На завалинке 4

По улице пронеслась грузовая машина, поднимая шлейф пыли, которая слоем легла нам на голову, лицо и руки. В воздухе стоял ее тяжёлый запах.
- Нет,  чтой-т, бабы,  такое? На улице сентябрь, а ент лето не кончаться. Жара стоит, будто июнь месяц, не пойму я ентого - заявляет Кадушкина.  - Лес стоит зелёный, ни единого желтого листика, жаль, от пыли серый.
- Вчерась дождь прошёл, пыль смыл, смотри, как он засиял - в кажном листе луч солнца появился, как весной. Мы вот час точно черти сидим, все в пыли. Могет, айда до Говоршки, смоем енту пылюгу, да послушаем ее речь-песенку. Журчит то она у нас как то по-особому.  Слухаешь ее иной раз, будто мамину колыбельную в детстве. Под её говор и детство негаданно на ум вернётся. Родитялев вспомнишь. Эх! Где же енто все подеется? Стареть то страсть как не хочется, так хоть около Говорушки в мечтах в детстве побывать. И то правда, пошли, бабы, к Говорухе, где ее послухаем, а то и сами глядишь споем ей колыбельную -  заключила свою длинную речь Кадушкина.
Один миг, и нас словно сдуло ветром с места, и наши ноги уже ласково обнимает своей водой Говорушка. Вода действительно тёплая и ласковая, словно в середине лета, и мы с удовольствием отдаемся в ее объятья. После купания долго сидим на берегу, прислушиваясь к ее журчанию,  походившему на речь человека и на шепот листьев на деревьях. Согретые по-летнему  теплыми лучами солнца, сидели и вспоминали мы  каждая о своём курносом детстве. Вдруг одна из нас запела песню Валентины Толкуновой  "Поговори со мною, мама ". Ее подхватила вся наша дружная завалинка. За тем были "Носики-курносики" и песня Зыкиной  "Издалека долго". Песни окончились тем, что кто-то забыл и перепутал слова.
- Слухайте, бабы, - начинает Ведеркина - а вот интересуюсь, все вы в детстве были такими, как я, аль нет?
- Какими? - как всегда, задает свой вопрос Ушатиха, - Магёт, что и пондраву наш ответ тебе будет.
- Да вот, сидела я час вместе с вами у Говорушки,  родителев своих вспомнила. Кака  ж  вредна да настырна была я ребёнком!  Как только што заупрямлюсь, делать не за-хочу чего - ни кто не заставить, ни за каки бирюльки.
- Тож, падит, и бита не раз была? 
- В том то и дело, што не били меня никогда, потому и была, верно, такой строптивой. Правда, надо сказать, ремнем пужали, когда кашу есть не хотела. Повесит, бывало, отец ремень на само видно месту: «Смотри у меня, только не съешь, ох же и всыплю!»  - ем енту неладну кашу вместях со слезой, на ремень глядюча, пока тарелка не опустеет. Кудысь деться, съем. А то кактось заставлял меня батька посуду по-мыть, а я ему «Не буду».
- Ах, не будешь? Два дня на улицу не пойдешь!
Так и просидела удвох днях, а мыть не стала. Разозлилась на отца, взяла его хвотку и разрисовала. На голове-то у него рога, на лицу борода, и хвост, что у черта. Нарисовавши, бросила я енту фотографию за батарею и успокоилась. Каким-то об-разом она ему в енот же день на глазы попалась, и просидела я ещё день в наказанию дома.
Кактось раз попросилась я с отцом на рыбалку, возьми, да возьми. А он мне шутя:
- А сало с луком есть будешь?
- Буду,  токма возьми.
Приехали мы на рыбалку, вытаски-вает он кусок хлеба с салом и луком,
- Ешь.
Лук с хлебом я съела, а сало терпеть не могла. Покусала я его мелкими кусочками, и в реку побросала. Откуда мне было знать, что оно не утонет? Поплыло оно по воде к отцу на удочку. Прищурил он свои глаза хитрым взглядом, и спрашует:
- А что, дочка, сало-то съела?
- Съела, а тож как жи.
- А енто што по реке-то плыветь?
 -Не знаю, не моё  то.
 - А кто ж его енто такими мелкими, как твои, зубами, накусал?
В это время у отца начинается оживленный  клев. Ура!  Это спасает меня от ответа. Отец едва успевает снимать рыбу с крючка. Увлеченный  удачным ловом, мне казалось, он забыл и обо мне и моём поступке. Вскоре и на мою удочку стала цепляться рыбешка. Я довольная сняла несколько хороших рыбок, но что-то шевелилось в моих нутрях, как бы говорил во мне какой-то нудный червячок,  все яшо впереди. Этот самый  нудник не давал мне   в полную силу радоваться удачной рыбалкой.
Увлеченные уловом, мы не заметили, как прошёл день.  Закат приближал  ночь. Отец поставил палатку, развел костёр и наварил ухи. Надо сказать вам, бабоньки, уху отец го-товил отменну. Чуствая ее запах, я уже  готова была съесть все , что было наварено. Здеся, бабы,  и выполз  мой нутрянный червяк, который все  времю  поднывал во мне всю энту рыбалку. Я уже взяла ложку, штоб хлебать уху, как отец достает из рюкзака салу с луком и хлебом.
- Оопять салу! - Взмолилась я. Слё-зы ручьем хлынули с моих  глазов. Увидя мою состоянию, отец рассмеялся. - Да не буду я тебя пичкать салом, на вот отведай ушицы:- сказал отец, смеясь и подавая мне большую миску с ухой. А уха была в ентот раз, вкуснее, чем когда либо.  - Слухай, паря, после такой побаски и впрямь той знатной ушицы зглотнуть непрочь,
- И шо, сызнова на Говоруху, на ры-балку? - Спрашивает Кадушкина. - И то кудысь ишо, - отвечает Ухватиха, неся каждому по удочке. -  Покудоть закат, мы ухи наедимся и до хаты возвернемся.
Сказано - сделано. Под низко склоненными ивами над Говорушкой  мы устроились с удочками, в надежде на богатый улов. В подтверждении  нашей надежды начинается клев. Первой повезло Кадушкиной, выта-щила она среднего размера линя, затем Ухватиха, почти тех же размеров, Ведерчиха снимает окуня. Ушатиха - ей повезло больше - к ней на крюк зашла щучка. Мне волей судьбы попался пескарь, ну я его отпустила на вольные хлеба, пусть  нагуливает тело.. Всех захватил рыбацкий азарт. Рыбки мы все наловили не на одну уху, ее хватит и домашних накормить. Все  кроме Кадушкиной, свернули удочки и заня-лись приготовлением ухи на приро-де. Вот уж и уха готова, разлита по деревянным мискам, для остыва. Режем хлеб раскладываем и ставим миски для рыбы. Вот тут-то и раздается отчаянный вопль Кадушкиной, призывающий на помощь. Позабыв обо всем, мы бросаемся   бегом на крик. О боже, огромный судак на крючке пытается избавиться от Кадушкиной, та в свою очередь, не желая упустить такую добычу, барахтаясь и захлебываясь водой, тя-нет из последних сил к себе  рыбину. Как вы наверно знаете, ногами по воде большой прыти не проявишь, и мы все, как будто сговорившись, вплавь отправляемся на помоги к Кадушкиной. Вмиг мы у цели. Нашей радости нет предела. На берегу у наших ног лежит огромный судак  килограммов этак на 20. Кадушкина взахлеб рассказывает, как «ентот зверюга чуть не утонул ее навечно в Говорушке». Мокрая и ис-пуганная, но все же довольная, что ей так сильно повезло, она 
предлагает разделить рыбину на всех, так как ей одной ее было не удержать. Коллектив решил по своему, рыбу она заберет домой, а следующими посиделками и угостит нас. Проблема остаётся одна, как доставить судака до дому. Кто-то  побежал  за ручной тележкой,  и теперь мы загрузили  на  неё улов. Не просто так было довести живого  судачка, поскольку он прыгал и несколько раз вываливался из теле-жёнки. Можно было его усмирить, да только очень уж хотелось показать его своим  мужичкам во всей красе, и удивить их на славу. Ухой на природе наслаждались после,  оживлённо продолжая восхищаться судаком Кадушкиной. На уху к нам присоединились наши суженные.  Время от времени они бросали ложки,  по очереди брали удочку Кадушкиной и  уходили на речку, надеясь поймать  такого же судачка. Увы, больше не кому не выпало такой удачи, хотя каждый из мужчин наде-ялся, а вдруг.....
- Што, мужички, завидно небось? Кадушкина, нос вам утерши, похохатывает?  Гдежь вам, котам, рыбку выловить, вовек не взумеете - вынесла свой приговор  Ушатиха. - Туточку надо сноровку, как у Кадушкиной. А вы коты и есть коты.
- Што ты все заладила коты, коты, мужики мы, чай! - Прокричали те от речки.
-Да сколько я вас знаю, вы, как те коты, поели, попили и трава не рас-ти.
- Ну котам тоже надо мышей гонять, - высказал своё мнение кто то из мужчин
-Надоть, да лень. Было это на моей памяти, годов это двадцати назад, магет, больше. Жил в те времена у нас в доме рыжий котяра, ох и здоровенный же был, красивый чертяка, а  ленивый - в смерть. Спит и спит, недотепа. Как-то нас собрала я семена не то дынь, мобуть огурков. Ссыпала их в банку из код кофею, а крышку от ентой банки утеряла. За-вязала ее какой-то тряпицей,  да в шкаф спрятамши.  Лягла я как-то спать, тольку глазы закрымши, за-дремала малость, мышь зашебор-шилась гдейт. И так она мне, под-лая, уснуть не даёт, ажнить зло на меня напало. Ну, думаю, клята, стравлю тебя сей момент котом.  Встаю, включают свету, подхожу к шкафу, шуршит. Рядом около печи кот спит. Поднимаю ентого симулянта, сажу на полку, нос прямо в банку тыкаю и отпускаю. Вы только бы взглянули на етого выродка.  Лег он на полке, обняв лапами ленту банку. Така меня ярость обуяла. Открыла я хворту, кота за шиворот и в хвортку выбросимши, а вслед и банку с мы-шью кинула. Мышь - то с банки шмыг через моё плечо, да в нору. Я туточки и присела с испугу. Весь сон коту под хвост.
- В баньку мыться с испугу не пришлось? -  съязвил ее супружник, хохоча
-Ржи, ржи, домой придем - заплачешь, родимый.
-  Смотри пужай, пужай я с испугу заплутаю к Феньки Химкиной.
-Жрать кудой придешь? У неё-т отрадясь еды не бывало. Вот тодыли-ча за все и получишь по полной.
-Хм, да, страшновато. Ладно, соври ще што либо.
-Про кота штоль? Так я и не веру, воистену, было. Ты ведь дрых, как тот котяра, ничего и не слыхивал. Тебя и самого за шиворот, да в хвортку, такой же лодырь. Вонтож ты што не помнишь, как ентот Рыжик  мышов на погребке вылеживал, под   
одеялкой?  Случай был такой, вес-ной открыли мы свой погребок. Для утеплению в творилу на зиму ложи-ли стеганное одеяло. Весной за не-надобностью убрали. Тут же, на по-гребке, около творилу, разбросили его  для просушки. Пролежало оно так некоторое время, и Рыжик при-строился на нем спать. Как-то я ре-шила его убрать до осени в закуток. Кот, подставив спину солнцу, сладко спал, согретый его лучами на одеяле. Подошедши, я резко дернула из-под кота за углы. Кот пал  на землю, продолжая спать. За то мыши бросились бежать в разные стороны из уютного теплого места, нагретого котом на одеяле. Вот вам и мультик "Давайте жить дружно". Кот спал, что-то мурлыча во сне, а я с испуга отскочила в сторону, а опомнившись, долго смеялась над увиденным. Так что, мужики, котики вы наши. Рыжики.