Поворот. Глава 6

                Глава 6.
   Девочек устроили в школу, меня на работу. Алла и Надя учились плохо, но Дарья Ивановна, несмотря на занятость домашними делами, занималась с ними уроками. Девочки понимали, что для них делают эти прекрасные люди, старались изо всех сил не огорчать бабушку, как они любовно называли Дарью Ивановну. Мои ребятишки шалили и капризничали, как и полагается детям в их возрасте. Но старики любили их, как своих, и радовались возможности, дарованной им небом, быть нужными. Девочки освободили бабушку от домашней работы, все делали сами, как могли, ограждали пожилую женщину от стирки и уборки по дому.

   Наступала зима. Снег редко падал на холодную землю. Птицы давно улетели в места обетованные, только галки и вороны скакали по мерзлой земле и собирали оставшиеся после уборки  урожая зернышки и колоски. Я подвязала потуже веревкой свою большую по размеру старую телогрейку и начала разжигать печь в сарае, что служила столовой и кухней в рыбачьей артели. Вот уже месяц я кашеварила для рыбаков, возвращавшихся с путины.  Эту работу я делала автоматически. Память прошлых и нынешних событий отвлекала меня от скучной и однообразной работы. Вспоминались забытые мной события. Как то: мне восемнадцать лет, я студентка 2 курса инженерного института. Родители на даче, а я со школьными подругами пью чай у себя на кухне. Вдруг зазвенел дверной звонок. Я, дурачась, побежала к двери. За дверью стоял наш участковый милиционер.  Он смотрел на меня печальными глазами и, смущаясь от выпавшей ему доли, сообщил:
- Антонина, ты уже взрослая, студентка, умница. Вчера ночью твои  родные задохнулись угарным газом у вас на даче. Их нашла утром молочница. Крепись, девочка. Тебе ещё нужно их похоронить.  - Я не понимала всего сказанного  и стояла, всё  ещё улыбаясь, но постепенно до меня стал доходить  смысл этой  страшной  вести. Ноги подломились, и я  стала сползать по стене.
- Эй, эй! Ты чего это, ну-ка вставай! - на крик милиционера выскочила соседка со своей подругой. Женщины  подхватили меня под руки и подтащили к дивану. Когда я очнулась, в квартире,  кроме  меня и соседки, никого не было. Я, шатаясь, побрела на кухню. Остальное вспоминалась в тумане. Похороны, поминки, сочувственные лица,  всё сливалось в череду горестных дней.  Соседка тетя Валя подсовывала мне какие-то бумаги, я подписывала, не понимая, зачем все это нужно. Потом оказалось, что я продала дачу. Денег только и хватило, что на похороны.  Потом,  через несколько лет,  я узнала,  что купила дачу моя участливая соседка за копейки, но я протестовать  не стала, понимая, что мне тогда  было не до того. Да она и устроила всё, как нужно было. В -  общем,  я понимала, что меня обокрали, но  была благодарна ей за содействие.  И, слава Богу, она сняла с меня этот тяжелый груз печальных обязанностей.  Подруга соседки стала часто приходить ко мне. Она готовила, убирала в квартире. Ко мне с советами и разговорами не лезла. Как – то само получилось, что она переехала жить в мою квартиру, затем в Москву перевелся из Ленинграда её сын  Павел. И потихоньку в  квартире стали жить я,  Аглая Павловна и Паша.  Вскоре сыграли свадьбу. Я окончила третий курс, а через пару  месяцев у меня родился сын. Но учебу пришлось оставить. Нужно было кормить семью. Я, отсидев в декрете два месяца, вышла на работу. По великому знакомству меня устроили на телеграф. Работа была шумная, но приносила неплохой доход. Свекровь сидела с малышом, Паша учился в том же институте, в котором училась когда- то я. В свободное время я помогала Паше делать курсовые, чертила, писала конспекты.  Потом родилась Сонечка- Саша. Мы с Пашей уже закончили делать ему диплом. И вот «ура», Паша вышел на работу. Стало легче. Всего на момент нашего расставания мы прожили шесть лет. Как прожили? Никак! Все шесть лет прошли чередой добычи денег. Аглая Павловна, Паша, дети, в этой жизни все они были. А где была я? Разве я жила, разве я была любимой?. Смерть моих родных забрала у меня мою жизнь, оставив только обязанности. Затем в квартире на набережной и нас не стало. Аглая там, а я – здесь, стою в холодном сарае и пытаюсь в четыре часа утра  разжечь эту проклятую печку сырыми дровами.

    Но грустные мысли прекращались, как только я  вспоминала Гришу, всё во мне оттаивало  и наполняло мое существо необыкновенной легкостью и счастьем. Каждый его приезд был праздником, который, казалось мне, никогда не кончится. Вспоминая его прикосновения, я вся вспыхивала,  загоралась, у меня все получалось, и даже дрова успевали подсыхать от прикосновения моих рук. Бригада была мной довольна. А ведь я никогда раньше не готовила. Наверное, подсознание само включалось, ведь,  что бы я ни делала, все было для него, для Гриши. Я с каждым днем любила его все сильнее   и сильнее. Все напоминало мне любимого. Ветер забрался мне под телогрейку - это Гриша дует на мое вспотевшее, возбужденное тело. Я обожгла руку – нет, это я обожглась об его горячие губы. На лицо падает снег – нет, это Гриша протирает мне лицо кусочком льда. Я вся горела, это сейчас я понимаю, все это сумасшествие. Я болела любовной лихорадкой. И черт меня побери, я счастлива, что все это произошло со мной.

   Прошла зима, правда,  тогда я не замечала времени. Каждый день начинался с мыслями о нем, о Грише. И каждый вечер я засыпала,  держа в руках его пропотевшую майку, не давая её стирать. Наступила весна.  Заспанная земля  потихоньку открывала свои глаза, заставляя подсматривать за солнышком новыми, только что вылезшими из её утробы травинками и цветами. Новые, раскрывшиеся листочки на деревьях, передавали матушке - земле, как хорошо наверху. Согретый  теплым воздухом ветер носился по полям и собирал новости, давая указания, когда пчелкам пора собирать сладкий, ни с чем для них несравнимый нектар, переносил запахи цветущей земляники и ронял лепестки отцветших яблонь на  землю, украшая её, как невесту.  В совхозе справляли свадьбы, колокольчики звенели на тройках лошадей и несли весть о новом счастье, о новой весне.
                Продолжение следует.