1. Жребий журналиста

«Дайте человеку цель, ради которой стоит жить, и он сможет выжить в любой ситуации».
И. В. Гете
    - Уля! - выдернул меня из размышлений голос подруги.
      Ева остановилась посреди дороги и, схватив меня за руку, возмущенно смотрела своими ярко-голубыми глазами из-под челки цвета платины. Лохматые волосы девушки были собраны сзади в хвост, на губы она нанесла насыщенно-розовую помаду. На подруге были облегающие джинсы мятного цвета, туфли на каблуках и белая блузка с рукавами-буфами. Удивительно, что я только сейчас это заметила, ведь девушка редко предпочитала деловой стиль. Теперь понятно, почему она так не довольна моей рассеянностью. В принципе, я тоже была бы не довольна, окажись на ее месте.
     Наверное.
     - Уля, я тебе тут такое рассказываю! - в воодушевлении вскричала она громче, чем следует, и стыдливо оглянулась. - А ты и бровью не ведешь! Выкладывай, мы же подруги. Что случилось?
      Она встревоженно поглядела на меня и обняла, от этого мое сердце оттаяло, и я покраснела от стыда. Как я могла так плохо думать о Еве? Ведь мы лучшие подруги уже семь лет, с тех пор, как в девятом классе я перевелась в ее школу. Она сразу начала со мной дружбу и помогла привыкнуть к новому коллективу.
       - Мне снился тот же самый кошмар, - проговорила я нерешительно, разглядывая свои ладони, и ожидала услышать насмешки и недоверчивое хмыканье.
       Их не последовало.
      - Как? Снова? - воскликнула Ева и протянула мне баночку с газировкой.
       Я уныло кивнула, взяла напиток и плюхнулась на ближайшую лавку. Питер был охвачен буйством осени, золотисто-рыжие листья кружились в танце. Деревья оделись в наряды из пурпура и багрянца, парковые дорожки были устланы коврами из желудей и каштанов. Не смотря на середину октября, светило солнце, и воздух был наполнен бархатной духотой. В час дня парк был полон посетителей: смеющихся школьников, возвращающихся домой, молодых мам с колясками, пенсионерок в вязаных беретах и юношей из спортивной секции, пробегающих уже десятый круг. Я не могла не признать, что один из них, в белой облегающей тенниске и шортах, был чертовски привлекателен. Ева одернула кожаную куртку и изящно села рядом, положив бежевую дизайнерскую сумку слева от себя. Я никогда не могла понять, как она, ведя себя подобно пацанке, умудряется в то же время быть грациозной и сексуальной. Когда я говорила об этом подруге, она польщено смеялся и отшучивалась: мол, однажды я расскажу тебе этот секрет.
       - А почему ты считаешь его именно кошмаром? - спросила она.
       Я открыла баночку и сделала глоток кока-колы. Мм, изумительно. Наконец мое раскаленное горло получило передышку и амброзию.
       - Почему? Ну, во-первых меня пугает то, что я чувствую все эмоции этой Надежды Дашковой и даже могу рыться в ее памяти и мыслях. Отвратительно, - я передернула плечами. - А во-вторых, когда я вижу ее глазами это сапфировое колье, меня наполняет такой суеверный ужас, что я просыпаюсь в поту и с криками. И уже нет границ, неясно чей это страх: мой или Надежды. Знаешь, порой мне кажется, что они хотят от меня что-то.
       - Шутишь? Что может понадобиться от тебя людям, жившим столетие назад? Покрасить ограду на их могилах и цветы принести? Найти и наказать их убийц?
       Не сдержавшись, я прыснула. Вот за что все друзья любят Еву: она может рассмешить всех в самой тяжелой обстановке, не прилагая огромных усилий. Такова ее натура. Многие завидовали мне черной завистью за то, что я оказалась лучшей подругой Евы. Но они просто не знают, что и у таких, как моя подруга, бывают свои тараканы в голове и колоссальные проблемы. Кстати, о них.
       - Давай не будет обо мне, - сказала я. - В конце концов, это всего лишь детская психологическая травма. Это пройдет, я уверена. Лучше расскажи: он звонил?
      Теперь пришла очередь Евы горестно вздыхать. Но она, как всегда, не ограничилась этим и закатила глаза.
       - Еще бы не звонил, тогда между нами точно все было бы кончено. Но от его звонка ничего не прояснилось.
       - Свидания у телевизора с вареными пельменями и редкие пресмыкания по пятничным ночам не для тебя. Ты заслуживаешь лучшего, Ева, - я нашла ее ладонь и ободряюще сжала.
       - Как ты назвала его сексуальный режим? Пресмыканием? - она натянуто улыбнулась, и я почувствовала тяжесть на ее душе, словно мы были единым целым. - Что ж, Сереже понравилось бы такое название. Он и сам не прочь конкретизации.
      - Да мне плевать на твоего Сережу! - вскричала я и покраснела.
      - Уля, я знаю, что ты желаешь мне только добра, - терпеливо объяснила подруга. - Но не все же, как ты, могут дожидаться своего единственного и верить в детские идеалы. Я разочаровалась в существовании Прекрасного Принца на белом коне.
      - Это не детские идеалы.
      - Не будь такой упертой, милая. Придет время, и ты согласишься со мной. Жизнь непонятная и сложная штука, и найти в ней место довольно проблематично. Обратное могут утверждать только психологи, но такая у них работа. Просто я не хочу, чтобы ты поранилась осколком, когда будут рушиться твои иллюзии.
      - Может, они никогда и не разрушатся, - буркнула я. - И это вовсе не иллюзии, а вера.
      - Я очень надеюсь на это, потому что ты знаешь: я буду счастлива, если ты будешь счастлива.
      - Миронова, не будь сентиментальной, - сквозь слезы умиления пробормотала я, хотя была в таком же убеждении. - Тебе это не идет.
      - А ты не распускай сопли. Жизнь продолжается, и ночные кошмары просто-напросто побочные эффекты от кайфа, получаемого от нее. - Тут ее взгляд упал на наручные часы, и, вскрикнув, Ева вскочила. - Ты же не обидишься, если я побегу? Иначе он с меня шкуру сдерет!
      - Ты еще не видела моего декана, - рассмеялась я.
     Мы обнялись, и подруга растворилась среди пестрых деревьев, цокая каблуками по асфальту. Как только звуки стихли, улыбка моментально погасла на моем лице. На самом деле этот ночной кошмар не был для меня пустяком. Я так говорила, чтобы убедить остальных и себя заодно. Жизнь была бы нормальной, но каждую ночь этот сон повторяется, и я все лучше чувствую Надежду Дашкову. Более того, я вижу мир российского двадцатого века ее глазами.
     Я вздохнула, стараясь отогнать мрачные мысли, и достала из замшевого коричневого рюкзачка зеркальце. Оно было в деревянной темно-красной оправе, покрытой лаком, - подарок тети, говорящей, что раньше оно принадлежало моей матери. Мои родители погибли в автомобильной аварии, когда мне было год, и я совсем их не помню. Меня воспитала тетя, младшая сестра мамы, но это уже другая история, и я не хочу сейчас вдаваться в ее подробности. Оправа была вырезана в форме переплетенных листьев, из овального тонкого зеркальца на меня смотрело мое собственное отражение: бледное уставшее, сонное. Под карими глазами залегли глубокие тени, щеки осунулись. Черные волосы были собраны после физкультуры сзади в косичку, спускавшуюся до талии, мешавшие пряди заколоты на висках невидимками. Я состроила своему отражению недовольную рожицу, показав язык, и нанесла на губы пару капель персикового блеска. Может, все и не так плохо. Хотя однозначно Надежда была красивее меня в сто раз, такой правильности черт, изящности изгибов и блеска волос мне еще не довелось видеть ни у одного знакомого. Ну что ж, я и себя не привыкла считать уродцем, правда, я буду немного повыше и пошире в плечах, но меня никак не назовешь толстой, неуклюжей или пугающей. Да, внешность заурядная, ничем не выделяющаяся, не имеющая особенного шарма, но некоторые меня называли очень даже привлекательной. Сейчас на мне были темно-синие джинсы, облегающие сапожки до колен из коричневой кожи, клетчатая рубашка и белый свитер крупной вязки. Поверх него висел кулон в виде ярко-голубого глаза, по словам тети, мама, тоже носившая его, называла медальон своим амулетом. Не замечая того, я часто теребила его: может, и мне удачу принесет.
      Со стороны института раздался звонок, и я, схватив с лавки пестрый платок и малиновое пальто, нехотя поплелась к корпусу. Предстоял целый ад изощренных словесных приемов и унижений. Я училась на журналиста, и мой преподаватель по филологии отчего-то невзлюбил меня с первой же лекции. Одногруппники считали, потому что я была умнее его, в чем мы с Евой глубоко сомневались. Просто я прочитала больше книг и имею более современные взгляды. Он называет их радикальными, а остальные либеральными. Например, я - атеистка, не люблю коммунистов и считаю великим, самым тяжелым преступлением прошлого века убийство Столыпина. Уверена, если бы ему дали еще несколько лет, то его реформы изменили бы Россию в корне, и, возможно, мы пошли бы по иному политическому пути. За эти принципы, Святослав Архипович публично смеялся надо мной и называл несмышленной. Однажды я не выдержила и в ответ прилюдно назвала его ханжой и узколобой обезьяной. Не очень оскорбительно, даже смешно, подобные обзывательства школьного уровня, но после этого он особенно возненавидел меня и уже не скрывал, что его отношение на личной почве. Плохих отметок удавалось избежать только под страхом ректора, так как однажды я написала жалобу, но каждый семинар по филологии выдавался настоящим мучением.
       Университет, в котором я училась уже пятый год, был большим красивым зданием, построенным еще в эпоху Старого Петербурга. Говорят, изначально его строили при императрице Елизавете под военное училище, затем это был многоквартирный дом для съема, а в последние годы царской России здесь располагалась женская гимназия. Институтом журналистики, международных отношений, психологии и юриспруденции его сделали уже после окончания Великой Отечественной Войны, в советском Ленинграде. Когда-то корпус было яично-желтым, пять лет назад его стены покрасили в матово-голубой. Крыша, отделанная статуэтками ангелов, поддерживалась массивными колоннами из белоснежного мрамора. Здание, покрытое ажурной росписью и витражом, было построено в стиле барокко. К главному входу вели широкие ступени, ограниченные винтажными, отполированными до блеска перилами. По ним вбегали стайки шебечущих первокурсников с конспектами под мышкой, обсуждающих последнюю вечеринку. Выпускники, те, кто уже ближе всего ко взрослой жизни, не могли быть такими беспечными и относились ко всему с большей долей ответственности.
      Внутри помещение также напоминало императорский особняк, как и снаружи. Стены, отделанные деревянными и кафельными панелями, были увешаны картинами имрессионистов, среди них часто попадались даже работы Ван Гога. Под сводами высоченных потолков висели электрические жирандоли, полы были устланы бардовыми коврами. Учиться здесь, особенно на бюджетной основе, было почетно и элитно, попасть в число счастливцев мог далеко не каждый. Например, я пролила много слез по этой причине и отступилась бы, если бы не поддержка любимой Евы. Мне вспомнилось, как семь лет назад я переводилась в новую школу, писала вступительные экзамены и волновалась по поводу социальной адаптации, а потом, на первом сентябре, ко мне подошла пухлая светловолосая девочка и с бодрой улыбкой предложила помощь. С тех пор Ева сильно похудела и похорошела, но наша дружба ни на секунду не ослабла. Она даже пошла вместе со мной в тот же университет, только на политику. Девушка прекрасно разбиралась в дипломатии и отлично знала историю, английский, немецкий и испанский языки. Ева очень любила иностранные языки и даже читала на них книги, чего я не могла сказать о себе. Меня смогла покорить лишь латынь и мелодичность ее слов, а так я была преданна русскому. В подростковый период, когда все начинают курить, пить и целоваться в гаражах, я бесповоротно влюбилась в произведения Пушкина, Лермонтова, Горького, Достоевского, Толстого, Ефремова, Куприна. В этом же ряду стояли Маяковский, Бродский, Ахматова, Цветаева. Перечитывая по третьему кругу толстые тома, взятые из библиотеки тети, я твердо решила связать свою жизнь с журналистикой и, набравшись опыта, однажды написать книгу. Я не знала, о чем она будет, но это была детская мечта, а как сказала Ева, я с ними просто так не прощаюсь.
      В аудитории, полной учащихся, стоял страшный гул. Еще бы, ведь сегодня будет распределение! Наконец нам скажут редакцию, где мы будем проходить практику. Так как это была наша первая по-настоящему серьезная работа, нам не терпелось поскорее все узнать. Я прошла вдоль набитых трибун и опустилась за парту возле своей хорошей знакомой, Ренаты Смильгиной. Девушка повернула ко мне свою копну огненно-рыжих волос и лицо в веснушках и растянула губы в улыбке.
      - Уля! - прокричала она сквозь шум, царивший кругом, словно хаос. - Я принесла тебе ланч, ты опять пропустила обед!
      - Точно, - я хлопнула себя по лбу и с благодарностью взяла горячий сэндвич, завернутый в пищевую пленку, и пластиковый стаканчик кофе. - Опять заболталась с Евой в парке. Ты - прелесть, чтобы я без тебя делала!
      - Может, тогда погуляем на днях? Знаешь, у меня есть на примете одна уютная кафешка, кроме того, в кинотеатрах вышел классный фильм, - лицо Ренаты светилось надеждой.
      - Прости, не получится, - нагло соврала я с набитым ртом и даже не покраснела. - Обещала тете помочь с уборкой на даче. Ну, ты понимаешь, швабры, банки и прочее.
      - Конечно, - уголки губ девушки поползли вниз, и я почувствовала укол совести. Рената была, конечно, прелестью, но никто не мог занять в моем сердце место Евы.
     - Эй, Уля, из-за чего сегодня будешь цапаться с Мистером Губастым? - ко мне обернулись два парня с переднего ряда.
      Игорь и Влад, два закадычных друга и знаменитости нашего вуза, в основном из-за спортивных успехов, но также и из-за сексуальной внешности и поразительно притягательной манеры общения. Игорь был темно-русым и сероглазым, всегда сияющим своей фирменной белозубой улыбкой. Кажется, за эти четыре года учебы он сменил более трехсот девушек и победил в неофициальной номинации: «Сердцеед столетия». В общем, заурядный щеголь, привыкший к женскому вниманию, ничего примечательного и достойного. Влад был более загадочной фигурой, но и он меня не интересовал. Парень был старше нас на два года и успел отучиться три года в медицинском колледже прежде, чем понял, что это не его. У Влада были белоснежные волосы и янтарные глаза, как у волка. Профиль его лица был такой тонкий, что порой казалось, будто он разобьется при столкновении обо что-то, как тончайший фарфор. Против воли я частенько на лекциях смотрела на него, но с точки зрения художника. Мне нравилось видеть, как длинные ресницы отбрасывали тени на его скулы, как яркие глаза смеются вместе с четким контуром губ. Иногда мне даже хотелось коснуться его кожи, настолько она выглядила сверкающей и упругой, но к счастью, нас разделяло довольно большое расстояние. Говорили, что видели его с не менее десятью девушками за месяц, что даже било все рекорды его друга, но в социальных сетях не было ни одной фотографии, где он был бы со своей девушкой. Все было настолько непонятно и запутанно, что даже когда об этом спрашивали Игоря, он нервно смеялся и, поднимая руки ладонями вперед, отговаривался:
      - Даже не спрашивайте меня об этом. Я свечу над ним не держал и понятия не имею, что творится в его личной жизни. А если бы знал, то точно не сказал бы. Но одно могу с уверенностью заявить: не нашлось еще той, чья бы стрела пробила бы его сердце.
      Мистером Губастым мы за глаза называли противного Святослава Архиповича, потому что его губы смешно выпячивали вперед. Да, не у одной меня он сидел в печенках. И не смотря на то, что я с презрением относилась к этим двоим, к Игорю и Владу, когда они обращали на меня свои лукавые взгляды, у меня, как и всех подкашивались ноги. От волнения я даже чуть не разлила кофе, но взяла себя в руки и нацепила маску безразличия. Я не любила эту парочку за показное чувство собственной неотразимости, за вечные подколы, за высокомерие, самодовольство. Кажется, Ева все-таки права: я могу найти недостатки в любом парне. Может, поэтому у меня до сих пор и нет никаких отношений. Абсолютно.
      - Это вы у нас по части цепляния за женские юбки, я же отстаиваю свою позицию, как и всякий журналист, - едко отвечаю я и начинаю с усердием точить карандаши, давая понять, что беседа закончена.
      Боковым зрением я вижу, как у парней медленно ползут брови наверх, но все же они отворачиваются. Ха, один-ноль, я веду. Может к выпускному мне и удастся чуть-чуть сбить с них спеси. Рената изумленно на меня смотрит, оно и понятно, ведь я, такая собранная и сдержанная, не часто срываюсь. Точнее говоря, лишь в тишине на плече Евы. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут двери открываются, и в аудиторию заходит Мистер Губа... Упс, я хотела сказать, Святослав Архипович. Пятикурсники тут же взволнованно стихают, по рядам проносятся судорожные вздохи. Похоже, только одна я, уверенная в своих силах, спокойна, однако мое лицо по-прежнему горит. С удивлением я прикладываю прохладные ладони к пылающим щекам и в недоумении застываю. Не думала, что словесная перепалка со всеобщими любимчиками так меня разозлит.
      Святослав Архипович, мужчина лет пятидесяти, всегда в одном и том же темно-синем костюме и красном клетчатом галстуке, проходит за кафедру и, открыв толстую тетрадку, прокашливается. Говорят, он так много курит, что у него почти ничего не осталось от легких. У преподавателя по филологии одухотворенное умное лицо, оно даже симпатизирует мне, но из-за наших напряженных отношений, мне не хочется признавать этого. Мужчина будничным и непосредственно деловым тоном здоровается, чем только сильнее раздражает меня. Я не понимаю, что со мной, но чувствую, что уже на пределе. Неужели это все от ночного кошмара? Так я скоро жить по-нормальному не смогу! Начинается оглашение. Называют имя и фамилию студента и редакцию, где он будет работать. Тот встает и под всеобщие овации проходит к кафедре взять документы. Я взвинчена, как натянутая струна, готовая в любую секунду сорваться. Голова раскалывается, даже дышать больно, воздух кажется свинцовым. И тут называют меня.
      - Ульяна Гончарова, - произносит Святослав Архипович, и на его губах появляется недобрая торжествующая улыбка. - Газета «Час кофе».
      Раздаются редкие аплодисменты, все ошарашены не меньше меня. Я вскакиваю и замираю, отказываясь в это верить. Перед глазами все плывет, в ушах что-то гудит. Быть этого не может. С моими показателями я ожидала, что меня запихнут в какую-нибудь городскую газету или даже на телевидение. Но уж точно не в какую-то вшивую, малоизвестную коммерческую организацию! Сомнений нет, к этому приложил руку этот подлец, Мистер Губастый.
      - Ульяна, вы идете? - он насмешливо наклоняет голову набок.
      - Это какая-то ошибка! - уверенно заявляю я. - Сверьте еще раз! Вообще-то я кандидатка на красный диплом.
      Мужчина медленно опускает голову, проводит пальцем по строкам и с невинным видом поднимает голову.
      - Нет, никакой ошибки нет, Ульяна. Дело вовсе не в том, кто как учиться. Организации сами выбирают на стажировку абитуриента. Может, ваши показатели и не так хороши?
       Я ощущаю на себе десятки любопытных, ожидающих взглядов, перед глазами все становится еще мутнее. Черт, надо было поесть. В голове крутятся сотни язвительных реплик, одна из них уже готова сорваться с языка, и тут случается самое ужасное. Я падаю в обморок.