Домыслы, ч. 3

          23 апр, 2014


Будет ведь, как всегда.

«СРОЧНО. Вчера в нарушение договоренностей, достигнутых при посредничестве международного сообщества, вооруженные отряды тутси перерезали 2 миллиона путси ножами для чистки картофеля. Международное сообщество крайне обеспокоено».

«Отряды самообороны путси, возмущенные недавним инцидентом, удавили 8 миллионов тутси шнурками от ботинок. Международное сообщество обсуждает введение санкций против лидеров отрядов самообороны путси. Принято решение о направлении в район межнационального конфликта специальных представителей ОБСЕ».

«Объединенные отряды тутси и путси не пропустили представителей ОБСЕ на свои территории. ЦРУ США принято решение о направлении в район конфликта полковника Норта».

«НОВОСТЬ ЧАСА. Объединенным комитетом начальников штабов США в район межэтнического конфликта направлен Шестой флот тех же США для спасения полковника Норта, захваченного отрядами повстанцев неустановленной принадлежности. После  нанесения в ходе этой операции высокоточного удара по базам боевиков уничтожено 70 миллионов оставшихся тутси, 42 миллиона путси и 3 с половиною тысячи случайно оказавшихся рядом цыган. Межэтнический конфликт по мнению спецпредставителей ОБСЕ, направленных международной общественностью, можно на этом считать урегулированным».

«В Голливуде снимают блокбастер "Спасение рядового Караяна" по сценарию Оливера Норта. ФОТО. ВИДЕО».

«При бюджете $900 миллионов сборы от проката блокбастера "Спасение рядового Караяна", включая территорию недавнего межэтнического конфликта, заселенную остатками цыган и перешедшую под протекторат международной общественности, превысили 1 миллиард долларов».

Титры




          Деяния


После победы над Империей Галактическая Республика приобретает огромное могущество, позволяющее поставить себе на службу самое Силу: от нее оставляется одна Светлая сторона, а Темная объявляется пережитком прошлого и упраздняется. Добра (см.) становится столько, что открываются пути достижения невиданного расцвета наук и технологий, позволяющих гасить звезды и поворачивать вспять время.

Вхождение под благодетельное покровительство Республики становится целью внезапных народных восстаний поочередно в сотнях дотоле независимых королевств, которые затем дружно объединяются в Галактическое Содружество. В стороне от поступательного движения прогресса остаются лишь планеты-изгои, народы которых иногда жалеют и подкармливают.

Экономическое и технологическое могущество Объединенной, как теперь ее называют, Республики с доверчиво примкнувшим к ней Содружеством позволяет поднять на невиданную высоту гуманизм и права всех живых существ, включая бактерии и вирусы. Мухи наделяются избирательными правами, которыми они немедленно пользуются, чтобы избрать Мушиного Президента, правящего объединенной Галактикой столь же мудро и успешно, сколь и его предшественники.

Однако немыслимая сложность благодетельного управления такой хозяйственной и политической махиной вынуждает все же и к созданию чрезвычайно могучего бюрократического аппарата, занимающего сразу несколько планетных систем в созвездии Волокита. В то же время для борьбы с недобитыми остатками ситхов (см.), по-прежнему поддерживающих сепаратистов (см.), вновь увеличивается финансирование Галактического Флота; по сохранившимся имперским чертежам восстанавливается Звезда Добра, обладающая однако же по сравнению со своим прототипом много более совершенными тактико-техническими данными и во много раз большей огневой мощью. Звезды Добра пускают в серийное производство и направляют для несения своего гуманистического содержимого в предусмотрительно возникающие горячие точки на Оси Зла; эту их миссию называют «гуманитарной дезинтеграцией».

Пожилой Люк Скайуокер (в исполнении Чака Норриса), видя всю эту хрень, поворачивает локальное время вспять с помощью бытового поворачивателя времени и воскрешает своего отца – прямо в надетом на голову черном горшке.

– Вейдер, я твой сын, – говорит ему Люк. – Начинаем все сначала.

Немая сцена.






          Сюжет


Горожанин, вполне обычный -- живет, встречается с людьми, размышляет о них и своей жизни, вспоминает.

Из этого потока обыденности у него постепенно рождается ощущение смутного беспокойства, какие-то мелочи начинают -- сначала читателю, а затем уже и ему самому -- казаться чуть странными -- хотя и объяснимыми. Ощущение беспокойства мало-помалу перерастает в тревогу; он начинает испытывать самую настоящую тяжелую манию преследования -- когда все, самые обыкновенные, вещи кажутся деталями сплетенного вокруг него зловещего заговора. Будучи человеком в других отношениях здравым, он сознает это свое состояние, пытается с ним бороться, но в конце концов обращается к врачу.

Который проведя с ним беседу, сделав кое-какие исследования и выписав успокоительные таблетки, заявляет, что в целом он здоров -- хотя нервы немного и расстроены, как у большинства горожан: уйти в отпуск, выспаться -- и все как рукой снимет. Немного удивленный таким ответом, но и несколько успокоенный им, горожанин возвращается к обычной жизни, однако вскоре замечает снова, что все, как ему казалось, болезненные симптомы не только не ослабевают, но, напротив, развиваются быстрее и быстрее, превращаясь во что-то совершенно уже невозможное; более того -- он начинает находить объективные, хотя и косвенные, доказательства того, что все, казавшееся ему плодом больного воображения, происходит в действительности.
Повествование превращается в триллер -- когда все, кто и что только возможно, оказываются в безумном заговоре против него -- тем более пугающем, что цель его совершенно необъяснима: ею, например, не является его физическое уничтожение, и вообще нанесение ему какого-либо серьезного вреда. Более того, ему становится ясно, что он действительно не болен, способен здраво оценивать происходящее, и что все происходящее с ним -- совершенно реально, хотя и необъяснимо.

Жить во все более нагнетающейся фантасмагории он не может и начинает пытаться исследовать причины того, что происходит. Мало-помалу выясняется, что сделать это вовсе не так трудно, как ему казалось -- на прямо задаваемые им вопросы, он получает вполне прямые, хотя и не всегда полные ответы, ему относительно легко удается найти необходимые документы и даже научную литературу, из которых он постепенно узнает, что его положение и состояние нисколько не являются чем-то из ряда вон выдающимся, но есть относительная норма современной жизни в мегаполисе, а иначе говоря, человеческой жизни вообще -- поскольку вне мегаполисов ее более не существует: поддерживается лишь ее иллюзия, причем с той лишь целью, чтобы еще более не травмировать и без того неустойчивую психику горожан, т.е. в сущности, всего человечества. Поскольку масштабы распространения деформации психики, граничащей с психическим заболеванием, но не являющейся им в полном смысле слова, глобальны, то и функционирование такой постоянно действующей всемирной психотерапевтической системы временами дает сбои, жертвою одного из которых оказался герой повествования. Более того, такие сбои принимают со временем все более серьезный характер, поскольку "врачами" в этой системе являются, собственно, такие же горожане, как и, например, он сам -- а значит, не менее него нуждающиеся в помощи.

Становится ясно, что выбраться из водоворота хаоса, в который он попал просто из-за какой-то ошибки, ему никто не поможет: просто потому, что никто не знает, в чем состояла ошибка, что нужно теперь делать, чтобы ее исправить, и следует ли вообще заниматься этим, и не лучше ли оставить все как есть, просто приняв, как новую реальность. Ему, таким образом, ничего не остается, как пытаться разобраться во всем самому, уже изнутри системы -- в силу своей природы фактически интегрирующей в себе и государство и все прочие общественные институты. Под вымышленным именем он получает медицинское образование и, не становясь практикующим врачом, пытается делать научную карьеру, чтобы добраться до каких-то рычагов, которые помогли бы ему в попытке если не восстановить ситуацию, то хотя бы сделать ее менее абсурдной.
Однако при этом выясняется новое обстоятельство -- поскольку тотальная система, в которую он внедрился, полностью состоит из людей, ровно так же, как и он сам, балансирующих на грани безумия, вся она основана на во-многом неверных, а порою и вовсе абсурдных посылках, из которых самым спорным является тезис об этом будто бы всеобщем "безумии", на "лечение" от которого направлена деятельность всей системы. Выясняется, что нет ни четких критериев, по которым проводится граница между правильным поведением и "безумным", неочевидно, кто в действительности больше нуждается в помощи -- пациенты или же сами врачи, ничем не доказана эффективность средств, применяемых для "лечения" и, главное, -- нет никакой уверенности, что оно само не является подлинной причиною полуболезненного состояния населения.

В итоге герою становится ясно: чем бы ни было произошедшее с ним -- это следствие неправильно пошедших лечебных мероприятий, и решить проблему он может, только начав жить двойной жизнью: он получает доступ к своей собственной истории болезни, берет на себя руководство собственным лечением -- и все прекращает, продолжая лишь создавать его видимость. Вся фантасмагория также естественно прекращается. Вечером, приходя домой, он снова живет, встречается с людьми, размышляет о них и своей жизни, вспоминает.




          Нуар

— Жизнь — говно!
— Боюсь, да.
— Жизнь — полное говно!
— Увы.
— И тут говно. И там говно. Везде — говно!
— Да-да.
— Все в этой жизни — говно. Что это за жизнь?! Это говно!
— Да-да.
— Есть в этой жизни что-нибудь, кроме говна?
— Что?
— А что в этой жизни не говно — тоже говно!
— Ну, хорошо, пусть.
— В жизни нет ничего хорошего, одно говно.

— И — что? Послушай, но ведь это только когда-то, в контрасте с общенавязчивым фоном притворного благополучия было открытием и самодостаточной истиной. Горькой альтернативой на бесконечно и бессмысленно повторяемое «жизньпрекрасна». Бунтом подростков, которые еще не успели обжиться в окружающем их мире, против родителей, которые худо-бедно успели, и забыли, как им самим было в нем неуютно и страшно, и теперь не понимают, чего боятся и от чего страдают их дети. Но теперь, это стало точно такой же стертой монетой, это общее место, трюизм, литературный штамп, столь же неприличный, как косые лучи заходящего солнца. Эта истина потеряла свою самодостаточность, требуется что-то посвежее, ты уж извини, такова жизнь.

— Вот ведь я и говорю, что жизнь — говно...