Распад

Я всегда немного завидовал тем людям, которые всю свою жизнь придерживались одной позиции, одних взглядов, руководствуясь одними и теми же непоколебимыми принципами. Не потому, что такой взгляд на вещи кажется мне правильным, а потому что так жить проще и куда удобнее. Возможно, вас назовут твердолобым ослом или обвинят в неспособности мыслить шире, но при таких взглядах вам все равно будет на них плевать, ведь у вас есть ваше упрямство и железобетонная жизненная позиция.

Со мной все обстояло иначе с самого детства. Наверное, моя личность дала трещину еще тогда, когда мне до смерти хотелось нагрубить родителям, а потом в голове вдруг что-то щелкало, и я начинал чувствовать себя виноватым за то, что так и осталось невоплощенным замыслом. Я никогда не был жадным ребенком, потому что меня научили, что делиться – хорошо. Но бывали такие моменты, когда при приближении другого ребенка меня охватывал животный страх, что мою игрушку отберут. Странно, но родителей моя реакция даже умиляла. Они продолжали гордиться мной, ведь, в целом, я был послушным ребенком. Но никто никогда не знал, какие баталии происходили в моей маленькой головке.
Удивительно, но переходный возраст тоже прошел довольно гладко. Внешне, разумеется. Внутри меня по-прежнему колебался маятник правильных решений. Но с каждым годом все с большей амплитудой. На какое-то время мне удалось убедить себя, что я – человек устоявшихся принципов, «с головой на плечах». Эту убежденность неплохо укрепляли слова матери, в разных интерпретациях произносимые в зависимости от обстоятельств: «ты у меня умный мальчик, правильный».
Я – умный мальчик, правильный. Думать так было чертовски приятно, хотя внутри при этих мыслях что-то странно и неприятно зудело. Что именно, я разобрался чуть позже.

Среди друзей я прослыл личностью дипломатического типа. Еще бы, по дипломатии у меня был черный пояс. Попробуйте с самого начала своей сознательной жизни мириться со своими диаметрально противоположными мнениями по поводу одних и тех же вещей. По мере того, как росли внутренние разногласия, повышал квалификацию и мой ментальный дипломат. Как и в жизни любого человека, внутренние конфликты нередко дополнялись внешними. Самым первым сигналом, толчком, первой мыслью было задушить своего оппонента, нанести пару точных ударов по его наглому лицу, утопить его раздутое самолюбие в тоннах язвительного сарказма (благо на язык я всегда был неплохо подвешен). И вот, в тот момент, когда взор уже начинал туманиться, руки холодели, и благоразумие уходило в спящий режим, я снова слышал тот щелчок. У руля моего сознания становился второй я, спокойный, хладнокровный, рассудительный. Не без усилий он тушил мой раскаленный до ослепительного свечения разум и творил невообразимые для меня еще минуту назад вещи. Он гасил конфликт, умело находил компромиссы и виртуозно сохранял мой имидж «умного мальчика».
Со временем я пришел к выводу, что этот парень знает свое дело, и довериться ему было бы неплохо. Он заслужил мое доверие, раз за разом спасая от самых разнообразных неприятных ситуаций. Одно в нем было плохо – если ситуацию спасти уже не удавалось, и имидж был на волоске от падения, контроллер терялся, слабел и вместе с тем терял контроль. Тогда на помощь приходил контролируемый. Он потрясающе правдоподобно врал, не брезговал запрещенными приемами и в определенных моментах, как оказалось, располагал к себе не хуже, чем его благопристойный коллега. Хотя основную часть времени он и оставался подавляемым.

Эта двойственность мнений, отношений, желаний иногда доканывала меня. Я мог смотреть на человека и испытывать к нему совершенно противоречивые чувства. Часть меня говорила: «А почему бы нет? Ты живешь один раз. Какая разница, что будет потом?», вторая часть упрямо настаивала на своем: «С людьми нельзя играть. Будь милосерден и спаси его от самого себя». И где-то посередине между двумя этими мнениями зависала, будто в воздухе, нерешенная проблема. Потом к ней добавлялась вторая, затем третья, и вот я оставался наедине с целым ворохом нерешенных проблем, которые поедом ели меня изнутри, заставляя жить с постоянным чувством дискомфорта и стойким ощущением того, что мне здесь не место. Я распадался на части.
Иногда я слушал новости о терактах и различных убийцах, и мою голову снова охватывал обжигающий холод, я представлял себе кровавые расправы над этими отбросами общества, они были настолько ужасными и отвратительными, что были достойны фильма ужасов с самым высоким рейтингом. Но потом, словно из ниоткуда в моей голове возникала мысль «И тогда ты будешь ничуть не лучше их», и снова на короткое время наступал порядок.
Двояким было и мое отношение к жизни. Между мыслями «я хочу жить на всю катушку» и «хочу тихой семейной жизни» могло пройти всего несколько секунд. Со временем, даже заглядывая в собственный шкаф по утрам, я стал замечать, что моя рука в нерешительности замирает между классическим костюмом и потертыми джинсами с толстовкой. Я мог стоять так минут десять в полном смятении, будто передо мной была вечная философская проблема, а не банальный выбор одежды для самого заурядного дня.

Однажды в своей тетради с лекциями я заметил второй почерк. Обычно я писал довольно аккуратно, с ровным наклоном, без лишнего выпендрежа. Второй же почерк стоял торчком, буквы кое-где прыгали, появились совсем другие завитушки. В целом он тоже выглядел неплохо, мне даже нравился, но с первым имел крайне мало общего. Приглядевшись, я понял, что он мне все же знаком. Так я писал классе в пятом, только сейчас почерк выглядел более взрослым. Но я не стал придавать этой забавной ситуации лишних смыслов и окутывать ее флером таинственности. В последнее время мне как-то на все плевать.
Меня стал бесить постоянный контроль, мне надоело сидеть на поводке у самого себя. Это нечестно, в конце концов. Когда тебя сдерживает кто-то другой, на нем можно вымещать злобу, его можно обвинять, на него можно даже просто обидеться и упиваться чувством собственной оскорбленности. Иными словами, можно дать выход эмоциям. Когда ты сдерживаешь самого себя, все эти обиды и злость приходится направлять внутрь, туда, где они множатся, копятся и давят изнутри, грозясь разорвать сознание в самые мелкие клочья.

Сегодня утром я встал с паршивым настроением. Я не хотел вставать, но встал, чтобы пойти туда, куда идти не хочу и делать то, чего делать не хочу, чтобы остаться «умным и правильным мальчиком». Я достал из шкафа классический костюм, причесался, съел тарелку отвратной овсяной каши. Пора встречать новый день.

Уныло я встал из-за стола и направился к двери. Даже звук собственных шагов, глухо раздающихся в тесном коридоре, казался раздражающим и чужим. Я зашнуровал старые кеды и взглянул с чувством сильнейшей скуки и тоски в зеркало. Я всегда смотрю перед выходом в зеркало.

Мои волосы растрепаны. На мне моя любимая толстовка и потертые джинсы. Мое отражение ухмыльнулось и подмигнуло мне.
На столе стояла пепельница с дымящимся окурком, а овсяной каши в моем доме вот уж неделю как не было.