12. 6. Сахалинский период

(продолжение)

50.

В начале шестьдесят девятого года закончился договор найма у моего друга, преподавателя черчения Алексея Воротникова (художнике по основной профессии). В освободившуюся однокомнатную квартиру решено было (о боже, наконец-то) поселить меня с моей семьёй. Хотя по договору мне должны были предоставить квартиру в течение одного годе работы в мореходке. Квартира эта не являлась собственностью училища, а была арендована для преподавателей у судоремонтного завода. Так что, в любой момент мы могли быть выдворены из неё. И всё же, если не думать о худшем, я мог жить в ней со своими близкими и родными, женой и сыном, сколь угодно долго и быть в квартире полным хозяином. Как приятно ощущать себя хозяином квартиры, пусть даже крошечной, в сорок лет, после скитаний по общежитиям и углам чужих квартир, где кроме небольшого чемоданчика с нательным сменным бельём, носков и пары рубашек, твоего ничего не было. Как я был рад и благодарен за этот огромный подарок администрации училища, самому богу известно. Мои чувства в те дни может понять только тот человек, кто как и я сорок лучших своих лет не имел собственного жилья, пусть скромного, без особых удобств, но своего, куда я буду с удовольствием возвращаться с работы и где буду себя чувствовать спокойно и уверенно, где я буду отдыхать душой и где меня будет ждать мои любимые жена и сын, и будет тепло в самый лютый холод за окном. Теперь у меня имеется конкретный долговременный адресе проживания: г. Невельск Сахалинской области, ул. Советская, сорок восемь, квартира сорок шесть.

На время, пока не обзаведусь своей мебелью, мне разрешили взять казённую. Попросил курсантов своей одиннадцатой группы, где я был классным руководителем, помочь перенести из общежития на квартиру: односпальную железную койку, стол, два табурета, венский стул, матрац и постельную принадлежность - вот и всё, с чего мы начинали с Любашей совместную жизнь. Квартира состояла из небольшой, метров пятнадцать, комнатки, кухни с плитой и титаном, которые топили дровами и углём, ванной спаренной с туалетом и небольшая прихожая с кладовкой и полкой, занимающей площадь равную половине площади прихожей, над входной дверью. В комнате был встроен шкаф для белья, что нам было на первых порах, очень кстати. Кстати был и хрущёвский холодильник в кухне под окном, в виде ниши с дырой и деревянной пробкой, которой затыкали дыру в холодное время года, а в летнее, наоборот, открывали.

Через несколько дней Люба уволилась с Холмского лекобаночного комбината и переехала ко мне в Невельск вместе с нашим главным богатством - с сыном. У неё, как и у меня, почти никаких вещей не было, а тем более мебели. Семья у них была большая, мал-мала меньше - откуда было взять - жили очень бедно. Помнится, привезла синюю коляску и всё необходимое для ребёнка и узелок со своими вещичками.

Бедность наша меня нисколько не пугала, наоборот, я рад был, что нам придётся начинать жить с пустого места. И действительно, первый год нашей совместной жизни прошел в приятных хлопотах и заботах, приобретении всего необходимого для нормальной семейной жизни. Первым делом купили полутороспальную кровать с деревянными спинками и пружинистой сеткой. Долго потом удивлялись, как мы могли помещаться вдвоём на казённой односпальной койке. Затем купили стол раздвижной, затем - гардероб, стулья и т.д.

С каждой зарплаты мы что-нибудь приобретали. Сначала покупали самое первостепенно необходимое. Уже через полгода мы полностью распрощались с казённым имуществом (возвратили в училище) оставили себе на память лишь две, не числившиеся за нами, табуретки, которые находятся у нас до сих пор и напоминают нам нашу молодость, Сахалин.

Примерно через год, уж у нас всё было своё: телевизор, холодильник, стиральная и швейная машин магнитофон и другое. Люба утроилась работать штукатуром-маляром. Сашу устроили в детский садик. Словом, наша семейная жизнь постепенно вошла в нормальную колею.

Квартира наша находилась на третьем этаже в пятиэтажном доме недалеко (в десяти минутах ходьбы) от центра и от работы, так что на дорогу тратить время не приходилось. Из окна квартиры, выходящем на запад, хорошо просматривался Татарский пролив, а выходящем на южную сторону - видны были сопки. Между нашим домом и морской гладью располагался судоремзавод. Возле дома были качели и детская площадка.

Я любил смотреть, выйдя на балкон или прямо из окна, на сопки или из окон на море, проходящие вдали корабли, закат солнца, любоваться перекатами волн в штормовую погоду. В такие минуты на душе становилось спокойно, хотелось мечтать. Я долго ещё не мог привыкнуть к мысли, что это моя квартира, что наконец-то кончились мои скитания, моё подвешенное состояние, мой позор. Казалось, что я от кого-то зависимый, кому-то что-то должен, а тот "кто-то" захочет и снова отберёт квартиру.

Я продолжал ждать и надеяться, что когда-нибудь окончательно перестану быть зависимым от кого бы то ни было и получу квартиру, построенную на собственные деньги, чего бы мне это не стоило. Но как медленно идут дела с кооперативом. А пока и на том огромное спасибо и низкий поклон тому, кто замолвил обо мне словечко, когда решали, на совещании у начальника училища, вопрос кому отдать освобождающуюся квартиру. Претендентов было несколько, но дали мне.

51.

С наступлением теплых майских дней, мы решили произвести капитальный ремонт нашей квартиры, так как, по всему было видно, она давно не ремонтировалась, да и самим хотелось начинать совместную жизнь в чистой, приведённой в порядок квартире. Необходимо было ликвидировать все щели в окнах и дверях, сделать сплошную шпаклёвку и покраску пола, окон и дверей, побелить потолки и стены, дорастить и покрасить батареи отопления, заменить титан.

Каждой квартире в подвале доме предназначался сарай для всякой всячины. В основном он предназначался для дров и угля, но в сараях держали и картошку, квашенную капусту в бочках, старую утварь и прочее. У нас в Невельске с углём дело было поставлено неплохо - ведь совсем рядом (километров десять) находился город шахтёров Горнозаводск. Тонна мытого угля стоила всего шесть рублей (не мытого - три рубля). Три тонны угля хватало на целую зиму с лихвой. С дровами было значительно сложнее. Обычно дрова держали для растопки плиты и топки титана, с которого горячая воде подавалась в ванну и для стирки белья. Первые два, три года с дровами было очень плохо, приходилось разламывать ящики и даже бочки только для растопки, но в последние годы нашего пребывания не острове проблем с дровами у нас не было.

В городе началось бурное строительство в основном пятиэтажных домов на месте старого ветхого деревянного жилья оставшегося нам в наследство от японцев. Рядом с нашим домом, на другой стороне улицы из двух японских фанз были выселены люди и фанзы предназначались не снос. Все, кому нужны были дрова, могли себя обеспечить на насколько лет вперёд. Пришлось и мне, в свободное от занятий время, приложить не мало сил, чтобы обеспечить свою семью дровами на насколько лет вперёд. Забит был весь сарай до потолка углём и дровами. Кроме того, часть больших балок и столбов были аккуратно сложены под стеной дома, где они лежали пока, по указанию домоправительницы не были увезены куда-то на машине - скорей всего кому-то на строительство гаража. Так что в холодное время года в нашем гнёздышке было тепло и уютно. Наш сынок перестал болеть простудными заболеваниями страдал иногда лишь животом.

52.

За девять лет жизни на Сахалине на военную переподготовку (сборы) меня привлекали всего два раза. Каждый раз после таких сборов присваивалось очередное воинское звание. Так можно и до генерала дослужиться - шутили мы меж собой. Первый раз наши сборы проходили прямо в кашей мореходке. В назначенное время мы собирались в одной из аудиторий и выслушивали лекции, которые нам (собранным на сборы со всего Невельского района офицерам запаса) читали кадровые офицеры, присланные военкоматом. Изучали тактику современного боя, писали конспекты. Работали с топографическими картами, знакомились с новшествам в военном деле и в технике связи в пределах батальона и полка, играли по картам в сражения.

Во второй раз, меня срочно вызвали в военкомат по повестке. Там мне вручили огромный пакет с секретными документами. Мне предстояло доставить его в один из сельсоветов, недалеко от Ю-Сахалинска и вручить лично представителю штаба военного округа. Далее действовать по его предписанию (приказу). Если в сельсовет представителя штаба не окажется или обстановка не позволит выполнить задание, то действовать по своему усмотрению в поисках штаба округа.

Вместе со мной на машине скорой помощи ехали от Невельска еще три человека. Часа через полтора, проехав Холмск и Ю-Сахалинск, мы оказались возле указанного сельсовета, который был закрыт на замок и кругом нигде никого не было. Как же так, они что, плохо договорились - не может такого быть, мелькнуло в голове, - это и есть те самые обстоятельства, о которых велась речь?
Медлить было нельзя. Я, на правах старшего, даю указание водителю возвращаться в Ю-Сахалинск, к областному военкомату. Там нам посоветовали обратиться в войсковую часть связи, находящейся возле, видного отовсюду, антенного поля, что возле городского парка. Мне это место уже было знакомо по первому моему приезду в Ю-Сахалинск осенью шестьдесят седьмого года. В в/чести нам дали точные координаты куда нам следует ехать. Ещё прошло с полчаса прежде чем мы добрались до места - в лесистый распадок. С пакетом я расстался ещё в областном военкомате, вручив его полковнику, отрекомендовавшегося представителем штаба военного округа.

53.

Первым делом, в распадке, всем прибывающим выдали обмундирование. Всё происходило, как в том кино про бравого солдата Швейка. Стояло в ряд насколько огромных палаток в первую входишь гражданским лицом, а минут через десять-пятнадцать выходишь из последней палатки уже офицером или солдатом, сержантом в полном боевом снаряжении. Останется на досуге привести себя в порядок: подшить воротничок, пришить погоны, петлицы, почистить пуговиц бляхи на ремнях. Чтобы дело двигалось ещё быстрей, видимо, солдаты проходили свои палатки, офицеры - свои.

Надо сказать, мне впервые в жизни пришлось ощутить себя "белой вороной". Известно, что я служил моряком-подводником и к сапогам не приучен, и с детстве, почему-то, не люблю сапоги. Но теперь (после окончания института связи) я сухопутный офицер и вынужден носить сапоги. С первых шагов я стал ощущать неудобство от сапог при ходьбе. Оказалось, что хромовые, красивые с виду офицерские сапоги совершенно для меня не годились. Носить их было невозможно. Во-первых, они имели узкие голенища и, главное, низкий подъём, поэтому одевать их для меня была целая проблема, впрочем, как и снимать - тратилось много времени и нервов. Во- вторых, сзади, внутри сапог проходил шов и так как голенище узкие, чуть ли не в обтяжку, этот рубец натирал икры до крови. Уже на второй день нашего пребывания на сборах, я натёр ноги и ходил сжимаясь в комок от адской боли, а ходить приходилось много. Я готов был ходить босиком, даже предлагал солдатам поменяться сапогами. Кирзовые, солдатские сапоги с широкими голенищами, без дурацкого грубого шва внутри сапога были для меня мечтой. Солдаты на моё предложение лишь улыбались - мол не положено нам сирым, хромовые носить.
После выдачи обмундирования и экипировки, всех офицеров собрали в палатке штабе батальона связи особого назначения, как теперь именовалось наше подразделение. В штабе нас представили командованию и друг другу, рассказали о наших обязанностях и о задаче возложенной на батальон. Оказалось, батальон насчитывает шестьсот человек, его задача обеспечивать непрерывную связь между отдельными полками всего округа и командованием округа. Меня назначили помощником командире особого батальона связи. По-солдатски это звучало просто - помпотех, что значит помощник по технике. В моём подчинении теперь находилось двенадцать боевых машин радиорелейной связи и около пятидесяти человек подчинённых: офицеров, сержантов и солдат. Это связисты-радиорелейной связи, шофера (водители автомашин), автослесари-ремонтники. Кроме нашего основного подразделения в батальоне была кабельная служба, две роты стрелков автоматчиков для охраны и несения караульной службы, взвод вспомогательной службы, взвод медицинской службы и другие.
Первую ночь я почти не спал. Все так быстро произошло, что я ещё не мог переключиться, настроиться на новую, солдатскую жизнь. Для меня всё было необычно и странно: сапоги, серая шинель, хоть и с офицерскими погонами, но я бы с удовольствием её сменял на матросский бушлат. Я даже пожалел, что связал свою судьбу с радиосвязью.

Все солдаты моей роты, кроме часового, привычно быстро уснули в двух огромных палетках до отказа набитых солдатами. Не знаю, как можно было спать в такой духоте, где можно было задохнуться от запахе кожи, сырых от пота портянок и ещё бог знает, чего. Было лето, стояли жаркие июльские дни, только к вечеру жара спадала и наступал прохладный вечер, а ночи были в распадке холодные, выпадала роса.

После отбоя я долго сидел возле костра, сняв, наконец, сапоги проклятые трижды и дав ногам волю и прохладу - отдых. В такие минуты хорошо думается. Представил себе, а вдруг бы всё это было всерьёз. И меня охватили чувстве, неверное, подобные тем, что испытывали новобранцы, которых призывали в армию в первые дни войны, вчера ещё всё было так хорошо, кругом кипела мирная спокойная жизнь, а уже сегодня совершенно другая, чуждая солдатская жизнь. Меня от то мысли охватило душевное волнение, как бывает во сне, когда приснится ужасный сон. Я почти физически ощутил страх и желание этому противиться. Кричать: "Я не хочу в этом участвовать, я не создан для этого безумия!"

Ещё насколько часов назад ты был полностью свободный в поступках и желаниях, мог пойти куда пожелаешь, купить и съесть чего захочет и чем захочешь заняться. Теперь ты солдат, все твои поступки, распорядок дня строго регламентированы уставами, присягой. Ты скован по рукам и ногам воинской дисциплиной, себе ты не принадлежишь теперь. Ты должен делать теперь не то, что тебе захочется, а выполнять что прикажут - самовольно ни шагу. Даже мысли вслух не должен высказывать, если они не способствуют укреплению боевого духа. И это правильно во время отражения агрессии, когда дисциплина в войсках играет первостепенную роль. Но привыкать к ней, ох как тяжело и неохота.

Думалось, сидя у ночного костра и о другом - о семье. Как там они без меня, неверно как и я теперь, думают обо мне, ждут возвращения. Подумалось, хорошо еще, что это сборы всего-навсего на насколько дней. Прошли всего лишь одни сутки, а кажется, что несколько дней. Правильно говорят, что всё познается в сравнении. Когда живёшь счастливо, не замечаешь. Кажется всё само собой, иначе и не может быть, но оказывается может. Понимаешь только находясь вдели ибо, как известно - большое видится на расстоянии.

Мысли сменяли друг друга. Спать совершенно не хотелось. Спереди пригревало от догорающих головешек, в то время как спине было холодно. Вокруг костра было темно, лишь сверкала в отблесках костра трава, густо покрытая росою, явный признак того, что ожидается жаркий день. "Что день грядущий мне готовит?" - подумалось о завтрашнем дне. От таких мыслей становилось не по себе, справлюсь, сумею ли? Ведь нужно будет не просто командовать, а руководить людьми, одетыми в военную форму, со знанием дела. А какие у меня знания? По существу, никаких. Ни знаний строевого офицера, ни знании новой техники радиорелейной связи (после окончания институте связи прошло более пяти лет), ни тем более, знаний устройстве автомобилей. У меня вообще душа не лежит кем-то командовать. Вдруг ко мне обратятся с каким вопросом, а я не буду знать, что ответить, я даже шинель не умею скатывать в скатку. Успокаивало то, что на каждой машине, кроме водителя, находится насколько опытных связистов, недавно отслуживших срочную службу. Они меня не подведут и вообще решил опираться не специалистов. Про себя решил, в первые же часы соберу всех своих подчинённых и поговорю по душем, чтобы работали дружно и помогали друг другу словом и делом.

Ночь была на исходе, костёр догорал. У палатки со спящими солдатами уже сменился второй часовой. Нужно было хоть немного поспеть. По всему было видно, что день обещает быть напряжённым, необходимо запастись силами. Заглянул в одну из палаток - некуда даже поставить ногу, не то что лечь. Солдаты лежат вповалку, не раздевшись прямо на земле, укрывшись шинелями. Из палатки дохнуло тяжёлым, спёртым, тёплым казарменным духом.

Решил устроиться прямо на земле, возле палетки. Нам не привыкать. Во время своего босоногого бродяжничестве ещё не такое приходилось испытывать. Не несколько часов, а десятки ночей пришлось спать и в дождь и в стужу босым, полураздетым на голой земле под открытым небом. Бывало лежишь и долго не можешь уснуть, смотришь в звёздное небо и думаешь, почему тебе так плохо живётся. Становится самому себя жалко и слёзы невольно застилают глазе. Вспоминаются слова из песни, популярной на Украине - "Дывлюсь я не небо, тай думку гадаю…" С тех пор люблю смотреть на звёздное небо и считать крупные звёзды.

Вот и сейчас прежде чем, укрывшись с головой плащ-палаткой, уснуть, я насколько минут смотрел в звёздное небо на крупные звёзды. Проснулся от холода, весь мокрый от конденсата. При выдыхании, пары охлаждаясь не поверхности прорезиненного плаща, превратились во влагу скопившую во всех складках. Я и не предполагал раньше, что столько влаги выводит организм при выдыхании.

53.

Сразу после завтраке от командования я получил приказ со взводом водителей направиться в Ю-Сахалинск для получения на военной базе техники - машин с аппаратурой радиорелейной связи и поставки машин своим ходом к месту дислокации батальона.

Перед тем как отправиться за техникой я собрал всех, кто должен был ехать со мной, сред и которых было два офицера, насколько сержантов и человек тридцать рядовых солдат. Начал с того, что объяснил, что им предстоит выполнить и поставил срок. Затем, упреждая ненужные вопросы, признался, то в сухопутных войсках не служил, а служил подводником и поэтому просил меня не подвести, что всецело полагаюсь на них, на их знания и опыт. Многие из стоящих в строю были из Ю-Сахалинска, куда мы направлялись, некоторые были там проездом насколько часов. Поэтому был задан один единственный вопрос мне - можно ли будет отлучиться на насколько минут домой. Вопрос, признаться, прозвучал для меня неожиданный, я к нему не был готов. Для меня показалось странным, что люди вчера только уехавшие из дома, на другой день уже рвутся домой. Я чуть было не сказал: "Спрошу разрешения у командире батальона". И хорошо, что этого не сделал. Я бы окончательно похоронил свой авторитет среди своих подчинённых.

Я ответил, что приедем не место, а там сориентируемся по обстоятельствам. Интуитивно, чутьём воспитателя я понял, что полностью отказывать им в возможности побывать дома нельзя - это повредило бы выполнению поставленной задачи и не кто иной, как я был бы в ответе. С другой стороны, если я отпущу солдат по домам, во-первых, могу быть тоже наказан за нарушения устава и инструкции, в которой категорически запрещалось во время сборов отпускать домой кого бы то ни было. Во-вторых, могут сорваться сроки поставки техники в батальон. За это тоже по головке не погладят. Так плохо и эдак нехорошо. Если не отпустить полюбовно, всё равно разбегутся в самоволку. Процесс станет не управляем, ведь они не на срочной службе, положенное отслужили и понимают, что за самоволку им ничего не грозит. Принял решение, всех желающие отпустить по домам, как только получим и приведём в рабочее состояние технику. Через два чеса, чтобы все были на месте. Зная, что без спиртного побывка дома не обойдётся, добавил - и быть всем в норме и заревом уме – не забывайте, что вам предстоит ещё доставить технику к месту дислокации батальона.

Хорошо сделал, что сразу не отпустил всех желающих южносахалинцев по домам, как только прибыли на базу. Техника находилась всё это время на консервации, поэтому работы было очень много. Необходимо было убрать лишнюю смазку солидола, подтянуть все гайки, накачать воздухом все шины, запустить и прогнать мотор хотя бы насколько минут, чтобы быть уверенным что он не подведёт, проверить все ли узлы и агрегаты работают безотказно и т.д. В результате проверок оказалось много неисправностей, которые сообща тут же устранялись. Так при проверке работы тормозов, оказалось, что у половины машин отсутствует тормозная жидкость. У многих машин не было домкратов, а насосов для накачки колес оказалось всего три на все машины и т.д.

Все и водители, и автослесари работали дружно, помогая друг другу так что к четырнадцати часам все двенадцать машин были не ходу. Еще раз перед строем предупредил, что беру не себя ответственность, отпуская их не официально и попросил, чтобы не попадались на глаза патрулям, а если патруль остановит, то ни в коем случае не грубить, вежливо доложить, что находитесь на переподготовке и в городе находитесь по разрешению командира купить ему сигарет. И ещё, - больше двоих не собираться и без нужды по городу не шляться. Всего этого им говорить было и не нужно. Их ли стреляных волков учить, но добавил - если кто провинится пусть отвечает за себя.

54.

Через две часа, как и договорились, все, как один были на месте. Стоя в строю, обменивались впечатлениями. Все были возбуждены и довольными, хоть и навеселе, но в норме. Я дел команду - по машинам. Колонна машин с интервалами в двадцать, тридцать метров двинулась в путь. Вскоре от каждой машины потянулся шлейф дыме. По мере нагревании моторов началось обгорание смазки. Рёв, грохот и дым привлекли внимание горожан, они толпами стояли не тротуарах не понимая, что происходит.
Я ехал в середине колонны, поддерживая связь с офицерами ехавшими в первой и последней машинах. Километрах в тридцати от городе одна из машин сломалась. Я приказал, не теряя темпа движения колонны, взять вышедшую из строя машину на буксир и продолжать движение. Кроме двенадцати машин с радиорелейной аппаратурой, была ещё автомастерская, в которой находились автослесари и необходимое для ремонта машин оборудование и инструмент.

К назначенному сроку все машины прибыли на место дислокации батальона. Задание командования было успешно выполнено. От имени командования всем участникам похода перёд строен было объявлена благодарность. Первый день, можно сказать, закончился благополучно. Для меня в этих сборах, как для помпотеха, организация доставки техники из базы в полной боевой готовности и в срок было самим главным и я с этим справился. Спасибо ребятам - меня не подвели оправдали моё доверие. Я сильно рисковал и ребята это поняли. И оценили. Нужно больше доверять людям. Если ты смотришь и видишь в них понимающих всё и знающих, умных людей, а не просто солдат, ты не ошибаешься. Простые люди чувствуют добро и в нужную минуту не по ведут - сделают всё возможное, а порой и невозможное, чтобы оправдать доверие - такова натура русского человека.

55.

На другой день с утра начали налаживать связь, разворачивать антенное хозяйство, запускать аппаратуру. К концу дня связь со штабом округа и с командирами всех полков дивизии была установлена. Правда, две или три станции так и не удалось наладить во всех режимах работы и их перевели в резерв - с ними продолжали работать. На второй день сборов произошло ЧП. Один из солдат охранного взвода каким-то образом умудрился напиться до пьяна и потерял где-то совершенно секретный новейший автомат, только что поступивший на вооружение воинских частей. Естественно, в буквальном смысле, все были подняты на ноги. Стали прочесывать вокруг лежащие сопки. Солдат, потерявший автомат, ничего не помнил: где он был, где мог потерять оружие, поэтому искали везде в округе радиусом с километр. В такую жару, какая стояла в те дни на Сахалине, лазить по сопкам удовольствие не из приятных. Была поставлена задача найти автомат во чтобы то ни стало и чем быстрей, тем лучше. Если к концу дня оружие найдено не будет. Будем искать ночью с фонариками. Домой со сборов поедем, когда автомат будет найден. Всем было ясно, что если секретное оружие не будет найдено, то в первую очередь полетят головы у командования не только батальона, но и у других. Тем более, что ЧП произошло во время учений всего военного округа. Злополучный автомат нашли только на третий день в одном из карьеров, буквально в сотнях метров от расположения нашего батальона.

Хоть мне и не довелось лазить по сопкам в поисках автомата, тем не менее, я так натёр сапогами ноги, что не третий день не мог ходить. Раны на ногах начали гноиться, при каждом шаге я испытывал невероятную боль, будто бы режут по живому. Я даже не мог ходить принимать пищу и подменял часового, чтобы он принёс мне поесть. Надо сказать, что во время сборов все офицеры питались из общего солдатского котле. После домашней еды трудно было привыкнуть к солдатской пищи. Например, что значит каша с мясом по-солдатски. В огромный солдатский котёл засыпают энное количество не проверенной, не промытой крупы, туда же кладут куски мяса, заливают водой, сыплют соли и варят, периодически помешивая. Когда каша сварится, раздают по котелкам. Кому достанется кусок мяса – считай, что крупно повезло, не делить же с тем, кому ничего не досталось, в следующий раз может повезёт им.

Сборы мне многое дали и научили, но вот скатывать шинель в скатку по всем правилам- правильно и быстро, я так и не научился. И вот настал день, когда был построен весь батальон. Перед строем командир батальона объявил о том, что все задачи поставленные перед батальоном командованием округа успешно выполнены, поблагодарили за службу. Объявил об окончаний учений, пожелали нам успеха. Начали сворачиваться. Нам предстояло ещё сдать всю технику на склад туда, откуда получали.

Во время переезда через горную речушку, когда машина, в которую я сел, спускалась с крутого берега, вдруг под машиной что-то сильно застучало. Водитель остановил машину прямо в речке. Мы вышли из кабины прямо в воду. Оказалось, что сломался "кардан", видимо плохо были затянуты болты или их сорвало. Водителя и двух автослесарей я оставил ремонтировать машину, кроме того приказал остаться ремонтной автомастерской на тот случай если придётся буксировать машину, вышедшую из строя на склад. Сам пересел на другую машину и помчались догонять машины, уехавшие вперёд. Через час вся технике была на базе. На этом закончилась наша служба на переподготовке.

Чудно было смотреть, как переодевшись в своё, все сделались вдруг такими разными непохожими друг на друга. Бравые, подтянутые солдаты, прямо на глазах превратились в совершенно других людей - слегка расслабленных, меланхоличных на вид, но знающих себе цену. Все, кому нужно было добираться о Невельска, Горнозаводска и Шебунино, собрались в ожидании поезда из Ю-Сахалинска до Холмска вместе и решили отметить наше знакомство и окончание сборов, устроившись прямо на газоне, под сенью деревьев недалеко от вокзала.

56.

Я уже говорил, что дежурить по училищу отказался раз и навсегда ещё в шестьдесят шестом году. Поэтому мне частенько приходилось бывать старшим патруля, а следовательно в различных конфликтных ситуациях. Расскажу о наиболее запомнившихся случаях. Нужно сказать, что, по идее, курсантский патруль должен был иметь дело только с курсантами мореходного училища, нарушающими дисциплину, форм у одежды и т.п. находясь в увольнении, в городе. На деле же нам часто приходилось, волей-неволей, вмешиваться и устранять конфликты среди гражданских лиц.

Как-то подходит ко мне взволнованная девушка. Дело было за полночь, отпустив курсантов патрулировавших со мной к себе в роту, я шёл к себе домой, забыв снять с рукава повязку. Так вот, девушка обратилась ко мне за помощью. К ней домой, где она проживает со своей сестрой, зашли два рыбака-грузина из зашедшего в Невельский порт сейнере и ни в какую не хотят уходить, не действуют ни просьбы, ни уговоры. Ведут себя нагло, хамят, пристают. Чтобы от них избавиться, девушки сказали, что у них есть брат и у одной из них есть парень, которые вот-вот должны прийти. Моя попытка объяснить девушке, чтобы она обратилось в милицию ни к чему не привела, пришлось, сняв повязку, последовать с девушкой в злополучный дом.
Действительно, в доме находилась ещё одна девушка и два подвыпивших грузина. Стол был уставлен бутылками и разной закуской. По всему было видно, что гости собирались оставаться здесь надолго. Мы познакомились. Чтобы не доводить дело до скандала, пришлось мне немного посидеть с ними за столом, поболтать, а потом предложил их проводить до гостиницы, показать где она находится. На этот раз всё обошлось лучше, чем можно было предположить. Вышли из дома на мороз и кровь южан поостыла, страсть утихла. Ехать в гостиницу раздумали, решили ночевать у себя на судне.

В другой раз также подбежала в слезах женщина с просьбой о помощи - муж дерется. Заходим на третий этаж. В квартире пьяный мужчина утверждает, что пальцем женщину не тронул, что она вечно наговаривает на него и что и милиция и соседи об этом знают. Чужая жизнь - потёмки. Я решил, на всякий случай, мужчину припугнуть, дескать, если не перестанешь безобразить, обижать женщину, то в следующий раз заберём в милицию. К счастью, больше к нам в этот вечер никто не подходил. Значит помирились, успокоились. Зная женщин, на что они способны в ярости, я никогда сходу не набрасывался на мужиков. Пытался разобраться, что произошло и успокоить разгорячённые сердца, примирить. Как правило, спокойное, нейтральное вмешательство постороннего даёт положительные результаты и только в редких случаях агрессивность мужчины становится направленной на посредника. Дескать, не кой чёрт ты вмешивается в чужую жизнь, тебе что больше всех надо. Проваливай отсюда подобру-поздорову. В таких случаях, зная с кем имеешь дело, приходилось советовать обращаться в милицию. Мы не имели права задерживать и арестовывать гражданских лиц.

Были случаи нападения с применением физической силы. Так однажды мне пришлось обуздать и с помощью ребят, несших со мной караульную службу, связать разбушевавшегося хулигана. Проходя по Советской улице, мы услышали плач и крик о помощи. Плач доносился из старой японской фанзы. Инстинктивно скорей, чем по долгу мы бросились туда. Оказалось, что пьяный муж избивает свою молодую жену - мать ребёнка, лежащего в кроватке. Это был, недавно исключенный из мореходного училища курсант судотехенического отделения. Его поведение разбиралось на педсовете. Он был большинством голосов исключён из училища за неоднократный приём спиртного, самовольный уход из расположения училища, плохую успеваемость. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, явилось его нападение с кулаками на дежурного по училищу за то, что он сделал пьяному курсанту замечание.

Я его узнал сразу и он, видимо, меня знал хорошо. Я потребовал успокоиться и прекратить издевательства над матерью его ребенке. В ответ последовал оскорбительный мат, а затем он в ярости набросился на меня с кулаками, готовый выместить на мне, представителю училища, всю злость и ненависть. Мне удалось справиться с парнем, который был явно сильней меня, потому, что он был пьян. Я обхватил его руки своими руками и замкнул их за его спиной в замок так, что он не в состоянии был ими ничего сделать и дёргался в моих крепких объятиях, как эпилептик. Нам ничего больше не оставалось, как связать его. Предупредив женщину, чтобы не развязывала хулигана до прихода милиции, мы вышли на улицу. Не успели мы отойти от дома и ста метров, как услышали, а затем и увидели освободившегося и бегущего к нам парня. В руках он держал какой-то предмет. Как оказалось это была доска, на конце которой торчали ржавые гвозди, видимо доска была только-что выломана из изгороди. Неизвестно чем бы могло для меня кончиться дело, если бы не подоспела милицейская машина.

Надо сказать, что я остро реагировал на любое злодеяние, на любую несправедливость по отношению сильного к слабому, мужчины к женщин и т.д. всегда, а не только находясь на службе. Иногда мне за это доставалось, но когда ты чувствуешь, что правда на твоей стороне - ты обязательно победишь. За всё время прожитое на Сахалине, мне приходилось раз десять вступать в драку отстаивая принципы права и справедливости, вступаясь и защищая слабых, скромных, незащищённых от хамовитых, наглых и более сильных. Защищая честь и достоинство своё и других.

57.

Хочется остановиться на нескольких случаях своих "бытовых драк".
Стою я как то в очереди за билетом в кино. Очередь в кассу была большая - человек двадцать не меньше, в основном - это были женщины и несколько курсантов из мореходки. Я простоял в очереди уже минут двадцать, когда в фойе кинотеатра вошел "бич", как таких называют не Сахалине - люди на подобие наших бомжей-алкашей. Не раздумывая этот человек, расталкивая всех локтями, прямо от порога двинулся к окошку билетной кассы. Женщин, которые пытались остановить его наглое продвижение, он грубо толкал и замахивался кулаком, угрожая ударить. Большинство же не желая связываться с грубияном и наглецом просто отшатывались от него, тем самым девая возможность беспрепятственно проходить всё ближе к кассе. Меня поразила его неслыханная наглость, бесцеремонность. Дело в том, что я был свидетелем, когда заходил в кинотеатр, как этот "бич" предлагал прохожим купить у него билеты. Значит ему нужны билеты, чтобы затем продать по спекулятивной цене, да ещё хочет побыстрей это сделать. Видеть всё это было выше моих сил. Я схватил мерзавце за плечи со всей силы и согнул в дугу, а затем и вовсе повалил его не пол под ноги толпы. Он было пытался вырваться и встать, но я прижал его к полу коленом и руками. Отпустил только тогда, когда, он обессилено обмяк и присмирел. Он поднялся и быстро ушёл не говоря ни слове. Как обычно - наглый на самом деле оказался хилым и трусом. Как ни в чём ни бывало я встал в свою очередь с сознанием, что сделал хорошее дело.

Иногда дело доходило и до драк. С одним только Феноберцевым (заочник РТО) приходилось сталкиваться не менее трёх раз. Дело в том, что Феноберцев любил Женю Калякину - телеграфистку из узла связи, которая не отвечала ему взаимностью несмотря на его задабривания дорогими подарками, а любила меня. Феноберцев её ревновал и между нами происходили драки. Увидев её со мной, он набрасывался на меня с кулаками, а мне ничего не оставалось, как защищаться, чтобы не быть побитым. Нужно подчеркнуть, что наши "выяснения отношений" за пределами училища ни коим образом не отражались на объективности оценки знаний с моей, стороны по отношению к тому же Феноберцеву. Считаю, что злопамятство не совместимо со званием педагогам, тем более не допустима месть.

Однажды был такой случай. Как обычно шли занятия. В перерыве между парами уроков, мне понадобилось зайти в комнату где оформлялись стенгазеты. Смотрю вместо художника в комнате три человека: два из них наши бывшие выпускники, а третий – ученик-заочник на последнем курсе. Нашли место для распития спиртного. Ко всему набрались наглости пригласить меня в их компанию. Это было больше всякой меры, вызов нам и демонстрация анархизма. Можно понять - люди самостоятельные, взрослые в свободное от работы время могут себе позволить выпить в хорошей компании. Да хоть залейся, но не здесь же, в стенах альма матэр среди бела дня, когда рядом кругом в аудиториях идут занятия. Это же величайшее кощунство и если хотите предательство всего того, что было в этих стенах, самой памяти об учёбе здесь. Циничное приглашение преподавателя выпить с ними за компанию меня оскорбило и возмутило до глубины души. Я потребовал немедленно убрать все со стола и убраться побыстрей самим из учебного корпуса. Ребята были уже подвыпившими к попытались меня уговорить, но, видя, что я не умолим, перешли в атаку. На меня посыпались оскорбления, угрозы, мат. Я рассвирепел, смахнул не пол всё, что было на столе.

Известно, что когда человек выпивает, то самое обидное для него - потеря источника его "кайфа", т.е. выпивки. Немудрено, что с такой же, а может и с большей яростью они набросились на меня. Я отскочил за дверь, пытаясь их удержать и позвал дневального на помощь. Кстати, дневальный, который всё время должен был находиться в вестибюле, почему-то удалился как только я зашёл в комнату. Всё же им втроём удалось вырваться из комнаты. Два убежали, а третьего мне удалось удержать. Он стал вырываться. Между нами завязалась борьба и только теперь подоспел дневальный, который позвонил в милицию. Ему ответили, что машина в отъезде и они быстро приехать не смогут. К сожалению, мне необходимо было идти на занятия. Пришлось отпустит задержанного. Видимо поостыв на улице и обсудив ситуацию испугавшись за своего товарища-заочника, которому ещё необходимо было сдавать мне радиопередающие устройства, во время следующей перемены, все трое выпивох подошли ко мне и извинились за своё поведение, сказали, что всё поняли и осознали, что были не правы. Хотелось бы чтобы они были искренни в тот раз и инцидент пошёл им на пользу, они извлекли для себя из него урок.

Для себя я лишний раз отметил, что в воспитательной работе нужно, как нигде быть самим собой со всеми своими человеческими качествами: чувствами, эмоциями и прочее. Тогда ты будешь для воспитуемых понятный, интересный человеком. И наоборот, при искусственной поведении, напыщенно-фальшивом, уважать, а тем более любить воспитанники тебя не будут. А без авторитета у тебя ничего положительного не получится и с воспитанием. У меня были моменты когда я срывался на окрик и даже на грубость, иногда приходил в ярость, но если был когда неправ, поостынув, обязательно извинялся. Если оскорбил при посторонних, то и извинялся при свидетелях. Считаю, что когда речь идет о воспитании молодежи, то место гонору не должно быть. Ложное самолюбие лишь вредит делу, хотя оно и понятно.

58.

Больше всего в людях меня возмущает наглость и тупость, а больше всего ненавижу подлость. Но есть люди выделяющиеся задиристый характером. Даже среди преподавательского и командного состава училища были такие люди. На РТО это был преподаватель О. Бочаров, на СВО - преподаватель Ким, а на СМО - командир роты Бондаренко. Ким, например, пытался со многими помериться силой, проводил, так сказать, разведку боем. Бондаренко - самый сильный в училище штангист, мастер спорта без всякой на то необходимости. Пытался всем продемонстрировать, что он хоть и не самый умный, но зато самый сильный. А Бочаров придирался ко всем из зависти, что его никто не любит, а лишь боятся.

Моя выдержка, хладнокровие побеждали и до драки дело не доходило - побеждал здравый смысл и дело перерождалось в неудачную шутку. Вспоминается такой случай. После сдачи выпускных экзаменов группа выпускников заочного отделения, по традиции, организовала выпускной банкет в ресторане, на который были приглашены некоторые преподаватели, в той числе и я. Всё было замечательно, как и должно было быть в такой случае. Вдруг, вышедшим на крыльцо подышать свежим воздухом, вбегает в ресторан и сообщает, что на улице, возле ресторана идёт драка - наших бьют.

Вместе с другими я выскочил из ресторане как раз в тот момент, когда один из наших выпускников упал, как подкошенный от ударе бутылкой по голове. Я хорошо знал этого высокого, красивого парня, спортсмена с железной выдержкой, не способного первый кому-либо причинить зло, меня обуяла ярость. С криком "полундра" я бросился на громилу, у которого в руке было зажато горлышко с рваными краями от разбитой бутылки. Не задумываясь, с ходу я подскочил к нему и что есть силы врезал правой в скулу. Удар был такой силы, что верзила оказался в глубокой нокдауне. Он даже не успел пустить в ход своё оружие, он просто про него наверное забыл.

Далее я уже ничего толком не помню. Помню только как сзади на меня наскочили товарищи поверженного, мне на помощь подоспели ребята из ресторана, выскочившие на зов "полундра". Вскоре наши обидчики, нарушившие нашу радость были повержены, лежали на земле. Вдруг, один из громил очнулся, обхватил мои ноги, боясь, что его начнут пинать ногами и впился, как аллигатор зубами в мою ногу. Пришлось почистить ему зубы кулаком. При разборке оказалось, что все ребята свои, все знают друг друга, моряки-рыбаки из, зашедшего в Невельский порт, траулера.

Инцидент произошёл по пьянке, сильно выпили. Ребята заметно протрезвев, извинились и ушли к себе на судно, а мы продолжили выпускной вечер, как ни в чём не бывало.

Ну хватит наверное о драках. Если посчитать сколько их у меня было за всю жизнь и описать во всех подробностях, то получится отдельная книга. Драться приходилось много раз, но всегда я либо защищался, либо защищал других.

59.

Несколько слов теперь о том, как я проводил свои летние каникулы время между окончанием одного учебного года и началом. Итак, если мне не изменяет память, свой отпуск, по годам, я проводил следующим обрезом. Как я уже говорил, в шестьдесят восьмой году я решил использовать время каникул, чтобы поработать. Мне необходимо было быстрее заработать на кооператив как можно больше денег. Собственно для этого я и приехал сюда из Ленинграда. Получив отпускные, в среднем за два месяца. Я устроился в Управлении Тралового флота радистом и был направлен на средний рыболовный траулер - СРТ.

В шестьдесят восьмой году мне необходимо было обязательно ехать в Ленинград. Во-первых, нужно была развестись с женой. Нас с ней теперь ничего не связывало, а Люба в апреле родила мне сына. Во-вторых, необходимо было самому, а не через посредника, выяснить как идут дела с кооперативом, и что необходимо предпринять, чтобы дело продвигалось быстрее. По пути в Ленинград я побывал в гостях у своего московского друга Анатолия Михненко. К этому времени он стал корифеем по цветомузыке и возглавлял лабораторию в НИИ. Цветомузыке в то время была в моде и достигла, пожалуй, своего апогея. Под непосредственный руководством Анатолия его лаборатория разработала и создала подсветку фонтанов на ВДНХ, была сооружена целая системе цветомузыкальной подсветки не прудах и т.д. Я провёл в гостях недели две. Соскучившись по цивилизации, по огромному городу - кладезю искусства и культуры, ездил по Москве с жадностью разглядывая всё новое, ещё невиданное мной. А посмотреть в Москве всегда есть на что. Жена Анатолия -Тамара хорошо готовила и откармливала меня украинским борщом - моим любимым блюдом.

Дома у Анатолия Петровича была своя цветомузыкальная установка "Кристалл" собственноручного изготовления. Откровенно говоря, так называемая светомузыка, меня не впечатляла и я не видел никакого родства звука и цвета. Для меня цвет не только не вписывался в музыку, но не соответствовал ему, а даже мешал слушать, воспринимать музыку правильно, чувствовать её всем душой, а не глазами. По этому поводу мы много дискутировали и даже иногда дело чуть не доходило до ссоры, поэтому, н желая ссориться, я эту тему старался в разговорах обходить, по возможности её не затрагивать. Анатолий, наоборот, любой наш разговор незаметно переводил на волнующую его в то время тему - на цветомузыку.

Я был уверен, что будущего в цветомузыке нет, что это искусственное объединение двух совершенно самостоятельных, законченных природой и созданных ею каждое для восприятия отдельными человеческими органами (ушами и глазами) субстанций и не нуждавшиеся в их объединении. Когда пытаются создать симбиоз из двух эталонов природы, скажем золота и серебра, то с полной уверенностью можно утверждать, что получим суррогат никоим образом не ценнее золота в чистой виде. Спрашивается так зачем же смешивать золото с чем бы то ни было. Так мы и остались при своих мнениях. Мне не удалось переубедить Анатолия. Я его понимал. Мысль нельзя остановить, нужно было продолжать экспериментировать хотя бы для того, чтобы убедиться, что пошёл по ложному пути. Спустя пару десятков лет о цветомузыке перестали писать, дело заглохло, видимо оказавшись не перспективным, нерентабельным, просто забавой.

Нужно сказать, как мне показалось, что у Анатолия в то время была неадекватная оценка своей личности, на грани зазнайства, но тем не менее, я ни разу не услышал от него в свой адресе ни единого упрёка, ни даже подозрения, что я завидую ему. Всё что я высказывал в отношен его любимого детища, он воспринимал как критику друга - может быть горькую, но искреннюю.

В заключение мы на выходных съездили к детям Анатолия и Тамары в пионерлагерь в Подмосковье. Покупались в Москва-реке. Ходили на этюды. Что было потом в Ленинграде, я уже рассказал. Но главное ради чего я сначала заехал в Москву, необходимо было сделать закупки для маленького (трёх-четырёх месячного) сыночка и подарок жене. Любе купил белые английские туфли-уточки, а Сашке купил шерстяной костюмчик и прочее.

(продолжение следует)