Princess of slums

Чикаго полнился слухами и легендами, и слухи о семье Милковичей всегда были малоприятными, отдавали перегаром и куревом, привкусом земли и железа.
Эта фамилия была чем-то вроде клейма на всю жизнь, ожогом, оставленным куском раскаленного чугуна на самом видном месте. И Мэнди была абсолютно уверена, что заклеймили ее еще до рождения, приложив железку ко лбу, а рядом с фамилией черкнув несмываемым маркером «шлюха».
Дожив до сознательного по меркам ее района возраста, она уже не считала колкие фразочки о семье Милковичей или брошенное в спину «потаскуха» чем-то обидным.
Не меняясь в лице, она просто звала братьев и, вооружившись монтировкой или стволом — тут уж что первое попадется на глаза — шла расправляться с теми, кто не умел следить за своим чертовым языком. Дело не в обиде, нет. По правде, Милкович отлично понимала, что в этих словах правды если и доля, то точно львиная, но это не отменяло того факта, что люди вокруг должны были знать, когда им следует открывать свой поганый рот, а когда молчать в тряпочку и дышать через раз.
И в случае чего, неблагополучная семейка готова была заткнуть это знание каждому из разговорчивых придурков в глотку поглубже. Для лучшего усвоения, так сказать.
Исключением из правила «обидел Милковича — пойди и вырой себе могилу» стал рыжий комок света и тепла — Йен.
Мэнди до сих пор могла расписать по минутам ее первый нормальный разговор с Йеном, буквально каждую реплику, отлично помнила его смущенное, улыбающееся лицо и каждую веснушку на нем. Каждую, совершенно точно.
А еще она помнила, как сильно, с первой же секунды, проведенной с парнем в предельной близости, ей захотелось остаться рядом с ним как можно дольше. Для девушки он стал чем-то вроде рыцаря в сияющих на солнце доспехах после того случая на уроке истории.
      Никто до того момента никогда и не думал, что честь чертовой Милкович нужно защищать, да и по правде, мало кто был уверен наверняка в том, что эта самая честь у нее вообще присутствует.
Тот поступок Йена, да и каждый последующий, если честно, подкупал, заставлял Мэнди хотеть стать прекрасной принцессой для этого очаровательного рыцаря. И, казалось бы, что может быть проще? Охомутать парня для такой девушки — задача минимальной сложности. Жаль только, все оказалось не так просто, как выглядело вначале.
Нервное «я — гей», выступающее в контексте того разговора в качестве последнего шанса на решение конфликта без кровопролития, перечеркнуло все голубые мечты о невинных принцессах и храбрых рыцарях, но в тоже время дало жизнь дружбе, за существование которой она не раз благодарила такое нелепое стечение обстоятельств.
— Ты навсегда вернулась или как? — хриплый голос вырвал Милкович из воспоминаний, что в черепушке тянулись бесконечной жвачкой, слепляя все посторонние мысли в один большой нечленораздельный комок. Ну а девушка только и радовалась подобному бардаку в голове и возможности хоть на некоторое время забыть о том, что ждет ее за пределами этого обшарпанного района, который для тысячи посторонних был просто очередным злачным местом этих громадных бетонных джунглей, ну а для Мэнди — родным домом, когда-то, по крайней мере.
— Нет, приехала на выходные, — оповестила блондинка, не без удовольствия принимая протянутую сигарету и лишь потом, наконец, глядя прямо в глаза тому, кого по сей день называет лучшим и единственным другом. — ...не говори Липу, что я в городе.
Мэнди душу готова была продать за парня, который смотрел бы на нее именно так. Она искала это в Липе, да и, по правде, в каждом встречном поперечном на протяжении всей жизни. И по иронии судьбы нашла в Йене — человеке, который навсегда останется просто другом.
— Ну а ты?
— Полежал в дурке, чуть не попал за решетку, сбежал, перепугал всю семью, расстался с твоим братом... — улыбка у парня получилась кривоватая, от пробирающего до костей февральского ветра лицо перекосило, и парень поежился. — Ну, ты знаешь, как это бывает.
— Как он?
— Не знаю, я не видел его уже пару недель, — Йен пожал плечами и выдохнул. Слезящиеся от ветра глаза медленно, даже немного заторможено провожали мчащийся подальше из этого захолустья поезд, а заледеневшие пальцы как-то сами, без веления хозяина, выудили из полупустой пачки сигарету. По поведению парня сложно было понять, переживает ли он из-за расставания или огромной кучи других событий. Это было так странно и непривычно, раньше по его лицу без труда можно было прочитать все эмоции, а сейчас он словно... завис. И Мэнди понятия не имела, как реагировать на это. — Я думал, ты связывалась хотя бы с ним, разве нет?
Связывалась, и на все попытки дозвониться получала лишь гудки и голос автоответчика.
Лезть в чужие отношения девушка, конечно же, не хотела, как и что-либо комментировать, но ей было жаль. Жаль, что все так вышло.
За восемнадцать лет Мэнди настолько привыкла к дерьму, происходящему в ее жизни, что черта нормального и не очень стерлась, буквально исчезла без следа. Она могла справиться с чем угодно. С семьей уголовников, клеймом шлюхи, несчастной любовью, парнем, у которого вечно чешутся кулаки и даже с ебущим ее по пьяни отцом. Она сильная и совершенно точно могла бы справиться одна, да вот только ее рыцарь никогда не оставлял ее один на один с проблемами. Он был рядом, он защищал, помогал любыми возможными способами, хранил все самые страшные секреты и обнимал так крепко, как никто и никогда, казалось, девушку не обнимал.
Но в момент, когда поддержка потребовалось Йену, ее рядом не было. Факт этот Милкович буквально душил, застревал комком нелепых слез в горле и не давал сказать ни слова.
Правда в том, что иногда даже самые сильные и смелые рыцари ломаются, теряя в себе что-то, что раньше называли внутренним стержнем и опорой. Это вовсе не значит, что они нуждаются в жалости и сочувствии, Йен так уж точно не нуждался, и девушка прекрасно это знала. Ее рыжий комок тепла и доброты останется сильным и отважным, сколько бы человек не ставило крест на нем.
И Мэнди могла лишь побыть какое-то время его костылем, хоть и запоздало, тогда он непременно вернет себе то, что отобрал у него чертов диагноз.
Чикаго полнился легендами и слухами: о семье Милкович, Мэнди в частности. Они всегда были малоприятными, но рядом с Йеном девушке казалось, она сама становится чуточку светлее и значимее, становится частью чего-то большего и лучшего. Словно безобразное клеймо на лбу медленно рассасывается, оставляя о себе лишь смутные воспоминания.
Этим «большим» — Мэнди была уверена — она когда-нибудь с гордостью назовет легенду о принцессе забытых богом трущоб и ее верном отважном рыцаре, который непременно поборет ужасающего огнедышащего дракона внутри себя, становясь сильнее, чем когда-либо до этого.