, а в одиннадцать сказала первое слово – баба. Вере это обидным показалось. Не мама, не папа, а баба. Впрочем, поразмыслив, поняла свою неправоту. Какая могла быть «мама», если дочь видела её только по выходным и немного вечерами, а с няней – бабушкой Маней, находилась большую часть времени. Отца же дочь так пока ни разу и не видела.

      Не смогла Вера Александровна долго лежать на правом боку.  Отложения ли солей в суставах или ущемление нерва, по какой-то другой причине, вызывали боль,  но она начинала постепенно нарастать, становясь, в конце концов, невыносимой и заставляя переворачиваться на другой бок.

      Благополучная жизнь закончилось в сорок восьмом году. У отца на работе начались неприятности. И на этом необходимо остановиться более подробно.
      Тогда, сразу после войны, многим подумалось, мол, теперь наша победа. И даже самые крупные и сильные капиталистические страны – сейчас наши союзники. Вот и Фултонская речь Черчилля про «железный занавес» осталась незамеченной для большинства. Но только не для товарища Сталина и его окружения. Они-то точно знали – война с западными союзниками не началась только чудом. Что в самом ближайшем времени нужно решать ядерную проблему и, конечно же, вопрос со средствами доставки самой атомной бомбы до вероятного противника.
      На первомайском параде сорок седьмого года над Красной площадью пролетели два полка реактивных истребителей. Это событие для западных представителей оказалось большой неожиданностью.  Не могли они предположить, что в израненной, полуразрушенной стране построены не единицы опытных образцов, а уже десятки, а, возможно, и сотни боевых истребителей, не уступающих западным образцам. Там, на западе, над проблемой работали лучшие умы, вкладывались огромные деньги для решения реактивной проблемы, к услугам был отличный и самый современный станочный парк.  И какой результат? Русские оказались чуть ли не впереди.
      Конечно же, Вера многого тогда не знала, не догадывалась даже. Александр Сергеевич тоже не знал многого, но о некоторых моментах знал и догадывался. Знал, например, что машины, участвовавшие в параде, были с массой недостатков и недоработок. Что лётчики на них не раз отказывались летать, отчасти из предубеждений, но в большинстве случаев из-за неумения и не освоенности новой техники, которую командиры боялись поднимать в воздух, опасаясь за сохранность очень дорогих новых машин.
      Рекламации на заводы сыпались одна за другой, и это привело к тому, что в верхах образовалась склока между Министерством авиационной промышленности (МАП) и военными лётчиками. Товарищ Мелис, возглавлявший Министерство народного контроля ещё больше подливал масла в огонь, раздувая склоку до серьёзного скандала.
      Александр  Сергеевич не понаслышке знал о причинах этой склоки. С одной стороны давили жесточайшие ограничения времени. Никак нельзя было проигрывать политическим оппонентам. С другой, он конкретно представлял настоящее положение дел на заводе – уже устаревающий станочный парк, который не спасало немецкое оборудование, полученное в счёт репараций, недостаточную подготовленность рабочих кадров, задержки с поставкой новейших двигателей, закупаемых в Англии, их адаптацию к метрической системе измерений. И массы других, более мелких, но не менее важных проблем. На всевозможных комиссиях он пояснял, требовал, выражал несогласие, всё больше вызывая неудовольствие вышестоящих начальников.
      Ему и по партийной линии неоднократно намекали, мол, занимает неверную, оппортунистическую, позицию, старается задержать успешное, поступательное развитие нашей авиации. Обвешали выговорами и строгими выговорами. Лишь заступничество Лавочкина и некоторых других руководителей ОКБ позволяло пока держаться на плаву.
      Последней каплей стало его особое мнение по истребителю ЛФ-15, пожалуй, самому лучшему прототипу среди реактивных истребителей того времени.
      Череда аварий и неудачных полётов на истребителе, в том числе и со смертельным исходом для лётчиков-испытателей ставила жирный крест на детище ОКБ Лавочкина. И одним из немногих, выступивших против закрытия удачного проекта, был Александр Сергеевич. Этого ему не простили. Как результат – арест, закрытый судебный процесс, приговор по пятьдесят восьмой статье, пункту за вредительство и пять лет лагерей в Воркуте.
      В сорок восьмом, когда стали поступать первые намёки об угрозе, отец и мать часто шушукались на кухне, стремясь не посвящать Веру в нарастающие проблемы. Но однажды и её вызвали на кухню.
      Мать сидела на стуле, опустив голову. Отец взволнованно ходил у окна взад-перёд. Потом остановился и сказал:
      -Верочка, обстоятельства складываются так, что вы с Ларисой должны уехать.
      -И куда это? – удивилась Вера.
      -Ну, хотя бы в Вятку, к моей двоюродной сестре, Глафире Караваевой, - пояснил он.
      Вера чувствовала, что в семье происходит непонятное, но сама спросить у родителей не решалась.
      -Понимаешь, меня в любой момент могут арестовать. Маме тоже предлагал уехать с вами, но она категорически отказывается.
      -Саша, ну я же тысячу раз объясняла, - подняв голову, вмешалась мать, - что я с тобой до конца буду, хоть в тюрьму, хоть на каторгу пойду с тобой. Ты, Вера, должна нас понять. Может быть, судьба у нас такая! А тебе надо спасаться, хотя бы ради дочери.
      -Но мне-то что может грозить? – попыталась возмутиться Вера. – Сталин же сам сказал – дети за родителей не отвечают.
      -И не спорь! – строго сказал отец. – Не помнишь, что с Николаем Ивановичем и его семьёй стало в конце тридцатых? Сначала его забрали, чуть позднее жену, а потом и детей неизвестно куда увезли. И всего-то по пять лет без права переписки. Где они сейчас?
      -Вера, хотя бы ради дочери уезжай! - добавила мать.
      На том и порешили. Вера срочно увольняется, берёт деньги и  в спешном порядке уезжает в Вятку к сестрёнке отца. Договорились, писать друг другу не чаще, чем раз в месяц и только до востребования, а письма уничтожать сразу. И если письма вдруг приходить перестанут, Вере не пытаться сразу начинать поиски, даже через год не приходить на квартиру, и ни в коем случае не обращаться к дворнику, а лучше осторожно расспросить у знакомых. Одним словом, соблюдать максимальную конспирацию.
      Уезжала Вера вечерним поездом. Проводить пришла мать. Она держала в руках большой чемодан, обтянутый коричневым дерматином.
      Вера с трудом удерживала на руках Лару и плакала. Объявили посадку. Мать поставила на перрон чемодан, обняла дочь и несколько раз поцеловала проснувшуюся, ничего не понимающую, внучку.
      На прощание мать вымолвила шёпотом:
      -Идите с Богом, авось всё ещё и обойдётся.
      Кто тогда мог предположить, что это будет последняя встреча с матерью.
      Вятка встретила нудным сентябрьским дождём и холодными порывами ветра. Да и не Вятка была уже – Киров. В честь одного из пролетарских вождей, убитого в тридцатых годах.
      Вера оставила чемодан в камере хранения. С трудом добрались с дочкой по указанному адресу. В большом деревянном доме жило тогда несколько семей и две квартирантки-приживалки.
      Глафира, женщина лет сорока-сорока пяти, встретила, прямо сказать, не очень приветливо. Спросила ехидно:
      -Чо в нашу дыру-то приехала?
      Пришлось врать, мол, напрочь рассорилась с родителями, не пожелавшими прописывать мужа. Он сейчас в длительной командировке, лётчик, выполняет государственное задание.
      Попросила Вера первое время пожить у них, пока обустроится, определится на работу. А там и муж вернётся, он из этих мест родом.
      Глафира посмотрела подозрительно. Поинтересовалась:
      -А, чай, не сидит ли твой лётчик в командировке на севере? У нас тут много таких – командированных!
      Вынутая из сумочки новая сторублёвка совершенно изменила Глафирино настроение.
      -Жить-то у нас негде, - ответила она, - комната на четверых. Вот, разве, пока в чулане, но там света нет. Если останетесь, Семёныч, муж, вещи там приберёт.
      Вера согласилась. Где будешь сейчас искать жильё в незнакомом городе?
Семёныч оказался сорокапятилетним инвалидом, потерявшим ногу на Курской дуге, но не пользовавшимся костылями, а уверенно передвигающимся на пристяжной деревяшке, лишь порой при этом опираясь на палку.
      Он помог убрать из чулана старые вещи, соорудил из досок лежанку, набил в стену гвоздей – вешалку для одежды.
      На следующий день, оставив дочку с бабками-жиличками, Вера съездила на вокзал за чемоданом. А ещё через день отправилась в районный отдел здравоохранения, получать назначение на работу.
      Работы, можно сказать, было много. Даже несколько мест в центре города. Но нигде не обещали хоть какую-то жилплощадь. Зато в соседнем посёлке с Дымково, где теперь временно прописалась Вера, открывалась поликлиника при спичечной фабрике «Красная звезда», вместо медпункта. Пешком от дома всего два километра. А ещё обещали выделить комнатку и место в садике для дочки. Она согласилась,  не раздумывая.
      Через два дня Вера вышла на работу. В первый день она познакомилась с медсестрой, осмотрела оборудование, лекарства, а на следующий день начала приём пациентов.
      Две недели спустя, в выходной, съездила на главпочтамт, прочитала полученное письмо. Мать сообщала, что пока у них относительно спокойно, интересовалась, какие зимние вещи прислать ей и Ларочке. Спрашивала, как обустроились на новом месте.
      Вера подробно ответила. Описала обстоятельно про новую работу, сообщила, что Лару удалось устроить в садик. Порадовалась обещанию прислать тёплые вещи и попросила сделать это пораньше, так как уже были заморозки до минус десяти градусов, а в тонком демисезонном пальто ходить холодно.
      В начале ноября началась настоящая зима. Вятка встала. В город добираться сделалось проще. Полкилометра по льду, ещё километр, и ты в центре. Через десять дней после письма пришли две посылки, очень, кстати, вовремя, а ещё через пять снова две и денежный перевод на пять тысяч рублей – очень приличная по тем временам сумма – четыре месячных оклада матери.
      К концу года Вера получила комнатку в двухэтажных домах, построенных спичечной  фабрикой для рабочих и служащих вдоль берега реки, сразу за двухэтажным кирпичным зданием, в котором размещались клуб и вечерняя школа рабочей молодёжи на втором этаже. Сразу за ним поликлиника, в которой теперь работала Вера, и дальше два десятка деревянных двухэтажек. В седьмой из них и жила Вера в маленькой комнатушке двенадцать квадратных метров на первом этаже. Зато кухня была большая и соседей – одна семья – бывший капитан с женой и их двое детей, трёх и четырёх лет. Обогревались печкой, выходившей в обе комнаты и кухню, зато туалет и умывальник были тёплыми. А в умывальной комнате при желании можно было даже помыться.
      Конечно же, бытовых проблем хватало. В их горьковской квартире было паровое отопление, электрическая плита на кухне, туалет с  унитазом и большая ванная комната, вода горячая и холодная. Впрочем, теперешние условия жизни оказались гораздо лучше, чем были у Караваевых.
      Весной в письме мать сообщила, что у отца снова начались сложности на работе. И ещё добавила – был проездом Сергей, ночевал две ночи. Рассказал о пребывании в Москве, где получал Звезду героя Советского Союза. Где и как её зарабатывал, осталось неясно. Из полунамёков поняли, что где-то на севере, среди льдов и пингвинов. Почему пингвинов – не объяснил. А теперь направлен на выполнение нового задания, на восток. Обучать местных иностранных товарищей лётному мастерству на реактивных самолётах. Одним словом, нагнал столько непонятного тумана, что они с отцом далеко не всё поняли. Мы ему объяснили, писала мать, по какой причине тебе пришлось переехать в другой город.
      Он очень сильно сокрушался, что не удалось повидаться с тобой, подержать на руках дочку. Забрал несколько твоих фотографий и Ларкиных тоже и обещал написать тебе до востребования. В конце письма мать дописала о внимательности и напомнила, что тучи над отцом сгущаются. Это было предпоследнее письмо.
      Последнее пришло только в июне, через два месяца. Мать коротко извещала – отца арестовали в начале мая, свиданий с ним  не разрешают. Её саму уже дважды вызывали к следователю и пугали, если она не будет отвечать на вопросы, то и её арестовать могут. Спрашивали и про неё, Веру. Но мать сказала, что дочь вышла замуж за капитана «Лодыгина» и уехала к новому месту службы мужа, куда-то в секретную часть, и писем больше не пишет. А ещё сообщила, что сняла все деньги, которые лежали на книжке, и посылает ей и внучке. Нет, сама приехать не сможет, боится навредить им, так как уже дала подписку о невыезде.
      Больше родителей Вера не видела. Приезжала в пятидесятом в Горький, осторожно выяснила, что в их трёхкомнатной квартире живёт теперь профессор местного сельхозинститута, а вот о судьбе отца и матери никто из знакомых не знает.
      Позднее, в пятьдесят девятом, когда почти все сидельцы по пятьдесят восьмой статье были реабилитированы, она сделала запрос о судьбе родителей. Через два месяца пришёл официальный ответ из КГБ – отец приговорён к высшей мере социальной защиты и расстрелян, а мать осуждена по пятьдесят восьмой статье на пять лет, отбывала срок на севере Пермской области, где в пятьдесят втором году умерла от воспаления лёгких. Участок захоронения восемьсот пятьдесят первый. В пятьдесят седьмом году родителей посмертно реабилитировали.
      Перевод от матери Вера получила – двенадцать тысяч. Доложила их на сберкнижку. А вот письма от мужа так и не дождалась. Позднее, когда они снова уже были вместе, Сергей объяснил, что написал в Киров десятки писем, но на её девичью фамилию – Ильина. Неисповедимы пути господни.
      Несколько лет Вера работала в амбулатории на спичечной фабрике. Несколько вёсен наблюдала из окна, как просыпалась Вятка ото сна, ломала лёд, гнала льдины в Каму. Как начиналась навигация, и как осенью, постепенно и тихо река уходила под лёд.
      Что для Веры были эти несколько лет? Подросла Лариса, отходила в садик, и пошла в первый класс тридцать четвёртой школы. Школа в селе Дымково, огород и сараи Караваевского дома аккурат к школьному саду выходили. Ходить со спич фабрики в Дымково для Лары далеко, почти полтора километра. Уставала дочка. Молодцом она у Веры, с пониманием ко всему относилась. Помощница.
      В старшей группе садика в первый раз спросила: «Где наш папа?» Вера ответила – отец – лётчик. Сейчас в командировке – выполняет ответственное государственное задание. Этим дочка пока и удовлетворилась.
      А вот в школе начались неприятности. Когда учительница записывала в журнал установочные данные и спросила Ларису, кто её папа, она, не задумываясь, ответила, что папа – лётчик, выполняет ответственное государственное задание.
      Учительница напряглась, спросила дочку, когда она в последний раз видела отца. Та ответила, что не помнит, когда его видела.
      Усмехнулась учительница, в общем-то, молодая женщина, может быть всего на пару лет Веры старше. В силу малого количества оставшихся в живых её ровесников, оказалась  она незамужней. А когда дочка ко всему прочему добавила, что отец – настоящий герой Советского Союза, откровенно засмеялась и добавила, мол, нехорошо одноклассников обманывать.
      Лариса сразу и не поняла, в чём дело. Потом, позднее, в коридоре школы случайно услышала, как её учительница говорила другой, наверное, подруге:
      -Ты можешь себе представить, Валя!? Она и дочке внушить старается, что отец её – герой Союза. Вдова соломенная! Ни стыда, ни совести! Но скажу при этом, что зубы лечит замечательно. Пломбы ставит надолго, и зубы вырывает здорово, почти без боли.
      Лариса поняла, что о её матери разговаривают. Но сдержалась, вытерпела. Вечером всё-таки матери рассказала.
      Вера обиду проглотила. И, возможно, забылся бы этот случай, если бы одноклассники Ларису травить не стали. Маленькие ещё, а злости в них огромное количество. Надо полагать, большинство из них множество несправедливостей успели пережить, а уж травить более слабого для них за счастье. А тут и более старшие классы подключились. При любом удобном случае унижать принялись, доставать насмешками. Вроде того – вот перед вами дочь героя-лётчика, улетевшего в вечную командировку. А при случае и тумака отвешивали, или подзатыльник.
      Сколько раз дочь приходила из школы в слезах. Спрашивала Веру – где он, папа, почему не едет, почему не защитит дочь.  Допытывалась, откуда мама знает, что отец - герой.
      Вера успокаивала дочку. Говорила, что бабушка сама видела звезду героя на груди отца. Она, Вера, с нетерпением ждёт от него письма.
      Она и сейчас изредка заходила на почтамт, но писем на её имя не было.
      Несколько раз Вера приходила в школу, пыталась разобраться, почему к её дочери такое отношение со стороны учеников.  Девочка у неё добрая, старательная. Сама никого не обижает. Но ничего от учительницы кроме вежливой улыбки и тщательно скрываемого презрения не добилась.
      И даже обратившись к директору, не нашла с её стороны понимания. Директриса, не задумываясь, ответила, что Верина дочь – вруша. Сочиняет про несуществующего отца небылицы и этим вызывает насмешки других школьников. Очень хотелось избавить дочку от подобной жизни, и случай чуть позднее представился.
      У самой Веры за это время тоже произошло немало изменений в жизни. Во-первых, за четыре года очень она продвинулась вперёд в профессии. Не в смысле карьерного продвижения, нет. Какое у зубного врача продвижение? В другом смысле. В смысле умения успешно вылечить зубы, и если невозможно это, то максимально безболезненно удалить их. И это в то время, когда обезболивающих, кроме новокаина, и не было.
      Во-вторых, благодаря этому её умению фабричное начальство прониклось к ней  уважением.
      А в третьих, женщина красивая, что всегда отмечалось мужской половиной больных, к тому же умеющая из неприятности приятность сделать. И это при том, что Вера никогда не делила людей на первосортных и второсортных, обращалась со всеми одинаково любезно, даже с Ларкиной учительницей.
      Однажды на фабрику приехал высокий начальник из Облсовета. И зуб у него некстати разболелся. Фабричное начальство, узнав о беде представителя власти, тут же предложило пройти в амбулаторию.
      Привели его, осмотрела Вера зуб. Сложная ситуация оказалась. Запущен зуб, нерв догнивает, флюс начал образовываться, в любой момент заражение может начаться. К тому же зуб мудрости, который и не очень нужен.
      Честно сказала:
      -Плохой зуб, Василий Филипыч, проблемный. И не вылечить его должным образом, киста не даст. А если удалить, то дальше намного проще жить будет.
      Видно было, что измучен он зубной болью, но и удалять боится. Убедила Вера, решился убрать больной зуб.
      Вера быстренько и аккуратно обколола зуб заморозкой, дала немного посидеть и снова усадила в кресло. Надрезала в нескольких местах занемевшие дёсны, удобно обхватила верхний зуб щипцами и на раз выдернула. Осмотрела выдернутый зуб, обработала отверстие в верхней челюсти, заложила в него стрептоцид и подумала про себя – ещё денёк, другой, и серьёзные могли случиться неприятности.
      Проконсультировав, как нужно полоскать больное место, она отпустила высокопоставленного пациента. Через пару дней пациент снова явился. С цветами. Рассыпался в благодарностях, целовал руку. Потом неожиданно предложил:
      -Вера Александровна, а не хотите ли вы перейти на новое место работы? К примеру, в первую городскую больницу. Такие удивительные специалисты, как вы, должны в лучших условиях работать.
      Вера задумалась. Рабочее место у неё хорошее, до квартиры совсем рядом. Условия проживания неплохие. Вот только с дочерью проблемы. К тому же, как добираться к новому месту работы весной и осенью?
      Объяснила Вера:
      -Не получится, наверное, Василий Филипыч. Добираться в город и обратно очень неудобно. А как быть весной, когда ледоход?
      -Ну, это не проблема, - ответил чиновник, -  квартиру не обещаю, а вот комнату получите в самое ближайшее время, с условиями проживания улучшенными. Ну, давайте, соглашайтесь. Лечить будете областной аппарат. Соглашайтесь!
      Через несколько дней Вера обустраивалась на новом месте. Лучшая в городе больница, отличная поликлиника, самое передовое оборудование для лечения. В первую очередь для руководителей города и области. Медикаменты в распоряжении Веры теперь самые-самые, даже ледокоин для обезболивания есть, новый зарубежный препарат, лучший из существующих.
      Но и ответственность – ответственность самая высочайшая. И не в отношении первых лиц, скорее, в отношении детей, родных и близких этих лиц. А с ними намного сложнее работать, амбиции зашкаливают.
      Стоматологических кабинетов несколько. Работают в две смены по шесть часов. С началом новой недели смены меняются. Условия для работы очень хорошие.
      А через неделю Вера получила ордер на одну из комнат в двухкомнатной квартире четырёх этажного каменного дома. Дом на улице Ленина, центральное отопление, вода холодная и горячая, туалет и ванная раздельно, газовая плита на кухне. Условия фантастические, почти такие же, как в квартире у них в Горьком были.
      Переезжали в воскресенье. Загрузили основные вещи на катер, а на площади у пристани Вера наняла полуторку.
      Постепенно жизнь наладилась. Вера объяснила дочке, что в новой школе сообщать об отце совсем не обязательно. Иначе будут, как в старой, не верить, травить и издеваться. Вроде бы Ларка сделала правильные выводы.
      Следующий год пролетел незаметно. Изредка Вера заходила на главпочтамт, справлялась о наличии писем. Но писем для неё не было.
      Женщина, выдававшая письма в последний раз, виновато улыбнулась и сказала:
      -Не расстраивайтесь, гражданка. Вы, вот, ждёте – не приходят. А тут, наоборот, случай. Несколько лет военный пишет сюда, а за письмами не приходят, уже с сотню накопилось. Кстати, у получательницы и имя, и отчество, как у вас. Вера Александровна.
      Плохо стало Вере. Забилось сердце и словно вниз провалилось.
      -Только фамилия у той женщины другая, - добавила женщина, - Ильина у неё фамилия.
      -Так это же мне письма!!! – вскричала Вера. – Это я Ильина в девичестве! А муж не знал, что сменила фамилию на его. Отдайте письма, Богом прошу! Вот, в паспорте указана моя девичья фамилия, проверьте!
      Женщина проверила паспорт, перебрала несколько писем и пробурчала:
      -Да, почти всё совпадает! Только выдать вам письма я всё равно не могу, нужно заверение нотариуса. И вообще, эти письма должны были давно выбросить. Первые-то отправляли обратно, а они снова возвращались. Вот и выкидывали в конце года.
      -Не можете выдать, так хотя бы обратный адрес скажите, - взмолилась Вера, - за это ругать не будут.
      Женщина посмотрела.
      -Странный какой-то адрес, - ответила она, - город Благовещенск, железнодорожный вокзал. А у предпоследнего просто в\ч номер.
      Далее события завертелись. Вера написала письмо в часть. Взяла заверение нотариуса и получила письма. Почти везде было написано – Вера, отзовись. Люблю, целую, надеюсь на скорую встречу с тобой и дочкой.
      В последнем ещё добавлено – в Кирове тебя не нашёл, заеду в Горький, поищу там, если не найду – вернусь на родину.
      На конверте была приписка – похраните на почте хотя бы год, очень вас прошу. Ищу несколько лет любимую женщину, и найти не могу. Ниже дописано – с уважением к почтовым работникам полковник Ладыгин С.А.
      Прибежав домой, подхватила Ларису под руки, закружила в воздухе. Кричала от счастья:
      -Я же верила, говорила – жив наш папка!!!
      Прошла первая радость. Поставила Лару на пол, вздохнула тяжело. Добавила:
      -Вот только найти его будет непросто.
      Жизнь превратилась в поиски, запросы и ожидания…
      Как-то ехала Вера после второй смены в троллейбусе. На остановке вошли две молодые, возможно, чуть пьяные, женщины, а следом мужчина за тридцать. Глянула она на него и удивилась – очень похож на Сергея, но не военный. В задумчивости сошла на остановке и подумала про себя – где же он сейчас служит.
      А через два месяца он сам пришёл к Вере на приём.  Она сразу узнала Сергея. Растерялась немного.
      Внешне он мало изменился. Разве что, возмужал, и на висках сединой набрызгало. Устроился в кресле.
      Вера после первой оторопи пришла в себя. Осмотрела зубы. Хорошие зубы, лишь один коренной зуб, там, где шрам на скуле, был разбит. Спросила:
      -На что жалуетесь, больной?
      Сергей удивлённо глянул на неё. Между белой шапочкой и марлевой маской узкая полоска для глаз. Удивился:
      -Где-то я уже с вами встречался, голос знакомый.
      -Конечно, знакомый, - усмехнулась она, - мы ведь не просто знакомы, а даже близко знакомы. Общую дочь имеем…

      Почувствовала Вера Александровна, что задыхаться стала. От воспоминаний, наверное, сдавило грудь. Ком подкатил к горлу. Встала с трудом, добрела до кухни. Воды холодной полстакана выпила. Легче стало.

      Далее жизнь кардинально изменилась. Сергей дождался её после работы, проводил до квартиры. Познакомился с Ларисой. Девочка очень обрадовалась.  Сидела у него на коленях и допытывалась:
      -Пап, а ты точно герой?!
      Спустя несколько дней окончательно оформили супружеские отношения. И Вера с Ларкой перебрались жить к Сергею в его однокомнатную холостяцкую квартиру. По вечерам часто рассказывали друг другу о том, как жили в разлуке.
      Вера честно рассказала мужу, по какой причине пришлось уехать из Горького. Сергей несильно удивился. Пояснил, что и он был вынужден уйти со службы. Возникли трудности во взаимоотношениях с вышестоящим начальником.
      В настоящее время Сергей возглавлял областную организацию ДОСААФ.  А ещё, в селе Макарье располагался учебный аэродром с десятком различных самолётов, переделанных из боевых в тренировочные, двухэтажное здание для теоретических занятий лётчиков и парашютистов и два ангара для ремонта лётной части. Это были особая любовь и особая привязанность Сергея.
      За то время, пока он руководил организацией, чаще всего бывал там. С удовольствием летал на самолётах и даже несколько раз прыгнул с парашютом в парашютной секции.
      Это было, пожалуй, самое счастливое время их совместной жизни. Пусть и не самая высокая должность значилась у Сергея в городской и областной иерархии, но на виду. Всё-таки настоящий, живой, герой Советского Союза. При этом без гонора, зазнайства, выпячивания собственного я. Человек, с которым хотелось водить дружбу. Добродушный, отзывчивый, простой в отношениях. Областной военком, начальник милиции, некоторые руководители партии с удовольствием ездили с ним на рыбалку и охоту. Ему в числе первых выделили «Победу»,  редкую по тем временам в Кирове машину. А когда образовалась полноценная семья, выдали ордер на двухкомнатную квартиру в новом пятиэтажном доме на углу Профсоюзной и Ленина.
      Посещая местный драматический театр, они располагались в ложе рядом с руководителями города. В синем в серую полоску костюме английского бостонового сукна, со звездой на лацкане пиджака, Сергей часто привлекал к себе взгляды местных дам и девушек. Это льстило Вериному самолюбию и поднимало в собственных глазах авторитет  Сергея.
      Счастливое было время. Казалось, воздавалось Вере за тяжёлые переживания, за годы, прожитые в разлуке. Впрочем, время было всё ещё не самое простое.

      Сердце вдруг качнулось, застучало ускоренно. Заныло тупой болью. Забылась Вера Александровна в воспоминаниях, прилегла на левый бок. И сердце сразу напомнило о себе. Оно, сердце, впервые стало болеть в те, последние, годы, из пятидесятых.

      Может быть, где-то на небесах посчитали, что выдано было то счастливое время с излишком. Так сказать, выше обозначенного лимита. И чтобы соблюсти такой лимит, решено было подперчить и пересолить счастливую жизнь.  А затем для горечи касторки или ещё какой гадости добавить.
      Анонимное письмо пришло в конце августа пятьдесят девятого года. Обычный конверт, подписан порывистым, неровным почерком. Без обратного адреса. Если бы к тому времени не было известно о гибели родителей, можно было бы подумать, что это они пытаются подать через других весточку.
      В самом письме заключалось всего-то несколько строк. В них сообщалось, что её муж, Сергей Иванович Ладыгин, бессовестным образом кувыркается на аэродроме с парашютисткой Раей Смолиной. На самом деле было написано ещё грубее и развязнее. В конце сообщалось – подобное поведение не достойно героя Советского Союза. И об этом будет сообщено в парторганизацию и в обком партии.
      Зацепила анонимка. Внесла сомнения в семейную жизнь. Необходимо заметить, что и сама Вера к тому времени стала замечать более частые отлучки мужа, чем это случалось раньше. То на охоту, то в командировку. Да и внимания Вере Сергей стал уделять меньше.
      Спрятала Вера письмо. Решила пока не устраивать мужу допросов.
      Прожили зиму. Вроде бы ничего в жизни не изменилось. Разве что по утрам Сергей стал иной раз хмуриться, словно глодали его тяжёлые мысли, не дававшие покоя. А то и срывался иной раз на грубость.
      К маю и ещё одно письмо прилетело. Примерно такого же содержания. Вера опять его спрятала. Ко Дню Победы готовились особенно. Пятнадцатилетний юбилей. На аэродром было приглашено областное начальство. Для него и для зрителей была разработана программа полётов на учебных самолётах с фигурами высшего пилотажа, выступление парашютистов, а в заключение – пролёт самолётов с портретами руководителей партии и правительства.
      Волновался Сергей. Не хотел перед руководством областным в грязь лицом ударить.
      И ведь сначала всё очень неплохо выходило. «Яки» летали, бочки выписывали, в пике с разворотом падали, книзу кабиной проносились. Красиво, интересно, захватывающе. Ларка от восторга в ладошки хлопала. Начальство на свежесколоченной трибуне стояло, сняв шляпы и помахивая ими.
      Начались прыжки с парашютом. АН-2 затащил спортсменов на высоту более километра, и вот уже расцвели белые купола в синем прозрачном небе. Это прыжки на точность приземления демонстрировали.
      Пока спортсмены опускались и приземлялись перед трибуной в обозначенные круги, самолёт скатился, словно с горки и подрулил к ангарам за новой партией парашютистов.
      Ведущий праздника через громкоговоритель сообщил, что сейчас девушки-спортсменки Романовская, Смолина и Долгих продемонстрируют номер с затяжным прыжком, полётом «треугольником» и приземлением на разлёте. Это сложнейший элемент, демонстрировавшийся только на всесоюзных соревнованиях.
      Взлетел самолёт. Набрал высоту и выбросил парашютисток. Три точки соединились в треугольник, растопырив руки и ноги. Летели несколько секунд вместе, а потом, как по команде стали расходиться в стороны. Хлопнули, раскрываясь, два парашюта, а третий парашютист продолжал лететь к земле.
      Вздох отчаяния пронёсся над полем. И было видно, как спортсменка пытается вырвать чеку парашюта, и уже перед самой землёй вырывается шлейф купола, но стропы закручиваются, и раздаётся глухой звук удара о землю.
      Первое время тишина повисает над аэродромом, только стрёкот самолёта где-то в вышине нарушает её. Потом с матом, воплями и криком десятки людей срываются  с мест и бегут к упавшему телу.
      Вера, оставив Ларку у машины, тоже бросилась к месту падения. Вокруг него уже образовалась толпа, но она с криком: «Пустите врача!» растолкала окружавших и пробралась к разбившейся девушке.
      На коленях перед ней стоял муж, держал на руках её голову. Изо рта и ушей стекала дорожками кровь, а в стекленеющих глазах отражалось пронзительно голубое небо. По тому, как были исковерканы ноги и туловище, сразу сделалось ясно, ничем девушке уже не поможешь.
      С этого момента жизнь опять круто изменилась.
      Обратно ехали молча. Даже Ларка, испуганная случившимся, молчала.
      Переправились через разлившуюся Вятку на пароме. Добрались до дома и разбрелись по комнатам, словно чужие. И спать легли порознь. Вера с Ларкой в маленькой комнате, а Сергей, похоже, всю ночь курил на кухне.
      Спустя три дня Сергей не вернулся с работы. Вера позвонила к нему в кабинет, потом дежурному по школе ДОСААФ. Тот ответил – ближе к вечеру приехала милиция и прокуратура, Сергея Ивановича задержали и увезли.
      Для неё это оказалось очень даже неожиданным. Непонятно было, за что задержали. Если за несчастный случай, произошедший на аэродроме, так Сергей был бы виноват в самую последнюю очередь.


      Вера обратилась в прокуратуру. Сухой, резковатый голос ответил ей по телефону:
      -Извините, гражданка! Пока идёт следствие, мы никакой информации по данному делу предоставить вам не можем.
      Сначала Вера хотела вспылить и потребовать в категоричной форме, чтобы объяснили хоть что-то. Но быстро одумалась. И чуть не взмолилась в трубку:
      -Товарищ следователь, ну хоть подскажите, в чём обвиняют Сергея?
      -В убийстве! – сухо ответила трубка и добавила, - всё, что-то больше сказать не имею права.
      По вечерам, уложив Ларку спать, она подолгу сидела на кухне и размышляла о том, каким образом случившееся падение превратилось в убийство. Вспомнились анонимные письма. Достала их Вера и перечитала. Только сейчас бросилось в глаза, что написаны они с ошибками и каким-то, полудетским что ли, неустоявшимся почерком. Словно под диктовку писал школьник старших классов.
      Через неделю Веру вызвали к следователю. Мужчина, возрастом чуть за тридцать, вполне даже симпатичный, усадил её на стул и стал привычно задавать общие вопросы, записывая ответы в протокольный листок.
      По окончании формальностей взглянул на Веру пристально и спросил:
      -Наверное, догадываетесь, Вера Александровна, по какому поводу вас вызвали?
      -Догадываюсь, - нахмурилась Вера.
      -Тогда сообщите, что вам известно по делу вашего мужа? -  поинтересовался следователь.
      -Мне, в общем-то, ничего неизвестно, - удивилась она, - я даже не знаю толком, в чём обвиняют мужа. Мне не сообщили.
      Мужчина хмыкнул:
      -Статья сто вторая. Поясняю – умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами.
      -Да какое же убийство! – вспыхнула Вера, - если Сергей всё время был со мной и дочкой.
      -Вот это-то я и хочу до конца выяснить. Есть в деле некоторые нестыковки, и с ними нужно до конца разобраться. Вот поясните, пожалуйста – отлучался ли Сергей Иванович перед началом праздника, и на какое время?
      Вера вспомнила – Сергей действительно отходил от них в ангар, отсутствовал минут десять. Потом вернулся и вёл  себя вполне обычно. Сообщила об этом следователю, но добавила, что после возвращения  к ним, никаких изменений в поведении мужа не отметила.
      Следователь записал её слова, дал прочитать и расписаться в протоколе. Потом сделал отметку в пропуске и сказал:
      -Идите домой, Вера Александровна. Будет необходимость, ещё раз вас вызовем.
      Вера разволновалась окончательно. И даже чуть не с криком у неё вырвалось:
      -Ну, хоть вы-то объясните, за что и в чём обвиняют мужа? Ведь я до сих пор толком не знаю, в чём тут дело!
      Следователь строго сдвинул брови.
      -Ваш муж подозревается в преднамеренном убийстве своей любовницы, Раисы Смолиной, и её будущего ребёнка. Полагаю, запутался ваш муж и решил таким образом разрубить гордиев узел. Вы и сами подтвердили, что он отлучался перед праздником в ангар. Там находились парашюты участников прыжков. Вероятнее всего закрепил кольцо парашюта таким образом, что вырвать его оказалось сложно.
      -Не верю! Не может быть! – вскричала Вера. – Ведь он же – герой! Не мог он так поступить! Он – честный!
      -Но ведь он не сообщил вам, что у него вне семьи появилась женщина, да ещё и ждёт ребёнка? – возразил следователь. - Хотя, если честно,  я и сам не очень уверен в убийстве. Ладно, идите пока домой, на суде, надеюсь, выяснится всё. Ищите мужу хорошего адвоката, если уверены в его невиновности.
      Вернулась Вера домой в ещё более расстроенных чувствах. Муж – убийца!? Да как такое можно было представить? Никак это в голову у неё не укладывалось.
      Анонимные письма, конечно же, намекали на такую возможность. Но поверить в подлость Сергея никак не представлялось ей возможным. Можно было представить, что случилась у мужа связь с девушкой, и что даже ребёнок у них мог получиться. Сергей – мужчина видный, герой. В таком любая женщина за версту настоящего мужчину чувствует, настоящую жизненную опору. И где же тут негодяйство и подлость могут быть?
      Нет, не смогла Вера поверить в негодяйство мужа. И потому призадумалась, как в сложившихся обстоятельствах помочь Сергею.
      На работе взяла отпуск за свой счёт. Начала обзванивать высокопоставленных товарищей и приятелей мужа.
      И вот ведь страшная картина – все отвернулись. Кто, заслышав по телефону её просьбу помочь, просто бросал трубку. Другой на просьбу усмехался и говорил с ехидцей: «Вот, запутался Серёга среди баб, сподличал.  А вы ещё и помочь ему хотите? Неужели простили?»
      На попытки объяснений Веры, что Сергей не виноват, обычно следовала ухмылка и прекращение разговора.
      А другой ещё и просто стремился нагрубить, замечая при этом, что с убийцами и их защитницами дел иметь не желает.
      Во многих людях разочаровалась Вера за эти дни.
      Одно немного утешало -  в адвокатской конторе с пониманием к ней отнеслись. Адвоката предложили нанять молодого, но вполне уже состоявшегося, умного и знающего.
      Через две недели состоялось первое судебное заседание. Вера сидела в зале в одиночестве. К ней стеснялись подсесть, не желая нарушать сложившееся общественное мнение и выставлять себя сочувствующей жене убийцы. А мнение было неласковым. Народу набралось много, но места рядом с Верой пустовали, и даже впереди и сзади пустовали. И всё равно до Веры доносились шёпот и возгласы присутствующих.
      -Вишь ты, вырядилась, жена убийцы! Где только совесть у неё. Говорят, лучшего адвоката наняла – мужа-убийцу защищать! Душегуб! Любовницу с будущим ребёнком угробил, и хоть бы што! А она ещё помогать ему собирается! Спасать! Бессовестная…
      И каково было ей всё это слышать?
      При появлении судьи и заседателей все встали. Ввели под конвоем в зал Сергея и предложили сесть на стул за деревянным ограждением. По краям, чуть сзади встали конвойные.
      После проведения необходимых процедур судья зачитал суть предстоящего дела, представил стороны. Затем предоставил слово стороне обвинения.
      Прокурор зачитал обвинительную речь, представил свидетелей обвинения. Из его речи следовало, что Сергей подло воспользовался служебным положением, склонил к сожительству молодую спортсменку, а позднее, узнав, что она беременна, решил от неё избавиться.
      Вздох возмущения пронёсся над залом. Судья тренькнул колокольчиком. Обратился к Сергею:
      -Подсудимый, вы признаёте себя виновным?
      Сергей встал, понурился. Хмуро ответил:
      -Нет!
      Возмущённый гул разрастался повсюду. После очередного звонка колокольчика гул постепенно затих, а судья предложил заслушать свидетелей обвинения.
      Свидетели, работники аэродрома и девушки-парашютистки, подтвердили, что Сергей действительно заходил в помещения ангара. Просил не подвести его перед лицом городского и областного начальства.
      За ними выступил защитник. Он коротко указал, что собранные доказательства вины подсудимого даже косвенными уликами не являются. Показания же свидетелей убедительными доводами не обладают, потому и не стоит им придавать решающего значения. Он предложил следствию предоставить более серьёзную доказательную базу, потому как настоящая собрана с процессуальными нарушениями. И привёл их в числе замечаний.
      Прокурор нахмурился и заявил – он не позволит разрушать дело. Что перед законом должны быть все равны, и что никакие прежние заслуги перед Родиной, пусть даже и геройские, не должны властвовать над законом.
      Объявили перерыв. Суд удалился для принятия решения.
      Часом позже состав суда снова появился в зале. Судья зачитал постановление, в котором известил присутствующих, что в связи с недостаточной доказательной базой назначено дополнительное расследование обстоятельств трагедии.
      В следующие дни Вера показала адвокату пришедшие ранее анонимные письма. Он, прочитав внимательно, предложил отнести их в следственный комитет.
      Следователь долго сокрушался по поводу того, что важные улики были представлены только сейчас. Он упрекнул Веру в том, что она чуть ли не намеренно пыталась скрыть  эту улику и очень даже могла навредить этим мужу.
      Но даже не это было самое плохое. В местной комсомольской газете появилась статья, в которой мужа представили настоящим монстром, убийцей невинной девушки. Дошло до того, что Веру и на работе стали подвергать обструкции и унижениям.
      А между тем следователь начал новый этап доследования. И на этот раз более успешный. Он съездил в Макарье, изъял в лётной школе рукописные документы и провёл экспертизу на схожесть почерков.
      Автором анонимок оказался девятнадцатилетний юноша. Который тоже занимался в парашютной секции. С первых дней посещения секции он влюбился в Раису. Имея субтильную внешность, подростковую слаборазвитую фигуру, он своим внимание только и вызывал у Раи насмешки и небрежение. Доходило иной раз с её стороны и до откровенных унижений в присутствии её подруг и других членов секции.
      Когда стала очевидной связь Раи и Сергея, паренёк окончательно взбесился. Кроме того, он во всём обвинял Сергея, полагая его виновником всех своих бед и неуважительного к себе отношения. Он ясно себе представлял, что проигрывает по всем пунктам уже состоявшемуся мужчине, успешному и обаятельному. Да ещё и герою Советского Союза.
      Ненависть к сопернику достигла такой высочайшей точки, что в душе парня родился и созрел страшный план мести, при исполнении которого он решил пожертвовать даже предметом обожания и любви, лишь бы морально уничтожить противника.
      Следователь вызвал парня для дачи свидетельских показаний. Но, задав несколько, в общем-то, обычных вопросов, вдруг почувствовал, что свидетель даже в них путается и как-то неуверенно себя ведёт. После нескольких наводящих вопросов парень, как говорится, «поплыл», а уже через несколько минут стал давать признательные показания.
      Когда следователь спросил, почему же он решил так жестоко обойтись с предметом своей любви, парень расплакался. Выпив воды, предложенной следователем, он сквозь всхлипы пояснил, что девушка унижала его при всех и имела интимную связь с начальником ДОСААФ. Ничуть не стесняясь посторонних. Он написал анонимки жене, но и это не помогло. И тогда он решился жестоко отомстить возлюбленной и её любовнику, скрытно подвязав перед выступлением кольцо парашюта, чтобы девушка не смогла в затяжном прыжке раскрыть его. И при этом ему удалось устроить так, что подозрение пало на его соперника.
      После того, как показания юноши были зафиксированы, а сам он препровождён в следственный изолятор, Сергея из следственной тюрьмы освободили.
      Через месяц состоялся суд над юным Отелло. Народу на судебное заседание набилось ещё больше. Когда огласили смертельный приговор парню, мать юноши упала в обморок, и её прямо из зала суда отправили на скорой в больницу.
      Вера с мужем на этот суд не пошли. Столько было переживаний в последнее время, что не захотелось лишний раз тревожить и без того расстроенное сердце.
      В комсомольской газете напечатали большую подвальную статью, где подробно объяснили трагический случай, произошедший на аэродроме, а в конце извинились перед Сергеем за необъективную оценку его поведения.

      Жизнь после суда так и не наладилась в лучшую сторону. Будто холодок пробежал между Верой и Сергеем. И вроде бы он ей должен быть по гроб жизни обязанным, но – нет. Как-то,  наоборот, стало выходить. Словно она перед ним виновата, что спасла ему жизнь.
      Замкнулся в себе Сергей.  Внутренне переживал эту трагедию.
      Вера попыталась вызвать его на откровенный разговор. Что получилось? Можно сказать, глупость получилась. Сергей честно признался, что близкие отношения с Раей у него ещё до второй встречи с Верой сложились. Он ведь тогда уже совсем отчаялся отыскать Веру с дочкой, и поэтому предполагал с Раей новую совместную жизнь строить. А когда Вера с ним встретилась, совсем в дурацком положении оказался – как бы и двоежёнцем. Несколько лет скрывал от Веры, что встречается иногда с Раей Смолиной, а потом уж и сам запутался в отношениях с жёнами, что и представить не мог, как разрешить эту проблему.
      А тут ещё и Рая объявила, что ждёт от него ребёнка. Совсем ситуация в тупик покатилась. Её, Раю, ведь тоже понять можно. Лучшие годы к ногам любимого человека кинула, красоту, здоровье, победы спортивные. Всем хотела ради него пожертвовать. А он вдруг женатым человеком оказался, и как порядочный человек, семью бросить не хочет.
      Но, вот, разрешилась проблема, пусть трагически, но разрешилась. Только не для Сергея. Так он и остался в той жизни. И ещё Сергея что надломило? Оказалось, что друзья-приятели, с которыми на охоту, на рыбалку на машине раньше ездил, все предателями оказались. Никто в труднейшей ситуации руку помощи не протянул, никто ему не поверил. И разве это не разочарование в жизни? – Горькое разочарование.
      Последовавшие несколько лет прошли как бы и по инерции. Как ни старалась Вера вернуть теплоту в отношениях с  мужем, ничего не получилось.
      Сергей своей жизнью жил, Вера своей, а дочка между ними. Теперь и работа его уже не радовала, даже летать перестал.
      К середине шестидесятых обнаружилась у него страшная болезнь. Вера уговорила мужа съездить в Горький, сделать биопсию. Позднее выяснилось, что лечить уже поздно. Слишком далеко зашла болезнь, и никакая операция уже не поможет, потому что метастазы проникли из печени в другие органы.
      Умирал Сергей долго. Почти полтора года организм его пытался бороться с болезнью, но постепенно проигрывал и проигрывал. За год иссох, похудел сильно, пожелтел. Последние полгода лежал в постели, сил вставать не было. Просил, только не допускать дочку к нему, чтобы не пугать её своим видом. Крепился изо всех сил, чтобы не показать, как боль изъедает его сильное когда-то тело. Вера, делавшая утром и вечером обезболивающие уколы морфия, прекрасно понимала, что действия лекарства уже не хватает, и удивлялась мужеству, с каким Сергей переносил боль.
      Отошёл тихо. Утром, после укола, задержал Верину руку в своей. Глянул ей в глаза. Слезинка выкатилась из уголка глаза и поспешила по жёлтой небритой щеке.
      Сказал еле слышно:
      -Прости за всё, Вера!
      Закрыл глаза и умер.

      Хоронили на старом кладбище, на аллее ветеранов войны. Вышло немного помпезно. На похороны из Москвы прилетел командующий авиацией Московского военного округа – генерал-полковник авиации.
      Присутствовали и военком, и второй секретарь обкома партии, городское начальство. Больше говорили общими словами. Лишь в конце взял слово генерал. Сказал просто:
      -А  ведь он спас мне жизнь. Больше суток тащил меня, раненого, до аэродрома в Антарктиде. Мы там с американцами схлестнулись после войны. Если бы не он, сосулька бы от меня осталась. Спасибо тебе, Серёга! Жаль, что только вот так и удалось с тобой встретиться. Слёзы горечи прокатились по его щекам. Он отвернулся, дал рукой отмашку траурному отделению стрелков.
      Молоденький лейтенант скомандовал отделению изготовить карабины для залпа. По команде: «Огонь» резко разорвал кладбищенскую тишину прощальный салют. И ещё раз, и ещё раз. Вороны с гвалтом и карканьем сорвались с верхушек сосен и понеслись вдаль, оглашая окрестности криком и хлопаньем крыльев.
      Гроб опустили. Начальники, проходя мимо, дежурно бросали в могилу горсти земли. Дочка плакала, уткнувшись в плечо Вере, а сама она стояла и смотрела в серую даль сентябрьского неба.

      Прошло сколько-то времени. Чуть затянулись сердечные раны. Только сердечная боль уже никогда не оставляла её сердца.
      А время между тем бежало. Торопилось время.
      Дочь окончила институт, и тоже Горьковский медицинский. Работать устроилась в областную больницу терапевтом. Через год вышла замуж за хирурга, заведующего хирургическим отделением.
      Зять Вере Александровне нравился. Обстоятельный, видный мужчина, чем-то похожий на её покойного мужа Сергея. Жаль только, что Лары был старше почти на десять лет.
      Лара ушла в декретный отпуск, а мужа перевели на повышение, в гор здрав. Через два месяца родилась внучка Евгения.
      Были и у неё, Веры Александровны, возможности устроить личную жизнь. Многие к ней сватались, и даже весьма серьёзные и ответственные мужчины. Да только никому уже Вера не отдала своего сердца, оставаясь верной единственному мужчине её жизни – Сергею Ладыгину.

      Прошла жизнь. Промчалась, пролетела, как миг. Разное случалось в этой жизни. И горести, и радости. А остались теперь ей только боль и воспоминания.  И не понять теперь, какая боль хуже? Боль воспоминаний, сжигающая душу и сердце, или боль физическая, почти еженощно терзающая  состарившееся тело?

      -Грустная история, - скажете Вы, уважаемый читатель.
      -Такая, вот, жизнь получилась у Веры Александровны, - отвечу я Вам.