Рассказ попутчика

На одной из остановок поезда из купе вышло трое. И я остался один, но на следующей остановке ко мне подсел пассажир, и мы ехали дальше с ним вдвоём довольно долго. Он был человеком общительным и простым. Сразу же достал из чемодана бутылку коньяка и заявил, что он наконец-то холостой - недавно избавился, от своей недорогой «половины». И это надо было бы сделать ещё лет пять назад, но он всё не решался, надеялся что «половина» поумнеет, а зря - не поумнела. Но это всё в прошлом. А теперь давай выпьем за мою свободу - во всяком случае, пока. А там будет видно - уже кое-что намечается, но это так, к слову будет сказано. Он к тому же сказал, что на «радостях» выкупил два остальных места в купе, узнав предварительно у проводника вагона, что в купе едет «нормальный» мужик. Поезд на этой остановке стоял сорок минут - к поезду что-то там цепляли. Я спросил у него, как ему это всё удалось за сорок минут. Но ответил, что у него здесь, на этом вокзале, все знакомые и для него это всё «без проблем». Я достал закуску, её-то у меня было достаточно, и сказал, что пойду в ресторан и куплю ещё бутылку коньяка. Но он ответил, что этого ни в коем случае делать не надо, он угощает от души и на радостях - пришлось согласиться.
Рассказ первый:
Когда выпили половину бутылки он начал рассказывать о том, как он развёлся с женой, и почему это произошло. Он считал, что она слегка «повредилась» умом поле того, как начала ходить в церковь. В церкви собирались такие же, как она, как он сказал «кумушки», и не молились там Богу, а сплетничали. Да это и понятно, ведь Брежнев был доведён его окружением уже до маразма. Начал забывать слова и читал речи по бумажке. А потом стал плохо выговаривать слова и, похоже, даже не понимал что читал. И такой человек правил государством. Да он и не правил, а только делал вид, что управляет государством. А его ближайшее окружение интенсивно и целенаправленно разваливало нашу страну. И это, в частности, коснулось и семей, а вернее жён, которые тоже стали подсознательно, разваливать семьи. Ведь семья это «первый кирпичик» государства. Попутчик сказал, что его жена оказалась в первых рядах этих «новаторов», разваливающих семьи. За пять лет, или около того, она превратилась из нормальной жены в окончательную «стерву».
Не знаю, так ли это, но это его слова. И судя по всему, он говорил это вполне искренне.
То, о чём пойдёт речь, произошло, похоже, на Кемеровском металлургическом комбинате. Может быть, даже непосредственно в самом городе Кемерово или рядом с ним.
Но это всё вступление, а свой рассказ он начал так:
- Мы на работе отметили день Великой Октябрьской революции - и продолжили в кафе. Приняли на грудь и за воротник граммов по четыреста водки, и пошли домой. Со мной шёл мой товарищ, который нёс с собой баян. На нём он играл и пел песни - и в кафе тоже. Когда мы подошли к моему дому, он попросил разрешения оставить у меня баян. Он боялся, что его может отнять у него, всякая там шпана, из расконвоированных преступников, шляющихся по городу. В то время на комбинатах, этих преступников работало много, что поделаешь - такое было время.
Я, конечно же, согласился и предложил зайти ко мне в квартиру, и оставить баян у меня до окончания праздников. Моя бывшая жена, услышав наш с ним разговор, закричала во всё горло:
- Кого ты притащил с собой алкаш несчастный! Надрались сволочи водяры до потери сознания! И теперь шляются по чужим квартирам! Людям спокойно Богу помолится, не дают! Я что для этого безбожника готовила ужин, которого ты притащил с собой! На вас безбожников никакой еды не напасёшься! Всё пожрёте свиньи безбожные своими грязными рылами - алкаши несчастные!
И так далее и тому подобное, да ещё что бы слышали соседи, какая она боголюбивая, верующая, да к тому же ещё и справедливая и неподкупная - вот так! А мы тут шляемся шпана всякая грязная. В Бога не веруем, в церковь не ходим, а только водку пьём в праздники, да к тому же не церковные.
Мой товарищ покраснел, смутился, попросил меня забрать домой его баян и убежал.
Я рассвирепел, почти что протрезвел, вошёл в квартиру и ни слова не говоря, что было сил, «врезал» по горячей кастрюле с борщом. Кастрюля подлетела вверх, борщ выплеснулся из кастрюли и облил всю стену и потолок.
Бывшая моя жена с воем выбежала из квартиры и вернулась с нарядом милиции, показала на меня пальцем, и завопила:
- Он безбожник, христопродавец, чуть меня не убил! Хотел меня ошпарить кипящим борщом, но не попал! Бог меня за покаянные молитвы защитил! А его безбожника надо лет на десять посадить, чтобы знал на кого руку поднимать - на преданную рабу Божью, безропотную богомолку…
Заткнись! Стерва - закричал на мою бывшую жену, капитан, начальник наряда - будешь орать и причитать, посажу не его, а тебя, и с удовольствием, на те десять лет, что ты пророчила ему!
Бывшая моя жена испугалась и заткнулась.
Пока капитан писал постановление на задержание меня за хулиганство, один из пришедших с ним милиционеров попросил у меня разрешения поиграть на баяне. Я, конечно же, разрешил, и он заиграл сначала вальс «Осенний сон», потом «полонез Огинского» и так далее. Все сидели, наверное, около часа и с удовольствием слушали, как он играл. Потом он положил баян и сказал, что концерт окончен, и надо снова начинать заниматься неприятными делами. Капитан сказал, что вынужден задержать меня, не надо было мне зря психовать и бить по кастрюле с борщом, но что поделаешь, - что сделано, то сделано. И меня повели в отделение милиции, а оттуда, когда наряд милиции уже ушёл, в КПЗ (камера предварительного заключения). Когда меня привели туда и открыли в камеру дверь, я увидел под потолком тусклую электрическую лампочку, и весь пол устеленный, человеческими телам. Некоторые из лежащих что-то кричали, некоторые ворчали, но большинство лежало молча. Кто-то возможно и спал. Я не знал, что мне делать - места мне не было. Милиционер сказал мне, чтобы я, как мог, втиснулся между лежащими и втолкнул меня в камеру. Я настолько растерялся, что упал на лежащих. Меня обматерили, но подвинулись. Я был настолько потрясён всем происшедшим, что будто бы, то ли уснул, то ли просто потерял сознание. Когда я очнулся, то остался в каком-то, непонятном мне, полу-сознании. Вокруг меня жевали, а меня мучили спазмы тошноты, но рвоты не было. Я пролежал в таком состоянии, как потом оказалось, трое суток. Когда всех куда-то увели, я подняться не смог, мне помогли встать, и я с трудом поплёлся за конвоиром в соседнюю комнату. В этой комнате сидели трое, главным был майор милиции. Мне стало плохо, я подошёл к стене оперся об неё, постоял так несколько секунд, и начал сползать на пол. По-видимому, я потерял сознание. Когда я пришёл в себя, то почувствовал сильный запах нашатырного спирта. Им меня привели в сознание и помогли сесть на стул. Майор спросил, в чём заключалось моё хулиганство, и как я вообще попал сюда? Я рассказал без утайки, всё как было: Как мы пили в кафе. Как я пришёл домой с товарищем, который принес, баян мне на хранение. Какой скандал устроила мне жена, и рассказал это с подробностями. Как испугался мой товарищи и убежал, как я не выдержал воплей жены, и ударил по кастрюле, в результате чего стена и потолок оказались залиты борщом. О том, что жена убежала и привела наряд милиции, как капитан, начальник наряда, приказал моей жене заткнуться и не гавкать. Потом, один из милиционеров играл на баяне, а мы слушали. Как меня привели в отделение милиции. И потом, когда наряд милиции ушёл патрулировать улицы, меня посадили в КПЗ. И вот теперь я тут, и мне очень плохо. Майор, тихо, еле слышно выругался, и сказал, что такую суку, как моя жена удавил бы сам лично и без всякого сожаления. И приказал отвести меня в медсанчасть и сделать всё необходимое, чтобы я пришёл в себя и поправился. Всё так и сделали, как приказал майор. А я когда вернулся домой, выгнал жену из дома, а потом и развёлся с ней. Где она сейчас я не знаю. Может быть, подохла с голода. А может быть продолжает на кого-то гавкать, и получать от него «по сусалам». Может быть и такое. Да мне, в общем-то, на неё наплевать. Жалею только, что не выгнал её из дома раньше.
Мой попутчик ехал со мной трое суток и рассказал много историй из своей жизни. Но мне почему-то больше всего понравилась история про его бывшую жену, «свихнувшуюся» богомолку.
Когда я его проводил, то тут же сел и подробно записал весь его рассказ. И потом многократно его перечитывал. Остальные же его рассказы, а их было много, я уже почти не помню. Ведь было это давно, лет почти сорок назад, и из памяти многое стёрлось. Так остались только отдельные фрагменты рассказов. Но мне теперь эти фрагменты рассказов трудно связать в единое целое.
По-видимому, ему нужно было всё пережитое кому-то рассказать, и он просто случайно выбрал меня, и излил мне свою душу. А душа у него была чисто русская, ей требовалось всё кому-то излить, а потом и забыть, избавившись от излишней тяжести на сердце. И имя у него было чисто русское - Вадим. А вот фамилию и отчество своё он мне так и не сказал, по-видимому, не захотел, и тоже чисто по-русски - так уж водится на Руси. И ничего уж тут не поделаешь. Надо принимать всё, так как оно есть, и всё - тут, и никак - по-другому. И я всё это понял, и принял - как оно есть.
Но я всё же попытаюсь, что смогу - вспомнить. Возможно, что-то и добавлю от себя, чтобы рассказ получился более или менее стройным. Но это уж как получится.
И так рассказ второй:
- Получилось так, что на мостовом кране в цеху работать оказалось некому. Штатный крановщик заболел, а подмены не было - одни только расконвоированные зеки, которые шлялись по всему комбинату и не столько делали, сколько ломали. Им то что, они отработали смену, и в зону. А некоторые, условно-освобождённые в общежития. Это общежития для них были специально построены, и они были даже лучше общежитий, которые предназначались для вольных. Но это так, больше к слову сказано.
Учитывая сложившуюся ситуацию, ко мне подошёл мастер и попросил поработать один день на мостовом кране в одном из цехов Кемеровского металлургического комбината. У меня не было ключа от подъёмного крана, и разрешения на управления мостовым краном в цеху. Было только разрешение на управление наружным башенным краном, на котором я имел право работать. А, вообще-то, у меня было много специальностей и совершенно разных, но это так к слову будет сказано и не больше.
Я пошёл к кладовщице цеха, подарил ей большую шоколадку, и уговорил её дать мне ключ от цехового мостового крана. Она знала, что я свободно мог управлять любыми подъёмными кранами, и без колебаний выдала мне ключ.
Я проработал в цеху до четырёх часов вечера. Дело было зимой, и наружная температура воздуха, опустилась до минус пятидесяти градусов по Цельсию. Работать при такой наружной температуре в плохо отапливаемом цеху запрещалось, и я раньше времени закончил работу, и пошёл в душ мыться. Когда я вышел из душа, ко мне подошёл взволнованный мастер, и сказал, что я забыл установить крюк подъёмного крана в исходное положение. Я ему сказал, что таких вещей никогда не забываю. Он же мне ответил, что возможно кто-то опустил крюк вниз. Я удивился и сказал, что сдал ключ кладовщице. Он настоял на своём, и мы пошли на смотровую площадку цеха посмотреть на подъёмный кран. Я был потрясён увиденным, и настолько, что минут на пять потерял дар речи. Обломки крана валялись на полу цеха, и под ними была искорёженная грузовая автомашина. Одни рельс кранового пути был вырван из крепления, и свисал вниз. Зрелище было ужасным! Когда я пришёл в себя, то, заикаясь, спросил, пострадал ли, кто ни будь? Мастер ответил, что в цеху в этом месте никого не было. Но из другого конца цеха всё видели, и слышали, как раздался, сильны треск. Рельс вывернулся из крепления, и кран полетел вниз, на грузовик, раздавил его, а потом сем рассыпался на части. Зрелище было ужасное.
Потом уже выяснили, что виноват в аварии один из зеков. Он, не будучи специалистом, в этой области, кое-как закрепил рельс, на колоне (поддерживающий этот рельс). Его кажется, отправили, отбывать срок в колонию строгого режима. А мастера, который заставил его выполнять эту работу - уволили с комбината. И, в общем-то, за дело.
И, вообще, уровень некомпетентности работников комбината в то время, во время правления Брежнева, резко возрос и стал предельно опасным. И это было связанно не только с лёгкой возможностью достижения этого уровня, как это показано «В портрете злой собаки» и некоторых других произведениях, но ещё и с тем, что были введены большие денежные премии за снижение фонда заработной платы на предприятиях страны. Снижение фонда заработной платы приводило к тому, что уровень зарплаты основных специалистов предприятия понижался и на места уходящих крупных специалистов приходили люди с низкой квалификацией, которые не способны были решать основные производственные проблемы предприятий. А это, в свою очередь, приводило к снижению уровня производительности предприятий, более частым и тяжёлым авариям и, как следствие, к снижению надёжности, и качества, выпускаемой предприятием продукции. И всё это, в конечном счёте, снижало уровень конкурентной способности на международном рынке. И, по большому счёту, вело и, как следствие, неизбежно приводило к обнищанию собственной страны.
Вот к чему привела антигосударственная политика «семья» Брежнева, в которой был ещё и врач Чазов.
Рассказ третий:
- Проводились работы по загрузке товарных вагонов мотками стальной проволоки, скреплёнными специальными стяжками. Вагоны загружались башенным подъёмным краном, который мог перемещаться по рельсам, проложенным параллельно полотну железной дороги. Состав поставил под загрузку паровоз, который был под парами и в нём находился машинист, закоренелый расконвоированный зек, который жил в зоне. Зэк был злобным и своевольным человеком. И было не понятно, как он может поступить и, что сотворить, в любой момент. Никто не знал, что может придти ему в голову. Я заступил на смену и полез в кабину крана. Состав уже был загружен почти на половину мотками этой проволоки. Двое рабочих цепляли моток проволоки к крюку крана, из штабеля мотков этой проволоки, находящихся на загрузочной площадке. А трое рабочих в вагоне аккуратно укладывали мотки проволоки, тоже в штабель, и потом отцепляли от мотка проволоки крюк крана. Крюк крана цеплялся за оду из обвязок мотка проволоки, на которой была специальная петля для крюка крана. Работа шла быстро, к концу смены, состав был полностью загружен, осталось положить только пару мотков проволоки. И вот когда был положен, но ещё не отцеплен предпоследний моток проволоки, состав тронулся и потащил за собой башенный подъемный кран. Предпоследний моток проволоки рабочие отцепить не смогли. Состав набирал скорость, и рабочие, рискуя поломать ноги, впрыгивали из вагона. Кран, подцепленный к мотку проволоки, который застрял в вагоне, тоже набирал скорость и двигался, а вернее катился по рельсам к упорам, находящимся в конце рельсового пути. Я не знал что делать. Кран подкатился к упорам. Упёрся в них, и начал кренится. Я уже распрощался с жизнью и решил прыгать с десятиметровой высоты, прекрасно понимая, что разобьюсь в лепёшку. И тут петля на обвязке мотка проволоки оборвалась и кран несколько раз качнувшись, устоял. Я почти на негнущихся ногах еле ели слез с крана. Состав с мотками проволоки ушёл. Паровоз довозил состав только до железнодорожной проходной. Все боялись этого зека, он сидел за зверское убийство, и был почему-то расконвоирован. Бригадир его тоже боялся, и «махнул» на это дело рукой - разбирайтесь сами. Рабочие тоже боялись этого зека машиниста, но один из них, выпрыгивая из вагона, сломал ногу. Бригадир, когда узнал это, то «схватился» за голову, но было поздно - дело получило огласку и скрыть происшествие, не удалось. Начали разбираться, вынуждены были подключить милицию. Зека судили и отправили в колонию строгого режима, добавив ему срок, кажется, пять лет. Бригадира уволили с работы. А тех, кто посадил этого зека на паровоз, тоже судили, но они отделались условными приговорами, так как принадлежали к когорте специалистов находящихся на уровне некомпетентности. Их тоже срочно уволили, но потом устроили на другие предприятия с повышением в должности. А так ли это, Вадим не знает. Возможно, это просто сплетни.
Пожалуй, это всё, что я мог вспомнить более или менее полно, из того, что мене рассказывал Вадим.
И в заключение рассказа Вадима, по-видимому, можно привести последние фразы из рассказа Американского фантаста Роберта Хайнлайна «Логика империи»:
- Но.… О, чёрт, что же мы можем сделать?
- Ничего. Всё должно стать гораздо хуже, прежде чем стать немного лучше. Давай выпьем!

15 сентября 2015 года.