12. 5. Сахалинский период

(продолжение)

40.

Постепенно, но медленнее, чем этого хотелось, жизнь наша налаживалась. Сначала казалось, что всё делается мне на зло, против меня, чтобы всячески дискредитировать меня перед курсантами, показать им мою несостоятельность, неспособность что-либо сделать, чтобы курсанты ни в чём не нуждались, а лучше работали. Главное, что бухгалтерия училища не перечисляла на нас деньги. Поэтому приходилось кормить людей в долг, исходя из постулата, что на питание-то они (курсанты) заработают. Хорошо ещё, что директор магазина был человек, пожалуй единственный, с кем я мог спокойно о чём-то договориться, который понимал сложившееся положение и вынужден был выдавать нам продукты в долг.

В первые дни мне пришлось кормить людей на свои деньги. Я как чувствовал, взял с собой на всякий случай около восьмисот рублей. Двести восемьдесят потратил на покупку двух спортивных шерстяных костюмов, а остальные пришлось потратить на питание курсантов, а когда деньги у меня кончились, приходилось брать продукты в долг.

Оказалось, что вопрос питания стал в моей работе основным. После тяжёлой, изнурительной работы (целый день - от темна до темна - на корточках или нагнувшись, порою при сильном холодном ветре, под осеннем дождём), люди, естественно, хотели есть, тем более, молодые, растущие. Необходимо было, в обязательном порядке, каждый день каждому курсанту мясное блюдо, обязательное трёхразовое питание, хороший обед из трёх блюд, не менее одного килограмма хлеба на человека. Зная, что этого не достаточно, разрешил, на свой страх и риск, во время работы на картофельных полях, палить костёр для обогрева и сушки одежды, понимая, что ребята догадаются испечь себе картошки и подкрепиться при желании.

По нормам для мореходных училищ, ребятам положено было выдавать махорку для курения. У себя в отряде я завёл такой порядок, что отличившиеся на работе в данный день получали по пачке "Беломорканала", либо сигарет на выбор. Кроме того, отличившимся на работе выдавались пачка печенья и небольшие кулёчки недорогих конфет. Провинившиеся тоже отмечали, но только карикатурами в боевых листках и в стенгазете.

Естественно, для четырнадцати-шестнадцатилетних "награда" в виде пачки "Беломорканала" и кулька конфет была выше всех наград. Как правило все они были выходцами из бедных семей, где конфеты были разве что по великим праздникам. Я понимал, что ребята впервые оторвались от дома, родительской ласки, как им сейчас тяжело и изо всех сил старался по возможности облегчить их тяжёлую учесть.
И это приносило свои результаты. План ежедневной работы выполнялся и даже перевыполнялся, но всё это стало не сразу. Где-то через неделю после нашего прибытия обстановка с дисциплиной накалилась до такой степени, особенно в группах второго курсе, что я вынужден был прибегнуть к крайней мере наказания. Дело дошло до неподчинения командиру роты, более того, на приказ остановиться курсант послал командира роты "куда подальше". Этого допускать было никак нельзя - пришлось расстаться с хулиганом, несмотря на то, что он успешно закончил первый курс.

Я уже говорил, что со мной в отряде работали два командира роты. Как часто бывает, один другому - прямая противоположность. Быков - командир роты первокурсников - человек отслуживший не так давно армию, человек по натуге очень строгий, служака. Ким Н.Н. - командир роты второкурсников -только что из училища, сам был таким же курсантом, чуть старше своих подчинённых человек, пытавшийся построить свою работу на доверии, демократии и взаимопонимании, правда, доходящего до панибратства.

Если Ким много недорабатывал в вопросе налаживания дисциплины и порядка, то Быков частенько перегибал палку. Как с тем, так и с другим приходилось строго разговаривать, объяснять в чем их ошибки. Курсанты очень чувствительный народ, чуть дашь послабление в требованиях, они чувствует твою неопытность, мягкотелость не преминут ей воспользоваться и, как правило, во вред делу, работе, порядку. Середина - вот где находится истина. Ты должен быть требовательным и строгим, когда дело касается дисциплины, организованности в работе, одновременно быть добрым, демократичным на досуге, не забывая, что перед тобой дети, которые ещё не научились контролировать свои поступки.

Если в группах первого курсе во всех отношениях сначала было хорошо, то в группах второго курса дисциплина очень хромала, а следовательно они систематически не выполняли норму выработки. Второй курс пагубно влиял на ребят первого курса, подавал плохой пример. Второкурсники умудрялись послать во время работы одного, двух своих товарищей за пивом. Мне несколько раз приходилось задерживать любителей пива у пивного ларька. Всё вместе взятое (и отлынивание от работы под видом болезней, и работа "спустя рукава", и отлынивание от утренней физзарядки, и вялое исполнение указаний, всевозможные другие "мелкие" нарушения - не могли быть незамеченными ребятами с первого курса, поэтому постепенна они начали роптать, проявлять недовольство, что с них требуют больше и жестче, чем с второкурсников. Во время бесед с первокурсниками, мне жаловались на своего комроты, что он слишком требовательный и строгий, предъявляет к ним армейские требования, не понимая, что они далеко не солдатского возраста.

Со своей стороны, я обратил внимание на жестокость в наказаниях со стороны Быкова, когда после тяжёлого трудового дня провинившегося пацана он заставил (приказал) сделать в кубрике (огромном сарае) после того, как все легли спать, мокрую уборку. Случайно я узнал об этом, когда решил проверить несение ночной вахты на постах. Я смотрю все уже отдыхают, спят крепким сном, а один курсантик идёт со шваброй и ведром воды. Оказалось, за то, что курсант разговаривал после отбоя, комроты приказал ему вымыть в кубрике палубу (пол). На языке командира роты Быкова, курсант сам не хотел спать и другим не давал. Своей властью я отменил наказание, а от Быкова потребовал, чтобы таки жестоких, несвоевременных наказаний больше не делалось, в противнем случае он будет отстранён от работы с детьми. Это слово я сказал не случайно.

41.

Где-то недели через три на нашем участке совхозного отделения работы заметно поубавилось. Все эти дни стояла хорошая погода - было настоящее бабье лето. Поля были сухие, работать было одно удовольствие. Мы понимали, что так будет не всегда, что скоро погода резке переменится, подуют холодные ветры, начнутся дожди. Поэтому старались пока погода благоприятствует, делать как можно больше пользуясь большим светлым временем.

Пик ударного труда достиг двадцать четвёртого сентября, когда наш отряд собрал рекордное за все годы количество картофеля (две нормы). Даже корреспондента газеты прислали, чтобы написал о наших трудовых подвигах. Шуму было много, в результате в газет появилась небольшая заметка, на которую мало кто обращал внимание. Единственно, что после этого изменилось, нам стали больше доверять, в магазине я мог брать в долг уже больше продуктов и лучшего качества. Улучшилось и отношение к нам со стороны администрации совхоза, особенно после того, как мы силами нашего отряда провели у них в клубе вечер молодёжи (дали концерт), а затем организовали танцы.

У нас было несколько электрогитар, были музыканты, певцы, плясуны. Мне пришлось не отставать от коллектива и спеть две или три песни. На концерте многие из наших второкурсников подружился с девушками из Александровского медучилище, тоже приехавших убирать урожаи. Вечер удался и прошёл без эксцессов, больше того, наши ребята семи поддерживали порядок, дежурил с красными повязками.
Как у всякого большого коллектива, наряду с хорошими делами были и плохие и даже ЧП. Кроме двух дежурных по камбузу ежедневно в наряд выделяли три человека дневальных по кубрику. На вахте дневальные находились по четыре часа через восемь. Кроме охраны помещений и имущества в них, они должны были следить за чистотой и ее поддержанием, соблюдать порядок в помещении, следить за распорядке дня, делать подъём и отбои, принимать и сдавать вахту в полной чистоте.

Вахтенные должны были следить, чтобы всё время бак питьевой воды был полным, особенно перед отбоем. За этим обстоятельством я следил лично и не было вечера, чтобы я не проверил наличие воды в баке. Такая бдительность с моей стороны не была случайной. Я понимал, что в таком помещении находиться без воды крайне опасно для жизни вверенных мне людей в случае пожара.

Жизнь показала, что мои опасения были не напрасны. Моё требование, чтобы не ночь бак был полон воды, оказались правильными хоть и не по уставу. Всё чаще и чаще пошли дожди. Чтобы меньше промокать и была возможность работать при дожде и не простужаться, помимо костров, я приказал командирам рот получить не складе новые мешки специально для того, чтобы ими можно было укрываться от дождя, надев не шапку в виде капюшона. Сразу стало веселей работать и при ветре и при холодном дождике - теплей и суше, хоть окончательна это не решало проблему всё же, не промокали до "костей". Всё равно с работы люди приходили с сырыми бушлатами (особенно мокрыми были рукава), шапками и пр. Необходимо было чтобы до утра вся одежда и мешки в том числе были с сухими. Для этого была сооружена прямо в нашей казарме-кубрике нечто на подобии сушилки. Над плитой, которая почти непрестанно топилась и обогревала всё помещение (по ночам уже было холодно даже под двумя одеялами), на высоте, примерно двух метров от плиты натянули несколько проволок в виде сетки с крупными ячейками. Не эту сетку и стелил вешали мокрую одежду. У нее был большой запас списанной чистой одежды на подмену.

Пока основной комплект сушится можно было ходить во вспомогательном комплекте одежды, а так как сушка проходила круглосуточно, то можно было с утра идти на работу в одной одежде, а с обеда - в другой, сухой одежде. Заготовка дров для печки (плиты) и топить входило в обязанность подвахтенного (дневальных не стоящих на вахте), исключением было ночное время, когда поддерживать огонь в плите должен был дневальный, стоящий не вахте (запас дров должен быть заготовлен заранее, с таким расчётом, чтобы хватило до подъёма. И всё же однажды случилось то, чего всегда нужно больше всего бояться - пожар. Мы - я и командиры роты жили в том же помещении, что и все курсанты, в специально отгороженной комнатке с отдельной дверью, но без потолка. Слышу ночью стучаться. Первое, что бросилось, когда проснулся, это запах палённой тряпки и шум голосов. Срезу догадался что горим. Не одеваясь выскочил из комнаты – сон, как рукой сняло. Однажды в детстве мне уже приходилось тушить пожар ночью - знаю, что это такое.

В голове мелькнула мысль - главное не создавать паники, только хладнокровие и организованность. Вместе со мной к очагу загорания подбежали и комроты, несколько курсантов (старшины - командиры отделений и групп) уже гасили огонь из ведер и кружек. Горела одежда над плитой, племя подбиралось к деревянным балкам и стропилам. Если бы загорелись они, то не известно удалось бы нам самостоятельно справиться с пожаром. Только благодаря тому, что загорание было быстро обнаружено, а главное благодаря тому, что большой питьевой бак был полон воды, пожар удалось быстро ликвидировать своими силами без паники.

Некоторые курсанты, не говоря уже о посторонних, узнали, что мы чуть было все не сгорели, только после подъёме. Но запах гари стоял ещё несколько дней, напоминая нам о том, что могло бы случиться и одновременно предупреждая, чтоб в впредь были бдительней с огнём. Когда начали разбираться, как дневальный допустил загорание одежды - пожара, оказалось, что он заснул на посту (не заметил, как отключился - по его признанию). Проснулся от дыма и жара. Паренька по человечески можно было понять - устал после тяжелого трудового дня, ещё слишком молод, чтобы был способен переносить такие тяготы, как борьба со сном, когда глаза сами слипаются и нет сил, чтоб не уснуть возле горячей плиты. Усталость и приятная нега от тепла берут своё, хотя ты понимаешь, что не имеешь праве этого делать - в твоих руках, можно сказать, их, твоих товарищей, жизнь, спокойный сон. Хоть в организации вахтенной службы всё было строго в соответствии с уставом, я понял, что мы чего-то не учли, отсюда и ЧП. Я понял, что наша промашка состоит в том, что мы забыли, что имеем дело по сути с детьми еще со слабым неокрепшем организмом, который не подготовлен чтобы переносить тяготы, которые не всем взрослым по плечу.

Чтобы впредь гарантировать, что подобного не случиться я приказал курсанта, который должен был заступить дневальным (или стоять уже) после отбоя, отпускать с работы на поле после обеда, с тем, чтобы он отдохнул, перед тем, как заступить на ночную вахту. Значит если первый дневальный заступал с семи вечера и стоял до одиннадцати, то заступающий за ним дневальный должен быть отдохнувшим и выспавшимся.

Но не топить ночью плиту мы себе позволить не могли. Более детальное расследование пожара показало, что загорание произошло от того, что у одного курсанта в рукаве был шарф. Так как рукава бушлатов намокали сильней все стремились, чтобы они во время сушки свисали к плите, горячий воздух от плиты проходил в рукава, как в трубы, обтекая рукава со всех сторон, и они быстрей сохли. Случилось так, что когда рукава подсохли, шарф выпал из рукава прямо на плиту и загорелся. Племя от него достало до рукава, который сначала тлел, а затем тоже загорелся. Стали гореть близлежащие вещи. В это время и проснулся дневальный. Ещё бы минута и пришлось бы вызывать пожарных. Живы мы бы остались - успели бы всех вывести, но овощехранилище могло бы сгореть. Как не жалко было виновника случившегося, но пришлось и его перевести в "резерв", а на вакантное место из резерва перевели показавшего себя с хорошей стороны курсанта.

42

В конце сентября от нас, в другое отделение совхоза, перевели две группы второкурсников с их командиром роты. Дело в том, что здесь, благодаря ударному труду отряда, картофель был почти собран, в то время как на других отделениях с уборкой не справлялись. С двумя оставшимися группами работать, во всех отношениях, стало значительно легче не только мне, но и комроты и даже поварихе.
Если с жильём и с питанием дело обстояло неплохо, особенно после приезда из училище к нем бухгалтера, который видимо решил вопрос с нашим питанием, оплати наш долг в магазине, то хуже всего дело обстояло с баней. Для камбуза и для питья в кубрик вода доставлялась из колодца. Умываться бегали по утрем на речку, там же на ручье приходилось стирать бельё в холодной воде. Пока было сравнительно тепло можно было помыться с мылом, зайдя в воду по колена в одних плавках, что я и делал периодически, пока можно было терпеть обжигающую тело воду. В совхозе своей бани не было, поэтому каждый раз приходилось договариваться с соседним леспромхозом, что было весьма непростым делом. Совхозу каждый день невыхода работников в поле была катастрофой, потому видимо так сложно было пробиться к бане. Ведь для помывки всего отряда необходимо было выделять целый день, да ещё автобус для перевозки людей и это через каждые десять дней максимум.

Мыться приходилось в бане построенной для мытья там "зеков", работающих на лесоповале. Баня, надо подчеркнуть, отменная, даже с парилкой, сделана на совесть. За полтора месяца удалось помыться в бане раза три и считалось, что это хорошо - другие отряды, по крайней мере в бане, где мылись мы, не мылись ни одного раза за этот период. Руководство совхоза настаивало, чтобы все, кто помылся в бане сразу же приступали к работе по уборке урожая. После первой помывки (числе пятнадцатого сентября, когда было сравнительна ещё тепло) мы так и делали. С утра все вышли работать и по мере того, как подъезжал автобус, одна из групп отправлялась в баню, остальные продолжали работать. Автобус, доставив первую группу в баню, тут же возвращался за второй группой. За это время первая группа успевала помыться. Автобус забирал помывшихся и привозил в Адо-Тымово, в совхоз и забирал третью группу в баню. Прибывшие из бани срезу же приступали к работе. Получалось таким обрезом, что на поле каждый раз все время находилось в среднем семьдесят пять человек, примерно, вместе ста двадцати, как в обычные дни. Конечно же при том старались подгадать, чтобы банный день выпадал на дождливый день. При этом один командир роты все время находился с курсантами убирающими урожай, с второй - находился и следил за порядком в бане, чтобы помывка не затягивалась (давалось полчаса всего). В дальнейшем я решительно выступил против того, чтобы после бани ребята выходили на работу и отстаивал, чтобы в банный день ребята не работу не выходили вовсе. Дело в том, что многие в первый банный день, выйдя после помывки в поле, на ветер или дождь, простудились, а некоторые заболели и взяли больничные листы. Получилось, что хотели сделать, как лучше для уборки урожая, а получилось, наоборот, хуже.

К тому же с каждым днём становилась погода все хуже и хуже, а значит и риск заболеть становился все больше. Безусловно, пользуясь случаем, появились и мнимые больные, увиливающие от работы, заручившись справкой в совхозном медпункте. Надо сказать, что справку получить от фельдшера ничего не стоило, достаточно было заявить, что болит живот или ещё что и, смерив температуру, давали справку, освобождающую человека от работы в поле. Сначала я доверял справкам - всё-таки осень, сыро, холодно, ветрено, простудиться не долго. Но больных, подозрительно, с каждым днём прибавлялось, то болело в день один, две человека, а теперь дошло до пяти, шести человек ежедневно. Так дело пойдёт дальше - некому будет работать на уборке картофеля.

Я решил по душам поговорить с фельдшером, посмотреть её диагнозы и прочие записи. Оказалось, что ничего серьёзного в болезнях нет. Фельдшер призналась, что ей жалко делается, когда подумает, как деткам (курсантам) таким ещё молоденьким тяжело достаётся, вот и даёт справки каждому, кто придёт с жалобой на кашель, боль в руке, в боку или ещё где. "Я ведь не врач, аппаратуры для обследования у меня в медпункте нет, откуда мне знать болен человек действительно или только говорит, что болен. Если человек здоров, зачем ему жаловаться?"

По записям, действительно почти у всех, кто приходил значилась повышенная температура, при которой человек должен находиться в постели, на поверку выходило, что почти все в кубрике валяли дурака, в постели находились всё время единицы. И потом, я ведь знал, как просто на градуснике сделать повышенную температуру. Короче говоря, я потребовал от фельдшера более серьезного отношения к своим обязанностям, сказал, что своей жалостью она потворствует лодырям и разгильдяям, нанося тем самим вред и им самим и совхозу родному, расхолаживает ребят.

43.

Обычно днём мне редко приходилось подолгу бывать в кубрике. Забегу на минутку возьму или положу что-либо и снова ухожу по делам. Часто приходилось самому рубить даже дрова для камбуза. Привезут машину чурок в диаметре до метра и свалят возле камбуза. Такую чурку расколоть не просто было даже взрослому мужчине, не говоря о четырнадцатилетних пацанах, какими были братья Лобовы, в обязанность которых вводила заготовка дров для камбуза.

Для меня ещё с детской поры колка дров было одним удовольствием. Приятно было часик другой физически размяться с колуном в руке, поднимая вместе с ним на плечо чурку весом до пятидесяти килограмм и бросая её на обух с силой. Мое дело было облегчить заготовку дров дежурным по камбузу. С этой целью каждую чурку я раскалывал не несколько долей (четыре, шесть крупных поленьев) с тем, чтобы могли их разрубить каждый желающий. Обычно после рубки дров, сильно вспотевший я брал своё полотенце и мыло и шёл к ручью мыться по пояс. Так я поступил и на следующий день после посещения медпункта. Захожу в кубрик, а там, кроме дневального никого нет. Уяснилось, что все "больные" ходили в общежитие к девчатам из Александровского педучилища.

Я распорядился чтобы после обеда все эти, так называемые больные вышли на работу, а также выходили в последующие дни на работу. Дневальных, свободных от дежурства и покинувших самовольно помещение, наказал. Впредь запретил всем больным самовольно покидать кубрик и вставать без нужды с постели. Срезу больных заметно поубавилось.

Один курсант был настолько болезненным, что после выздоровления, день-другой поработает и вновь берёт справку. Оказалось, что у него на руке не заживающая рана. Я посмотрел у него было сквозное отверстие, похоже на прострел. Во время очередного переговора по телефону с начальником РТО Александром Чечениным сообщить ему об этом. Было принято решение направить больного курсанта в училище, в Невельск.

44.

Помимо увиливания от работы были и другие всевозможные нарушения дисциплины, порой граничащие с преступлением, уголовщиной. Поэтому мне и комротам приходилось выступать не только в качестве воспитателей, но подчас и следователями и судьями. Так однажды у комроты Кима пропали парадные брюки, которые находились у меня под матрацем. Он попросил меня положить их к себе под матрац, чтобы брюки отутюжились.

По морской традиции с давних лет моряки утюжат брюки положив их аккуратно под матрац на топчан, как в данном случае или на лист фанеры (доски). Этим способом гладят брюки себе и холостяки, прослужившие во флоте. Как я уже говорил, мы с Быковым жили в небольшой с двумя топчанами (третий не где было ставить) комнатке, отгороженной от остального помещения, где были сплошные нары на определённой высоте. Ким спал вместе со своей ротой не нарах. Стены из досок были высотой метра два с половиной, потолка не было. Комнатка примыкала к такой же комнате, но чуть побольше, где находились сменное бельё: простыни, наволочки, подушки, одеяла запасные, матрацы, бушлаты, сапоги и прочее снаряжение, необходимое для непредвидимых обстоятельств – это была кладовка. Через стенку, разделяющую нашу комнатку от кладовки, любой мог запросто перебраться никем не замеченный. Замок, висевший на нашей двери, можно было открыть с помощью гвоздя, а дверь находилась в поле зрения дневального так, что скорей всего воришка залез к нам из кладовки.

Для меня было делом чести найти пропажу, ведь мне доверили вещь, а у меня ее сперли. Командирам рот я дал указание провести разговор в группах по душам, как говорится, без угроз. Затем перед всем строем я высказался, в том смысле, что не хочу знать кто это сделал (специально не называл слово "воровство"), что это глупость и что, рано или поздно, выясните кто виновник пропажи - брюки не иголка. Но потом будет уже поздно и виновный будет сурово наказан, так что делайте вывод. Завтра же брюки должны быть на столе возле дневального. Моя речь видимо возымела действие заставила кое-кого задуматься. На другой день утром брюки лежали на условленном месте. Как и было обещано, я не стал выяснять кто это сделал. Уверен, что провинившийся хорошо осознал, чем могло для него кончиться эта, надеюсь, мимолётная слабость и будет ему уроком не всю жизнь, что соблазны и искушения могут иногда приводить к гибели и краху всей дальнейшей жизни.

45.

В другой раз, захожу не участок сортировки и сушки картофеля, где с конца сентября приходилось работать части наших курсантов так как бригада женщин из совхозе не успевала обрабатывать прибывающую из полей картофель. Первым делом иду к бригадирше узнать, как идут дела, нет ли замечаний по работе моих подопечных. И узнаю новость о новом ЧП.

Бригадир предъявила претензии, что ребята занимаются вредительством, не больше, не меньше - режут мешки нарочито. Принесли порезанные мешки. Я посмотрел. Мешки ещё довольно хорошие, наполненные картофелем были порезаны каждый в нескольких местах сразу. Из слов женщины следовало, что она сама видела, как один из курсантов "тыкал” мешок с картошкой ножом. Дело приобретало серьёзный характер - пахло уголовщиной. Пришлось снова разбираться самому, пока дело не дошло до милиции. Я с первой минуты не сомневался, что наши ребята здесь не причём, но необходим было это доказать и убедить в этом женщин работниц сортировочного участка и в частности бригадире.

При внимательном осмотре порезанных мешков, в глаза бросался исключительно тонкая линия разрезе во всех случаях, какая может быть при разрезе натянутой ткани острой бритвой (лезвием от бритвы), но никак не ножом. Выяснилось также, что у одного первокурсника действительно был охотничий нож и все видели, как он бросал его, пытаясь воткнуть в деревянную стенку. Нож пришлось отобрать, необходимо было провести эксперимент -экспертизу. Когда я ударил (тыкнул) этим ножом в один из порезанных мешков с картошкой, срезу стало очевидным, что мешки были порезаны не ножом, тем более не этим охотничьим, после которого разрез был рваным и широким, совершенно не похожий на разрезы на остальных мешках. Там были именно разрезы, а здесь был прокол.

Я попросил женщин подойти поближе и присмотреться, сравнить и убедиться, что мешки были не проткнуты ножом, а скорее порезаны острой бритвой. Кто может с сказать, что видел, как кто-то из курсантов резал мешки бритвой или лезвием? Вопрос был излишним. Женщины молча стели расходиться. Скандал угас не успев разгореться, выйти за ворота участке. Не хватало нам ещё вредительства, подумалось, ищут повод, чтобы побольше высчитать из заработанного.

46.

В семьдесят четвёртом году не Сахалине был богатый урожай, как никогда. Достаточно сказать, что в этом году впервые сахалинская область полностью обеспечила себя овощами и картофелем, следовательно завозить их с материка не понадобилось. Мы правильно решили с самого начала, что пока тепло - бабье лето - необходимо убрать, как можно больше с полей картофеля и других овощей, свести их в амбары под навес. И когда настали холодные дни с непрекращающимися дождями, от которых земля превратилась в сплошное месиво, из которого с трудом приходилось вытаскивать ноги и работать практически было нельзя, мы на законном основании с чистой совестью и спокойной душой в такие дни отдыхали. К тому времени мы своё задание фактически уже выполнили, перекрыв все мыслимые и немыслимые нормы выработки и теперь работали сверх задания.

В дни, когда на полях работать практически было невозможно, ребята находились в кубрике, наводили идеальный порядок, подшивали одежду писали письма, читали. В такие дни устраивались обычно резные соревнования, редколлегия готовила стенгазету, выпускала очередной боевой листок, проходили репетиции у занимающихся художественной самодеятельностью. Особой любовью пользовалась среди курсантов шахматная игра. Я с удовольствием принимал участие в проводимых соревнованиях по шахматам. Готовили программу заключительного концерта, который должен был быть числе десятого октября в поселковом доме культуре и посвящён празднику "уборки урожая". Провели вечер встречи и отдыха с девушками с Александровского педучилища. Надеюсь, что знакомства и дружбе наших ребят и девушек на этом не закончилась и запомнилась некоторым на всю жизнь.

47.

Прожив полтора месяце не севере Сахалине - в краю аборигенов, нельзя не сказать о Нивхах, об этом простом, нетребовательном и добром народе. Это небольшая этническая группе проживающая в основном в низовьях Амура и на Сахалине. Их осталось не больше пяти тысяч - они вымирают постепенно, видимо, из-за того, что очень любят спиртное, из-за которого не жалея могут отдать всё, что захочешь. Так, за бутылку водки можно купить у них рыбы копчённой, сколько унесёшь. Рыба в любом виде - это их основной и самый любимый продукт питания. Они едят её в мороженом, в сушеном, в копчёном и даже в сыром виде. Жарят из нее шашлыки и прочее.

При общении с ними всегда высказывают своё недовольство законом разрешающим им вылов не более двухсот рыбин в год - меньше чем по одной рыбине в день, что явно мало для того, чтобы прокормить семью. Народ безобидны добродушный, но, как мне показалось, неряшливый, нечистоплотный, грязный скорей всего, это связано напрямую с их образом жизни, с постоянным увлечением спиртным, с их суровой жизнью, опасной работой рыбаке. Наше повариха бывала в этих краях почти каждый год, поэтому знала местных нивхов почти всех, где живёт, есть ли у него рыба для продажи и т.д. Через повариху я договорился и к своему отъезду из Адо-Тымовского совхозе "Молодёжный" купил за небольшую цену целый мешок (двадцать рыбин) копченной рыбы. К моему стыду за девять лет прожитых в этом рыбном крае я так и не научился отличать кету от горбуши. Это был мой подарок моей жене Любе. Ведь она сахалинка, поэтому рыба для неё любая, тем более красная - самое любимое и желанное блюдо.

За всё время пребывания нас в совхозе только один раз к нам из Мореходки приезжала делегация во главе с начальником училища. Это было где-то в конце сентября, когда слава о нашем отряде, о его ударной работе долетела до Невельска, благодаря СМИ. С начальником приехали его заместитель по строевой подготовке и главбух, который привёз долгожданные деньги, что было весьма кстати.
Сначала делегация побывала в других отрядах, где дела с уборкой урожая шли неважно, а затем приехали к нам. По всему было видно, что у нас им понравилось. Несколько часов наш главбух находился в канторе подбивая вероятно дебет с кредитом. В это время я сопровождал и отвечал на вопросы начальника. Осмотрели где и как мы живем. В кубрике было тепло, чисто и уютно. На стене возле дневального висели стенгазете и последние боевые листки, на что было обращено особое внимание начальства. Зайдя к нам в выгородку, начальник училища В. Щербатюк, остановившись у порога, почему-то задумался, увидев наши сохнущие на верёвках тельняшки. Я пояснил, что стирать приходится самим, да ещё на ручье в холодной воде. Обратившись к заму по строевой подготовке Щербатюк попросил его отметить на будущее. После осмотре кубрика я пригласил начальство посмотреть наш камбуз, а заодно и отобедать с нами, как и в кубрике, на камбузе все понравилось. Повариха даже, от себя лично, угостила их икрой. Самой большой радостью было для нас, что выдали, наконец, зарплату. К тому времени в кармане не осталось ни гроша, даже папирос не на что было купить. Все свои деньги, которые я взял с бой, чтобы купить для подарке семье, пришлось потратить на покупку продуктов для курсантов. Получив зарплату, я первым делом посетил местный универмаг (небольшой магазинчик, в котором было всё от гвоздей до меховых шуб), где давно приметил два спортивных шерстяных костюма по сто восемьдесят рублей каждый. До сих пор (вот уже тридцать лет прошло) они служили мне и моей супруге (ей наполовину меньше) верой и правдой, правда, в последние десяток лет спортом заниматься почти не приходится, но костюм я храню как память, хоть он сильно обветшал, проела моль.

48.

Прошёл праздник урожая (день колхознике). Наконец, пришла телеграмма из Невельска, чтобы мы возвращались в училище. Мы начали собираться к отъезду. Совхозная жизнь всем осточертела и поэтому к отъезду готовились с радостью – наконец-то свершилось то, чего так все долго ждали, как солдаты ждали дня победы во время войны. Не знаю, как кому, не мне эти полтора месяца показались каторгой - каждый день в моральном напряжении, с утра и до отбоя всё время на нервах и даже по ночам неспокойно кошмары и неприятности снились.

Отъезд наш напоминал чем-то паническое бегство наполеоновской армии из России. Все куда то торопятся, бегут, боясь не успеть сесть в автобусе, не замечая вещей, которые ещё вчера были так нужны всем. Никому, ни до чего нет деле, никто ни за что не отвечает. Все хотят только одного - быстрей уехать, но для этого необходимо ещё добраться до поезда, а машин всё нет и нет, а время не ждёт. Памятуя морскую традицию, что капитан сходит с тонущего корабля последним, я сразу после ужина повле курсантов во главе с комроты Быковым на ж/дорожную станцию грузиться в вагоны, а сам с несколькими курсантами остался с тем, чтобы когда приедет машина, погрузить все вещи не взятые с собой: кастрюли и т.п. Камбузный инвентарь, узлы с грязным постельным бельём, одеялами, матрацы и прочее. Уже давно стемнело на улице, а ожидаемого грузовике все нет. Оказалось, что про нас забыли. Уже проехали, не остановившись гружённые машины из других отрядов. Пришлось мне бежать в контору, созваниваться со станцией, чтоб прислали грузовик.

Возвращались в Невельск в теплушках битком небитых, как скот на убой везли нас после того, как мы собрали рекордный урожай, тогда как собирать урожай везли с комфортом, "под фанфары". Так закончилась моя совхозная "эпопея". По моей личной, просьбе, всех курсантов моего отряде, помимо благодарностей и грамот, наградили логарифмическими линейками, которые были у нас тогда в дефиците. Я подумал тогда, самим курсантам не купить будет, а для учёбы важно уметь пользоваться логарифмической линейкой - то ускоряет процесс расчетов. Меня тоже наградили - почётной грамотой. Уже тогда хорошо понимая, что - это простея бумажке, фикция, а не награда, я хотел было отказаться, но, чтобы "из искры не разгорелось пламя" взял со стыдом.

49.

Хотелось бы сказать насколько слов о своей семье, о нашей семейной жизни. Я уже раскалывал, что с июля шестьдесят седьмого года мы с Любой Гончаровой познакомились и встречались - я приезжал к ней в Холмск, но жениться я на ней не мог, хоть она уже была в положении, так как ещё не был разведён с первой своей женой. Чтобы развестись, я специально ездил в летние каникулы в шестьдесят восьмом году в Ленинград и взял развод.

Люба родилась и выросла в Холмске в большой многодетной семье (было десять детей). Естественно, ей пришлось уже в четырнадцать лет идти работать (по возрасту она была третей в семье, семь детей были младше её). Люба работала не Холмском лакобаночном комбинате консервной промышленности. Работать приходилось в три смены. Бывало приедешь к ней, а она на работе. Не возвращаться же за пятьдесят километров не солоно хлебавши, приходилось перелезать через высокою ограду комбината, чтобы повидаться с ней, рискуя быть арестованным охраной.

Наш сын Александр родился пятнадцатого апреля шестьдесят восьмого года в Холмском роддоме. Получаю телеграмму от Галины - сестры Любы: "Коля, приезжай скорей - у тебя сын". Огромное чувство радости и волнения овладело мной. Господи, неужели я отец? Теперь, даже не верилось, что я наконец, стал отцом.

Первенец-сын, лучше не бывает, моя мечте сбылась хотя, в принципе, я и девочке был бы рад, лишь бы это был мой ребёнок. Сознание тешила мысль, что уже можно оказать, что жизнь прожита не напрасно - я дал жизнь другому человеку и теперь должен позаботиться о нём и сделать всё от меня зависящее, чтобы ребёнок вырос и стел достойным человеком.

Но с первых же дней Саше не везло, его начали преследовать болезни.

Ещё находясь в роддоме он сильно застудился и первые месяцы буквально не покидал больницы. Ему, почему-то, кололи в голову укол гаммаглобулин, делали переливания крови. Мне приходилось насколько раз ездить сдавать кровь, не говоря уже о Любе и её сестрах, насколько раз, после выхода из больницы Люба с сыном приезжали ко мне в Невельск.

В то время в комнате общежития для холостяков я жил один и насколько дней они жили со мной. Все в мореходном училище уже знали, что у меня родился сын. Я написал заявление на имя начальника училище с требованием предоставить мне квартиру, согласно договора по найму. Мне сказали, что как только освободиться какая квартире, получишь.

Двадцать пятого декабря шестьдесят восьмого года мы расписались в Холмске. Сразу после загса, зашли в столовую возле Холмского порта и выпили за наш официальный союз со всеми родными и близкими. Свидетелей нашего торжества было человек пятнадцать, может двадцать, но не больше. Мы с Любой с самого начала решили, что пышных, шикарных торжеств устраивать не будем, не будет ни венчания в церкви, ни свадьбы. Вечером на квартире у Любы собрались самые близкие и родные, друзья, подруги, чтобы отметить нашу женитьбу.

Запомнился случай - когда Николай Токарев, муж одной из сестёр Любы (Веры) открывал первую бутылку шампанского, то из неё ударил мощный фонтан пены. Струя шампанского обвале меня с головы до пояса. Моя рубашка стала мокрой, хоть выжимай. Всё произошло так неожиданно, внезапно, мгновенно, что я не успел даже сообразить, что происходит, как почти вся бутылка шаманского излилась не меня. С одной стороны, быть мокрым на собственной, свадьбе - плохое удовольствие. В другой - не часто приходиться принимать пусть и холодный душ, но из шампанского. Поэтому я не обиделся. Оказалось к тому же, что то добрея примета - будет не жизнь в супружестве, а купание в шампанском.

(продолжение следует)